Марриет Фредерик - Валерия

нин, а для семейных уз сердце всегда остается свежо. Без того мы превратились бы в животных. Свет сушит сердце, как зной солнца сушит растение; но в тени семейной жизни, оно свежеет и расцветает снова.

   Я сказала, что Адель Шабо доставила мне уроки музыки в женском пансионе в Кенсингтоне. Этот пансион был то, что называется высшим училищем, но, судя по тому, что я узнала от Адели, он был ничем не лучше других школ. Впрочем, он имел репутацию, и этого было довольно.

   Однажды содержательница его, мистрисс Брадшау, известила меня, что будет новая ученица, и когда она приехала, я увидела перед собою Каролину, племянницу леди Батерст.

   - Валерия! - воскликнула она, бросаясь ко мне на шею.

   - Каролина! Кто бы мог ожидать! Как вы сюда попали?

   - Расскажу вам когда-нибудь, - отвечала Каролина, не желая говорить о своем семействе в присутствии вошедшей с нею классной дамы.

   - Леди Батерст здорова? - спросила я.

   - Здорова.

   - Нам пора, однако же, приняться за дело. Мне время дорого, - сказала я. - Садитесь. Я послушаю, много ли вы успели с тех пор, как я с вами рассталась.

   Классная дама вышла из комнаты, и Каролина, сыгравши несколько пассажей, остановилась и сказала:

   - Я не могу играть, не поговоривши прежде с вами о своих делах. Вы спрашиваете, как я сюда попала? По собственному желанию; я настояла на этом. Дома жить для меня стало невыносимо. У меня были сотни гувернанток, но ни одна не могла снести своего унижения. Наконец, мне удалось ускользнуть в пансион. Я не должна бы говорить дурно о родителях, но вам я обязана сказать правду, которой не сказала бы другим; так не сердитесь же на меня, Валерия.

   - Жаль, жаль, Каролина. Судя по тому, что видела я, пробывши в доме ваших родителей полчаса, вы рассказываете, конечно, истину.

   - Не тяжело ли это, Валерия? - спросила Каролина, поднося к глазам платок. - Я не ропщу, я только жалею, что родители мои не похожи на тетушку Батерст.

   - Согласна, но ведь действительности не изменишь, и надо пользоваться ею, сколько можно. Вы должны прощать вашим родителям по мере сил и обращаться с ними почтительно из чувства долга.

   - Я знаю это, и всегда так и поступала, - отвечала Каролина. - Тетушку Батерст я видела редко с тех пор, как вы отвезли меня к отцу; дело пошло было на мировую, но тетушка узнала, что ее обвиняют в том, что она дала мне дурное воспитание, и это рассердило ее до такой степени, что они разошлись, кажется, навсегда. О, как мне хотелось переехать опять к тетушке! Однако же, Валерия, я не знаю, отчего вы ее оставили.

   - Оттого, что мне нечего было у нее делать после вашего отъезда, а быть ей в тягость я не хотела. Я предпочла зарабатывать деньги собственными трудами, и этой решимости я обязана удовольствием видеть вас снова.

   - Ах, Валерия, я полюбила вас еще сильнее, когда мы расстались.

   - Это всегда так бывает, - отвечала я. - Попробуемте вот эту сонату. Говорить нам будет еще время; мы будем видеться два раза в неделю.

   Каролина сыграла сонату, потом опустила руки и сказала:

   - Знаете ли, какая мечта побудила меня, между прочим, переселиться сюда? У нас, в Гретна-Грин, я уверена, мне никогда не дождаться жениха. Если я найду джентльмена по моему вкусу, так убегу из пансиона не в Гретна-Грин, а прямо к тетушке Батерст. Хотите вы мне помочь, Валерия? Это для меня единственное средство составить себе счастье.

   - Прекрасное признание для восемнадцатилетней девушки! - отвечала я. - А вопрос ваш еще лучше, если подумать, что вы предлагаете его своей бывшей гувернантке. Нет, вы не рассчитывайте на мою помощь, а лучше считайте все это, как сами выразились, мечтою, сном.

   - Что же, сны иногда сбываются, - возразила Каролина, смеясь. - Мне нужен только человек с душою и именем. Денег, вы знаете, у меня довольно.

   - Но люди с душою и именем не шатаются вокруг пансионов, высматривая богатых наследниц.

   - Знаю; потому-то я и просила вас помочь мне. Во всяком случае я до тех пор не оставлю пансиона, пока не выйду замуж, хоть бы пришлось прожить здесь до двадцати пяти лет.

   - Урок ваш кончен, Каролина. Подите, пришлите ко мне другую ученицу. Очередь за мисс Гревс.

   Вскоре после того я получила письмо от Лионеля, в котором он известил меня, что намерен недели на две приехать в Англию, и спрашивал, не сделаю ли я ему каких поручений в Париже. Кроме того, он писал, что получил очень любезное письмо от дяди своего, баронета, который имел свидание с мистером Сельвином и признал его, Лионеля, своим племянником. Это доставило мне много удовольствия. Я отвечала, что буду рада его видеть, но поручений не могу ему дать никаких, не имея лишних денег. На поклон мадам д'Альбре, пересланный мне в письме Лионеля, я ответила тем же. Зарабатывая хлеб собственными трудами, я чувствовала, что с каждым днем изменяюсь к лучшему. Гордость моя утихла или, другими словами, ее заменила гордость лучшего свойства. Чувства мои к мадам д'Альбре, леди Батерст и леди М** изменились; я могла простить им. Я уже не видела оскорблений там, где их, может статься, не было. Все являлось мне в розовом свете.

   - Знаете ли, Валерия, - сказала мне однажды мадам Жиронак, - познакомившись с вами в первый раз, я никак не предполагала в вас столько ума. Муж мой и все мужчины говорят, что вы далеко выше всех известных им женщин.

   - Я была несчастлива, Аннета, когда с вами познакомилась. Теперь я счастлива, и потому весела.

   - И, вероятно, ненавидите мужчин меньше прежнего?

   - Я не ненавижу никого.

   - Да, и выйдите скоро замуж. Припомните мои слова.

   - А я вам говорю, что нет.

   - Хорошо, увидим.

   Каролине было неловко в пансионских стенах, и она очень желала выезжать со мною. Когда настали праздники, и ученицы разъехались по домам, я сказала об этом мистрисс Брадшау, и она, зная мои прежние отношения к Каролине, отпустила ее со мною. Вскоре потом мистрисс Брадшау получила приглашение провести три недели у своих знакомых, и я предложила оставить Каролину на все это время у меня, на что и получила ее согласие.

   Через несколько дней после того, как Каролина переселилась на временное жительство к мадам Жиронак, приехал Лионель. Я никак не могла предполагать, чтобы можно было в такое короткое время измениться до такой степени. Он привез мне письмо от мадам д'Альбре, в котором она просила меня принять присланные через него подарки в знак нашего полного примирения. Подарки были прекрасные и дорогие; первою мыслью моею было возвратить их, но, поговорив об этом с Лионелем, я отменила это намерение. Когда Лионель ушел, давши слово возвратиться к обеду, Каролина спросила, кто это такой. Я отвечала, что это мистер Лионель Демпстер, племянник леди Р**; но разговор был прерван приходом молодого мистера Сельвина, явившегося пригласить меня к отцу, в Кью. Я отказалась, ссылаясь на присутствие Каролины. Мистер Сельвин просидел у меня несколько времени и, уходя, спросил, не хочу ли я поехать на митинг в Horticultural Garden. Он предложил мне два билета, и я согласилась. Он прибавил, что отец его заедет за мною, и что там же будут мать его и сестры.

   - Кто такой мистер Сельвин? - спросила Каролина, когда он ушел.

   Я сказала ей.

   - Прекрасно, - продолжала она. - Сегодня я видела двух милых молодых людей. Не знаю, кто из них лучше, но мистер Сельвин на вид как-то мужественнее.

   - Я тоже это нахожу, - отвечала я, - мистеру Сельвину двадцать четыре года, а мистер Демпстер, я думаю, моложе вас.

   - Мне показался он старше. А не поедем ли мы, мисс Валерия, в Национальную Галлерею?

   - Пожалуй, когда мосье Жиронак приедет проводить нас. Наденемте шляпки; он сию минуту воротится.

   - О, какое счастье, Валерия, что я переехала к мистрисс Брадшау и встретила вас! А вот и мосье Жиронак.

   Каролина ошиблась. То постучала Адель Шабо, о которой я уже говорила. Адель Шабо была очень хороша собой: настоящая француженка, и одевалась с большим вкусом. Она учила французскому языку у мисс Брадшау. Ей было уже двадцать пять лет, но ей нельзя было дать больше восемнадцати. На вид серьезная, она была очень резва и весела. Я не видела в ней ничего дурного, но все-таки думала, что Каролина, которую надо сдерживать, не извлечет особенной пользы из ее знакомства. Однако же, как это обыкновенно случается, чем больше старалась я отдалять их друг от друга, тем больше они сближались. Адель происходила из хорошей фамилии; отец ее был убит на Монмартре, когда союзники вступали в Париж после ватерлооского сражения. Семейство у него было большое, денег мало, и Адель поступила в гувернантки сперва в Париже, а потом сделалась учительницей в Кенсингтоне. Она очень хорошо говорила по-английски.

   - А я думала, что вы в Брайтоне, - сказала ей Каролина.

   - Была вчера, а сегодня здесь; я приехала к вам обедать, - отвечала Адель, снимая шаль и шляпку и приглаживая перед зеркалом волосы. - Мадам Жиронак дома?

   - Нет, - отвечала я, - пошла давать уроки делать цветы.

   - Она, как пчела, вечно около цветов. А мосье Жиронак?

   - Тоже ушел на урок.

   - И он, как ветер, вечно дует час на флейте, час на рожке, час на гобое; а воротится домой, - начинается буря с женою, разумеется Ю l'amiable. Знаете ли вы, Каролина, со мною случилось в Брайтоне приключение: какой-то молодой джентльмен принял меня за вас.

   - Как это могло случиться? - спросила Каролина.

   - Он хотел узнать, кто я, а я не хотела сказать. Он спрашивал у служанки дома, где я остановилась, и вероятно подкупил ее. На другой день она пришла попросить у меня мою визитную карточку, затем, говорит, чтобы хозяйка могла записать мое имя в книге без ошибки. Я знала, что хозяйка ее не присылала, потому что я сама записала в книгу мое имя, по ее просьбе, три дня тому назад. Я догадалась, что мое имя нужно джентльмену, который всюду меня преследовал, и отдала служанке вашу карточку, которая случайно попала мне под руку. На другой день, в книжной лавке, джентльмен обратился ко мне, называя меня вашим именем; я отвечала, что это не мое имя, и просила его оставить разговор. Вчера, уезжая из Брайтона, я заметила, что служанка списывает адресы с моих шкатулок и ящиков; а они были адресованы на ваше имя, к мистрисс Брадшау.

   - Вы поступили очень неблагоразумно, - сказала я, - вы можете сильно компрометировать Каролину.

   - Не бойтесь, Валерия. Я вела себя так скромно, что это никому не повредит.

   - Я и не говорю ничего против этого, но все-таки вы должны согласиться, что поступили неблагоразумно.

   - Согласна, но ведь не всякая же так рассудительна, как вы. Во всяком случае, встретивши опять этого джентльмена, я могу распутать, что напутала; только вряд ли это случится.

   - А к нам, - сказала Каролина, - приходили двое молодых людей, и один из них у нас обедает.

   - В самом деле? А я не одета. Но делать нечего, не могу же я ехать к мистрисс Брадшау переодеться.

   - Очень красивый молодой человек, не правда ли, Валерия?

   - Да, и очень богатый.

   - Это досадно, - заметила Адель. - Переодеться я никак не успею.

   - Полноте, - сказала Каролина, - вы знаете, что такой туалет идет вам гораздо лучше вечернего костюма. Не отрицайте этого.

   - Я ничего не отрицаю и не утверждаю, - отвечала, смеясь, Адель, - исключая того, что я женщина. Делайте из этого какие хотите выводы, мне все равно.

   Обед был очень веселый. Адель беспрестанно задевала Лионеля, но напрасно. Он не обращал внимания ни на кого, кроме меня. Между прочим, он шепнул мне:

   - Мне не странно сидеть за столом с другими, но возле вас я чувствую, что мне как-то неловко. Старая привычка много значит. Я готов вскочить и переменить вашу тарелку.

   - Я очень рада, Лионель, что вы заняли в обществе место, принадлежащее вам по рождению. Скоро вы будете сидеть за столом с лицами позначительнее Валерии де Шатонеф.

   - Но не с теми, кого бы я уважал больше вас, - сказал он.

   За обедом я сказала о приглашении мистера Сельвина и прибавила, что и мадам Жиронак как любительнице цветов не мешало бы поехать на митинг.

   - Нет, - отвечала она, - я останусь дома зарабатывать деньги.

   - Madame! - воскликнул муж ее, притворяясь рассерженным и ударивши по столу кулаком, так что все рюмки заплясали. - Вы этого не сделаете. Я не потерплю, чтобы вы вечно шли наперекор моей воле. Вы не останетесь дома зарабатывать деньги. Вы поедете мотать их. Да, сударыня, я требую повиновения, - вы поедете, и я приглашаю мистера Лионеля и мадмуазель де Шабо поехать с нами и быть свидетелями, что я глава в семействе. Молчите, сопротивление будет напрасно.

   - Варвар! - возразила мадам Жиронак. - Так я насильно должна ехать на праздник? Жестокий человек, вы терзаете меня! Но, делать нечего, покоряюсь судьбе моей. Пожалейте меня, друзья мои; вы не знаете, что это за чудовище.

   - Я доволен вашим послушанием и позволяю вам поцеловать меня.

   Мадам Жиронак была в восторге от мысли, что поедет на праздник, и осыпала мужа своего поцелуями. Адель и Лионель приняли приглашение Жиронака, и дело было устроено.

   Настал день праздника. Утро было прелестное. Мы были уже все одеты, и карета Жиронака подана, когда приехал в своем экипаже мистер Сельвин. Я представила ему Каролину; она была превосходно одета и очень хороша собою. Мистер Сельвин говорил мне когда-то, что он знаком с леди Батерст; он очень был рад познакомиться и с Каролиной, но никак не мог догадаться, как она очутилась здесь. При ней он, разумеется, об этом не спрашивал.

   При входе в сад мы встретили молодого Сельвина, который ждал нас, чтобы проводить к матери и сестрам, приехавшим сюда прямо из Кью. Через полчаса подоспел и Жиронак с женою, Аделью и Лионелем. Мистер Сельвин крепко пожал ему руку и представил его своему семейству; я же представила ему Жиронаков и Адель

   Шабо; она никогда не была так хороша, как в этот день. Все проходящие на нее заглядывались. Мы стояли все вместе, как вдруг между нами явилась леди Батерст.

   - Каролина! - воскликнула она. - И вы здесь! - прибавила она, обращаясь ко мне.

   Каролина бросилась ее целовать.

   - Вы помните, тетушка, мистера Сельвина?

   - Кажется, - сказала леди Батерст, отвечая на его поклон. - Эта встреча ужасно меня озадачила.

   - Пойдемте со мною, тетушка, я все вам расскажу.

   Они сели на скамье в некотором расстоянии и начали разговаривать. Через несколько минут леди Батерст встала и подошла к нам, держа Каролину под руку.

   Сперва она поблагодарила мистера Сельвина за то, что он привез ее племянницу на праздник, а потом обратилась ко мне, и, подавая мне руку, сказала не без волнения:

   - Валерия! Надеюсь, что мы с вами друзья. Мы не поняли друг друга.

   Гнев мой уже давно прошел, и я пожала ее руку. Она отвела меня в сторону и сказала:

   - Я должна просить у вас извинения, Валерия, я не. ..

   - Нет, нет, - прервала я ее, - я была слишком горда.

   - У вас доброе сердце, Валерия; не будем же об этом говорить. Познакомьте меня с вашими.

   Я представила ее. Леди Батерст была очень любезна со всеми, но больше всех понравилась ей Адель Шабо, с которой она и вступила в разговор. Адель, конечно, нельзя было принять по наружности за учительницу французского языка. В ней было что-то аристократическое.

   В это время какой-то хорошо одетый человек поклонился, как мне показалось, леди Батерст и прошел дальше. Адель Шабо покраснела, как будто он ей знаком, но на поклон его не отвечала.

   - Знаете, кто это такой, мадмуазель Шабо? - спросила Каролина. - Мне показалось, что он кланяется вам, а не тетушке.

   - Я видела его когда-то, но не помню, как его зовут, - ответила Адель довольно равнодушно.

   - Я могу вам это сказать, - сказала леди Батерст. - Это полковник Джервис, человек очень образованный, но не в моем вкусе; я не хочу сказать о нем ничего дурного, а только он, говорят, уж слишком светский человек.

   - Что, он хорошей фамилии? - спросила Адель.

   - О да. Однако мне пора; прощайте. Вон идут мои спутники. Каролина, я заеду к вам завтра в три часа, и мы устроим наши дела.

   Леди Батерст простилась со всем обществом и сказала мне: au revoir, Валерия.

   Вскоре затем мы согласились ехать домой. Мистер Сельвин должен был поспешить в Кью, и я не хотела ехать в его коляске с Каролиною в Лондон; мы все уселись в экипаж Жиронака и уехали.

   Я была очень рада встрече и примирению с леди Батерст, за себя и за Каролину, которая хоть и говорила, что хочет писать к тетушке, но беспрестанно откладывала исполнение этого намерения по неизвестным причинам. Случай свел их теперь, и я надеялась, что леди Батерст будет за нею присматривать.

   Вечером я заметила, что Адель и Каролина долго разговаривали вполголоса. Я догадывалась, что предметом беседы был джентльмен, появление которого вызвало румянец на лице Адели. Леди Батерст приехала к нам на следующий день и выслушала от меня и Каролины подробный рассказ обо всем, случившемся с нами с тех пор, как мы с нею расстались. Она сказала, что так как Каролина отдана в пансион отцом, то она не имеет никакого права взять ее оттуда, но будет посещать ее как можно чаще. Она поздравила меня с независимым положением, сказала, что надеется на продолжение нашей дружбы, и просила посещать ее в свободное время. Так как впереди было еще три недели праздников, то она просила нас погостить у нее на даче, на берегу Темзы.

   Родители Каролины жили в это время в Брайтоне и задавали там веселые пиры. Леди Батерст обещала прислать за нами на другой день экипаж и уехала.

   На следующий день мы отправились в Ричмонд и провели там больше двух недель. Я была счастлива; я как будто вновь переживала прошедшее время, и мне стало жаль, когда срок нашего пребывания в этом месте кончился.

   Не успели мы возвратиться из Ричмонда, как нас с Каролиной пригласили в Кью дня на два или на три.

   Мы согласились и были уже готовы к отъезду, когда явилась Адель и изъявила желание поговорить со мною наедине.

   - Я знаю, Валерия, - сказала она, когда мы вошли с нею ко мне в комнату, - вы считаете меня ветреною девочкою, да может быть вы и правы; однако же, оказывается, что я еще не так ветрена, как сама о себе думала; теперь я в критическом положении и пришла просить у вас совета, - совета против моих собственных чувств, потому что, скажу вам откровенно, я ужасно влюблена и, кроме того, сильно желаю избавиться от необходимости давать уроки. Мне представляется случай, а воспользоваться им все еще как-то страшно, и вот я пришла к вам, благоразумной и осторожной, в полной уверенности, что вы выслушаете мою историю и скажете мне, как должна я, по вашему мнению, поступить. Вы помните, я рассказывала вам, как преследовал меня в Брайтоне какой-то джентльмен, и как я, шутки ради, выдала себя за Каролину Стенгоп. Я не думала встретить его когда-нибудь опять, но через три дня по возвращении из Брайтона таки встретила. Служанка дома, в котором я жила, очевидно, доставила ему мой адрес, он отправился вслед за мною и подошел ко мне, когда я шла домой. Он сказал мне, что не мог сомкнуть глаз со времени нашей первой встречи и влюблен в меня честным образом. Я отвечала ему, что он ошибается, принимая меня за Каролину Стенгоп; что меня зовут Адель Шабо, и что, зная это, он переменит, вероятно, свои чувства. Он, разумеется, начал это оспаривать и попросил позволения прийти ко мне; я отказала, и тем кончилось наше первое свидание.

   Потом я не видела его до тех пор, пока он не прошел мимо нас в саду, когда я разговаривала с леди Батерст. Он сказал мне, что служит в армии, но не назвал себя по имени. Вы помните, что говорила о нем леди Батерст? С тех пор, как вы уехали в Ричмонд, он каждый день старался где-нибудь меня видеть, и я должна сознаться, что я с каждым днем находила все больше и больше удовольствия с ним видеться. Встретившись с ним в первый раз после гулянья в саду, я сказала, что он, вероятно, все еще считает меня за Каролину Стенгоп, тем более что видел меня с ее теткой, но что я Адель Шабо, бедная девушка, а не богатая наследница. Он отвечал, что знакомство с леди Батерст уже ручается за всякую женщину, и что он и не думал справляться о моем состоянии, потому что ищет моей руки, а не приданого. С тех пор я виделась с ним почти каждый день. Он сказал мне свое имя и сделал предложение, несмотря на мои уверения, что я Адель Шабо, а не Каролина Стенгоп. Знаю только одно: что я сильно к нему привязалась, и если не выйду за него замуж, так буду несчастна. И она залилась слезами.

   - О чем же печалиться, Адель? - сказала я. - Вы его любите, он вам предлагает свою руку, - и мой совет прост: выходите за него.

   - Да, - отвечала Адель, - если бы все было так, как кажется. Несмотря на его уверения, что он любит меня как Адель Шабо, я уверена, что он считает меня за Каролину Стенгоп. Может быть, он вообразил себе, что я романическая девушка, которой непременно хочется, чтобы на ней женились pour ses beaux yeux, и потому скрывает, что она наследница богатого имения. Вследствие этого он притворяется, может быть, что верит моей бедности. Вот в этом-то и вся задача, Валерия. Если он женится и узнает потом, что обманулся, не будет ли это ему досадно? Не разлюбит ли он меня? Не будет ли он винить меня за собственную ошибку, как это часто случается? Это убьет меня, потому что я люблю его, люблю всею душою. Но может быть, я и ошибаюсь; может быть, он действительно любит Адель Шабо, и если я ему откажу, так оттолкну от себя счастье благодаря предубеждению. Что мне делать, Валерия? Скажите.

   - Тут многое зависит от его характера, Адель. Вы умеете отчасти понимать людей; скажите же, какого вы о нем мнения?

   - Не знаю. Мужчины умеют притворяться, когда дело идет о любви. Они умеют скрывать свои слабости и выказывать доблести, которых в них нет. При первой встрече я сочла его за человека гордого, почти тщеславного; но потом, когда узнала его больше, мне показалось, что я ошиблась.

   - Нет, Адель, поверьте мне, вы не ошиблись. Тогда вы не были ослеплены, как теперь. Как вы думаете, доброе у него сердце?

   - О, это верно. Я заметила это еще в Брайтоне: ребенок с запачканными руками наткнулся, на бегу, прямо на него, и пальцы отпечатались на его белых панталонах, так что он принужден был уйти домой переодеться. А между тем, вместо того, чтобы оттолкнуть ребенка, он удержал его от падения и сказал: "Лучше пусть запачкается мое платье, нежели разобьется твоя голова".

   - Да, это точно доказывает, что у него доброе сердце.

   - Так как же вы думаете, Валерия?

   - Я думаю, что вы сделали с вашей стороны все, чтобы разуверить его, если он ошибается. Больше вы ничего не могли сделать. Положим, что он все еще в заблуждении, и что досада будет следствием открытия истины. Если он самолюбив, он не даст свету заметить, что сам себя обманул. Если у него доброе сердце, он не долго будет досадовать. Но, Адель, многое зависит и от вас. Вы должны будете воздержаться от всяких жалоб и всеми силами стараться примирить его с разочарованием. Если вы поведете дело умно, вам, вероятно, удастся; да, если у него не злое сердце, вам непременно удастся. Вы знаете себя лучше; решайте же сами.

   - Я чувствую, глубоко чувствую, что буду в силах его утешить; я заставлю его любить меня, Валерия. Я решилась.

   - А когда женщина действительно на это решается, то всегда успевает. Впрочем, ведь мы только предположили, что он обманывается; а может быть это и не так: вас можно полюбить и без приданого. Сначала, может статься, он преследовал вас как богатую невесту, а потом увидел, что если вы и не богаты, так хороши собою, - и не мог устоять. Тайны людского сердца известны только одному Богу. Вы вели себя честно, и никто не может осудить вас, если вы решитесь испытать свое счастье.

   - Благодарю вас, Валерия. Вы сняли тяжелое бремя с моей души. Рискну.

   - Делайте что хотите, Адель; надеюсь, что вам удастся. Что касается до меня, так я и для первого в мире мужчины не сделаю лишнего шага. Как друзья они все хороши, как советники тоже иногда полезны; но выйти замуж - это дело совсем другое. О чем вы это так серьезно толковали в углу с Каролиной?

   - Я скажу вам правду; мы говорили о любви и замужестве, да еще о мистере Сельвине, занявшем, кажется, почетное место в мнении Каролины.

   - Мне пора, однако же, идти. Если вам опять понадобится мой совет, я к вашим услугам.

   На следующий день Лионель пришел проститься перед отъездом в Париж. Покамест мы гостили у леди Батерст, он съездил повидаться с дядей, который принял его очень ласково. Я написала к мадам д'Альбре письмо, в котором благодарила ее за присланные подарки, и вручила Лионелю коробочку с восковыми цветами моей работы, которые просила ее принять на память от меня. В назначенный час приехал экипаж мистера Сельвина, и мы отправились в Кью.

   Сказанное мне Аделью о разговоре ее с Каролиной заставило меня делать наблюдения, и во время пребывания нашего у мистера Сельвина я убедилась, что Каролина и молодой Сельвин чувствуют друг к другу привязанность. Я не сделала на это никакого замечания, но думала о них на обратном пути в город.

   Что касается до Каролины, я не знала, ободрят ли ее чувства или нет. Чарльз Сельвин был джентльмен, человек красивый и даровитый. Все члены его семейства были люди прекрасные, и сам он отличался сердечною добротою. Каролина, в пансионе, в ее лета, не могла не соскучиться. Можно было, следовательно, предполагать, что она убежит при первом удобном случае, - и будет несчастна: сделается добычею какого-нибудь искателя приключений или соединит судьбу свою с каким-нибудь беспечным юношей.

   Не лучше ли всего было выйти замуж за Сельвина? Конечно. Но отец и мать, мечтающие только о графах и герцогах, разумеется, не дадут своего согласия. Не сказать ли об этом леди Батерст? Но она не захочет мешаться в это дело. Сказать отцу мистера Сельвина? Нет. Свадьба не может устроиться иначе, как посредством похищения, а старик на это не согласится. Я решила предоставить это дело на волю судьбы. Я хотела занять Каролину и отклонить ее от более важной ошибки. Она сидела в таком же раздумье, как и я, и мы не произнесли ни слова, пока нас не пробудил стук колес о мостовую.

   - Как вы задумались, Каролина, - сказала я.

   - А вы, Валерия?

   - Я тоже думала. Разумеется, если не с кем разговаривать, так занимаешься собственными мыслями.

   - А скажете вы, о чем вы думали?

   - Да; с тем условием, чтобы и вы сказали.

   - Хорошо.

   - Я думала о молодом человеке.

   - Я тоже.

   - Он очень хорош собою.

   - Мой тоже.

   - Но я не влюблена в него.

   - На это не знаю, что вам отвечать. Я не знаю, о ком вы думали.

   - Да вы говорите о своем. Я повторяю вам, что я в него не влюблена; а думала я о Чарльзе Сельвине.

   - И я думала о нем.

   - И также в него не влюблены? - спросила я, глядя ей прямо в глаза.

   Она покраснела и отвечала:

   - Мне он очень нравится, но вспомните, что я с ним знакома очень недавно.

   - Благоразумный ответ. Вот мы и дома. Мадам Жиронак кланяется нам в окно.

   На другой день Каролина возвратилась к мистрисс Брадшау, и я не видела ее до самой пятницы, когда приехала дать ей урок. Каролина встретила меня на пороге.

   - О, Валерия, мне надо поговорить с вами о многом. Во-первых, у нас в пансионе ужасная тревога: Адель Шабо исчезла, неизвестно как и куда. Горничная рассказала, что несколько раз видела ее с каким-то высоким молодым человеком, и мистрисс Брадшау думает, что бегство Адели погубит добрую славу ее заведения. Она истребила по крайней мере две склянки одеколона, лежит на софе и заговаривается. Мисс Фиппс думает, что она не совсем в здравом уме.

   - Вероятно, - отвечала я. - И это все?

   - Все! Бегство кажется вам пустяками! Все! Да разве это не ужасно?

   - Я рада, что вы смотрите на эти вещи с настоящей точки зрения. Это ручается мне, что вы не сделаете того же.

   - Я хотела еще сказать вам, что видела отца; он приедет сюда в октябре из Брайтона. Он говорит, что пора устроить мою судьбу, а в пансионе женихов ожидать нечего.

   - Что вы ему отвечали?

   - Что я не желаю выйти замуж; что воспитание мое еще далеко не кончено, и что я хочу учиться.

   - Ну-те?

   - На это он возразил, что не намерен дольше потворствовать моим прихотям, и что в октябре я должна буду исполнить его волю.

   - Дальше.

   - Дальше ничего. Я не отвечала, и он уехал.

   Я ушла во внутренние комнаты, Мистрисс Брадшау бросилась мне на шею, заливаясь горькими слезами.

   - О, мадмуазель де Шатонеф! Какое несчастье! Это ужасно! Я не переживу этого!

   - Что за несчастье, мистрисс Брадшау! Адель говорила мне, что один джентльмен предлагает ей свою руку, и спрашивала моего совета.

   - В самом деле?

   - Да.

   - Это дело другое. Но зачем же оставила она мой дом так странно?

   - Жених, вероятно, нашел неловким взять жену из пансиона.

   - Да, да; этого я не сообразила.

   - И что же тут такого? Ваша учительница французского языка вышла замуж! Надеюсь, это не повредит доброй славе вашего заведения?

   - Конечно, нет. Но эта новость была так неожиданна, что я решительно потерялась. Пойду, прилягу; это меня успокоит.

   Время шло. Только через три недели получила я письмо от Адели, теперь мистрисс де Джервис. Но прежде, нежели я сообщу вам его содержание, я должна сказать, что молодой мистер Сельвин пришел ко мне накануне отъезда Каролины в пансион и имел с ней длинное совещание, покамест я уходила поговорить с мадам Жиронак об одном деле. Через несколько дней он явился опять, повел сначала разговор о погоде, а потом начал расспрашивать о Каролине. Я знала, чего ему хочется, и подробно описала ему ее положение. Я прибавила, что она девушка добрая и была бы хорошею женою достойного ее человека. Он согласился со мною и ушел, думая, что выпытал у меня, что хотел.

   - Через несколько дней он явился опять, по какому-то мнимому поручению от отца, и тут я известила его, что в октябре Каролину возьмут из пансиона. Это огорчило его, по-видимому, но он не забыл достать запечатанную тетрадку нот, говоря, что Каролина забыла в Кью две пьесы и по ошибке взяла вместо них другие, принадлежащие сестре его, Мэри. Одну из них, прибавил он, отыскали, но другая где-то завалялась, и он доставит ее, как скоро она будет отыскана. Он просил меня передать эти ноты Каролине и попросить ее о доставке нот его сестре.

   - Извольте, - отвечала я - это по моей части: я учу ее музыке. Я привезу вам ноты вашей сестрицы, и вы зайдете за ними. Если меня не будет дома, вы можете получить их от мадам Жиронак.

   Он рассыпался в благодарностях и ушел.

  

   Теперь прочтемте письмо Адели.

   "Любезная Валерия!

   Жребий мой брошен, и я должна разыграть трудную роль. Я рискнула многим - счастьем всей моей будущей жизни. Расскажу вам все, что случилось со мною за это время. Вы, разумеется, знаете, когда исчезла я из пансиона. Я ушла с Джервисом, и через несколько минут к нам присоединился приятель его, которого он представил мне как майора Аргата. Мы пришли в церковь, где нас уже ждали.

   - Душа моя, - сказал он мне. - Позволение у меня в кармане; священник нас ждет, и все готово. Приятель мой и другие будут свидетелями. Вы сказали, что любите меня; докажите же, что вы говорили правду, и будьте моею женою.

   Я затрепетала. Не могла говорить. Слова замирали у меня на губах. Я взглянула на него умоляющими глазами; но сопротивление мое было только формою приличия, и я очутилась с ним перед алтарем. Отступление сделалось невозможно; я была так взволнована, что залилась слезами. Не знаю, что подумал священник о моем поведении и наряде, вовсе не подвенечном; но полковник вручил свой отпуск товарищу, а тот передал его священнику. Наконец мы подошли к алтарю; голова у меня кружилась; я почти не помнила, что говорила, но повторяла ответы, и сделалась женой. Когда обряд кончился, я хотела встать с колен, но упала, и была отведена полковником в соседнюю комнату. Через несколько времени он спросил меня, в состоянии ли я вписать свое имя в церковную книгу, и подал мне перо. Священник указал мне в книге место, и я написала: "Адель Шабо". Я вспомнила, какое впечатление могла произвести эта подпись на моего мужа, и склонила голову на руки.

   - Я велю подать ей воды, - сказал священник, выходя из комнаты. - Ей дурно.

   Когда он удалился, я слышала, как полковник заговорил с товарищем вполголоса. Вероятно, они думали, что я не в состоянии их слышать, но разговор их интересовал меня слишком сильно.

   - Да, - сказал полковник, - она подписалась, но она не знает, что делает. Поверьте мне, это так, как я вам говорил.

   Я не слышала, что отвечал ему майор, но он продолжал:

   - Тем лучше; брак выходит незаконный, и я могу заставить ее родителей принять какие мне угодно условия.

   После этого я уже не могла сомневаться. Он женился на мне в уверенности, что женился на Каролине Стенгоп, а не на Адели Шабо. Кровь похолодела у меня в жилах; я лишилась чувств и упала бы под стол, если бы они не поспешили поддержать меня. Я очнулась, когда пришел священник с водою. Муж шепнул мне, что пора ехать, и что экипаж ждет нас у дверей. Не помню, как вышла я из церкви; я опомнилась уже в экипаже и залилась слезами. Как странно, Валерия, что мы в одно и то же время так храбры и так малодушны. Поверите ли, что когда я опомнилась, зная, что муж мой обманулся, когда я увидела, что дело идет о счастье всей моей будущей жизни, я порадовалась тому, что все кончено, я не хотела бы ни за что в мире быть снова свободной. Успокоившись несколько, я рассудила, что пора действовать. Я отерла слезы, улыбнулась и сказала мужу, державшему меня за руку:

   - Я знаю, я поступила глупо, необдуманно; но я не успела опомниться.

   - Неужели вы думаете, что пылкость ваших чувств уменьшит мою любовь? - отвечал он. - Нет, нет, вы мне тем дороже, что принесли для меня жертву.

   Сообразите, Валерия, эти слова с тем, что говорил он за четверть часа насчет моих родителей. Право я готова поверить, что в человеке две души, одна дурная, а другая хорошая, и что они вечно спорят за первенство; одна стоит за этот мир, другая за будущий, и злая душа позволяет доброй иметь на нас влияние, но только с тем условием, чтобы и она не была лишена его. Полковник, например, я уверена, говорил правду и действительно любит меня, как Каролину Стенгоп, которая доставит ему, кроме того, и мирские выгоды; и злая душа не заглушает этих чувств, не мешающих удовлетворению ее желаний. Борьба начнется, когда злое начало увидит, что оно обманулось в своих надеждах, и вследствие этого захочет уничтожить побуждение доброго. Теперь он меня любит и будет любить, если разочарование не вырвет из его сердца неглубокий корень привязанности. Я должна ограждать и беречь ее, пока она не укоренится. Я сделаю все, что может сделать женщина.

   - Куда мы едем? - спросила я.

   - Миль за двадцать от Лондона, - отвечал он. - А завтра вы можете располагать временем как угодно.

   - Мне все равно где быть, лишь бы с вами, - отвечала я. - Но не откажите мне в моей первой просьбе.

   - Можете быть уверены, что не откажу.

   - Везите меня куда угодно, только не воротимся в Лондон раньше трех месяцев. Вы чувствуете, вероятно, что я имею на это причины.

   - Извольте. Три месяца мы будем жить друг для друга.

   - И не будем говорить о будущем.

   - Понимаю и исполню ваше желание. Я даже не буду вести переписки; ничто не должно вас беспокоить или тревожить.

   - На три месяца, - сказала я, протягивая ему руку.

   - Да, - отвечал он. - Сказать вам правду, я и сам имел это намерение. Надо ковать железо, покамест оно горячо, но чтобы употребить его в дело, обождать, покамест оно не простынет. Вы понимаете меня, - довольно же об этом.

   Муж мой сдержал до сих пор свое слово. Теперь мы на Комберлендских озерах. В целом мире нет, кажется, места благоприятнее для моих целей. Покой и безмолвная красота этих вод не может не отражаться на душе, а полковник, конечно, человек с душою. Я употребляю все усилия женщины, чтобы ему нравиться, и молю Бога, чтобы мне удалось утвердиться в его сердце прежде, нежели рушатся его мирские надежды. Молитесь за меня, Валерия, молитесь за любящую вас

   Это недурно, - подумала я, - но подождем развязки. Молиться за вас я буду, потому что вы достойны счастья, и никто не может быть очаровательнее вас, если вы захотите. Что влечет женщин так сильно к мужчинам? Конечно, инстинкт, потому что рассудок против этого. Что ж, пусть буду я помогать другим делать глупости, лишь бы сама их не делала.

   Так думала я, прочитавши письмо Адели.

   Через несколько дней молодой Сельвин известил меня письмом, что отец его сделан младшим судьею, и что сам он заедет ко мне завтра.

   - Да, за нотами от Каролины, - подумала я. - Она, разумеется, вручит их мне сегодня.

   Догадка моя оправдалась. Каролина принесла мне за уроком ноты и сказала:

   - Вот ноты мисс Сельвин, Валерия. Можно вас просить передать их при случае? Все равно, когда; они ей, я думаю, не очень нужны.

   И Каролина покраснела, встретившись со мною глазами. Я, чтобы наказать ее, отвечала:

   - Разумеется, не нужны. Я поеду в Кью недели через две или три и возьму их тогда с собою.

   - Но мне нужны мои ноты, - возразила Каролина, - а они остались в Кью.

   - Не ездить же мне по вашим поручениям к молодым людям. Кстати, я получила сегодня от него письмо; отец его сделался судьею.

   - Больше он ничего не писал? - сказала Каролина равнодушно.

   - Ах, я и забыла: он известил, что заедет завтра ко мне: так вот я и отдам ему ноты.

   Лицо Каролины просияло, и она удалилась. Сельвин приехал на другой день, и я отдала ему ноты. Он известил меня, что все частные и канцелярские дела отца перешли к нему, и спросил, может ли он считать себя моим законным поверенным?

   - Разумеется, - отвечала я, - только занятия учительницы музыки не много доставят вам выгод.

   - Зато много удовольствия, - сказал он. - У вас, вероятно, есть в экономии деньги?

   - Мало. К концу года наберется, может быть, фунтов пятьсот.

   - Хорошо, что вы это сказали. Случай поместить их может представиться раньше, и я об этом позабочусь.

   Он попросил позволения прочесть записку Каролины, сказал, что постарается найти остальные ее ноты и завезет их к Жиронаку дня через два, и