Тургенев Иван Сергеевич - Прозаические наброски

  

   И. С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в двадцати восьми томах.

   Сочинения в пятнадцати томах.

   М.-Л., Издательство Академии Наук СССР, 1960

   Том первый. Стихотворения, поэмы. Статьи и рецензии. Прозаические наброски (1834-1849)

   OCR Бычков М. Н.

  

  

   Прозаические наброски

   <Набросок автобиографии>

   Михаила Фиглев

   "Нечто или Чемодан"

   Похождения подпоручика Бубнова

   Несколько дней в Пиренеях

   Сюжеты

   Ванька

   Приложение

   Несколько замечаний о русском хозяйстве и о русском крестьянине

  

  

   Мне 17 лет было тому с неделю. Я хочу написать всё, что я знаю о себе,- всю мою жизнь. Для чего я это делаю - две причины. Во-первых, читал недавно "Les Confessions" de J. J. Rousseau {"Исповедь" Ж. Ж. Руссо (франц.).}. Во мне возродилась мысль написать и свою Исповедь; во-вторых, написав свою жизнь теперь, я не стану трогать этой тетради лет до пятидесяти (если доживу), и тогда мне наверное приятно будет вспомнить, что думал, что я мечтал в то время, когда я писал эти строки. Итак, сделав exordium {введение (лат.).}, необходимое всюду, я начинаю.

   Я родился 1818-го года, 28-го октября, в Орле - от Сергея Н. Тургенева и Варвары Петровны Т., бывшей Л. Про свои ребяческие лета знаю я только то, что я был баловень,- был однако собой дурен - и лет четырех чуть-чуть не умер; что меня тогда воскресило старое венгерское вино и потому, может быть, я люблю вино. Женщина, имевшая обо мне тогда самые нежные попечения, была одна А. И. Л., которую я, несмотря, на многие ее не очень хорошие свойства, люблю до сих пор.

  

  

  

   Рост: высокий.

   Глаза: карие.

   Волосы: белокурые.

   Лета: 18.

   С умом второстепенным, но довольно проницательным. Впрочем, более природный нежели приобретенный ум. Добр, откровенен и честен; главная слабость: страх de paraitre ridicule {показаться смешным (франц.).}. Он не может действовать один, не имея перед глазами образца; впрочем, не хочет чтобы это замечали. Любит женщин вообще; но более для того, чтобы об нем думали как о любезном молодом человеке. Высшая его награда - услышать где-нибудь чтобы его так называли. Впрочем, не старается прослыть любезным; он хочет только, чтобы им занимались. Амбиции к первенству нету; он довольствуется вторым местом. Он решительно не гений. C'est un homme place plus haut que la mediocrite et plus bas que le genie {Это человек, стоящий выше посредственности я ниже гения (франц.).}. Хороший друг и товарищ; aimant les femmes avec ardeur, incapable de hair {пылко любящий женщин, неспособный ненавидеть (франц.).}. Он будет счастлив. Он никогда не будет иметь довольно гордости идти против мнения света; но он не знаком с ложным стыдом. Une Бme forte peut le subjuguer facilement; un homme ordinaire mais habile peut se faire suivre par lui' {Личность сильная легко может его подчинить; человек обыкновенный, но ловкий может его заставить следовать за собой (франц.).}. Впрочем, благороден до глубины души. Il n'est pas homme a s'elever au dessus du malheur; mais aussi le malheur ne l'abattra-t-il pas facilement {Он не принадлежит к числу людей, способных возвыситься над несчастьем; но и несчастью также не легко его победить (франц.).}. Он подвержен предрассудкам своего века. Детей будет воспитывать хорошо; они его будут любить и уважать. К жене будет слишком слаб. Дай бог ему не слишком умную жену! И aime a faire croire aux autres qu'il a certaines intrigues; du reste il est assez sobre ce qui regarde les femmes. Il cache mal et sa douleur et sa joie; meme je dirais qu'il est plus renferme en soi-meme dans la douleur {Он любит внушать другим, что у него есть кое-какие интрижки; в действительности же он довольно скромен с женщинами. Он не умеет скрыть и свою печаль и свою радость; я даже сказал бы, что в своей печали он более замкнут (франц.).}. Его еще пленяет блеск мундира; впрочем, если будет служить, будет хороший офицер и хороший начальник. Его всегда будут любить. Религия - более внутренняя, нежели наружная; в этом отношении он первой степени. Il y a des hommes, pour lesquels il sent une mefiance involontaire; a d'autres il s'abandonne trop {Есть люди, к которым он чувствует невольное недоверие; другим он слишком, доверяется (франц.).}. Он не горяч и не зол; но ему, очевидно, неловко быть с тем, кто ему как-то не понравится. Его характер более веселый - il est entierement fait pour cette vie {он весь создан для этой жизни (франц.).}.

