Добролюбов Николай Александрович - Н. Татаринова о Добролюбове

ign="justify">   - И прекрасно, - одобрил он.

   - Только я писать не буду.

   - Как хочешь.. Ты не маленькая, принуждать я тебя не стану, а не мешало бы тебе усовершенствоваться и в слоге, и даже в орфографии. Вообще тебе надо бы многим заняться, да я тебя совсем забросил.

   Когда Добролюбов пришел на первый урок, и мы с Сашей уселись рядом за большой стол, а он сел напротив, я принялась его рассматривать.

   "Он мало изменился, - думала я, - крошечку только пополнел, цвет лица как будто стал поровнее, почище, и баки выросли, два жидкие клочочка волос; волосы на голове аккуратнее подстрижены и приглажены, и одет он не в старенький студенческий сюртучок, а в хорошее платье, сшитое, должно быть, у дорогого портного, - видно по фасону. А фигура у него все такая же, - узкие плечи, вдавленная грудь, круглая спина, - и взгляд тот же, внимательный и безучастный; те же глаза, умные и невыразительные, именно невыразительные, потому что они смотрят только умно, но всегда одинаково холодно и спокойно".

   - Меня просили заниматься с вами не одной русской словесностью, - заговорил он, - но и всеобщей. Хотя древний период истории всякий словесности всегда скучноват для неспециалистов, но начала обойти нельзя. Я постараюсь не утомлять вас подробностями и перейти поскорее к более живому и интересному времени. Вам, - прибавил он, обращаясь ко мне, - помню, я толковал обо многом, что для вас было совершенно не нужно. Тогда еще собственное ученье свежо в голове было, так и передавалось без разбору то, чем сам занимался.

   Начал он, как сейчас помню, с "Наля и Дамаянти" в переводе Жуковского, проговорил часа полтора. Саша сидела вся красная и надутая - она конфузилась знаменитости. Тетушка несколько раз влетала в комнату. Под конец урока она уселась в сторонке.

   Добролюбов кончил и сказал Саше:

   - Попробуйте записать к следующему уроку, что вы запомнили из того, что я говорил вам сегодня... А вы - обратился он ко мне, - так и не будете ничего писать?

   - Нет.

   - Отчего же? Я сколько помню, вы писали без особенного труда. Не надумаетесь ли? Не напишете ли также?

   Он встал.

   - Ну что? Как вы нашли? - затараторила тетушка.

   - То есть что же именно я нашел?

   - Как вы нашли? она не очень отстала?

   - Я теперь еще не могу судить, пока я только один говорил.

   - Вы, пожалуйста, заставляйте ее говорить, не давайте ей распускаться, уходить в молчанье. У нее общий недостаток русских, - paresse d'esprit, умственная лень.

   Саша вся вспыхнула и сделала свирепое лицо. Добролюбов улыбнулся:

   - Если Александра Федоровна желает учиться, то, вероятно, победит в себе умственную лень.

   - С такой тетушкой просто страм! {Так в подлиннике. Ред.} - воскликнула Саша, когда мы остались одни.

   - Что тебе? Пусть ее болтает.

   - Да ведь стыдно, я думаю. И она будет всякий раз приходить в класс и впутываться...

   Действительно, тетушка часто приходила к нам во время уроков, часто впутывалась, делала замечания. Добролюбова она, кажется, забавляла. Он слушал ее и отвечал ей со сдержанной усмешкой, а Саша краснела и гневалась.

   - Все отрицать и разрушать легко, - кипятилась как-то раз тетушка. - Теперь все охотники разрушать, только созидать никто не умеет.

   - Для нас, в настоящем случае, - отвечал, улыбаясь Добролюбов, - нет надобности ни разрушать, ни созидать. Наше дело только оценивать.

   - Вы не оцениваете, а обесцениваете!.. Еще успеют они в жизни разочароваться во многом, не зачем заранее уничтожать всякий престиж.

   - Я не думаю, чтобы мои суждения влияли так разрушительно. Вот, с Натальей Александровной я занимался гораздо дольше, чем с Александрой Федоровной... Разве я разочаровал вас в жизни? - обратился он ко мне. - Впрочем, ведь тогда у вас было противоядие от моих опасных теорий: кроме меня вам поэт Гербель преподавал словесность.

   "Господи! Вот далось! - подумала я. - И этот туда же!"

   - Ваша тетушка, - сказал Добролюбов Саше, - недовольна моим сегодняшним преподаванием, так на этот раз не записывайте моих слов, а лучше попробуйте написать что-нибудь из головы.

   Саша так испугалась такой темы, что против обыкновения заговорила с ним:

   - Об чем же писать?

   - Об чем хотите. Можете написать ваши мысли, наблюдения... А вы, Наталья Александровна, не напишете ли также?

   - Нет, мне не хочется.

   - Странно это! Обыкновенно, у кого есть способность к чему-нибудь, у того бывает и охота, а у вас способность есть, а охоты нет; зароете вы свой талант в землю, как говорится, - прибавил он тем тоном, каким он часто говорил: не то шуточным, не то серьезным.

   В другой раз он застал меня за письмом к Ноэми. Я доканчивала четвертую страницу, не заметила, как он вошел, и вздрогнула, когда он заговорил:

   - Ведь вот вы письма пишете же, а другое писать не хотите.

   - Письма другое дело, гораздо легче.

   Он помолчал, точно призадумался...

   - А для меня, так вот письмо труднее всего. Мне приходится писать большей частью к своим. Общего между нами мало, интересы слишком различны. Так иной раз придумываешь, придумываешь, что бы им сказать.

   Так и не удалось ему втянуть меня в сочинительство. А Сашу он сочинениями просто в отчаяние приводил... Вообще она у Добролюбова немногому научилась.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  

  

   Вышло "Накануне" Тургенева. Поднялись толки о романе. {Опускаем эпизоды, не относящиеся к Добролюбову. К. Ч.} Папаша говорил:

   - Роман хорош и умен, как все тургеневское, только полно, накануне ли мы? Впрочем ему лучше знать, он наблюдательнее меня.

   Павел Васильевич Анненков закидывал голову назад, встряхивал волосами и восклицал:

   - Глубоко! Необычайно глубоко!

   Мамаша бранила Елену:

   - Мерзкая, бессердечная! Бедную мать бросила!

   Тетушка находила, что "этот Инсаров противный со своим картузом с ушами" и негодовала за сцену между ним и Еленой после болезни:

   - Она просто навязалась ему!

   Я уже говорила, что я была девушка своего времени и не из тех, что куда-то стремились, что были накануне нового... и потому, конечно, я всего более восхищалась любовью Инсарова и Елены. Я завидовала Елене не потому, что ее милый готовится к великому делу и что она собирается помогать ему, я завидовала другому. "Вот, - думала я, - против них было больше препятствий, а не задумалась же она, и я бы не задумалась, знала бы, что делать..."

   Раз, во время урока Добролюбова, раздался по дому голос дядюшки.

   - Это Владимир Николаевич, кажется? {Владимир Никол. Бекетов - цензор некрасовского "Современника". К. Ч.} - спросил Добролюбов.

   - Да.

   - Мне бы очень хотелось с ним повидаться. У меня дело до него есть. Ведь мы, люди пишущие, только и думаем, как бы вашего дядюшку надуть, - прибавил он, улыбаясь.

   Зашел в классную папаша. Николай Александрович повторил ему свое желание:

   - Видите, я написал статью о "Накануне", а Владимир Николаевич уж очень много вычеркнул.

   - Я его позову сюда. Ну, а что? Как вам нравится "Накануне"?

   - Прелесть! - отвечал он с непривычным ему восторгом.

   - Хорошо-то хорошо, только герой не совсем ясен.

   - Моделей у него для таких людей перед глазами не было. Но зато - новая, свежая мысль! И девушка эта как хороша! И как умно, что он не воротил ее в Россию, после смерти мужа. Что бы она стала делать дома?.. И закалил же он их! - прибавил он с довольным смехом. - Даже художественности не понимают. А как хорошо их пребывание в Венеции!

   Никогда не видала я Добролюбова таким, у него лицо стало добрее и точно моложе, и голос стал другой. Но вот вбежал в комнату Владимир Николаевич:

   - А! Милейший Николай Александрович, здравствуйте! Читал, читал, батюшка, вашу статью - переделать надо многое.

   Добролюбов сделался опять прежним, спокойным и подсмеивающимся:

   - Владимир Николаевич, вы уж очень меня притесняете. И что вам тут показалось предосудительным? Ведь я хвалю, говорю, что у нас благоустроено государство...

   - Нет, голубчик, не надуете. Уже мне все ваши писания вот где сидят!

   Дядюшка указал на шею. Однако он кончил тем, что обещался перечитать статью, и, как известно, она была пропущена без исключений. Как я торжествовала, когда прочитала ее.

   - Вот тетушке надо показать, что он пишет о той сцене, - говорила я Саше.

   Тетушка также прочла статью и решила, что "теперь все навыворот, все вверх ногами ходят".

   В тот же год появилась также "Первая любовь" Тургенева. Добролюбову она не понравилась: "французский роман" - отозвался он.

   Папаша застонал.

   - Я с вами согласен, - сказал он (Добролюбов), - что хорошо написано. Он писать умеет. Но время ли теперь заниматься такими пустяками, особенно ему?

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .