Главная » Книги

Марриет Фредерик - Валерия, Страница 3

Марриет Фредерик - Валерия


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

ь долг твой - повиноваться родителям. Мы должны расстаться, следовательно, чем скорее это будет сделано, тем лучше. Валерия, не угодно ли вам позаботиться, чтобы все было готово к отъезду завтра утром.
   С этими словами леди Батерст освободилась от Каролины и вышла из комнаты. В этот день мы не сходились к обеду; леди Батерст прислала извиниться, сказавши, что слишком расстроена и не может выйти; мы с Каролиной тоже были не в духе и остались у себя в комнате. Вечером леди Батерст позвала меня к себе; я застала ее в постели нездоровою.
   - Валерия, - сказала она, - я желаю, чтобы Каролина уехала завтра пораньше, так, чтобы вы, проводивши ее, возвратились до ночи домой. Я не могу видеть ее завтра и прощусь с вечера. Приведите ее. Чем скорее это кончится, тем лучше.
   Я позвала Каролину. Прощание было горькое. Трудно решить, кто из нас плакал больше всех. Через полчаса леди Батерст сделала мне знак, чтобы я увела Каролину. Я увела ее и уложила поскорее в постель. Просидевши у нее до тех пор, пока она заснула, я сошла вниз, отдала приказание на утро и ушла к себе. Утомленная тревогой дня, я несколько времени не могла сомкнуть глаз и думала, какие следствия всего этого будут лично для меня. Я была гувернанткой Каролины и не могла ожидать, чтобы леди Батерст захотела оставить меня при себе, после ее отъезда; да я и не согласилась бы на подобное предложение, потому что в таком случае я совершенно зависела бы от ее щедрости, не искупая ее никакими услугами. Было ясно, что я должна проститься с леди Батерст и искать себе другого места. Я была уверена, что она не позволит мне уехать от нее немедленно и даст мне время приискать себе место. Но идти ли мне в гувернантки после всего, что говорила мне об этом леди Батерст, или избрать себе другое занятие, - этого я не могла еще решить. Я кончила мое размышление тем, что решилась предоставить все на волю Провидения и заснула.
   Позавтракавши рано, я села с Каролиной в экипаж, и к полудню мы прибыли в дом ее отца. Слуги в парадной ливрее проводили нас в библиотеку, где ждали Каролину ее родители. Довольно было одного взгляда, чтобы увидеть, как чванятся они своим богатством. Они встретили Каролину без особенного чувства. В приеме их было что-то сухое. После первых приветствий она села на софу против отца и матери. Я стояла и, воспользовавшись минутой молчания, сказала:
   - Леди Батерст поручила мне проводить вашу дочь к вам, и как скоро лошади отдохнут я возвращусь домой.
   - Кто это, Каролина? - спросила ее мать.
   - Я должна просить у мадмуазель де Шатонеф извинения что не представила ее, - отвечала Каролина, покрасневши. - Это приятельница моя и моей тетки.
   - Я была гувернанткой вашей дочери, - сказала я.
   - А, - произнесла леди. - Позвоните-ка кто-нибудь.
   Под словом кто-нибудь она разумела, кажется, меня. Но так как меня не пригласили даже сесть, то я и не обратила на это внимания.
   - Позвони, пожалуйста, - сказала она своему мужу. Он позвонил. Вошел слуга, и леди сказала ему:
   - Проводи гувернантку в чайную да скажи кучеру, чтоб накормили лошадей. Через час чтобы были готовы.
   Слуга остановился в дверях, ожидая, что я пойду за ним. Оскорбленная, я обратилась к Каролине и сказала ей:
   - Лучше простимся теперь.
   Я пошла за слугою, желая поскорее избавиться от неприятной сцены. Меня проводили в небольшую комнату; тут вспомнила я слова леди Батерст, описавшей мне положение гувернантки. Вошел слуга и покровительственным тоном спросил меня, не хочу ли я чего-нибудь съесть? Я отказалась.
   - Я могу принести вам рюмку вина, - сказал он.
   - Мне ничего не нужно, - отвечала я. - Ступай. Он вышел, хлопнув дверью, и я снова осталась одна.
   Я начала размышлять о сцене, которой только что была свидетельницею.
   Размышления мои были прерваны приходом слуги, доложившего, что экипаж подан. Я в ту же минуту уехала. Дорогою я решилась не оставаться в неопределенном положении и немедленно объясниться с леди Батерст.
   Я возвратилась домой поздно и в этот вечер ее не видала. На другой день за завтраком я рассказала ей, как приняла нас ее сестра, и прибавила, что теперь, без Каролины, мне, разумеется, незачем у нее оставаться, и я прошу ее помочь мне найти себе место.
   - Во всяком случае не спешите, Валерия, - отвечала леди Батерст. - Надеюсь, вы не откажетесь погостить у меня, пока не пристроитесь по желанию. Я не прошу вас остаться у меня совсем, потому что знаю, вы откажетесь. Однако почему бы вам не остаться? Я знаю вас и люблю вас. Разлука с Каролиной для меня тяжела. Почему бы вам не остаться?
   - Очень вам благодарна, - отвечала я, - но вы знаете, что я решилась жить собственными трудами.
   - Знаю, но обстоятельства могут изменять решения. Мадам д'Альбре была вам такая же чужая, как и я, однако же вы приняли ее приглашение.
   - И вы знаете, что из этого вышло, - отвечала я ей. - Я готова была поручиться жизнью за ее чистосердечие и привязанность, а как жестоко оттолкнула она меня! Несмотря на всю мою к вам признательность, я не могу принять вашего предложения, потому что не хочу очутиться второй раз в таком же положении.
   - Не очень лестный для меня комплимент, - сказала леди Батерст довольно горячо.
   - Извините. Мне очень жаль, если слова мои огорчают вас, которая была ко мне всегда ласкова; но я чувствую, что буду несчастна, если не буду независима, и я не хочу испытать вторично толчка, какой дала мне мадам д'Альбре. Сделайте одолжение, перестанем говорить об этом.
   - Хорошо, перестанем; может быть, я на вашем месте чувствовала бы то же самое. Какого же места хотите вы искать? Гувернантки?
   - Нет. Вчера я была слишком унижена.
   - Девушке с вашим воспитанием не из чего много выбирать. Быть компаньонкой очень скучно; секретаршей - это требуется очень редко. Конечно, вы можете давать по домам уроки музыки, пения и французского языка; но преподавателей французского языка множество, а что касается до музыки и пения, то, не знаю почему, учителя почти всегда предпочитают учительнице. Впрочем, в городе, я думаю, можно будет что-нибудь сделать, а пока мы здесь, так обсудим это дело хорошенько. Случай может представиться, когда вовсе его не ожидаешь. Я буду расспрашивать и постараюсь помочь вам, сколько могу.
   Я поблагодарила ее, и разговор наш кончился.
   Я не положилась, впрочем, исключительно на леди
   Батерст, но написала и к мадам Жиронак. Я известила ее о случившемся, сообщила мои намерения и просила у нее совета. Через несколько дней я получила от нее следующее довольно характеристическое письмо:
   "Письмо ваше очень меня огорчило; муж мой просто взбесился и объявил, что не хочет ни минуты дольше жить на этом гнусном свете. Впрочем, щадя меня, он еще с ним не простился. Кроме шуток, страшно подумать, что чужие глупости ставят молодую девушку в ваше положение; что ж делать! Мы должны покоряться судьбе, и чем хуже наши дела, тем больше следует надеяться на перемену к лучшему, потому что хуже им сделаться трудно. Я советовалась на счет вас с мужем, но он на все отвечает: нет. Он говорит, что вы слишком хороши для гувернантки; что поступить в компаньонки, значит унизиться; что вы не должны разъезжать в кабриолете по урокам; словом, он не хочет слышать ни о чем, исключая одного: чтобы вы переехали к нам. Я со своей стороны присоединяю свою просьбу к его и уверяю вас, что вы меня этим осчастливите, и что честь и наслаждение видеть вас у себя будут для нас с мужем особенно дороги. Предложение наше ничтожно, но все-таки вам будет лучше у нас, нежели в чьем-нибудь доме, где вас беспрестанно будут огорчать, потому что в этой стране деньги играют главную роль. Приезжайте, пожалуйста к нам, если хотите; тогда мы поговорим подробнее. Мужу моему теперь почти обедать некогда, так много у него учеников. Я тоже занята почти целый день. Если Господь даст нам здоровье, мы надеемся приберечь копейку на дождливый день, как говорят в этой стране, где вечно идет дождь. Примите уверения в любви и преданности

Аннеты Жиронак".

   Мы переехали в город раньше обыкновенного, потому что леди Батерст скучала после отъезда Каролины, от которой не получила с тех пор ни строчки. Причиною этому были, разумеется, ее родители, платившие так за любовь леди Батерст, когда уже не нуждались в ее помощи. Не знаю, как это случилось, только мало-помалу между мною и леди Батерст возникла какая-то холодность. Осталась ли она недовольна моим отказом жить У нее в доме, хотела ли от меня отвыкнуть, зная, что мы скоро расстанемся, - не знаю. Я ничем ее не оскорбила, я была спокойна и научилась лучше владеть собою, но не могу себя упрекнуть ни в чем относительно ее. Мы были уже около недели в Лондоне, когда к леди Батерст приехала ее старая знакомая, только что возвратившаяся из Италии. Ее звали леди Р**; она была вдова баронета, не могла держать собственного экипажа, но могла иметь наемный. Она была писательница: написала два или три романа, говорят, довольно посредственных, но как произведения женского пера принесших ей порядочные деньги. Это была женщина очень эксцентрическая и забавная. Если женщина говорит все, что ни взбредет ей на ум, то из кучи соломы всегда выпадет хоть зернышко; не удивительно, следовательно, что и ей случалось проронить хорошую мысль. Это помнили, забывая все остальное, и на леди Р** смотрели как на писательницу. Это была женщина высокого роста, лет пятидесяти, если не больше, с остатками красоты в чертах лица; по живым приемам ее и походке можно было заключить, что она еще бодра и здорова.
   - Саrа mia, - сказала она, бросаясь к леди Батерст, - как же вы провели все это время? Вот я два года провела в стране поэзии и на всю жизнь запаслась изящными образами и идеями. Читали вы мое последнее произведение? Все от него в восторге и говорят, что оно доказывает влияние климата на воображение; это совершенно в новом роде - итальянская история животрепещущего содержания. И у вас тут, как я вижу, новости, - продолжала она, глядя на меня, - да еще и прекрасные; познакомьте нас: я в восторге от всего возвышенного и изящного. Ваша родственница? Нет! - Мадемуазель де Шатонеф! - Какое прекрасное имя для романа. Я готова воспользоваться и срисовать портрет с натуры. Хотите вы дать мне сеанс?
   Леди Р** никому не давала слова вымолвить. Леди Батерст, знавшая ее очень хорошо, предоставила ей в этом отношении полную свободу; я же, не слишком довольная такой бесцеремонной лестью, воспользовалась минутой, когда леди Р** начала что-то шептать на ухо леди Батерст, и вышла вон. На следующее утро леди Батерст сказала мне:
   - Валерия! Вы вчера очень понравились леди Р**. Когда вы ушли, она сказала, что ищет себе именно такую компаньонку и секретаршу. Я отвечала, что вы желаете получить место в этом роде и живете покамест у меня. Мы поговорили с ней подробнее, и она сказала, что напишет мне об этом. Я только что получила ее письмо; вы можете его прочесть. Она предлагает вам сто фунтов в год на всем содержании, кроме платья. Что касается до жалованья, кажется, это хорошо. А что до самой леди Р**, так я могу сказать вам мое о ней мнение в двух словах. Вы видели ее вчера; она всегда такова. Странная, но добрая женщина и, сколько я слышала, гораздо щедрее тех, которые богаче ее. Вот все, что я могу сказать вам о ней; решите сами. Вот ее письмо; ответ сообщите вы мне завтра утром. Спешить незачем.
   Я сделала одно или два замечания и удалилась. Письмо было очень любезное, но странное, как сама леди Р**. Я ушла к себе в комнату и начала обдумывать сделанное мне предложение. У леди Батерст мне было не совсем ловко; но я не могла как-то примириться с мыслью поступит к леди Р**. Она так резко отличалась от тех, с которыми я привыкла жить!
   Тут вошла ко мне горничная леди Батерст и сказала, что пора одеваться к обеду. Помогая мне одеваться, она сказала между прочим:
   - Так вы нас оставляете? Жаль, очень жаль! Уехала мисс Каролина, теперь и вы уезжаете. А я думала, что вы останетесь у нас, и надеялась позаимствоваться у вас умением одеваться к лицу.
   - Кто тебе сказал что я уезжаю?
   - Мистрисс Батерст четверть часа тому назад.
   - Да, она сказала тебе правду, я уезжаю.
   Слова горничной заставили меня принять предложение леди Р**. Леди Батерст, подумала я, сладила уже дело за меня, если сообщила об этом служанке.
   Читатель догадается, что после этого мне не тяжело было расстаться с леди Батерст, и на следующее утро я холодно объявила ей, что принимаю предложение леди Р**. Она взглянула на меня, как будто удивляясь, что я не высказываю сожаления расстаться с ней и не благодарю ее за ласки; но я не могла высказывать чувств, которых в эту минуту во мне не было. После я рассудила, что это было с моей стороны дурно, потому что я все-таки была ей многим обязана. Мне следовало бы благодарить ее, но меня остановила мысль, что она говорила c горничной о моем отъезде и, следовательно, была со мною не чистосердечна.
   - Хорошо, - сказала она наконец. - Я сейчас напишу к леди Р**. Могу, надеюсь, известить ее, что вы готовы к ее услугам во всякое время?
   - Да, хоть сейчас, - отвечала я.
   - Вам как будто ужасно хочется со мною расстаться, - заметила леди Батерст.
   - Это правда, - отвечала я. - Вы сказали вашей горничной, что я уезжаю, когда еще не знали, согласна ли я; поэтому я оставляю вас охотно. Вы уже наперед решили от меня избавиться.
   - Я действительно сказала моей горничной, что, может быть, вы уедете, - сказала леди Батерст покрасневши. - Но. .. впрочем, не для чего распространяться, что я говорила и чего не говорила, или расспрашивать горничную; одно из всего этого ясно: мы друг в друге обманулись и, следовательно, лучше расстаться. Я, кажется, еще вам должна, мадмуазель де Шатонеф? Сочли вы, сколько времени вы у меня пробыли?
   - Я сочла время, которое была гувернанткой Каролины.
   - Мисс Каролины, мадмуазель де Шатонеф.
   - Мисс Каролины, если вам так угодно. Пять месяцев и две недели, - отвечала я, вставая.
   - Вы можете присесть, пока я сделаю счет, - сказала леди Батерст.
   - Для девицы Шатонеф слишком много чести сидеть в вашем присутствии, - отвечала я спокойно, оставаясь на ногах.
   Леди Батерст ничего не отвечала, сделала счет на клочке нотной бумаги, подала мне и просила взглянуть, так ли?
   - Я нисколько в том не сомневаюсь, - отвечала я, взглянув на листок и кладя его на стол.
   Леди Батерст положила следуемую мне сумму тоже на стол и сказала:
   - Сделайте одолжение, сочтите. - Потом прибавила, вставая:
   - Вам будут прислуживать по-прежнему, пока вы еще у меня в доме. Прощайте
   С этими словами она раскланялась и вышла.
   Я отвечала ей таким же формальным поклоном, и, огорченная ее обхождением, проронила несколько слез. Но я скоро ободрилась.
   Эта сцена напомнила мне, чего должна я ожидать в будущем: "Мисс Каролина", - подумала я. Когда я была protegee мадам д'Альбре и гостья леди Батерст, тогда меня звали просто Валерией, а ее Каролиной. Леди Батерст могла бы отпустить меня, не давая мне так больно почувствовать перемену наших отношений. Впрочем, тем лучше: это уничтожает ее одолжение. Меня взяли из дому родительского и предали оскорблениям всего света! Что ж, буду защищаться, как могу.
   Ушедши собирать мои вещи, я чувствовала, как бодрость усилилась во мне именно от того, что леди Батерст хотела меня унизить.
   Леди Р** приехала после обеда вследствие письма леди Батерст. Я была у себя в комнате, когда мне доложили, что она желает меня видеть. Леди Батерст не было дома. Я застала леди Р** одну; она чуть не бросилась мне в объятия, схватила меня за обе руки, сказала, что счастлива приобретением такого сокровища, спросила, не могу ли я ехать с ней сейчас же, и проговорила без остановки минут десять, задавая мне сотни вопросов и не давая времени ответить ни на один из них. Наконец, уловивши минуту, я отвечала на главнейшее: сказала, что готова приехать к ней завтра поутру, если ей угодно будет прислать за мною. Она требовала, чтобы я приехала к завтраку, и я согласилась, потому что леди Батерст вставала поздно, а я желала оставить дом ее, не встречаясь с нею еще раз после нашего формального прощания. Окончивши это дело, леди Р** поспешила уехать; она порхнула из комнаты, когда я не успела еще позвонить, чтобы велеть подать экипаж.
   Я кончила мои сборы к отъезду; обедать мне принесли в мою комнату, потому что я извинилась головною болью, что и было справедливо. На следующее утро, когда леди Батерст еще спала, я уехала к леди Р**, в Бэкер-стрит, Портмен-сквер. Я застала ее одетою по-домашнему.
   - Прекрасно, - сказала она. - Наконец надежды мои исполнились. Я всю ночь провела в тревоге, между надеждой и опасением, как всегда бывает с человеком в важных случаях. Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.
   Для меня приготовили прекрасную комнату, окнами на улицу.
   - Вид отсюда не обширный, - сказала леди Р**, - но все-таки, проснувшись рано поутру, вы можете найти в нем предмет для размышления. Вы можете следить за пробуждением Лондона. Вот появляется сонный констебль; усталый извозчик и еще более усталая лошадь плетутся на отдых после ночной работы; бежит, впросонках служанка; кухарка смывает с крыльца вчерашнюю грязь; раздаются дискант молочницы и бас тряпичника; бежит подмастерье хлебника, почтальон, и так далее, сперва единицы, потом десятки, потом десятки тысяч, и Лондон проснулся. В этом есть поэзия. Пойдемте завтракать. Я всегда завтракаю в домашнем костюме. Вы делайте то же, то есть если хотите. А где паж?
   Леди Р** дернула за колокольчик в диванной, которую называла будуаром, и явился мальчик лет четырнадцати, в голубой блузе с кожаным поясом.
   - Лионель, завтрак! Исчезни прежде, чем левиафан успеет проплыть милю! Булок и масла!
   - Сейчас, - отвечал он живо. - Все будет готово прежде, чем человек успеет проплыть сто шагов! - И он исчез.
   - В этом мальчике пропасть ума, - заметила леди Р**. - Хоть сейчас в шуты к Астлею. Я встретила его совершенно случайно; он один из моих образцов.
   Я никак не могла догадаться, что она под этим разумеет; но скоро все объяснилось. Завтрак прервал на минуту ее болтовню. Потом она опять крикнула пажа. - Убирай, только осторожнее!
   - Знаю! Я не разобью посуды по-вчерашнему.
   Он собрал завтрак на поднос с удивительною быстротою и исчез так проворно, что я невольно подумала: вчерашняя история повторится.
   Не успел он переступить за порог, как леди Р** подошла ко мне и сказала:
   - Дайте мне хорошенько на вас посмотреть. Да, я не ошиблась, вы удивительный образец и будете моей героиней. Именно такой красоты я и искала. Присядьте, поболтаем. Я часто нуждаюсь в обществе. Секретарша, ведь это только так говорится: я пишу чрезвычайно скоро и не могу поспевать за мыслями. Четко ли я пишу или нет, это не моя забота, а наборщика. Разбирать рукопись его дело, и потому я никогда не заставляю переписывать мои сочинения набело. Я нуждаюсь в прекрасной собеседнице; безобразную я не пригласила бы ни за какие блага в мире: она вредила бы мне столько же, сколько вы принесете пользы.
   - Право, не понимаю, какую пользу могу я вам принести, если не буду писать для вас.
   - Боже мой! Да мне довольно смотреть на вас, когда я чувствую расположение писать; в этом случае, согласитесь, вы доставляете мне пользу. Но не будем входить в философские или психологические прения. Все это объяснится со временем само собою. Теперь, прошу вас, сделайте мне одно только одолжение, пропустите мимо эти глупые, церемонные две недели, которые все-таки кончаются сближением и короткостью; они доказывают только людскую подозрительность. Позвольте мне называть вас Валерией, а вы называйте меня Семпронией. У вас прекрасное имя; оно годится для любой героини. Мое настоящее имя Барбара. Называйте меня Семпронией; вы меня очень обяжете. Теперь я сяду писать; возьмите книгу и садитесь на софу; в начале следующей главы героиня моя находится именно в этом положении.
  

ГЛАВА VII

   Леди Р** села за письменный стол, а я на софу. Читая книгу, я заметила, что леди часто сводит глаза с бумаги на меня; я догадалась, что она меня описывает. Через полчаса она бросила перо и воскликнула:
   - Вот! Я обязана вам лучшим изображением героини! Слушайте.
   И она прочла мне очень лестное и цветистое описание моей особы.
   - Мне кажется, - сказала я, - что вы обязаны этим портретом больше воображению, нежели действительности.
