Главная » Книги

Писарев Дмитрий Иванович - Пушкин и Белинский. Глава вторая, Страница 4

Писарев Дмитрий Иванович - Пушкин и Белинский. Глава вторая


1 2 3 4

т себе отзыва нигде. Жалоба неосновательна и сравнение неудачно. Поэт не находит себе отзыва только в том случае, когда он сам не откликается на те явления, идеи, чувства и стремления, которые составляют преобладающий интерес в жизни его современников и соотечественников. Другими словами: только тот поэт рискует быть единственным читателем своих произведений, который поет про себя и для себя, презирая толпу.
   В стихотворении "Памятник", написанном в 1836 году, Пушкин, уже шесть лет тому назад провозгласивший себя царем, производит себя в бессмертные гении и в благодетели человечества. Наш бессмертный гений прямо говорит:
  
   Я памятник воздвиг себе нерукотворный;
   К нему не зарастет народная тропа:
   Вознесся выше он главою непокорной
   Наполеонова столпа (э_т_о н_а_з_ы_в_а_е_т_с_я: excusez du peu!).
   Нет! весь я не умру. Душа в заветной лире
   Мой прах переживет и тленья убежит -
   И славен буду я, доколь в подлунном мире
   Жив будет хоть один пиит.
   Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
   И назовет меня всяк сущий в ней язык:
   И гордый внук Славян, и Финн, и ныне дикой
   Тунгус, и друг степей - Калмык,
   И долго буду тем народу я любезен,
   Что чувства добрые я лирой пробуждал (?),
   Что прелестью живой стихов я был полезен (?)
   И милость к падшим призывал (?).
  
   Превознося самого себя выше облака ходячего и умилившись достаточно над всеми своими человеческими и даже гражданскими добродетелями, Пушкин вдруг напускает на себя кротость, смирение и равнодушие к той самой славе, в которой он превзошел Наполеона и перед которою преклонятся со временем тунгусы и калмыки:
  
   Веленью Божию, о Муза, будь послушна,
   Обиды не страшись, не требуй и венца,
   Хвалу и клевету приемли равнодушно
   И не оспоривай глупца.
  
   Призывая к себе на помощь дикого тунгуса и друга степей калмыка, Пушкин поступает очень расчетливо и благоразумно, потому что легко может случиться, что более развитые племена Российской империи, именно финн и гордый (?) внук славян, в самом непродолжительном времени жестоко обманут честолюбивые и несбыточные надежды искусного версификатора, самовольно надевшего себе на голову венец бессмертия, на который он не имеет никакого законного права.
   Любопытно заметить, что в основание своего нерукотворного памятника Пушкин кладет такие резоны, которые целиком заимствованы из осмеянного и оплеванного им миросозерцания тупой черни. Когда поэту приходится предъявлять свои права на бессмертие, тогда он поневоле принужден заговорить серьезным языком мыслящего реалиста; он признает над собою суд того народа, который прежде украшался обыкновенно эпитетом: "бессмысленный"; он заговаривает о добрых чувствах, тогда как прежде у него шла речь только о сладких звуках; наконец он даже произносит слово "полезен" и соглашается таким образом вступить в состязание с печными горшками.
   Эти невольные уступки гордого поэта доказывают, очевидно, что утилитарные аксиомы заключают в себе естественную, обязательную силу даже для тех поверхностных умов, которые неспособны вывести из этих аксиом все основное направление собственной жизни и деятельности. Но, обнаруживая собою непоколебимую прочность утилитарных истин, вынужденные уступки эти, конечно, не могут принести ни малейшей пользы личному делу самого Пушкина. Это дело окончательно проиграно, и уступки, сделанные Пушкиным, дают мыслящим реалистам полное право осудить его безапелляционно во имя тех самых принципов, на которые он старается опереться и которые он, следовательно, признает истинными. "Я буду бессмертен,- говорит Пушкин,- потому что я пробуждал лирой добрые чувства".- "Позвольте, господин Пушкин,- скажут мыслящие реалисты,- какие же добрые чувства вы пробуждали? Привязанность к друзьям и товарищам детства? Но разве же эти чувства нуждаются в пробуждении? Разве есть на свете такие люди, которые были бы неспособны любить своих друзей? И разве эти каменные люди,- если только они существуют,- при звуках вашей лиры сделаются нежными и любвеобильными?- Любовь к красивым женщинам? Любовь к хорошему шампанскому? Презрение к полезному труду? Уважение к благородной праздности? Равнодушие к общественным интересам? Робость и неподвижность мысли во всех основных вопросах миросозерцания? Лучшее из всех этих добрых чувств, пробуждавшихся при звуках вашей лиры, есть, разумеется, любовь к красивым женщинам. В этом чувстве действительно нет ничего предосудительного, но, во-первых, можно заметить, что оно достаточно сильно само по себе, без всяких искусственных возбуждений; а во-вторых, должно сознаться, что учредители новейших петербургских танц-классов умеют пробуждать и воспитывать это чувство несравненно успешнее, чем звуки вашей лиры. Что же касается до всех остальных добрых чувств, то было бы несравненно лучше, если бы вы их совсем не пробуждали".- "Я буду бессмертен,- говорит далее Пушкин,- потому что я был полезен".- "Чем?" спросят реалисты, и на этот вопрос не воспоследует ниоткуда никакого ответа.- "Я буду бессмертен,- говорит, наконец, Пушкин,- потому что я призывал милость к падшим".- "Господин Пушкин!- скажут реалисты,- мы советуем вам обратиться с этим аргументом к тунгусам и к калмыкам. Эти дети природы и друзья степей быть может поверят вам на-слово и поймут именно в этом филантропическом смысле ваши воинственные стихотворения, писанные не во время войны, а после победы. Что же касается до гордого внука Славян и до Финна, то эти люди уже слишком испорчены европейской цивилизацией), чтобы принимать воинственные восклицания за проявление кротости и человеколюбия".
  

X.

  
   Я полагаю, что я могу теперь проститься с Пушкиным, и что эта вторая статья (разбор лирики) имеет полное право сделаться последнею. Принимаясь за эту работу, я вовсе не имел намерения представить читателям полный и подробный разбор всех лирических, эпических и драматических произведений Пушкина. Предпринять такой объемистый и утомительный труд в настоящее время значило бы придавать вопросу о Пушкине слишком важное значение,- такое значение, которого он уже не может иметь в 1865 году.- Приступая к этой работе, я хотел только высказать громко и открыто и подкрепить фактическими доказательствами то мнение, которое уже многие мыслящие люди составили себе о Пушкине и о всех поэтах и художниках его школы.
   Теперь это дело сделано; в так называемом великом поэте я показал моим читателям легкомысленного версификатора, опутанного мелкими предрассудками, погруженного в созерцание мелких личных ощущений и совершенно неспособного анализировать и понимать великие общественные и философские вопросы нашего века.
   Если, паче чаяния, наши литературные противники представят мне какие-нибудь дельные возражения, то я возвращусь к вопросу о Пушкине и разберу эти возражения подробно и обстоятельно. Если же - в чем я почти не сомневаюсь - обожатели Пушкина ответят мне только скромным молчанием или бессильными воплями комического негодования, то читающая публика увидит ясно, без всяких дальнейших толкований, полную ветхость того кумира, пред которым, по старой привычке и по обязанности службы, преклоняется до сих пор все наше пишущее филистерство.
   В заключение этой статьи я скажу еще несколько слов о Белинском. Я уже показал читателям, каким образом в этом сильном уме происходила упорная борьба между реализмом и эстетикою. Я цитировал как те мнения Белинского, в которых я соглашаюсь с ним, так и те, которые всякого мыслящего реалиста заставят улыбнуться и пожать плечами. Но до сих пор в обеих моих статьях мне приходилось гораздо чаще опровергать Белинского, чем соглашаться с ним; это обстоятельство может дать о Белинском ложное понятие тем читателям, которые мало знакомы с его сочинениями. Поэтому я считаю нелишним дорисовать здесь ту сторону этой уважаемой личности, которую я поневоле должен был оставить в тени, пока я возился с усыпительными творениями Пушкина. Я приведу из статей Белинского несколько выписок, характеризующих его взгляды на те вопросы, за прямое и откровенное решение которых реальная критика подвергается до сих пор самым ожесточенным нападкам.
   Вот, например, что говорит Белинский о любви или, как он выражается, о романтизме нашего времени: "Любовь зависит от сближения, а сближение - от случайности. Не удалось здесь,- удастся там; не сошлись с одною, сойдетесь с другою. Это опять не значит, чтоб можно было полюбить или не полюбить по воле своей: это значит только то, что если каждый может любить только известный идеал, то никогда никакой идеал не является в мире в одном экземпляре, но существует в большем или в меньшем числе видоизменений и оттенков. Наш романтизм хлопочет не о том, однажды или дважды должно и можно любить в жизни, но о том, чтобы не разбить другого предавшегося вам сердца и не быть причиной несчастья его жизни... Один так, другой иначе; тот один раз в жизни, а этот - десять раз: оба равно правы, лишь бы только на совести которого-нибудь из них не легло ничье несчастье". Белинский говорит: "Не сошлись с одною, сойдетесь с другою", а Базаров говорит: "Нельзя, ну и не надо; земля не клином сошлась". Предоставляю читателю судить о том, велика ли разница между обеими формулами.
   "Верность,- говорит Белинский в другом месте,- перестает быть долгом, ибо означает только постоянное присутствие любви в сердце: нет более чувства - и верность теряет свой смысл; чувство продолжается - верность опять не имеет смысла, ибо что за услуга быть верным своему счастью?"
   Приглашаю тех господ, которые возмущались безнравственностью романа "Что делать?", направить свое великодушное негодование против Белинского.
   А вот как Белинский трактует верного рыцаря Тоггенбурга. "Подлинно - рыцарь печального образа!.. Как жаль, что Шиллер воскресил его не совсем в пору да вовремя! Сердца холодные и разочарованные, души жестокие и прозаические, мы жалеем об этом рыцаре, но не как о человеке, постигнутом роком и несущем на себе тяжкое бремя действительного несчастья, а как о сумасшедшем". Решительно les beaux esprits se rencontrent: Базаров положительно удивлялся тому, что Тоггенбурга не посадили в сумасшедший дом. После этого, опираясь на свидетельство Белинского, осмелюсь спросить: неужто в самом деле с моей стороны было неслыханною дерзостью назвать добряком того поэта, у которого достало добродушия на то, чтобы воспевать чувствительными стихами огорчения сумасшедшего человека?
   Вот, по мнению Белинского, что должен делать человек в том случае, если любимая им особа полюбила другого. "В таком случае натурально, что ее внезапного к нему охлаждения он не примет за преступление или так называемую на языке пошлых романов неверность и еще менее согласится принять от нее жертву, которая должна состоять в ее готовности принадлежать ему даже и без любви и для его счастья отказаться от счастья новой любви, может быть бывшей причиною ее к нему охлаждения. Еще более естественно, что в таком случае ему остается сделать только одно: со всем самоотвержением души любящей, со всей теплотой сердца, постигшего святую тайну страдания, благословить его или ее на новую любовь и новое участье, а свое страдание, если нет сил освободиться от него, глубоко схоронить от всех, и в особенности от него или от нее в своем сердце".
   Прочитавши эти строки, можно представить себе, с каким глубоким и сознательным уважением отнесся бы Белинский к характеру и поступку Лопухова, и какую вдохновенную критическую статью написал бы он по поводу того романа, на который так упорно и так тупо клеветали солидные люди нашей литературы. Из этого романа Белинский узнал бы, впрочем, что фантастическое и неправдоподобное самоотвержение заменяется в подобных случаях совершенно удовлетворительно разумным эгоизмом или правильным пониманием собственной выгоды.
   А вот мысли Белинского о ревности вообще и об "Отелло" в особенности: "В образованном человеке нашего времени Шекспиров "Отелло" может возбуждать сильный интерес, но с тем однако ж условием, что эта трагедия есть картина того варварского времени, в которое жил Шекспир и в которое муж считался полновластным господином своей жены; всякий же образованный человек нашего времени только рассмеется от новых Отелликов, вроде Марселя в нелепой повести Эжена Сю "Крао" и безыменного господина в отвратительной повести Дюма "Une Vengeance". Но люди, которым нужно доказывать, что в наше время кинжалы, яды и даже пистолеты вследствие ревности суть не что иное, как пошлые театральные эффекты или результаты болезненного безумия, животного эгоизма и дикого невежества,- такие люди не стоят того, чтоб тратить на них слова". Это место я привожу для тех господ, которые были очень озадачены моим замечанием на счет "Отелло", помещенным в статье "Мотивы русской драмы".
   Наконец, вот вам еще слова Белинского о родительской власти: "Если б отец нашего времени стал отнимать у сына счастье его жизни, на основании собственных корыстных расчетов,- все бы увидели, что отец любит себя, а не сына, и тем самым уничтожает свои права над ним; ибо если нет любви, связывающей отца с детьми, то у детей нет отца". Коротко и ясно! Это место я рекомендую тому жалкому пигмею, который обвинял Помяловского в стремлении восстановлять детей против родителей. Словом, на всех пунктах, кроме эстетики, наши противники, нападая на нас, нападают в то же время и на Белинского, которого они совершенно некстати обзывают своим учителем.
  
   1865 г. Июнь.
  

Другие авторы
  • Головнин Василий Михайлович
  • Антонович Максим Алексеевич
  • Краузе Е.
  • Филимонов Владимир Сергеевич
  • Мартынов Иван Иванович
  • Гиляровский Владимир Алексеевич
  • Страхов Николай Николаевич
  • Чуйко Владимир Викторович
  • Гомер
  • Шубарт Кристиан Фридрих Даниель
  • Другие произведения
  • Ленский Дмитрий Тимофеевич - Ленский Д. Т.: Биобиблиографическая справка
  • Мопассан Ги Де - Старые вещи
  • Быков Александр Алексеевич - Игнатий Лойола. Его жизнь и общественная деятельность
  • Роллан Ромен - Над схваткой (1914-1915)
  • Луначарский Анатолий Васильевич - Два либерала
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Упырь. Сочинение Краснорогского
  • Быков Петр Васильевич - Е. В. Балобанова
  • Горький Максим - Краткий очерк скверной истории
  • Стасов Владимир Васильевич - Немецкие критики о русском художестве на венской выставке
  • Наживин Иван Федорович - Глаголют стяги
  • Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (23.11.2012)
    Просмотров: 455 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа