Бенедиктов Владимир Григорьевич - Ф. Я. Прийма. В. Г. Бенедиктов

ра, "стала смотреть на вещи его (Лаврова. - Ф. П.) глазами, повторять его слова, любить, что он любил, ненавидеть, что он ненавидел, одним словом, стала превращаться в нигилистку, хотя этого слова еще не существовало в то время". Любопытно, что Бенедиктов говорил Е. А. Штакеншнейдер в период, когда сосланный в 1866 году в Вологодскую губернию П. Л. Лавров при содействии Германа Лопатина совершает в начале 1870 года свой побег за границу. "У вас ведь есть его стихотворения, написанные во время Крымской войны, хранящиеся в вашем портфеле, которые мы не раз читали с вами, когда имя автора скрывалось и было неизвестно". {Штакеншнейдер Е. А., Дневник и записки, М.-Л., 1934, с. 360.} Стихотворения Лаврова, о которых здесь идет речь, это, по-видимому, "Пророчество" и "Русскому народу", опубликованные в 1857 году Герценом в Лондоне, в "Голосах из России", выпуск 4. Первое стихотворение при всем политическом радикализме своем сводилось к требованию конституционной монархии. Суровая критика прогнившего режима Николая I во втором стихотворении ("Нет, увлекался ты неведеньем и страстью, Ты прямодушье гнал; В опасную игру своей играл ты властью И Русь позабывал") завершалась обращением к монарху явиться перед проснувшимся народом с повинной головой ("Смирись: летят часы; пройдут дни испытанья, История не ждет").

  Вспоминая, как в начале 1858 года П. Л. Лавров на ведомственной квартире Бенедиктова читал еще не побывавшие в цензуре "Размышления у парадного подъезда" Н. А. Некрасова, П. И. Вейнберг писал: "Двери в кабинет были тщательно заперты, прислуге было велено не входить, и Лавров вполголоса прочел нам. После прочтения Бенедиктов нарушил наступившую тишину словами: "Прекрасно... но нужна большая смелость, чтоб писать подобные вещи!"" {"Исторический вестник", 1860, т. 80,  5, с. 473-474.}

  Общность политических симпатий двух литераторов подтверждается также тем, что "потаенное" стихотворение П. Л. Лаврова "Часовые" (1856, август) в автографе посвящалось Владимиру Григорьевичу Бенедиктову, хотя в первой публикации его ("Благонамеренный" П. В. Долгорукова-1861,  12, с. 37-39), как, впрочем, и во всех последующих, имя адресата указывалось сокращенно: В. Г. Б. {См.: Бушканец Е. Г., Кто автор стихотворения "Часовые"? - В кн.: "Революционная ситуация в России 1859-1861 гг.", М.-Л., 1974, с. 371-376.}

  Будущий биограф Бенедиктова, бесспорно, откроет новые страницы общения поэта с современной ему передовой мыслью России. Ограниченные находящимися в нашем распоряжении данными, характеризуя взаимоотношения Бенедиктова с Лавровым, мы приходим к следующему выводу: высшая их точка приходится на период, когда политические симпатии Лаврова еще колебались между конституционным монархизмом и радикальным демократизмом, которому он и отдал впоследствии свое предпочтение. В этот момент Бенедиктов находил в политических поисках Лаврова импонирующие его собственным настроениям черты. Что же касается общественно-политического вольнодумства самого поэта, то оно всегда довольствовалось теми возможностями, которые предоставлялись ему существующим правопорядком. Примечательно все же, что стихи Бенедиктова, написанные им в начале нового царствования, вызвали положительную реакцию Н. Г. Чернышевского, выделившего их в своей статье о трехтомном "Собрании стихотворений" (СПб., 1856) поэта. "Наши поиски, - писал критик, - не были совершенно напрасны: мы нашли три или четыре стихотворения, в которых г. Бенедиктов, оставляя обыкновенные свои темы, обращается мыслью к событиям, совершающимся вокруг нас, - из мира "взвинченных кудрей", "фосфорных очей" и адских страстей, выражаемых натянутыми метафорическими гиперболами, переходит в мир чувств, знакомых обыкновенным людям. Нам приятно было убедиться, что г. Бенедиктов иногда выказывает в этих случаях чувства и желания, достойные уважения". {Чернышевский Н. Г., Полн. собр. соч., т. 3., М., 1947, с. 607.}

  Процитировав полностью стихотворение "Стансы по случаю мира", Чернышевский нашел, что несколько его строф "заслуживают похвалы по мысли" и что в трех приведенных нами заключительных строфах "выражение замечательно сильно". {Там же, с. 610.}

  Особого разговора заслуживают взаимоотношения Бенедиктова и Некрасова. Некритическое следование Некрасова Бенедиктову в "Мечтах и звуках" явилось одной из причин резко отрицательного отзыва о них Белинского. Позднее в статье "Русские второстепенные поэты" (1849) Некрасов относил Бенедиктова к поэтам, отдававшим преимущество "форме в ущерб содержанию". {Некрасов Н. А., Полн. собр. соч. и писем, т. 9, М., 1950, с. 191, Далее ссылки на это издание приводятся в тексте.} В апреле 1850 года, когда в "Современнике" ( 1 и 2) были уже опубликованы под рубрикой "Русские второстепенные поэты" статьи В. П. Боткина об Н. П. Огареве и П. В. Анненкова об А. А. Фете, Некрасов обратился с письмом к А. Н. Майкову: "Возьмитесь-ка написать о каком-нибудь поэте-Бенедикт<ове>, Баратынс<ком>, Языкове, Дельвиге, Подолинск<ом> или т. подобном - выбирайте любого..." (X, 147). Статья о Бенедиктове в "Современнике", как известно, не появилась. Тем более показателен некрасовский отзыв о поэте в рецензии на "Дамский альбом" 1854 года: "Непостижимое сочетание дарования (не подверженного ни малейшему сомнению) с невероятным отсутствием вкуса..." (IX, 246).

  В сентябре 1855 года Некрасов пародирует в своем журнале "славянофильское" стихотворение Бенедиктова "К отечеству и врагам его" (IX, 312), однако через три месяца в "Современнике" же получило вполне положительный некрасовский отзыв либерально-обличительное стихотворение Бенедиктова "К России" (IX, 365-366).

  Несмотря на отсутствие личных дружеских отношений между Некрасовым и Бенедиктовым, последний внимательно следил за деятельностью поэта революционной демократии. В последние дни 1856 года, ознакомившись со сборником только что вышедших в свет стихотворений Некрасова, Бенедиктов в стихотворном послании, адресованном любимой женщине, выражал свое несогласие с известным утверждением некрасовского Гражданина:

  

  

   С твоим талантом стыдно спать;

  

  

   Еще стыдней в годину горя

  

  

   Красу долин, небес и моря

  

  

   И ласку милой воспевать...

  Как бы становясь на позиции своего критика, отождествляемого с автором "Поэта и гражданина", Бенедиктов писал:

  

  

   Не песен мы хотим любовных, -

  

  

   Нам дело подавай, поэт!

  

  

   Добудь из следствий уголовных

  

  

   Нам занимательный предмет!

  

  

   Войди украдкой в мрак темницы,

  

  

   В вертеп разбоя, в смрад больницы

  

  

   И язвы мира нам открой!

  

  

   Пусть будет висельник, колодник,

  

  

   Плетьми казненный огородник,

  

  

   Ямщик иль дворник - твой герой!

  

  

  

  

  ("Увы! Мечты высокопарной...")

  Полемический подтекст этих строк был направлен против поэтической декларации Некрасова, хотя вряд ли сам Бенедиктов придавал этой полемике принципиальное значение. Дело в том, что он сам в стихотворении "К поэту" советовал адресату "не вверяться сердечным тревогам" и не видеть "подвиг поэта" в воспевании "вздохов любви". В правильности своего выпада против Некрасова Бенедиктов, по-видимому, не был уверен, поэтому-то стихотворение "Увы! Мечты высокопарной Прошел блаженный период..." и осталось неопубликованным. Об уважительном отношении Бенедиктова к некрасовскому творчеству свидетельствует отмеченный выше восторженный отзыв о "Размышлениях у парадного подъезда", равно как и сориентированность его "Сельских отголосков" (1857-1859) на художественные нормы поэта-гражданина. Отметим, кстати, что слова Старика из бенедиктовского стихотворения "Разговор":

  

  

   Боитесь вы сорвать покров,

  

  

   Где зла скопляется излишек,

  

  

   И, где бы обличать воров,

  

  

   Вы обличаете воришек, - были, несомненно, навеяны следующими стихами из некрасовского "Поэта и гражданина":

  

  

   Бичуя маленьких воришек

  

  

   Для удовольствия больших,

  

  

   Дивил я дерзостью мальчишек

  

  

   И похвалой гордился их.

  В первом номере "Современника" за 1860 год, по предложению Некрасова, согласованному, как следует полагать, также с Добролюбовым и Чернышевским, появляется публикация двух стихотворений Бенедиктова - "Борьба", "И ныне". Надо отдать должное эстетическому вкусу .Некрасова, опубликовавшего два лучших произведения политической лирики поэта, творческие возможности которого журналом революционной демократии до самого последнего времени недооценивались.

  

  

   Всегда минувшее стояло

  

  

   За свой негодный, старый хлам

  

  

   И свежей силы не пускало

  

  

   К возобновительным делам;

  

  

   Всегда оно ворчало, злилось

  

  

   И пело песню всё одну,

  

  

   Что было лучше в старину,

  

  

   И с этой песней в гроб валилось...

  

  

  

  

  

  

   ("Борьба")

  Ветхозаветная лексика наполнялась в стихотворении Бенедиктова новым содержанием и смыслом:

  

  

   Не унывай, о малодушный род!

  

  

   Не падайте, о племена земные!

  

  

   Бог не устал, - бог шествует вперед;

  

  

   Мир борется с враждебной силой Змия.

  

  

  

  

  

  

  

  ("И ныне")

  Выступление Бенедиктова в "Современнике" с двумя замечательными стихотворениями изменило тон всех последующих упоминаний о поэте в статьях Добролюбова. В статье "Стихотворения Ивана Никитина" ("Современник", 1860,  4), написанной с позиций реализма, критик находил немотивированные "либеральные фразы", "к которым способны и г. Бенедиктов, и г. Розенгейм, и даже г. Минаев", {Добролюбов Н. А., Собр. соч. в 9-ти т., т. 6, М.-Л., 1963, с 172.} однако в напечатанной в той же книжке журнала рецензии на "Русскую лиру" Н. Тиблена, целью которой было "собрать лучшие пьесы с народным характером, изображающие русский быт, русский люд, русское чувство", читаем: "К некоторым поэтам собиратель не благоволит. Так, например, не взял он ничего из Бенедиктова, Губера, Полонского, Стаховича, Хомякова, Щербины, хотя у всех этих поэтов есть вещи, которые были бы в книжке г. Тиблена гораздо приличнее многих из помещенных в ней <...> хоть бы гг. Бенедиктов или Стахович - конечно, не бог весть как хорошо пишут; но отчего же бы не поместить песен г. Стаховича там, где напечатана "Масленица на чужой" стороне"? (Вяземского. - Ф. П.) Или почему "Малое слово о Великом" или "России" не могло бы поместиться рядом с пьесою "Кто он?"" (А. Н. Майкова. - Ф. П.). {Там же, с. 187.}

  "Малое слово о Великом" Бенедиктова и стихотворение "Кто он?" А. Н. Майкова были посвящены одной и той же теме. Но если в стихотворении Майкова образ Петра дан был в романтическом ореоле, то стихотворение Бенедиктова представляло читателю образ реального Петра I, непрерывно сражавшегося с "домашнею гидрою зла", каковым и хотел видеть его Добролюбов.

  Последнее упоминание Бенедиктова Добролюбовым содержится в рецензии на "Издания Общества распространения полезных книг", точнее на "Хрестоматию", предназначенную для народного чтения. Рецензия эта была напечатана в "Современнике" за 1861 год,  8, за три месяца до смерти великого критика. "Стихотворения выбраны поразительно плохо", {Там же, т. 7, с. 131.} - писал Добролюбов, приводя пространный перечень примеров. Первым в этом перечне было названо "Благовещение" Бенедиктова, навеянное одноименной картиной художника В. Л. Боровиковского и для поэта не характерное. Замечание Добролюбова имело целью напомнить редактору, что у Бенедиктова есть стихотворения, в гораздо большей мере, чем "Благовещение", заслуживающие быть адресованными массовому читателю.

  Предпринятый нами краткий обзор оценок творчества Бенедиктова в критических выступлениях Чернышевского и Добролюбова имел целью показать неправомерность вывода, которым завершается статья о поэте в уже цитированном выше биобиблиографическом справочнике "Русские писатели": "Когда в 50-60-х гг. Бенедиктов, подделываясь под тон современной литературы, стал говорить в стихах общие либеральные фразы, то он стал снова (? - Ф. П.) общественно опасным, что вызвало гневные статьи Чернышевского и Добролюбова, окончательно развенчавших былой кумир". {Русские писатели. Биобиблиографический словарь, с. 188.}

  Авторы статьи извращают отзывы Чернышевского и Добролюбова, но они не ошибаются в том, что Бенедиктов принадлежит у нас к числу "отверженных авторов" и поэтому в разговоре о нем допустимы любые бездоказательные утверждения.

  В действительности же в 1850-1860-е годы Бенедиктовым был создан целый ряд превосходных стихотворений, не потерявших своего значения и по сию пору. Прежде всего здесь следовало бы назвать "Вход воспрещается", ставшее вскоре после его публикации стихотворением хрестоматийным.

  

   "Вход воспрещается" - как часто надпись эту

  

   Встречаешь на вратах, где хочешь ты войти,

  

   Где входят многие, тебе ж, посмотришь, нету

  

  

  

  Свободного пути!

  Хрестоматийность стихотворения в его жизненности. В мире классовых отношений, где все продажно, человеку непривилегированному нет доступа ни к чему. И даже смерть не уравнивает его с сановными людьми:

  

   И мертвым нам кричат: "Куда вы? Тут ограда;

  

   Здесь место мертвецам большим отведено;

  

   Вам дальше есть места четвертого разряда,

  

  

  

  А тут - воспрещено!"

  Структуру басни повторяет политическое стихотворение Бенедиктова "Мысль", рисующее, как пошедшую было по свету Мысль молодую повстречал на дороге Кулак.

  

   Кулак, соблюдая свой грозный обычай,

  

   "Куда ты? - кричит. - Не со мной ли в борьбу?

  

   Ты знаешь, я этой страны городничий;

  

   Негодная, прочь! А не то - пришибу".

  И так же, как в басне, вслед за основным содержанием стихотворения следует мораль:

  

   И что же? - Где в стычке кулак с кулаками,

  

   Там кровь человечья струится реками

  

   И место дается невежества мгле;

  

   Где ж мысль огненосная с мыслию бьется,

  

   Из ран наносимых там истина льется,

  

   И празднует небо, и любо земле.

  Иногда прогрессивная политическая мысль ослаблялась призывом автора держать равнение на царя-миротворца. Так, стихотворение "К новому поколению (от стариков)" начиналось громкими словами:

  

   Шагайте через нас! Вперед! Прибавьте шагу!

  

   Дай бог вам добрый путь! Спешите! Дорог час

  

   Отчизны, милой нам, ко счастию, ко благу

  

  

  

   Шагайте через нас!

  Но в этот смелый призыв вторгалась корректирующая его верноподданническая фраза:

  

   Пред вами - добрый царь: хвала и многи лета!

  

  

  

   Молитесь вместе с ним!

  Апелляции к царю присущи целому ряду программных стихотворений поэта в ту пору ("Современная молитва", "Великое дело", "Привет старому 1858-му" и др.). В последнем особенно характерны слова:

  

  

   Да! В медные головы, в груди

  

  

   Стучит девятнадцатый век.

  

  

   Внизу начинаются люди,

  

  

   И есть наверху Человек.

  Было бы, разумеется, нелепо объяснять бенедиктовские апелляции к царю соображениями цензурного свойства. Они были в духе либерально-реформистской фразеологии той эпохи. Более того, обращениями к Александру II были перенасыщены в то время статьи А. И. Герцена, написанные по велению сердца. В 1866 году, как известно, наступил конец царистским иллюзиям Герцена. Примерно в это же время заканчиваются также обращения к царю-миротворцу и Бенедиктова. Но надежды поэта на "общественное мненье, которое растет" ("Поэту"), Бенедиктов продолжает хранить до конца своей жизни. Показательно в этом отношении стихотворение "Рыцарь". Уподобившись Дон-Кихоту и взявши, "истину святую в дамы сердца своего", храбрый рыцарь в результате долгих сражений с "гигантами предрассудка" и "заблужденья силачами" убеждается в своем поражении, ибо он не понимал, что его назойливый напор только раздражал врагов. Но не таков подлинный борец за правду:

  

  

   Он не колет, он не рубит, -

  

  

   Мирно шествуя вперед,

  

  

   Побеждает тем, что любит,

  

  

   И смиреньем верх берет.

  Веруя в очистительную силу художественного слова, Бенедиктов в 1858 году выступает со стихотворением "Все люди", которое являлось своеобразным призывом к возрождению "человеческого в человеке".

  

  

   Иной жилец земли пространной

  

  

   Подчас является нам странной

  

  

   Ходячей массой вещества...

  

  

   ...Тут есть и минерала плотность,

  

  

   И есть растительность - в чинах,

  

  

   И в разных действиях - животность,

  

  

   И человечность - в галунах.

  Мыслью о пробуждении "человека в человеке" подсказаны были такие стихотворения позднего Бенедиктова, как "Современная идиллия", "Леля", "Не тот", "Достань!", "Ночная беседа", "А мы?" и другие.

  Певец сладострастия в первых двух сборниках (1835 и 1838 годов), Бенедиктов, как уже говорилось, постепенно становится певцом любви. За период 1855-1873 годов им было написано немало стихотворений на любовную тему, отмеченных психологической глубиной, искренностью интонаций и художественной завершенностью ("Я помню", "Оставь!", "Когда бы", "При иллюминации", "Любит", "К ней", "К...", "Поздно", "Отплата" и другие).

  В стихотворной миниатюре "После", написанной по возвращении поэта из заграничной поездки 1858 года на родину, мы найдем такие строки:

  

  

   После ж веселья чужбины,

  

  

   Радостей суши и моря -

  

  

   Дайте родной мне кручины!

  

  

   Дайте родимого горя!

  Такие стихи могли выйти из-под пера позднего Бенедиктова, когда он по-новому осмыслил свои связи с русской действительностью, русским бытом, традициями русской поэтической культуры. И качество русского национального поэта стало ощутимо проявляться в лучших его произведениях. Возьмите такое стихотворение поэта, как "Ты мне всё", написанное на любовную тему:

  

  

  В целой природе твои только прелести

  

  

  Я созерцаю, о друг мой единственный.

  

  

  Ты - мое сердце в полудне высокое,

  

  

  Месяц серебряный, звездочка скромная;

  

  

  Ты - моя радость и горе глубокое,

  

  

  День мой блестящий и ночь моя темная.