   - Нет, нет, Валерия. Я отдала вам справедливость, не больше. Нет ничего лучше, как списывать живые лица; это то же самое, что живопись: верно только то, что списано с натуры. Да и что такое рассказ, если не та же живопись, только пером?
   В эту минуту вошел Лионель с письмом; он слышал ее последнее замечание и сказал, подавая ей письмо:
   - Вот тут на конверте кто-то нарисовал ваше имя; надо заплатить семь пенсов. Это ужасно дорого за такую пачкотню.
   - Не должно судить по наружности, - отвечала леди Р** - Содержание может стоить сотни фунтов. Наружность этого письма, конечно, не обещает ничего особенного, но может быть в нем, как в безобразной жабе, скрывается алмаз. Насчет жабы - это было, поверьте, в старые годы, Лионель, и Шекспир этим воспользовался.
   Она прочла письмо, положила на стол и сказала Лионелю:
   - Можешь идти.
   - Вы вскрыли жабу; желательно знать, оказался ли в ней алмаз?
   - Нет, это обыкновенное письмо и касается тебя. Башмачник в Брайтоне просил заплатить ему восемнадцать шиллингов за заказанные тобою башмаки.
   - Да, действительно, я ему еще должен, да мне некогда думать о своих делах: я занят вашими.
   - Теперь тебе напомнили, так ты лучше отдай мне деньги, а я их отошлю куда следует.
   В эту минуту леди Р** нагнулась поднять свой носовой платок. На столе лежало несколько золотых; Лионель, мигнувши мне глазом, взял один из них и подал его молча леди Р**
   - Хорошо, - сказала она. - Я люблю честность.
   - Да, - отвечал бесстыдный мальчик, - я, как большая часть автобиографов, родился от честных, но бедных родителей.
   - Верю, что родители твои были честные люди, и в награду за твою честность и заплачу за тебя; оставь эти деньги себе.
   - Благодарю вас. Да, я и забыл сказать вам: кухарка ждет ваших приказаний.
   Леди Р** встала и вышла. Лионель, посмотревши на меня с улыбкой, положил монету обратно на стол.
   - Вот что называется честность, - сказал он. - Занял - и возвращаю.
   - А если бы она не подарила вам этих денег? - спросила я.
   - Все равно, я возвратил бы их, - отвечал он. - Если бы я хотел, то мог бы обкрадывать ее каждый день. У ней деньги всегда так валяются, и она никогда их не считает, и кроме того, если бы я хотел воровать, так уж, конечно, воровал бы не при ваших ясных глазах.
   - Бесстыдный!
   - Это от того, что я много читаю. Что ж! Не моя вина! Леди заставляет меня читать, а в старых историях пажи всегда бесстыдны. Однако ж мне некогда болтать: ножи еще не вычищены. - И он вышел из комнаты.
   Я не знала, рассказать ли леди Р** проделку пажа или нет. Деньги были возвращены, и я сочла за лучшее промолчать. Скоро я убедилась, что он, действительно, не льстится на золото и мог бы, если бы хотел, воровать безопасно. Лионель был хороший и честный мальчик, только едок и нагл, что, впрочем, зависело от обращения с ним самой леди. Он отличался умом и проворством; проворство его было так велико, что ему все как будто нечего было делать, и свободное время посвящал он чтению.
   Леди Р** возвратилась и опять села писать.
   - Поете вы? Леди Батерст, помнится, говорила, что у вас прекрасный голос. Сделайте мне одолжение: мне хочется послушать какую-нибудь мелодию; описание будет живее, если звуки, действительно, коснутся моего слуха. Я люблю действительность; только пойте без аккомпанемента; моя крестьянка не может же идти по полю с кружкой воды в одной руке и фортепьяном в другой.
   - Надеюсь, - отвечала я со смехом, - однако, не слишком ли я близко?
   - Да, да, это правда; лучше бы пропеть на лестнице или в соседней комнате, но я не хочу сделать грубость и выслать вас вон.
   - Пойду сама, - отвечала я и вышла.
   Я спела французскую песню, которая, как я предполагала, придется к цели леди Р**. Когда я возвратилась в комнату, леди писала с яростью и не заметила моего прихода. Я села; через десять минут перо полетело в сторону, и леди сказала:
   - Мне еще ни разу не удавалось написать такой эффектной главы! Валерия, вы дороже золота! Вы сделали мне благодеяние. Вы не знаете, что значит авторское чувство. Вы не имеете понятия о том, как льстит успех нашему самолюбию; хорошее место в сочинении Для нас выше всего в мире. Сегодня утром вы дважды оказали услугу моей господствующей страсти, и я от вас без ума. Вы, верно, находите меня странной; меня все находят странной. Но, знаете, мне часто придется обращаться к вам со странными просьбами. Однако я никогда не попрошу вас сделать что-нибудь неприличное. В этом будьте уверены. Закрываю мою тетрадь; на сегодня довольно.
   Леди Р** позвонила, приказала Лионелю принять бумаги, сложить деньги в кошелек и спросила, отозвана ли она сегодня вечером куда-нибудь?
   - Да, мы отозваны, - отвечал он, - только не помню куда. Сейчас посмотрю.
   Он вышел и через минуту воротился.
   - Вот записка, - сказал он, - к мистрисс Алльвуд, в девять часов.
   - Мистрисс Алльвуд ученая дама; у ней очень приятные вечера, - сказала леди Р**, обращаясь ко мне.
   Лионель посмотрел на меня из-за ее стула и покачал головою.
   - Пойдем? - продолжала леди Р**.
   - Если вам угодно, - отвечала я.
   - И прекрасно! Перед обедом мы поедем прокатиться, а вечер будет посвящен пиршеству ума и сердца. Боже мой! Все пальцы запачкала чернилами! Пойду умыться.
   Едва только она вышла, как Лионель сказал:
   - Пиршество ума и сердца! Спасибо за такое угощение! Я предпочитаю добрый ужин, да побольше шампанского.
   - Да вам-то что из этого? - спросила я.
   - Как что? Я терпеть не могу этих литературных собраний. Во-первых, на один порядочный экипаж у ворот приходится двадцать колымаг, и компания, следовательно, прескверная; а во-вторых, если вечер кончается хорошим ужином, так и на мою долю в кухне кое-что приходится. Вы не думайте, чтобы мы там праздно проводили время. Я у мистрисс Алльвуд был два раза: ужина не подают; угощают одними сентенциями, и то только в гостиной; питье - вишневая вода; ни музыки, ни танцев, только тара та-та. Ничего не может быть глупее.
   - Можно подумать, что вы проводите эти вечера в гостиной, а не в кухне.
   - Разумеется, в гостиной. Всех, кто носит ливрею, они втискивают в людскую, и я лучше иду подавать пирожки, чем тереться по целым часам около стола в кухне. Я слышу их разговоры не хуже всей прочей компании, и мне часто приходило в голову, что я мог бы отвечать умнее иных знаменитых литераторов. Когда я сегодня буду подавать пирожки, так вы берите те, на которые я вам укажу: они лучше.
   - А почему вы это знаете?
   - А я их пробую перед тем, как нести в гостиную.
   - И вам не стыдно в этом признаваться?
   - Все это от чтения. Я читал, что в старые годы важные особы, короли, принцы и так далее, заставляли слуг пробовать подаваемое им кушанье в избежание отравы. Я пробую пирожки на том же основании и, право, несколько раз чуть не отравился на этих постных вечерах; с тех пор я стал умнее и если вижу, что какой-нибудь пирожок имеет подозрительную наружность, так оставляю его гостям. Однако же мне некогда разговаривать с вами дольше; надо отдать приказание кучеру.
   - Никто вас и не просит разговаривать.
   - Это так; а слушать меня вам все-таки весело; этого вы не можете отрицать. Пойду, скажу кучеру, в стиле леди Р**, чтобы он опоясал парк в сорок минут.
   И он исчез в один миг.
   Он был прав: болтовня его меня забавляла до такой степени, что я забывала его бесстыдство и фамильярность. Вскоре потом мы выехали и, прокатившись раза три вокруг парка, возвратились домой обедать. В десять часов мы явились к мистрисс Алльвуд. Меня представили множеству литературных звезд первой величины, о которых я до тех пор ровно ничего не слыхала. Больше всех обращал на себя внимание какой-то граф, которому турки отрезали нос и уши. Это не придавало ему красоты, но представляло своего рода интерес.
   Лионель был прав: вечер был прескучный; все говорили разом, каждый в надежде найти слушателей, именно, как выразился Лионель: тара та-та и только. Я была очень рада, когда подали нам экипаж. Вот как провела я первый день у леди Р**.
   На тот же лад проходили и следующие дни. Месяц пролетел быстро. Каждый день леди Р** отмечала какою-нибудь особенною эксцентрическою выходкою; это забавляло меня. От меня как от модели часто требовали престранных вещей, но, несмотря на все это, леди Р** была женщина с душою и образованием, и в чем отказала бы я другой, то делала для нее охотно. Я называла ее, по ее желанию, Семпронией и сблизилась с Лионелем, который хотел играть роль близкого человека, не спрашивая согласия других, и был забавен не менее самой леди Р**. Иногда, наедине, я задумывалась о моем положении. Я получала большое жалованье, - за что? Чтобы принимать разные позы и ничего не делать. Это не льстило моим дарованиям, но со мною обращались ласково и доверчиво. Я была подругой леди Р**, принята у всех ее знакомых, и мне никогда не давали почувствовать моей зависимости. Я привязалась к леди Р** и была довольна моим положением. Однажды она сказала мне.
   - Валерия, стяните мне, пожалуйста, корсет. Она сидела и писала.
   - Крепче, крепче! Еще крепче! Вот так.
   - Да вам дышать почти нельзя, Семпрония.
   - Зато писать можно. Душа и тело, я уже говорила вам, имеют друг на друга влияние. Я хочу написать строгонравственный разговор, и он мне не удастся, если не зашнуровать корсета. Теперь я готова изобразить хоть жену Катона.
   Через несколько дней она рассмешила меня еще больше. Она писала около получаса и вдруг бросила перо в сторону со словами:
   - Нет, так ничего не будет! Пойдемте, Валерия, снимите мне, пожалуйста, корсет. Мне надо быть без всяких стеснений.
   Мы ушли и, снявши корсет, воротились в будуар.
   - Теперь, я думаю, удастся, - сказала она, садясь к столу.
   - Что такое? - спросила я.
   - Мне надо написать любовную сцену, горячую, страстную. В шнуровке это невозможно. Теперь мне свободнее, и я могу дать волю воображению, - писать стрелою самого Купидона. Героиня моя сидит, опустивши голову на руку. Присядьте, милая Валерия, как будто вы думаете об отсутствующем друге. Да, да, так, прекрасно, верно натуре. .. однако я забыла: тут входит паж. Не шевелитесь, я позвоню.
   Лионель явился в ту же минуту.
   - Лионель! Ты разыграешь роль пажа.
   - Некогда мне играть, миледи; я в самом деле паж. Надо идти ножи точить.
   - Теперь не до ножей. Слушай: ты прислан к девушке, которая сидит, погруженная в сладкие мечты. Ты входишь незаметно - ты поражен ее красотою - ты прислонился к дереву в небрежной, грациозной позе и устремил глаза на ее прелестное лицо. Прислонись к двери, я опишу эту сцену.
   Я невольно улыбнулась бестолковой сцене, когда Лионель, всклокочивши свои волосы и поднявши воротник рубашки, стал в указанную позицию и сказал мне:
   - Теперь посмотрим, мисс Валерия, кто из нас лучше сыграет свою роль. Я думаю, вы скорее устанете сидеть, нежели я смотреть на вас.
   - Превосходно, Лионель! Именно вот эту позу и хотела я изобразить, - сказала леди Р**, с яростью царапая по бумаге пером. - Взгляд твой очень естествен, верен натуре. - Кимон и Ифигения, - превосходная картина! Не шевелитесь, ради Бога! Только десять минут!
   Я взглянула на Лионеля; он сделал страшную гримасу. Мне не очень нравилось разыгрывать сцену с слугою, но Лионель не походил на других слуг. Через десять минут представление кончилось. Лионель ушел чистить ножи, а я взяла книгу и, видя, как радует леди Р** удавшееся, по ее словам, описание, не сожалела, что исполнила ее желание.
   Однажды утром, во время отсутствия леди Р**, я вступила в разговор с Лионелем и спросила его, почему он воспитан лучше, нежели большая часть слуг?
   - Я сам себе нередко задаю этот вопрос, - отвечал он. - Самое раннее воспоминание мое - школа: нас было, помню, человек двадцать, мал мала меньше, и ходили мы попарно в приготовительную школу к девицам Виггинс. В школе никто меня не навещал; другие говорили о своих родителях, - мне не о ком было говорить; другие уходили по праздникам домой и приносили с собой оттуда пряники и игрушки; я проводил праздники, роясь в песке и всего раза два или три в сутки открывая мой одинокий рот. Во время вакансий я имел много досуга на размышления и, подросши несколько, подумал, что ведь и у меня не хуже других были, вероятно, родители. Я начал расспрашивать об этом; но вопросы мои нашли наглыми, я получил строгий выговор, и уста мои сомкнулись.
   Наконец, я стал уже слишком велик для школы; старые девицы не могли со мною сладить, и, кажется, по их приглашению, оказала мне честь своим посещением одна старая ключница, женщина лет пятидесяти, которой я прежде никогда не видал. Я рискнул предложить ей те же вопросы, и она отвечала, что у меня нет ни отца, ни матери, что они давно умерли, и что я воспитываюсь по милости одной знатной леди, у которой она служила, и которая возьмет меня, может статься, к себе или вообще что-нибудь для меня да сделает. Года четыре тому назад (мне было тогда, говорят, двенадцать лет, но, мне кажется, я старше) за мною прислала леди Р**. Меня нарядили в чалму и красную куртку и посадили на пол, сказавши мне, что я паж. Я только бегал на посылках и читал книги: это мне нравилось; от чтения я был без ума. Сначала леди Р** заботилась обо мне; но с течением времени я как-то падал все ниже и ниже и мало-помалу перешел из гостиной в кухню.
   Костюм мой не был возобновлен. Сначала я ходил в простом платье и состоял под начальством камердинера; года два тому назад его отпустили, и я изъявил желание сам исправлять его должность. Теперь я получаю большое жалованье. Вот все, что я о себе знаю; но леди Р** знает, кажется, больше. Впрочем, старая ключница говорила, может быть, и правду, что я сын ее любимых служителей и обязан ей воспитанием: вы сами знаете, какие бывают у нее странности.
   - Как ваше другое имя, Лионель?
   - Говорят, Бедингфильд.
   - Говорили вы когда-нибудь леди Р** о ваших родителях?
   - Говорил; но она отвечала, что они служили у сэра Ричарда, а не у нее (сэр Ричард, это баронет, покойный отец ее), и что она знает о них только то, что отец мой был при нем управляющим или дворецким, и что баронет завещал ей обо мне позаботиться. Она не желала, кажется, распространяться об этом предмете и, давши этот ответ, поспешила услать меня за чем-то. С тех пор, однако же, я кое-что открыл. .. Звонят! Это она!
   И он исчез.
   Вскоре после возвращения леди Р** доложили о приезде мадам Жиронак. Я вышла к ней в столовую, и она сказала мне, что принесла показать леди Р** свои восковые цветы. Я пошла спросить леди Р**, не хочет
   ли она взглянуть на них, и леди приказала просить ее к себе. Цветы были, действительно, прекрасны. Леди Р** пришла в восторг и купила некоторые из них. Потом я сошла с мадам Жиронак опять вниз и долго с нею беседовала.
   - Не нравится нам с моим мужем ваше положение, - сказала она. - Знаете ли что, мадмуазель де Шатонеф? Вам не мешало бы выучиться делать из воска цветы. Я буду учить вас даром; я открою вам даже то, чего не открывала никому из моих учениц: именно, способ приготовления воска и много других маленьких секретов, которые стоит узнать.
   - Я очень бы рада выучиться этому искусству, - отвечала я, - только я могу вам платить за уроки, а иначе не согласна быть вашей ученицей.
   - Хорошо, хорошо, не будем об этом спорить. Знаю, принимать одолжение никому неприятно, а вам и подавно; но учиться вы должны; так сделаем условие.
   Мы условились, и в продолжение всего времени, которое я пробыла у леди Р**, я занималась этим искусством так прилежно, что под руководством мадам Жиронак сделалась такою же художницей, как она. Она уверяла даже, что я ее превзошла, потому что у меня больше вкуса. Но возвратимся к моему рассказу.
   Простившись с мадам Жиронак, я пришла к леди Р** и застала ее сидящею перед столом и рассматривающею купленные ею цветы.
   - Вы не знаете, Валерия, - сказала она, - как одолжили вы меня этими цветами! Что за прекрасное, благородное занятие для героини! Моя героиня будет жить этим искусством. Я дошла в моем романе как раз до той минуты, когда героиня находится в стесненных обстоятельствах и не знает, чем ей жить; теперь, благодаря вам, вопрос этот разрешен как нельзя лучше.
   Недели через две леди Р** сказала в заключение другого разговора:
   - У меня есть для вас сюрприз, Валерия. Зима приходит к концу, и, что еще важнее, третий том мой будет готов недели через две. Сегодня ночью я напрасно призывала Морфея, и мне пришла в голову мысль. Вы знаете, я хотела отправиться на осень в Брайтон, но сегодня ночью мне пришло в голову уехать на твердую землю, в la belle France, не знаю только куда: в Гавр, в Диепп или в Париж? Что вы на это скажете? Я предполагаю совершить сентиментальное путешествие. Мы будем искать приключений, поедем, как Целия и Розамунда. Я с красивой короткой шпагой, в костюме юноши. Подурачимся, Валерия? А? Как вы думаете?
   Я не знала, что ей отвечать. Затея леди Р** была уж чересчур странна. Из того, что я слышала о приключениях леди Р** в Италии, я могла заключить, что она, подобно многим другим, считает себя вправе вести себя на чужбине, как ей вздумается, а я нисколько не желала быть в ее свите.
   - Я знаю мое отечество очень хорошо, - отвечала я, - и уверяю вас, что нет страны неудобнее для маскарада. Мы испытаем слишком много неприятностей, путешествуя одни, и путешествие выйдет вовсе не сентиментальное. Лионель поедет с вами?
   - Не знаю, право; впрочем, ему не мешало бы выучиться по-французски. Я думаю, возьму его с собою. Он проворный мальчик.
   - Да. Откуда вы его достали?
   - Он сын. .. одного фермера или чего-то в этом роде, - сказала леди Р**, краснея. - Отец его жил в имении моего отца; но его самого поручил мне, умирая, сэр Ричард.
   - Поручил как слугу? - спросила я. - Он, мне кажется, слишком хорош для такой должности.
   - Я дала ему воспитание, Валерия. Отец поручил мне его не как слугу, а просто завещал мне о нем позаботиться. Когда-нибудь, может статься, я буду в состоянии сделать для него и больше. Сегодня мы едем на бал к леди Г**. Вы знаете? Бал будет самый блестящий. Она дает только один вечер в год, но всегда с отличным вкусом. Боже мой, как уже поздно! А мне еще надо сделать столько визитов!
   - Меня прошу вас извинить. Я обещала взять урок у мадам Жиронак.
   - Что ж делать! Примусь за скучное дело одна. Может ли быть что-нибудь глупее? Разумная, бессмертная душа развозит визитные карточки!
   Бал у леди Г** был, действительно, великолепный. Я танцевала. Молодые аристократы, конечно, не считали меня достойною пройти с ними по пути жизни, но проскользнуть со мною в вальсе по паркету были очень не прочь, потому что к имени моему не было прицеплено название гувернантки. В Лондоне никто меня не знал, и я не занимала там этой должности. Мы сидели рядом с леди Р**. Через несколько минут она вскочила и поспешила, - куда и зачем, не знаю, - только место ее тотчас же заняла леди М**, бывавшая с дочерьми своими в числе гостей у леди Батерст.
   - Забыли вы меня, мадмуазель де Шатонеф? - спросила она, протягивая мне руку.
   - Нет; очень рада вас видеть. Здоровы ли ваши дочери?
   - Благодарю вас; вечером они довольно свежи, но по утрам все что-то бле

Другие авторы
  • Мансуров Александр Михайлович
  • Хованский Григорий Александрович
  • Бахтин М.М.
  • Гофман Эрнст Теодор Амадей
  • Брянчанинов Анатолий Александрович
  • Семенов Петр Николаевич
  • Литвинова Елизавета Федоровна
  • Лисянский Юрий Фёдорович
  • Измайлов Владимир Васильевич
  • Малышкин Александр Георгиевич
  • Другие произведения
  • Катков Михаил Никифорович - Из полемики с Герценом "Свободный артист воображает себя представителем русского народа"
  • Модзалевский Борис Львович - Библиотека А. С. Пушкина
  • Якубович Петр Филиппович - Бодлер, его жизнь и поэзия
  • Горький Максим - Разрушение личности
  • Наумов Николай Иванович - Наумов Н. И.: Биобиблиографическая справка
  • Грамматин Николай Федорович - Осень
  • Плавт - Два Менехма
  • Скворцов Иван Васильевич - Скворцов И. В.: Биографическая справка
  • Толстой Алексей Константинович - Артемий Семенович Бервенковский
  • Вейнберг Петр Исаевич - Стихотворения
  • Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (24.11.2012)
    Просмотров: 358 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа