Сумароков Александр Петрович - П. Н. Берков. Жизненный и литературный путь А. П. Сумарокова

ify">  Так кажется тогда, что будто гром гремит.

  Известно, голоса сердитых баб не слабы.

  Льет баба злобу всю, сердитая, до дна.

  Несносно слышати, когда шумит одна

  (В деревне слышится везде Ксантиппа древня),

  И зашумела вся от лютых баб деревня.

  ("Деревенские бабы")

  Уже из приведенных примеров видно, что Сумароков любил в притчах подробности, неторопливое повествование, сопровождаемое авторскими оценками и размышлениями. Однако это не мешало и сжатости и афористичности его стиха в очень многих случаях. Во многих его притчах встречается краткий вывод - афоризм, нередко очень удачный. Вот несколько примеров: "Науки и умы мешков не победят" ("Два скупые"), "Мала у разума, у силы больше власть" ("Надутый гордостью Осел"), "Чего не получил, того своим не числь: То разно, - что в руке, и чем владеет мысль" ("Собака с куском мяса") и пр.

  Метрика басен Сумарокова заслуживает особенно подробного изучения. Во всех прочих жанрах стих Сумарокова был более или менее однообразен. Это, как уже указывалось ранее, александрийский стих в элегиях, эклогах, трагедиях; четырехстопный ямб или хорей в одах и дифирамбах. В притчах, почти всегда написанных ямбом (из исключений заслуживает внимания притча "Мужик с котомой", один из редчайших случаев применения в поэзии XVIII века анапеста), Сумароков пользовался стихом, содержавшим от двенадцати слогов до одного ("Коршун", "Попугай", "Кораблекрушение"). Обращал он особое внимание на рифму (см. басню "Тщетная предосторожность", состоящую из одиннадцати стихов с одной рифмой). В трагедиях и одах у Сумарокова были постоянные рифмы ("минуты" - "люты", "расшибла" - "погибла", "Екатерины" - "крины"), в притчах он всегда изобретателен, всегда ищет, и порою в ямбическом стихе допускает редкую дактилическую рифму ("побытом" - "хоботом" - басня "Коршун").

  Н. А. Степанов, характеризуя стиль басен Сумарокова, писал: "Это не рационалистический ясный и закономерный мир классицизма, а живой, грубовато-правдоподобный быт, гротеск, напоминающий присказки и прибаутки". {Н. Л. Степанов. Цит. статья, стр. XXIII.} Верные наблюдения исследователя о месте фольклора в баснях Сумарокова должны быть уточнены: надо отдать больше справедливости личному творчеству Сумарокова, надо понять, что он мог не только подражать (классицизму ли, фольклору ли, - все равно), но и творить самостоятельно. И творил он в направлении, по которому после него пошли другие, в том числе и великий Крылов. Поэтому надо прямо сказать: Сумароков (и вслед за ним Хемницер) прокладывал путь для Крылова, без Сумарокова Крылову было бы много труднее.

  Из всех литературных жанров, в которых писал Сумароков, меньше всего ценил он сам и его современники его комедии. В поэтическом кодексе классицизма комедии отводилось место в самом нижнем ряду, комедия пользовалась обычно успехом наименее просвещенной и взыскательной театральной публики. Сумароков смотрел на свои комедии как на необходимый, традиционный привесок к серьезной части спектакля: после трагедии обязательно должен был ставиться "нахшпиль" или "петипьеса" - одноактная, редко двухактная комедия. Таковы и были первые комедии Сумарокова - "Тресотиниус", "Ссора у мужа с женою", "Третейный суд". Все они больше напоминали балаганные фарсы, чем классические комедии. Комедии более позднего периода Сумароков писал уже с учетом новых театральных вкусов и веяний. Он откровенно признавал, что "Мельпомена" (муза трагедии) ему "любезнее", чем "Талия" (муза комедии). Комедии Сумарокова имели еще одну черту, ронявшую их в глазах современников, - они были портретны и памфлетны: в "Тресотиниусе" он изобразил Тредиаковского, в "Приданом обманом", "Опекуне" и "Лихоимце" - своего зятя А. И. Бутурлина (под именем "Кащея" Сумароков выводит последнего и в сатирах и в притчах), в "Нарциссе" - И. И. Шувалова.

  Тем не менее свое положительное значение имели и комедии Сумарокова, хотя бы тем, что они послужили отправной точкой для формулировки новых эстетических требований у молодых драматургов - В. И. Лукина, Д. И. Фонвизина и пр.

  Следует упомянуть, что Сумароков выступал и как журналист-прозаик. У него есть недурные для того времени статьи по философии, экономическим вопросам, истории, филологии, вопросам воспитания и т. д. Это был разносторонний, достаточно образованный по тому времени писатель. Он гордился своей библиотекой, которая дала ему возможность восполнить пробелы в скудных знаниях, приобретенных в Сухопутном шляхетном корпусе.

  Существенное значение для развития русской литературы имело и то, что Сумароков писал в самых различных жанрах, разнообразными метрами, создавал оды сафические, горацианские, анакреонтические, стансы, сонеты, пытался писать эпическую поэму и т. д. Он уделял большое внимание вопросам стиха: старался сделать его гибче, музыкальнее и выразительнее. Александрийский стих Сумарокова, наиболее часто употреблявшийся им, вовсе не монотонен. Сумароков передвигал цезуру, допускал ее и после четвертого, пятого, седьмого и даже восьмого слога. Наряду с вызывавшими возражения его противников дактилическими ударениями перед цезурой в первом полустишии александрийского стиха (вроде "Неожидаемый...", "А беспрепятственно...."), в конце своей деятельности (в "Эклогах" 1774 года) Сумароков совершенно сознательно стал применять в первом полустишии ударения на втором слоге от начала стиха (например, "Задумывалася", "Усиливалася", "Нежалостливейший", "Мной чувствуемые" и т. д.). {Единичные случаи подобных ударений встречаются и в "Хореве" (1747) и в "Двух эпистолах" (1748).} Допускал он и "переносы" (enjambement).

  В противоположность принципам "громких од" Ломоносова, Сумароков развивал учение о "приличной простоте", "естественности" поэзии. Однако кажущаяся правильность его суждений не должна скрывать от советского читателя дворянского, условного содержания их и основанной на них поэтической практики Сумарокова. Борьба его с Ломоносовым по внешности касалась вопросов теории литературы, а по существу это было отстаивание дворянского содержания поэзии против общенационального, демократического ломоносовского.

  Ломоносов пропагандировал идеи государственности, национальной культуры, просвещения; для таких больших вопросов он выбирал соответствующую лексику, грандиозные образные построения, величественные, фантастические картины. Сумароков, касаясь тех же проблем, решал их с чисто дворянских позиций, он стремился воспитать своей поэзией "сынов отечества", дворянских патриотов, которые как по своей "природе", происхождению, так и по своей культурности должны занимать руководящие места в государственном аппарате. У "сынов отечества" "разум", "рассудок" всегда управляет "страстями". "Ум трезвый, - говорит Сумароков в "Оде В. И. Майкову", - завсегда чуждается мечты".

  Так под внешне правильными теоретическими положениями Сумароков на практике проводил классово ограниченные дворянские воззрения. В борьбе его с Ломоносовым историческая правота была не на стороне Сумарокова.

  При всем этом в литературе середины XVIII века Сумароков был наиболее крупным представителем русского дворянского классицизма. Эта разновидность классицизма имела ряд черт, делавших ее непохожей на классицизм французский, как, например, приятие некоторых сторон народного творчества (в песнях), отказ от чопорности языка и бытовые зарисовки реалистического характера (в притчах), обращение к русской истории (в трагедиях) и т. д.

  IX

  Будучи от природы очень раздражительным, нервным (у него был нервный тик), Сумароков в житейском отношении был личностью не очень приятной. Эти черты наложили известный индивидуальный отпечаток на его литературную деятельность. Этим, по-видимому, можно объяснить большое количество полемических выступлений Сумарокова, его эпиграммы и пародии. Однако несомненно, что в целом позиция Сумарокова - политическая и литературная - была определена требованиями, выдвинутыми в середине XVIII века историей перед дворянством России как правящим классом. Именно эта историческая необходимость продиктовала дворянскую "идейность" поэзии Сумарокова, внушила ему критическо-сатирическое отношение к дворянско-бюрократической русской действительности, угрожавшей прочности позиций дворянства как господствующего класса.

  В тогдашних условиях классовой борьбы в России критика крепостнического государства, даже с тех ограниченных позиций, на которых стоял Сумароков, имела положительное значение. Читатели Сумарокова из числа передовых дворян и из демократических слоев вкладывали в его критику более глубокое содержание, переосмысливали в демократическом направлении его дворянскую идейность. Новиков, издавая свои антиекатерининские сатирические журналы, брал для них эпиграфы из притч Сумарокова, - "Они работают, а вы их труд ядите" и "Опасно наставленье строго, где зверства и безумства много", - вкладывая в эти стихи, имевшие у Сумарокова чисто литературное содержание (см. ниже примечания к притчам "Жуки и Пчелы" и "Сатир и Гнусные люди"), более резкий, антикрепостнический смысл. Радищев вообще очень высоко ставил Сумарокова, называл его "отменным стихотворцем"; говоря о заслугах Ломоносова перед русской культурой, Радищев с особенной подчеркнутостью отметил: "Великий муж может родить великого мужа; и се венец твой победоносный. О! Ломоносов, ты произвел Сумарокова". {А. П. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву (Слово о Ломоносове). Избранные сочинения. М., ГИХЛ, 1952, стр. 196.}

  Горячо любя родной язык и гордясь его красотой и богатством, Сумароков искренне негодовал, видя со стороны дворян пренебрежение к русскому языку и предпочтение языка французского. Он написал на эту тему ряд притч ("Шалунья", "Порча языка" и др.), сатиру "О французском языке"; в комедии "Пустая ссора" поместил карикатурно-пародийный диалог "петиметра" Дюлижа и "петиметерки" Деламиды, представляющий резко сатирическое осмеяние русско-французского жаргона придворного дворянства 1740-1750-х годов.

  Большое значение имела обработка Сумароковым русского литературного языка. Не обладая той школьной образованностью, которая отличала Тредиаковского и Ломоносова и которая основывалась на глубоком и серьезном изучении церковных книг, Сумароков пользовался в своем творчестве обыкновенным разговорным языком культурного столичного дворянства. Он свободно нарушал устаревшие к тому времени нормы церковнославянского языка, ставил русские ударения и окончания там, где, по мнению Тредиаковского, это было проявлением литературной необразованности и "площадного употребления". Тредиаковский упрекал Сумарокова за то, что он писал "дальнейший", а не "дальнейший", "разрушен", а не "разрушен", "кляну", а не "клену", "красы безвестной", а не "красы безвестныя" и т. д. Когда читаешь произведения Сумарокова, в особенности его стихи, создается впечатление, что они написаны более близким к нашему времени литературным языком, чем даже язык Ломоносова, не говоря уже о языке Тредиаковского.

  Пушкин, при всем своем отрицательном отношении к художественной ценности наследия Сумарокова, писал: "Сумароков прекрасно знал по-русски, лучше, нежели Ломоносов, и его критики (в грамматическом отношении) основательны". {А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, изд. АН СССР, т. 11. М., 1949, стр. 59.} В этом противопоставлении Сумарокова Ломоносову есть, несомненно, элемент преувеличения, но в одном отношении Пушкин был прав: живой литературный русский язык Сумароков знал прекрасно, и изучение языка Сумарокова небесполезно и сейчас.

  Справедливо считая, что

  Прекрасный наш язык способен ко всему,

  Сумароков практически стремился доказать это, писал, как уже указывалось выше, во всех возможных в то время литературных жанрах, ставя своей целью обогащение русской литературы. Много было в этом ребяческого желания во всем быть первым, быть "отцом российского стихотворства". Однако в основе этого тщеславия лежала глубокая оценка Сумароковым общественного значения литературы, глубокое понимание ее воспитательной роли. Пушкин как заслугу его отмечал, что в ту пору невежества и пренебрежения к литературе "Сумароков требовал уважения к стихотворству". {Там же.}

  В творчестве Сумарокова, во всей его литературной деятельности было много противоречий, в классово ограниченном, порою реакционном содержании его поэзии были значительные прогрессивные элементы. Не закрывая глаза на эти противоречия, на дворянскую классовую ограниченность наследия Сумарокова, советская литературная наука берет положительное в его литературном творчестве и дает ему должную историческую оценку.