Величко Василий Львович - Кавказ

скорее всего, в долготерпеливой России: с нею, матушкой, церемониться нечего!..

   Особый интерес представляет статья французского писателя-армянофила, г. Пьера Морана (журнал "Correspondant" от 10 апреля 1897 года), заведомо "подготовленного" кавказскими политиканами и также открывающего их карты.

   По мнению этого писателя, Россия морально не упрочила своего господства между Черным и Каспийским морями, - что совершенно верно. Наиболее глубока и активна, - говорит он, - идея самобытности и жажда обособления именно у армян. Они жалуются на равнодушие к их положению со стороны Франции, которая-де в унизительном для нее (?!) франко-русском союзе забыла свои принципы и отреклась от своих традиций; русское же правительство, не выполняя своей обязанности выручать армян зарубежных, гнетет, будто бы, армян российских раздражающими мероприятиями, par des procěděs věxatoires. Армян-де преследуют (?!) в России за их деятельную энергию, благосостояние, сильную умственную культуру (!) и, наконец, просто "за то, что они армяне". Г. Моран находит, что они люди с железной волей, стойки, цепки и трудолюбивы, - словом, люди с большой внутренней силой, à la sěve vigoureuse. Он признает, что они везде в Закавказье "захватили места, предназначенные, казалось бы, скорее русским", и что они создают себе в русских пределах новое отечество, овладевая всеми большими предприятиями не совсем добросовестно, так сказать, снизу (par les dessous), как безжалостные ростовщики, темные дельцы, "христианские жиды", которым русские завидуют по невозможности конкурировать с ними.

   Глубоко верно определяет Моран роль эчмиадзинского патриархата, говоря, что даже те, "кто потерял веру в сверхъестественное" (т.е. вся армянская интеллигенция), почитают свою церковь, так как она - учреждение национальное и сохраняет их национальное самосознание. На нее переносят армяне то чувство, которое у других народов называется любовью к отечеству.

   Сведения по географии, истории и литературе, почерпнутые Мораном, очевидно, у армянских политиканов, страдают соответственной нечестностью. Так, например, он говорит, что Батум, Карс и Ардаган, с их территориями представляют собой исконно-армянские владения, и что грузины давно сидели, в сущности, также на армянских землях.

   Он клевещет на Императора Николая I, обещавшего будто бы дать армянам автономию, говорит, что при Александре II (во время всемогущества графа Лорис-Меликова?) армяне сильно рассчитывали на возрождение своего "царства", и рисует клеветническую, грубо неверную картину великого царствования Императора Александра III, высказывая при этом верную мысль, что армянам особенно страшно и ненавистно Самодержавие, централизующее и нивелирующее все части и все обособляющиеся элементы империи.

   Он находит, что армяне могут возлагать патриотические надежды лишь на "либеральное правительство". Мысль верная и объясняющая, почему армяне, начиная с известного Каракозова, подобно евреям, так склонны участвовать во всей смуте, клонящейся к поколебанию или изменению нашего государственного строя.

   Моран говорит, что армяне не могут не быть в неограниченной монархии элементом оппозиционным и даже опасными подданными, des sujets redoutables, и с точки зрения политической, и в области народного хозяйства, как "христианский Израиль", - un Israěl chrětien.

   Названный писатель довольно сильно себе противоречит: в одном месте он говорит, что армяне желают лишь "гражданского равенства и религиозной свободы" (хотя, как это видно на Кавказе, они не только широко пользуются, но и безнаказанно злоупотребляют тем и другим), а в другом - признает, что "удача придала армянам гордости, энергии, страстности и силы; пока они были бедны и слабы, они склонялись перед своими властителями; разбогатев, они думают о сопротивлении; многих не удовлетворяет их положение". Психология нефтепромышленных тузов и банкиров этим определена весьма верно.

   Говоря далее о коренном противоречии между армянскими тенденциями и русским государственным строем, называя армян опасными подданными, а церковь армянскую - национальным учреждением и даже "Ватиканом" (Vatican arměnien), Моран заключает горячей апологией армян и усиленно советует русскому правительству уступить их требованиям, отказаться от "нечестной" (děloyale) политики и от доверия к "Новому Времени" и "Московским Ведомостям", измышляющим будто бы всякие небылицы про армянские "комплоты".

   Стало быть, Россия должна отказаться от основных принципов своего строя, чтобы дать дорогу автономному "христианскому Израилю" до Воронежа, а то и дальше?! Что ж, спасибо за добрый совет, который, вероятно, поддержат и кое-какие ревнители "философского обновления русского строя"!..

   Покуда же совет еще не принят, армянская программа продолжает неуклонно выполняться.

   Ведя остальное население Закавказья к объединению и, так сказать, зоологическому недовольству, армянские заправилы надеются превратить остальных туземцев в своих кондотьеров, которые пригодятся в случае неудачной для России войны. Весьма характерно, что армянским политиканам особенно ненавистна всякая мера, всякое доброе слово в пользу или защиту других туземцев. Они нисколько не сердятся на тех русских, которые огульно бранят "всех кавказцев": таким русским патриотам армяне готовы деньги платить, ибо огульные суждения, всегда несправедливые, особенно на руку армянской формуле "Кавказ для кавказцев". Основная черта их - светобоязнь, страх перед неподкупной гласностью, и в этом они единодушны с ненадежными служилыми людьми, стоящими за условную "отчетную", а не жизненную правду. Особенно возмущают армянских политиканов указания на то, что армянская гегемония губит остальные кавказские племена: они тогда кричат, что это разжигание междуплеменной розни; их возражения принимают форму "двусторонних доносов", к которым так склонны армяне и евреи, и все, что есть в краевой службе гнилого, продажного, заинтересованного в продолжение армянского господства, - поднимает уже с "цензурной" точки зрения голос против разоблачения безобразий, против добросовестного изображения действительности.

   Колоссальные капиталы в руках людей, политически замечтавшихся, могут представить серьезную опасность не только в случае каких-либо осложнений, но и в обыкновенное время. Будучи плодом не упорного труда и вдохновенного знания, а глупо-случайного или неправого стяжания, эти капиталы в невежественных, некультурных руках составляют социальную опасность как фактор подкупа и разврата.

   Так как в современном государстве отнимать эти богатства нельзя, кроме законных случаев конфискации за доказанный мятеж или крамолу, то, значит, нужна продуманная экономическая политика, нужна культурная борьба. Пора бы русской предприимчивости применить свои духовные и материальные силы к южной окраине нашей. Пора этой созидательной мысли лечь в основу нашей окраинной государственной программы. Важны и усиление полицейской стражи, и подъем служилого уровня русских кавказцев, но все это паллиативы, которые назревшего вопроса не разрешат.

   Бредни армянских политиканов, вероятно, останутся бреднями, ибо никакие революционные авантюры не устоят перед штыком русского солдата. Но неисчислим экономический и духовный вред, наносимый армянскими вожаками на Кавказе и русскому народно-государственному делу, и самому армянскому населению. Эти вожаки ужасны, как растлеватели, как микробы социального разложения, как паразиты.

  

  

   Два слова теперь о народной массе этого племени. Лишь два слова, потому что психология этой темной толпы не сложна. Сквозь долго не сходившее и доселе не сошедшее с ее духовной личности пятно стародавнего, многовекового рабства, macula servitutis, понемногу просвечивает нечто более человечное. Мне приходилось в разных местностях Закавказья встречать армян-простолюдинов и держать таковых на службе. Прекрасные, мирные, работящие и аккуратные люди. Однако все люди такого типа несочувственно относились к тифлисским говорунам-патриотам и молили Господа только об одном: чтобы их избавили от искусственных задач и перипетий мнимо-культурного армянского обособления и дали бы им возможность мирно работать под сенью русской власти.

   Есть, конечно, очень много полудиких, в турецком стиле, и коварных, в стиле европейском, простолюдинов-армян, но наличность указанных, далеко не единичных армян, духовно-облагороженных, прилежных и умных, говорит в пользу способности народа к культуре. Этому благоприятствуют и физические условия. Армяне - народ с широкими, крепкими челюстями, выносливый, живучий. Среди них крайне распространена неопрятность, аналогичная с еврейскою, - но просвещение может устранить и ее, и болезни, ею порождаемые. Большая часть армян - жители или выходцы плоскогорий, где не губительны ни зной, ни малярия; это важный фактор преуспеяния, так как сравнительно здоровый климат непосредственно влияет на выработку уравновешенного характера, истинного рычага всякого прогресса. Нужно добавить, что смешанные браки армян с представителями других племен, особенно с грузинами, дают хорошее, духовно-улучшенное потомство. К сожалению, армянское обособление мешает теперь смешанным бракам.

   Я придаю особое значение народному творчеству, потому что в нем говорит народ сам о себе.

   Приведу характерную армянскую сказку, в которой отразился, насколько мне кажется, именно средний духовный уровень этого племени.

   Жил был в одном селении бедняк Саркис, - по нашему Сергий. Он был так беден, а соседи его так скупы и жестокосерды, что когда у него родился сын, то никто из соседей не захотел стать ребенку крестным отцом, во избежание расходов на дом бедного человека. Пошел Саркис на дорогу, чтобы просить в кумовья первого встречного. Гладь, - навстречу бедный-бедный старик. Саркис не побрезгал, спросил его имя.

   - Я Сурп-Саркис, святой Саркис, твой патрон, - отвечал тот, - и готовь крестить твоего сына.

   - Ступай своей дорогой, - закричал в порыве гнева Саркис, - хорош святой, хорош патрон, коли держишь меня в нищете. Можно признавать и чтить только таких святых, которые помогают, а не бездельничают. Вот Карапету его святой помог духан открыть и нажиться, а ты что? Пошел вон!

   Вторым встречным оказался красивый юноша, открывший Саркису, что он Габриель, ангел смерти, и готовь пойти в кумовья.

   - Хорошо, - отвечал Саркис, - ты не разбираешь ни богатого, ни бедного и придешь когда-нибудь даже к пузатому богачу Карапету по делу смерти, а потому иди ко мне в кумовья.

   Габриель был сторонник равенства, и приятна ему показалась такая речь. После крестин он сказал Саркису.

   - Я тебе дам источник богатства: сделаю тебя доктором. Будешь много лечить и всегда только наверняка. Как придешь к больному и увидишь, что я стою у него в ногах, да улыбаюсь, то берись за лечение, притворись, что готовишь какое-либо снадобье, - и достигнешь цели. Если же я с мрачным лицом стану в головах, то и не пробуй лечить: значит, дело пропащее. Но ставлю тебе условие: помни совесть и по Божьему велению помогай бедным.

   Сказав это, Габриель, ангел смерти, исчез.

   Две тысячи раз, да еще два раза видел Саркис ангела Габриеля в ногах у больных. Лечил и богател. И пошла о нем слава и в Ганже¹⁵, и в Карабахе, и до Тавриза¹⁶. Заболел один могущественный царь, призвал врачей всех стран: из Рума, из Самарканда, из Индии, из Мавритании. Они стараются, дают лекарства, а царю все хуже. Туг царь сказал, собрав последние силы:

   - Все врачи невежды, один армянский врач еще может помочь мне. Ни в каком царстве нельзя без армянина обойтись: они великий народ и хитроумный.

   Приехал Саркис на царский зов: о, счастье! у ног царя стоит Габриель и улыбается. Саркис принял вид важный и задумчивый, решив показать не сразу свое искусство, придать ему побольше цены. Он царю объявил, что вылечит его, но затем 7 дней и 7 ночей просидел в особой горнице, требуя хорошей пищи и всяких снадобий. Царь было уже и надежду потерял, когда, наконец, Саркис пришел, дал ему что-то выпить и мигом его вылечил. Царь осыпал Саркиса милостями величайшими, - сделал его придворным врачом - и зажил Саркис, как независимый хан. Целыми днями переходил он от бекмеза¹⁷ к сладкому вину или прохладному мацону¹⁸, в плове чуть не купался, перелезал с хорасанского ковра на текинский; а насчет удовольствий магометова рая он сказал в своей совести; "Если я честный доктор моего властелина, то не могу осуждать его поведения, а должен следовать его примеру". И когда властелин дарил Саркису невольницу, то было бы в некотором роде возмущением против властелина обходиться с ней неласково. Да и не пропадать же в самом деле добру: состарится, - никакой цены ей не будет.

   Но вот пришла к Саркису нищая старуха; нукер (слуга) ему об этом и докладывает, войдя в мягких туфлях, чтобы не испугать.

   - Гони ее вон! Мало их шатается! - крикнул Саркис и повернулся на другой бок, взяв горсть кишмишу в рот.

   Опять приходит слуга.

   - Господин мой, нищая говорит, что надеется на милость Саркис-хана, просит тебя совесть вспомнить, о бедных подумать.

   - Вон! - воскликнул Саркис и рванулся так сильно, что из-под головы у него упала мутака на пол. Обернулся Саркис, - глядь, стоит ангел смерти Габриель у изголовья и мрачно смотрит.

   Вспомнил Саркис прежде всего пословицу, которую отец велел ему запомнить, как заповедь: "стой впереди лягающегося и позади кусающегося". Мигом перевернулся на тахте так, чтобы Габриель оказался в ногах. Но Габриель, мрачный, как сардар, стоял за ним опять у изголовья. Еще быстрее перевернулся Саркис, - и опять то же самое.

   - Что ты делаешь, - закричал Саркис, - ведь ты мне кум, мы родственники! Ты родственника убивать не можешь, это против святого обычая! Против закона! Убивай посторонних, выбирай любого, я не возражу. Возьми всех моих больных, настоящих и будущих.

   Но Габриель сказал:

   - Я не шутить пришел!

   Саркис взмолился, сложив большой палец с указательным:

   - Ведь ты мне кум! Так исполни хоть предсмертную мою просьбу: дозволь мне не умирать, покуда я не прочту молитвы "Отче наш". Ведь нельзя же умирать, не помолившись!

   Кум согласился и даже поклялся исполнить просьбу. Тогда Саркис, как-то странно ухмыляясь, стал читать молитву Господню.

   - "Гхаир-мер-вор-геркинзес-сурп-иергхцы-анунко", - и остановился.

   - Ну что же?

   А Саркис начинал сызнова: "гхаир-мер-вор...

   Так продолжалось, пока Габриель не понял, что Саркис его надул.

   И стал Габриель подстерегать Саркиса. Семь лет Саркис ни разу не дочитал до конца молитвы Господней и даже за обедней из церкви выходил, когда ее пели.

   Но ангел смерти хитрее всякого человека. Поехал однажды Саркис с сыном путешествовать и увидел ночью на дороге мертвеца. Сжалился Саркис, хотя и - богатый человек, и сказал сыну.

   - Неужели ему тут остаться без молитвы и погребения?

   И прочел молитву Господню. Тут мертвец оказался не только живым, но даже Габриелем. Саркис как умный человек понял, что делать нечего, и умер...

   Сказка характерная и мудрая. Следует добавить, что она, безусловно, не оригинально армянская, а позаимствованная у других народов. Характерны детали, в которых выразился глубокий материализм, разъедающий, в сущности, все слои армянского народа. Это тот материализм, в силу которого один интеллигентный армянин, указывая на старого ветерана, плакавшего на панихиде по Царю-Миротворцу, спросил в эпической простоте души:

   - Зачем он плачет? Как будто у него из кармана деньги вытащили!

   Сквозь теснины и мусор своекорыстия и лукавства пробивается, однако, из неведомых тайников души народной слово Божьей любви. Расчистить путь для этой живой струйки, освободить ее от гнета искусственных преград, создаваемых своекорыстными руководителями армянского обособления; подать братскую руку народу, нравственный облик которого искалечен долгим рабством, но заслуживает возрождения и способен к нему, - вот русская гуманитарная задача, которая совпадает с задачею нашего государственно-народного дела в крае.

   Между племенною самобытностью и паразитическим племенным эгоизмом - целая пропасть, и действительно культурным армянам пора это понять. Благоразумная племенная самобытность вполне совместима с лояльностью по отношению к России и усвоением высших даров ее культуры. Скажу больше: только отрешившись от узкого, своекорыстного обособления и несбыточных мечтаний, только раздвинув пределы своих понятий и чувствований, только зачерпнув из сокровищницы русского духа недостающие армянству религиозно-нравственные начала, - армяне могут поднять и спасти свою народность, стяжать ей доброе имя. Так как религия - единственный надежный источник идеализма, то армянам следует самим подумать о церковной реформе, об освобождении церкви св. Григория от задач политических и фискальных, о догматическом сближении ее с вселенским православием. Принадлежность к великой религии дает огромные преимущества нравственные и умственные. Например, армяно-католики, люди одной расы с армяно-григорианами, неизмеримо выше последних: умнее, нравственнее, менее нелюбимы соседями. Нужен армянам идеализм и в литератур, и в общественности. Некоторые поэты, как, например, Патканьян, пробовали работать в этом направлении, но у них не хватило ни способностей, ни общественной поддержки; наконец, им мешал "зоологический патриотизм", подрывающий справедливость и туманящий правду. Армянам нужны смелые, самоотверженные сатирики, которые имели бы мужество сказать им всю правду. Если ее скажет русский человек, то цель достигается лишь в ничтожной мере: армянские политиканы сейчас же начинают кричать о "гонении на армянский народ", недобросовестные служилые люди и продажные публицисты вторят такому крику, опасаясь нелестных для них разоблачений, - и правда загоняется в темный угол.

   Желательнее всего было бы сильное этическое течение в среде армянского молодого поколения, взросшего в довольстве и покое: оно могло бы оздоровить "армянскую идею", дать ей право на уважение со стороны других народов. Единичные интеллигентные молодые армяне, по-видимому, подумывают об этом, но еще разрознены, подавлены террором своих духовных и светских вожаков. Постепенное ослабление и затем упразднение такого террора зависит от русской власти в крае, систематичной работы ее. Одною из основ этой системы должно быть открыто-исповедуемое и проводимое на практике предпочтение нравственных начал перед богатствами сомнительного происхождения. Когда армянская интеллигенция и народная масса увидят неподкупность служилых людей и отсутствие безнаказанности разбогатевших хищников, увидят смелую честность как руководящее начало краевой политики, - то начнется воспитание армянского народа.

   Покуда же, истинные друзья его должны быть не "друзьями-поноровщиками" а "друзьями-встречниками", т.е. казаться врагами и нести все тяжелые последствия такой внешности.

   Пусть армянские патриоты (в истинном смысл слова!) подумают обо всем этом спокойно, без ложного самолюбия и страха перед своими непрошенными заправилами.

   Пусть не отожествляют себя с армянским народом те смутьяны и темные люди, которые не щадят его крови и позорят его имя; тщетно называют они и наемники их "мракобесием" беспристрастное изображение местной жизни.

   Русское дело стоит выше упрека и выше клеветы, когда оно ведет на высоте истинной, а не условной или поддельной человечности.

  

  

   12 июня опубликовано Высочайшее повеление о сосредоточении управления имуществами армяно-григорианской церкви в России в ведении правительственных учреждений и о передаче министерству народного просвещения тех средств и имуществ означенной церкви, которыми обеспечивалось существование бывших армяно-григорианских церковных училищ, подведомственных названному министерству с 1898 года.

   Церковные земли будут состоять в заведывании министерства земледелия и государственных имуществ, капиталы - в заведывании министра внутренних дел. Право собственности на недвижимые имущества и капиталы остается за армяно-григорианскою церковью, и доходы будут употребляться на ее настоящие, законные нужды, за вычетом расходов по управлению имуществами и по образованию вспомогательного капитала армяно-григорианской церкви.

   Мера огромной важности, с точек зрения политической и религиозной. Внесение ясности, порядка и законности в распоряжение средствами во многих отношениях неблагоустроенной армяно-григорианской церкви, несомненно, устранит возможность употреблять церковные деньги на дела, ничего общего с церковью не имеющие, умерит политический характер армянской теократии и охладит многие мечтания, вредные армянскому народу в духовном и иных отношениях. Это вопрос, давно назревший и долго тормозившийся, потому что армянские промышленно-политические дельцы находили сильную поддержку в кавказских и столичных влиятельных сферах. Эта поддержка, нелестная для русского имени, принимала порою столь резкие формы и в печати, и в жизни, и в официальных кругах, что ревнителям государственного порядка, несовместимого с такими аномалиями, как политиканствующая теократия, порою казалось, что торжество здравых понятий едва ли достижимо.

   Вопрос о передаче армянских церковных школ и их имуществ в ведение министерства народного просвещения был с самого начала, под влиянием тех же неблагоприятных воздействий, поставлен ненормально и щекотливо, так как споры об имуществах разрешались судебным порядком при весьма неблагоприятных для правительства условиях: на Кавказе низшая администрация состоит в кабале у армян, а высшая зачастую недостаточно осведомлена, чтобы бороться с этим злом; лжесвидетельство, подложные документы, лукавая уклончивость официальных актов, исходящих от церковных попечительств; удивительная сутяжническая изворотливость армянских дельцов, имеющих "руку" во всех решительно учреждениях края, - все это создавало крайне неблагоприятную обстановку для органов министерства народного просвещения в борьбе за интересы школы. На глазах у целого Тифлиса армянские патриоты увозили, расхищали или продавали за бесценок школьные имущества, а когда это не удавалось, то наглейшим образом начинали гражданские процессы, даже в тех случаях, когда не надеялись на их выигрыш.

   Каждый случай проигрыша министерством народного просвещения процесса о школьном имуществе вызывал шум в местной армянствующей печати, причем местной странной цензурой, попутно, вообще пропускались дикие выходки против учебного ведомства; в обществе поднималась сенсация, и все местные элементы, не расположенные к России, пользовались случаем, чтобы указывать на бессилие русской власти или на нецелесообразность ее мероприятий.

   Эта вакханалия продолжалась пять лет, как будто для того, чтобы означенные противорусские чувства могли принести побольше плодов.

   Теперь, слава Богу, этим безобразиям положен конец: вопрос об армянских церковных и школьных имуществах рассматривался в комитете министров, и Высочайшей волей стали проводиться в жизнь оздоровляющие меры. Они касаются, главным образом, Закавказья, Бесарабии, отчасти Крыма, Донской области и Астраханской губернии. К сожалению, действию нового закона не подлежат армяно-григорианские церковные имущества в обеих столицах, где группирующиеся вокруг церквей армянские организации (по-армянски "джогов") озабочены далеко не одними только религиозными задачами. Но так или иначе, главное дело сделано.

   В частности, эта законодательная мера является немалым идейным торжеством для пишущего эти строки. В целом ряде статей с трудом проводимых, хотя бы в искаженном виде, через местную цензуру, во время редактирования мною газеты "Кавказ", и в июньской книге "Русского Вестника" за 1903 г., я старался, по мере сил, выяснить армянский церковный вопрос и указывал на необходимость именно тех мер, которые ныне признаны полезными и своевременными, в силу чего они и стали законом. Один такой факт является высокой духовной наградой за неблагодарную работу выяснения государственных и народных интересов, не нравящегося инородческим организациям и их наемникам. Правдивое слово в этой области немедленно же вызывает клеветнические обвинения в мракобесии, расовой нетерпимости и т.д.

   В данном случае не мешает лишний раз отметить, что новая мера, неприятная нефтепромышленным и иным армянским политиканам, внушена, прежде всего, заботой о духовных и гражданственных интересах армянского народа. Этому народу важно, чтобы церковные средства тратились на церковь, школьные - на школу, и притом тратились бы производительно, т.е., чтобы народ получал просвещенных духовных и светских руководителей, упрочивающих своим добрым влиянием "благоденственное и мирное житье". Это последнее Россия и дает всем своим народам, даже наперекор самозваным вожакам инородческих организаций. Как везде, и на южной азиатской окраине нашей, вмешательство русской власти служит делу духовного развития и свободы народной массы, заслуживающей попечения и сочувствия.

   Благодетельная для народной массы мера эта послужила, однако, поводом для красноречивого подтверждения правильности почерпнутых мною из кавказской действительности и, так сказать, выстраданных взглядов на армянскую социально-политическую неблагонадежность.

   Еще на Кавказе, невзирая на тяжкие препятствия и неприятности, приходилось мне говорить о том, что экономическое завоевание края организованной армянской стачкой, дошедшей в своей наглости до промышленно-политического террора, неизбежно должно было привести к политическим осложнениям.

   Многим, даже честным, искренно-русским людям, такой взгляд казался плодом пристрастия или личного раздражения, а приведенные обобщения - слишком односторонними и торопливыми. Теперь ряд последовавших событий наглядно оправдал те выводы, за которые своевременно приходилось платиться слишком дорого.

   Взрыв в одном из батумских фортов, разного рода уличные беспорядки, крушения поездов, учиненные злоумышленниками, усиление разбоев, - словом, целый ряд явлений, происходящих прямо или косвенно от указанного промышленно-политического террора, главари которого располагают огромными средствами, - все это заполнило за последние годы грязные страницы кавказской хроники, хотя прямая связь между этими явлениями и их первопричиной все еще официально не устанавливалась.

   Затем пошли политические убийства (Джамгарова и др.), причем по армянскому многовековому историческому обычаю, политика тесно переплеталась с преступлениями против собственности. Банды полудиких турецких армян, составляющих действующую армию армянского революционного жонда, переходили наши плохо охраняемые азиатские границы и либо селились на землях, скупленных разными армянскими тузами у обнищалых грузинских князей и татарских агаларов, либо бродили по городам и весям Закавказья, пополняя собою ряды наемных убийц и всякого рода преступников.

   Часть грузинского общества за истекшие несколько лет запуталась в армянскую интригу, конечною целью которой является возбуждение мятежа среди разноплеменного населения края и, в случае "удобных обстоятельств" (напр., вовлечения России в неудачную войну) - возрождение мифического армянского царства на развалинах русского владычества за Кавказом.

   Конечно, это нелепая мечта; но не надо забывать, что вся история Армении, полная нежданными изменами, проявлениями вероломства и человеконенавистничества, представляет то подпольное, то прорывающееся наружу служение этой мечте. В V веке, по упразднении армянского царства, духовенство с католикосом Иосифом во главе руководило восстанием армян против персидского царя Иездигера и обратилось к своей пастве со следующим характерным посланием: "Да поднимется рука брата на брата родного, ежели он отречется от заповеди Божьей, и отец без сострадания да пойдет на сына, и сын на отца; да не боится более жена поднять руку на мужа вероломного и да восстанет слуга на господина". Таков был уже тогда клерикальный террор, тяготевший над более мирной частью народа, не всегда охотно принимающей участие в опасных затеях политиканствующего духовенства. Да и в сравнительно недавней истории края есть характерные факты, о которых писать и говорить можно будет, к сожалению, только лет через 50.

   Неосуществимость указанной мечты вряд ли требует доказательств, ибо народ, заслуживающий облечения в форму государства, естественно достигает этого. Внешние препятствия не столь важны, как внутренние. Государство требует политических, общественных и личных добродетелей, которыми армяне никогда не обладали. Как город, по меньшей мере, "на трех праведниках стоит", так и государство нуждается в достаточном контингенте духовно-высоких и самоотверженных людей и в том, чтобы народная масса была проникнута государственным идеалом, сознанием необходимости поступаться многими сторонами и радостями личной жизни для общего блага, не щадить для него ни материальных интересов, ни самой жизни. Для государства нужна определенная территория, с которою народ был бы связан и долгим временем, и высокими нравственными традициями; наконец, очень важным условием является склонность народа к созидательному, непаразитическому труду.

   Армяне, у которых течет в жилах преимущественно семитическая кровь, не обладают в должной мере чертами государственного народа, к бескорыстному творчеству мало способны, и к спекуляции гораздо более склонны, чем к труду, не сопряженному с объегориванием ближнего¹⁹.

   Вот почему они, подобно своим сородичам евреям, склонны прежде всего к торговле и всевозможным формам посредничества, не исключая самых преступных. При этом они, подобно прочим восточным народам вообще и семитам в особенности, в высшей степени тщеславны. В противоположность русскому национальному чувству, отличающемуся сильным элементом самокритики и совестливости, в противоположность также английской национальной гордости, предполагающей обязательность известных культурных добродетелей, - армянская племенная амбиция вытекает из низменного тщеславия, поддерживаемого экономическими успехами, которые достигнуты темными путями.

   Многолетнее непонимание русской администраций своих задач в пестром Закавказье, многолетнее же отсутствие в крае национально-русской финансовой политики и, наконец, шальные нефтяные миллионы болезненно обострили армянское племенное тщеславие. Болотный огонек несбыточной мечты стал ярче манить к себе армян, причем само собою разумеется, что зарубежные враги России, англичане, американцы, германцы, французские масоны и всесветные евреи стали подливать масла в этот огонь. Нефтепромышленные сирены в английских сюртуках и их юркие поверенные нашли в разных влиятельных центрах, зарубежных и русских, доступ к сердцам политических деятелей, бюрократов и кое-каких публицистов.

   Степень продажности или беспринципности печати измеряется процентом засевших в ней евреев, прямых или переодетых. Очевидно, он повсюду весьма велик, ибо заграничная печать почти повально принялась раздувать армянскую лягушку до размеров вола. Да и в русской печати, должно быть, дело неладно, коль скоро самые обоснованные разоблачения деятельности армянских плутократов, ростовщиков и политиканов вызывали дикую ярость, особенно со стороны так называемых либералов, которые, казалось бы, наоборот, если они искренни, должны сочувствовать всякой борьбе с мошенничеством и гнетущей эксплуатацией народного труда. Очевидно, у этих господь есть особый пункт политической программы, в силу которого они сочувствуют всякому противорусскому движению, всякой, даже ничтожной силе, дерзающей грозить русскому строю, порядку и спокойствию.

   Армянская наступательная крикливость пришлась этим господам по душе и нашла в газетных евреях отголосок, как нечто родное. Эта крикливость, строго говоря, больше еврейской, если принять во внимание, что евреи сравнительно большой и духовно одаренный народ, доставивший миру немало хлопот, но давший также и много выдающихся людей на разных поприщах умственной жизни. Обе народности сходны в том, что, при всей своей пронырливости и духовной робости, склонны шуметь, зазнаваться и проявлять бесчеловечную нетерпимость, когда только им покажется, что сила на их стороне.

   Армянам, впрочем, немудрено зазнаваться не только потому, что они беспрепятственно опутали своими сетями значительную территорию, превосходящую размеры Франции, но уже и по тому одному, что они пользуются всеми правами христиан, отличаясь всеми инстинктами евреев. Закономерная полноправность при таких условиях является фактической привилегией по сравнению с остальным населением Закавказья.

   Много лет уже раздаются и в печати, и в правящих сферах авторитетные по своей осведомленности голоса, указывающие на ненормальность такого положения вещей. И всегда армянская организация, опирающаяся на денежную силу и все доступные ей средства искушения, находила влиятельных заступников, руководившихся то принципиальными, то менее почтенными побуждениями. Русская власть и русское общественное мнение на время снова усыплялись, и потихоньку продолжалась двойная работа: экономическое порабощение края и подготовление к борьбе с русским государственным началом.

   Центральным органом армянского обособления в течение многих веков являлась и доселе является, как уже выше сказано, армянская теократия, представляющая собою особую форму полускрытой государственности. По внешности - это церковь, а по существу - прежде всего "национальное" учреждение, во многих случаях ставящее тайную политическую задачу выше религиозного призвания. Эта церковь, - конечно, не как храм Божий, а как собрание армян, объединенных общими задачами, - является зачастую то биржей, то местом для политических и иных совещаний. На Кавказе довольно распространено название Эчмиадзина "экспедицией заготовления государственных бумаг".

   Церковная организация, совпадая с политической, не чужда вследствие этого, и всех темных сторон этой последней, противоречащих религиозно-нравственным началам и государственному порядку. И в любой из армянских епархий, и в самом Эчмиадзине нередко играют решающую роль светские люди, держащие в руках либо нити политической интриги, либо ключ от туго набитого денежного ящика. Бывший тифлисский городской голова Кеворк Евангулян, называвшейся по-русски Евангуловым, имел, например, значительное влияние на эчмиадзинские дела²⁰, так же как и издатель запрещенной ныне газеты "Ардзаганк", некий Абгар Иоанниссиани, и как московский адвокат Грикур Джаншиев, мнимо-либеральный мнимо-русский публицист. Хитрый горбун Арцруни, бывший издатель тифлисской газеты "Мшак", при последних выборах католикоса едва не посадил на эчмиадзинский престол своего ставленника; существует даже предположение, что он сам надеялся попасть в католикосы так же, как и упомянутый Евангулян. В настоящее время любой крупный нефтепромышленник или банкир, вроде Манташева или Цатурова, вмешивается в дела своей церкви и по временам говорит Эчмиадзину тоном диктатора.

   Изложенное необходимо иметь в виду при оценке ярких событий последнего времени, наглядно свидетельствующих о том, что в армянской церкви преобладает политический элемент и что в армянских бесчинствах виновно не одно только духовенство, так как они являются делом организации, охватывающей все слои народа, под верховным руководством Эчмиадзина.

   Напомню вкратце главнейшие из преждевременных вспышек давно подготовлявшегося армянского мятежа. 13 августа 1903 года, в 7 часов вечера в г. Александрополе убит на улице кинжалом православный протоиерей Василов, на которого армянский революционный комитет негодовал за обращение трех армянских селений в православие. По весьма распространенному на Кавказ обычаю, убийца скрылся бесследно. Незадолго до того наемные убийцы турецких армян закололи кинжалами на одной из станций эриванской железной дороги жителя селения Шагриар эчмиадзинского уезда, Степана Дрампова, подозревавшегося в том, что он выдал двух главных организаторов сбора денег на армянские национальные цели; подозрение неосновательное, ибо действительно главные организаторы дела не то что ходят, а катаются на свободе в дорогих экипажах, пользуются поддержкой среди кавказской и столичной бюрократии, носят почетные звания и для контролирующей власти покуда недосягаемы.

   Роль именно турецких армян, достойных питомцев турецкой "школы" и по происхождению полу-курдов, резко выдвигается как в указанных, так и во множестве других преступлений; по сведениям прокурорского надзора, как сообщает эриванский корреспондент "Нового Времени" г. Григорьев, 80% всех совершаемых армянами преступлений совершаются именно турецкими армянами, пополняющими обширный контингент наемных убийц и являющимися предлогом для сбора более или менее принудительных пожертвований на пресловутые "национальные цели".

   О единичных убийствах и случаях наглого вымогательства денег, сведения далеко не всегда попадают в печать, так как замешанными оказываются (как, например, в джамгаровском деле) "интеллигентные" сыновья армян весьма зажиточных и обладающих связями в разных учреждениях края. Несомненно однако, что над всем Закавказьем тяготеет гнетущая атмосфера политического шантажа, и это чувствует каждый мало-мальски внимательный обыватель²¹.

   Долго таившийся социально-политический недуг принял за последнее время столь рельефные формы, что даже кавказской печати мудрено было о них умолчать. Произошло это по поводу Высочайшего повеления 12 июня 1903 года о передаче армянских церковных имуществ в ведение гражданских властей. Выше была подробно выяснена глубокая целесообразность этой правительственной меры, встретившей сильную оппозицию в некоторых из наших влиятельных сфер. Здесь достаточно вкратце повторить, что это мера не противорелигиозная, не противоцерковная, а именно наоборот, так как она является одним из необходимых целебных средств для армянской церкви, помогая этой последней выполнять свою высокую христианскую задачу без отклонения в сторону политических авантюр и непохвальных гешефтов. Это прекрасно понимают те немногие разрозненные и робкие истинные армянские патриоты, которым политический террор теперь зажимает рот. Это поймет и армянская народная масса, когда мало-мальски освободится от гипноза своих самозваных вожаков.

   Противники этой меры напрасно полагали, что она, сама по себе, могла вызвать неудовольствие армянской народной массы. Конечно, немалую роль здесь играет степень умелости властей, ее осуществляющих; надо дать понять народу, что средства армянской церкви остаются неприкосновенными и лишь ограждаются от употребления на цели, не имеющие ничего общего с религией. Несомненно, что политические вожаки армян силились доказать народной кассе именно противное и преуспели в своем стремлении лишь потому, что противорусская организация армянского населения сильно подвинулась вперед. Последовавшие затем беспорядки, о которых подробнее будет сказано ниже, явились весьма ценным реактивом, показателем того, что готовилось, назревало и неминуемо вспыхнуло бы при более неблагоприятных для русского дела обстоятельствах. Можно только радоваться тому, что неизбежное случилось преждевременно, и армянская политическая интрига открыла свои карты прежде, чем успела достигнуть более внушительных размеров.

   Наглядные признаки тайной армянской организации проявлялись и независимо от таких внешних и случайных поводов, как указанная мера; это доказывается и упомянутыми выше политическими убийствами и другими характерными фактами. Так, например, в Артвинском округе захвачена шайка армян, которой предводительствовал студент Штутгартского политехникума Абрамян; у этих патриотов найдено знамя с надписью "Смерть или свобода", ружья, динамит, разрывные бомбы и т.д.; члены шайки до того проживали в разных городах Закавказья. Шайка направлялась якобы в Турцию, но вряд ли можно сомневаться в том, что она была склонна "поработать" и в русских пределах. К тому же, она далеко не единичное явление: 29 августа 1903 г. в Карсе, в глухом переулке, близ казарм Кубинского полка, в квартире некоего Таноева, американский подданный армянин Джон Нахикьян занимался снаряжением ручных гранат; очевидно, этот патриот и его сподвижники готовились не воевать с курдами, а протестовать посредством динамита и иных взрывчатых веществ против Высочайшего повеления 12 июня. Провидение само покарало этих злодеев: произошел взрыв, от которого они погибли.

   Затем из разных местностей Закавказья появляются сведения о вспышках армянского мятежа. В Эривани, Эчмиадзине и окрестных селениях поднялся шум невообразимый. Целые толпы отправлялись к католикосу, требуя, чтобы он протестовал против закона, хотя духовенство признавалось, что в этом требовании не было надобности, ибо сигнал к неповиновению закону исходил от самого эчмиадзинского патриарха.

   29 августа в Елизаветполе, на окраине города, возле армянской церкви, по звону колокола собралось несколько тысяч армян, которые оттеснили полицию и земскую стражу, отвечая градом камней и револьверными выстрелами на требование разойтись. Подоспевшие на место беспорядков войска вынуждены были действовать огнестрельным оружием, после чего толпа разбежалась, оставив на месте 7 убитых и 27 раненых.

   Это событие нашло крайне резкий отголосок в самой столице Закавказья, где сосредоточены и главные местные правительственные учреждения и масса войск. Наглость была проявлена необычайная. По словам правительственного сообщения, 31 августа в Тифлисе после литургии в армянском соборе духовенством в церковной ограде, при двухтысячной толпе, была отслужена панихида по 7 лицам, убитым в Елизаветполе во время совершенных местными армянами беспорядков. После панихиды, священник Тер-Араратов провозгласил проклятие ("Новое Время" основательно спрашивает: "Кому?!") за отобрание церковных имуществ. При этом разбрасывались революционные воззвания, толпа шумела, бросала камнями и произвела около 40 выстрелов в чинов полиции. На место беспорядков были вызваны казаки, которые и рассеяли толпу, арестовав 4 зачинщиков и в том числе священника Тер-Араратова.

   2 сентября 1903 г. такой же мятеж вспыхнул в Карсе по поводу приема в казенное управление имуществ армянских церквей Сурп-Нишан и Святой Богородицы. Опять-таки по колокольному звону, как описывает "Кавказ", сбежалась большая толпа армян и расположилась вокруг церкви Сурп-Нишан, а также на крышах и внутри соседних домов. На требование полиции и полицейской стражи разойтись толпа ответила градом камней и выстрелами и оттеснила их. Вскоре к церкви прибыли резерв стражи с начальником округа и две сотни Ейского казачьего полка. Все увеличивавшаяся толпа встретила и их камнями и выстрелами. Так как требование разойтись не было исполнено, то стража вынуждена была сделать несколько одиночных выстрелов, после чего ею, совместно с казаками, площадь и дома были очищены от толпы. Войскам пришлось также разгонять толпу армян и от церкви Святой Богородицы, причем арестовано 77 армян, в том числе два священника.

   Еще более организованное и ожесточенное сопротивление оказали бакинцы, очевидно, привыкшие более признавать власть своих нефтяных королей, чем русского правительства. Согласно описанию того же "Кавказа", 2 сентября в городе Баку, около 5 часов вечера, по звону колокола, в ограде местного армянского собора собралась значительная толпа армян. На предложение полиции разойтись толпа ответила градом камней и стрельбой из револьверов; стреляли даже из окон самой церкви, вследствие чего были вызваны две сотни казаков и полурота сальянского пехотного резервного полка. Войска были встречены также камнями и револьверными выстрелами, причем толпа укрылась за каменной церковной оградой и в самой церкви; вследствие этого полурота открыла огонь, и толпа, убирая убитых и раненых, скрылась в соборе, который и был оцеплен войсками. Из мятежников было арестовано 45 человек, остальные разбежались. Отобрано и найдено много оружия, причем даже в самом соборе и его алтаре оказались оставленными револьверы, патроны и стреляные гильзы.

   В Шуше, издавна славившейся политическим брожением и необычайною наглостью местного армянского элемента сверху донизу, 12 сентября, во время приема церковных имуществ в ведение казны толпа армян также подняла невообразимый шум и с угрозами о