Страхов Николай Николаевич - Вещество по учению материалистов

обходимо допустить, что вещество, по самой сущности мiра, имѣетъ опредѣленныя, правильныя движенiя, то-есть что оно необходимо имѣетъ такiя движенiя, въ силу которыхъ образуетъ явленiя, находимыя нами въ мiрѣ. Но движенiя определѣнныя значитъ движенiя, происходящiя по опредѣленному математическому закону; такъ что движенiе приводитъ насъ къ существованiю законовъ, или правилъ. Эти законы, какъ ясно изъ предыдущаго, нисколько не связаны съ сущностью вещества, потомучто не входятъ въ представленiе этой сущности. Чтоже они такое? То-есть мы опять ищемъ ихъ сущности, опять желаемъ представить себѣ ихъ существованiе. Но здѣсь кончается всякая возможность представлять. Самое образное, самое живое, что могли здѣсь придумать натуралисты, есть понятiе силы; они говорятъ, что законы движенiя зависятъ отъ существованiя силъ, извѣстнымъ образомъ производящихъ эти движенiя. "Довольно странно, пишетъ Дюбуа-Реймонъ, что для нашего стремленiя къ отысканiю причинъ есть какое-то удовлетворенiе въ невольно -рисующемся передъ нами образѣ руки, подвигающей самонедѣятельное вещество, или незримыхъ щупальцевъ, которыми частицы вещества обхватываютъ другъ друга, тащутъ къ себѣ другъ друга, чтобы наконецъ слиться въ одинъ комокъ".

   Такимъ образомъ представленiе, желая оживить мiръ, невольно прибѣгаетъ къ знакомымъ явленiямъ животной жизни, то-есть къ области высокой и явной дѣятельности. Но все-таки сила, какъ я уже сказалъ, не есть что-либо представляемое и потому остается для натуралистовъ чѣмъ-то непроницаемо-темнымъ.

   Какъ бы то ни было, но признавая силы, они очевидно въ нихъ признаютъ истинно-созидающее начало мiра; уже не пространство и время, не вещество, но силы суть дѣйствительный источникъ всего порядка, всѣхъ явленiй. Теперь мiръ готовъ, потомучто дѣйствующее начало найдено и слѣдовательно можно наполнить пространство и время всевозможнымъ разнообразiемъ. Мiръ матерiялистовъ есть мiръ представляемый, то-есть существующiй въ пространствѣ и времени; какъ скоро дана сущность - вещество, и его перемѣна - движенiе, то уже ничего больше не требуется для полнаго созерцанiя.

   Мы видѣли какъ этотъ мiръ слагается изъ его отдѣльныхъ стихiй. Пространство и время воображается пустотою; въ нее влагается вещество. Вещество представляется неизмѣннымъ и неимѣющимъ въ себѣ никакого закона перемѣнъ; ему придаются силы.

   Очевидно представленiе дѣйствуетъ разъединяющимъ, раздробляющимъ образомъ; оно разбиваетъ мiръ на отдѣльныя несвязныя стихiи.

   Я старался показать, что пространство и время необходимо связаны съ веществомъ, что вещество не есть что-либо неизмѣнное; теперь нужно показать, что силы не суть что-то особое отъ вещества, только данное ему, но что они вытекаютъ изъ его сущности.

   Отношенiе между силою и веществомъ уясняется очень хорошо, если мы возьмемъ самое общее понятiе вещества. Подъ веществомъ или матерiею мы прежде всего разумѣемъ такъ-сказать матерiялъ, изъ котораго состоитъ вещь. Такъ мы спрашиваемъ: изъ какого вещества сдѣлана эта ложка? Изъ чего состоитъ гора? Въ такомъ смыслѣ вещество необходимо противополагается формѣ и всѣмъ другимъ пространственнымъ отношенiямъ. Самому веществу мы не приписываемъ никакой существенной формы, считаемъ его безформеннымъ; форму же полагаемъ приданною веществу, слѣдовательно зависящею отъ чего-то другого, внѣшняго. Точно такъ вещество не имѣетъ и движенiя; движенiе дается ему извнѣ. Еще общѣе - вещество противополагается каждому дѣйствiю или явленiю. Такъ мы спрашиваемъ - какое вещество даетъ такой вкусъ? какое даетъ такой цвѣтъ? Вкусъ и цвѣтъ мы противвополагаемъ тому, что производитъ этотъ вкусъ и этотъ цвѣтъ. Силою въ самомъ общемъ смыслѣ этого слова мы называемъ способность дѣйствовать такъ или иначе; такъ что для каждаго явленiя необходимо нетолько, чтобы было нѣчто, производящее явленiе, но кромѣ того, чтобы это нѣчто имѣло силу производить это самое явленiе. Вслѣдствiе такого умственнаго процеса вещество необходимо считается чѣмъ-то бездѣйственнымъ; оно не есть вещь или явленiе, а только то, изъ чего состоитъ вещь и что производитъ явленiе; сила же есть то что изъ вещества составляетъ вещь и что въ немъ производитъ явленiе.

   Совершенно ясно, что въ дѣйствительности мы находимъ только вещи и явленiя, и что слѣдовательно какъ вещество, такъ и сила суть созданiя нашего собственнаго ума. Притомъ эти понятiя являются непремѣнно разомъ; они тѣсно связаны между собою; полагая, что вещество не дѣятельно, мы тѣмъ самымъ приписываемъ дѣятельность чему-то другому, именно силѣ. Такимъ образомъ, если мы только будемъ помнить смыслъ нашихъ словъ, то для насъ не можетъ быть сомнѣнiя, что вещество не можетъ быть безъ силы, и сила безъ вещества. Это аксiома, истина, очевидная безъ всякихъ опытовъ и наблюденiй. Такъ понялъ это и Дюбуа-Реймонъ, но не такъ понимаетъ это Бюхнеръ, хотя этимъ самымъ положенiемъ онъ начинаетъ свою книгу. Для него это есть выводъ изъ опытовъ и наблюденiй; "мы незнаемъ, говоритъ онъ, примѣра, чтобы хоть одна частица вещества не была одарена силами." Правда онъ пытается, говоря его слогомъ, доказать идеально, что вещество не можетъ быть безъ силы; но такъ какъ онъ имѣетъ методу не давать никакихъ опредѣленiй, то совершенно неизвѣстно чтó онъ называетъ веществомъ и чтò силою и потому разумѣется никакъ невозможно идеально убѣдиться, почему его вещество не можетъ быть безъ его силы, и наоборотъ.

   Еслибы Бюхнеръ понялъ дѣйствительно отношенiе силы и вещества, то безъ сомнѣнiя онъ, какъ Дюбуа-Реймонъ понялъ бы и то, что слѣдовательно въ сущности нѣтъ ни вещества, ни силъ. Для матерiялизма, по самой сущности дѣла, такое признанiе невозможно; нетолько признанiе существованiя вещества, но и признанiе особенной сущности силъ есть существенная черта матерiялизма.

   Для большей убѣдительности замѣчу, что Дюбуа-Реймонъ не смотря на свое отрицанiе вещества, остался однакоже матерiялистомъ; но это не прошло ему даромъ: внутреннее противорѣчiе привело его въ отчаянiе. Вотъ что онъ пишетъ.