  В данном случае, так же как и в замечательной бенедиктовской "Песне", "русскость" стихотворениям сообщает их единородство с национальным фольклором; в других (цикл "Сельские отголоски") это достигается темой; в третьих ("Разговор") - беседой двух персонажей "мужицкого звания". А вот "русскость" "Бессонницы" и "Северных ночей" - тем, что Белинский называл "русским взглядом на вещи" (V, 660).

  Многие стихотворения Бенедиктова ("Деревенский мальчик", "Бедняк", "Недоумение" и другие) проникнуты мягким и светлым юмором, который возникает в творчестве поэта где-то на рубеже 1840-1850-х годов, как бы сигнализируя исследователю об окончательном возвращении автора в лоно русской национальной традиции. Юмор проникает порою в область научно-философских раздумий поэта, к которым относится, например, стихотворение "Перевороты".

  

  

  Когда-то далёко от нашего века

  

  

  Не зрелось нигде человека;

  

  

  Как лес исполинский всходила трава,

  

  

  И высилась пальма - растений глава,

  

  

  Средь рощ тонкоствольных подъемлясь престольно.

  

  

  Но, крупным твореньем своим недовольна,

  

  

  Природа земною корой потрясла,

  

  

  Дохнула вулканом, морями плеснула

  

  

  И, бездны разверзнув, наш мир повернула

  

  

  И те организмы в морях погребла.

  Вслед за каждым зиждительным сотрясением земных недр появлялись новые роды и виды животного царства. Гигантских пресмыкающихся, перешедших в царство ископаемых, сменили столь же гигантских размеров млекопитающие, но, едва успев утвердиться на земле, они обнаружили явственные признаки своего несовершенства.

  

  

  И вот при дальнейшей попытке природы,

  

  

  Не раз обновляющей землю и воды

  

  

  И виды менявшей созданий своих, -

  

  

  Средь мошек, букашек и тварей иных,

  

  

  В мир божий вступив из таинственной двери,

  

  

  Возник человек - и попятились звери.

  

  

  И в страхе, потомка узнав своего

  

  

  И больше предвидя в орехах изъяна,

  

  

  Лукаво моргнула, смеясь, обезьяна,

  

  

  Сей дед человека - предтеча его.

  Как научно-популярный очерк стихотворение "Перевороты" весьма уязвимо, но автор и не претендует на строго научное изложение истории возникновения и развития жизни на земле. Но как произведение художественное, стихотворение выдерживает самую суровую критику, поскольку и его научная приблизительность, и допущенные в нем неточности и преувеличения, и, наконец, средства художественного воздействия, включая юмор, направлены к одной цели: дискредитировать распространенный взгляд на человека как на "венец природы", показать всю относительность и условность представлений человека о своей богосозданности и исключительности.

  

   И начал он жить-поживать понемногу,

  

   Сквозь глушь, чрез леса пролагая дорогу,

  

   Гоня всех животных. Стрелок, рыболов,

  

   Сдиратель всех шкур, пожиратель волов,

  

   Взрыватель всех почв - он в трудах землекопных

  

   Дорылся до многих костей допотопных,

  

   Отживших творений; он видит могилы,

  

   Где плезиозавры, слоны, крокодилы,

  

   Недвижные, сном ископаемых спят.

  И, вглядываясь в открытые перед ним геологические пласты и исследуя книгу природы в целом, человек нашей эпохи убеждается в том, что он отнюдь не последнее слово в развитии жизни на земле. И даже овладев силами и тайнами природы, он не в силах уклониться от законов ее развития, согласно которым, может быть, уже сейчас из материалов нынешнего homo sapiens формируется человек будущего, который будет решительным образом отличаться от человека нашей эпохи. И, найдя в земле кости последнего, скажет:

  

   Зверь этот когда-то был в мире нередок.

  

   Он глуп был ужасно, но это - наш предок!

