жденiю."
Хвостовъ дотого теряетъ всякiй смыслъ - исключительно только въ дѣлахъ, касающихся до его литературной славы, - что самъ посылаетъ въ провинцiальный журналъ "Заволжскiй Муравей" стихи: "Къ безсмертному пѣвцу Кубры".
Чудачество его достигло отдаленныхъ предѣловъ Россiи, въ Тобольскъ. И тамъ нашлись панегиристы нехуже московскихъ, присылали оттуда ему цѣлыя массы стиховъ, а нѣкто г. Дмитрiй Давыдовъ, авторъ романа "Наташа", прислалъ цѣлый романъ въ стихахъ: "Завѣтный бокалъ" и заключаетъ свое письмо, исполненное невѣроятныхъ до дикости похвалъ, подобнымъ образомъ: "Я всенижайше прошу, если удостоите своимъ покровительствомъ "Завѣтный бокалъ", предать тисненiю. Я смѣло объявляю вашему сiятельству, что мнѣ... необходимы... 2000 рублей... Если милость будетъ, я вамъ клянусь, что новая черта благодѣянiя нашего блеснетъ ярче всѣхъ. Въ Сибири умѣютъ помнить и понимать все прекрасное!"
И пѣвецъ Кубры отдавалъ разумѣется въ печать произведенiя вродѣ "Завѣтнаго бокала", и отъ души вѣрилъ, что этимъ онъ покровительствуетъ русскую поэзiю. Между тѣмъ финансовыя дѣла его годъ отъ году дѣлались плоше, такъ что онъ незадолго до своей смерти вынужденъ былъ отказаться напечатать на свой счетъ стихотворную поэму Федора Кафтарева: "Петропольскiя ночи". Кафтаревъ этотъ ужасно оскорбился и не безъ иронiи отвѣчалъ:
"Вы замѣтить изволили, что многiе авторы печатаютъ сочиненiя свои въ долгъ: мнѣ кажется оттого, что слѣпая фортуна особенно къ нимъ неблагосклонна; причемъ позвольте доложить вашему сiятельству о гораздо важнѣйшемъ порокѣ сего рода людей: авторское самолюбiе нѣжнѣе цвѣта алой розы, который блекнетъ даже отъ солнечныхъ лучей."
Случай подобнаго отказа чуть ли былъ не единственный втеченiи цѣлой длинной жизни пѣвца Кубры. Между тѣмъ можно ли было укорять его въ томъ, что онъ мало покровительствовалъ бездарнымъ писакамъ и льстецамъ! Хотя денежныя дѣла его находились въ разстроенномъ состоянiи, но князь Шаликовъ справедливо объ немъ выразился: "вы не можете отказывать друзьямъ". И дѣйствительно хвалители его, сдѣлавъ для него огромный вредъ, взяли съ него все что могли. Многимъ изъ нихъ (не станемъ называть по именамъ) онъ выхлопоталъ ордена, мѣста и цѣнные подарки. Когда Хвостовъ незадолго до смерти своей, получилъ чинъ дѣйствительнаго тайнаго совѣтника, то на него посыпались дождемъ стихи и привѣтствiя его литературныхъ хвалителей, дружно увѣрявшихъ, что "генiй пѣвца Кубры крѣпнетъ". Пѣвецъ вовсе не былъ чинолюбивъ и невидно, чтобъ полученiе важнаго чина произвело на него такое головокруженiе, какъ на его друзей. Старика радовало не дѣйствительное тайное совѣтничество, а то, что "генiй его крѣпнет", и съ какимъ восторгомъ ему писали:
Чѣмъ наглѣе была литературная лесть, тѣмъ лучше волновала она старую кровь несчастнаго старца. Онъ давно уже разучился понимать всякую честную насмѣшку; далеко не тонкую иронiю принималъ за похвалу. Измайловъ въ письмѣ своемъ къ Хвостову иронически выразился, что онъ въ восторгѣ отъ его творенiй и имѣетъ привычку читать обыкновенно оды Ломоносова поутру, а оды Хвостова вечеромъ. Вотъ какими строками отвѣчаетъ ему Хвостовъ:
"Стократно благодарю за лестный отзывъ вашъ о первомъ томѣ моего третьяго изданiя, и какъ не благодарить: вы пишете, что читаете оды безсмертнаго Ломоносова поутру, а мои вечеромъ; тѣмъ для меня лучше, ибо я нахожу, что вечернее чтенiе выгоднѣе автору. Кто знаетъ, можетъ-быть нѣсколько строкъ, прочтенныхъ въ вечернемъ утомленiи передъ тѣмъ какъ человѣкъ засыпаетъ, на другой день рождаютъ въ немъ и мысли отважныя, и рѣшительность неожиданную. Вотъ, милостивый государь мой, отчего я и горжусь искреннею похвалою вашею, ибо таково мнѣнiе о вечернемъ чтенiи и героя эриванскаго. Онъ, по замиренiи съ персiянами, писалъ къ моему прiятелю Егору Борисовичу Фуксу, что его "Исторiю" и "Анекдоты" Суворова всегда читаетъ къ вечеру, а слѣдственно прiятно и лестно мнѣ, что оды мои вы изволите читать вечеромъ. Полевой же вѣроятно читалъ мои лирическiя сочиненiя посл ѣ об ѣ да тотчасъ, ибо я ничѣмъ не могу объяснить его безтолковаго сужденiя обо мнѣ и о моихъ стихахъ."
Забавнѣе всего то, что нѣкоторые господа въ провинцiи считали Хвостова большимъ либераломъ, или якобинцемъ, какъ тогда говорили. Помѣшательство его на стихахъ и меценатствѣ объяснили какими-то тайными побужденiями, и провинцiальные тузы косо посмаривали на него, какъ на распространителя всеобщаго равенства. Между тѣмъ самые стихи, которые онъ имъ безпрерывно присылалъ, могли кажется разубѣдить ихъ совершенно въ противномъ: "Майскiй парадъ", "На холеру", "Розовый лужокъ", "На прiѣздъ герцогини Веймарской" и т. д. Вслѣдствiе ли полученiя чина дѣйствительнаго тайнаго совѣтника, или по другимъ какимъ-либо причинамъ, въ провинцiи пронесся слухъ, что Хвостовъ будетъ сдѣланъ министромъ народнаго просвѣщенiя. Одинъ изъ именитыхъ провинцiаловъ, сосѣдъ по имѣнiю Хвостова, князь Голицынъ, тонко намекаетъ ему на опасность распространенiя свободныхъ мыслей:
"Въ прошедшемъ столѣтiи - пишетъ онъ - и я нѣсколько былъ свидѣтелемъ, что сколь были уважаемы въ столицахъ знаменитыхъ философовъ сочиненiя: Волтера, Руссо, Рейналя, Даланберта, Дидерота и прочихъ; благомыслящiе люди и тогда предсказывали, что отъ сихъ сочиненiй непремѣнно должно ждать пагубныхъ послѣдствiй. И Монтискю неправъ: когда онъ своимъ собратiямъ привезъ изъ Англiи естественныя права, которыми всѣ злодѣянiя и укоренились, сiи естественныя его права столь счастливо были приняты нетолько въ одной Францiи, многiя и другiя государства почувствовали къ нимъ уваженiе; зато въ тѣхъ государствахъ и до сего времени мятежи за мятежами. И Костюшки физiономiя мнѣ знакома: когда его привезли въ Петербургъ, я служилъ въ гвардiи; отличныхъ даровъ въ себѣ никакихъ не обѣщалъ" и прочее, все въ такомъ же родѣ.
Но певѣцъ Кубры мало помышлялъ о мѣстѣ министра, тѣмъ болѣе о распространенiи, посредствомъ литературы, свободныхъ идей въ Россiи. Онъ начиналъ уже думать о смерти, написалъ "Прощанiе поэта съ землею", разослалъ его сперва въ писаныхъ, а потомъ въ печатныхъ листочкахъ въ самые отдаленные уголки Россiи и съ заботливостью собиралъ матерьялы для своей бiографiи. "Живите, живите! восклицалъ Шаликовъ: - жизнь добродѣтельнаго есть тоже для моральнаго мiра, что солнце для физическаго: живите же, живите!" И желая втянуть "барда береговъ Кубры" въ треволненiя литературнаго мiра, прибавляетъ:
"Не попотчиваете ли, ваше сiятельство, Воейкова опять, какъ подчивали прежде, нижеслѣдующимъ конфектомъ на 70 No "Литературныхъ" или, какъ говоривалъ покойный Меркурiй, макулатурныхъ прибавленiй:
Какъ ни острися нашъ Корсаръ,
Но все не будешь ты острѣе:
Твой "сумасшедш i й домъ" ужъ старъ -
Займи же самъ его, хозяинъ, поскорѣе!
"Какъ бы я желалъ, чтобы вы гдѣ-нибудь напечатали: здѣсь не пропущены."
Но пѣвецъ нашъ имѣлъ теперь уже въ виду преимущественно потомство: исправлялъ и приводилъ въ порядокъ свои творенiя, намѣревался тиснуть ихъ четвертымъ изданiемъ, припоминалъ каждую мелочь изъ своей жизни, дѣлалъ замѣтки: "Очень любопытное въ исторiи литературы", припомнилъ даже проповѣдь, сказанную ему въ 1789 году января 17, при вступленiи въ бракъ его съ племянницею Суворова. Этого мало: изъ боязни, чтобъ потомство не составило какого-нибудь превратнаго взгляда на него, пишетъ огромную "Записку о самомъ себ ѣ или о произведен i яхъ моихъ въ литератур ѣ". Тутъ онъ говоритъ, что "семейная, гражданская и пiитическая жизнь моя основана на правилахъ христiанской любви къ человѣчеству, на желанiи истиннаго просвѣщенiя, на постоянной ревности къ прямому счастiю" и посѣтовавъ на окончательный упадокъ критики въ Россiи, въ заключенiи прибавляетъ:
"Повторяю, что непристойно мнѣ говорить о самомъ себѣ, о моихъ слабыхъ дарованiяхъ и о посильныхъ произведенiяхъ. Но въ подтвержденiе предполагаемаго мною довода о томъ, что цѣль поэзiи и цѣль нововводителей совершенно различны, имѣю право сказать, что они сами дѣлаютъ предполагаемое мною раздѣленiе: болѣе 30 лѣтъ находясь членомъ россiйской академiи, издавъ семь томовъ стихотворенiй въ опредѣленныхъ родахъ, кои они называютъ классическою поэзiею, никогда и ни въ какихъ журналахъ не было отголоска объ моихъ произведенiяхъ! Въ журналахъ, въ обозрѣнiяхъ литературы при альманахахъ, имя мое едвали находится! Въ одной учебной книг ѣ, гдѣ безъ всякой нужды словесность раздѣляется на три эпохи со временъ Петра-великаго, хотя упоминается обо мнѣ, но съ нѣкоторою насмѣшкою, именно: "н ѣ которые об ѣ щаютъ ему ( мн ѣ) безсмерт i е". Впрочемъ и здѣсь говорится только, и то мимоходомъ, о родѣ моихъ стихотворенiй, а не опредѣляется нимало о степени достоиства оныхъ и не упоминается вообще о недостаткахъ. Но тутъ же15 подъ именемъ знаменитаго поэта16 приложена эпиграма на переводъ мой "Науки стихотворной" Буало, котораго я понынѣ выдалъ уже третье изданiе и который кажется не можетъ мнѣ приносить посрамленiя. Нѣтъ нужды извлекать молчанiе изъ журналовъ или краткiя и часто язвительныя упоминанiя о новыхъ хорошихъ сочиненiяхъ. Словомъ, я все сiе исчисляю для показанiя, сколько нововводители удалены были отъ прямой цѣли словесности, а потому зачѣмъ напоминать объ эпиграмахъ, которыя съ торжествующимъ удовольствiемъ отступники порядка и въ самой словесности разсыпали?
"Вотъ мое заключенiе и вотъ что я, въ удовольствiе строгой истины и прiятелей моихъ, написалъ безъ всякаго намѣренiя обнародовать сей бѣглой листокъ или кому-либо повредить. Желаю убѣдить питомцевъ музъ, что неистовыя ополченiя на Александра Семеновича Шишкова, знаменитаго благодѣтеля русской словесности, на меня и на другихъ почтенныхъ по авторству собратiй, не иное что въ виду имѣли, какъ цѣль безначалiя, препятствующую разсматривать и видѣть достоинство въ тѣхъ людяхъ, кои не могли по талантамъ, по совѣсти, по разсудку и опытамъ быть ихъ соучастниками."
Несокрушимое убѣжденiе, что пойметъ его только потомство, что онъ настоящiй благодѣтель и представитель русской литературы, дотого глубоко усилились въ пѣвцѣ Кубры, что онъ въ послѣднiе годы своей жизни вообразилъ, что Пушкинъ нуждается въ его защитѣ и сталъ защищать его своими стихами.
Въ 1831 году Хвостовъ былъ въ одномъ литературномъ обществѣ, гдѣ кто-то сказалъ, что не всѣ довольны стихами Пушкина "Къ клеветникамъ Россiи"; къ общему смѣху пѣвецъ Кубры сталъ защищать Пушкина, называя его своимъ преемникомъ. Это было 24 октября; на другой день, 25 числа, Пушкинъ получилъ отъ Хвостова такое письмо:
"Неповстрѣчая васъ лично по прiѣздѣ вашемъ изъ Царскаго-Села, я имѣю честь послать къ вамъ мои стихи, вскорѣ послѣ творенiя вашего "Клеветникамъ Росс i и" сочиненные. Примите ихъ отъ старика, близкаго къ могилѣ, въ знакъ отличнаго уваженiя къ дарованiямъ вашимъ.
Противъ крамолъ писалъ я много,
Изобличалъ безумцевъ строго...
Но убѣдясь въ печальной истинѣ опытомъ, что развращенныя сердца завистливыхъ крамольниковъ ожесточены и слухи ихъ не внемлютъ прелестной гармонiи сыновъ Аполлона, я, поразивъ враговъ вашихъ, ограничиваюсь желанiемъ, чтобы знаменитая лира ваша предпочтительно впредь воспѣвала только богатырей русскихъ давняго и послѣдняго времени. Не бойтесь и вѣрьте, что творенiя ваши и мои будутъ оцѣнены не сыщиками-современниками, а грядущимъ потомствомъ. Оно объ насъ изречетъ настоящую критику правду. Вѣрьте почтенiю и преданности, съ коими есмь и буду. Хвостовъ."17
Хотя пѣвецъ Кубры утѣшалъ себя мыслью, что его и Пушкина оцѣнитъ одно потомство, однако невольно прислушиваясь къ тому восторгу, который повсюду возбуждалъ Пушкинъ, онъ, несмотря на горькiй опытъ, и въ послѣднiе годы своей жизни, презирая глубоко судъ современниковъ, дорожилъ малѣйшей ихъ похвалою.
Въ "Сѣверной Пчелѣ" кто-то въ шутку сравнилъ его съ Жанъ-Полемъ и иронически замѣтилъ, чтобъ изъ его сочиненiй составили особую христоматiю. Хвостовъ и этому обрадовался. Онъ написалъ длиннѣйшее письмо г. Гречу, маскируясь, будто пишетъ не онъ, а другое лицо, издатель сочиненiй Хвостова:
"Милостивый государь Николай Ивановичъ.
"Позвольте мнѣ начать мое письмо принесенiемъ вамъ чувствительной благодарности за объявленiе ваше въ "Сѣверной Пчелѣ" о новомъ изданiи сочиненiй графа Дмитрiя Ивановича Хвостова. Удовольствiе мое при чтенiи онаго безъ сомнѣнiя самъ раздѣлялъ авторъ, увидя лестные ваши отзывы и выписки изъ его неподражаемаго (какъ вы говорите) "Майскаго гулянья". Каждый человѣкъ, даже хладнокровный, и авторъ нѣгдѣ сказалъ:
"Не исключая Цицерона
Мила для всѣхъ лавровая корона", -
можетъ ли безъ особливаго чувства принимать отличныя и вмѣстѣ чистосердечныя похвалы? Я воображаю, что пѣвецъ Кубры, оцѣня по достоинству ваше вниманiе, пролилъ при вашемъ отзывѣ слезы умиленiя и благодарности. Скажите по совѣсти, какой авторъ не восхитится, услыша отъ васъ, что "музы уготовили ему долголѣтнее торжество"? Кому не прiятно знать, что соперникъ Державина, Богдановича, Фонъ-Визина и Княжнина сталъ корифеемъ молодыхъ писателей и нашего времени? Наконецъ вы увѣнчиваете достоинство приглашенiемъ къ составленiю, по примѣру Жанъ-Поля, собственно изъ творенiй его (Хвостова) христоматiи, которая по мнѣнiю вашему будетъ книгою мудраго. Усердiе ваше и похвальная заботливость о славѣ уважаемаго стихотворца пускай безпрѣдельны, но средство къ тому избираемое (христоматiя) чуть ли достаточно? Знаменитый поэтъ, хотя уже въ весьма преклонныхъ лѣтахъ, еще живъ, слѣдовательно можетъ и впредь что-либо сочинить достойное вниманiя публики и вашего. Въ второмъ томѣ новое его творенiе, под названiемъ "Сов ѣ тъ юнымъ питомцамъ музъ", едвали уступаетъ, покрайней-мѣрѣ по важности содержанiя, столько похваляемому вами "Майскому гулянью". Притомъ отважится ли кто, положась на свое знанiе и вкусъ, увѣрить современниковъ и потомство въ достоинствѣ картинъ, имъ однимъ избранныхъ, о чемъ и авторъ (Хвостовъ) нѣгдѣ сказалъ:
"Я есмь черта рубежна,
За коей гибель неизбѣжна
Для смѣлыхъ будущихъ умовъ."
"Христоматiя, почерпнутая изъ одного автора, лишается той привлекательности, которою обилуютъ общiя въ учебныхъ книгахъ христоматiи, представляющiя избранныя мѣста изъ разныхъ сочиненiй. Вы сами такъ-сказать исчерпали изъ "
Майскаго гулянья" лучшiя и превосходныя картины. Безспорно, что вашъ выборъ самый прекрасный, но для чего не полагать, что другой избиратель, пропустя вами означенныя мѣста, поставитъ въ образецъ совершенно
новыя изъ "
Майскаго гулянья", напримѣръ начало; третiй немного ошибется, если начавъ со стиха
дойдетъ безъ остановки до страницы 135. Всего этого мало для христоматiи. Я полагаю, что составленная изъ отрывковъ одного автора, книга, показывая только превосходныя мѣста, затмѣваетъ духъ, связь и достоинство цѣлаго творенiя. Самъ авторъ (Хвостовъ) говоритъ:
"Движенiе страстей, объемъ творенья цѣлый,
Искуства мудрый плодъ и музы плодъ созрѣлый."
"Наставники юношества, озаренные эстетическимъ чувствомъ, могутъ легко извлечь изъ произведенiй каждаго поэта красоты мыслей, выраженiй, кои должны переходить изъ рода въ родъ. Таковая христоматiя, остепеняя вкусъ, представитъ грядущимъ поколѣнiямъ стихи, достойные быть у каждаго на памяти. Основательный только разборъ искуснаго пера удобенъ открыть и ходъ сочиненiя, и красоту слога. У насъ есть огромнѣйшее собранiе образцовыхъ сочинен i й (18 томовъ) разныхъ авторовъ въ стихахъ и прозѣ. Я прочитывалъ оное отъ доски до доски, не нашелъ ни строчки графа Хвостова. Неужели малоизвѣстность автора причиною таковаго молчанiя? Вы, достойный и безпристрастный превозноситель маститаго поэта, можете упрочить его славу разборомъ нѣкоторыхъ его цѣлыхъ творенiй, взятыхъ изъ полнаго изданiя, въ какомъ угодно родѣ. Нелестно скажу, что вы, Николай Ивановичъ, уже облагодѣтельствовали разъ сочинителя выпискою многихъ картинъ изъ его "Майскаго гулянья", употребя средство похвальное для журналиста, полезное публикѣ, прiятное автору и самое удобное, особливо если выписки сопровождаются благонамѣреннымъ разборомъ. Второй томъ напримѣръ, кромѣ "Гулянья", представляетъ запасъ нескудный, а именно: Благоденств i е Европы, Послан i е къ Суворову, Русск i е мореходцы, три посланiя О критик ѣ и четыре подъ названiемъ: Сов ѣ тъ юнымъ питомцамъ музъ .
"Третiй его томъ, хотя большею частью состоитъ изъ сочиненiй, въ прежнихъ изданiяхъ помѣщенныхъ, но посланiя: О красот ѣ росс i йскаго слова , Я . Б . Княжнину , И . И . Дмитр i еву (страница 140) и другiя - обилуютъ красотами, достойными подражанiя.
"Въ четвертомъ томѣ басни его равномѣрно подадутъ случай и къ вниманiю и къ похваламъ, какъ-то: Дровос ѣ къ и смерть, Ворона и сыръ, Разборчивая нев ѣ ста, Мышь-пустынница, Волкъ и ягненокъ, Вдова, Старый левъ и врачи, Старикъ и три юноши и многiя другiя.
"Пятый даже томъ, который хотя составленъ изъ нѣкоторыхъ произведенiй автора въ его молодости и большею частью изъ тѣхъ, кои также появились въ журналахъ послѣднихъ изданiй 1818 и 1821 годовъ, богатъ статьями, могущими нравиться. Къ числу ихъ я отношу: въ родѣ лирическомъ: Псаломъ 107, Разлит i е Кубры, На пр i ѣ здъ герцогини Веймарской, Суворовская площадь и другiя; въ посланiяхъ, какъ-то: Къ ней, Сленину, Благонам ѣ ренному, Охлестышевой, Н . М . Языкову, а также и въ мелочныхъ пiесахъ, надписяхъ, мадригалахъ есть много бездѣлокъ, кои не будутъ отвержены наперсниками Аонидъ.
"Теперь остается мнѣ, милостивый государь, кончитъ письмо чѣмъ началъ оное, именно: особливою и чувствительною благодарностiю за похвалы автору и за любовь вашу къ прекрасному отечественному языку, и примолвить сказанное пѣвцомъ Кубры:
Россiя славная! Ревнуй, да твой языкъ
Останется въ числѣ блистательныхъ владыкъ.
"Я снова повторяю, что мысль ваша о выборѣ отличныхъ мѣстъ изъ сочиненiй каждаго автора достойна всякой похвалы. Такъ, милостивый государь, мысль ваша очень счастливая, полюбилась многимъ, въ томъ числѣ и мнѣ, и я не оставлю, при первомъ досугѣ, воспользоваться ею и начну разборъ мой съ перваго тома. Говоря же объ одѣ "Богъ" и о прочихъ духовныхъ переложенiяхъ нашего автора, постараюсь оправдать отзывы "Славянина", который, при объявленiи о выходѣ лирическихъ творенiй, осыпаетъ похвалами сочинителя оныхъ. Признаюсь, я и самъ думаю, что въ нихъ много красотъ, сближающихъ нашего поэта съ Ломоносовымъ и Державинымъ, знаменитыми отечественными лириками."
Въ письмѣ этомъ высказался весь Хвостовъ, какимъ онъ былъ въ послѣднiе годы, со всей его наивностью и несказаннымъ самоослѣпленiемъ. Оно тщательно переписано у него въ двухъ книгахъ: подъ 1832 годомъ и подъ 1829, съ маленькой хитростью: "Письмо пѣвца Кубры къ Николаю Ивановичу Гречу, или лучше сказать отъ его издателя о лестной похвалѣ въ "Сынѣ Отечества" его сочиненiямъ и о уподобленiи его съ Жанъ-Полемъ; очень любопытное - въ записки о словесности; кто сочинитель сего письма? Незнаю."
А на другомъ экземплярѣ письма онъ изобличаетъ самого себя во лжи собственноручной припискою: "Г. Гречу благодарность за сравненiя меня съ Жанъ-Полемъ и за отзывы о моихъ стихахъ." Бѣднякъ хитрилъ самъ предъ собою и свои разборы на собственныя стихотворенiя хотѣлъ принимать за чужiе. Онъ старался, хотя бы воровскимъ манеромъ, подкупить своихъ современниковъ и пробраться въ потомство. Сближая себя по литературному генiю такъ смѣло съ Ломоносовымъ и Державинымъ, а Пушкина считая своимъ прямымъ наслѣдникомъ въ русской поэзiи, онъ нечувствительно дошолъ до подобнаго нелѣпаго заблужденiя какъ всякiй человѣкъ, одержимый сильною страстью, хотя его и разочаровывали на каждомъ шагу. Въ подобномъ положенiи человѣкъ уже неисправимъ, чтó не мѣшаетъ ему въ остальныхъ дѣлахъ оставаться здравомыслящимъ существомъ. Лучшее тому доказательство - что этотъ же самый пѣвецъ Кубры со смѣхомъ расказываетъ объ одномъ псковскомъ честолюбцѣ, который за какiя-то малыя дѣла письменно, безъ шутки, требовалъ себѣ и получилъ представленiе отъ своего общества о воздвиженiи ему статуи. Пѣвецъ Кубры недалеко ушолъ отъ этого псковского честолюбца, а между тѣмъ написалъ на чудака этого презлую сатиру и отправилъ ее въ рукописи къ преосвященному Евгенiю Болховитинову. Евгенiй отвѣчалъ ему: "Чувствительнѣйше благодарю за прекраснѣйшiе стихи весьма худому честолюбцу. Я ихъ роздалъ по Пскову. Тутъ они у мѣста, вмѣсто желаннаго памятника на площади. Не прибьетъ ли ихъ тамъ кто-нибудь на столбѣ?"
Неизвѣстно, чувствовалъ ли Евгенiй, что присланные ему стихи на честолюбца написалъ такой же уродливый честолюбецъ, заживо сооружавшiй себѣ памятникъ - только не на псковской, а на петербургской площади?
1 Хвостовъ умеръ въ концѣ 1835 года.
2 Года и числа подъ письмомъ неозначено.
3 Матерьялы эти мы получили отъ М. И. Семевскаго.
4 Эпиграму эту Хвостовъ перевелъ весьма забавнымъ образомъ, желая сохранить рифму:
Питаясь славою, поэтъ нашъ пустовня
Примѣтно каждому худѣетъ день отъ дня.
5 Бывшая превосходная актриса Семенова.
6 Собственно поэтому Хвостовъ и навязалъ Вильгельму III свои стихотворенiя.
7 Письмо это писано изъ Званки 1815 г. и Державинъ въ пику самодовольному Хвостову прибавляетъ: "я не могу ничего кропать, сижу въ нарочитой скукѣ, читая только чужiе журналы".
8 У Хвостова отъ старости сдѣлалось на подбородкѣ что-то вродѣ зоба, отчего фигура его представляла комическiй видъ, съ опущеною головою на грудь и съ вѣчно согнутыми колѣнами.
9 Эпиграму эту и всѣ остальныя, приведенныя выше, сообщилъ намъ Кон. Ив. М-въ, современникъ и короткiй знакомый графа Хвостова.
10 Въ имѣнiи графа Хвостова, подъ названiемъ Слободка, протекала рѣка Кубра. Эту-то Кубру воспѣлъ Хвостовъ; хвалители его пришли въ восторгъ и съ тѣхъ поръ начали величать его п ѣ вцомъ Кубры .
11 Это онъ говоритъ по поводу смѣшной жалобы Хвостова попечителю Писареву. Послѣднiй, какъ умный человѣкъ, не дѣлалъ никакихъ выговоровъ Полевому, а отдѣлался отъ Хвостова экспромтомъ:
Ни въ чемъ поэту нѣтъ препонъ:
Подчасъ онъ - Аполлонъ,
И новые мiры творитъ его тутъ генiй!
Подчасъ такой задастъ трезвонъ -
И Марсомъ онъ средь всѣхъ кровавыхъ истребленiй.
12 При посылкѣ этихъ стиховъ Хвостовъ писалъ къ Писареву:
"Вы меня побѣдили, любезный и почтенный Александръ Александровичъ: ваши экспромты прекрасны, особливо, если смѣю сказать, послѣднiй, т. е. "Кто противъ новаго Тиртея". Я имъ горжусь, и коли позволите, буду просить князя Петра Ивановича Шаликова, хотя невыставляя имени автора и даже лица, къ кому писанъ, напечатать оный."
13 Санскритскiй журналъ (т. е. "Дамскiй", Шаликова).
14 Шатровъ радуется, что въ "Телескопѣ" и "Телеграфѣ" напечатать ихъ отказались. Заключенiе этихъ стишковъ было таково:
Но Хвостовъ и подъ снегами
Благозвучными струнами
Заслужилъ себѣ вѣнецъ.
Какъ лирическiй пѣвецъ,
Какъ любимецъ вдохновенья,
Въ гробовой туманъ забвенья
Вмѣстѣ съ славой не сойдетъ:
Онъ свой гробъ переживетъ
Какъ любимецъ пѣснопѣнiй,
По уму и сердцу генiй!
15 Въ учебной книгѣ Греча.
16 Дмитрiева.
17 На черновомъ письмѣ сдѣлана помѣтка: "стихи въ защиту Пушкина помѣстить въ 7 моемъ томѣ".