Миллер Орест Федорович - Основы учения первоначальных Славянофилов

  

  

  

   Одно и тоже лице произнесло эти два совершенно различныхъ отзыва объ однихъ и тѣхъ же людяхъ - объ этихъ, какъ ихъ прозвали, славянофилахъ. И совершенно также - то какъ будто бы съ ними сходился, то опять открещивался отъ нихъ обѣими руками Бѣлинск³й, тотъ самый Бѣлинск³й, о которомъ, по поводу скуки его за границей, далеко не безъ основан³я замѣтилъ Тургеневъ: "очень ужь былъ онъ человѣкъ русск³й." Но вѣдь и въ Грановскомъ громко сказывался русск³й человѣкъ, въ тѣ, напримѣръ, минуты, когда онъ весь обращался въ негодован³е отъ того "либеральнаго" злорадства, съ какимъ встрѣчались наши неудачи во время Крымской войны нѣкоторыми изъ близкихъ къ нему людей. И это тѣ самые люди, которые, переживъ Грановскаго и благополучно писательствуя и въ наши дни, усердно разыгрываютъ теперь вар³ац³и на патр³отическ³е мотивы, и которыхъ иностранная печать не со вчерашняго дня смѣшала въ одну кучу со славянофилами подъ общимъ именемъ: le vieux parti russe. А между тѣмъ, во времена, непосредственно слѣдовавш³я за Крымской войной, они преусердно кидали грязью въ этихъ смѣшиваемыхъ съ ними славянофиловъ, у которыхъ и впослѣдств³и только взяли на прокатъ кое-что и, взявъ на прокатъ, затаскали и замарали.

   Болѣе далек³е и болѣе знающ³е, иностранцы съумѣли однако же понять это. Только мы или не хотимъ вникнуть въ дѣло, или и хотѣли бы да не можемъ, такъ какъ для этого приходится пробиваться черезъ толстую стѣну издавна накопившихся всевозможныхъ недоразумѣн³й.

   Понят³я о славянофилахъ какъ были въ началѣ, такъ и остаются у насъ до сихъ поръ въ высшей степени сбивчивыми и неточными. Между тѣмъ, въ ихъ дѣятельности выдаются черты, представляющ³яся совершенно опредѣленными и вполнѣ осязательными фактами.

   Славянофилы приняли ближайшее участ³е въ рѣшен³и крестьянскаго вопроса, состоявшемся даже въ прямой связи съ издавна уже готовой у нихъ на то программой. Они же указывали намъ издавна и на европейск³й крѣпостной вопросъ - слишкомъ узко понимаемый подъ кличкой восточнаго, въ истинномъ же смыслѣ славянск³й. Понятно, что когда, наконецъ, сама жизнь выдвинула этотъ вопросъ впередъ несравненно ранѣе, чѣмъ хотѣлось бы многимъ какъ въ Европѣ, такъ и у насъ, то славянофилы со своими давнишними комитетами явились исправными или неисправными, но все-таки уже готовыми оруд³ями того дѣятельнаго участ³я къ южнымъ Славянамъ, которое охватило весь русск³й народъ и на время увлекло за собою и русское общество. Ближайшее участ³е славянофиловъ въ рѣшен³и какъ того, такъ и другаго крѣпостнаго вопроса, конечно, составляетъ ни больше, ни меньше, какъ фактъ,- но даже просто указать на него въ настоящее время значитъ сильно разсердить очень многихъ. Намъ говорили уже и въ печати о нашемъ крестьянскомъ вопросѣ, что онъ могъ бы быть лучше разработанъ славянофилами, чѣмъ оно вышло на самомъ дѣлѣ. О европейскомъ же крѣпостномъ вопросѣ мы наслушались даже всласть - при томъ отчасти отъ тѣхъ же людей, которые и сами сильно было увлеклись въ своемъ родѣ стих³йнымъ порывомъ его рѣшить - мы уже наслушались и отъ нихъ, что его даже вовсе и не слѣдовало поднимать, точно будто бы онъ, въ самомъ дѣлѣ, былъ поднятъ по щучьему велѣнью славянофиловъ. Друг³е, не даромъ учивш³яся истор³и, не переставали понимать этотъ сперва вдругъ такъ полюбивш³йся, а потомъ опротивѣвш³й намъ вопросъ во всей глубинѣ его историческаго значен³я, Но и они ополчились на славянофиловъ - не за искусственное возбужден³е вопроса, а за недостаточную его подготовку прежде всего на научномъ поприщѣ. Въ этомъ обвинен³и, разумѣется, болѣе основан³я; но недостаточная подготовка - общая наша вина, и нельзя было ради этой недостаточной подготовки отвѣчать на запросы жизни: намъ надо сперва прочитать и самимъ написать так³я-то и так³я-то книжки. Въ томъ или другомъ смыслѣ, но славянофиламъ пришлось отвѣчать за все и за всѣхъ. Часто въ нападкахъ на нихъ ясно слышится затаенное слышится затаенное: зачѣмъ тутъ они, а не мы. Но, несомнѣнно, встрѣчаются и голоса, въ которыхъ совсѣмъ не звучитъ эта нота ревности или зависти. Въ нихъ сказывается какое-то искреннее заподозрѣван³е славянофильства въ чемъ-то такомъ, что должно непремѣнно претить, не смотря на многое въ немъ какъ бы привлекательное и тѣмъ болѣе, можетъ быть, опасное. А все дѣло въ томъ, что намъ не доставало и не достаетъ изучен³я славянофильства въ самыхъ его основахъ, въ его внутренней сущности.

   Мы, вообще, не даемъ себѣ труда вникнуть въ самую сердцевину чужой мысли. Мы привыкли судить по впечатлѣн³ю, произведенному на насъ тою или другою, можетъ быть, только частностью. Если она, повидимому, подкрѣпляетъ наши прежде сложивш³яся воззрѣн³я, мы съ любовью относимъ ее къ своему собственному умственному запасу, а потомъ вдругъ съ ненавистью встрѣчаемъ на другихъ станицахъ (обыкновенно мы только перелистываемъ книги) так³е взгляды, которые, повидимому, противорѣчатъ нашимъ установившимся взглядамъ. А все дѣло въ томъ, что мы прямо перескакиваемъ черезъ цѣлые ряды страницъ, безъ всякаго уважен³я къ личности автора, раскрывающейся только въ цѣломъ. Потому-то наши литературные споры и не приводятъ, по большей части, рѣшительно ни къ чему. Вѣдь только выясняя себѣ самыя основы чьей либо мысли, мы и получаемъ возможность основательно ее отвергнуть или признать.

   Славянофильство не было добросовѣстно изучаемо даже тѣми, кто думаетъ оказать ему честь, причисляя себя къ его послѣдователямъ-продолжателямъ. И объ нихъ совершенно по праву можно замѣтить: слышали звонъ, да не знаютъ, гдѣ онъ. А потому то "дальнѣйшее развит³е" славянофильства, на которое они претендуютъ, оказывается очень часто кореннымъ его искажен³емъ.

   Нѣкоторые изъ "послѣдователей" заговорили, напримѣръ о сентиментальности, отъ которой будто бы надо очистить славянофильство для того, чтобы оно сдѣлалось путнымъ или практически-годнымъ. Если вчитаться въ писан³я этихъ реформаторовъ, то нетрудно будетъ замѣтить, что эту, по ихъ выраженью, сентиментальность усматриваютъ они не въ способѣ выражен³я славянофильской мысли, а въ самомъ ея содержан³и.... Но это доказываетъ только, что они не доразвились до славянофильства. То, что называютъ они сентиментальностью, есть на самомъ дѣлѣ высок³й идеализмъ. Онъ далеко ни всегда оправдывается исторической дѣйствительностью, не онъ неизмѣнимъ, какъ путеводный свѣточъ.

   И на политической, и на вѣроисповѣдной почвѣ исходной точкою славянофильству служитъ понят³е объ общинѣ - не какъ о какомъ нибудь учрежден³я, а какъ о чисто нравственномъ союзѣ между людьми. Издавность общины является предрасположен³емъ ко вступлен³ю въ церковь, какъ общину не только "крестившихся, но и облекшихся во Христа."

   "Все имѣетъ только цѣну, во сколько что дѣлается искренно и свободно, говоритъ К. Аксаковъ. Благо народу, который хранитъ вѣру въ такой путь. Здѣсь-то возникаетъ община...." {Сочинен³я, т. I, стр. 249.} "Община есть союзъ людей, отказывающихся отъ своего эгоизма.... Община представляетъ нравственный хоръ, и какъ въ хорѣ не теряется голосъ, но, подчиняясь общему строю, слышится въ соглас³и всѣхъ голосовъ, такъ и въ общинѣ не теряется личность, но, отказываясь отъ своей исключительности для соглас³я общаго, она находитъ себя въ высшемъ очищенномъ видѣ, въ соглас³и равномѣрно самоотверженныхъ личностей." {Тамъ же стр. 292.} Община существенно различается у славянофиловъ отъ ассоц³ац³и, въ которую вступаютъ ради того, чтобы удобнѣе было достигнуть въ ней и черезъ нее удовлетворен³я личныхъ своихъ интересовъ. Въ общинѣ каждый имѣетъ въ виду благо всѣхъ, благо цѣлаго. "Выражен³е совокупной нравственной дѣятельности общины, продолжаетъ К. Аксаковъ, есть совѣщан³е. Совѣщан³е это имѣетъ цѣлью общее соглас³е.... Совѣщан³е не можетъ окончиться, пока всѣ не соединятся въ одну мысль.... пока, говоря словами лѣтописи, не снидутся въ любовь: отсюда вытекаетъ начало единоглас³я при рѣшен³яхъ общины... Начало большинства есть начало.... насильственное, побѣждающее лишь физическимъ преимуществомъ; которыхъ больше, тѣ одолѣваютъ тѣхъ, которыхъ меньше...." {А въ другомъ мѣстѣ: "Большинство есть таже, только очищенная грубая сила" (Сочин. I, 299).} К. Аксаковъ при этомъ нисколько не скрывалъ практическихъ неудобствъ единоглас³я, но, при вс      емъ томъ, стоялъ за чистоту основнаго начала. Тольуо при соблюден³и ея и можетъ въ общинѣ сохраниться личность, не уступающая ничему, кромѣ собственнаго внутренняго побужден³я. Требован³е единоглас³я нѣкоторыхъ изслѣдователей - не славянофиловъ приводило къ тому, что они усматривали у насъ въ вѣчевыя времена даже крайнее развит³е личности.

   Другимъ, напротивъ того, (но также не славянофиламъ), подчиненность личности общинѣ, хотя и вполнѣ добровольная, представлялась ей принижен³емъ, и они утверждали, что личность вовсе не проявлялась у насъ въ продолжен³е цѣлыхъ вѣковъ исторической нашей жизни. Так³я недоразумѣн³я невозможны на той чисто нравственной почвѣ, которой строго держится славянофильство: нравственность и сводится вѣдь съ тому, чтобы, отстаивая свою личность, не только не давать ей развиваться въ ущербъ другамъ, но и сознательно жертвовать собою для общаго блага. Община не допускала развит³я личности въ смыслѣ особой преимущественности или привилегированности, какъ оно было на западѣ; отсюда заключали, что она вовсе не получила у насъ развит³я. Личность въ общинѣ способна была упорствовать, уступая только внутреннему убѣжден³ю, а никакъ не численности (опять несогласно съ образцомъ запада),- отсюда заключали, что она у насъ развилась до крайности. Славянофилы же говорили о своемъ краеугольномъ камнѣ - общинномъ бытѣ, что онъ "основанъ не на отсутств³и личности, а на сознательномъ и свободномъ ея отречен³и отъ своего полновласт³я". (Ю. Ѳ. Самаринъ) {Сочин. I, 64}.

   Укоръ въ недостаткѣ уважен³я къ личности, такъ часто посылаемый славянофиламъ, нерѣдко возвращался ими по принадлежности. Вамъ ли, думали они про своихъ противниковъ, въ истинномъ смыслѣ отстаивать личность, когда вы не хотите ее признать въ быту и истор³и роднаго народа. Какъ отдѣльная личность сохраняется въ общинѣ, такъ и цѣлый народъ, по ученью славянофиловъ, долженъ звучать, какъ самостоятельный голосъ, въ томъ дружномъ хорѣ народовъ, образован³е котораго не могло не входить въ идеальные запросы славянофильства. "Русск³й народъ никогда не хотѣлъ отгораживать себя отъ другихъ народовъ, говоритъ К. Аксаковъ. Это не славянская, не христ³анская идея. Напротивъ: общен³е - вотъ живой элементъ русскаго народа. И какъ можетъ не быть потребности общен³я тамъ, гдѣ основное начало - община". {Сочин. К. С. Аксакова I, 265.}. Но истинное общен³е заключается въ томъ, чтобы каждый заботился и оказывался способнымъ сдѣлать отъ себя хоть какой-нибудь вкладъ, а не являлся на международную братчину съ пустымъ сосудомъ, чтобы постоянно его наполнять чужою подачкой.