   "Еслиже спросятъ, чтоже наконецъ остается, если ни силы, ни вещество не имѣютъ дѣйствительнаго существованiя, - то тѣ, которые въ этомъ согласны со мною, будутъ отвѣчать слѣдующимъ образомъ. Въ этихъ вещахъ человѣческому духу не суждено выпутаться изъ окончательнаго противорѣчiя. Поэтому, вмѣсто того, чтобы кружиться въ безплодныхъ умозрѣнiяхъ или разсѣкать узелъ мечемъ самообольщенiя, мы предпочитаемъ держаться созерцанiя вещей, какъ онѣ есть, довольствоваться, по словамъ поэта, "чудесами существующаго" (Wunder dessen, was da ist). Потомучто мы никакъ не можемъ рѣшиться, не находя правильнаго объясненiя на одной дорогѣ, закрыть глаза для недостатковъ другой только потому, что нѣтъ третьей; и мы имѣемъ достаточно самоотрѣченiя, чтобы освоиться съ представленiемъ, что можетъ-быть всякая наука имѣетъ своею послѣднею цѣлью не пониманiе сущности вещей, а только пониманiе того, что эта сущность непонятна. Такъ напримѣръ задачею математики стала наконецъ не квадратура круга, но доказательство, что эта квадратура невозможна; задачею механики стало не изысканiе вѣчнаго движенiя (perpetuum mobile), но доказательство, что оно невозможно" {Uotersuchungen über thierische Electricität. 1 Bd. Vorrede.}

   Отчаянiе - есть дѣло очень обыкновенное въ естественныхъ наукахъ, но рѣдко оно выражается столь систематически и рѣзко. Источникъ его въ настоящемъ случаѣ совершенно ясенъ. Дюбуа-Реймонъ переступилъ заповѣдную грань; вмѣсто того, чтобы представлять и представлять, онъ началъ мыслить, онъ сдѣлалъ дерзкiй шагъ въ новую, незнакомую ему область. Тогда прежнiй его мiръ, яркiй мiръ представленiй вдругъ исчезъ передъ его глазами, и такъ какъ онъ не умѣетъ видѣть, не умѣетъ идти впередъ въ новомъ мiрѣ, въ мiрѣ мысли, то ему показалось, что его обхватилъ непроницаемый мракъ.

   Ссылки на математику и механику очень неудачны; математика не потеряла ничего, когда дошла до невозможности найти квадратуру круга; невозможность вѣчнаго движенiя опирается только на лучшемъ пониманiи дѣйствительно возможныхъ движенiй; но сказать, что наука о природѣ ведетъ прямо къ непониманiю природы, что окончательный результатъ ея есть чистое противорѣчiе, значитъ ни больше ни меньше какъ признать невозможность всей науки.

   Бюхнеръ, не понимая отношенiя силы и вещества, разумѣется не могъ понять и отчаянiя Дюбуа-Реймона. Говоря языкомъ Дюбуа-Реймона, Бюхнеръ разсѣкъ этотъ узелъ мечомъ самообольщенiя, то-есть въ сущности онъ принялъ особенное существованiе силъ и вещества. Силу, говоритъ онъ, нельзя представлять безъ вещества и обратно вещество безъ силы; но для него это служитъ только доказательствомъ, что и сила существуетъ, и вещество существуетъ, и что притомъ они существуютъ нераздѣльно. Ничего темнаго онъ здѣсь не находитъ; это для него простѣйшая истина.

   Если мы откажемся отъ олицетворенiй матерiялизма, если будемъ держаться самого общаго смысла вещества и силы, то, собственно говоря, неразрывность ихъ сводится на то положенiе, что вещество есть нѣчто дѣйствующее, т. е. что съ нимъ происходятъ перемѣны, совершаются явленiя и что причина и основанiе этихъ явленiй и перемѣнъ есть само вещество. Признать неразрывность силы и вещества, значитъ просто признать самодѣятельность вещества.

   Чтобы видѣть важность такого признанiя замѣтимъ, что нѣтъ ничего обыкновеннѣе, какъ принятiе вещества за простой матерiялъ, за неизмѣнную и недѣятельную массу, которая необходима для явленiй, но сама произвести ихъ не можетъ. Такъ понимаетъ его и матерiялизмъ. Бытiе и дѣятельность суть общiя понятiя, подъ которыя мы подводимъ все существующее; но умъ человѣческiй съ особеннымъ упорствомъ останавливается на понятiи бытiя и на всемъ что подходитъ подъ это понятiе. Явленiями этого постояннаго упорства наполнены всѣ лѣтописи наукъ, вся исторiя мышленiя. Такое направленiе ума вытекаетъ изъ самой его природы; онъ стремится подъ явленiями найти сущность, среди перемѣнъ открыть неизмѣнное, среди безконечнаго мiра отыскать тотъ центръ, который самъ остается нераздѣльнымъ и неподвижнымъ, и изъ котораго выходитъ всякая раздѣльность и всякое движенiе. Такъ какъ въ этомъ состоитъ самое существенное стремленiе ума, то въ ошибкахъ, идущихъ по этому направленiю, состоятъ и существенныя заблужденiя ума. Такъ неизмѣнность сущности обыкновенно полагается въ ея самонедѣятельномъ бытiи.

   Мѣжду-тѣмъ такого бытiя нѣтъ; все что существуетъ, существуетъ настолько, насколько дѣйствуетъ, - самая сущность вещей состоитъ въ дѣятельности. Такъ точно и сущность вещества состоитъ въ его дѣятельности.

   Дѣятельность есть понятiе болѣе трудное, чѣмъ бытiе. Бытiе такъ или иначе мы можемъ представлять; дѣятельности же вообще нельзя представлять. Мы видѣли, что натуралисты принуждены были прибѣгнуть къ сравненiю, чтобы обозначить дѣятельность вещества. Сила всегда будетъ не что иное, какъ отвлеченiе отъ силы животнаго.

   Поэтому, ограничиваясь однимъ представленiемъ, матерiялисты и натуралисты никакъ не могутъ понять самодѣятельности вещества. Въ самомъ дѣлѣ имъ нужно представить себѣ такую сущность вещества, чтобы изъ нея необходимо вытекала его дѣятельность; обратно имъ нужно представить такую дѣятельность, чтобы она заключала въ себѣ и сущность вещества, чтобы отъ нея зависѣла и самая протяжонность вещества и все разнообразiе пространства и времени.

   Извѣстно, что динамическая теорiя вещества считаетъ сущностiю не вещество, а силы; вещество по этой теорiи само происходитъ отъ взаимодѣйствiя двухъ силъ, притягательной и отталкивательной. Но этого мало. Нужно найти силу въ полномъ смыслѣ живую, т.-е. внутреннюю, немеханическую; нужно открыть ея законъ, не математическiй, но служащiй основою всѣмъ математическимъ законамъ. Чтобы понять жизнь вещества, нужно проникнуть въ эти внутреннiя бiенiя его пульса, нужно мысленно постигнуть глубокiя движенiя его сущности. Только тогда можно будетъ разсматривать мiръ какъ одно цѣлое, какъ гармоническую сферу.

   Предметъ, о которомъ мы говорили выше, т.-е. отношенiе между пространствомъ, временемъ и веществомъ, и между веществомъ и движенiемъ, или силою, можетъ быть обработанъ съ большею полнотою и съ большею отчетливостiю; предыдущiя разсужденiя способны принять характеръ опредѣленности и строгости, ни чѣмъ не уступающей строгости математическихъ выводовъ. Настоящая статья необходимо ограничивается только бѣглымъ очеркомъ всего вопроса.

   Въ заключенiе я приведу, какъ одинъ изъ поразительныхъ примѣровъ, отношенiе матерiялистическаго мышленiя къ понятiю о Богѣ. Понятiе о Богѣ есть понятiе по преимуществу, т. е. менѣе чѣмъ что-либо другое доступно представленiю. По самому обыкновенному пониманiю отъ Бога все зависитъ, все от него происходитъ, онъ есть начало и смыслъ всего существующаго. Слѣдовательно для мышленiя онъ представляетъ глубочайшую глубину, крайнюю точку, до которой оно можетъ достигнуть.

    Матерiялистческое мышленiе, слѣдуя своему обыкновенному ходу, стремится представить себѣ Бога, и потому впадаетъ въ неисчислимыя затрудненiя. Представлять что-нибудь значитъ по самой сущности этого дѣйствiя ума отдѣлять этотъ предметъ отъ другихъ, ставить его особо, независимо. Поэтому даже отвергая человѣкоподобное пониманiе Бога, признавая его духомъ, вездѣ-сущимъ и проч., матерiялистическое мышленiе все-таки никакъ не можетъ постигнуть его существенной черты. Оно все-таки воображаетъ Бога какимъ-то тонкимъ воздушнымъ существомъ на ряду со всѣми другими существами, слѣдовательно безъ существеннаго отношенiя къ нимъ. Неудивительно поэтому, что такое воображенiе не представляетъ ничего понятнаго и ни мало не служитъ къ пониманiю мiра.

   Между явленiями матерiялистическаго мышленiя въ этомъ отношенiи встрѣчаются очень поразительныя. Мы видѣли, что развиваясь, строго-послѣдовательно, оно находитъ въ основѣ всего существующаго - пространство, время, вещество и силы. Только эти сущности оно можетъ себѣ представлять и потому только они и признаются существующими. Все остальное нельзя представлять, слѣдовательно вообще нельзя познавать, слѣдовательно и нельзя полагать существующимъ.

   Поэтому, встрѣчаясь съ понятiемъ о Богѣ и ненаходя его въ своемъ собственномъ развитiи, матерiялистическое мышленiе, нерѣдко старается поставить это понятiе въ связь со своими сущностями. Такимъ образомъ оно то находитъ какое-то сродство Бога съ пространствомъ, то готово признать Богомъ самое вещество, то наконецъ сравниваетъ Бога съ силою.

   Исторiя мышленiя полна примѣровъ этого рода. Вольтеръ, постоянно боровшiйся противъ матерiялизма, а между-тѣмъ самъ доходившiй до послѣднихъ крайностей матерiялистическаго мышленiя, пишетъ слѣдующее:

   "Ньютонъ разсматриваетъ пространство и время какъ два существа, которыхъ существованiе необходимо слѣдуетъ изъ самого Бога; ибо безконечное существо существуетъ въ каждомъ мѣстѣ, слѣдовательно каждое мѣсто существуетъ; безконечное существо существуетъ безконечное время, слѣдовательно безконечное время есть нѣчто существующее."

    Замѣтимъ, что все это разсужденiе цѣликомъ принадлежитъ Вольтеру. Ньютонъ никогда не доходитъ до такой смѣлости и опредѣленности; напримѣръ онъ нигдѣ не называетъ пространство и время существами. Въ этомъ случаѣ Вольтеръ обращается съ Ньютономъ, какъ нерѣдко обращаются съ великими авторитетами, т. е. взводитъ на него собственныя мысли, чтобы придать имъ больше твердости. Вольтеръ и самъ почти признается въ этомъ, потомучто вслѣдъ за приведенными словами говоритъ:

   "У Ньютона, въ концѣ его вопросовъ оптики, вырвались слѣдующiе слова: эти явленiя природы не показываютъ ли, что есть существо безтѣлесное, живое, разумное, вездѣ присущее, существо, которое въ безконечномъ пространствѣ, какъ въ своемъ чувствилищѣ (Sensorium) все видитъ, различаетъ и понимаетъ самымъ близкимъ и совершеннымъ образомъ?" {Elements de Philos. de Newton. Ch. II.}.

   Дѣйствительно таковъ смыслъ словъ Ньютона, подавшихъ поводъ къ разсужденiямъ Вольтера, но эти слова передѣланы Вольтеромъ. Мы приведемъ подлинныя выраженiя Ньютона, такъ какъ въ нихъ содержится больше, чѣмъ въ этой передѣлкѣ.

   "Первоначальное устройство такихъ чрезвычайно искусныхъ частей животныхъ, какъ глаза, уши, мозгъ, мускулы, сердце и пр., также инстинктъ звѣрей и насѣкомыхъ, все это не можетъ быть произведенiемъ чего-нибудь другого, кромѣ мудрости и искуства могущественнаго, вѣчно живого Дѣятеля, который, будучи во всѣхъ мѣстахъ, можетъ двигать тѣла съ заключенными въ его безграничномъ и однообразномъ чувствилищѣ, и такимъ образомъ образовывать и преобразовывать части мiра гораздо легче, чѣмъ мы можемъ двигать по нашей волѣ частями нашего тѣла. Мы не смотримъ однакоже на мiръ, какъ на тѣло Бога и на части мiра, какъ на части Бога. Богъ есть однообразное существо, лишонное органовъ, членовъ или частей, и они суть его созданiя, подчиненныя ему и служащiя его волѣ".

   "Органы чувствъ не служатъ для того, чтобы ощущать образы вещей, а только для того, чтобы доводить эти образы до чувствилища; Богъ же не имѣетъ нужды въ такихъ органахъ, такъ какъ онъ повсюду присущъ самымъ вещамъ".

   Вотъ замѣчательныя слова, выражающiя одну изъ величайшихъ крайностей матерiялистическаго мышленiя. Вольтеръ очевидно менѣе поглощенъ представленiями, нежели Ньютонъ; у Вольтера есть три особыя существа - Богъ, пространство и время, и Богъ только наполняетъ собою пространство и время. У Ньютона же между Богомъ и пространствомъ являются самыя тѣсныя отношенiя: пространство есть чувствилище божiе; если мiръ не можетъ быть тѣломъ Бога, потомучто Богъ есть существо однообразное, однородное, то пространство, будучи само однообразнымъ, очевидно можетъ быть тѣломъ и чувствилищемъ Бога; самая дѣятельность божiя, образованiе и преобразованiе мiра у Ньютона тѣсно связаны съ этимъ воплощенiемъ Бога въ пространство.

   Изъ другихъ мѣстъ ньютоновыхъ сочиненiй можно заключить, что онъ дѣйствительно такъ представлялъ себѣ Бога; такъ напримѣръ самыя явленiя тяготѣнiя, которыя онъ открылъ, онъ готовъ былъ приписать непосредственному дѣйствiю божiю.

    Понятно, почему Лейбницъ вооружился противъ такихъ мнѣнiй, почему онъ говорилъ, что въ Англiи кажется падаетъ и естественная религiя. Англичане очень обидѣлись такимъ упрекомъ и изъ этого возникла полемика, давшая поводъ Лейбницу высказать многiя замѣчательныя соображенiя. Впослѣдствiи Вольтеръ объявилъ себя на сторонѣ англичанъ.

   Такъ какъ явленiя мышленiя совершаются по строгимъ законамъ, то нѣтъ ничего удивительнаго, что въ наше время встрѣчаются повторенiя мнѣнiй и разногласiй, подобныхъ тѣмъ, которыя мы привели. Вообще новый нѣмецкiй матерiялизмъ, надѣлавшiй столько шуму, въ сущности не представляетъ ничего новаго, такъ что любители новой истины, проявляющейся въ мiрѣ, напрасно думаютъ, что нашли ее въ матерiялизмѣ.

   Бюхнеръ въ первыхъ же главахъ говоритъ о Богѣ. Онъ думаетъ, что нераздѣльность силы и вещества и безсмертiе вещества прямо опровергаютъ существованiе Бога. Такъ какъ онъ по обычаю даже и не пробуетъ объяснить чтó онъ разумѣетъ подъ понятiемъ Бога, то разумѣется его заключенiя не имѣютъ ни малѣйшей силы. Отрицать существованiе чего бы то ни было, можно только выходя изъ точнаго понятiя отрицаемаго предмета; не зная самъ чтó отвергаешь, нельзя ничего отвергнуть.

   Поэтому намъ любопытно здѣсь не рѣшенiе самого вопроса о бытiи божiемъ, а только то, какъ Бюхнеръ понимаетъ бытiе Бога. Какъ онъ его понимаетъ, такъ и отвергаетъ.

   Чтоже оказывается? Бюхнеръ представляетъ Бога въ видѣ силы; правда онъ называетъ его творческою силою, онъ приписываетъ этой силѣ произволъ и намѣренiя; но все-таки считаетъ эту силу такою же, какъ вещественныя силы, о которыхъ говорилъ выше. Понятiе о Богѣ, по его мнѣнiю, есть понятiе о силѣ, отдѣльной отъ вещества, и вотъ онъ отвергаетъ существованiе Бога, основываясь на томъ, что нѣтъ силы безъ вещества и нѣтъ вещества безъ силы.

   "Движенiе вещества - говоритъ Бюхнеръ - слѣдуетъ только законамъ, которые дѣйствуютъ въ немъ самомъ; различныя явленiя вещей суть не что иное, какъ продукты различныхъ и многообразныхъ, случайныхъ или необходимыхъ комбинацiй вещественныхъ движенiй. Нигдѣ и никогда, ни въ какую эпоху, ни въ какихъ отдаленнѣйшихъ пространствахъ, куда только проникаютъ наши телескопы, не было найдено факта, который бы служилъ исключенiемъ изъ этого правила и который бы привелъ къ необходимости признать самостоятельную силу, дѣйствующую непосредственно и внѣ вещей."

   Понятно, что разсуждая подобнымъ образомъ, нельзя ничего доказать; откуда Бюхнеръ взялъ, что Богъ есть сила, подобная вещественнымъ силамъ? Не все ли это равно, какъ доказывать, что телескопы находятъ въ небесахъ только различныя небесныя тѣла, и что до сихъ поръ въ телескопъ нельзя было усмотрѣть ни Бога въ его молнiецвѣтной ризѣ, ни ангеловъ съ пламенными мечами?

   Далѣе у Бюхнера есть выраженiе, поразительное своею несообразностью.

   "Представлять себѣ - говоритъ онъ - эту силу погружонною въ вѣчный, самодовольный покой или внутреннее самосозерцанiе - будетъ также пустое и произвольное отвлеченiе, неимѣющее эмпирическихъ основанiй."

   Очевидно представлять себѣ вещественную силу въ покоѣ, самодовольною, самосозерцающею - есть невообразимая нелѣпость, нестерпимая чепуха; а Бюхнеръ думаетъ, что это только произвольное отвлеченiе, что оно не можетъ быть принято только за недостаткомъ эмпирическихъ основанiй.

   Отсюда видно между-прочимъ какъ дурно понимаетъ Бюхнеръ самое значенiе силы; еслибы онъ точнѣе понималъ его, онъ не сталъ бы сравнивать Бога съ вещественною силою, не сталъ бы говорить о произволѣ силы, о намѣренiяхъ силы, и т. п. Совершенно ясно, что Бюхнеръ склоненъ къ олицѣтворенiю силы, то есть готовъ понимать ее какъ силу животнаго, какъ что-то живое, связанное съ мертвымъ веществомъ.

   Его разсужденiя о Богѣ, взятыя во всей ихъ совокупности, не имѣютъ ни малѣйшей твердости. Что бы онъ ни говорилъ о веществѣ и силѣ, какъ бы онъ ни понималъ то и другое, все-таки по коренному смыслу самаго понятiя о Богѣ, и вещество и силы и всѣ ихъ свойства и дѣйствiя полагаются вполнѣ зависящими отъ Бога. Доказать что бы то ни было относительно Бога матерiялизмъ не можетъ, потомучто онъ не можетъ схватить самое это понятiе, не можетъ мыслить, а только представляетъ. Поэтому правильный матерiялистическiй атеизмъ долженъ опираться на самой этой невозможности. Онъ долженъ разсуждать такъ: когда я представляю себѣ вещество и силы, то представляю ихъ самостоятельными, ни отъ чего независимыми, слѣдовательно я не могу считать ихъ зависящими отъ чего бы то ни было; самой зависимости я не могу представить, слѣдовательно ея нѣтъ, нѣтъ ничего, отъ чего бы зависѣла сущность вещества и силъ.

   Такимъ образомъ и матерiялизмъ съ своей стороны держится знаменитаго начала тожества бытiя и мышленiя; что для него не мыслимо, то онъ считаетъ несуществующимъ; существующимъ же и дѣйствительнымъ онъ признаетъ только то, что онъ мыслитъ, и только такъ, какъ онъ его мыслитъ.

   Мы видѣли, что коренное начало матерiялистическаго мышленiя есть представленiе; въ представленiи вся его сила и матерiялизмъ рушится, какъ скоро мысль освобождается отъ такой односторонности и начинаетъ дѣйствовать съ бòльшимъ самообладанiемъ.

   Такое освобожденiе есть важный шагъ въ умственной жизни, потомучто сила представленiй чрезвычайно велика. Чистая мысль эфирна, по выраженiю Гегеля, то-есть она легка, прозрачна и подвижна; она знаетъ сама себя, свободно управляетъ сама собою; въ ней нѣтъ никакого принужденiя, потомучто дѣятельность разума основана на полномъ самоопредѣленiи.

   Мы не жалуемся на то, что принуждены мыслить извѣстнымъ образомъ, какъ скоро сознаемъ полную разумность этого мышленiя; точно также мы не жалуемся на то, что насъ мучитъ потребность мыслить, какъ скоро наше мышленiе удовлетворяетъ этой потребности.

   Другое дѣло представленiя; въ области ума они составляютъ нѣчто темное, тяжолое, и неподвижное. Они не сами себя опредѣляютъ, но какъ-будто принуждены извнѣ принять извѣстныя формы. Мы чувствуемъ, что они не покорны власти ума, непроницаемы для его взгляда. Они не удовлетворяютъ насъ, являясь какими-то загадками и преслѣдуютъ насъ, какъ призраки или видѣнiя, отъ которыхъ невозможно отдѣлаться. Какъ тотъ, кто долго игралъ въ карты, видитъ ихъ потомъ цѣлую ночь и вспоминаетъ ихъ утромъ, такъ и тотъ, кто долго игралъ атомами, или силами и пустымъ пространствомъ, не можетъ забыть ихъ, не можетъ перейти отъ нихъ къ другимъ понятiямъ. Приведу по этому случаю наивное признанiе Берцелiуса. "Вслѣдствiе своихъ занятiй философiею, говоритъ онъ, многiе натуралисты заранѣе предубѣждены въ безконечной дѣлимости вещества и потому даже безъ изслѣдованiя отвергаютъ атомы какъ нелѣпость; но это затрудненiе только временное, потомучто возраженiя, основанныя на привычкѣ къ извѣстнымъ философскимъ убѣжденiямъ, теряютъ свою силу по мѣрѣ того, какъ съ ними борется опытъ" {Thêorie des proport. chim. p. 22.}. Зная настоящiй смыслъ атомовъ, мы должны это понять такъ, что философскiя убѣжденiя постепенно теряютъ свою силу, по мѣрѣ того какъ съ нимъ борятся представленiя.

   Если же такъ, если дѣло идетъ о борьбѣ привычекъ, о перевѣсѣ той или другой стороны дѣятельности ума, то ясно, что мышленiе дѣйствуетъ не всецѣло, не со всею своею общностiю и свободою. Между-тѣмъ мы хотимъ мыслить такъ, какъ вообще должно мыслить; мы не хотимъ подчиняться какимъ-нибудь особенностямъ, причудамъ или увлеченiямъ мышленiя. Чтобы достичь истины, мы желаемъ приобрѣсти мышленiе чистое, нормальное, всюду и для всѣхъ одинаковое, неизмѣнное и единственное.

   Слѣдовательно нужно учиться мыслить.