   Resume {Заключение (франц.).} Человек второго класса, второго отделения, третьей степени.

  

  

  

   Сцена в небе. Ворота рая. Привратник, св<ятой> Петр, спит. (Входят Бакунин и Тургенев и несут большой, довольно длинный чемодан.)

  

   Т. Ба! Да мы у ворот рая!

   Б. Разумеется, вот и св. Петр.

   Т. Какой красный нос у Петра!

   Угомонись! Остряк! Не пронести нам его, Бакунин!

   Б. Авось...

   П. Что вы за люди? А! Знаю вас! Прошу не болтать лишнее - на что мне ваши имена? Я знаю вас - мы все Знаем. Впущу, впущу. (Глядя через плечо.) Бог знает, что с нашими господами подеялось,- впускают сорванцов, безбожников, молокососов... Эх! кабы мне...

   Б. Но...

   П. Перестань болтать, дружок: приучайся уважать старших. (Отворяет дверь.) Ну, входите, что ли? (Увидя чемодан.) Это что у вас?

   Б. Чемодан.

   П. Вижу, что чемодан. Да на что?

   Б. Как на что? Тут наши платья...

   П. Вздор! У нас вы на казенном иждивении.

   Т. Старое белье. (Чемодан шевелится с негодованием.)

   Б. Книги... В скучный час не худо.

   П. В скучный час... То-то ваша братия, молокососы... В скучный час! Отчего ж я не скучаю? И бога-то я не вижу, всё сижу у дверей да любуюсь на грешные рожи... Вздор! Вы плутуете. Откройте чемодан.

   Б. (с большим жаром). Помилуйте! Как можно? Какие мы плуты?! Этот чемодан - очень невинный чемодан. Извольте посмотреть. (Катает, гнет чемодан во все направления, свертывает кольцом и т. д.) Можно ли тут быть человеку?

   П. (Щупает чемодан.) В самом деле - мягко! Чрезвычайно мягко! приятным образом мягко! Хе! хе! хе - хорошо бы... очень мягко! (Садится на чемодан.) Вы позволяете?

   T. С большим удовольствием.

   П. (с отрадой). А-а-а... старым костям любо. Друзья мои, будьте благодетелями. Подарите мне ваш чемоданчик: судите сами - сидишь, сидишь у дверей на ступеньке... с вашего позволения, неприятно. Потешьте старика!

   Т. (глядя на Б.) И не знаю... Как ты...

   Б. (глядя на Т.) Куда ни шло... а впрочем...

   П. Удивительное дело! Отроду покойнее не сиживал - потешьте...

   (Петр с визгом вскакивает и, дерожсь одной рукой за некоторую часть тела, отбегает и с испугом оглядывается. Из чемодана торчит красная, всклокоченная голова Ефремыча и щелкает зубами. Бакунин и Тургенев проворно подхватывают чемодан и вбегают в царство небесное.)

   Б. (Ефремову). Это что за нелепость?

   Е. (ухмыляясь). За неимением остроты.

  

  

  

   Подпоручик Бубнов гулял однажды по одной из улиц уездного городка Ч.... Во всю длину этой улицы находилось только 3 дома - 2 направо, 1 налево. Улица эта была без малого с версту... Так как до вечера оставалось часа два, не более, то старые мещанки, хозяйки упомянутых домов, заблаговременно заперли ставни, загнали кур и улеглися спать. Подпоручик Бубнов шел, заложа руки в карманы и предаваясь, по обыкновению, любимым размышлениям - о том, что- бы он стал делать, если б он был Наполеоном?

   К подпоручику Бубнову совершенно внезапным образом подошел человек небольшого роста - в весьма странной одежде; Бубнов принял было его за помещика Телушкина, только что приехавшего из-за границы; сам он, правда, и не имел чести лично знать г-на Телушкина, но успел уже наслышаться о мудреных и чудных заморских его нарядах... Однако при первом слове незнакомца он совершенно разуверился... Незнакомец, подойдя к подпоручику Бубнову, произнес небрежно и скороговоркою:

   - Я чёрт.

   Подпоручик тотчас подумал: "Либо он пьян, либо я пьян - во всяком случае неприлично оставаться".

   Но незнакомец не дал ему отойти двух шагов и проговорил с улыбкой:

   - Вы не пьяны, любезный Иван Андреич,- но я чёрт.

   Иван Андреич опять подумал: "Либо он сумасшедший, либо я сумасшедший - так зачем же нам оставаться вместе!"

   Незнакомец поймал его за полу и сказал громко и решительно:

   - Бубнов, что б ты сделал, если б был Наполеоном?

   Подпоручик Бубнов успокоился и подумал: "Он точно чёрт..."

   - Что вам угодно? - промолвил он довольно решительно.