  "Перевороты" и типологически примыкающие к нему стихотворения послужат для будущего исследователя надежным материалом для постановки вопроса о роли Бенедиктова в утверждении содружества поэзии и науки. К гуманитарному аспекту названной темы примыкает и знаменитое стихотворение Бенедиктова "Человечество", хотя в нем, в отличие от "Переворотов", поэт выступал в роли не первооткрывателя, а лишь страстного сторонника социал-утопической концепции "вечного мира":

  

  

  И с той поры всемирное пространство

  

  

  Багрится кровию, враждуют племена, -

  

  

   И с той поры - война, война,

  

  

   И каинство, и окаянство.

  

  

  Война за женщину, за лоскуток земли,

  

  

   Война за бархатную тряпку,

  

  

   Война за золотую шапку,

  

  

  За блестку яркую, отрытую в пыли,

  

  

  И - чтоб безумия всю переполнить меру -

  

  

   Война за мысль, за мнение, за веру,

  

  

  За дело совести, - война из века в век!

  

  

  О тигр! Возрадуйся, что ты - не человек!

  Завершая наш обзор оригинальной лирики Бенедиктова, мы с сожалением констатируем крайне слабую изученность как биографии, так и поэтического творчества этого несправедливо обойденного историками литературы поэта. В советскую эпоху о Бенедиктове, если не считать двух уже упоминавшихся нами статей Л. Я. Гинзбург, серьезных исследовательских работ не было. Исключением является лишь относительно недавно опубликованная статья Ст. Рассадина, в которой есть попытка взглянуть на творчество этого поэта новыми глазами, сказать о том, что у поэта были "хорошие, порою даже очень хорошие стихи, и сегодня имеющие несомненную (я уверен в этом) ценность не для литературоведа только - для читателя". {Рассадин Ст., Неудачник Бенедиктов... - "Вопросы литературы", 1976,  10, с. 177.}

  Не отрицая известной ценности наблюдений Ст. Рассадина над поэтикой Бенедиктова, мы решительно расходимся с ним в определении того вклада в развитие русской поэзии, который принадлежит Бенедиктову. "И Белинский, и Добролюбов, - пишет Ст. Рассадин, - по сути, порицали Бенедиктова за _бессодержательность_. Порицали справедливо, ибо причастность к моде на философствование или на "гражданские мотивы" ничего общего не имеет с истинной содержательностью; напротив, такие потуги неизбежно бессильны. Два взлета популярности Бенедиктова, когда он казался недальновидной публике как раз певцом "идеи", суть два его падения. Не только потому, что они были зафиксированы великой критикой, но потому, что, поддаваясь шумящей моде, Бенедиктов опошлял "идею" философскую или гражданственную, уходил от своей сущности, от лучшего в себе. Но на периферии своей поэзии (казалось, что на периферии, - оказалось, что на главном направлении) он обнаруживал свою тему, свою _содержательность_, шел к ним (к себе)". {Рассадин Ст., Неудачник Бенедиктов... - "Вопросы литературы", 1976,  10, с. 177-178.}

  Ст. Рассадин характеризует критику поэзии Бенедиктова Белинским и особенно Добролюбовым с неверных (как это видно из содержания нашей статьи), формалистических позиций. В "гражданских мотивах" поэзии Бенедиктова критик неправомерно видит нечто вроде "нечистой силы". И не случайно в список стихотворений, не утративших своей ценности, Ст. Рассадин внес только пять: "Прости!", "Горные выси" (1838) и три созданных в 1850-1860-е годы: "Переход", "Тоска" и "Перевороты". При этом "Тоска" - произведение настолько же "акмеистическое", насколько "гражданское". Любопытно, какими же еще стихотворениями Бенедиктова намерен критик дополнить указанную пятерку?

  Как видим, попытка Ст. Рассадина очистить наследие и имя В. Г. Бенедиктова от тяготеющих до сих пор над ним несправедливых приговоров, предвзятых мнений и кривотолков, возникших в пылу общественно-литературных схваток XIX века, была в значительной мере обесценена ложной концепцией исследователя. Спор об эстетических ценностях, добытых Бенедиктовым, продолжается.

  В заключение нам следует сказать несколько слов о переводческой деятельности поэта, которой с середины 1840-х годов он уделял едва ли не основное внимание. Бенедиктов переводил с английского (Шекспир и Байрон), немецкого (Гете, Шиллер и др., французского (Гюго, Шенье, Беранже, Барбье), венгерского (Петефи), чешского (Коллар), польского (Мицкевич и др.) и сербохорватского (Иованович (Змай), Хаджич (Светич), Пучич, Николай Негош).

  Уже простой перечень произведений зарубежной поэзии, которые Бенедиктов сделал доступными для русского читателя, дает представление не только о широте интересов переводчика, но и о его демократических симпатиях, подтверждением чему может служить осуществленный поэтом в 1860-х годах перевод поэмы австрийского писателя Альфреда Мейснера (1822-1885) "Жижка" (1846). Бенедиктов отдавал себе отчет в том, что появление в полном виде на русском языке этого революционного сочинения не реально, и тем не менее свой переводческий труд он довел до конца.

  

  

  Из рода в род, от века и до века

  

  

  Сплошь через всю историю идет

  

  

  Всемирный клич, - к суду тот клич зовет

  

  

  Всех низвергавших право человека

  

  

  И на него свой налагавших гнет.

  

  

  Тот клич нам слышен в стоне угнетенных,

  

  

  Душой и телом сжатых бедняков,

  

  

  Исходит он из нор глухих, зловонных,

  

  

  Из мглы темниц, из ям, из-под оков,

  

  

  Из мрачных бездн подъемлясь к высям неба,

  

  

  Напоминать он должен богачам,

  

  

  Что эти люди алчут, жаждут там

  

  

  И требуют познания и хлеба.

  Даже этот небольшой отрывок из "Вступления" к поэме (полный текст которого, пролежавший свыше ста лет в неизвестности, впервые печатается в настоящей книге) позволяет уяснить основное направление переводческой миссии Бенедиктова. Выборочно публикуемые в настоящем издании переводы зарубежных поэтов приобретают тем большую ценность, что в них поэту удавалось порою выразить свои заветные идеалы, приближение к которым для его оригинального творчества по соображениям цензурного свойства продолжало оставаться запретным.

  В. Г. Бенедиктов - поэт сложной жизни и драматической судьбы. Выйдя на литературное поприще в середине 1830-х годов, в период, когда поэзия произрастала, по словам А. И. Герцена, только "под сению Петропавловской крепости", {Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти т., т. 7, М, 1956, с. 221.} он не мог не унаследовать отдельных черт "ложновеличавой" романтической школы. Его первый нашумевший сборник был данью преклонения перед принципами "чистого искусства", хотя последнему и противостояло исконно "третьесословное" миропонимание здоровой в своей основе натуры даровитого поэта. В 1840-е годы, под воздействием критики Белинского, Бенедиктов переоценивает пройденный путь и постепенно освобождается от напряженной метафоричности и крайностей эффектного романтизма. В его творчестве намечаются точки соприкосновения с поэтикой "натуральной школы". 1850-е годы - период полной эстетической раскованности и утверждения Бенедиктова на позициях реалистического искусства. В годы 1858-1866-й поэт вместе со значительной частью передовой русской интеллигенции разделял иллюзию о царе-миротворце, провозвестнике и осуществителе "великих реформ", освобождение от которой наступает у него лишь к 1866 году. На протяжении 1850-1860-х годов Бенедиктов создает лучшие свои произведения: перевод "Собачьего пира" Огюста Барбье и поэмы "Жижка" А. Мейснера, стихотворения "Борьба", "И ныне", "Вход воспрещается", "Тоска", "Бессонница" и многие другие.

  Все лучшее из поэтического наследия В. Г. Бенедиктова составляет неотъемлемую часть культуры строителей социалистического общества.