Главная » Книги

Страхов Николай Николаевич - Вещество по учению материалистов

Страхов Николай Николаевич - Вещество по учению материалистов


1 2 3

  

Н. Н. Страхов

Вещество по учению материалистов.

  

"Время", No 3, 1863

ВЕЩЕСТВО

ВЕЩЕСТВО ПО УЧЕНIЮ МАТЕРIЯЛИСТОВЪ

Das Dunkelste aller Dinge, ja das Dunke

selbst nach Einigen, ist die Materie.

SCHELLING.

___

I

   Нѣтъ ничего обыкновеннѣе, какъ признанiе какихъ-нибудь мнѣнiй, какого-нибудь сужденiя, даже цѣлаго ученiя - нелѣпостью. Обвиненiя въ нелѣпости разсыпаются щедро и безъ особенныхъ затрудненiй. На первый взглядъ тутъ нѣтъ ничего особеннаго; мы всѣ стремимся къ истинѣ, любимъ одну чистую, голую истину, слѣдовательно всякое отступленiе отъ нея необходимо считаемъ и называемъ нелѣпостiю. Но въ чемъ состоитъ истина? Вопросъ, какъ извѣстно, старинный и трудный. Легко замѣтить, что указанiе нелѣпостей, хотя составляетъ одинъ изъ простѣйшихъ и употребительнѣйшихъ прiемовъ ума, почти никогда неудерживается въ надлежащихъ границахъ; чаще же всего представляетъ явленiе ненормальное, уродливое. На самомъ дѣлѣ, какъ бы важенъ ни былъ обсуждаемый предметъ, какъ бы велико ни было имя дѣятеля или мыслителя, какое бы огромное историческое значенiе ни принадлежало явленiю, есть умы, которые съ величайшею легкостiю готовы объявить все это нелѣпостiю. Изобилiе нелѣпостей въ мiрѣ, въ которомъ мы живемъ, стало даже ходячею истиною, ежедневною поговоркою. Человѣку свойственно ошибаться; человѣческiй умъ сперва надѣлаетъ тысячу ошибокъ и только потомъ попадетъ на вѣрную дорогу, и т. д. Вотъ обыкновенныя рѣчи. На нихъ основанъ тотъ легкомысленный скептитизмъ, то равнодушiе къ явленiямъ умственнаго мiра, которое такъ часто встрѣчается между образованными людьми. Попытки ума кажутся имъ рядомъ ошибокъ и заблужденiй, и желая обладать только чистою истиною, они готовы отказаться отъ всякихъ усилiй, отъ всякой умственной дѣятельности.
   Тотъ же взглядъ, тоже расположенiе ума нерѣдко господствуетъ и въ горячей борьбѣ, которую иногда ведутъ люди, проникнутые какими-нибудь убѣжденiями; они бьютъ направо и налѣво; всюду видятъ противорѣчiе, непослѣдовательность, самыя грубыя уклоненiя отъ очевиднѣйшей логики. Такое настроенiе мыслей доходитъ иногда до чудовищныхъ размѣровъ; при воспрiимчивости и подвижности ума случается, что чего бы онъ ни коснулся, все такъ и закишитъ нелѣпостями. Нерѣдко подобное занятiе дѣлается постояннымъ вкусомъ и люди находятъ удовольствiе въ томъ, чтобы всюду отыскивать нелѣпости и самыя простыя и ясныя вещи подводить подъ форму противорѣчiй и несообразностей.
   Исторiя наукъ также обильна примѣрами неправильныхъ обвиненiй въ нелѣпостяхъ. Нерѣдко наука презрительно смотритъ на все свое прошедшее; она судитъ его на основанiи своихъ настоящихъ познанiй, своихъ настоящихъ прiемовъ и результатовъ и потому находитъ въ немъ безчисленные поводы къ осужденiю и очень рѣдкiе къ похвалѣ. Многiе чрезвычайно простодушно довѣряютъ въ этомъ случаѣ такому пониманiю истины; они считаютъ за вѣрную только послѣднюю книгу, послѣднiй трактатъ науки; старая книга считается негодною, безполезною, наполненною устарѣлыми и ошибочными понятiями. При этомъ они забываютъ, что чѣмъ тверже они держатся новѣйшаго, тѣмъ дальше они отъ прочнаго, дѣйствительнаго познанiя, потомучто тѣмъ скорѣе ихъ познанiя сами переходятъ въ область устарѣлыхъ, неточныхъ и невѣрныхъ.
   Любопытный случай недовѣрiя къ человѣческому уму представился у насъ лѣтъ десять тому назадъ. Графъ С. С. Уваровъ написалъ небольшое сочиненiе подъ заглавiемъ: Достовѣрнѣе ли становится исторiя? Его мысль была та, что едва ли съ теченiемъ времени исторiя не потеряетъ своей достовѣрности. Исходя изъ того убѣжденiя, что исторiя и въ настоящее время представляетъ множество нерѣшонныхъ вопросовъ, неточныхъ и ложныхъ показанiй, авторъ указывалъ, что разнообразiе партiй, ихъ горячая борьба въ печати и тому подобныя обстоятельства увеличиваютъ до безконечности разнорѣчiе и фальшивость свидѣтельствъ и спрашивалъ, какимъ образомъ историкъ можетъ выпутаться изъ этого хаоса и достигнуть истины?
   Очевидно къ подобному вопросу могла привести только увѣренность, что ошибка и заблужденiе - постоянный удѣлъ историка, и что слѣдовательно, чѣмъ больше и чѣмъ сложнѣе его матерьялъ, тѣмъ больше онъ надѣлаетъ невѣрностей. Но предположите только, что историкъ прежде всего есть существо, способное открывать истину, что онъ имѣетъ силу извлекать ее изъ даннаго ему матерьяла, и умѣетъ цѣнить самый матерьялъ, какъ болѣе или менѣе ясное проявленiе истины. Тогда очевидно на оборотъ, чѣмъ обильнѣе эпоха проявленiями всякаго рода, тѣмъ точнѣе и отчетливѣе можетъ быть взглядъ историка.
   Вообще можно замѣтить, что подобный скептицизмъ, увѣренность въ силѣ лжи и нелѣпости грѣшатъ противъ надлежащаго взгляда на мiръ, на нашу человѣческую жизнь. На самомъ дѣлѣ, что такое нелѣпость? Это понятiе всего опредѣленнѣе формулируется и поясняется примѣрами въ математикѣ, гдѣ оно дѣйствительно сохраняетъ свое надлежащее значенiе. Нелѣпость - есть явное противорѣчiе; утвержденiе напримѣръ, что одна величина въ тоже время и меньше и больше другой. Нелѣпость - есть безсмыслица, мысль, которую невозможно мыслить. Если же такъ, то давать нелѣпостямъ значенiе въ умственной дѣятельности человѣка значитъ унижать умъ. Предполагать всюду несообразности и противорѣчiя значитъ представлять себѣ мiръ хаосомъ, гдѣ ни въ чемъ нельзя найти никакого смысла. Подобное воззрѣнiе противно самой сущности ума, потомучто онъ ищетъ смысла и значенiя въ явленiяхъ, а не безсмыслицы. Если хотите, нелѣпостей множество въ мiрѣ, но онѣ не имѣютъ никакой важности, ничего интереснаго, ничего глубокаго для нашего ума. Такъ математика не занимается отыскиванiемъ нелѣпостей, не опредѣляетъ и не изучаетъ ихъ; она есть свѣтлая область, и указывая на границу нелѣпостей, она никогда не переходитъ за нее. Если нашъ мiръ, исторiя человѣчества, исторiя наукъ заслуживаютъ изученiя, то и они также должны лежать въ границахъ свѣтлаго пространства. Тѣ, которыхъ умъ, прикасаясь къ предметамъ, распространяетъ на нихъ мракъ, ничего этимъ не выигрываютъ, потомучто во тьмѣ имъ нельзя ничего видѣть. Тьма дѣлаетъ всѣ предметы равно ничтожными, равно безцвѣтными и незначительными. Если же они однакоже различаютъ формы и цвѣта, если судятъ о величинѣ и объ отношенiи предметовъ, то это значитъ, что есть свѣтъ, есть смыслъ въ этихъ явленiяхъ и зрители напрасно утверждаютъ, что ихъ тусклое зрѣнiе находитъ всюду одну тьму.
   Чѣмъ ýже, чѣмъ одностороннѣе чьи-нибудь убѣжденiя, тѣмъ больше нелѣпостей онъ находитъ въ мiрѣ; немногiя мысли, немногiя книги, согласныя съ ними, онъ считаетъ единственнымъ свѣтомъ истины и все другое признаетъ вздоромъ, такъ что большею частiю, укоряя въ нелѣпости другихъ, онъ самъ совершаетъ нелѣпость.
   Припомню здѣсь удивительныя слова Лейбница, которыя такъ характеризуютъ его и вмѣстѣ должны быть правиломъ для каждаго мыслителя. "Я нашолъ," говоритъ онъ, "что большая часть ученiй почти всегда справедливы въ томъ что они утверждаютъ, и ошибаются въ томъ что отрицаютъ," т.-е. въ томъ что признаютъ нелѣпымъ. Въ этихъ словахъ ясно выражается то всеобъемлющее глубокомыслiе, которымъ отличается Лейбницъ. Обыкновенно судятъ на оборотъ; умными признаются люди, которымъ нравится отрицанiе, а не утвержденiе, которые во всемъ сумѣютъ найти нелѣпую сторону, которые очень многое бранятъ и ничего не хвалятъ.
   Предыдущiя замѣчанiя могутъ отчасти уяснить прiемы настоящей статьи. Предметъ ея есть ученiе матерьялистовъ о веществѣ и цѣль - опроверженiе нѣкоторыхъ матерiялистическихъ взглядовъ.
   Что ныньче много матерiялистовъ, что матерiялизмъ приобрѣлъ въ настоящее время большую силу, это всѣмъ извѣстно. Слѣдовательно предметъ интересный, и если можно опровергать матерiялизмъ, то-есть если онъ на самомъ дѣлѣ есть взглядъ невѣрный, если само въ себѣ это ученiе ошибочно, то и должно его опровергать. Но подъ опроверженiемъ разумѣютъ обыкновенно совсѣмъ не то что имѣетъ въ виду настоящая статья. Опровергать обыкновенно значитъ привести къ нелѣпостямъ, указать несообразности и противорѣчiя, выставить противниковъ въ самомъ темномъ цвѣтѣ, какой только возможенъ. Между-тѣмъ такого рода опроверженiе очевидно не можетъ имѣть большой силы и большого значенiя. Матерiялизмъ конечно представляетъ множество нелѣпостей, но подбирать ихъ и настаивать на нихъ есть дѣло не стоющее труда, потомучто очевидно онъ не на нихъ держится, не ими питается; сила его должна заключаться въ чемъ-нибудь разумномъ, въ какихъ-нибудь правильныхъ требованiяхъ ума и слѣдовательно на эти основанiя, на глубочайшiе его корни должно обратить все вниманiе. Итакъ прежде всего нужно признать, что матерiялизмъ не есть  нелѣпость; нужно постараться понять въ чемъ заключается его дѣйствительная сила и только потомъ можно будетъ сдѣлать надлежащую его оцѣнку. Наилучшее опроверженiе всегда то, при которомъ противнику отдается наибольшая справедливость.
   Нѣтъ ничего обыкновеннѣе, какъ уклоненiе отъ такихъ правилъ. Въ полемикѣ дѣло чаще всего состоитъ не въ томъ, чтобы понять противника, но въ томъ, чтобы исказить его. Понимать вообще стараются очень мало; въ этомъ отношенiи матерiялисты виноваты больше, чѣмъ кто-нибудь другой. Философскихъ выводовъ они не только не стараются понять, но даже отвергаютъ ихъ на томъ самомъ основанiи, что ихъ непонимаютъ; просто говорятъ: "это все вздоръ, туманная философiя, гегельщина!" и тѣмъ дѣло и кончается.
   Матерiялисты должны знать, что обратно философiя не признаетъ матерiялизма вздоромъ и что слѣдовательно, если она отвергаетъ его, то ея отверженiе имѣетъ полную силу, непрерѣкаемое значенiе. Философiя знаетъ матерiялизмъ, матерiялисты же не знаютъ философiи; слѣдовательно философiя можетъ судить о матерiялизмѣ, а матерiялисты не имѣютъ права говорить о предметѣ для нихъ незнакомомъ.
   Даже для того, чтобы понять матерьялизмъ во всей его силѣ и глубинѣ, необходима помощь философiи. Матерiялизмъ, какъ легко замѣтить, отличается отъ настоящихъ философскихъ системъ своею безсознательностiю. Онъ не отдаетъ самъ себѣ отчета въ своихъ основанiяхъ и прiемахъ, онъ зараждается въ умахъ нѣкотораго рода произвольнымъ зарожденiемъ и представляетъ массу мнѣнiй, которыхъ внутренняя связь не извѣстна самимъ обладателямъ ихъ. Поэтому существуетъ безчисленное множество матерiялистовъ, но великихъ матерiялистовъ нѣтъ; опровергая  матерiялизмъ, нельзя ни на кого сослаться, какъ на полнаго представителя системы.
   Такимъ образомъ систему матерiялизма приходится строить самимъ философамъ; они должны отыскать его исходную точку, должны прослѣдить всѣ выводы изъ главнаго начала и должны опредѣлить что послѣдовательно въ утвержденiяхъ матерiялистовъ и въ какихъ случаяхъ они впадаютъ въ непослѣдовательность.
   Для того, чтобы убѣдить заранѣе въ необходимости такихъ прiемовъ, я приведу здѣсь примѣръ Бюхнера, на котораго вообще буду обращать особенное вниманiе, какъ на одну изъ великихъ знаменитостей въ своей школѣ, хотя подобная знаменитость какъ нарочно не служитъ школѣ особенною честью.
   Извѣстно, что послѣдовательный матерiялизмъ приводитъ къ атомистической теорiи вещества; мы постараемся показать это дальше, и дѣйствительно большая часть матерiялистовъ - атомисты. Между-тѣмъ Бюхнеръ повидимому не держится атомизма. Онъ говоритъ: (Kraft und Stoff, S. 19) "слово атомъ есть только выраженiе для неизбѣжнаго для насъ представленiя, которое мы сами налагаемъ на вещество." Итакъ атомы суть наше представленiе и слѣдовательно въ дѣйствительности, на самомъ дѣлѣ не существуютъ. Поэтому можно бы подумать, что мы имѣемъ дѣло съ матерiялистомъ, который сознательно пошолъ дальше атомистической теорiи и понимаетъ вещество не въ видѣ атомовъ, а какъ-нибудь иначе. Между-тѣмъ ни чуть не бывало; эта фраза, повидимому столь важная, очевидно попалась въ книгу случайно и навѣяна была спорами объ атомизмѣ, о которыхъ не могъ же Бюхнеръ не знать совершенно.
   На самомъ дѣлѣ тамъ же, на той же страницѣ и даже тотчасъ за приведенною фразою, объ атомахъ говорится, какъ о чемъ-то дѣйствительно существующемъ. "Мы не имѣемъ," говоритъ Бюхнеръ, "никакого дѣйствительнаго понятiя о той вещи, которую называемъ атомомъ; мы ничего не знаемъ о его величинѣ, формѣ, составѣ и проч."
   Чрезвычайно странно, что Бюхнеръ задумывается надъ составомъ Zusammensetzung атомовъ. Все состоитъ изъ атомовъ, но атомы по самому ихъ понятiю не могутъ быть чѣмъ-то составнымъ. Но если онъ и не знаетъ какую величину и какую форму имѣютъ атомы, то все-таки онъ вмѣстѣ съ этимъ признаетъ, что эти вещи имѣютъ нѣкоторую величину и нѣкоторую форму и слѣдовательно признаетъ, что атомы существуютъ.
   Дѣйствительно вся его книга написана атомистическимъ языкомъ. Такъ, говоря о неуничтожаемости вещества (стр. 11), Бюхнеръ объясняетъ, что въ тѣлѣ человѣка "атомы смѣняются, и только ихъ сложенiе остается тоже. Самые же атомы неизмѣнны, неразрушимы: ныньче въ этомъ, завтра въ другомъ соединенiи, они различнымъ своимъ расположенiемъ образуютъ безчисленныя формы."
   Какой смыслъ можетъ имѣть это мѣсто, если атомы признаются несуществующими? Если атомовъ нѣтъ, то нѣтъ никакого неизмѣннаго вещества; если атомовъ нѣтъ, то чтоже значитъ ихъ различное расположенiе?  Между-тѣмъ Бюхнеръ нѣсколько разъ повторяетъ, что матерiя безконечно дѣлима и даже впадаетъ по этому случаю въ совершенно неправильныя толкованiя о микроскопическихъ организмахъ. Противу самыхъ твердыхъ убѣжденiй натуралистовъ, онъ утверждаетъ, что микроскопическiя животныя имѣютъ сложную и тонкую организацiю, что у нихъ такiя же отправленiя,  какъ и у высшихъ животныхъ, что вообще они живутъ, какъ и всѣ другiя животныя (стр. 17 и 18).
   Непослѣдовательность Бюхнера идетъ въ другомъ случаѣ еще дальше. Матерiялистъ, непризнающiй атомовъ, повидимому еще дѣло возможное; но что вы скажете о матерiялистѣ, отвергающемъ существованiе матерiи и силъ? А это именно дѣлаетъ Бюхнеръ. На первой же страницѣ своего сочиненiя онъ приводитъ, какъ не оспоримую истину, какъ священный текстъ, слова великаго физiолога нашего времени, Дюбуа-Реймона. Вотъ эти слова: "Если идти до конца, то легко убѣдиться, что ни вещество, ни силы не существуютъ. И то и другое суть отвлеченiя, взятыя съ разныхъ точекъ зрѣнiя отъ вещей, какъ они суть на самомъ дѣлѣ."
   Бюхнеръ очевидно признаетъ справедливость этихъ словъ; онъ даже пробуетъ потомъ собственными выраженiями изъяснить тоже положенiе. Но если такъ, если сила и вещество суть отвлеченiя, если они на самомъ дѣлѣ не существуютъ, то чтоже дѣйствительно существуетъ? Отвѣта на этотъ правильный вопросъ нельзя найти въ цѣлой книгѣ Бюхнера. На первый разъ нельзя не удивляться странному матерiялизму, который отвергаетъ и атомы и силы и самое вещество. Но при нѣкоторомъ вниманiи дѣло легко объясняется. Бюхнеръ, несмотря на всѣ декламацiи противъ авторитетовъ и слѣпой вѣры, очевидно очень подчиняется авторитетамъ; сослаться на такого ученаго, какъ Дюбоа-Реймонъ, было и очень лестно и почти неизбѣжно, и Бюхнеръ, не понявъ хорошенько его словъ, вообразилъ, что можетъ привести ихъ въ свою пользу. На самомъ же дѣлѣ цѣлая книга наполнена выраженiями, по которымъ ясно, что и силы и вещество признаются Бюхнеромъ дѣйствительно существующими. Такъ въ самой попыткѣ объяснить слова Дюбуа-Реймона, онъ говоритъ, что тѣло, безъ силъ, безъ притяженiя между частицами распалось бы въ безформенное ничто. Ничто! какая странная неточность! Совершенно ясно, что хотя бы частицы составили и нѣчто безформенное, неосязаемое, неуловимое, все-таки это будетъ нѣчто, а не ничто. Все-таки это будетъ вещество и очевидно Бюхнеръ неумѣетъ отдѣлаться отъ него, не въ силахъ представить его несуществующимъ.
   Въ этихъ ошибкахъ Бюхнера, касающихся самыхъ существенныхъ точекъ матерiялизма, нельзя не видѣть крайней непослѣдовательности. Очевидно Бюхнеру не хотѣлось отстать отъ значительныхъ людей, которые въ томъ или другомъ отношенiи уже замѣтили несостоятельность матерiялизма и онъ пустился вслѣдъ за ними, не замѣчая самъ куда это приведетъ его.
   Итакъ Бюхнеру невозможно довѣряться при изложенiи ученiя матерьялистовъ. Мы потеряли бы напрасно время, еслибы стали заниматься всѣми несообразностями, которыя попадаются въ его книгѣ, или которыя можно бы было найти въ книгахъ другихъ матерiялистовъ. Они рѣдко отличаются систематическою строгостiю, рѣдко выражаютъ свои мнѣнiя съ надлежащею точностiю, и даже часто укрываются отъ возраженiй въ темноту и неопредѣленность собственныхъ мыслей. Иной матерiялистъ въ свое вещество влагаетъ такiя принадлежности и такiя явленiя, что наконецъ его вещество больше похоже на духъ, чѣмъ на вещество.
   Между тѣмъ принимаясь сами строить матерiялизмъ, стараясь найти самый глубокiй его корень, самую дальнюю исходную точку, мы очевидно придадимъ ему всю ту силу, какую онъ можетъ имѣть. Если онъ дѣйствительно имѣетъ глубокое основанiе, то онъ долженъ обнаружиться въ явленiяхъ болѣе обширныхъ и болѣе значительныхъ, чѣмъ напримѣръ книга Бюхнера, или другая подобная. Нашедши это основанiе, мы въ состоянiи будемъ слѣдить за его проявленiями тамъ, гдѣ можетъ-быть его не предполагали, и сумѣемъ также отличить то что не принадлежитъ ему у писателей явно матерьялистическихъ.
   Разсматривая матерьялизмъ такимъ образомъ, мы убѣдимся напримѣръ, что главные его зачатки едвали не должны быть приписаны родоначальнику новой философiи, Декарту, бывшему вмѣстѣ великимъ натуралистомъ и математикомъ {На это жаловался уже Вольтеръ. "Я зналъ, говоритъ онъ, многихъ, которые были приведены картезiанизмомъ къ отрицанiю всякаго божества, кромѣ безконечной совокупности вещей; напротивъ нѣтъ ньютонiанца, который бы не былъ строгимъ теистомъ". Elem. de Philos. 1 Part. Chap. 1.}. Потомъ матерiялистическое направленiе можно будетъ указать въ цѣломъ ряду великихъ ученыхъ и генiевъ до послѣднихъ временъ. Такъ напримѣръ Ньютонъ, столь  извѣстный своимъ благочестiемъ, по складу своего ума принадлежитъ къ замѣчательнѣйшимъ явленiямъ матерьялистическаго мышленiя.

II

    
   Для того, чтобы найти исходную точку матерьялизма, можно сослаться на обыкновенное мнѣнiе, что матерiялизмъ опирается на результатахъ естественныхъ наукъ, и на тотъ дѣйствительный фактъ, что изученiе этихъ наукъ располагаетъ къ принятiю матерiялистическихъ убѣжденiй. Самая книжка Бюхнера все свое значенiе получаетъ отъ того, что представляетъ не болѣе, какъ изложенiе результатовъ естественныхъ наукъ въ матерiялистическомъ смыслѣ.
   Что касается до мнѣнiя, будто бы матерiялизмъ есть прямое и необходимое слѣдствiе изслѣдованiй натуралистовъ, то безъ всякаго сомнѣнiя оно несправедливо. Для этого достаточно указать на многихъ великихъ натуралистовъ, которые не были матерiялистами. Декартъ, Ньютонъ, Кювье могутъ служить примѣромъ. Но, что гораздо важнѣе, въ этомъ мнѣнiи очевидно неправильно понимается отношенiе наукъ къ философiи. Никакая частная наука не можетъ дать въ результатѣ общаго взгляда на мiръ, общей системы существующаго хотя никакая наука въ глубокихъ своихъ основанiяхъ не можетъ противорѣчить истинному мiросозерцанiю.
   Наука - дѣло святое, одна изъ величайшихъ святынь нашего времени. Не даромъ имя ея такъ часто употребляется всуе. Но если мы дѣйствительно признаемъ ея святость, то должны помнить, что стремленiе и развитiе каждой науки есть нѣчто глубокое и непроницаемое. Чтобы убѣдиться въ этомъ, стоитъ только вспомнить тѣ страшныя усилiя ума, которыхъ требуетъ каждая наука въ надлежащемъ своемъ смыслѣ. Мы называемъ генiями, посланниками свыше тѣхъ, кто успѣетъ подвинуть ее впередъ. И въ самомъ дѣлѣ - какъ узнаютъ они эти таинственые пути, эти свободныя пространства, недоступныя обыкновенному взору? Большею частiю ученые стоятъ ниже современнаго имъ состоянiя своей науки и новый духъ въ ней вѣетъ тамъ, гдѣ хочетъ. Науки суть самостоятельные организмы, полные глубокаго внутренняго могущества; дѣятельность человѣческаго ума въ каждой изъ нихъ ничѣмъ не стѣсняется и неограничивается и вмѣстѣ проистекаетъ изъ самой глубины ума.
   Но поэтому самому жестоко ошибутся тѣ, которые вообразятъ науку оконченною, которые вздумаютъ искать въ ней готовыхъ, опредѣленныхъ результатовъ, разрѣшающихъ общiе вопросы, какiе имъ вздумается предложить. Пока наука еще не готова во всей ея цѣлости, пока она еще растетъ и развивается, до тѣхъ поръ она не имѣетъ права и отказывается давать отвѣты на такiе вопросы; то что многiе выдаютъ за ея результаты суть только неправильныя обощенiя, въ которыя легко впадаетъ мысль. Что удивительнаго, что многiе натуралисты суть матерiялисты? Вѣдь вещество есть нѣчто дѣйствительное; его процесы и явленiя существуютъ на самомъ дѣлѣ; слѣдовательно если науки о природѣ до сихъ поръ еще не вышли изъ сферы вещества и его явленiй, не поднялись выше этой сферы, то есть возможность, что люди имъ преданные будутъ вѣрить въ существованiе только этой одной сферы. Сами же эти науки очевидно стремятся обнять не одну только вещественную жизнь природы, но и жизнь органическую, жизнь животную и даже человѣческую; слѣдовательно сами эти науки не заражены матерiялизмомъ и при первомъ значительномъ шагѣ впередъ онъ исчезнетъ и у ихъ почитателей и у разработывателей.
   Такъ химикъ разсматриваетъ составныя части человѣческаго тѣла, физикъ физическiе процесы, которые въ немъ совершаются, механикъ его механическое устройство и законы его движенiя. Всѣ эти изслѣдованiя совершенно правильны и истинны; но не справедливо было бы думать, что по ученiю химiи весь человѣкъ вся человѣческая жизнь сводится на взаимнодѣйствiе химическихъ элементовъ, по ученiю физики на игру физическихъ процесовъ и что по ученiю механики человѣкъ не больше какъ машина. Ни одна изъ этихъ наукъ не имѣетъ притязанiя разрѣшать загадку человѣческаго бытiя, но вмѣстѣ ни одна и не можетъ противорѣчить этой загадкѣ и рано или поздно должна будетъ привести къ ней свои изслѣдованiя. А между тѣмъ легко можетъ случиться, что напримѣръ химикъ вообразитъ, что самая сущность человѣка заключается въ томъ что подлежитъ изученiю химiя.
   Такимъ образомъ вообще естественныя науки располагаютъ, то-есть даютъ поводъ къ принятiю матерiялизма, но эта система не есть ихъ слѣдствiе, она является при ихъ изученiи вслѣдствiе того философскаго стремленiя къ обобщенiю, которое вообще создаетъ системы и которое, дѣйствуя безсознательно и ограничиваясь ближайшими предметами и наиболѣе знакомыми прiемами мышленiя, возводитъ ихъ на степень единой и абсолютной истины.
   Поэтому въ естественныхъ наукахъ и можно искать той исходной точки, о которой мы говорили; они могутъ намъ указать то настроенiе ума, то его особенное, частное стремленiе, на удовлетворенiи котораго держится матерьялизмъ. Чтобы избѣгнуть заранѣе упрековъ въ противорѣчiи, замѣтимъ, что частныя стремленiя ума вообще законны и нисколько не противорѣчатъ общимъ стремленiямъ, но что ошибка является въ томъ случаѣ, когда частныя стремленiя признаются за общiя, верховныя и единственныя.
   Въ такомъ смыслѣ можно сказать вообще, что умъ человѣческiй обманчивъ по самой своей внутренней природѣ. На самомъ дѣлѣ, существенное свойство ума есть его всеобщность, то-есть его ничѣмъ невозмущаемое тожество съ самимъ собою всегда и вездѣ. Въ чемъ мы несомнѣнно убѣждены, то мы считаемъ истиною для ума вообще, слѣдовательно для всякаго другого ума, гдѣ бы и когда бы онъ ни существовалъ. Поэтому каковъ бы ни былъ частный умъ, онъ всегда самодоволенъ, всегда признаетъ за собою возможность и право непрерѣкаемо судить о предметахъ.
   Признавая за собою непреложность дѣйствiй, умъ стремится вмѣстѣ стать достойнымъ такой вѣры въ самого себя, то есть онъ старается быть вполнѣ самостоятельнымъ, ищетъ совершеннаго самообладанiя, полной свободы и самосознательности дѣйствiй. Между тѣмъ, какъ всякому извѣстно, несмотря на эти старанiя, умъ большею частiю зависитъ отъ множества влiянiй. Онъ имѣетъ свое воспитанiе, свои наслѣдственныя свойства, свои привычки, свои страсти и свои болѣзни. Въ частныхъ умахъ вообще можно встрѣтить тысячи особенностей. Понятно, что если умъ, сильно подчинившiйся этимъ влiянiямъ и особенностямъ, будетъ однакоже признавать себя за общiй умъ, то отсюда проистекутъ самыя разнообразныя заблужденiя.
   Каковъ умъ, таковы его и требованiя. То есть смотря по своимъ особенностямъ онъ будетъ однимъ удовлетворяться, одно признавать яснымъ, понятнымъ, истиннымъ, а другое отвергать. Извѣстныя занятiя извѣстную умственную дѣятельность, частный умъ будетъ находить прiятною, дѣльною, существенно-важною, а на другiя смотрѣть съ презрѣнiемъ.
   Поэтому то что удовлетворяетъ умъ, не всегда есть истина, даже большею частiю не есть истина. Петрушка Чичикова, какъ намъ извѣстно, занимаясь чтенiемъ, находилъ удовольствiе въ томъ, что "изъ буквъ вѣчно выходитъ какое-нибудь слово, которое иной разъ чортъ знаетъ что и значитъ." И тутъ, какъ видите, было своего рода умственное удовлетворенiе, притомъ законное и правильное, хотя до какой-нибудь истины отсюда еще очень далеко. Конечно и человѣкъ, умѣющiй только находить связь между словами, но мирный читатель, равнодушно поглощающiй изложенiе разнообразнѣйшихъ мнѣнiй, тысячи извѣстiй и событiй, или утѣшающiй свою жизнь безконечною вереницею романовъ, также не можетъ быть названъ ни любителемъ и искателемъ истины, ни любителемъ изящнаго.
   Между тѣмъ какъ часто самая ничтожная дѣятельность ума считается совершенно достаточною, какъ-будто тотъ, кто ей предается, уже черпаетъ изъ самаго источника правды. На этомъ основанъ даже тотъ преувеличенный авторитетъ, который нерѣдко придаютъ ученымъ вообще. У ученаго обыкновенно подозрѣваютъ особенную мудрость, какую-то глубину и остроту ума, тогда какъ нерѣдко ученый цѣлую свою жизнь только повторяетъ какой-нибудь простѣйшiй умственный прiемъ, напримѣръ опредѣляетъ насѣкомыхъ или граматическiя формы словъ въ греческихъ книгахъ. Хорошо, если ученыя сами видятъ цѣль и значенiе своихъ умственныхъ занятiй, но случается и противное. Такъ иной физикъ или физiологъ цѣлую жизнь дѣлаетъ наблюденiя и цѣлую жизнь заботится объ ихъ точности и восхищается ихъ точностью, не замѣчая, что у него большая часть наблюденiй, какъ слова у Петрушки Чичикова, чортъ знаетъ что значатъ. Вообще спецiалисты находятъ полное удовлетворенiе ума иногда въ вещахъ самыхъ незначительныхъ. Извѣстные научные прiемы и формы дѣлаются для ученаго столь прiятными, что онъ, повторяя ихъ безпрестанно, совершенно доволенъ и забываетъ, а иногда и презираетъ все остальное.
   Въ этомъ отношенiи издавна и съ большимъ соблазномъ прославились математики. Извѣстно, что математика собственно говоря ничему не научаетъ; она есть наука формальная, то-есть она не заключаетъ въ себѣ никакихъ познанiй о чемъ-нибудь дѣйствительно существующемъ, не даетъ ни малѣйшей точки опоры для сужденiя о дѣйствительности. Между тѣмъ математики до того влюбляются въ свои строгiя выкладки, въ свои наглядныя построенiя, въ точныя, отчетливыя и тонкiя соображенiя, что начинаютъ высокомѣрно смотрѣть на всѣ другiя науки. Все кажется имъ шаткимъ, неточнымъ, неопредѣленнымъ. "Говоря строго - пишетъ Лапласъ, - всѣ наши познанiя только вѣроятны; съ достовѣрностью намъ извѣстно немногое, именно то что содержатъ науки математическiя..." {Essai philos. sur les probab. p. 1. } Если только вспомнимъ, что науки математическiя не содержатъ ровно ничего, никакого реальнаго познанiя, то намъ будетъ понятно, почему математики должны приходить къ скептицизму, къ невѣрiю во всякое познанiе. Дѣйствительно какъ натуралисты часто бываютъ матерiялистами, такъ точно математики дѣлаются скептиками; скептицизмъ замѣтно парализуетъ ихъ умственную дѣятельность во всей остальной области познанiй, а иногда уступаетъ мѣсто непростительному суевѣрiю, въ которомъ умъ ихъ ищетъ пищи, ненаходимой въ пустынѣ математическихъ соображенiй. Паскаль и Ньютонъ не единственные примѣры такого повидимому страннаго поворота. Въ прошломъ вѣкѣ Даламберъ находилъ нужнымъ защищать математиковъ противъ упрековъ въ сухости и безплодiи ихъ ума. {Enciclop. mathem. art. "Geometre".} Разумѣется ему и въ мысль не приходитъ, чтобы эти упреки были справедливы и онъ полагаетъ даже, что математика есть лучшее приготовленiе къ философiи. Вообще сказать этого никакъ нельзя, потомучто и самый скептицизмъ математиковъ не есть настоящiй философскiй скептицизмъ, но является безсознательно, какъ матерiялизмъ натуралистовъ.
   Очевидно, что при частныхъ занятiяхъ умственная дѣятельность совершается однакоже правильно, что она требуетъ даже особеннаго напряженiя, имѣетъ важное и ничѣмъ не замѣнимое значенiе, и что только неправильное значенiе, которое придаетъ ей умъ, ведетъ къ заблужденiю. Если мы теперь изслѣдуемъ, какая частная дѣятельность ума требуется науками естественными, то въ этой дѣятельности и найдемъ источникъ матерiялизма. Какъ скоро эта дѣятельность идетъ правильно и сообразуется гармонически съ другими требованiями мышленiя, ошибки не будетъ; какъ скоро она считается абсолютною и единою, является матерiялизмъ.

III

   Естественныя науки занимаются внѣшнимъ мiромъ или природою. Природою въ этомъ смыслѣ называется именно все то, чтó находится внѣ духа, слѣдовательно познается какъ внѣшнее или вообще можетъ быть познаваемо какъ внѣшнее.
   Что значитъ здѣсь внѣ, можно объяснить себѣ такимъ образомъ. Духъ или мышленiе при такихъ выраженiяхъ  представляется какъ точка, какъ нѣкоторый центръ, изъ котораго разсматривается существующее. То что полагается несосредоточеннымъ и по своей сущности находящимся только на окружности, называется поэтому внѣшнимъ. Дѣятельность, которую обнаруживаетъ умъ, обращаясь къ внѣшнимъ предметамъ, называется представленiемъ.  Поэтому всѣ естественныя науки постоянно занимаются представленiемъ, все равно будетъ ли это представленiе дѣйствительныхъ предметовъ, или только предполагаемыхъ, напримѣръ эфиръ, атомы и т. п. Матерiялизмъ есть именно система, основанная на дѣятельности представленiя, ограничивающая всѣ познанiя этою дѣятельностью и потому отвергающая всякое другое пониманiе вещей.
   На самомъ дѣлѣ понятно, что если я что-нибудь ясно представляю себѣ, то имѣю нѣкоторое познанiе объ этомъ предметѣ; вообразите систему только такихъ познанiй, которыя представляемы, - это будетъ матерiялизмъ.
   Представленiе въ томъ смыслѣ, въ какомъ мы здѣсь употребляемъ это слово, легко отличается отъ всякаго другого мышленiя или пониманiя. Именно оно имѣетъ двѣ опредѣленныя формы, пространство и время;  оно обнаруживается только въ этихъ формахъ и притомъ непремѣнно въ той и другой вмѣстѣ. Представлять или воображать себѣ что-нибудь, значитъ мысленно видѣть это въ пространствѣ и времени. Весь внѣшнiй мiръ или природу мы мыслимъ не иначе, какъ въ пространствѣ и времени. Въ этихъ формахъ мы представляемъ все что воспринимаемъ какъ внѣшнее, и также все что только мыслимъ какъ внѣшнее; такъ напримѣръ, хотя мы не замѣчаемъ, какъ земля вращается около своей оси, но мы легко можемъ себѣ это представить, такъ какъ это есть явленiе пространственное и временное.
   Высочайшее чувство для воспрiятiя внѣшняго мiра есть зрѣнiе; поэтому у философовъ представленiе называется особеннымъ терминомъ, именно воззрѣнiемъ (Anschauung). Натуралисты дѣйствительно больше всего употребляютъ зрѣнiе; это ихъ главное чувство, мiровое чувство, какъ называетъ Фрисъ.
   Представленiе въ извѣстномъ смыслѣ есть простѣйшее и первоначальнѣйшее дѣйствiе мышленiя; оно столь обыкновенно и столь ясно, что чаще всего его не замѣчаютъ, какъ особенное дѣйствiе, не считаютъ его въ числѣ другихъ проявленiй ума. Поэтому одна изъ величайшихъ заслугъ одного изъ величайшихъ философовъ, именно Канта, состоитъ въ анализѣ представленiя.
   Чтобы убѣдиться въ особенностяхъ представленiя, въ его отдѣльности отъ остальной области мышленiя, нужно углубиться въ значенiе его формъ, пространства и времени. Эти два слова обозначаютъ намъ предметы до того ясные, до того опредѣленные и отличные отъ всѣхъ другихъ, что мысль, разъ остановившись на нихъ, не можетъ не подозрѣвать ихъ настоящаго значенiя.
   Мы можемъ представлять себѣ, что не существуетъ какой угодно предметъ, даже что весь мiръ не существуетъ; но мы не можемъ представить, что не существуетъ пространство и время. Что же это значитъ? Только то, что, не представляя пространства и времени, нельзя ничего представлять, что безъ нихъ самое представленiе невозможно.
   Пока намъ не нужно здѣсь изслѣдовать сущность представленiя, опредѣлять, въ чемъ состоитъ эта дѣятельность; мы стараемся только найти, чѣмъ оно отличается, съумѣть отличить его отъ другихъ умственныхъ дѣятельностей. Поэтому для насъ довольно знать, что представленiе совершается не иначе, какъ подъ условiемъ пространства и времени; то-есть какъ скоро мы начинаемъ представлять, то необходимо представляемъ пространство и время, и какъ-будто уже потомъ, уже на готовомъ фонѣ рисуемъ какiя намъ угодно фигуры.
   Мы не будемъ здѣсь рѣшать вопроса о томъ, чтò такое пространство и время? но очевидно вопросъ этотъ самъ собою является на этомъ мѣстѣ. Такъ какъ мы назвали представленiе умственною дѣятельностью, то рѣшенiе это должно бы имѣть слѣдующiй видъ. Мы должны бы были показать, что представленiе есть одна изъ необходимыхъ дѣятельностей мышленiя, то-есть, что по самой сущности мышленiя одно изъ его проявленiй должно быть представленiе. Далѣе нужно было бы вывести, что представленiе необходимо должно имѣть двѣ формы, что этихъ формъ можетъ быть только двѣ и что они должны быть именно такiя, какъ вопервыхъ - пространство, и вовторыхъ - время.
   Въ настоящемъ случаѣ для насъ важнѣе всего то, что самый вопросъ существуетъ, что онъ требуетъ рѣшенiя и что рѣшенiе это возможно. Вопросъ, что такое пространство и время? явился у насъ потому, что мы обратили вниманiе на самую дѣятельность представленiя, стали мыслить о представленiи. Но тотъ, кто не мыслитъ, а только представляетъ, очевидно, что бы и сколько бы ни представлялъ, не можетъ встрѣтить подобнаго вопроса.
   Въ самомъ дѣлѣ представимъ себѣ, что чья-нибудь умственная дѣятельность ограничивается только представленiемъ. Очевидно онъ можетъ предложить вопросъ такого рода: что такое китъ? Этотъ вопросъ требуетъ представленiя кита, то-есть отвѣтъ долженъ состоять изъ описанiя формы, устройства, движенiй и пр. названнаго животнаго, такъ чтобы спрашивающiй могъ его себѣ представить. Пространство и время здѣсь какъ бы уже готовое полотно и нужно только на нихъ рисовать.
   Но отвѣтъ становится невозможнымъ, какъ скоро это полотно отнимается и слѣдовательно рисовать не на чемъ. Когда спрашивается, чтò такое пространство и время, то я уже не могу отвѣчать какими-нибудь пространственными или временными объясненiями; а долженъ отвѣчать чѣмъ-нибудь такимъ, куда бы уже не входило пространство и время; слѣдовательно если у меня есть только одни представленiя, то я не могу отвѣчать, потомучто для представленiя уже необходимо нужны пространство и время.
   Если же такъ, то здѣсь мы можемъ повѣрить, справедливо ли наше опредѣленiе матерiялизма. Если матерiялизмъ дѣйствительно состоитъ изъ однихъ представленiй, то въ немъ не должно быть отвѣта на этотъ вопросъ, и даже самый вопросъ долженъ казаться чѣмъ-то темнымъ, непроницаемымъ для мысли.
   Дѣйствительно это такъ. Какъ одну изъ самыхъ глубокихъ отличительныхъ чертъ матерiялизма можно привести то, чтò матерьялизмъ не знаетъ, что такое пространство и время, и даже не знаетъ, что объ этомъ можно спрашивать и слѣдовательно мыслить, и слѣдовательно отвѣчать на вопросъ.
   Тоже самое должно сказать и о всей области естественныхъ наукъ. О пространствѣ и времени, какъ о чемъ-то особенномъ, они знаютъ только изъ языка. Языкъ, живая человѣческая рѣчь, строится внутреннею силою народнаго смысла; въ немъ дѣйствуютъ глубокiя философскiя начала. Поэтому въ языкѣ существуютъ такiя отвлеченiя, какъ пространство и время. По духу языка возможенъ вопросъ, что такое пространство и время? Но матерiялисты и натуралисты невольно задавая себѣ такой возможный вопросъ, останавливаются передъ нимъ, какъ-будто онъ былъ какимъ-то случайнымъ сочетанiемъ словъ, несодержащимъ никакого смысла.
   Математики, астрономы, натуралисты всякаго рода - безпрестанно встрѣчаются съ этими таинственными предметами, пространствомъ и временемъ, безпрестанно замѣчаютъ это чистое полотно, на которомъ они стараются изобразить себѣ ту или другую часть великаго мiрозданiя. Нерѣдко они и говорятъ о пространствѣ и времени, но легко убѣдиться, что натуралисты никогда не дѣлали никакого, даже самаго малаго успѣха въ пониманiи или разрѣшенiи этого недоступнаго для нихъ вопроса. Очень нерѣдко у нихъ попадается выраженiе - всякому извѣстно, что такое пространство и время.  Такъ Ньютонъ въ своей безсмертной книгѣ: "Principia mathematica philosophiae naturalis", говоритъ: не опредѣляю что такое время и пространство, такъ какъ это всѣмъ совершенно извѣстно. Но очевидно, вопросъ здѣсь такого рода, что на него совершенно умѣстно было бы дать извѣстный отвѣтъ: пока меня не спрашиваютъ чтó такое пространство и время, мнѣ кажется, что я знаю ихъ; а какъ спросили, оказывается, что незнаю. И дѣйствительно - всѣ знаютъ пространство и время - это значитъ только, что всѣ ихъ представляютъ; вопросъ же требуетъ не того, чтобы мы ихъ представляли (что и легко и неизбѣжно), а чтобы мы объ нихъ мыслили, чтобы составили о нихъ понятiе.
   Такимъ образомъ изъ всего предыдущаго ясно, что возможно мышленiе безъ представленiя; ибо иначе мы должны отказаться отъ всякихъ вопросовъ о пространствѣ и времени. Но мы знаемъ, что мысль не терпитъ принужденiя; ей все позволено; для нея не существуетъ дерзости или нескромности. Слѣдовательно мы волей-неволей должны признать за нею право дѣйствовать не стѣсняясь представленiями.
   Матерiялисты, если хотятъ быть послѣдовательными, не должны вовсе предлагать себѣ вопросовъ о пространствѣ и времени. Такъ они и дѣлаютъ; такъ дѣлаетъ и Бюхнеръ. Только въ одномъ мѣстѣ, но зато совершенно неожиданно, отрывочно и ни съ чѣмъ не сообразно у него является слѣдующая фраза: къ веществу не примѣнимы понятiя о пространствѣ и времени, извн123; привившiяся нашему конечному духу (стр. 17).
   Къ сожалѣнiю эта фраза принадлежитъ къ числу тѣхъ, которыя могутъ невозвратно погубить автора въ глазахъ читателя; еслибы тысячеустая молва не повторяла имени Бюхнера, то конечно не стоило бы и останавливаться на такихъ странностяхъ. Можно сильно ошибаться въ убѣжденiяхъ, можно дурно и неточно выражаться; но непозволительно рядиться въ павлиньи перья, не позволительно усильно давать своимъ выраженiямъ философскiй оттѣнокъ и набрать наконецъ столько чужихъ, дурно-понимаемыхъ словъ, что вышла дикая неладица и противорѣчiе съ самимъ собою.
   Мысль, которую хочетъ сказать Бюхнеръ, чрезвычайно проста; приведенная фраза служитъ у него выводомъ изъ того, что намъ трудно представить, что вещество не имѣетъ конца въ пространствѣ и времени и что оно также дѣлимо до безконечности. Тутъ безконечность представляетъ трудность для представленiя. Но съ чего Бюхнеръ взялъ, что это зависитъ отъ нашихъ понятiй о пространствѣ и времени, совершенно непонятно. На самомъ дѣлѣ, если что всего легче представить себѣ безконечнымъ и безконечно-дѣлимымъ, такъ именно пространство и время.
   Какiя это наши понятiя о пространствѣ? Какiя есть другiя извѣстныя Бюхнеру? Этого онъ не объясняетъ, нигдѣ и не касается этого вопроса.
   Что значитъ извнѣ привитыя? Развѣ есть внутреннiя, апрiорическiя? Но Бюхнеръ потомъ всѣми силами доказываетъ, что существуютъ только одни извнѣ привитыя понятiя.
   Наконецъ что значитъ нашъ конечный духъ? Слѣдовательно есть духъ безконечный? И онъ имѣетъ другiя понятiя? Не извнѣ привитыя?
   &nb

Другие авторы
  • Лебедев Владимир Петрович
  • Островский Николай Алексеевич
  • Джакометти Паоло
  • Шатобриан Франсуа Рене
  • П.Громов, Б.Эйхенбаум
  • Потанин Григорий Николаевич
  • Домашнев Сергей Герасимович
  • Строев Павел Михайлович
  • Толстой Алексей Николаевич
  • Волчанецкая Екатерина Дмитриевна
  • Другие произведения
  • Вересаев Викентий Викентьевич - Литературные воспоминания
  • Дитерихс Леонид Константинович - Павел Федотов. Его жизнь и художественная деятельность
  • Сологуб Федов - Королева Ортруда
  • Лесков Николай Семенович - Статьи. Воспоминания
  • Мин Дмитрий Егорович - Ю. Д. Левин. Д. Е. Мин
  • Байрон Джордж Гордон - Стихотворения
  • Короленко Владимир Галактионович - Дети подземелья
  • Бунин Иван Алексеевич - Смерть пророка
  • Воровский Вацлав Вацлавович - В кривом зеркале
  • Каченовский Михаил Трофимович - Изследование банного строения, о котором повествует летописец Нестор
  • Категория: Книги | Добавил: Ash (11.11.2012)
    Просмотров: 567 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа