Главная » Книги

Григорьев Аполлон Александрович - Белинский и отрицательный взгляд в литературе, Страница 2

Григорьев Аполлон Александрович - Белинский и отрицательный взгляд в литературе


1 2 3

млен³ями, - стремлен³ями, выходящими изъ общаго круга, идущими въ разрѣзъ съ общею жизнью. Такою личностью, такою титаническою натурою представилъ онъ себѣ и нашего Грознаго. Въ этомъ представлен³и много правды, по крайней мѣрѣ оно и одно оно помогло разгадать сколько нибудь эту психологическую загадку, и нѣтъ сомнѣн³я, что если бы Бѣлинск³й прямо по источникамъ изучилъ Грознаго со всѣхъ его сторонъ, онъ можетъ быть удачнѣе всѣхъ разгадалъ бы эту мрачную и вмѣстѣ ироническую, часто даже юмористическую (въ похожден³яхъ Александровской Слободы, въ послан³и къ отцамъ Бѣлозерскаго Кириловскаго монастыря), вполнѣ русскую личность... He имѣя же подъ рукою ни фактовъ, ни красокъ для этой фигуры, онъ набросилъ на нее общ³й байроническ³й тонъ, и самая рѣчь его въ приведенныхъ мѣстахъ о Грозномъ, отзывается страстной, лихорадочной тревожностью...
   Но, какъ писатель общественный, Бѣлинск³й не могъ остановиться на одной художественной симпат³и къ личности... Онъ взглянулъ глубокимъ взглядомъ на значен³е этой личности въ нашемъ развит³и общественномъ - взглянулъ на Ивана, какъ на общественнаго двигателя и съ разу проложилъ и указалъ дорогу своимъ ученикамъ. Въ статьѣ 1836 года, Бѣлинск³й еще ни слова не говоритъ о государственномъ значен³и Ивана IV. Въ статьѣ 1841 года, онъ, оговариваясь, что не мѣсто и не время распространяться въ статьѣ объ историческомъ значен³и Грознаго, даетъ однако замѣтить, что въ дѣлѣ его онъ видитъ "велик³й подвигъ", что въ его страшныхъ казняхъ видно стремлен³е пересоздать дѣйствительность, говоритъ наконецъ прямо, что можетъ быть это былъ преждевременно явивш³йся велик³й человѣкъ... Вся послѣдующая школа родового быта уже заключается въ этомъ взглядѣ. Она отброситъ только слово: "можетъ быть", которое и самъ Бѣлинск³й поставилъ потому только, что не владѣлъ достаточнымъ количествомъ фактовъ, подтверждающихъ взглядъ и почерпнутыхъ прямо изъ источниковъ; потому только, что говорилъ гадательно. Когда же явилась книга Котошихина, когда отрицателямъ представилась цѣлая масса фактовъ, обличающихъ "ужасную дѣйствительность", тогда Бѣлинск³й прямо и послѣдовательно призналъ Ивана IV предшественникомъ Петра Великаго, какъ свидѣтельствуетъ третье приведенное мною мѣсто, - вмѣстѣ съ тѣмъ, по своей неумолимой послѣдовательности, онъ наравнѣ съ Иваномъ призналъ и татарское иго необходимымъ звеномъ въ нашемъ государственномъ развит³и...
   Но не только основная идея всѣхъ послѣдующихъ взглядовъ на личность Ивана IV и его историческое значен³е, заключается въ приведенныхъ выпискахъ, - нѣтъ! въ нихъ заключаются намеки на всѣ самыя тонк³я подробности. У Бѣлинскаго уже является та мысль, что Иванъ IV пришолъ въ м³ръ съ "призван³емъ на великое дѣло". Г. Соловьевъ только развилъ это "призван³е" фактически и раздвинулъ предѣлы брошенной Бѣлинскимъ мысли только тбмъ, что сталъ доказывать въ Иванѣ сознательное чувство этого призван³я. Бѣлинск³й указалъ на разубѣжден³е Грознаго въ Сильвестрѣ и Адашевѣ. Гг. Соловьевъ и Кавелинъ только смѣлѣе и прямѣе объявили ихъ и ихъ парт³ю отсталыми людьми, а Грознаго и палача Томилу прогрессистами. Все, однимъ словомъ, что развилось послѣ въ цѣлую теор³ю - существуетъ уже въ зародышѣ въ мысляхъ Бѣлинскаго, все, даже къ сожалѣн³ю, до клика ѵае victis! этого грустнаго результата историческаго фатализма, породившаго теор³ю родового быта и централизац³и. У Бѣлинскаго крикъ этотъ только напряжоннѣй и лихорадочнѣй ("Трепещите, буйные и крамольные бояре" и т. д.)...
   Бѣлинск³й, прежде всего обладалъ ген³альнымъ чутьемъ, и потому нисколько не удивительно, что онъ намѣтилъ геркулесовы грани теор³и отрицан³я и централизац³и. Можно сказать, что бросившись разъ по пути этой теор³и, онъ уже носилъ ее въ себѣ совершенно непосредственно, и перемѣняя часто взглядъ на частныя явлен³я, идеѣ централизац³и остается вѣренъ постоянно до послѣдняго года жизни, когда въ немъ повидимому готовился какой-то переломъ, совершен³ю котораго воспрепятствовала смерть. Въ 1836 ли году, фанатическ³й поклонникъ бурнаго романтизма; въ 1838 или 1839 году фанатикъ разумности дѣйствительности и ярый гонитель французовъ, романтизма и либерализма, въ сороковыхъ ли годахъ, предсказатель прогресса, онъ твердо и неуклонно стоитъ въ одномъ - въ отрицан³и и централизац³онныхъ началахъ. Этимъ объясняются его нелюбовь къ славянству и стремлен³ямъ славянизма, его вражда къ малоросс³йской литературѣ, какъ къ мѣстной литературѣ и т. д. Эта нелюбовь къ славянству и эта вражда къ мѣстной малоросс³йской литературѣ, въ немъ являются чѣмъ-то странно-инстинктивнымъ.
   Нѣтъ сомнѣн³я, для того кто пристально прослѣдилъ дѣятельность Бѣлинскаго, въ томъ, что эпоха отъ 1834 до 1836 года, т. е. эпоха дѣятельности въ "Телескопѣ", единственная, въ которомъ мы видимъ его вполнѣ, такъ сказать, на распашку, не подчиненнымъ никакой извнѣ пришедшей теор³и, отдающимся беззавѣтно всѣмъ страстнымъ сочувств³ямъ: по временамъ только страстные порывы его умѣряются вл³ян³емъ чужой могущественной мысли, мысли Надеждина, но и то борятся съ этимъ вл³ян³емъ. Всего замѣчательнѣе, что и въ эту эпоху, Бѣлинск³й, или прямо возстаетъ на первыя выражен³я исключительно народныхъ стремлен³й или относится къ нимъ отрицательно, насмѣшливо...
   Первоначальныя стремлен³я исключительно народнаго направлен³я, выражались часто или въ нескладныхъ формахъ, какъ напримѣръ, оправдан³е кулака, или въ юношескомъ высокомѣр³и и заносчивости противъ западнаго образован³я. Выходку Бѣлинскаго противъ "кулака" я уже приводилъ. He менѣе замѣчательны и двѣ выходки его въ реценз³и на книгу Венелина: "О характерѣ народныхъ пѣсенъ у славянъ Задунайскихъ".
   Венелинъ былъ одинъ изъ благороднѣйшихъ дѣятелей славянства, и одинъ изъ даровитѣйшихъ представителей славянской мысли. Человѣкъ сердца, болѣе чѣмъ человѣкъ ума, обладавш³й громадною, но безпорядочнѣйшею ученостью, одаренный ген³альнымъ историческимъ чутьемъ и предупредивш³й многими идеями великаго Шафарика, въ отношен³и къ которому онъ былъ своего рода допотопною формац³ей, онъ вносилъ въ науку всѣ симпат³и и всѣ глубок³я ненависти угнѣтеннаго племени, за которое, какъ и за всѣ славянск³я племсна въ совокупности, онъ готовъ былъ идти на крестъ и мучен³я. Статья его о пѣсняхъ задунайскихъ славянъ, какъ всѣ его къ сожалѣн³ю еще неизданныя вполнѣ сочинен³я, представляетъ смѣсь ген³альнѣйшихъ соображен³й и глубокой критической проницательности, съ мыслями недозрѣлыми и неразъясненными, а иногда даже просто незрѣлыми и темными, но исполненными самой страстной заносчивости. Холодно и то какъ-бы повинуясь общему духу своего тогдашняго журнала, хвалитъ Бѣлинск³й достоинство книги Венелина, но явно враждебно относится къ ея слабымъ сторонамъ, съ какой-то злостью выставляетъ ихъ, и высказываетъ рѣзко свое несочувств³е къ славянству, его интересамъ, его враждамъ, стремлен³ямъ и даже къ его истор³и.
   Мы пропускаемъ, - говоритъ онъ (соч. Бѣл. Т. II, стран. 175), что языкъ г. Венелина нерѣдко бываетъ неправиленъ и страненъ, что онъ любитъ употреблять слова и выражен³я, никѣмъ неупотребляемыя, какъ то: кухонность человѣческаго рода и тому подобныя, которыхъ не мало; все это не важно. Но насъ удивили нѣкоторыя его мысли, изложенныя частью въ выноскахъ, частью въ прибавлен³яхъ къ статьѣ; онѣ кажутся намъ въ совершенной дисгармон³и съ тѣми, о которыхъ мы говорили выше. Съ трудомъ вѣрится, чтобы тѣ и друг³я принадлежали одному и тому же лицу. Что значитъ напримѣръ эта насмѣшка надъ Гёте, за то, что онъ выдалъ Елену Ил³ады за нѣмца Фауста? Неужели почтенному автору неизвѣстно, что есть художественныя сочинен³я, которыя будучи неестественны, несбыточны и нелѣпы въ фактическомъ отношен³и, тбмъ не менѣе истинны поэтически? Неужели ему неизвѣстно, что въ творчествѣ, сказка или разсказъ бываетъ иногда только символомъ идеи? Что за насмѣшка надъ красавицею Еленою, которую авторъ грозится наказать самымъ славянскимъ, т. е. самымъ варварскимъ наказан³емъ? За что такая немилость? Неужели почтенный авторъ думаетъ, что дѣйствующ³я лица въ поэмѣ должны быть резонабельны, нравственны, словомъ должны отличаться хорошимъ поведен³емъ? Неужели ему неизвѣстно, что самыя понят³я о нравственности не у всѣхъ народовъ сходны? Елена нисколько не оскорбляла своимъ поведен³емъ жизни древнихъ; она совершенно въ духѣ народа и въ духѣ времени. Ее такъ же смѣшно упрекать въ безнравственности, какъ смѣшно упрекать Задунайскихъ славянъ въ томъ, что они головорѣзы...
   Повидимому въ высшей степени правильны здѣсь нападки Бѣлинскаго, но въ этихъ правильныхъ и разумныхъ нападкахъ кроется столько инстинктивно враждебнаго, что жолчь въ нихъ постепенно накипаетъ, накипаетъ и наконецъ прорывается злобною выходкою противъ задунайскихъ славянъ, столь дорогихъ сердцу благороднаго, самоотверженнаго труженика болгарскаго и всего славянскаго дѣла... Дѣло ясное теперь для насъ читателей, что всѣ "неужели", обращаемыя рецензентомъ къ Венелину, "неужели" столь справедливыя и разумныя, въ сущности къ Венелину не относятся. Bee, o чемъ допрашивалъ его Бѣлинск³й, Венелинъ зналъ конечно такъ же хорошо, какъ самъ Бѣлинск³й, но у Венелина кровь кипѣла, жолчь подымалась при словѣ "нѣмецъ", и вотъ рука расходилась, въ ученой книгѣ вырвались необдуманныя слова племенной ненависти, - хоть на чемъ нибудь, хоть не кстати, да сорвать злость на нѣмцевъ! До Елены, до Фауста, тутъ и дѣла нѣтъ, тутъ звучитъ старая пѣсня о Любушиномъ судѣ, что не хорошо
  
   искать у нѣмцевъ правды...
   У насъ правда по закону святу,
   Принесли ту правду наши дѣды,
   Черезъ три рѣки на нашу землю.
  
   Тутъ явно видима наивная, племенная обмолвка. И вотъ обмолвка эта попадается человѣку, у котораго кровь кипитъ и жолчь накипѣла отъ противорѣч³й нашей славянской дѣйствительности, тому блестящему идеалу, который выработало остальное человѣчество, который именно въ нашей славянской дѣйствительности видитъ причины нашей отсталости и неразвитости... Оба эти человѣка правы... но за наивную, почти дѣтскую, въ своей заносчивости обмолвку одного, злобно и даже разсчетливо мститъ другой. Этотъ другой, сильнѣе и ясностью ума и твердыми, хотя чужими основами взгляда.
   Потомъ, - продолжаетъ рецензентъ, - что это за нападки на Гердера и Гизо? И за чтоже? За то что они находили духъ рыцарства и героизма только въ нѣмецкихъ племенахъ, а не въ славянскихъ? Странно. Конечно, героизмъ т. е. непосѣдность, предпр³имчивость и страсть къ кровопролит³ю свойственны всякому младенчествующему народу болѣе или менѣе; no самый этотъ героизмъ имѣетъ больш³й или менъш³й кругъ дѣйств³я. Норманны переплывали моря и завоевывали отдаленныя страны, а славяне дрались съ своими сосѣдями или другъ съ другомъ. Что же касается до рыцарства, то оно безъ всякаго сомнѣн³я принадлежитъ исключительно одной Европѣ среднихъ вѣковъ и именно нѣмцамъ. Рыцарство и героизмъ очень похожи другъ на друга, но между ними есть и большая разница; героизмъ бываетъ почти всегда безсмысленъ, a рыцарство водится всегда идеею! Гдѣ же надо искать этой идеи? Неужели въ безсмысленной рѣзнѣ Задунайскихъ славянъ съ турками или кавказскихъ племенъ между собою? За чтоже г. Венелинъ такъ сердится на Гизо и особенно на великаго Гердера, что они были неуважительны къ славянамъ? Я презираю это дѣтское обожан³е авторитетовъ, вслѣдств³е котораго нельзя сказать о Мильтонѣ, что онъ не поэтъ, или по крайней мѣрѣ не велик³й поэтъ и тому подобное; но съ тѣмъ вмѣстѣ противъ неуважительнаго тона къ людямъ, оказавшимъ человѣчеству больш³я услуги, каковъ Гердеръ и слова: "Гердеръ дѣтствуетъ, Гердеръ ребячествуетъ" мнѣ кажутся неумѣстными. Гердеръ могъ ошибаться, могъ не знать чего либо, но никогда онъ не могъ ни дѣтствовать, ни ребячиться. Намъ желательно чтобы г. Венелинъ и т. д...
   Это мѣсто, въ которомъ все, по крайней мѣрѣ повидимому, справедливо, кромѣ злости, въ высшей степени знаменательно и въ отношен³и къ истор³и борьбы двухъ направлен³й и въ отношен³и къ самому Бѣлинскому. Безпощадная послѣдовательность вражды заводитъ его въ "Телескопѣ" 1836 года, почти въ тоже самое, что высказано имъ было въ сороковыхъ годахъ. Вѣдь тутъ ужъ чуть-чуть что нѣтъ симпат³и къ туркамъ, какъ къ организованному государству, чуть-чуть что нѣтъ этого знаменитаго положен³я, которое докончилъ послѣдовательно "Атеней" мрачной памяти, въ лѣто отъ Р. X. 1859, чуть-чуть что нѣтъ того однимъ словомъ, за что глубоко ненавидѣло славянофильство Бѣлинскаго, за что оно готово было оскорблять его великую память...
   И кто же тутъ виноватъ?.. He виновато славянофильство, ибо Бѣлинск³й увлекаемый теор³ею, шолъ на перекоръ его завѣтнѣйшимъ и притомъ благороднѣйшимъ стремлен³ямъ; не виноватъ и Бѣлинск³й, вѣрный здѣсь своему принципу, своимъ идеаламъ до фанатизма... Ходъ мысли его касательно нашей связи съ славянствомъ, т. е. касательно нашей народности вообще, былъ таковъ, что только отрицан³емъ нашей самости, мы вступаемъ въ семью человѣчества, что истор³и у насъ нѣтъ до Петра и до реформы.
   До славянъ же, - говоритъ онъ въ 1845 году (соч. Бѣл. Ч. IX, стр. 417), намъ нѣтъ дѣла, потому что они не сдѣлали ничего такого, что дало бы имъ право на вниман³е науки и на основан³и чего наука могла бы видѣть въ ихъ существован³и фактъ истор³и человѣчества.
   Вотъ оно главное слово разгадки: человѣчество! это абстрактное человѣчество худо понятаго гегелизма, человѣчество, котораго въ сущности нѣтъ, ибо есть организмы растущ³е, старѣющ³еся, перерождающ³еся, но вѣчные народы. Для того, чтобы оно было, - это абстрактное человѣчество, нужно непремѣнно признать какой либо условный идеалъ его. Этому идеалу жертвуется всѣмъ народнымъ, мѣстнымъ, органическимъ... Въ концѣ концовъ, въ результатахъ этого идеала, стоитъ конечно то, о чемъ Гегелю и не снилось.
   Чаадаевъ былъ проще и послѣдовательнѣе. Онъ прямо схватился за католицизмъ, за блестящее и вѣковое выражен³е мертвящей централизац³и, прямо взглянулъ въ лицо теор³и, абсолютнѣе отрекся отъ жизни...
  

III

  
   Всяк³й народъ есть нѣчто цѣлое, особное, частное и индивидуальное; у всякаго народа своя жизнь, свой духъ, свой характеръ, свой взглядъ на вещи, своя манера понимать и дѣйствовать. Въ нашей литературѣ теперь борются два начала, французское и нѣмецкое. Борьба эта началась уже давно, и въ ней-то выразилось рѣзкое различ³е направлен³я нашей литературы. Разумѣется, что намъ такъ же не къ лицу идетъ быть нѣмцами, какъ и французами, потому что у насъ есть своя нац³ональная жизнь, глубокая, могучая, оригинальная; нo назначен³е Росс³и есть принять въ себя всѣ элементы не только европейской, нo мировой жизни, на что достаточно указываетъ ея историческое развит³е, географическое положен³е и самая многосложность племенъ, вошедшихъ въ ея составъ и теперь перекаляющихся въ горнилѣ великорусской жизни, которой Москва есть средоточ³е и сердце, и пр³общающихся къ ея сущности. Разумѣется, принят³е элементовъ всем³рной жизни не должно и не можетъ быть механическимъ или эклектическимъ какъ философ³я Кузена, сшитая изъ разныхъ лоскутковъ, а живое, органическое, конкретное: эти элементы, принимаясь русскимъ духомъ, не остаются въ немъ чѣмъ-то постороннимъ и чуждымъ, нo переработываются въ немъ, преобращаются въ его сущностъ и получаютъ новый самобытный характеръ. Такъ въ живомъ организмѣ разнообразная пища, процессомъ пищеварен³я обращается въ единую кровь, которая животворитъ единый организмъ. Чѣмъ многосложнѣе элементы, тѣмъ богатве жизнь. Неуловимо безконечны стороны быт³я, и чѣмъ болѣе сторонъ выражаетъ собою жизнь народа, тѣмъ могучѣе, глубже и выше народъ. Мы русск³е наслѣдники цѣлаго м³ра, не только европейской жизни, и наслѣдники no праву. Мы не должны и не можемъ быть англичанами, ни французами, ни нѣмцами, потому что мы должны бытъ русскими; но мы возьмемъ какъ свое все что составляетъ исключительную сторону жизни каждаго европейскаго народа, и возьмемъ ее, не какъ исключительную сторону, а какъ элементъ для пополнен³я нашей жизни, исключительная сторона которой, должна быть многосторонностъ неотвлеченная, а живая, конкретная, имѣющая свою собственную народную физ³оном³ю и народный характеръ. Мы возьмемъ у англичанъ ихъ промышленность, ихъ универсальную практическую дѣятельность, но не сдѣлаемся только промышленными и дѣловыми людъми; мы возьмемъ у нѣмцевъ науку, но не сдѣлаемся только учеными; мы уже давно беремъ у французовъ моды, формы свѣтской жизни, шампанское, усовершенствован³я по части высокаго и благороднаго повареннаго искусства; давно уже учимся у нихъ любезности, ловкости свѣтскаго обращен³я; но пора уже перестать намъ брать у нихъ то, чего у нихъ нѣтъ: знан³е, науку. Ничего нѣтъ вреднѣе и нелѣпѣе, какъ не знать, гдѣ чѣмъ можно пользоваться.
   Вл³ян³е нѣмцевъ благодѣтельно на насъ во многихъ отношен³яхъ, и со стороны науки и искусства и со стороны духовно-нравственной. He имѣя ничего общаго съ нѣмцами въ частномъ выражен³и своего духа, мы много имѣемъ съ ними общаго въ основѣ, сущности, субстанц³и нашего духа. Съ французами мы находимся въ обратномъ отношен³и: хорошо и охотно сходясь съ ними въ формахъ общественной (свѣтской) жизни, мы враждебно противоположны съ ними по сущности (субстанц³и) нашего нац³ональнаго духа (Соч. Бѣл. Т. II. стр. 304).
   Кромѣ природы и личнаго человѣка, есть еще общество и человѣчество. Какъ бы ни была богата и роскошна внутренняя жизнь человѣка, какимъ бы горячимъ ключемъ ни била она во мнѣ и какими бы волнами ни лилась черезъ край, она не полна, если не усвоитъ въ свое содержан³е интересовъ внѣшняго ей м³ра, общества и человѣчества. Въ полной и здоровой натурѣ тяжело лежитъ на сердцѣ судьба родины; всякая благородная личность глубоко сознаетъ свое крѣпкое родство, свои кровныя связи съ отечествомъ. Общество, какъ всякая индивидуальность, есть нѣчто живое и органическое, которое имѣетъ свои эпохи возрастан³я, свои эпохи здоровья и болѣзней, свои эпохи страдан³я и радости, свои роковые кризисы и переломы къ выздоровлен³ю и смерти. Живой человѣкъ носитъ въ своемъ духѣ, въ своемъ сердцѣ, въ своей крови жизнь общества; онъ болѣетъ его недугами, мучится его страдан³ями, цвѣтетъ его здоровьемъ, блаженствуетъ его счаст³емъ, внѣ своихъ собственныхъ, своихъ личныхъ обстоятельствъ. Разумѣется, въ этомъ случаѣ общество только беретъ съ него свою дань, отторгая его отъ него самаго въ извѣстные моменты его жизни, но не покоряя его себѣ совершенно и исключительно. Гражданинъ не долженъ уничтожать человѣка, ни человѣкъ гражданина; въ томъ и другомъ случаѣ выходитъ крайность, а всякая крайность есть родная сестра ограниченности. Любовь къ отчеству должна выходить изъ любви къ человѣчеству, какъ частная изъ общаго. Любить свою родину значитъ, пламенно желатъ видѣть въ ней осуществлен³е идеала человѣчества и по мѣрѣ силъ своихъ споспѣшествовать этому. Въ противномъ случаѣ, патр³отизмъ будетъ китаизмомъ, который любитъ свое только за то, что оно свое, и ненавидитъ все чужое за то только, что оно чужое и не нарадуется собственнымъ безобраз³емъ и уродствомъ. Романъ англичанина Морьера "Хаджи Баба" есть превосходная и вѣрная картина подобнаго квасного (по счастливому выражен³ю князя Вяземскаго) патр³отизма. Человѣческой натурѣ сродно любить все близкое къ ней, свое родное и кровное; но эта любовь есть и въ животныхъ, слѣдовательно любовь человѣка должна быть выше. Это превосходство любви человѣческой передъ животною состоитъ въ разумности, которая твлесная и чувственная просвѣтляетъ духомъ, а этотъ духъ есть общ³й. Примѣръ Петра Великаго, говорившаго о родномъ языкѣ, что лучше чужой да хорош³й, чѣмъ свой да негодный, лучше всего поясняетъ и оправдываетъ нашу мысль. Конечно, изъ частнаго нельзя дѣлать правило для общаго, но можно черезъ сравнен³е объяснить частнымъ общее. Можно не любить и родного брата, если онъ дурной человѣкъ, no нелъзя не любитъ отчества, какое бы оно ни было, только надобно, чтобы эта любовь была не мертвымъ довольствомъ тбмъ что есть, но живымъ желан³емъ усовершенствован³я; словомъ, любовь къ отчеству должна быть вмѣстѣ и любовъю къ человѣчеству (Соч. Бѣл. Т. IV. стр. 261).
   Для того, чтобы совершенно понять два этихъ весьма характеристическихъ мѣста, - одно, относящееся къ 1838, другое къ 1841 году, но оба связанныя очевидно однимъ и тѣмъ же направлен³емъ мысли; для того, чтобы уяснить себѣ ихъ содержан³е и тонъ, нужно перенестись нѣсколько въ то время, въ которое они были писаны.
   Время же это характеризуется однимъ словомъ: гегелизмъ...
   О гегелизмѣ, Генрихъ Гейне сказалъ весьма остроумно, хоть и очень поверхностно, что онъ похожъ на странныя и по формамъ уродливыя письмена, которыми выражено простое и ясное содержан³е, въ противоположность таинственнымъ ³ероглифамъ шеллингизма, въ сущности ничего якобы не выражающимъ. Ни въ отношен³и къ гегелизму, ни въ отношен³и къ шеллингизму, это рѣшительная неправда. И содержан³е гегелизма и содержан³е шеллингизма, какъ содержан³е вообще философ³и, безгранично-широко и въ сущности едино... Но дѣло не въ томъ. Гегелизмъ, въ первоначальную эпоху своего къ намъ привит³я, дѣйствовалъ на насъ преимущественно магическимъ обаян³емъ своихъ таинственныхъ формъ и своимъ "змѣинымъ" положен³емъ о тождествѣ разума съ дѣйствительностью. Сначала мы съ самою наивною вѣрою приняли это положен³е, что "Was ist - ist vernunssig", съ такою вѣрою, которой никогда не желалъ велик³й учитель, не даромъ скорбивш³й о томъ, что никто изъ учениковъ его, его не понялъ... Послѣдств³я этой наивной вѣры, были часто самыя комическ³я въ приложен³и къ дѣйствительности, въ особенности у насъ, гдѣ гегелизмъ по источникамъ знакомъ былъ весьма немногимъ, да и этими немногими большею частью былъ усвоенъ совершенно формально. Слова "духъ человѣчества", "воля человѣчества" для адептовъ имѣли какое-то таинственно-реальное быт³е, служили какими-то всепримиряющими и успокоивающими формулами. Къ смѣльчакамъ, которые придавали этимъ формуламъ только номинальное значен³е, адепты питали чуть что не презрѣн³е, какъ къ матер³алистамъ и либераламъ.
   Къ числу самыхъ жаркихъ адептовъ принадлежалъ Бѣлинск³й. Силою одного ума и чутья, онъ, совершенно незнакомый съ гегелизмомъ по источникамъ, такъ сказать пережилъ весь гегелизмъ внутри самаго себя, изъ намековъ развилъ цѣлую систему и развивалъ ее д³алектически съ послѣдовательностью, свойственною одному русскому человѣку.
   Въ 1834-1836 годахъ, ярый романтикъ, фанатическ³й поклонникъ тревожныхъ чувствъ, страстныхъ грезъ и разрушительныхъ стремлен³й юной французской словесности, онъ вдругъ въ 1838 г., въ "Зеленомъ Наблюдателѣ" является по крайней мѣрѣ по внѣшнимъ формамъ своимъ, совершенно инымъ человѣкомъ, предсказателемъ новаго, учен³я, обѣщающаго примирен³е и любовь, оправдывающаго вполнѣ дѣйствительность вообще, стало-быть и нашу дѣйствительность...
   Разумѣется, онъ на этомъ не могъ остановиться, потомучто не способенъ былъ жить призраками, а искалъ правды. He могли остановиться на такомъ пунктѣ и друг³е, но отъ этого пункта можно было идти въ совершенно разныя стороны. Такъ оно и было. Аксаковъ (К. С), котораго вступлен³е къ его магистерской диссертац³и о Ломоносовѣ представляетъ этотъ моментъ гегелизма, доведенный до самыхъ комическихъ крайностей, пошолъ совершенно въ другую сторону. Бѣлинск³й же безтрепетно шолъ отъ крайностей къ крайностямъ, наивно забывая въ пользу послѣднихъ предшествовавш³я, фанатически вѣруя въ послѣдн³я, какъ единственно-истинныя, готовый сегодня восторгаться дѣйствительностью quand meme, завтра рвать на себѣ волосы за эти восторги и послѣ завтра уже совершенно отдаваться новому и озлобленно преслѣдовать свои старыя заблужден³я...
   Но прежде чѣмъ слѣдить шагъ за шагомъ за его развит³емъ, нельзя не замѣтить того, что онъ всегда остается вѣрнымъ одному, именно, какъ уже я сказалъ прежде - отрицан³ю и централизац³оннымъ началамъ.
   Стоитъ только повнимательнѣе перечесть два приведенныхъ мною мѣста о нац³ональности, чтобы въ этомъ окончательно убѣдиться... Основная идея, проникающая эти мѣста, вовсе не нац³ональная жизнь, хоть ей и придаются эпитеты "глубокой, могучей, оригинальной" a космополитизмъ. Наша нац³ональная жизнь явнымъ образомъ представляется здѣсь какою-то эклектическою. Быт³е ея признается только со временъ реформы, той реформы, которая устами преобразователя говорила о родномъ языкѣ, что лучше чужой да хорош³й, чѣмъ свой да негодный. За русскими, какъ за славянами не признается ровно ничего, и въ кругъ м³ровой жизни они не вносятъ ничего своего, т. е. славянскаго: значен³е наше только въ многостороннемъ усвоен³и европейской жизни, въ нашихъ отрицательныхъ достоинствахъ, въ нашей способности усвоять чужое и отрицаться отъ своего... Это однимъ словомъ только оборотная сторона медали, только другая сторона того, о чемъ говорилъ Бѣлинск³й въ 1836 году.
   Логическ³я послѣдств³я такого взгляда были: 1) Уничтожен³е всего непосредственнаго, прирожденнаго въ пользу выработаннаго духомъ, искусственнаго. 2) Уничтожен³е всего мѣстнаго въ пользу общенац³ональнаго, и потому же принципу всего общенац³ональнаго въ пользу общечеловѣческаго.
   Изъ перваго общаго послѣдств³я вытекали сами собою съ постепенною послѣдовательностью предпочтен³я поэз³и искусственной всякой поэз³и народной, и въ особенности нашей народной поэз³и, и какъ крайняя грань логической мысли, знаменитое положен³е конца сороковыхъ годовъ, что "гвоздь, выкованный рукою человѣка, лучше самаго лучшаго цвѣтка природы". Изъ второго развивались послѣдовательно централизац³онный взглядъ на нашу истор³ю, равнодуш³е къ нашему славянизму, во имя нашего европеизма и даже какое-то презрѣн³е къ славянскимъ стремлен³ямъ, насмѣшливое и враждебное отношен³е ко всякимъ мѣстно-народнымъ, преимущественно малоросс³йскимъ литературнымъ стремлен³ямъ, если только они обособливались...
   Съ особенною ясностью развиваетъ Бѣлинск³й свой космополитическ³й взглядъ въ 1841 году, въ статьѣ своей по поводу Кошихина.
   Записные наши историческ³е критики, - говоритъ онъ въ ней между прочимъ, - заняты вопросомъ, откуда пошла Русь, отъ Балт³йскаго или отъ Чернаго моря. Имъ какъ-будто и нужды нѣтъ, что рѣшен³е этого вопроса не дѣлаетъ ни яснѣе, ни занимательнѣе баснословнаго пер³ода нашей истор³и. Норманны ли забалт³йск³е или татары запонтйск³е, все равно; ибо если первые не внесли въ русскую жизнь европейскаго элемента, плодотворнаго зерна всем³рно историческаго развит³я, не оставили no себѣ никакихъ слѣдовъ ни въ языкѣ, ни въ обычаяхъ, ни въ общественномъ устройствѣ то стоитъ ли хлопотать о томъ, что норманны, или калмыки пришли княжити надъ словены; если же это были татары, т о развѣ намъ легче будетъ, если мы узнаемъ, что они пришли къ намъ изъ-за Урала, а не изъ-за Дона и вступили въ словенскую землю правою, a не лѣвою ногою. Ломать голову надъ подобными вопросами, лишенными существенной важности, которая дается факту только мыслью, все равно, что пускаться въ хронологическ³я изыскан³я и писать цѣлые томы о томъ, какого цвѣта были доспѣхи Святослава и на которой щекѣ была родимка у Игоря...
   He будь эта выходка внушена фанатизмомъ отрицан³я, понятнаго исторически въ ту эпоху и необходимаго логически, она была бы цинизмомъ, достойнымъ Сеньковскаго... He говорю уже о степени ея научно-исторической правды. Наше время доказало насколько еще важны въ истор³и нашего быта вопросы, которые критикъ считалъ лишонными всякаго интереса, какъ мы постоянно возвращаемся къ этимъ вопросамъ, увлекаемые какой-то роковой необходимостью...
   А между тѣмъ, - продолжаетъ Бѣлинск³й, - этотъ первый и безплодный (!!) пер³одъ нашей истор³и, поглощаетъ, или по крайней мѣрѣ поглощалъ всю дѣятельность большей части нашихъ умныхъ изслѣдователей, которые и знать не хотятъ того, что имена Рюриковъ, Олеговъ, Игорей и подобныхъ имъ героевъ, наводнять скуку и грусть на мыслящую (!!) часть публики и что русская истор³я начинается съ возвышен³я Москвы и централизац³и около нея удѣльныхъ княжествъ, т.е. съ ²оанна Калиты и Симеона Гордаго. Все что было до нихъ, должно составить коротеньк³й разсказъ на нѣсколькихъ страничкахъ, въ родѣ введен³я, разсказъ съ выражен³ями въ родѣ слѣдующихъ: лѣтописи говорятъ, но думать должно; вѣроятно; можетъ быть; могло быть и т. д. Подобное введен³е должно быть кратко, ибо что интереснаго въ подробномъ повѣствован³и о колыбельномъ существован³и хотя бы и великаго человѣка?.. И малые и велик³е люди въ колыбели равно малы; спятъ, кричатъ, ѣдятъ, пьютъ. Даже и собственно истор³я московскаго царства есть только введен³е, разумѣется несравненно важнѣе перваго, - введен³е въ истор³ю государства русскаго, которое началось съ Петра. (Соч. Бѣл. т. IV. стр. 337.)
   Время совершило уже судъ свой надъ этимъ взглядомъ, и съ нимъ какъ съ отжившимъ вполнѣ, бороться нечего. Приводя выписки, представляющ³я заблужден³я великаго человѣка, я привожу ихъ какъ факты заблужден³й цѣлой эпохи - заблужден³й, вытекавшихъ изъ ошибочнаго взгляда, но въ высшей степени послѣдовательныхъ и стало-быть вполнѣ добросовѣстныхъ.
   Въ недавнее время въ журналѣ "Свѣточъ" явилась статья о Бѣлинскомъ, имѣющая цѣлью доказать, что Бѣлинск³й не былъ въ сущности, въ послѣднюю эпоху его дѣятельности, ни западникомъ, ни славянофиломъ и указывалъ на русское направлен³е, на русскую самобытность. Статья, очень умная между прочимъ, не уяснила себѣ одного, что нельзя быть русскимъ, не бывши славяниномъ, что русское направлен³е разрывая связи съ славянизмомъ, разрываетъ связи съ своею сущностью и переходитъ въ отрицательный космополитизмъ и въ апоѳеозу централизац³и. Что Бѣлинск³й по его пламенной и жизненной натурѣ, смѣло отрекся бы въ пятидесятыхъ годахъ отъ своихъ заблужден³й, прямѣе другихъ отнесся бы къ новому направлен³ю и съ такой же чистотою сталъ бы во главѣ его, съ какой стоялъ онъ во главѣ направлен³я отрицательнаго, въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣн³я, но нѣтъ ни малѣйшаго же сомнѣн³я и въ томъ, что во всемъ оставшемся намъ отъ него, онъ является отрицателемъ и централизаторомъ, врагомъ и гонителемъ народности, какъ славянской сущности, преслѣдователемъ всѣхъ мѣстныхъ проявлен³й народности...
   Въ преслѣдован³и своемъ доходилъ онъ до жестокой послѣдовательности, до своего рода терроризма. Вотъ что писалъ онъ напримѣръ по поводу книжки, изданной однимъ изъ безкорыстныхъ подвижниковъ славянскаго дѣла: "Денница ново-болгарскаго образован³я".
   Цѣль этой книжки, познакомить русскихъ съ возникающимъ просвѣщен³емъ родственнаго намъ болгарскаго племени. Цѣль поясненная и исполненная отчасти недурно. Въ книжкѣ есть интересные факты. Просвѣщен³е болгаръ пока еще не отличается слишкомъ большимъ свѣтомъ; но другъ человѣчества не можетъ не порадоваться и одному началу благого дѣла. Въ этомъ случаѣ, вопросъ не о болгарахъ инео славянахъ, a o людяхъ. Всѣ люди должны быть братьями людямъ. Изъ-за большихъ не слѣдуетъ не любить меньшихъ. Если эти меньш³е уже слишкомъ малы, такъ что едва лепечутъ кое-что, можно ихъ не слушать; но зачѣмъ же не порадоваться, что они начинаютъ лепетать и тѣмъ даютъ надежду, что можетъ бытъ будутъ когда-нибудь и говорить. Воть напримѣръ стихи - дѣло другое; если они плохи, имъ нечего радоваться. Если же они внушены какимъ-нибудь благороднымъ чувствомъ, какъ напримѣръ признательностью, воздадимъ должную похвалу чувству, a стихи все-таки назовемъ дурными. Одно другому не мѣшаетъ. Намъ рѣшительно не нравится: "Рыдан³е на смерть Ю. Н. Венемена." Вотъ для примѣра отрывокъ:
  
   "Плачьте, рыдайте
   Всы болгарски чада
   Изгубихме вѣчно,
   Юрья Венемена,
  
   Нашъ премудрый братъ!
   Но на вѣчный спомелъ,
   Въ наши же сердца же,
   He готово име,
   Ше бы безсмертно
   Ако и умрелъ..."
  
   Впрочемъ и то сказать, можетъ быть эти стихи и хороши для людей, знакомыхъ съ болгарскимъ языкомъ и болгарскимъ вкусомъ въ поэз³и, не споримъ! Учитесь, учитесь добрые, почтенные болгары! До того же времени постарайтесь внушить своимъ поклонникамъ и вообще всѣмъ славянофиламъ побольше вѣжливости и человѣчности. Кто болѣе интересуется литературою Франц³и, Герман³и и Англ³и, нежели болгарскими букварями, на тѣхъ они смотрятъ какъ на злодѣевъ и изверговъ, какъ испанцы смотрѣли на лютеранъ, которыхъ въ своемъ невѣжественномъ фанатизмѣ, называли еретиками. Наши испанцы, т. е. наши ревнители, хотъ сейчасъ готовы были бы учредить инквизиц³ю для истреблен³я духа европолюб³я и для распространен³я духа аз³елюб³я и обскурантизма, т. е. мраколюб³я. Одинъ изъ нихъ (мы забыли его неизвѣстное и темное въ литературѣ имя), недавно написалъ на насъ въ московскомъ журналѣ, и именно по поводу книжки г. Априлова, ужасную филиппику, обвиняя насъ въ равнодуш³и къ ученымъ государствамъ, находящимся подъ владычествомъ Турц³и и въ любви къ нѣмецкимъ гелертамъ. Прочитавъ это предъявлен³е, мы воздали хвалу Богу, что живемъ въ XIX вѣкѣ, a то сгорѣть бы намъ на кострѣ. Въ самомъ дѣлѣ добрые болгары насъ уличали въ страшномъ преступлен³и. Мы, видите, какъ-то сказали, что турки народъ, образующ³й собою государство, a болгаре - только племя, не образующее собою никакого политическаго общества, и что въ этомъ-то и заключается причина турецкаго владычества надъ вами, какъ историческаго права, которое есть сила. Досталось же за это и намъ и нѣмецкимъ гелертамъ! Вспомнить страшно! Если у всѣхъ славянскихъ гелертовъ такой крутой нравъ и такая инквизиц³онная манера раздѣлываться съ русскими литераторами, которые не хвалятъ ихъ сочинен³й, то русскимъ литераторамъ пр³йдется также избѣгать всякаго съ ними столкновен³я, какъ вы избѣгаете его съ турецкими кад³ями... Да! просвѣщайтесь, добрые болгары! дай Богъ вамъ успѣховъ! Даже пишите стихи, если не можете безъ нихъ обходиться; только Бога ради, берегитесь защитниковъ, которые роняютъ васъ своимъ заступничествомъ и вредятъ вамъ больше турковъ! (Соч. Бѣл. т. VI. стр. 447.)
   Судить собственно самаго Бѣлинскаго за эту выходку нельзя. Злость ея вызвана была безтактностью защитниковъ славянскаго дѣла, и если я привелъ ее въ настоящемъ случаѣ, то вовсе ужъ конечно не изъ желан³я глумиться надъ проиграннымъ дѣломъ отрицан³я и централизац³и, а для того, чтобы показать, до какой степени безпощадности можетъ простираться послѣдовательность принципа и фанатизмъ вѣры. Да, повторишь еще разъ невольно слова вуликаго поэта:
  
   Keimt ein Glaube neu
   Wird oft Lieb und Treu,
   Wie ein buses Unkraut ausgerauft. {*}
   {*} Когда встаетъ новая вѣра, то часто дружба и любовь вырываются съ корнемъ, какъ сорныя травы.
  
   He входя еще въ разбирательство частныхъ причинъ, вызвавшихъ со стороны Бѣлинскаго иронически-раздражонную д³атрибу, въ оправдан³е ея жестокости припомню только читателямъ, что она относится къ 1842 году, къ времени, когда споръ двухъ лагерей совершенно еще не выяснился, когда противники положительно не понимали другъ друга...
   "Славянство и народность" значили для Бѣлинскаго вовсе не то, что значатъ они теперь для насъ. Онъ видѣлъ въ нихъ сторону мрака и застоя, видѣлъ въ нихъ препятств³е ходу гуманной цивилизац³и. Въ общей схемѣ его философско-историческаго м³росозерцан³я, народы и народности вообще играли переходную роль въ отношен³и къ отвлеченному идеалу человѣчества. Идеалъ этотъ имѣлъ для него реальное значен³е... He доходя еще до положен³я о томъ, что гвоздь, выкованный рукою человѣка дороже и лучше самаго роскошнаго цвѣтка природы, онъ уже приближался къ этому положен³ю, къ которому велъ его гегелизмъ лѣвой стороны, столь же несправедливый въ своихъ рѣзкихъ выводахъ, какъ гегелизмъ правой стороны въ своемъ формализмѣ... Принесен³е народнаго вообще въ жертву общечеловѣческому, и принесен³е всего непосредственнаго въ пользу благопр³обрѣтеннаго, созданнаго духомъ, было только прямымъ результатомъ доктрины, совершенно отдѣлявшей духъ отъ природы.
   Замѣчательно, что подъ вл³ян³емъ увлечен³я доктриною, Бѣлинск³й постепенно все болѣе и болѣе терялъ всякое сочувств³е къ народной, непосредственной, безыскусственной поэз³и, не только къ нашей и славянской въ частности, но ко всякой вообще...
   Слава Богу, - говоритъ онъ, разбирая въ 1844 году ново-греческ³я, народныя стихотворен³я, - теперь это бѣснован³е (собирать народныя пѣсни и переводить чуж³я!!!) уже прошло; теперъ имъ одержимы только люди недалек³е, которымъ суждено вѣчно повторятъ чуж³е зады и не замѣчать смѣны стараго новымъ. Никто не думаетъ теперь отвергать относительнаго достоинства народной поэз³и, но никто уже кромѣ людей запоздалыхъ, не думаетъ придаватъ ей важности, которой она не имѣетъ. Всяк³й знаетъ теперь, что въ ней есть своя жизнь, свое одушевлен³е, естественное, наивное и простодушное, но что все этимъ и оканчивается, ибо она бѣдна мыслью, бѣдна содержан³емъ и художестенностью. (Т. IX, стр. 102).
   Такой взглядъ на поэз³ю народную вообще, хотя и въ высшей степени неправильный, но довольно еще спокойный, переходилъ у нашего критика въ совершенно враждебный и фанатически-нетерпимый, какъ только дѣло касалось до нашей или до славянской народной поэз³и.
   Всѣ, - говоритъ онъ (т. IV, стр. 158), согласились въ томъ, что въ народной рѣчи есть своя свѣжесть, энерг³я, живописность, и въ народныхъ пѣсняхъ и даже (?) сказкахъ своя жизнь и поэз³я, и что не только не должно ихъ презирать, но еще и должно ихъ собирать, какъ живые факты истор³и языка, характера народа. Но вмѣств съ этимъ, теперь никто уже не будетъ преувеличивать дѣла и въ народной поэз³и видѣть что-нибудь большее, кромѣ младенческаго лепета, имѣющаго свою относительную важность, свое относительное достоинство. Но отсталые поборники блаженной памяти такъ называемаго романтизма, упорно остаются при своемъ. Они такъ сказать застряли въ поднятыхъ ими вопросахъ, и не совладавъ съ ними, съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе вязнутъ въ нихъ, какъ мухи попавш³яся въ медъ. Для нихъ "не бѣлы снѣжки" едва ли не важнѣе любого лирическаго произведен³я Пушкина, и сказка о "Емелѣ дурачкѣ" едва ли не важнѣе "Каменнаго гостя" Пушкина.
  

IV

  
   Было бы неумѣстно останавливаться на подробномъ анализѣ всѣхъ послѣдств³й того принципа отрицан³я и централизац³и, котораго поборникомъ былъ Бѣлинск³й, и приводить всѣ его выходки противъ народности вообще, противъ нашей народности, противъ возможности мѣстной малоросс³йской литературы и поэз³и, противъ значен³я востока въ человѣчествѣ и т. д. Время совершило свой судъ надъ этой доктриной, опровергло ее и фактами (Шевченко), изслѣдован³ями ученыхъ (Буслаевъ), общимъ повсемѣстно и постоянно распространяющимся сочувств³емъ къ народности. Заблужден³я Бѣлинскаго имѣли въ сущности одинъ характеръ, проистекая изъ одного источника, именно изъ исключительно-историческаго воззрѣн³я.
   На днѣ этого воззрѣн³я лежитъ - въ как³я бы формы воззрѣн³е ни облекалось - идея отвлеченнаго человѣчества.
   Безотраднѣйшее изъ созерцан³й, въ которомъ идеалъ постоянно находится въ будущемъ (im Werden), въ которомъ всякая минута м³ровой жизни является переходной формою, къ другой столь же переходной формѣ - бездонная пропасть, въ которую стремглавъ летитъ мысль безъ малѣйшей надежды за что либо ухватиться, въ чемъ либо найдти точку опоры.
   И такъ какъ человѣческой натурѣ, при стремлен³и ея къ идеалу, врождено непремѣнное же стремлен³е воображать себѣ идеалъ въ какихъ либо видимыхъ формахъ, то мысль невольно становится тутъ нелогичною, невольно останавливаетъ безгранично несущееся будущее на какой либо минутѣ и говоритъ "hic locus - hic saltus". Минута эта естественно уже есть послѣдняя, настоящая... Вотъ тутъ то, при такой произвольной остановкѣ, начинается ломка всего прошедшаго по законамъ произвольно взятой минуты; тутъ то и совершается напримѣръ, то удивительное по своей непослѣдовательности явлен³е, что человѣкъ, провозгласивш³й законъ вѣчнаго развит³я, останавливаетъ все развит³е на идеалахъ германскаго племени какъ на крайнемъ предѣлѣ; тутъ то и начинается деспотизмъ теор³и доходящ³й до того, что все остальное человѣчество, не живущее по теоретическому идеалу, провозглашается чуть-чуть что не въ звѣриномъ состоян³и. Душа человѣческая всегда единая, всегда одинаково стремящаяся къ единому идеалу правды, красоты и любви, какъ будто забывается; отвлеченный духъ человѣчества съ постепенно расширяющимся сознан³емъ поглощаетъ ее въ себя. Послѣднее слово этого отвлеченнаго быт³я, яснѣйшая форма его сознан³я есть готовая къ услугамъ теор³я, хотя, по сущности воззрѣн³я, если бы только въ человѣческихъ силахъ было быть вѣрнымъ такому воззрѣн³ю, и это послѣднее воззрѣн³е должно поглотиться позднѣйшимъ, какъ еще болѣе яснымъ и т. д. до безконечности.
   Неисчислимыя, мучительнѣйш³я противорѣч³я порождаются такимъ воззрѣн³емъ.
   Отправляясь отъ принципа стремлен³я къ безконечному, оно кончаетъ грубымъ матер³ализмомъ; желая объяснить общественный организмъ, скрываетъ отъ себя самаго и отъ другихъ точку его начала - быта человѣчества, пока оно не развѣтвилось на народы. И все это, явнымъ образомъ происходитъ отъ того, что вмѣсто дѣйствительной точки опоры - души человѣческой, берется точка воображаемая, предполагается чѣмъ то реальнымъ а не номинальнымъ, отвлеченный духъ человѣчества; ему, этому духу отправляются требы идольск³я, приносятся жертвы неслыханныя, жертвы незаконныя, ибо онъ есть всегда кумиръ поставляемый произвольно, всегда только теор³я.
   Посмотрите съ какою логическою послѣдовательностью проводитъ этотъ взглядъ Бѣлинск³й въ общихъ основахъ созерцан³я истор³и человѣчества, и послѣдовательность общихъ основъ въ приложеньи къ нашему быту, къ нашей народности перестанетъ уже изумлять насъ.

Другие авторы
  • Вельяминов Николай Александрович
  • Чичерин Борис Николаевич
  • Вельяшев-Волынцев Дмитрий Иванович
  • Петров Дмитрий Константинович
  • Кузмин Михаил Алексеевич
  • Павлищев Лев Николаевич
  • Полнер Тихон Иванович
  • Лавров Петр Лаврович
  • Загорский Михаил Петрович
  • Студенская Евгения Михайловна
  • Другие произведения
  • Короленко Владимир Галактионович - Речь на митинге в Полтаве
  • Бичурин Иакинф - Замечания на статью Г. Менцова: "О состоянии первоначального обучения в Китае"
  • Мопассан Ги Де - Видение
  • Шуф Владимир Александрович - В край иной
  • Баранцевич Казимир Станиславович - Рождественский сон
  • Венюков Михаил Иванович - Поземельные приобретения и уступки России за последние тридцать лет
  • О.Генри - Врачу, исцелися сам!
  • Вяземский Петр Андреевич - Сергей Николаевич Глинка
  • Замятин Евгений Иванович - Детская
  • Дживелегов Алексей Карпович - Уинстэнли, Джерард
  • Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (24.11.2012)
    Просмотров: 354 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа