Дружинин Александр Васильевич - Вступление к переводу "Короля Ричарда Третьего"

  

  

   Собран³е сочинен³й А. В. Дружинина. Том трет³й.

   С-Пб, Въ типограф³и Императорской Академии Наукъ, 1865

   OCR Бычков М. Н.

  

   Историческая драма Шекспира "Ричардъ III", по свидѣтельству Чельмерза и Дрека, написана въ 1695 году {Мелонъ относитъ ее къ 1697 году.}. Поэту въ то время шелъ тридцать второй годъ отъ роду; онъ уже шесть лѣтъ трудился для театра, и успѣлъ написать, между другими не столь замѣчательными творен³ями, Сонъ въ Лѣтнюю Ночь,- Ромео и Юл³ю. Почти въ одно время съ "Ричардомъ III" были написаны: Король Ричардъ II и Укрощен³е строптивой женщины. Изъ этихъ сближен³й можно видѣть, что "Ричарда III" должно отнести къ великимъ произведен³ямъ молодости Шекспира - если только выражен³е "произведен³е молодости" - можетъ быть примѣнено къ творен³ямъ гиганта, ускользающаго отъ всѣхъ критер³умовъ цѣнителя и своей дѣятельностью уничтожающаго всѣ гипотезы комментаторовъ. Если постройка драмы имѣетъ нѣкоторыя несовершенства, какихъ не встрѣчается въ пер³одѣ Шекспировой зрѣлости, если она избыткомъ лиризма показываетъ въ поэтѣ еще не полное обладан³е драматической манерою,- зато она въ отношен³и языка представляетъ загадку своего рода. Англ³йская литература была заражена эвфуизмомъ въ пер³одъ ея появлен³я; самъ Шекспиръ, за два года до "Ричарда III", поставилъ на сцену "Ромео и Юл³ю" - одно изъ величайшихъ и наиболѣе дурно написанныхъ своихъ творен³й {Льюизъ.}; его "Сонъ въ Лѣтнюю Ночь" обил³емъ метафорическихъ тирадъ превзошелъ всѣ современныя ему произведен³я,- а между тѣмъ языкъ "Ричарда III" сжатъ, воздерженъ, и въ самыхъ лирическихъ своихъ мѣстахъ не имѣетъ почти никакой напряженности. Если допустить, что Шекспиръ, послуживъ модѣ своего поколѣн³я, наконецъ почувствовалъ ея дурныя стороны и кончилъ съ нею въ своей исторической драмѣ,- то опять придется рѣшать другую задачу: отчего же онъ поддавался тому же эвфуизму въ своихъ послѣдующихъ, зрѣлыхъ произведен³яхъ? Такихъ задачъ мы рѣшать не беремся, да едва ли онѣ когда нибудь и будутъ рѣшены, какъ слѣдуетъ.

   "Ричардъ III" принадлежитъ къ числу популярнѣйшихъ и самыхъ любимыхъ публикою драмъ Шекспира. Съ первой ея постановки, когда товарищъ поэта, актеръ Бербеджъ, въ роли Ричарда повергалъ въ ужасъ придворныхъ Елизаветы и восхищалъ королеву,- до нашего времени, когда Ольдриджъ называетъ эту роль лучшей своей ролью,- драма "Ричардъ III" держится на недосягаемой сценической высотѣ. Ее вполнѣ разумѣютъ даже люди, для которыхъ "Гамлетъ" слишкомъ глубокъ и "Лиръ" утомителенъ. Даже въ пер³одѣ владычества французскаго вкуса, въ пору холодности англичанъ къ ген³ю своего поэта, "Ричардъ III" не сходилъ съ британской сцены. Роль горбатаго короля была тр³умфомъ Гаррика,- и не успѣлъ умереть велик³й актеръ, какъ новые сильные таланты поспѣшили принять ее, какъ наслѣдство. Популярность драмы была такова, что старикъ Джонсонъ счелъ долгомъ на нее вооружиться, въ защиту другихъ творен³й Шекспира. "Ричардъ III" - писалъ онъ,- считается въ народѣ одною изъ самыхъ знаменитѣйшихъ драмъ Шекспира, но мнѣ кажется, что тутъ произошло то, что часто происходитъ на свѣтѣ: величайшая похвала досталась на долю произведен³я, наименѣе ее заслуживающаго. Никто не посмѣетъ отрицать того, что "Ричардъ III" изобилуетъ сценами высокими и разительными. Но нѣкоторыя подробности драмы ничтожны, друг³я возмутительны, а нѣкоторыя совершенно не правдоподобны."

   Ни современники, ни потомство не утвердили этого приговора. Съ каждымъ годомъ росла слава суровой драмы, и утвердительно можно сказать, что въ настоящее время она проникла въ так³е слои общества, которые почти неспособны цѣнить ген³й поэта въ его другихъ произведен³яхъ. Первою изъ причинъ такой несравненной популярности прежде всего должно назвать оригинальность главнаго лица въ сценическомъ отношен³и. Герой драмы - помимо всѣхъ своихъ достоинствъ - овладѣваетъ воображен³емъ самого неразвитаго, самого неподготовленнаго зрителя. И простолюдинъ, и ребенокъ, и неразвитая женщина могутъ не понять "Макбета", позабыть ужаснувшаго ихъ "Отелло",- но кто въ состоян³и не понять "Ричарда III"; а забыть этого блѣднаго, хромого покрытаго кровью тирана такъ же невозможно, какъ невозможно позабыть разсказъ о мертвецахъ, слышанный въ дѣтствѣ, наконецъ какой нибудь кровавый эпизодъ изъ собственной жизни. Первое появлен³е Глостера на сценѣ уже приковываетъ къ нему напряженное вниман³е зрителя: Шекспиръ хорошо зналъ, что дѣлаетъ, напирая на физическое и нравственное уродство своего историческаго героя. Даже на лицъ, тщательно изучавшихъ поэта, коротко ознакомившихся съ толпою героевъ, созданныхъ его фантаз³ею, лицо "Ричарда III" дѣйствуетъ какъ-то особенно разительно. Стоитъ только, съ помощью воображен³я, вызвать передъ собою нѣсколько лицъ изъ драмъ Шекспира, для того, чтобъ помимо вашей воли, впереди всѣхъ и отдѣльно отъ великой фаланги, появился образъ маленькаго блѣднаго, человѣка съ злымъ взглядомъ, цинической усмѣшкой и грозной осанкой воина, почти заставляющей забывать все его физическое безобраз³е...

   Вторая причина безпримѣрной популярности драмы "Ричардъ III" - чрезвычайная энерг³я въ ея замыслѣ. Будто желая испробовать, возможно ли строить произведен³я искусства безъ любви, счастливой или несчастной, Шекспиръ обошелся безъ нея въ своей драмѣ. Онъ замѣнилъ любовь интересами, доступными для всѣхъ людей честолюбивыхъ и властолюбивыхъ, и чрезъ то затронулъ массу людей, холодныхъ для нѣжной стороны поэтическихъ создан³й. На сценѣ идетъ борьба зла съ добромъ, рѣшается участь государства, взволнованнаго до основан³я, люди падаютъ съ высоты велич³я и изъ ничтожества возносятся на вершину почестей. Дѣйствующ³я лица защищаютъ свои головы, свою родину и свою семью. Горбатый выкидышъ восходитъ на британск³й престолъ, а гордыя королевы, сидя во прахѣ, оплакиваютъ свое былое велич³е. Могущественныя арм³и идутъ одна на другую; корона снимается съ кроваваго чела похитителя и возлагается на голову его счастливаго соперника. Всюду кровь, ужасъ,- но всюду борьба, всюду отпоръ и защита. Потому вся драма, увлекая собой массы, поражая ихъ величавостью экспозиц³и, вмѣстѣ съ тѣмъ трогаетъ самый не легко возбуждаемый классъ зрителей. Люди переживш³е пер³одъ любви и поэз³и, люди зачерствѣвш³е въ практической сферѣ, лица наклонныя къ политической дѣятельности или необладающ³я развит³емъ необходимымъ для наслажден³я неуловимыми красотами искусства - не остаются равнодушными при представлен³и короля "Ричарда". Передъ ними развертывается страшная картина, полная злодѣйствъ и труповъ, и эта картина способна овладѣть сухими душами и разгорячить самое неподатливое воображен³е.

   Послѣ всего нами сказаннаго, можно бояться, что самыя достоинства пьесы, только что нами изложенныя,- привлекая къ "Ричарду III" лицъ, отчасти равнодушныхъ къ другимъ шекспировскимъ создан³ямъ,- могутъ отвратить отъ него людей съ тонкимъ поэтическимъ развит³емъ. Но и въ этомъ отношен³и за разбираемую нами драму бояться нечего. Не взирая на интригу безъ любви, не взирая на безпредѣльную, иногда даже бѣшеную энерг³ю изложен³я, "Ричардъ III" не уступаетъ ни одному изъ создан³й Шекспира по великой поэз³и, его наполняющей.

   Повидимому, замыселъ произведен³я вовсе не предполагаетъ сторонъ трогательныхъ, нѣжныхъ и чарующихъ: въ "Ричардѣ III" нѣтъ мѣста для лирическихъ изл³ян³й; сумрачная атмосфера преступлен³й и грозы, нависшая надъ дѣйствующими лицами, словно исключаетъ собой возможность поэтическихъ вдохновен³й, такъ неизбѣжныхъ, напримѣръ, при обработкѣ "Ромео и Юл³и". Но для пѣвцовъ, подобныхъ Шекспиру, не существуетъ услов³й, обязательныхъ для другихъ поэтовъ. Воплощен³е дѣлъ крови онъ смѣло перемѣшиваетъ съ рядомъ картинъ, полныхъ поэтической прелести; между сценами зла и отчаян³я онъ разсыпаетъ "собран³е плѣнительнѣйшихъ стихотворен³й, когда либо сочиненныхъ". Совершенно справедливо, что повременамъ стихотворен³я эти замедляютъ дѣйств³е и нисколько не способствуютъ полнотѣ объективнаго изображен³я лицъ, ихъ произносящихъ,- потомство восхищается ими, не спрашивая, насколько онѣ согласны съ законами драматической механики. Пускай Тиррель, злодѣй и мерзавецъ, описываетъ смерть дѣтей Эдварда такъ, какъ могъ бы это описывать родной отецъ, лишивш³йся своихъ малютокъ - дѣйствующее лицо отъ этого блѣднѣетъ; но кто изъ грамотныхъ людей въ м³рѣ не знаетъ "дѣтей Эдварда!" Герцогъ Кларенсъ подробно разсказываетъ свой сонъ, сидя въ темницѣ,- сонъ этотъ, какъ всѣ сны не нуженъ для дѣйств³я, разсказъ его не произведетъ впечатлѣн³я на сценическихъ подмосткахъ; но необъятной поэз³ею дышетъ сонъ Кларенса, и оставаясь ошибкою, относительно хода пьесы, навѣки останется однимъ изъ первыхъ алмазовъ въ вѣнцѣ Шекспира. Букингама приводятъ на казнь и останавливаютъ передъ зрителями (какъ извѣстнаго графа въ "Риголетто") единственно затѣмъ, чтобъ онъ произнесъ нѣсколько стиховъ, замедляющихъ дѣйств³е,- но что за стихи произноситъ этотъ человѣкъ съ душой, "пробитой скорбью!" Во всякомъ представлен³и, для удобства дѣйств³я, послѣднюю рѣчь Букингама необходимо выкинуть, но не выкинетъ ее никогда изъ своей памяти почитатель Шекспира.

   Все это несомнѣнно замедляетъ дѣйств³е, повидимому даже не согласуется съ живостью драмы, а между тѣмъ дѣйств³е течетъ съ возможною быстротою только огибая эти оазисы поэз³и, какъ какой нибудь стремительный водопадъ Новаго Свѣта огибаетъ цвѣтущ³е острова, раскинувш³еся по рѣкѣ, выше и ниже его паден³я.

   Мы разсказали въ немногихъ словахъ причины безпримѣрной популярности драмы "Ричардъ III"; дальнѣйш³я замѣтки, по поводу ея хода, читатель найдетъ въ нашемъ обозрѣн³и главнѣйшихъ дѣйствующихъ лицъ произведен³я. Кончая съ общими выводами, мы должны кончить и свести къ одному цѣлому замѣчан³я о слабыхъ сторонахъ труда, когда-то вызвавшаго уже приведенный нами протестъ суроваго лексикографа Джонсона. Въ отношен³и драматической постройки, "Ричардъ III" уступаетъ многимъ первокласснымъ драмамъ Шекспира, въ особенности: "Макбету", "Гамлету", "Лиру", "Отелло", "Юл³ю Кесарю". Эта драма уступаетъ имъ въ разнообраз³и второстепенныхъ лицъ и въ естественности развит³я. Въ ней есть сцены, разительныя и высок³я, но которыхъ поэтъ однакоже не дозволилъ бы себѣ въ эпоху полной зрѣлости. Въ "Ричардѣ III" Шекспиръ иногда поперечитъ Шекспиру, и какъ бы уклоняется отъ принциповъ творчества, составляющихъ его неотъемлемую собственность. Со времени Бѣлинскаго у насъ принято говорить: "въ Шекспирѣ ни одно лицо не выдаетъ себя словами, не называетъ себя злодѣемъ, честолюбцемъ" и т. д. Но Ричардъ Глостеръ, впослѣдств³и король Ричардъ III, съ первыхъ же словъ перваго явлен³я, и довольно длиннымъ монологомъ, выдаетъ себя такъ, какъ дѣлаютъ это тираны псевдоклассической французской трагед³и. У Шекспира все творится естественно, просто и послѣдовательно, какъ въ самой жизни; но перечитайте изъ "Ричарда III" сцену съ леди Анной у гроба короля Генриха, и вы согласитесь съ Нэйтомъ, что здѣсь Шекспиръ подходитъ къ самому краю неестественности (on the verge of impossibility). Далѣе, уже близь самаго конца, дѣйств³е прерывается длиннымъ объяснен³емъ короля Ричарда съ королевой Елизаветой, матерью имъ убитыхъ малютокъ. Объяснен³е это вовсе не нужно по ходу пьесы, и хотя прибавляетъ нѣсколько художественныхъ чертъ къ изображен³ю двухъ дѣйствующихъ лицъ, но взамѣнъ того надолго пр³останавливаетъ ходъ событ³й, тучами надвинувшихся со всѣхъ сторонъ, не терпящихъ ни малѣйшаго промедлен³я. Выше, на предыдущихъ страницахъ, мы указали друг³я неправильности дѣйств³я - сонъ Кларенса, рѣчь Букингама передъ казнью и т. д.; теперь же, ко всему этому перечню можно присовокупить лишь тотъ общ³й выводъ, что погрѣшности въ драматической постройкѣ "Ричарда III", хотя и выкупаются высокими лирическими красотами,- но все же показываютъ въ драматургѣ нѣкоторую юношескую незрѣлость, отъ которой онъ избавился въ послѣдующихъ своихъ произведен³яхъ.

   Не то встрѣчаемъ мы въ создан³и дѣйствующихъ лицъ драмы. Тутъ передъ нами ген³й во всемъ оруж³и; тутъ проявляется намъ сердцевѣдецъ въ полной зрѣлости. Толпой живыхъ людей выступаютъ передъ нами эти лица, и чѣмъ долѣе мы въ нихъ всматриваемся, тѣмъ болѣе распознаемъ ихъ полноту и художественность. Большая часть изъ нихъ высказываются съ перваго раза даже критику невнимательному и разсѣянному: друг³я требуютъ пояснен³й, и въ особенности раскрыт³я той точки зрѣн³я, безъ которой полное разумѣн³е останется невозможнымъ. Потому-то мы попросмъ читателя проглядѣть съ особеннымъ вниман³емъ эту часть нашего этюда: она кажется намъ почти необходимою. Мы писали ее съ большимъ тщан³емъ, ибо на себѣ испытали, какъ трудно дается настоящее пониман³е нѣкоторыхъ второстепенныхъ лицъ въ драмѣ "Ричардъ III".

  

  

   Подобно поэмѣ Мильтона, драма "Ричардъ III" наполнена однимъ дѣйствующимъ лицомъ. Какъ у Мильтона всѣ остальныя лица мелки предъ истиннымъ героемъ поэмы, такъ у Шекспира все меркнетъ и блѣднѣетъ передъ главнымъ лицомъ драмы. У поэта "Потеряннаго Рая" впереди всѣхъ стоитъ сатана; у творца "Ричарда" - человѣкъ наиболѣе приближающ³йся къ существу, которое мы привыкли звать сатаною. Повелитель злыхъ духовъ очерченъ Мильтономъ съ неподражаемой силой и велич³емъ: онъ громаденъ въ своей гордости и отчаянномъ могуществѣ, онъ истинно падш³й ангелъ, когда-то бывш³й первымъ между ангелами. Шекспировъ "человѣкъ зла" такъ же несходенъ съ Мильтоновымъ сатаною, какъ несходны съ падшимъ ангеломъ рогатыя чудовища въ искушен³яхъ св. Антон³я, фламандской школы. Ричардъ III ближе къ простымъ, народнымъ изображен³ямъ дьявола, изображен³ямъ, которыя впослѣдств³и част³ю олицетворились въ Мефистофелѣ. Подумавъ о характерѣ Ричарда III-го, можно уразумѣть, какимъ образомъ средневѣковой и, по нашему, довольно пошлый образъ безобразнаго, циническаго, пронырливаго бѣса могъ быть истинно страшенъ, а не презрителенъ. Ричардъ страшенъ потому, что силенъ, а силенъ онъ потому, что духъ его могучъ, даже великъ, хотя великъ только на злыя дѣла. Онъ не обладаетъ прелест³ю Мильтонова демона, но имѣетъ передъ нимъ перевѣсъ своего рода. Онъ не былъ ангеломъ и не былъ брошенъ, помимо своей воли, въ источникъ силы, враждебной законамъ неба. Онъ самъ создалъ свое могущество, онъ изъ ничего сдѣлался мучителемъ людей, изъ "слабаго и хромого урода" - непобѣдимымъ королемъ Британ³и. По грудамъ жертвъ онъ взобрался на престолъ, и сѣлъ на самомъ сердцѣ своей родины, какъ ночное страшилище, облитое кровью. Онъ - король, и король - извергъ, король - мучитель. Онъ не прикрытъ фатализмомъ или несокрушимымъ началомъ зла. Убивая другихъ и проливая кровь потоками,- онъ не выше борьбы и мщен³я. Его можно проклинать, умирая; съ нимъ можно биться на смерть, когда на то достаетъ силы. Его собственная жизнь, его сатанинское велич³е, его военные и политическ³е успѣхи постоянно стоятъ на одной картѣ. Онъ ведетъ азартную, смертную игру со всѣмъ добрымъ на землѣ, и перипет³и этой игры, своимъ исполинскимъ интересомъ, наполняютъ свою драму. Ричардъ III ненавистенъ читателю, и между тѣмъ поглощаетъ собою всю нашу душу. Мы не знаемъ, какъ дождаться его паден³я, а между тѣмъ наше сердце замираетъ отъ восторга, когда онъ, въ порывѣ воинственнаго бѣшенства, летитъ передъ своимъ войскомъ на полки Ричмонда. Мы проклинаемъ его, какъ самаго лютаго непр³ятеля, но духъ нашъ ужасается и мутится, когда онъ немногими словами переманиваетъ на свою сторону всякого, къ кому только ни обратитъ свои бѣсовск³я, медовыя рѣчи. Ужасомъ и отвращен³емъ Ричардъ переполняетъ наши души, но въ наши души, наперекоръ намъ самимъ, рядомъ съ ужасомъ и отвращен³емъ, прокрадывается чувство удивлен³я къ этой энерг³и зла, къ этому могучему, несокрушимому, циническому безстраш³ю передъ цѣлымъ свѣтомъ!

   Гервинусъ говоритъ, что король Ричардъ не имѣетъ ни качествъ, ни слабостей обыкновеннаго смертнаго, и что въ немъ есть только одна человѣческая особенность, сближающая его съ породою людей и мирящая съ нимъ читателя, а именно суевѣр³е {Высказывающееся въ сценахъ съ королевой Маргаритой, въ примѣтахъ передъ боемъ и въ небольшомъ числѣ другихъ частностей.}. Мы не можемъ согласиться съ этимъ мнѣн³емъ слишкомъ знаменитаго германскаго критика. Суевѣр³е Шекспирова Ричарда слишкомъ невелико и совершенно сообразно съ понят³ями его времени; сверхъ того намъ кажется, что проявлен³ями суевѣр³я трудно плѣнить читателей и изъ тирана, губителя людей, сдѣлать особу, къ нимъ близкую. Не черезъ мелк³я черты суевѣр³я король Ричардъ завладѣваетъ нашими помыслами. Онъ овладѣваетъ ими, какъ величайшее олицетворен³е политической энерг³и, какъ типъ мучителя людей, изъ ничего умѣвшаго вознестись надъ цѣлымъ поколѣн³емъ, и кровавыми буквами вписать свое имя въ лѣтописи родины. Взглянувши на Ричарда съ этой точки зрѣн³я, мы уже не въ силахъ оторваться отъ его личности какъ, напримѣръ, не въ силахъ оторваться отъ вида сильной азартной игры, покуда она не кончится, отъ разсказа о какомъ нибудь великомъ преступникѣ, покуда общественная правда не удовлетворена его казнью. Съ напряжен³емъ слѣдя за всѣми словами и дѣлами Ричарда, отъ его перваго монолога до той минуты, когда онъ требуетъ коня, чтобъ въ шестой разъ кинуться на ненавистнаго Ричмонда, мы убѣждаемся въ безконечной, всесторонней энерг³и этого человѣка, въ его способности бороться съ судьбою и властвовать людьми по своему произволу. Черезъ громадную энерг³ю духа, всюду пробивающуся наружу и всюду вступающую въ бой съ враждебными обстоятельствами, и проявляется безконечное разнообраз³е характера, созданнаго Шекспиромъ. Сообразно различнымъ положен³ямъ и ходу своего возвышен³я, Ричардъ является намъ въ тысячѣ противоположныхъ видовъ, начиная отъ хитраго плута, прикидывающагося добрякомъ и простодушнымъ другомъ правды, до грознаго полководца,, созданнаго на то, чтобъ повелѣвать милл³онами себѣ подобныхъ.

   Въ самомъ дѣлѣ, взглянемъ на герцога Ричарда Глостера въ началѣ драмы, въ ту пору, когда онъ еще только что пробивается къ престолу. Какими невѣроятными трудностями загороженъ его путь, подъ какимъ гнетомъ ничтожества ворочается его бѣдная, безобразная личность {На сценѣ существуютъ два предан³я о томъ, въ какомъ видѣ долженъ являться актеръ, представляющ³й Ричарда III. По первому, онъ долженъ являться горбатымъ, безобразно хромымъ и физически уродливымъ. Такъ принято на всѣхъ почти театрахъ,- и безспорно, безобразный Глостеръ однимъ своимъ видомъ сильно дѣйствуетъ на публику. Но на нѣкоторыхъ театрахъ Герман³и, Ричардъ представляется не горбатымъ и не противнымъ на видъ, но слегка хромымъ, съ неровными плечами, съ лицомъ чрезвычайно блѣднымъ - и только. Это олицетворен³е главнаго дѣйствующаго лица намъ кажется болѣе поэтическимъ. Правда, что въ драмѣ Шекспира и самъ Ричардъ, и мног³я друг³я лица безпрестанно говорятъ о безобраз³и; но не слѣдуетъ забывать, что во времена рыцарства и безпрестанныхъ военныхъ упражнен³й, хилыми уродами считались люди, которые въ ваше время, можетъ быть, показались бы красивыми. Можетъ быть мы очень ошибаемся, но намъ всегда казалось, что актеръ, пытающ³йся дать королю Ричарду наружность Квазимодо, посягаетъ на велич³е одного изъ величайшихъ Шекспировскихъ создан³й.}. Безъ голоса въ королевской семьѣ, нелюбимый народомъ, снискавш³й себѣ незавидную славу злого и хилаго выкидыша,- Глостеръ не имѣетъ ни надеждъ на возвышен³е, ни друзей, ни парт³и, на которую могъ бы опереться. Онъ хорош³й воинъ; военное поприще одно могло бы дать какой нибудь исходъ пожирающему его честолюб³ю; но война давно кончилась, заслуги Глостера забыты и новой войны не предвидится. Презирая людей и считая всѣ преступлен³я дозволенными, Глостеръ посѣваетъ раздоръ въ своей семьѣ, склоняетъ короля на дѣла жестокости и мало по малу губитъ всѣхъ лицъ, стоящихъ между нимъ и короной. Планъ его очень простъ, и злодѣйск³й путь не извилистъ; но взгляните, какими демонскими средствами онъ заметаетъ свои слѣды и съ какой дивной изобрѣтательностью онъ скрываетъ свои хищные помыслы! Прежде всего онъ силится прослыть правдивымъ чудакомъ, добрякомъ и такимъ человѣкомъ, который не трогаетъ никого и желаетъ только, чтобъ друг³е его не трогали. Разъ ставши на эту точку, Ричардъ Глостеръ, во-первыхъ, пр³обрѣтаетъ возможность всюду сѣять раздоръ, во-вторыхъ, хотя изрѣдка давать волю своему сердцу, которое безъ того разорвалось бы отъ сосредоточеннаго бѣшенства. Герцогъ не изъ тѣхъ злодѣевъ, которые творятъ темныя дѣла съ сладкой улыбкою и безстраст³емъ,- душа его полна ненависти къ людямъ, а потому не можетъ оставаться спокойною въ ожидан³и гибели противниковъ. Глостеръ не въ силахъ холодно выжидать плода своихъ замысловъ,- ему, какъ воздухъ, необходима возможность оскорблять, позорить и ожесточать всякаго, кто стоитъ на его дорогѣ. Вотъ почему роль правдиваго чудака ему такъ по сердцу. Прикрываясь ею, онъ отравляетъ послѣдн³я минуты короля Эдварда, злыми рѣчами доводитъ жену его до отчаян³я, ссоритъ между собой лицъ ближайшихъ къ престолу, и наслаждается муками людей, уже помѣченныхъ на гибель, но которыхъ еще нельзя погубить безнаказанно. Мало по малу, успѣхи всѣхъ его происковъ начинаютъ наполнять сердце Глостера лютою гордостью; онъ сознаетъ свое превосходство надъ людьми, онъ видитъ свою силу, все болѣе выбивающуюся изъ ничтожества, онъ любуется своими подвигами, и съ наслажден³емъ кидается всюду, гдѣ видится поле для побѣды надъ себѣ подобными. Неподражаемая, хотя нѣсколько эксцентрическая сцена съ леди Анной, у гроба Генриха VI, показываетъ намъ Глостера во всемъ велич³и наслажден³я зломъ, во всемъ безпредѣльномъ его могуществѣ, какъ обманщика. Крикъ неподдѣльнаго восторга, вырывающ³йся изъ его души въ ту минуту, когда вдова убитаго имъ принца, позабывъ свои проклят³я и жажду мщен³я, отвѣчаетъ лаской на его страстныя рѣчи, этотъ крикъ выдаетъ намъ всего Глостера и одинъ ставитъ художественный типъ, созданный поэтомъ, на высоту истинно недосягаемую.

   Въ слѣдующихъ сценахъ драмы путь честолюбца расчищается болѣе и болѣе. Король Эдвардъ умеръ, герцогъ Кларенсъ убитъ въ темницѣ, Ричардъ Глостеръ назначенъ протекторомъ королевства; между имъ и престоломъ лишь нѣсколько младенцевъ, да парт³я придворныхъ, преданныхъ семьѣ Эдварда. Дѣйств³е становится шире,- шире идетъ и дѣятельность герцога. Онъ уже оставилъ роль правдиваго добряка, кинулъ свои жолчныя рѣчи, онъ чувствуетъ, что теперь начинается настоящая игра за корону и болѣе прежняго обуздываетъ свои наклонности. Онъ уже не задираетъ, не мучитъ словами своихъ недруговъ,- онъ мягокъ и ласковъ, онъ имѣетъ для всякаго любезное слово, не грозитъ никому, старается поласкать всякого. Только изрѣдка волканъ злобы, подавленной и клокочущей въ его сердцѣ, высказывается въ краткомъ монологѣ, въ бесѣдѣ съ самымъ довѣреннымъ изъ клевретовъ; затѣмъ все умолкаетъ, и передъ нами снова является лицемѣръ, превозмогающ³й свое бурное сердце. Съ каждымъ часомъ ростетъ могущество Ричарда. Ему не трудно переманить на свою сторону сильнаго Букингама; овладѣть особами молодыхъ принцовъ, изъ которыхъ старш³й еще не коронованъ на царство, избавиться отъ родныхъ королевы Елизаветы; но остается еще небольшое число людей, несклонныхъ къ измѣнѣ. Лордъ Гестингсъ стоитъ во главѣ этихъ людей, съ нимъ прежде всего надо свести счеты. За нѣсколько дней назадъ, Глостеръ рѣшился бы избавиться отъ Гестингса съ помощью разныхъ мѣръ сатанинской хитрости, но теперь обстоятельства измѣнились и хитрость болѣе не нужна. Страшнымъ велич³емъ дышетъ сцена погибели Гестингса. Лорды собрались въ Товеръ толковать о днѣ коронац³и, довѣрчивый Гестингсъ сидитъ между ними въ самомъ счастливомъ расположен³и духа. Протекторъ является въ совѣтъ, добродушно сознается, что проспалъ долѣе обыкновеннаго, шутитъ съ лордами, и вспомнивши, что въ саду у гольборнскаго епископа видѣлъ отличную клубнику, проситъ, чтобъ велѣли ее нарвать и привести въ собран³е. Всѣ спокойны, всѣ радуются, всѣ очарованы дружеской болтовней протектора, когда громовый ударъ вдругъ разражается надъ собран³емъ. Придравшись къ пустому слову, вслѣдств³е самого невѣроятнаго обвинен³я, Ричардъ Глостеръ закрываетъ совѣтъ и приказываетъ казнить Гестингса немедленно. За казнью идетъ рядъ сценъ, оканчивающихся избран³емъ Глостера на царство. Вслѣдъ за тѣмъ рѣшается погибель дѣтей Эдварда; и мы видимъ хромого и хилаго урода на королевскомъ престолѣ, въ кругу вѣрноподанныхъ перовъ на вершинѣ почестей и велич³я.

   Пер³одъ полнаго, безспорнаго владычества Ричарда, какъ короля и тирана, въ драмѣ чрезвычайно коротокъ. Уклоняясь отъ исторической истины, Шекспиръ дѣйствуетъ на основан³и самыхъ коренныхъ правилъ искусства. Въ двухъ или трехъ сценахъ онъ рисуетъ вамъ кровавыя дѣла своего героя - уб³йство невинныхъ младенцевъ, погибель королевы Анны, и выказываетъ намъ всѣ изгибы души мучителя, не стѣсненнаго никакими препятств³ями. Держаться долѣе на такомъ пунктѣ не позволяетъ искусство, несовмѣстное съ картиной злодѣйства безъ примѣси, какъ и съ изображен³емъ приторной добродѣтели. Потрясающая сцена материнскаго проклят³я служитъ переходомъ къ новому фазису художественнаго создан³я. Уже тучи скопились надъ головой изверга: оскорбленный Букингамъ поднялъ знамя бунта, частные мятежи вспыхнули по разнымъ угламъ Британ³и, и въ довершен³е всего, рядомъ съ десятью тревожными вѣстями, до короля доходитъ извѣст³е о высадкѣ Ричмонда на берега Англ³и. Престолъ, добытый рядомъ преступлен³й, снова становится спорнымъ престоломъ, подданные не хотятъ повиноваться мучителю, и снова должна начаться только-что пр³остановившаяся игра на жизнь к на царство.

   Тутъ-то, въ виду рѣшительной борьбы, за одинъ шагъ отъ паден³я, развертывается передъ нами вся необъятная, и въ самомъ злѣ царственная натура Ричарда. Наперекоръ всему ряду только-что свершенныхъ преступлен³й, наперекоръ законному голосу попраннаго человѣчества,- блѣдная, искривленная фигура короля и воина возвышается надъ м³ромъ, надъ правдою, надъ самой судьбою. Первая, истинно царственная нота вырывается у Ричарда въ ту минуту, когда лордъ Стенли, уже замышляющ³й измѣну, извѣщаетъ его о томъ, что народъ зоветъ Ричмонда на престолъ британск³й.

   "Иль тронъ мой пустъ? иль праздно царство наше?" грозно восклицаетъ король Ричардъ, кидаясь какъ тигръ, на оробѣвшаго вельможу. Помимо невыразимаго сценическаго эффекта, слова эти предсказываютъ намъ вполнѣ, какимъ покажетъ себя бывш³й герцогъ Глостеръ въ послѣдней схваткѣ за свое велич³е. И онъ вполнѣ сдерживаетъ свое предсказан³е: пятый актъ драмы, безспорно самый энергическ³й во всемъ самомъ энергическомъ изъ творен³й Шекспира, достаточно подтвердитъ слова наши.

   Сцена переходитъ на босвортское поле {Босвортское поле находится въ весьма небольшомъ разстоян³и отъ шекспировскаго родного Стратфорда. Эти мѣстность и народныя предан³я съ ней неразлучныя - не могли быть неизвѣстны поэту во время его дѣтства. Память о зломъ Ричардѣ еще была свѣжа въ народѣ, и Шекспиръ не изъ однѣхъ книгъ черпалъ свѣдѣн³я о своемъ героѣ. Въ этомъ отношен³и легко разъясняются причины несходства шекспирова Ричарда III съ Ричардомъ III лѣтописцевъ и историковъ; тиранъ поэта подготовленъ фантаз³ею вольнолюбиваго народа, соединившаго въ этомъ лицѣ черты многихъ властителей, ему ненавистныхъ.}, гдѣ долженъ рѣшиться споръ между тираномъ и его противникомъ. Войска сблизились; обѣ стороны жаждутъ боя; войско короля втрое сильнѣе мятежниковъ, въ самомъ Ричардѣ разгорѣлись всѣ его воинск³я доблести; но, странное дѣло, онъ не веселъ духомъ, не чувствуетъ въ себѣ своей обычной, несокрушимой бодрости. Наступаетъ ночь, послѣдняя ночь для многихъ. Палатка короля находится неподалеку отъ палатки графа Ричмонда; зритель присутствуетъ при ихъ распоряжен³яхъ на завтрашн³й день, видитъ, какъ они оба ложатся и засыпаютъ. Во время ихъ сна происходить сцена, исполненная поэтическаго ужаса. Въ тишинѣ ночной, изъ зловѣщаго сумрака поднимаются тѣни жертвъ короля Ричарда, тѣни младенцевъ, задушевныхъ въ Товэрѣ, тѣни погубленныхъ сообщниковъ, въ крови и съ смертельными ранами на тѣлѣ... Каждая тѣнь пророчитъ Ричарду кровавую гибель, и потомъ обратясь къ палаткѣ Ричмонда, ласковыми словами призываетъ его на царство. Съ послѣдними словами обезглавленнаго Букингама привидѣн³я исчезаютъ, король Ричардъ вскакиваетъ съ постели, и изъ глубины души мучителя вырывается небывалое слово. "Умилосердись, ²исусе!..." произноситъ онъ въ безпамятствѣ...

   Кажется, послѣ сцены привидѣн³й, дѣйств³ю невозможно подвигаться, и интересу драмы держаться съ прежней силою. И предсказан³я мертвыхъ, и голосъ правды, и предан³я истор³и громко говорятъ про исходъ босвортской битвы,- гдѣ же взять неизвѣстность, и неизвѣстность необходимую для послѣднихъ сценъ произведен³я? Но Шекспиру все возможно: болѣе чѣмъ когда либо во всей драмѣ, онъ приковываетъ насъ къ своему Ричарду. Утро освѣтило равнину, Ричмондъ весело проснулся, сказалъ войскамъ рѣчь и увелъ ихъ впередъ; дружины Ричарда каждую минуту ждутъ нападен³я. Видите вы передъ войсками этого блѣднаго короля, еще неоправившагося отъ впечатлѣн³й ночи, еще недавно призывавшаго имя Спасители и все еще какъ будто вспоминающаго зловѣщ³й сонъ, ему приснивш³йся? Солнце скрыто за тучами, роса все еще лежитъ на полѣ, небо хмурится надъ полками, - во всемъ дурная примѣта. Ричардъ задумчивъ и говоритъ неохотно. Но вотъ скачетъ гонецъ съ извѣст³емъ, что враги уже перешли болото. - "Стройтесь, бейте сборъ!" кричитъ король и немедленно выростаетъ въ своемъ прежнемъ велич³и. Въ быстрыхъ, крылатыхъ словахъ онъ даетъ послѣдн³я распоряжен³я; весело спрашиваетъ Норфолька, хорошо ли онъ придумалъ планъ сражен³я, съ рыцарскимъ презрѣн³емъ кидаетъ отъ себя подметное письмо, въ которомъ ему предсказываютъ измѣну. Самая подозрительность тирана замолкла тамъ, гдѣ заговорило сердце война и полководца. Тихо подходитъ Ричардъ къ войску; его катъ будто еще гнетутъ остатки ночныхъ воспоминан³й: какъ то неохотно начинаетъ онъ обычную рѣчь передъ битвою; "что бы вамъ еще сказать на этотъ случай?" произноситъ онъ, между прочимъ. Но видъ мечей и закованныхъ въ сталь воиновъ быстро разгоняетъ прежнюю вялость. Какъ громъ трубы, какъ голосъ истиннаго повелителя людей, разражается рѣчь короля, начатая почти черезъ силу. Это не призывъ къ славѣ, не поэтическая импровизац³я Ричмонда,- это циническая, возбуждающая рѣчь властителя надъ людьми, не произносящаго даромъ лишняго слова. Тутъ все, что способно расшевелить душу суроваго англ³йскаго воина, готоваго лечь костьми за свой клочокъ поля и за свой семейный очагъ; тутъ ругательства надъ непр³ятелемъ, до сихъ поръ любимыя британскимъ солдатомъ; тутъ непристойныя слова и вмѣстѣ съ ними безпредѣльная увѣренность въ побѣдѣ, увѣренность не фальшивая, а вырывающаяся изъ сердца и увлекающаго самаго шаткаго изъ подчиненныхъ. Ни въ одной литературѣ мы не знаемъ образца военнаго краснорѣч³я, который хоть сколько нибудь приближался бы къ послѣдней рѣчи короля Ричарда. Всѣ примѣты забыты, всѣ колебан³я разсѣялись прахомъ, и передъ нами остается одна гранд³озная фигура полководца съ "побѣдой на шлемѣ". И какимъ великолѣпнымъ моментомъ завершаются слова короля Ричарда. Непр³ятель уже наступаетъ, его барабаны загремѣли въ утреннемъ воздухѣ: барабаны мятежниковъ, послѣдн³й вызовъ королю отъ головы до ногъ! При этомъ звукѣ Ричардъ доходитъ до послѣднихъ предѣловъ изступлен³я. "На бой, дворяне Англ³и!" кричитъ онъ, кидаясь впередъ передъ своими полками: - "на бой, лих³е поселяне Британ³и! Стрѣлки, впередъ! шпорьте коней изо всей силы, скачите по крови, ломайте копья на страхъ самому небу! Въ груди забилась тысяча сердецъ! Впередъ знамена - святой Георгъ и побѣда!" Несправедливо было бы увлечься колоссальною личностью героя до такой степени, чтобъ не примѣтить за нею достоинствъ другихъ лицъ драмы, сколько бы они не исчезали передъ фигурой короля Ричарда. Поэтому переходъ отъ короля къ лицу графа Ричмонда,- немного неловк³й, если взять въ соображен³е размѣры обоихъ соперниковъ,- все таки необходимъ и законенъ. Графъ Генрихъ Ричмондъ, впослѣдств³и король Генрихъ VII, является на сцену только въ пятомъ актѣ разбираемой нами трагед³и; но его значен³е, какъ противника и побѣдителя короля Ричарда, какъ представителя добраго начала, и мстителя, вызваннаго разгнѣваннымъ народомъ, даетъ ему первое мѣсто между другими второстепенными лицами. Шекспиръ видимо не придавалъ большаго значен³я отдѣлкѣ этого характера, все таки необходимаго, какъ необходимо jeune premier въ трудѣ намъ современныхъ драматурговъ. Генрихъ Ричмондъ совершенный jeune premier и джентльменъ по понят³ямъ елисаветинскаго времени; но не слѣдуетъ забывать, что елисаветинское время было великимъ историческимъ пер³одомъ и что, стало быть, его идеалы ни въ какомъ случаѣ не могутъ считаться мелкими. Ричмондъ - герой того общества, которое при всѣхъ своихъ порокахъ и несовершенствахъ, все-таки стояло во главѣ современной цивилизац³и,- истинное дитя Британ³и, въ которой прилагательное gentle (милый, кротк³й, ласковый), присоединенное къ собственнымъ именамъ вельможъ и принцевъ, считали почетнѣе словъ: vaillant, noble, puissant, употребляемыхъ по сосѣднимъ странамъ. Во многихъ драмахъ Шекспира видимъ мы молодыхъ рыцарей въ родѣ Ричмонда, gentfe Richmond; но въ "Ричардѣ III" этотъ современный типъ яснѣе обрисовавъ, и сверхъ того получаетъ особенную прелесть отъ своей противоположности съ сатанинской фигурой соперника.

   Непорочнымъ и нѣжнымъ агнцемъ выходитъ графъ Ричмондъ на апокалиптическаго исполина-змѣя, обвившаго его родную Британ³ю своими кольцами. Чистымъ и трогательнымъ явлен³емъ проходить онъ посреди крови и огня, поверженныхъ труповъ и лицъ, распаленныхъ бѣшенствомъ. Онъ считаетъ себя избранникомъ неба, "капитаномъ Господа", и благочестиво, смиренно, но съ юношеской гордостью, носитъ это зван³е. Осиротѣвшая отрасль царственнаго дома, онъ воспитанъ вдали отъ междоусоб³й, матерью и старушкой герцогиней Йоркской, о которой будетъ ниже сказано; слѣды женскаго вл³ян³я еще свѣжи въ молодомъ графѣ. Въ ночь передъ сражен³емъ, на минуту увидавъ отчима своего, лорда Стенли, онъ почтительно спрашиваетъ о томъ, что дѣлаетъ его мать, и проводивъ лорда, закончивъ приготовлен³я къ предстоящему бою, набожно творитъ молитву, и какъ младенецъ "опускаетъ окна своихъ глазъ", въ полной надеждѣ на не дремлющее покровительство Спасителя. Во всѣхъ разговорахъ съ своими подчиненными вождями, онъ показываетъ себя истиннымъ типомъ благовоспитаннаго рыцаря, всегда готоваго на ласковое слово и привѣтливую шутку. И въ бою, и передъ боемъ, не взирая на весь свой дѣйственный пламень вождя, онъ не произноситъ жестокой брани, не позволяетъ себѣ ни одной цинической выходки, которыя такъ страшны и такъ возбудительны въ устахъ короля Ричарда. (Genie Richmond покраснѣлъ бы, какъ дѣвушка, услыхавъ какой нибудь отрывокъ изъ рѣчей своего соперника; и можно сказать, что если Ричардъ - король всѣмъ тѣломъ, то юный его побѣдитель - елисаветинск³й джентльменъ отъ головы до ногъ, что тоже не мало значитъ въ Англ³и. Импровизац³я, которую говоритъ графъ Ричмондъ своимъ войскамъ въ день сражен³я, совершенно исчезаетъ передъ бѣшеными, кипучими, неблагопристойными словами Ричарда къ своимъ дружинамъ; но при вторичномъ чтен³и, когда нашъ умъ успокоился отъ всей бури пятаго дѣйств³я, мы найдемъ, что эта рѣчь полна юношескимъ, возвышеннымъ лиризмомъ. Ничего болѣе свѣтлаго и крылатаго не въ силахъ сказать молодой полководецъ передъ первымъ своимъ сражен³емъ, а едва бой кончается и корона снята съ кроваваго чела ея похитителя, какъ Ричмондъ освѣдомляется о сынѣ лорда Стенли, томящемся въ заложникахъ у Ричарда, приказываетъ съ почетомъ похоронить непр³ятельскихъ вождей и объявить помилован³е всякому, кто придетъ въ его войска съ изъявлен³емъ покорности. Вслѣдств³е прелести, приданной всѣми этими подробностями особѣ молодаго Ричмонда,- заключен³е драмы, пунктъ самый трудный для поэта, не имѣетъ ничего безцвѣтнаго: не такъ, какъ напримѣръ, заключительныя слова Фортинбраса, свалившагося съ неба при концѣ "Гамлета", единственно затѣмъ, чтобъ немного пофилософствовать надъ кучей труповъ. Радостныя пророчества Ричмонда на боевомъ полѣ, передъ грудой убитыхъ враговъ, и короной ему предлагаемой, не общее мѣсто счастливаго резонера, а радостный вздохъ народа, съ груди котораго снята тяжесть, благодарственная молитва страдальцевъ, избавленныхъ отъ плѣна вавилонскаго. Величавымъ аккордомъ заканчиваютъ они всю грозную оратор³ю, за минуту назадъ доходившую до полнаго crescendo, и умилительно возносятся къ небу, снова прояснившемуся надъ небомъ любимой Британ³и.

   Для полнаго уразумѣн³я, сложнаго и нелегко разгадываемаго характера Букингама, прежде всего въ немъ надобно видѣть человѣка придворнаго. Не понапрасну Шекспиръ пользовался милостями двора и имѣлъ дружеск³я связи съ людьми, высоко стоящими въ государствѣ,- безъ этого счастливаго обстоятельства въ жизни поэта, онъ можетъ быть не былъ бы въ силахъ коснуться многаго въ своихъ историческихъ драмахъ. Само собой разумѣется, утонченный дворъ королевы Елизаветы не могъ представить Шекспиру лицъ, сходныхъ съ Букингамомъ "Ричарда III" по злодѣйствамъ, но въ отношен³и типическихъ сторонъ и, такъ сказать, всего остова этой личности, онъ былъ способенъ дать наблюдателю многое, какъ и всяк³й дворъ въ гораздо позднѣйшее время. Букингамъ - лицо двойственное. Натура его вовсе не натура злодѣя, въ ней есть величавость вельможи и еще другое чисто британское качество - независимость, которая можетъ на время изгладиться, даже замѣниться раболѣпствомъ, но которая непремѣнно проявится при избыткѣ гнета, а потому всегда будетъ требовать большой осторожность со стороны повелителя. Ричардъ на минуту забылъ эту осторожность, и за то нажилъ себѣ врага въ человѣкѣ, который, за день тому назадъ, продалъ бы свою душу дьяволу по его прихоти. Это свѣтлыя стороны Букингама; черныя его стороны всѣ въ одномъ словѣ: онъ царедворецъ всей душой, и способенъ быть человѣкомъ тогда только, когда царедворецъ погибъ навѣки. Какъ хамелеонъ получаетъ свой цвѣтъ отъ предмета, на которомъ сядетъ, такъ Букингамъ получаетъ свои качества и пороки отъ властителя, который даетъ ему поле для интригъ и почести для честолюб³я. При вяломъ, но кроткомъ Эдвардѣ, Букингамъ не только не дѣлаетъ худыхъ дѣлъ, но считается истиннымъ вельможей, стоящимъ выше мелкихъ ссоръ или смятен³й. Въ тревожную пору междоусоб³й, при концѣ царствован³я Генриха VI, онъ не только велъ себя съ осторожностью, но даже пр³обрѣлъ почетную извѣстность, не принимая участ³я въ кровавыхъ дѣлахъ, развязка которыхъ была для него еще загадочна.

   "Ты не запятнанъ нашей царской кровью", говоритъ ему королева Маргарита и выдѣляетъ его изъ общихъ своихъ проклят³й до тѣхъ поръ, пока онъ не раздражаетъ ее, угождая Глостеру. Живи Букингамъ при Генрихѣ V, мы бы видѣли его на конѣ, врубающимся во французск³я дружины; при Ричардѣ II, онъ забавлялъ бы короля разными увеселен³ями и, можетъ быть, пошелъ бы защищать его противъ Болингброка. Но судьба послала ему въ повелители кроваваго злодѣя, въ лицѣ Ричарда III. Дальновидный болѣе всѣхъ своихъ товарищей но двору, Букингамъ сразу понялъ, что этотъ человѣкъ сокрушитъ все передъ нимъ стоявшее и схватитъ корону въ свои руки. Безъ усил³я, безъ внутренней борьбы, онъ избралъ единственный путь, суливш³й ему власть; милость сильнѣйшаго изо всѣхъ принца, довѣр³е существа, рожденнаго для владычества, Онъ продалъ свою душу и хладнокровно сталъ ²удою при особѣ повелителя адскихъ лег³оновъ. Спокойно и навсегда передавшись интересамъ герцога Глостера, Букингамъ до малѣйшихъ подробностей дѣйствуетъ сообразно своему призван³ю царедворца. Не имѣя въ душѣ никакой жестокости, онъ исполняетъ всѣ желан³я тирана; не питая никакой вражды къ людямъ, ни даже къ своимъ соперникамъ у трона, онъ проливаетъ кровь, исполняетъ казни, замышляетъ уб³йства. Привязанности къ Глостеру онъ не чувствуетъ ни малѣйшей; въ этомъ отношен³и онъ замѣтно отдѣляется отъ Кетсби и Ратклиффа,- грубыхъ уб³йцъ, по симпат³и зла питающихъ къ Ричарду собачью преданность {*}. Наслажден³я зломъ Букингамъ не понимаетъ и между тѣмъ, какъ Глостеръ при всякомъ помыслѣ о еще живомъ врагѣ; позволяетъ себѣ выходки бѣшенаго бульдога, его клевретъ ведетъ дѣла мрака и крови, словно какое нибудь дипломатическое дѣло или придворный праздникъ. Въ тонкомъ, требующемъ великой ловкости; дѣлѣ, по избран³ю на царство Ричарда Глостера, Букингамъ одушевляется несравненно болѣе, во первыхъ потому, что тутъ интересъ его собственнаго возвышен³я, а во вторыхъ изъ за возможности вести огромную интригу, передъ которой ничто всѣ такъ презираемыя имъ интриги, кипѣвш³я при королѣ Эдвардѣ. Тутъ онъ на своей почвѣ, тутъ душа его радуется, рѣчь становится весела, и хитрѣйш³я выдумки идутъ одна за другою. Что за тонкость при подготовкѣ всей суеты избран³я, что за глазъ на эффекты обстановки, что за свѣтлое сознан³е своего мастерства въ ту минуту, когда Глостеръ выходитъ на балконъ своего замка, съ молитвенникомъ въ рукѣ, между двумя почтеннаго вида епископами. И епископы, и молитвенникъ, и далѣе ожидан³е гражданъ подъ галлерею - все это придумано Букингамомъ; при всей хитрости патрона его, так³я ухищрен³я даже Глостеру не подъ силу! Вчитайтесь со вниман³емъ въ рѣчь, которою Букингамъ призываетъ на престолъ своего соумышленника: какой торжественно офиц³альный тонъ, какая изворотливость доводовъ, какая тонкость лести, какое смѣлое и такъ необходимое для глупаго народа обращен³е къ угрозамъ, - вслѣдств³е колебан³й Глостера! Тутъ Букингамъ весь высказывается, и послѣ этой сцены, характеръ его не требуетъ уже никакихъ художественныхъ дополнен³й.

   {*) Вспомнимъ, какъ Ратклиффъ ухаживаетъ за королемъ въ пятомъ актѣ, какъ онъ говоритъ съ нимъ, и на сколько самъ Ричардъ полонъ къ нему довѣр³я. Что до Кетсби, то онъ увлеченъ личностью своего повелителя, дивится ей за минуту до потери сражен³я.

  

   На помощь, герцогъ Норфолькъ! Выручай!

   Король въ бою творитъ за чудомъ чудо.

   Какъ бѣшеный, въ опасность лѣзетъ онъ,

   Подъ нимъ коня убили,- безъ коня

   Онъ рубится...}

   Ссора Букингама съ королемъ Ричардомъ вдвойнѣ замѣчательна: и по поводу, и по событ³ю. Изъ-за чего свѣтлѣйш³й вельможа, по богатству и значен³ю почти равный съ принцами крови, да сверхъ того, никогда не выказывавш³й признакомъ корыстолюб³я, до такой степени вдругъ захотѣлъ какого-то графства и движимой собственности покойнаго короля Эдварда? Какимъ образомъ этотъ тонк³й человѣкъ могъ до такой степени увлечься жадностью и даже позабыть первыя услов³я двора, запрещающ³я тревожить короля частными просьбами во время торжественныхъ выходовъ? A какимъ же способомъ объяснимъ мы безум³е сильнымъ и умныхъ вельможъ, выходящихъ изъ себя за то, что имъ не данъ въ очередь какой нибудь орденъ святаго Лазаря, цѣной въ девять червонцевъ, считая тутъ и ленту? Изъ-за какихъ причудъ екатерининск³й магнатъ, получивъ извѣст³е о томъ, что ему велѣно побывать въ его великолѣпныхъ имѣн³яхъ, упалъ на полъ, пораженный апоплексическимъ ударомъ*? Кто самъ не испытывалъ или, по крайней мѣрѣ, не видалъ ничего подобнаго, тотъ можетъ философствовать вволю; но Шекспиръ не счелъ тутъ философ³и за необходимость, а предпочелъ воспользоваться истинно художественной чертою, безъ сомнѣн³я, не разъ подмѣченною имъ въ Виндзорѣ и Ричмондѣ.

   Какъ вы презрѣненъ поводъ разрыва герцога Букингама съ королемъ Ричардомъ, но нельзя не сознаться, что самый разрывъ не можетъ быть заклейменъ этимъ эпитетомъ. При всѣхъ своихъ преступлен³яхъ и безсовѣстности, Букингамъ все-таки британск³й лордъ, котораго не всегда можно оскорблять безнаказанно. Баронъ Пумперникель или Картоффельнъ-Кранцъ, германск³е вельможи, на его мѣстѣ, отправились бы въ свои замки, полные безсильнаго гнѣва, и король, ихъ обидѣвш³й, оставилъ бы обоихъ недовольныхъ дуться на свободѣ, но въ настоящемъ случаѣ ничего подобнаго быть не можетъ, и Букингамъ не уѣдетъ дуться въ свой замокъ, и король Ричардъ не оставитъ его хмуриться сколько ему угодно. Первое слово раздора между этими товарищами по пролитой крови есть слово войны и вызова. Герцогъ скачетъ на берегъ моря, собираетъ ополчен³е и зоветъ на царство графа Ричмонда,- король немедленно идетъ на него и, захвативъ своего бывшаго друга, приказываетъ казнить его немедленно. Мы встрѣчаемъ Букингама въ послѣдн³й разъ, передъ топоромъ и плахой, на концѣ кроваваго поприща, съ полнымъ сознан³емъ всѣхъ своихъ преступлен³й. Здѣсь онъ въ