Чернышевский Николай Гаврилович - Песни разных народов, Страница 2 - Книги

y"> Выпущал Илью Муромца из погреба,

целовал его в головку, во темичко:

Правду сказал ты, старой казак,

старой казак, Илья Муромец!

Жаловал его шубой соболиною;

а Мишатке пожаловал смолы котел.

Русская былина уступает в поэтическом достоинстве сербским песням; но и она прекрасна. Что же касается до сербских песен, нами переведенных здесь, должно решительно сказать, что только у первоклассных поэтов могут быть найдены произведения, равные им по красоте. Почему же эта народная поэзия у всех народов уступала место письменной литературе, как скоро народ начинал цивилизоваться? Почему повсюду вместо песен, созданных всем народом, как одним нравственным лицом, появлялись произведения, писанные отдельными лицами? Общий ответ мы уже видели выше; одинаковость умственной и нравственной жизни во всех членах племени уничтожается цивилизациею, с тем вместе должна упасть и поэзия, принадлежавшая нераздельно целому народу. Но если ясно из этого, почему в наше время у немцев или русских не может вновь являться песен, подобных сербским, то еще остается неразрешенным важнейший вопрос: почему образованные слои народа не удовлетворяются прекрасными песнями, которыми довольствовались их предки? Почему немцы читают Гёте и Шиллера, а не Нибелунгов, русские Пушкина, а не Киршу Данилова? Не есть ли пренебрежение народных песен для произведений отдельных поэтов несправедливость? Подобные вопросы были подняты в германской литературе тевтономанами и романтиками¹⁷. У нас они слышатся еще довольно редко, тем не менее могут иметь свой интерес.

Цивилизуясь, народ перестает вообще удовлетворяться патриархальным бытом и его произведениями; почему, здесь не место говорить; мы должны смотреть только на нашу специальную сторону общего вопроса, на причины того, что, цивилизуясь, народ перестает удовлетворяться народной поэзией. Умственная и нравственная жизнь патриархального общества слишком бедна для цивилизованного народа. Потому и содержание народной поэзии слишком бедно для него. В самом деле, если народная поэзия превосходно развивает свои темы, то тем у нее очень мало и они слишком просты; то же самое надобно сказать и о чувствах, проникающих народные песни. Воинские воспоминания - вот вся история патриархального народа; любовь доброго молодца (без всякой определеннейшей характеристики) к красной девице (без всякой определеннейшей характеристики) и два-три другие, столь же общие мотива - вот все содержание лирики. Народная песня должна прилагаться к чувствам решительно каждого человека; иначе она не нужна целому народу, а годится только для нескольких отдельных лиц - вот первая причина этой скудости; вторая причина - в патриархальном обществе действительно нет ни духовного разнообразия, ни мыслей и чувств, сколько-нибудь разнообразных или многосложных. Цивилизованный молодой человек, не просто "добрый молодец", любит "красную девицу" не потому только, что она "красная девица",- он, смотря по различию своего нравственного направления, ищет в ней особенных качеств характера, ума и т. д.; ни о чем подобном не знает народная песня. Потому ее портреты, ее чувства не довольно близко подходят к лицам и чувствам образованного общества; в ней мало индивидуальных особенностей, которых мы более всего ищем, чтобы сказать: "это говорится обо мне, это подходит к моему положению и чувствам". Что мы сказали об эротической песне, прилагается и ко всякой другой народной песне. Моим потребностям соответствуют только песни отдельных поэтов, выражающих не чувство вообще, а именно такое чувство, каким проникнут именно я и которое остается чуждо в этом особенном развитии для многих других людей. Вот почему даже те понятия и чувства, которые общи образованному человеку с патриархальным (например, любовь), выражаются в народной поэзии неудовлетворительным для вас образом. Не говорим уже о том, что цивилизация развивает в нас множество чувств и особенно понятий, о которых вовсе не знает патриархальный человек. О многом, чего мы ищем в поэзии, народная поэзия вовсе не говорит; о чем говорит, говорит не так, как должна говорить поэзия по нашим требованиям. Содержание народной поэзии слишком бедно для нас.

Столь же неудовлетворительна для нас ее форма. Иногда случается слышать, что народную поэзию обвиняют в недостатке художественной формы. Это совершенно несправедливо. О чем говорит народная поэзия, говорит она чрезвычайно художественно. Ее недостаток совершенно другого рода: это - однообразие, доходящее до чрезвычайной монотонности. Сущность патриархальной жизни - неподвижность; формы этой жизни - неподвижные, оцепеневшие формы. Точно таковы же они и в народной поэзии. Об этом достаточно говорит уж внешний состав стиха, до чрезвычайности однообразный. Так, все греческие эпические песни сложены гекзаметром; во всех сербских один и тот же стих, десятисложный, разделяющийся на две половины, из которых в первой четыре, а во второй шесть слогов, например:

Царь Мурате / у Косово паде;

Како паде /ситну книгу пише;

Те je шале / на Крушевцу граду, и т. д.

(Начало первой из переведенных нами песен: царь Мурат на Косово пришел; как пришел, мелкое письмо пишет и его посылает в город Крушевец.) Точно так же неизменны обычные, так называемые "эпические" выражения, которыми наполнены все песни. У нас, например, всегда добрый молодец, никогда просто молодец, и никогда с каким-нибудь другим эпитетом; красна девица, лютая свекровь матушка, сыра земля и т. д.; у сербов всегда легкие ноги, гибкие ребра, белый двор, холодная вода, боевое конье и т. д. Как бы ни была велика меткость и красота подобных эпитетов, без которых не обходится ни одно часто употребляемое слово в народной поэзии, нельзя, однако же, не признаться, что их беспрестанное повторение чрезвычайно монотонно. Этим не ограничивается монотонность, неподвижность формы; она идет гораздо далее: все фразы, все мысли, все картины имеют один и тот же раз навсегда установившийся, неизбежный вид. Постоянно повторяются, одни и те же стихи, целые отрывки из нескольких стихов. Это каждый может заметить, сличив несколько песен. Потому песни так легко и перемешиваются одна с другою, сливаются, раздробляются; каждая из них - мозаика, составленная из кусков, беспрестанно повторяющихся в других песнях. Каждый из них прекрасен, в этом нет спора; но что сказали бы мы, если б, например, у Пушкина повторялись двадцать раз в разных поэмах прекрасные стихи:

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя...¹⁸

и если б он, говоря о Кавказе сто или более раз, каждый раз описывал его так:

Кавказ подо мною; один в вышине

Стою над снегами у края стремнины;

Орел, с отдаленной поднявшись вершины¹⁹, и проч.

Мы нисколько не оскорбляемся подобными повторениями в народных песнях. Из этого следует, что мы не прилагаем к ним тех требований, соблюдение которых ставили в непременную обязанность поэзии, нас удовлетворяющей.

Вообще, нам кажется фактом, не подлежащим сомнению, что народная поэзия не может удовлетворять цивилизованного человека. Ее содержание слишком бедно и однообразно; форма столь же однообразна. Она - отголосок прошедшего младенчества, вспомнить о котором приятно и прекрасно, но возвратиться к которому для нас невозможно, а если б и было возможно, то нисколько не было бы приятно. Но, не удовлетворяясь ею, мы не можем не сочувствовать ей всегда, не заслушиваться часто до увлечения прекрасных, свежих, энергических мотивов ее.

Не говорим уже о двух других ее драгоценных качествах. Она до сих пор остается единственною поэзиею массы народонаселения; поэтому она интересна и мила для всякого, кто любит свой народ. А не любить своего родного невозможно. Другое достоинство ее - чисто ученое: в народной поэзии сохраняются предания старины. Потому важность ее неизмеримо велика и посвящать свою жизнь собиранию народных песен - прекрасный подвиг.

Народная поэзия прекрасна. Этого, кажется, было бы довольно для успокоения нашей любви к ней. Но есть люди, которым непременно хочется, чтобы народная поэзия их племени была признана превосходнейшею в мире. Не знаем, зачем общий вопрос необходимо низводить в область споров. Но вот что говорит г. Берг в своем "Предисловии":

"Во главе лирических песен я ставлю русскую, песню всех песен. Нет песни песеннее ее, оригинальней и народней. В этом отношении она стоит решительно отдельно ото всех, и никакая другая далеко к ней не подходит. Ни одна не представляет такой свободы размеров в одной и той же песне при общей гармонии (неодинаковое число слогов в разных стихах одного размера - качество, о котором здесь говорит г. Берг,- находится не только в народных песнях многих народов, но даже во многих письменных версификациях, напр., в греческой, латинской, отчасти даже немецкой; удивительного и особенного здесь ничего нет). С другой стороны, ни одна не имеет такого яркого, играющего языка. Ни в одной нет такого размаха, такого собрания звуков, как бы вытекающих один из другого (?) и неудержимо несущихся один за другим. Откуда же явилось такое преимущество русской песни? Прежде всего от ее языка, какого нигде нет. Ни один не устоит в борьбе с этим богатырем, с этим Ильею Муромцом, у которого еще не убавлено силы перехожими каликами.

Кабы на семую часть (?)".

Наука разрешает вопрос этот гораздо полнее и шире, нежели г. Берг. Превосходная народная поэзия была у многих народов. Теперь она почти у всех европейских народов или совершенно, или очень низко упала. Исключение остается едва ли не за одними сербами, у которых народная поэзия еще в полной силе свежести. Так же свежа и цветуща была она у малороссов лет шестьдесят или восемьдесят назад; лет около ста или полутораста назад (а может быть, и более) она была так же свежа и цветуща у великорусов. Различие только в том, раньше или позже коснулась народа цивилизация, успели записать народные песни в их полной свежести или принялись за это дело тогда, когда уже начался упадок. Сербы были так счастливы в этом случае, что лучший из всех собирателей песен, Вук Стефанович Караджич, записывал и записывает сербские песни, еще нимало не утратившие первоначальной своей красоты. Нет сомнения, что и для сербской народной <поэзии> скоро начнется (и отчасти уже начался) период падения. Рассматривать здесь, у которого из остальных славянских племен народные песни успели до сих пор сохраниться лучше, значило бы вдаваться в споры. По мнению одних, после сербской поэзии второе место занимает великорусская, по мнению других, малорусская, по мнению третьих, словацкая. Мы положительно уверены только в том, что и великорусские, и малорусские, и словацкие песни прекрасны. Из других европейских народов многие также сохранили еще прекрасную народную поэзию, например, греки, испанцы, хотя, повторяем, у всех, кроме сербов и, быть может, греков, она уж давно находится в периоде упадка.

Основанием для всего этого длинного объяснения понятий, каких достигла наука относительно существенного достоинства народной поэзии, послужило нам "Предисловие" г. Берга, написанное слишком с большим увлечением. Мы нисколько не ставим этого увлечения в вину г. Бергу; оно очень естественно в поэте, столь преданном народной поэзии, как почтенный переводчик "Песен разных народов". Нам только хотелось показать беспристрастную точку зрения на явления очень интересные и в самом деле увлекательные. Но уже давно пора нам перейти от предисловия к самой книге. Г. Берг в конце предисловия говорит: "В заключение прошу покорнейше всякого, кому случится прочесть эти строки, во-первых, указать мне замеченные недостатки в моем издании, относительно перевода, взгляда на тот или другой отдел, и даже, если можно, опечатки в тексте. Во-вторых, сообщить мне все, чти есть у него любопытного в песенном роде". Если бы не были мы уверены в искренности желания, высказываемого на первом месте, мы не стали бы вовсе говорить о том, что, по нашему мнению, должно было бы в издании г. Берга быть иначе: мы ограничились бы одними похвалами прекрасному и добросовестному труду: он вполне заслуживает их, и недостатки его далеко уступают достоинствам. Но очевидно, что г. Берг страстно предан своему прекрасному делу, и потому в самом деле будет доволен, если замечания рецензентов дадут ему случай обратить внимание на те или другие стороны его труда. Только это побуждение и заставляет нас высказать наши мнения об основаниях, которыми руководился г. Берг при выборе и переводе песен.

Сборник г. Берга разделяется на две половины - лирические песни и эпические песни. В лирическом отделе он поместил песни восемнадцати народов. Но из этих подразделений четыре представляют только по одной песне, и притом незначительной; именно г. Берг перевел одну санскритскую песню, одну баскскую, одну армянскую, одну калмыцкую. Эти песни ничего не показывают. Или надобно было представить более песен, чтобы их собранием сколько-нибудь характеризовать поэзию народа, или не помещать в сборник одинокой, ничего не говорящей песни. Точно так же недостаточны отделы финских, албанских, арабских, персидских, татарских песен. Нам кажется, что г. Берг слишком увлекся желанием представить редкие песни, и что это желание иногда имело не совсем благоприятное влияние и на выбор песен в других отделах. Г. Берг жалуется на скудость материалов. Но мы уверены, что в московских библиотеках он находил богатые коллекции изданий народных песен. Что могло там не быть армянских или баскских сборников, мы готовы предположить; скудости песен на других языках, особенно на славянских наречиях, предполагать нельзя. На этом, излишнем, по нашему мнению, желании сообщать редкие песни основана и просьба "сообщить ему все, что каждый имеет любопытного в песенном роде". Подобных присылок вовсе не нужно ожидать г. Бергу, чтобы дополнить свой сборник; мы требуем от него не баскских или калмыцких песен, а просто хорошего и полного выбора песен тех народов, которые имеют хорошие издания песен. Выбирать и переводить - эта задача уже довольно велика и трудна, и напрасно г. Берг будет развлекать свои силы, заботясь также о собирании песен, неизвестных еще в ученом мире. Разделение труда - первое условие его успешности. Вероятно также, что г. Бергу стоило чрезвычайно многих усилий достать исправные списки армянской, калмыцкой и так далее, песен, и еще больших трудов - исправно напечатать их текст. Санскритский текст он решился даже литографировать, конечно, по недостатку шрифта: сколько напрасных трудов, траты времени и расходов! Нет сомнения, что прекрасно делает г. Берг, печатая вместе с переводом тексты песен разных славянских наречий и общеизвестных языков. Многим будет приятно прочитать в подлиннике словацкую, сербскую, французскую песню; сличение текста с переводом в этих случаях даст многим возможность вернее судить о достоинстве перевода. Но кому из читателей принесет хотя малейшую пользу или удовольствие текст санскритской, литовских, мадярских, финских, албанских, арабских, персидских, татарских, баскской, армянской, калмыцкой песен? Едва ли многим будет полезен также испанский, норвежский, шведский, датский, бретонский тексты. Печатать их - совершенно излишняя ученая (или, лучше сказать, мнимоученая) роскошь. Забота о ней была, вероятно, причиною того, что г. Берг мало заботился о песнях менее редких. Так, например, у него помещены только эпические сербские, испанские и французские песни, лирических нет; немецких песен нет у него совершенно; английских, шотландских, ирландских также совершенно нет.

Выбор песен также неудовлетворителен. Укажем один пример. Из множества превосходных эпических сербских песен у него выбрана только одна не замечательная ни в каком отношении песня о Бановиче Страхине.

Наконец, важнейшая часть труда,- перевод - бывает очень часто удачен; читатели убедятся в этом из примеров, которые мы приведем ниже; но часто г. Берг нарушает простоту подлинника прибавлением эпитетов; иногда перевод бывает и просто не совсем удачен. Приводим несколько примеров. Вот песня чешских реформатов²⁰ (по недостатку шрифта пишем текст русскими буквами):

Кр_а_сна е та рж_е_ка,

Рж_е_ка Волт_а_ва,

Кде су н_а_ше д_о_мы

И власть ласк_а_ва;

Гезке е то место,

То место Прага,

В ктерем быдли наше

Родина драга... и т. д.

Светлая ты речка,

Речка ты Влетава!

Наше ты веселье,

Красота и слава!

Красное ты место,

Прага дорогая,

Наш престольный город,

Родина святая!

Вот буквальный перевод:

Прекрасна та река, река Влетава, где наши домы и милая родина.

Прекрасен тот город, город Прага, где наши жилища, родина дорогая, и т. д.

Вот начало сербских песен:

1	1
Бога моли момче неженено. Да се створи край мора бисером (Бога просит неженатый молодец чтобы сделаться жемчугом на берегу моря).	Бога молит молодец удалый, Чтобы дал ему оборотиться Жемчугом зернистым, перекатным И рассыпаться край сияя моря.
2	2
Лепо пева славуяк У зеленой шумици (Хорошо поет соловушек в зеленой роще).	Распевала пташка мала, Пташка мала соловейка, В темной роще распевала...

Г. Берг говорит: "Обыкновенно думают, что надо переводить слово в слово. Не важен стих, а важен дух, важен результат впечатления. В народном языке всего нужнее свобода слова", и т. д. Но приведенные нами примеры показывают, что отступление от смысла и духа подлинника простираются у г. Берга иногда слишком далеко. Напрасно ссылается он на пример Пушкина: Пушкин переводил сербские песни гораздо точнее²¹. Но после этих замечаний, вызванных желанием самого г. Берга, мы должны показать читателям и примеры удачных переводов. Это гораздо приятнее. Мы сказали, что выбор песен у г. Берга не может достаточно знакомить с духом поэзии того или другого народа; потому берем песни, лучшие в эстетическом отношении, не заботясь о том, характеризуют ли они народ, которому принадлежат, или только народную поэзию вообще. Во всяком случае они дадут читателю средство судить о достоинствах перевода г. Берга.

(Литовская)

Как у батюшки огорожен огород,

В огороде липка-липочка ростет.

Дочка батюшки по темным по ночам

С дворянином разговаривает там.

С дворянином, с добрым парнем, с молодцом.

С ним тихонько обручается кольцом.

"Не ходи, сестра, ты ночью к молодцу,

А не то скажу я батюшке-отцу!"

"Братец, братец, братец милой-дорогой,

Что ты скажешь об сестре своей родной?

Что два слова-то сказала с молодцом?

Или то, что обручалась с ним кольцом?"

"Не про те твои два слова с молодцом,

А про то, что обручалась с ним кольцом".

В понедельник вышла девица гулять -

Не видать ее во вторник, не видать!

Выезжали братья в среду поутру,

Стали спрашивать про милую сестру.

В барабаны барабанили три дни

И трубили в трубы медные они.

Наконец к реке широкой подошли

И утопленницу бедную нашли:

Тело белое лежало на песке,

И купались косы черные в реке.

(Литовская)

Ведите коня вороного,

Ведите коня молодцу.

Поеду я к старому тестю,

Я к старому тестю, к отцу.

Здорово! день добрый и вечер!

Как можешь-живешь, старина?

Что делает наша невеста

И все ли здорова она?

Больнешенька наша невеста,

Больнешенька: в новой клети

Лежит горемыка в постели,

Поди ты ее навести.

Пошел через двор я широкий,

А слезы-то, слезы ручьем!

Откинул я дверку у клети

И слезы обтер рукавом.

Взял за руки белы невесту,

Прижал их, целуя, к себе:

Скажи, мое красное солнце,

Не легче ли стало тебе?

Не легче, не будет мне легче,

Не быть мне невестой твоей:

Другую ты любишь-голубишь -

Ступай и присватайся к ней!

А я собираюся в гости,

Мне пир пировать на погосте...

Прощай... а скажи, хороша

Твоя чародейка-душа?

(Лужицкая)

Красна девица жала траву,

Травку-муравку зелененькую;

Много нажала зеленой травы,

Целу вязанку нарезала.

Красна девица лесом пошла,

Хлысть ее ветка по белой щеке.

"Что ты, зеленая ветка моя,

Что ты дерешься, похлестываешь?

Есть у меня братья верные,

Им я велю ветку срезати,

Срезать, под самый срубить корешок".

"На зиму ветку вы срежете,

На весну снова я выбегу,

Свежими выйду побегами,

Новым кудрявыим деревцом.

Если ж погубишь ты, девица, честь -

Честь к тебе ввек не воротится".

(Лужицкая)

Хочешь знать, кто я таков?

Из простых я мужиков,

И хочу жениться!

Припасите для меня

Девку, саблю и коня -

На войне годится!

На войну, в кровавый бой,

Захвачу я их с собой...

(Чешская)

Говорит мне снова

Нынче мать милова,

Чтобы я забыла

Про ее про сына.

На такие речи

Я ей отвечала,

Чтоб она покрепче

Сына привязала,

Привязала б сына:

Не ходи, мол, мимо,

К девкину порогу

Не топчи дорогу.

(Словацкая)

Конь под Белградом стоит вороной;

На нем сидит,

Кровью покрыт,

Миленький мой.

Знаешь ли, м_и_ла, как битва живет?

Видишь: с меня,

Видишь: с коня

Кровь так и льет.

Знаешь ли, м_и_ла, какой наш обед?

Наша еда -

Хлеб да вода,

Вот наш обед.

Знаешь ли, м_и_ла, где я буду спать?

Там, где убьют,

Там погребут,

Там мне лежать.

Знаешь ли, кто у меня звонарем?

Раненых стон,

Сабельный звон,

Пушечный гром.

(Словацкая)

Люди мне сказали, будто в поле тучи -

А то зачернели миленького очи.

Люди мне сказали, поле загорелось -

А то у милова личико зарделось;

Люди мне сказали, что гогочут гуси -

А то заиграли миленького гусли.

Люди мне сказали, пролетела пташка -

А то забелела милого рубашка.

Люди мне сказали, поле гулко стало -

Поле гулко стало - милый гонит стадо.

(Моравская)

Уж не быть тому вовеки, что прошло, что было,

Не светить, знать, красну солнцу, как оно светило!

Не знавать мне прежней доли с прежней мочью-силой,

На коне своем удалом, знать, не ездить к милой!

Мне светило красно солнце в малое оконце,

А теперь светить не хочет, частый дождик мочит;

Частый дождик, непогода, бьет, стучит в окошко...

Заросла к моей любезной торная дорожка.

Заросла она кустами, заросла травою

С той поры, как я спознался с милою другого.

(Польская)

Дождик, дождик моросит, взмокла вся поляна.

Ах, люби меня, Ванюша, верно, без обмана!

Я люблю тебя, люблю, много, как умею;

Коли стану изменять, чтоб сломать мне шею!

Только стал он выезжать на большу дорогу,

Он головушку сломил, а конь верный ногу.

Знать, тебе не верен был милый твой Ванюша:

Так вдругорядь никого, дочка, ты не слушай.

(Польская, краковяк)

Свищут, свищут соловьи, песенки заводят;

Нынче молодцам не верь: вас они проводят;

Нынче молодцам не верь; да и девкам тоже:

Знать, такая вышла мода, ни на что не гожа!

(Польская, краковяк)

Сказывают люди,- и что им за дело? -

Что девица с молодцом вечером сидела.

(Мадярская)

Два милых было у меня

Дороже всей родни,

Да бедность одолела их,-

И умерли они.

Что одного-то милого

В саду я положу,

Другого я сердечного

Под сердцем схороню.

Полью в саду я милого

С Дунай-реки водой,

Полью дружка сердечного

Горючих слез рекой²².

(Греческая)

Скорее бросайся ты с берега вплавь,

Руками своими, что веслами, правь,

А грудь молодецкую выгни рулем,-

И легким и быстрым плыви кораблем!

Бог даст, и поможет пречистая нам.

Ты будешь, товарищ, сегодня же там,

Где, помнишь, мы жарили вместе козлят...

Про то, что погиб я, не сказывай, брат!

А если расспрашивать станет родня,-

Скажи, что в чужбине женили меня,

Что был мне булат посаженым отцом,

Что нас угощали на свадьбе свинцом,

Что мне за женою моей отвели

В приданое сажень косую земли.

(Греческая)

Садилося солнце, и день уходил,

А Дим паликарам²³ своим говорил:

Неможется, дети! пора на покой!..

Сходите на ужин себе за водой;

А ты, мой Лабракис, один мне родня,-

Ты будь капитаном заместо меня;

Покуда же, дети, вы саблей моей

Зеленых в лесу нарубите ветвей:

Я лягу на тех на зеленых ветвях

И каяться стану попу во грехах.

Арматолом долго в горах я служил,

Албанцев и турок без счету побил;

Но, видно, черед наступает и мой...

Вы гроб сколотите мне, дети, большой,

Чтоб был он просторен, широк и высок,

Чтоб саблей в гробу я размахивать мог,

Чтоб мог и винтовку я там заряжать

И в турок неверных оттуда стрелять;

Чтоб было с обеих сторон по окну:

В одно пусть мне носят косатки весну,

К другому летают пускай соловьи,

Пускай распевают мне песни свои.

(Баскская)

За песни я снова -

И песня готова!

Веселья такова

Не знал никогда я,

Лишь прибыл сюда я

Из вольного края,

Играя,

Кипит моя кровь молодая!

Однажды в апреле,

Когда нас хотели

Опять в цитадели

Вести на работы,-

Мы шмыг под вороты,

Не зная заботы,

И с моста

Проворно спустились в болота.

Когда ж там узнали,

Что мы убежали,

Ну, было печали!

Пошли разговоры,

И брань и укоры,

И крики и споры,

Где воры?

А мы пробирались уж в горы.

Некоторые из выписанных нами песен переведены прекрасно, большая часть находящихся в сборнике - недурно. Более разборчивости при выборе - вот необходимейшее условие для того, чтобы дополненный сборник (г. Берг, очевидно, не хочет останавливаться на первом опыте) получил еще большее достоинство. Впрочем, и в настоящем своем виде он свидетельствует о добросовестной любви составителя к своему делу; многие песни показывают в переводчике способность переводить хорошо. Русская литература должна быть благодарна г. Бергу за его прекрасное издание.

ПРИМЕЧАНИЯ

ТЕКСТЫ ПОДГОТОВЛЕНЫ И ПРОКОММЕНТИРОВАНЫ

Т. М. Акимовой ("Песня разных народов..."); Г. Н. Антоновой ("Об искренности в критике"); А. А. Демченко ("Роман и повести М. Авдеева"; "Заметки о журналах. Июнь, июль 1856"); А. А. Жук ("Три поры жизни". Роман Евгении Тур"); В. В. Прозоровым ("Бедность не порок". Комедия А. Островского"; "Заметки о журналах. Март 1857")

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

Белинский - В. Г. Белинский. Полн. coбp. соч. в 13-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1953-1959.

Герцен - А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1954-1984.

Гоголь - Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч. в 14-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1948-1952.

Добролюбов - Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в 9-ти томах. М., "Художественная литература", 1961-1964.

"Материалы" - П. В. Анненков. Материалы для биографии А. С. Пушкина.- В кн.: "Сочинения А. С. Пушкина", т. 1. СПб., 1855.

Некрасов - Н. А. Некрасов. Полн. собр. соч. и писем в 12-ти томах. М., Гослитиздат, 1948-1953.

"Письма" - Пушкин. Письма. 1815-1833. Тт. I-II. Под ред. и с примеч. Б. Л. Модзалевского. Госиздат, М.-Л., 1926-1928; т. III. Под ред. и с примеч. Л. Б. Модзалевского. "Academia", M.-Л., 1935.

Пушкин - А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 16-ти томах. М.-Л., Изд-во АН СССР,