   То, что нѣкоторымъ противникамъ славянофильства представлялось, въ нашемъ быту и истор³и, полнымъ отсутств³емъ личности, славянофилы понимали какъ вовсе не плачевное отсутств³е ея развит³я въ томъ исключительномъ смыслѣ, какое получила она на западѣ - преимущественно въ м³рѣ германскомъ. "Должно различать личность съ характеромъ исключительности, говоритъ Самаринъ, ставящую себя мѣриломъ всего, и личность, какъ органъ сознан³я" {Сочин. Самарина I, 42.}.

   Личности въ этомъ послѣднемъ смыслѣ принадлежитъ самое видное мѣсто въ учен³и славянофиловъ. Только то и имѣетъ въ немъ прямую цѣну, что дѣлается сознательно, добровольно. Въ этомъ и заключается правда внутренняя, недостатокъ которой не можетъ быть восполненъ даже при величайшемъ совершенствѣ въ устройствѣ того, что можно назвать правдой внѣшней. Подъ этою послѣднею разумѣется у славянофиловъ законъ съ его строгой опредѣленностью и принудительностью. "Законъ, говоритъ К. Аксаковъ, не требуетъ искренности, не требуетъ, чтобы поступокъ человѣка былъ согласенъ съ его совѣстью, онъ требуетъ, чтобы поступокъ человѣка былъ таковъ, а не другой". Внѣшн³я мѣры, принимаемыя во имя закона, "заставляютъ (т. е. могутъ подчасъ заставить) и плута поступать честно, нисколько тѣмъ не исправляя его нравственно".... "Законъ, поясняетъ онъ далѣе, стремится къ такому совершенству, чтобы вовсе не нужно было быть на самомъ дѣлѣ нравственнымъ человѣкомъ, а чтобы только поступали нравственно и законно. Его цѣль - устроить такой порядокъ вещей, чтобы душа оказалась не нужна человѣку, чтобы и безъ нея.... были прекрасные люди, и общество благоденствовало" {Сочин. К. Аксакова I, 51-52.}. Но это прежде всего совершенно недостижимо: "формула, какая-бы то ни была, не можетъ обнять жизни". А если бы это было достижимо, то самая эта достижимость была бы великимъ зломъ: всякая формула, "налагаясь извнѣ, уничтожаетъ самую главную силу - силу внутренняго убѣжден³я.... Она усыпляетъ склонный къ нравственной лѣни духъ человѣческ³й, легко и безъ труда успокоивая его исполнен³емъ готовыхъ, опредѣленныхъ требован³й и избавляя отъ необходимости.... нравственнаго бодрствован³я" {Тамъ же стр. 249.}.... Величайшее изощрен³е органовъ внѣшней правды представляетъ собою только совершеннѣйш³й механизмъ; а никакой механизмъ никогда не замѣнитъ свободнаго творчества.

   Дѣло, такимъ образомъ, сводится къ неисчерпаемому, а потому и не умирающему вопросу объ отношен³и между нравственною силою и учрежден³ями. Славянофилами высказано много вѣскаго и глубокаго о томъ, какъ мало можно полагаться на одни учрежден³я. Но доказывая вполнѣ убѣдительно, что учрежден³я сами по себѣ еще не производятъ живаго добра, славянофилы однако-же признаютъ, что они способны въ значительной степени ограничивать зло. Славянофильство признаетъ, такимъ образомъ, не столько положительное,, сколько отрицательное значен³е учрежден³й.

   Собственно только путь правды внутренней есть путь, вполнѣ достойный человѣка. Но удержаться на этомъ пути, сознается К. Аксаковъ, для человѣка трудно. Не всѣхъ можетъ остановить одна совѣсть.... Волей-неволей человѣкъ прибѣгаетъ къ другому пути - къ пути правды внѣшней съ ея органами - учрежден³ями, съ ея блюстителемъ - государствомъ.

   "Западная Европа, говоритъ К. Аксаковъ, разработала великолѣпно государственное устройство.... доведши его въ Америкѣ до высокой степени либерализма. Но это либеральное государство есть все-таки неволя, и чѣмъ шире ложится оно на народъ, тѣмъ болѣе захватываетъ, оно народъ въ себя и каменитъ его духомъ закона, учрежден³я, внѣшняго порядка.... Передовые умы запада начинаютъ сознавать, что ложь лежитъ не въ той или въ другой формѣ государства, а въ самомъ государствѣ".... т. е. въ поползновен³и, замѣнить хотя бы и самымъ совершеннымъ его механизмомъ живую жизнь.... "Вся сила заключается въ томъ, поясняетъ К. Аксаковъ, какъ относится народъ къ государству, какъ къ средству, или какъ цѣли; что такое государство для народа". Славянск³е народы по мнѣн³ю славянофиловъ, народы не государственные въ томъ смыслѣ, что они не способны сами превращаться въ государство, и усматривать въ этомъ вершину, человѣческихъ стремлен³й. Народы славянск³е, и русск³й по преимуществу, по мнѣн³ю славянофиловъ, видятъ въ государствѣ только средство по возможности защититься отъ зла, причиняемаго обществу тѣми людьми, "которымъ совѣсти мало"... Сѣверные славяне, наглядно поясняетъ К. Аксаковъ, изгоняютъ Варяговъ и начинаютъ управляться сами: почаша володѣти сами въ себѣ. Замѣчательно это выражен³е Нестора. Мы понимаемъ его тамъ, что Славяне попытались было ввести у себя государственное устройство, но чуждое ихъ духу, оно не пошло у нихъ: не бѣ въ нихъ правды. Правда не значитъ здѣсь то, что мы разумѣемъ теперь подъ этимъ словомъ. Правда значитъ управа, расправа, имѣетъ значен³е юридическое, государственное. Славяне почувствовали необходимость государства и, сознавая всю его несоотвѣтственность своему принципу, рѣшились.... поставить государство внѣ себя, признать его, какъ чуждое себѣ, невмѣстное съ собою, обратиться въ нему, какъ къ внѣшнему средству, призвать изъ-за моря".... И потомъ въ дальнѣйшемъ ходѣ нашей истор³и, продолжаетъ К. Аксаковъ, "Государство постоянно признавалось Землею, какъ нѣчто постороннее, какъ нужная для нея внѣшняя защита". Государство же, въ свою очередь, "признавало за Землею самостоятельность жизни и нравственное право мнѣн³я, мысли, совѣта, право обычая.... Понималось ясно, что не Земля существуетъ для Государства, а Государство для Земли"....

   Раздѣльность Земли и Государства, при взаимномъ довѣр³и, составляетъ одно изъ основныхъ положен³й славянофиловъ. Это начало довѣр³я представляется имъ нашею существенною историческою особенностью вслѣдств³е того, что происхожден³е государства у насъ совершенно отлично отъ происхожден³я его въ западной Европѣ. "Всѣ европейск³я государства, говоритъ К. Аксаковъ, основаны завоеван³емъ. Вражда есть начало ихъ. Власть явилась тамъ непр³язненною и вооруженною, и насильственно утвердилась у покоренныхъ народовъ"... "Русское государство, напротивъ того, было основано не завоеван³емъ, а добровольнымъ призван³емь власти. Поэтому не вражда, а миръ и соглас³и есть его начало. Власть явилась у насъ желанною, не враждебною, но защитною и утвердилась съ соглас³я народнаго"". {Сочин. К. А³сакова I, 8.}

   При этомъ, конечно, выводимая изъ основнаго факта призыва князей теор³я проводится безъ всякой зацѣпки за тѣ явлен³я, которыми сопровождалось дальнѣйшее движен³е призванныхъ по странѣ, которая ихъ призвала на одномъ лишь сѣверѣ. Лѣтописный фактъ примучиван³я князьями отдѣльныхъ племенъ на Руси привелъ однако-же одного изъ первыхъ славянофиловъ, такъ мало успѣвшаго написать, И. В. Кирѣевскаго къ признан³ю и въ нашей истор³и начала завоеван³я - только въ такой слабой степени, что слѣдств³емъ его могло быть отобран³е пришлецами земли у туземцевъ и образован³я, какъ то было на западѣ, поземельной аристократ³и. Эта мысль Кирѣевскаго была гораздо болѣе выяснена въ ближайшее къ намъ время Н. Я. Данилевскимъ, у котораго начало завоеван³я является въ нашей исторической жизни въ видѣ слабой прививки - и въ этомъ можно видѣть дальнѣйшее развит³е и уяснен³е, а не порчу и искажен³е первоначальной славянофильской мысли. Сущность ея заключается, впрочемъ, не въ большей или меньшей степени ея исторической обоснованности, а въ ея связи съ нравственною основой славянофильства. Развиивая свое учен³е о довѣр³и между землею и государствомъ и предвидя возражен³я, К. Аксаковъ думаетъ ихъ устранить не историческими соображен³ями, а именно основан³ями своей нравственной философ³и. "Нѣтъ никакого обезпечен³я, скажутъ намъ,- или народъ, или власть могутъ измѣнить другъ другу. Гарант³я нужна!" Въ пылу увлечен³я любимою мыслью о малой пользѣ, если не совершенной тщетѣ всякихъ внѣшнихъ мѣръ, онъ настоятельно утверждаетъ: "гарант³я не нужна! Гарант³я есть зло. Гдѣ нужна она, тамъ нѣтъ добра... пусть лучше разрушится жизнь, въ которой нѣтъ добраго, чѣмъ стоять съ помощью зла. Вся сила въ идеалѣ. Да и что значатъ услов³я и договоры, какъ скоро нѣтъ силы внутренней? Никакой договоръ не удержитъ людей, какъ скоро нѣтъ внутренняго на это желан³я. Вся сила въ нравственномъ убѣжден³и."

   Жизнь, основанная на взаимномъ довѣр³и, дѣйствительно возвышенный идеалъ! Странѣ, въ которой-бы совершенно не стало довѣр³я оставалось-бы только провалиться сквозь землю, подобно Содому съ Гоморрой. Къ счастью, всегда найдутся хоть десять библейскихъ праведниковъ - людей, способныхъ въ себѣ уберечь и хотя сколько-нибудь поддержать въ другихъ это святое свойство... Но начало довѣр³я въ той идеальной политической широтѣ, въ какой оно понималось славянофилами, выдерживаетъ-ли повѣрку историческою дѣйствительностью? Утверждая, что "государству подобаетъ сила власти, землѣ сила мнѣн³я", самъ К. Аксаковъ признаетъ, что "древн³я областныя вѣча не всегда оставались въ предѣлахъ одного мнѣн³я" и что "была еще одна яркая черта княжихъ временъ: князь (примѣровъ тому много) заключалъ ряды съ народомъ". {Соч. К. Аксакова I, 150, 276.}

   Другой изслѣдователь, писавш³й значительно позже и оставш³йся въ сторонѣ отъ славянофильства, но далек³й отъ того, чтобы видѣть въ древне-русской жизни только "пустое мѣсто", не представляющее никакого готоваго матер³ала для сколько-нибудь надежныхъ построекъ, на основан³и самаго добросовѣстнаго изучен³я лѣтописей показалъ, что въ жизни нашего к³евскаго пер³ода далеко не всегда ставало на все одного "довѣр³я". {Вас. Ив. Сергѣевичъ въ книгѣ "Вѣче и Князь". М. 1867 г.} Опять другой изслѣдователь, въ недавно предпринятомъ громадномъ трудѣ по Русской истор³и, во многихъ отношен³яхъ подошедш³й очень близко къ славянофильству, говоритъ, что князья къ намъ "пришли, какъ ихъ звали, судить и рядить по праву и по ряду, то-есть, пришли владѣть и княжить не иначе, какъ по уговору съ землею, что дѣлать, и чего не дѣлать, - иначе лѣтописецъ не поставилъ-бы здѣсь такихъ словъ, какъ право и рядъ, всегда въ древнемъ языкѣ означавшихъ правду и прядокъ договора или уговора". Только нѣмецк³е историки Росс³и въ 18 ст. (Байеръ, Миллерь, Шлецеръ), продолжаетъ тотъ-же почтенный и высокодаровитый авторъ, разрисовали Рбрика "полнымъ феодаломъ,- владѣтелемъ неограниченнымъ" и пустили въ оборотъ идею о "добровольномъ призван³й нами варяжскаго самовласт³я, а не простаго порядка". Что оно на самомъ дѣлѣ вовсе не было такъ, это въ полной силѣ подтверждается, говорить Забѣлинъ, "всею послѣдующею истор³ею" т.-е. истор³ею того к³евскаго пер³ода, значительная часть котораго, ужа разсказанная авторомъ, является у него вполнѣ подтверждающею его взглядъ. {Ив. Забѣлина, Истор³я Русской жизни, II, 89, 98.} А именно этимъ пер³одомъ нашей истор³и по преимуществу восторгался Самаринъ. На немъ лежитъ отпечатокъ "древней, свѣтлой Руси". "Она, говоритъ Самаринъ, озарена какимъ-то весельемъ; праздничнымъ с³ян³емъ. Разноплеменное населен³е окрестностей К³ева, торговый путь греческ³й и друг³е, проходивш³е мимо К³ева или прилегавш³е къ нему, безпрерывныя сношен³я съ Визант³ею и съ западною Европою, церковныя торжества, соборы, княжеск³е съѣзды, соединенныя ополчен³я, привлекавш³я въ К³евъ множество народа со всѣхъ концовъ Росс³и, довольство, роскошь, множество церквей, засвидѣтельствованная иностранцами, рано пробудившаяся потребность книжнаго учен³я, при этомъ какая-то непринужденность и свобода въ отношен³яхъ людей различныхъ зван³й и сослов³й, внутреннее единство жизни, всеобщее стремлен³е освятить всѣ отношен³я религ³ознымъ началомъ, такъ ярко отразившееся въ воззрѣн³и нашего древнѣйшаго лѣтописца: все это вмѣстѣ указываетъ на так³я услов³я и на так³е зародыши просвѣщен³я, которые не всѣ перешли въ наслѣдство въ Руси Владим³рской и Галицкой. Въ К³евскомъ пер³одѣ не было вовсе ни тѣсной исключительности, ни суроваго невѣжества позднѣйшихъ временъ. Это не значитъ, чтобы истор³я пошла назадъ; явились иныя потребности, иныя цѣли, которыхъ необходимо было достигнуть во чтобы ни стало; течен³е жизни стѣснилось и за то пошло быстрѣе по одному направлен³ю; но К³евская Русь остается какимъ-то блистательнымъ прологомъ къ нашей истор³и." {Сочин. Ю. Ѳ. Самарина I, 55.}

   Признавая, что "древн³я областныя вѣча (эти явлен³я К³евскаго пер³ода) не всегда оставались въ предѣлахъ одного мнѣн³я, но примѣшивали нерѣдко употреблен³е грубой внѣшней силы", и К. С. Аксаковъ относилъ уже ко временамъ Московскимъ тотъ порядокъ вещей, при которомъ за Землей оставалась "одна чисто нравственная сила мнѣн³я, безъ всякой примѣси внѣшней принудительности,- сила, къ которой обращалось правительство, какъ къ самой надежной и вѣрной подпорѣ." Строй этотъ истолковывается К. Аксаковымъ вполнѣ соотвѣтственно съ основными философскими положен³ями Славянофильства: "внѣшняя правда - Государству, внутренняя правда - Землѣ; неограниченная власть - Царю, полная свобода жизни и духа - народу; свобода дѣйств³я и закона - Царю, свобода мнѣн³я и слова - народу".

   Въ этихъ заключительныхъ выражен³яхъ - вся сущность дѣла. Свобода мысли и слова въ учен³й славянофиловъ выводятся непосредственно изъ самой природы человѣка, какъ мыслящаго и словеснаго существа; это для нихъ не какая-нибудь привилег³я, которая могла бы быть уступлена или дарована, это такое право, съ которымъ каждый человѣкъ, просто какъ человѣкъ, уже родится на свѣтъ, и которое можетъ быть отнято на дѣлѣ въ такомъ же точно смыслѣ, въ какомъ можетъ быть отнята и жизнь. Такое же, если угодно, полнѣйшее отсутств³е чего либо политическаго во взглядѣ на свободу мысли и слова сказалось и у того изъ нашихъ поэтовъ, который однажды отозвался о себѣ, что онъ

  

         "Двухъ становъ не боецъ, а только гость случайный!"...

  

   Въ одну изъ тѣхъ полосъ, когда онъ оказывался гостемъ славянофильскаго стана, вылились у него стихи, приписанные имъ одному изъ свѣтлыхъ и человѣчныхъ аскетовъ:

  

         Надъ вольной мыслью Богу не угодны

             Насил³е и гнетъ:

         Она, въ душѣ рожденная свободно,

             Въ оковахъ не умретъ. *)

   *) А. К. Толстаго "²оаннъ Дамаскинъ".

  

   Тоже, впрочемъ, сказалось еще ранѣе и у прямаго поэта славянофильства - Хомякова - въ одномъ изъ его стихотворен³й на библейск³я темы. Наказан³е Новуходоносора причислен³емъ его къ безсловснымъ объясняется тутъ тѣмъ, что

  

         Онъ губилъ ожесточенно

         Наши вѣчныя права:

         Слово - Бож³й даръ священный,

         Разумъ - лучъ отъ Божества. *)

         *) Стихотворен³я Хомякова, стр. 102.

  

   "Право духовной свободы, поясняетъ К. Аксаковъ, другими словами - свобода мысли и слова есть неотъемлемое право Земли: только при немъ - никакихъ правъ политическихъ она не хочетъ, предоставляя Государству неограниченную власть политическую". {Сочин. А. Аксакова, I, 296.} Но это право, понимаемое у славянофиловъ такъ широко, какъ ни у кого болѣе, и въ которомъ одномъ заключается для нихъ единственно нужное, по ихъ мнѣн³ю, нравственное обезпечен³е, это право есть вмѣстѣ съ тѣмъ и обязанность (въ нашемъ русскомъ воззрѣн³и и вообще не проводится рѣзкой грани между обязанностями и правами). Земля не только въ правѣ, но она и обязана откровенно высказываться передъ Госѵдарствомъ. Она обязана относиться къ нему честно и прямо, безъ малѣйшей утайки, безъ всякаго прибѣган³я къ какимъ либо лицемѣрнымъ изворотамъ, при разсчетѣ съ другой стороны на чье либо умѣнье читать между строкъ. Тогда только и можетъ она вѣрой и правдой сослужить свою службу Государству, призванному знать коротко свою Землю и находить вѣрнѣйш³е способы ограждать ея силу и благоденств³е извнутри и извнѣ. Земля обязана помнить, что лучше въ пылу увлечен³я пересказать, чѣмъ съ хладнокровнымъ, разсчетомъ не досказать, такъ какъ при злоупотреблен³и просторомъ, дающимъ возможность пересказать, всякая невольная ошибка непремѣнно будетъ выправлена другими, а при укоренившейся привычкѣ недосказывать, истина всегда будетъ оставаться не вполнѣ открытою. Только при честномъ выполнен³и Землею ея обязанности вполнѣ высказываться передъ Государствомъ, она и можетъ представиться ему вполнѣ надежной опорой противъ всякой подпольной мысли, всякаго дѣйств³я изъ-за угла; или вѣрнѣе сказать, ничто подпольное или подкрадывающееся изъ-за угла даже и невозможно при установившейся привычкѣ Земли раскрывать въ своей независимой мысли всю свою душу. Вотъ, кажется, сущность того, что въ различное время высказывалось по этому предмету славянофилами - какъ въ историческихъ ихъ трудахъ, тамъ и въ передовыхъ статьяхъ ихъ недолговѣчныхъ повременныхъ издан³й. Кто не скажетъ по совѣсти, что въ той искренности, съ какою говорили они о свободѣ слова, калъ объ обязанности Земли передъ Государствомъ, постоянно проявлялась какая-то голубиная чистота мысли?

   Государство, въ пер³одъ Московск³й, представило не мало примѣровъ своего довѣр³я къ Землѣ,- вотъ одно изъ основныхъ историческихъ положен³й славянофильства, выдержавшее физическую провѣрку отчасти и со стороны совершенно не славянофильской. {Я разумѣю, напримѣръ, труды В. И. Сергѣевича, а также и многое въ истор³и Росс³и С. М. Соловьева, которая чѣмъ далѣе подвигалась впередъ, тѣмъ болѣе проявляла способность покойнаго историка уразумѣть, наконецъ, дѣйствительный смыслъ нашей жизни.} Такое довѣр³е сказалось, напримѣръ, въ вопросѣ Землѣ о томъ - мириться или воевать съ Польшей (при ²оаннѣ IV) и въ вопросѣ - соглашаться ли на присоединен³е Малоросс³и (при Алексѣѣ Михайловичѣ)? Эта сторона нашей жизни, по замѣчан³ю К. Аксакова, оставалась совершенно неизвѣстною Полякамъ, которые, готовясь предложить свой королевск³й престолъ царю Ѳедору Ивановичу, думали что онъ по этому дѣлу развѣ; что перекинется словомъ-другимъ съ боярами. Между тѣмъ, сами бояре, переговаривавш³е съ Поляками, замѣтили имъ, что Государь по такому дѣлу непремѣнно посовѣтуется со всей Землею, а дѣло это не легкое и нескорое, потому что на такой совѣтъ съѣзжаться надобно будетъ изъ дальнихъ мѣстъ. "Поляки не понимали русской жизни, поясняетъ К. Аксаковъ, ибо въ ней не было ничего опредѣленно-условнаго и принудительнаго, не понимали, что Землѣ предоставляласъ чисто нравственная власть, нисколько не стѣсняющая насильственно власти государственной. Этого имъ и растолковать было нельзя." Когда обстоятельства историческ³я сложились въ обратномъ смыслѣ и вмѣсто того, чтобы дать отъ себя короля Польшѣ мы стали просить себѣ въ цари ея королевича, то посолъ нашъ, кн. В. В. Голицынъ, прямо указалъ на тѣ отношен³я, въ которыя приглашаемый на престолъ Московск³й станетъ, въ случаѣ своего соглас³я, по всей Зѣмлѣ. "Отъ однихъ бы бояръ я, князь Васил³й, и не поѣхалъ", сказалъ онъ при этомъ - самъ бояринъ, но сверхъ того и человѣкъ земск³й. Но Земля только скрѣпя сердце рѣшалась отдаться чужому, не знающему ея обычаевъ, едва-ли способному говорить и поступать съ нею по душѣ. А являлись между тѣмъ, и еще чуж³е охотники повластвовать на Руси, и вотъ, по поводу слуховъ объ одномъ изъ нихъ, братѣ императора Австр³йскаго, сказано было его приближеннымъ: "а то вамъ, думнымъ людямъ можно и самимъ разсудить, что и не такое великое дѣло безъ совѣту всей Земли не дѣлается. {Соч. К. Аксакова, I, 151-153.}

   Земля постоянно оказывалась достойною того значен³я, какое признавалось за ней Государствомъ,- вотъ опять коренное историческое положен³е славянофиловъ. Земля по преимуществу проявила всю силу устоя, умѣлости совладать съ бѣдой и преданности своей Государству именно въ такъ называемое Смутное время. Не даромъ Самаринъ, въ отвѣтъ на утвержден³е противной школы, что какъ личность, такъ и общественный духъ оказывались у насъ отсутствующими, коротко и ясно предложилъ вопросъ: "мы доказали это въ 1612 г., не правда-ли?" {Соч. Ю. Ѳ. Самарина I, 62.} Объ этой тяжелой и, вмѣстѣ съ тѣмъ, великой порѣ такъ отзывался К. Аксаковъ: "Недоумѣн³е обняло всю Русскую Землю... Ошибочно было бы обвинять вообще русскихъ людей того времени въ измѣнѣ. Измѣны настоящей было немного, т. е. ея подъ конецъ оказалось, пожалуй, и много - въ служиломъ людѣ, съ одной стороны, въ прямо противоположной ему казацкой вольницѣ, съ другой. Но измѣна не проѣла насквозь всей земли. Долго земск³е люди просто не знали, чему вѣрить. "Бросались къ одному - и убѣждались, что здѣсь обманъ; бросались въ другому - и тамъ не видали правды". Великъ народъ, который переживетъ такое время. Русск³й народъ его пережилъ."

   Да, и онъ точно также переживетъ и всякую смуту, и таже сила устоя окажется въ немъ, если снова придется ему подать свой рѣшительный голосъ, чтобы снова собрать во едино все то, что изолгалось и расшаталось вокругъ него! Но много воды утекло съ той поры, о которой съ такимъ вдохновен³емъ говорилъ К. Аксаковъ.....

   Во время междуцарств³я, пояснялъ онъ, разрушалось и наконецъ разсыпалось въ дребезги государственное здан³е Росс³и. Подъ этимъ развалившимся здан³емъ открылось крѣпкое земское устройство, сильная община всея Роос³и, - слѣдовательно, въ течен³е семи сотъ лѣтъ не подавленная, но напротивъ сбереженная Государствомъ.... Паден³емъ Государства воспользовались дик³е, насильственные, нестройные, неземск³е элементы, которые имъ сдерживались, ихъ дикое насил³е показало неизбѣжность Государства. Земля, лишенная всѣхъ выгодъ и удобствъ внѣшняго устройства, разрозненная наружно, но имѣющая за собою преимущество внутренняго единства и сильнѣйшую всѣхъ силъ - силу духа,- поднялась, какъ одинъ человѣкъ, и пошла на враговъ. Какъ ни многочисленны, ни многосильны были враги, они должны были отступить передъ земскою силою.... Совершивъ подвигъ свой, вызвавш³й ее на поприще грубой силы, Земля вновь поставила Государство и вновь обратилась въ свою область дѣятельности духовной и бытовой, область мысли и жизни."

   Вспоминая при этомъ "выборнаго отъ всей Земли - мясника Кузьму Минина, сидящаго рядомъ съ кн. Пожарскимъ и рядомъ съ нимъ подписывающаго грамоты", К. Аксаковъ по справедливости замѣчаетъ, что въ Росс³и мы видимъ значен³е Земли, народа, при чемъ, конечно, "подразумѣваются и бояре, но наравнѣ со всѣми, т. е. въ Росс³и мы не видимъ аристократ³и, ибо аристократ³я - это уже не Земля, не народъ." И зоркимъ глазомъ слѣдила это взявшаяся возстановить государственный строй Земля за тѣмъ, чтобы ея бояре не поступали по мимо ея, среди самаго разгара смутной поры, снабжая выбранныхъ ею начальниковъ подобнаго рода наказами: "смертной казнью, безъ приговора всей Земли, боярамъ не по винѣ не казнить и по городамъ не ссылать" .... "если же бояре, которыхъ выбрали теперь всею Землею для всякихъ земскихъ и ратныхъ дѣлъ въ правительство, о земскихъ дѣлахъ радѣть и расправы чинить не станутъ во всемъ въ правду.... то намъ всею Землею вольно бояръ и воеводъ перемѣнить, и на ихъ мѣсто выбрать другихъ, поговоря со всею Землею, кто къ ратному и земскому дѣлу пригодится" {Соч. К. Аксакова I, 277-282.}.

   Все это высказано было К. Аксаковымъ по поводу VIII т. Истор³и Росс³и покойнаго С. М. Соловьева. Неудовлетворенный первыми томами этой Истор³и, потому что въ нихъ, по выражен³ю Аксакова, "авторъ не замѣтилъ одного: Русскаго народа" {Соч. К. Аксакова, I, 253.}, чистосердечный критикъ привѣтствовалъ напротивъ отъ всей души VIII т., такъ какъ въ немъ ученый историкъ Росс³и обрѣлъ уже, такъ сказать, Землю Русскую. Истор³я Росс³и Соловьева, кромѣ всякаго другаго глубокаго ея интереса, любопытна еще и въ томъ отношен³и, что, слѣдуя за нею изъ тома въ томъ, можно при этомъ слѣдить и за внутреннимъ ходомъ развит³я самого историка, за совершавшимся въ немъ постепенно, но за то и прочно, процессомъ переработки очень многихъ воззрѣн³й подъ вл³ян³емъ все болѣе и болѣе разраставшагося запаса добросовѣстно осиливаемыхъ данныхъ. Процессъ этотъ, конечно, придется еще у насъ испытать надъ собою всякому, кто въ самомъ дѣлѣ уменъ и честенъ и при этомъ не слишкомъ упрямо самолюбивъ {Можно замѣтить его, напримѣръ, и въ трудахъ И. Е. Забѣлина.}. Благородный характеръ С М. Соловьева вполнѣ дозволялъ свободно въ немъ совершаться этому внутреннему процессу, и изучить его истор³ю съ этой стороны представлялось бы, во многихъ отношен³яхъ, весьма благодарной задачей. {Статья "Шлезеръ и антисторическое направлен³е", конечно, не могла бы быть написана Соловьевымъ въ послѣдн³е годы его жизни. Это не приходитъ въ голову авторамъ нѣкоторыхъ статей о покойномъ.}

   Радостно привѣтствовавъ VIII т. истор³й Росс³и, К. Аксаковъ заключилъ свой разборъ его слѣдующими, какъ онъ выразился, "превосходными словами Соловьева, такъ вѣрно, глубоко и полно схватывающими значен³е междуцарств³я":

   "Получивъ вѣсть о недобромъ совѣтѣ Шульгина и Биркина (говоритъ Соловьевъ), князь Димитр³й, Кузьма и всѣ ратные люди положили упован³е на Бога, и какъ ²ерусалимъ былъ очищенъ послѣдними людьми, такъ и въ Московскомъ государствѣ послѣдн³е люди собрались и пошли противъ безбожныхъ Латынъ и противъ своихъ измѣнниковъ. Дѣйствительно, это были послѣдн³е люди Московскаго государства, коренные, основные люди: когда ударили бури смутнаго времени, то потрясли и свѣяли много слоевъ, находившихся на поверхности, но когда коснулись основан³й общественныхъ, то встрѣтили и людей основныхъ, о силу которыхъ напоръ ихъ долженъ былъ сокрушиться.

   "Трудно сказать что-нибудь лучше", повторимъ мы вмѣстѣ съ К. Аксаковымъ. Но критикъ уже давно въ гробу, а авторъ Истор³и Росс³и еще такъ недавно отошелъ туда же - на это такъ быстро разросшееся кладбище лучшихъ представителей русской мысли! Кому же теперь чередъ? спрашивается, невольно но еще тревожнѣе другой вопросъ; кто же выйдетъ на смѣну?

   Соловьевъ вмѣстѣ съ Аксаковымъ заговорилъ о коренныхъ основныхъ людяхъ. Но какъ же высказались въ концѣ концовъ эти люди почвы? "Сами, господа, знаете, какъ намъ теперь безъ Государя противъ общихъ враговъ Польскихъ, Литовскихъ и Нѣмецкихъ людей, и Русскихъ воровъ, которые новую кровь начинаютъ, стоять? И какъ намъ безъ Государя о великихъ государственныхъ и земскихъ дѣлахъ съ окрестными государями ссылаться? и какъ государству нашему впередъ стоять крѣпко и неподвижно?" {Соч. К. Аксакова I, стр. 281-290.} И вотъ волею всей Земли былъ призванъ на царство Михаилъ Ѳедоровичъ Романовъ. "Послѣ этого яркаго свидѣтельства довѣренности Земли Русской къ Государству, которому предоставлена была вновь неограниченная власть; говоритъ К. Аксаковъ, Русская Земля и Государство, стали еще въ тѣснѣйш³я отношен³я". Дѣйствительно, при царѣ Михаилѣ Ѳедоровичѣ, Государство до двѣнадцати разъ сочло нужнымъ совѣщаться съ Землею. Разъ это было по поводу едва-ли не у насъ только и возможной продѣлки "воровскихъ людей" - казаковъ, которые самовольно взяли Азовъ у султана и побили имъ челомъ своему государю. Но вѣдь эти воровск³е люди только въ меньшемъ размѣрѣ повторили то, что сдѣлали еще при Грозномъ царѣ так³е же воровск³е люди - да еще во главѣ съ молодцами, даже прямо обреченными на смертную казнь. Также точно самовольно тѣ воровск³е люди завершили нашу историческую расправу съ Татарщиной на дальнемъ сѣверо-востокѣ - быстрымъ налетомъ заполонивъ Сибирь и точно также предоставивъ ее своему Государю. Одни самовольно завершили нашу расправу съ Татарщиной, друг³е столь же самовольно завязали ее съ новымъ оборотнемъ той же враждебной силы - Туретчиной. И тѣ, и друг³е - не опираясь ни на какое право, съ другой же стороны совершенно не ради того, чтобы только вторгнуться въ чуж³я права;- все это просто совершила сама собою та жизнь, которая, по выражен³ю славянофиловъ, не укладывается ни въ как³я формулы. И все это самовол³е вовсе не было тѣмъ, что называется своевол³емъ; оно вовсе не направлялось противъ Государства, а думало ему-же и сослужитъ службу - въ первый разъ принятую, во второй отвергнутую Государствомъ, но въ обоихъ случаяхъ чистосердечно предпринятую на его же пользу. И при внимательномъ взглядѣ на нашу истор³ю съ той точки зрѣн³я, на которую насъ становитъ славянофильство, мало-ли что оказалось бы въ ней не менѣе самопроизвольнымъ безъ малѣйшаго искан³я какихъ-нибудь правъ или желан³я въ чемъ нибудь, ихъ нарушить. Постоянно, вмѣсто какого-либо права, скорѣе бы тутъ оказалась мысль объ обязанности, только понимаемой совершенно чистосердечно, по своему. То же самое, еще такъ недавно, воспроизвели передъ нами тѣ всяк³е Русск³е люди, которыми опять совершенно самопроизвольно была завязана старая наша расправа съ Туретчиной. И что-же? Съ этими, въ своемъ родѣ, опять "воровскими людьми" пребывало напутственное благословен³е всей Земли. А вскорѣ затѣмъ за туже историческую расправу не могло, наконецъ, не приняться и само Государство въ лицѣ русскаго воинства съ Царемъ во главѣ. Съ точки зрѣн³я славянофильской, въ этомъ опять проявилось не что иное, какъ историческое единенье Государства съ Землей, впереди же невольно усматривалась возможность полнѣйшаго установленья и мирнаго строя нашей жизни на томъ же завѣтномъ началѣ довѣр³я, соединяющемъ твердость власти со свободою жизни. Какъ вдругъ - эти первые признаки вновь возникающей смуты даже прежде чѣмъ были вполнѣ покончены наши счеты съ Европою послѣ войны! Невольно почувствовалось тутъ участ³е чьей-то, невидимой, можетъ быть, и для тѣхъ, кѣмъ она управляетъ, чужой руки, для которой давно, конечно, готовые элементы смуты послужили на то, чтобы, искусно ихъ раздувая, вызвать со стороны Государства полнѣйшее недовѣр³е къ этой самой Землѣ, такъ блистательно проявившей всю силу своей единодушной вѣрности въ только что минувшей войнѣ! Но люди Земли по прежнему остаются послѣдними - т. е. коренными, основными людьми. Земля выскажетъ свою мысль, она сдѣлаетъ свое дѣло по-старому, она вмѣсто смуты опять возобновитъ "нарядъ", только бы снова раздался надъ нею старый, исторически ей знакомый призывъ!

   Земля, утверждали славянофилы, постоянно стремилась поддерживать свой изначальный, на довѣр³и основывающ³йся союзъ съ Государствомъ. Но Государство, при Петрѣ Великомъ, разорвало свой союзъ съ Землею.

   На этомъ положен³и стоитъ остановиться. Съ одной стороны, оно показываетъ, что теор³я взаимнаго довѣр³я не выдержана славянофилами до конца. Это что касается общей или основной стороны положен³я. Другая сторона - частная, или прикладная: въ ней взводится обвинен³е противъ, что тамъ ни говори, величайшей личности въ нашей истор³и, личности которую, впрочемъ, самъ Хомяковъ признавалъ не только "волей желѣзной", но и "умомъ необычайнымъ", хотя и "обращеннымъ только въ одну сторону, человѣкомъ, для котораго мы не находили ни достаточно похвалъ, ни достаточно упрековъ, но о которомъ потомство вспомнитъ только съ благодарностью". {Соч. Хомякова V, 366 (писано въ 1839 г.).}

   При Петрѣ, замѣчаетъ К. Аксаковъ, Государство перестало выслушивать голосъ Земли. Да, но это вытекало изъ того, что Петръ былъ, дѣйствительно, какъ его и выставляютъ славянофилы, человѣкомъ переворота - перваго на Руси, въ полномъ смыслѣ этого слова; переворотъ же всегда сопровождается пр³остановкою обычнаго течен³я жизни. Славянофильство, по самой сущности своего учен³я, враждебно переворотамъ - снизу или сверху происходятъ они, это - все равно, Петръ Велик³й, несом