   - Во-первых, мне угодно убедить вас, что я точно чёрт. Эй вы, крапивы, чего зазевались? Ну те-ка - казачка - да хорошенько.

   Все крапивы, в изобилии растущие вдоль полусгнивших заборов, отхватили казачка на славу.

   - Хорошо,- сказал чёрт,- пока довольно. Впрочем, за мной дело не станет.- И тут он сразу выкинул несколько удивительных штук: положил себе обе ноги в рот и протащил их сквозь затылок; взял свои собственные глаза в обе руки и с приятностью бросал их на воздух; наконец, подарил свой нос Ивану Андреевичу на память. Подпоручик Бубнов расстегнул свой сертук и полошил нос чёрта в боковой карман.

   - Теперь вы верите, что я чёрт?

   - Верю. Чего же вам от меня хочется?

   - Ничего, Иван Андреевич, ничего особенного. Со скуки, знаете, пришел поболтать с вами. А не угодно ли вам погулять со мной немного?

   - С моим удовольствием.

   И пошли они рядышком, как добрые приятели. "Однако,- подумал Иван Андреевич,- какое странное происшествие! Мне кажется, я в белой горячке".

   Он схватил себя за ус и дернул что было силы... Голова у него заскрыпела, как деревянная.

   - Напрасно изволите беспокоиться, Иван Андреевич. Пожалуй, голову с плеч долой стащите... а без головы - вы сами знаете - нехорошо. Да вот позвольте испытайте сами.

   Чёрт схватил подпоручика Бубнова за хохол и снял с него голову. Подпоручик Бубнов хотел было удивиться - да без головы удивляться невозможно. Чёрт повертел головой Ивана Андреевича, поднес ее к иосу и чихнул в нее. Потом поставил ее опять на туловище подпоручика. Бубнов тотчас разинул рот и проговорил:

   - Желаю здравствовать.

   Таким образом, приятно препровождая время, вышли они из города и очутились в большом лесу.

   - Послушайте, однако,- проговорил Иван Андреевич,- вы не заведете меня в овраг к козулям? Я терпеть не могу козуль!

   - Как можно! - отвечал чёрт.

   Они подошли к большому, старому, засохшему дубу. На дубу сидел старый ворон и каркал протяжно. Этот ворон был в сущности ворониха или в самой сущности чёртова бабушка. У чёрта не было никогда матери, но бабушка есть. Каким образом это приключилось, не известно даже, впрочем, и самому чёрту.

   - Позвольте мне вас представить моей бабушке,- сказал он Ивану "Андреевичу.

   - Я в сертуке,- заметил Бубнов.

   - Ничего-с,- подхватил чёрт.- Позвольте вас попросить не креститься ни в каком случае - вы бы нас лишили вашей приятной беседы,- да еще, сделайте одолжение, откусите кончик моего хвоста.

   Сказавши эти достопамятные слова, чёрт поднес кончик своего хвоста, пушистый и мягкий, как кошачьи лапки, к самым-таки к губам Ивана Андреевича...

   - Не стану я кусать вашего хвоста! - закричал Иван Андреевич.

   - Отчего же?

   - Вам будет больно.

   - Мне? помилуйте! Сделайте одолжение, без церемоний. Прошу вас...

   А между тем проклятый чёртов хвост так и лезет в рот Ивану Андреевичу...

   - Но разве это непременно нужно?

   - Непременно.

   Подпоручик Бубнов схватился было правой рукой за чёртов хвост, да вдруг остановился, посмотрел через плечо на чёрта и промолвил:

   - А, должно I быть, ваш хвост на вкус прескверный?

   - Нимало! Извольте пожелать - какое вы кушанье любите? Такого вкуса будет и мой хвост.

   Подпоручик задумался и, наконец, вскрикнул:

   - Хочу огурца с медом!

   И откусил... действительно! чёрт был прав - хвост отзывался огурцом с медом... и чуть-чуть серой - но кто же станет обращать внимание на такую безделицу!

   Не успел подпоручик Бубнов хорошенько проглотить кусок хвоста, как вдруг очутился он в довольно опрятной комнате. На больших старинных креслах сидела старуха с огромным носом и щелкала орехи. Чёрт с вежливостью подвел к ней Ивана Андреевича и промолвил:

   - Бабушка,- Иван Андреевич Бубнов, подпоручик. Иван Андреевич,- моя бабушка.

   Представив их друг другу, он подал стул подпоручику, а сам пошел надеть свои рога.

   Подпоручик не знал, с чего начать, не оттого, что он не умел, как говорится, вести разговор, но он не знал имени и отчества чёртовой бабки и не мог придумать, как ее назвать: "Сударыней просто?" Неловко... Наконец, он решился и начал было:

   - Милостивая государыня..

   Но старуха странным образом разинула рот и чрезвычайно хриплым голосом проговорила:

  

   Без лишних слов!

   Без лишних слов!

   Подпоручик Иван Бубнов!

  

   Ивану Андреевичу показалось, что слова старухи летели к нему винтом - вот как летают турманы... Но он давно перестал смущаться и только тряхнул головой. Старуха продолжала щелкать орехи и глядела на него во все глаза - как будто ожидая его слов. Но Иван Андреевич пришел в тупик и сидел молча - как истукан. Старухе, видно, скучно стало: она вдруг вскочила, схватила Ивана Андреевича за руки и пустилась с ним плясать по комнате с неимоверною быстротой, приговаривая:

  

   Подпоручик!

   Мой амурчик,

   Попляши со мной, голубчик!

  

   У Бубнова закружилась голова - и он с отчаянием закричал:

   - Чёрт, чёрт, твоя бабушка с ума сошла!

   Чёрт взошел с рогами на голове, схватил свою бабушку под мышки и посадил ее с почтением на место. Потом в униженных выражениях просил у Ивана Андреевича прощения за бабушку.

   - Но,- прибавил он,- я хочу вам доставить большое удовольствие: познакомлю вас с моей внучкой; моя внучка еще очень молода - хвостик у ней еще очень крошечный, но вы благородный человек: вы не воспользуетесь ее неопытностью... Бабебибобу, поди сюда.

   Из соседней комнаты вышла чёртова внучка. Она с приятностью присела Ивану Андреевичу, сказала: "Ах!" - и стыдливо бросилась на шею прабабушке.

   Иван Андреевич поклонился и щелкнул шпорами.

   - Как вы ее называете?- спросил он чёрта.

   - Бабебибобу'ой,- отвечал чёрт.

   - Бабеби... и так далее - не русское имя,- заметил подпоручик.

   - Мы иностранцы,- возразил дедушка Бабебибобу'и...

   Иван Андреевич оправился и подошел к ручке Бабебибобу. Она протянула ему свою лапку. Подпоручик успел заметить, что ноготки ее, впрочем, очень миленьких пальчиков слегка загнуты вниз в виде когтей; да, сверх того, в самое мгновенье поцелуя его как будто кольнуло в губы.

   - Не угодно ли вам погулять со мною по саду,- сказала Бабебибобу шёпотом.

   - С моим удовольствием,- отвечал Бубнов. Старуха пошепталась с чёртом и, по-видимому, не

   соглашалась на прогулку. Но чёрт пожал плечами и отвернулся... Бубнов с чёртовой внучкой вышли из комнаты.

   Сад у чёрта, как все сады; ничего нет отличительного; однако Иван Андреевич заметил одну странность: все растенья, вырастая, кряхтят. Так уж заведено у чёрта.

   Бабебибобу шла долго молча - наконец, подняла головку, посмотрела на Ивана Андреевича и Сказала со вздохом:

   - Я люблю тебя, Бубнов!

   Подпоручик вспомнил наставление ее дедушки и сказал ей с отеческим добродушием:

   - Успокойтесь.

   Чёртова внучка еще нежнее проговорила:

   - Я люблю тебя, Бубнов! Полюби меня - и я венчаю тебя маком, красным, как мои щеки, накормлю тебя самыми свежими желудями, упою тебя соком папоротника - и мы будем счастливы и добродетельны! Бубнов, я люблю тебя!

   Бубнов посмотрел на нее... и хотел было сказать: "И я люблю тебя, Бабеби..." - но вдруг ему показалось, что у Бабебибобу глаза стали сжиматься и расширяться, как у кошки, ноздри раздуваться, зубы завостряться... Ему вдруг показалось, что он мышь, что она кошка...

   - Нет,- сказал он вдруг...- Я не воспользуюсь вашим благорасположением - вернемтесь домой.

   - Да где дом?- сказал она странным голосом. Иван Андреевич оглянулся...

   Он стоял на самой верхушке высочайшего столба - и то на одной ноге, другая его нога развевалась по ветру, как флаг. По столбу, намыленному и обмазанному маслом, с большим усилием всползали разного вида чертенята; все они старались добраться доверху... Нет сомненья! Иван Андреевич назначен наградой победителю... Вабебибобу носилась около него по воздуху и язвительно смеялась...

   - Чёрт! ты, выходишь, подлец,- проговорил с усилием подпоручик...

   - Дети! Дети! заблудились вы, что ли? - раздался голос чёрта.

   И Иван Андреевич и Вабебибобу очутились опять в саду... Невдалеке от них стоял чёрт и приятно улыбался...

   - Не умеешь ты занять дорогого гостя, Бабебишка!- Так он ее называл, когда гневался.- Пожалуйте сюда, ко мне, Иван Андреевич,- оставьте эту глупую девчонку.

   - Как бы не так! Девчонка! - отвечала Вабебибобу,-- у меня уж рога пробиваются...- И, нагнувши голову, она разобрала волосы и показала Ивану Андреевичу маленькие миленькие рожки.

   Иван Андреевич, в жизнь свою не учившись танцевать, вдруг прыгнул, повернулся трижды на одной ноге - сделал glissade, jetee assemblee, pas de zephir {Балетные термины (франц.).}, нагнулся и поцеловал кончик правого рожка Вабебибобу, но рог, как будто обрадовавшись такому происшествию, вдруг вырос и больно ушиб подпоручика...

   Через полчаса все они сидели за столом...

   "Посмотрю я,- подумал Иван Андреевич,- что ест этот народ!"

   А сидели они в следующем порядке:

   На главном месте: старуха - чёртова бабушка.

   Направо от нее: Иван Бубнов, подпоручик.

   Налево от старухи: внук ее, чёрт.

   Налево от чёрта

  

   |

   и напротив Бубнова

  

  } Бабебибобу.

   (vis-a-vis- sont des amis {*}). |

   {* сидящие друг против друга - друзья (франц.).}

   Большая, большая закрытая миска взошла в комнату, пододвинулась к столу, присела и прыгнула на стол.

   "Что-то они едят?- подумал Бубнов...- посмотрим!"

   Старуха обратилась к внуку:

   - Любезный внучек, не правда ли - мы женим подпоручика Бубнова на Бабебибобу?..

   - Женим, женим,- отвечал внучек.

   Жениться на внучке чёрта - странная мысль! Странная участь подпоручика Бубнова!

   "Ну, а если у меня будут дети?- подумал он,- какого они будут звания? Дворяне, что ли? или что за люди? Их не примут ни в какой кадетский корпус! Презатруднительное положение! Зачем я ел чёртов хвост!"

   - Впрочем,- заметил чёрт,- без взаимного согласия мы их не женим... Я добрый дедушка и люблю Бабебибобу; так же по многим причинам уважаю Ивана Андреевича... Бабебибобу, скажи мне, нравится ли тебе подпоручик Бубнов?

   - Как не нравиться!- вскричала старуха,- посмотри на нее - она уже теперь облизывается...

   И в самом деле, чёртова внучка, прищурив глазки и улыбаясь, водила красным, красным язычком по острым и белым зубкам...

   - Она меня съест,- закричал Бубнов. -- На здоровье,- заметил чёрт.

   - Как на здоровье? Что значит - на здоровье? Я офицер! Я гость! Разве офицеров едят? Разве гостей едят?

   - Вы хотите доказательств,- возразил чёрт,- извольте! Тотчас! У меня в доме живет немецкий доктор обоих прав, который вам докажет как дважды два четыре, что съесть вас можно, должно, прилично и приятно.

   - Будь он семидесяти прав доктор, ничего он мне не докажет! Ничего! решительно ничего! - подпоручик рассвирепел и замахал руками, как ветряная мельница!- Я уйду! Чёрт с вами! Я уйду! Нужно ж мне было, дураку, есть ваш хвост! Уйду!

   Иван Андреевич попытался встать - не тут-то было: кресло, на котором он сидел, превратилось в уродливого паука и вцепилось в него с истинно бесовскою силой... Чёрт и его семейство помирали со смеху, глядя на исступленные и напрасные усилия подпоручика... Смех старухи был чрезвычайно похож на блеяние старого козла,- Бабебибобу взвизгивала от удовольствия.

   - А! так-то!- простонал Иван Андреевич,- так сгинь же бесовское племя во имя...

   - Стой! держи!- закричал чёрт,- не давай ему креститься...

   Бабебибобу бросилась с кровожадной улыбкой на подпоручика и разом откусила ему правую руку... В то же мгновение с миски соскочила крышка и бедного подпоручика подхватили и бросили в миску... приправили его уксусом, маслом, горчицей, тертым порохом, серой и клюковным морсом и съели, съели до последней косточки... Во всё время обеда играли грешники-музыканты разные увертюры... Бабебибобу с особенным удовольствием скушала сердце подпоручика, а сам чёрт чуть не подавился эполетой...

  

  

   На другое утро нашли подпоручика Бубнова в той же улице уездного города Ч... Он лежал лицом к забору и был красен, как рак. Его привели в чувство; он с испугом долго глядел кругом; начал болтать всякий вздор, уверял, что он чувствует себя в трех вовсе ему чуждых желудках, и только к вечеру пришел в себя. Он никогда не мог забыть своего знакомства с чёртом и часто поговаривал:

   - Если б я был Наполеоном, уничтожил бы я всех чертей!

   Впрочем, жил до глубокой старости, не вышел в отставку и умер младшим поручиком.

  

  

  

   29-го июля н. с. мы выехали из Парижа в половине восьмого вечером. К ночи мы уже были в Орлеане и тотчас отправились далее. Мы сидели в дилижансе с двумя аббатами и молодым человеком благонамеренной наружности, большим поклонником Кузена. Он между прочим объявил нам, что г-жа Санд мало занималась психологией и смешивает "le libre arbitre avec le libre examen" {свободу воле со свободой совести (франц.).}. Ночью мы проехали через историческое Блуа (Blois) и к утру попали в Тур, столицу бывшей провинции Турены, "сада Франции". Тур довольно красивый городок с огромным мостом через Луару. Турена действительно прекрасная сторона; длинной цепью тянутся крутые меловые и глинистые горы, в которых, иногда в два этажа, вырыто множество жилищ, довольно подобных стрижиным гнездам; долины покрыты сливовыми деревьями (отсюда получается лучший чернослив); везде попадаются длинные и флегматические англичане, которых Здесь пропасть. Погода была серая и тихая. Обедали мы в Поатие, старом и грязном городе с прескверной мостовой, к вечеру добрались до Ангулэма, еще более старого и грязного города, и на другой день в 2 часа прибыли <в> Бордо. Не доезжая Бордо, в Кюбзане любо<ва>лись мы чрезвычайно высоким, узким и необыкновенно длинным <м>остом из чугуна на Дордонье. Купеческие кора<бл>и на полных парусах шли далеко внизу под нами, и мост, казалось <нам>, качался от ветра. Скоро после Ангулэма начинают<ся> Ланды (les Landes). Французские степи не могут сравниться с на<шим>и. Куда ни глянешь, везде fougere {папоротник (франц.).} с своей тёмной, неприя<тной> зеленью. Кой-где торчат уединенные, бедные фермы; пастухи <на> высоких ходулях толкутся за овцами да вяжут синие чулки. Но скоро вы начинаете догадываться, что приближа<етес>ь к Бордо; море виноградников со всех сторон вас обнимает. И здесь, как на Рейне, не дают лозам разрастаться; но на Рейне лозы предпочитаются молодые, здесь чем они старее, тем лучше, и шишкова<ты>е, толстые, ползут по земле короткими отрубками. Бордо - красивый город, с столичной физиономией, но пустеет, бледнеет и умирает с каждым днем. Гавр и Марсель его убили. У великолепной гавани стояло три, четыре корабля, меж тем как во время моего пребывания в Гавре, я помню, вся гавань, все каналы были запружены ими и сам город уподоблялся страшно полнокровному человеку, которого вот-вот прихлопнет паралич. Но зато нигде, даже в Париже, не едят, как в Бордо. После превосходного обеда, вследствие которого наш сластолюбивый приятель Б<откин> плакал от умиления на белом жилете повара, пошли мы в театр, где давали "Роберта-Дьявола", для дебюта двух новых певцов, которых ошикали и освистали с ожесточением и бешенством. 2-го августа мы покинули Бордо и после скучного и утомительного {На этом рукопись обрывается.}

  

  

  

   1) Галерную гавань или какую-нибудь отдаленную часть города.

   2) Сенную со всеми подробностями. Из этого можно сделать статьи две или три.

   3) Один из больших домов на Гороховой и т. д.

   4) Физиономия Петербурга ночью (извозчики и т. д. Тут можно поместить разговор с извозчиком).

   5) Толкучий рынок с продажей книг и т. д.

   6) Апраксин двор и т. д.

   7) Бег на Неве (разговор при этом).

   8) Внутреннюю физиономию русских трактиров.

   9) Какую-нибудь большую фабрику со множеством рабочих (песельники Жукова) и т. д.

   10) О Невском проспекте, его посетителях, их физиономиях, об омнибусах, разговоры в них и т. д.

  

  

  

   Зимняя ночь. Пустой и глухой переулок. У забора, сверху запушенного снегом, тускло горит фонарь на высоком пестром столбе. Человек в енотовой шубе идет по скрыпучему снегу, останавливается и кричит: - Извозчик! (Молчание.) Извозчик!

  

  

  

   Прежде нежели я приступлю к изложению моих мыслей насчет русского крестьянина и русского хозяйства, не излишним почитаю заметить, что хоть я исключительно не занимался политической экономией), но знаком со всем, что, принадлежа собственно к науке государственного хозяйства, входит в область истории и географии; сверх того, мне известно довольно значительное количество отдельных фактов, собранных мною на опыте и посредством чтения. А потому замечания, которые я намерен предложить в следующей статье, могут только служить залогом моих ревностных будущих занятий но части государственного хозяйства, изучению которого я решился посвятить все мое время.

   Состояние русского крестьянина составляет предмет постоянного внимания нашего монарха; доказательством такого высочайшего внимания служат, кроме многих других указов, указы об определении отношений помещиков к крестьянам, о воспитании сельского юношества и т. д. Все русские с надеждою и уверенностию взирают на распоряжения правительства и убеждены, что переход от прежнего патриархального состояния русских крестьян и русского хозяйства к новому, более прочному и стройному - совершится благополучно; уже во многих периодических изданиях слышатся голоса опытных хозяев - предлагаются изменения и нововведения... (смотри статью г. Хомякова в "Москвитянине" нынешнего года и возражения симбирского помещика).

   И действительно - вопрос о значении земледельческого класса уже сам по себе чрезвычайно важен; им деятельно занимались и занимаются, кроме России, и во Франции, и в Англии, и в Германии. Но когда мы вспомним, что наше отечество по своему географическому положению - внутреннему и внешнему - есть государство по преимуществу земледельческое; когда мы вспомним, что большая и важнейшая часть России представляет нам обширную, плодоносную равнину, протекаемую великими реками, самыми естественными и надежными путями сообщения (сверх того, наша канализация превосходна), то мы должны согласиться, что этот вопрос для нас, русских, один из самых важных и первостепенных. Он сопряжен с вопросом о будущности России вообще.

   Притом хотя мы можем заимствовать у иностранцев много и отдельных полезных сведений по части земледелия, но решить этот вопрос, определить условия, от которых зависит благоденствие русского хозяйства, можем только мы - собственными силами, потому что ни в каком другом государстве не встретим мы ничего подобного. В чужих краях этот вопрос получает совершенно другое значение; например, системы фуриеристов о разделе земель и равенстве имений везде нелепы, но в России даже невозможны, тогда как во Франции можно по крайней мере объяснить причину их появления. Далее: в Англии класс хлебопашцев принадлежит собственно к аристократии, которая владеет большею частью земель и в системе уравновешивания, на которой основано всё политическое существование Англии, противодействует промышленному классу, между тем как в России все эти отношения существуют совершенно иначе.

   Если земледелие так важно для России, то любопытно бросить взгляд на состояние земледельческого класса в нашем отечестве. История нам показывает, каким образом образовался у нас крестьянский быт. На Западе дворяне принадлежали к победившему племени, хлебопашцы - к побежденному; это различие двух племен мы находим везде: в Италии, во Франции, в Англии - и хотя в течение времени это различие почти совершенно сгладилось, но чем выше мы всходим, чем более мы приближаемся к эпохе возникновения новых централизации на развалинах древнего мира, тем явственнее мы можем различить эти дна составные коренные элемента всех европейских государств.

   В России напротив: наши дворяне и наши крестьяне одного и того же племени; говорят одним языком, у тех и у других один и тот же склад лица; правда, много наших дворян происхождения иностранного - татарского, литовского и т. д., но они явились в Россию выходцами, не победителями, принимали нашу веру, наши обычаи, и уже дети их были чисто русские. Удельная система тем и отличается так резко от феодальной, что вся проникнута духом патриархальности, мира, духом семейства. Мы вправе сказать, что нашими русскими дворянами были единственно князья, происходящие от Рюрика, многочисленность которых нас приводит в удивление {Нельзя не заметить, как много пресеклось княжеских фамилий. Из двадцати князей различных родов, которых мы находим в "поезду" князя Холмского, на свадьбе его с дочерью Иоанна III-го в 1500 году, ни один не оставил потомства, дошедшего до наших дней. (См. Древ. вив<лиофика>, том XIII). (Примечание Тургенева).}, родовые князья, наследовавшие Русь, <к> которым в последствии времени примешались дворяне другого происхождения. Князь, умирая, делил свои отчины между своими сыновьями, и они множились и плодились на благодатной земле русской, окружаемые своими детьми, своими слугами... Тогда как на Западе семейный круг сжимался и исчезал при непрестанном расширении государства,- в России всё государство представляло одно огромное семейство, которого главой был царь, "отчич и дедич" царства русского, недаром величаемый царем-батюшкой...

   Нам могут заметить, что и наши князья были чуждого происхождения; но, во-первых, это различие чрезвычайно рано исчезло, во-вторых, никогда не имело того феодального значения, как на Западе. При распространении русского владычества много других племен, иначе образовавшихся, подчинилось власти великоруссов... И теперь нашему правительству предстоит разрешить вопрос о земледельческом классе (который везде более или менее требует разрешения) и у них... Я ограничусь одними великоруссами, которых я знаю более других и к которым всё вышесказанное относится.

   Это патриархальное состояние России, которому мы, с одной стороны, обязаны чистотою наших нравов, нашей религиозностью, но которое, с другой стороны, препятствовало гражданскому развитию России, не могло не измениться. Петр Великий первый вывел Русь из прежнего ее состояния, и благодаря своим великим правителям (Россия еще более Пруссии всем обязана своим государям) наше отечество занимает едва ли не первое место в союзе европейских держав. Но много еще осталось не разрешенных вопросов, со многим должны мы расстаться, многое усовершенствовать, многое приобрести и если есть люди, которые с некоторым сожалением и страхом оглядываются назад, люди, которые в противоречии с самими собой не хотели бы, например, ограничить нашу литературу одними народными песнями, но со всем тем желали бы. остановить развитие народа, то мы почитаем себя вправе называть такое сожаление безверием - безверием в промысел, так дивно руководивший нас доселе, безверием в наше настоящее и в наше будущее.

   Как бы то ни было, этот переход начинает совершаться и в нашем хозяйстве; старое изменяется, хотя и упорствует,- новое часто впадает в односторонность, но постепенно вводятся и торжествует. Любопытно наблюдать картину такого перехода, и потому постараюсь в кратких словах изобразить замечательнейшие черты настоящего положения. Я вырос и жил довольно долгое время в деревне, находящейся в одной из плодороднейших губерний России, в Орловской, и имел случай познакомиться с русским крестьянином и с русским помещиком.

   Пределы моей статьи не позволяют мне входить в подробную характеристику русского крестьянина. Скажу только, что при ближайшем знакомстве с ним нельзя не оценить его сметливости, его добродушия, его природного ума; но, повторяю, прежние его отношения к помещику изменились. Простодушная патриархальность прежних времен исчезла, не замененная еще доселе законностью и твердостью отношений. Нельзя сказать, чтобы быт наших хлебопашцев был вполне обеспечен. Промышленные обороты, основанные на расчетах и личной сноровке, могут доставить значительное благосостояние, даже роскошь, но по сущности своей не надежны. Земледелие, напротив, должно быть прочно и незыблемо, как сама земля и, не даруя излишнего, вполне обеспечивать жизнь хлебопашца. Необходимость, святость этой незыблемости, прочности - чувствовали всегда все народы, недаром у греков земледелие почиталось непосредственным даром божества; а потому фантазии некоторых утопистов, желающих насильственно втянуть земледелие в круг промышленности, т. е. пахать землю паровыми машинами, устраивать компании для возделывания земель, словом, уничтожить класс хлебопашцев - такие фантазии и безрассудны и безнравственны.

   Но до этой прочности, до этого полного обеспечения жизни людей, предавшихся земледелию, русское хозяйство далеко еще не дошло. Земля большею частию обрабатывается худо и не дает ни помещику, ни крестьянину всего, что при других условиях она была бы в состоянии дать. Важнейшие неудобства нашего хозяйства следующие.

   Во-первых, недостаток положительности и законности в самой собственности, так называемая чересполосность владений. Размежевание земель, деятельно теперь производимое во всей России, принесет в этом отношении величайшую пользу; уничтожение общих владений есть первый шаг к водворению разумного хозяйства в России; каждый помещик узнает свои границы, свои средства, свои выгоды; все дальнейшие улучшения не могут быть приводимы в исполнение, пока собственность не определится.

   Во-вторых, недостаток законности и положительности в отношении помещиков к крестьянам. Эти отношения почти ничем не определены и большей частью зависят от прихоти владельцев. Они бывают двоякого рода, смотря по тому, деньгами ли, работою ли взыскивает помещик повинность с крестьянина,- и называются: оброк или барщина. Величина оброка определяется качеством и количеством земли, близостью города и т. д. Но, во-первых, помещик иногда возвышает оброк, не соображаясь с средствами крестьян, а во-вторых, мужики не освобождены от различных работ, часто отнимающих у них драгоценнейшее время, как-то: обязанность ходить на барский покос (иногда в отдаленную деревню), езда с обозами в столичные и губернские города зимою и т. д. Барщина еще неопределеннее оброка; крестьяне, находящиеся на барщине, живут большею частью, так сказать, на хлебах у своих господ. Не успевая тщательным образом заняться обработкою своего участка, не имея вообще в сущности ничего своего, крестьянин обыкновенно уже весною начинает занимать свое продовольствие у помещика. Спешу заметить, что у многих помещиков крестьяне благоденствуют, но это благоденствие есть плод личных качеств господина, а не законного, неизменного порядка. И потому указ его императорского величества насчет определения отношений дворян к крестьянам должен принести величайшую пользу.

   В-третьих, весьма неудовлетворительное состояние науки земледелия, а также и скотоводства и лесоводства в нашем отечестве, происходящее, с одной стороны, от нерадения богатых владельцев, часто проживающих в отдалении от своих имений и как бы пренебрегающих собственным добром, с другой стороны, от бедности мелкопоместных дворян, не поддерживаемых общим рвением и потому долженствующих, как они говорят, начинать всё на свою руку, для чего недостает у них ни средств, ни времени. Истина неоспоримая: если возделывающий своими руками землю, если крестьянин не удовлетворен и не обеспечен, владелец