Волошин Максимилиан Александрович - Марина Цветаева. Письма к М. А. Волошину

  

  

   Публикация В. П. Купченко

   Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дом на 1975 год

   Л., "Наука", 1977

   OCR Бычков М.Н.

  

   "Волошин сразу оценил и полюбил поэзию молоденькой Марины Цветаевой, пригрел ее", - писал Илья Эренбург.¹ Действительно, отзыв Максимилиана Александровича о сборнике начинающей поэтессы был не только первым, но и самым доброжелательным. Для обостренно самолюбивой Цветаевой такое ободрение было крайне важно. "М. Волошину я обязана первым самосознанием себя как поэта", - отмечала она в 1932 г.²

   Большую роль в жизни М. И. Цветаевой (1892-1941) сыграла и дружба с Волошиным. "Макс в жизни женщин и поэтов был providentiel...³ - писала она. - Когда женщина оказывалась поэтом, или, что вернее, поэт - женщиной, его дружбе, бережности, терпению, вниманию, поклонению и сотворчеству не было конца".⁴

   Не избалованная человеческой теплотой, благодарная за каждое ее проявление, Цветаева пронесла глубокое уважение и дружеское чувство к Волошину через всю жизнь, воздав должное его памяти в очерке "История одного посвящения",⁵ в стихотворном цикле "Ici haut"⁶ и, наконец, в блестящих по глубине проникновения воспоминаниях "Живое о живом",⁷ несомненно лучших из всего написанного о Волошине. В этих произведениях Цветаева сама перечислила "дары", которые получила от своего старшего друга.

   Первым - главным - из этих "даров" было доверие к людям. "Максу я обязана крепостью и открытостью моего рукопожатия и с ними пришедшему доверию к людям. Жила бы как прежде - не доверяла бы, как прежде; может быть, лучше было бы - но хуже".⁸ Волошину Цветаева обязана также целым рядом друзей. Она писала об этом его призвании "сводить людей, творить встречи и судьбы": "К его собственному определению себя как коробейника идей могу прибавить и коробейника друзей".⁹ В Коктебеле, "у Макса", Цветаева познакомилась с Сергеем Яковлевичем Эфроном (1893-1941), своим будущим мужем. Объектом своеобразного преклонения стала для нее мать Волошина, Елена Оттобальдовна (1850-1923), женщина, по ее словам, "человеческой и всякой исключительности, самоценности, неповторимости".¹⁰ Таким же событием, "как Макс", оказалась в жизни Цветаевой встреча с поэтессой Аделаидой Герцык.¹¹ В Коктебеле под эгидой "Макса" Цветаева познакомилась с А. Н. Толстым, там же началась, по сообщению А. С. Эфрон, ее дружба с Н. В. Крандиевской и состоялась ее первая встреча с О. Мандельштамом. Возможно, именно Волошин "свел" Цветаеву с К. Бальмонтом, своим давним другом; при его посредстве познакомился с ней и И. Эренбург.

   Сам Коктебель, обетованная земля для многих поэтов, был еще одним бесценным "даром" Волошина. 30 августа 1921 г. Цветаева пишет его матери: "Коктебель 1911 г. - счастливейший год моей жизни, никаким российским заревам не затмить того сияния". "Одно из лучших мест на земле", - определяет она это выжженное, дикое побережье в 1931 г.¹² И где-то в конце тридцатых годов, уже "подводя итоги", поставит Коктебель в ряд с лучшими воспоминаниями жизни: "Таруса... Коктебель да чешские деревни - вот места моей души".¹³

   У зрелой Цветаевой обнаруживается много общего с Волошиным: детскость, отталкивание от мира "взрослых", простота и неприхотливость в быту, неприязнь к "учительству" и к политике, "внецерковность", жесткая требовательность к себе. Общими были у них и непреклонная верность своим убеждениям и беспредельная любовь к поэзии.

   Коктебельское лето 1911 г. было для Цветаевой неповторимым, но не единственным. В уже цитировавшемся письме к А. Тесковой она говорила, что обязана Волошину "целым рядом блаженных лет (от лето) в его прекрасном суровом Коктебеле".¹⁴

   Но первое знакомство их состоялось в Москве, в самом конце 1910 г. 1 декабря Цветаева дарит Волошину свой первый стихотворный сборник "Вечерний альбом"; 22 декабря датировано обращенное к Цветаевой стихотворение Волошина "К Вам душа так радостно влекома...";¹⁵ 11 декабря в газете "Утро России" появляется статья Волошина "Женская поэзия", посвященная цветаевскому сборнику. С этого времени Волошин становится частым гостем в "старом доме" в Трехпрудном переулке, где жили Цветаевы. Между Мариной и Волошиным возникает переписка.

   В первых числах апреля 1911 г. Цветаева уезжает в Крым и 6 и 18 апреля пишет Волошину из Гурзуфа. 26 апреля А. Герцык сообщала Волошину: "От Марины же получаю частые, полные confidences¹⁶ письма, из кот<орых> я, наконец, поняла всю ее детскость и непосредственность. Вчера было такое очаровательное письмо и так много в нем про вас, что мне нужно усилие, чтоб воздержаться и не послать его вам".

   5 мая Цветаева впервые приехала в Коктебель, где пробыла до начала июля (8 июля датировано ее и С. Эфрона письмо к Е. О. Волошиной уже из Феодосии, по пути на Урал).

   Новые встречи с Волошиным происходят в феврале 1912 г. в Москве. 11 февраля Цветаева дарит ему вторую книгу своих стихов - "Волшебный фонарь";¹⁷ 27 февраля все "обормоты" (так называли себя "коктебельцы" 1911 г.) собираются у Герцык; 28 февраля С. Эфрон дарит Волошину свою книгу "Детство". На другой день Цветаева и Эфрон (к тому времени уже поженившиеся) уезжают в Италию. Оттуда (из Палермо) ими отправлена 24 марта (6 апреля) 1912 г. открытка Волошину, а затем в переписке наступает перерыв. В начале декабря 1912 г. Волошин вновь приезжает в Москву, где живет у сестер Эфрон. Отсюда он уехал только в начале апреля. В первой половине марта под маркой домашнего "издательства" М. Цветаевой и С. Эфрона "Оле-Лукойе" вышла книга Волошина "О Репине".

   В конце апреля 1913 г. в Коктебель приезжает Цветаева с дочерью и мужем; здесь она пробыла до 14 августа.¹⁸ В Доме-музее Волошина сохранился его пейзаж (гуашью) с надписью: "Милой Марине в протянутую руку", датированный 26 апреля 1913 г. Другое свидетельство о пребывании супругов Эфрон в Коктебеле - книга Д. Мережковского "Александр Первый", подаренная с надписью: "Пра¹⁹ - с нежной любовью. Марина Эфрон и Сережа" - и с датой: "21 мая 1913. Коктебель".

   Пробыв недолгое время в Москве (где 30 августа скончался отец, Иван Владимирович Цветаев), Марина с семьей снова едет в Крым, в Ялту. Оттуда она посылает 18 сентября фотографию своей дочери Али ее крестной Е. О. Волошиной (сохранилась в фотоархиве Дома-музея Волошина). 17 октября состоялся их переезд в Феодосию,²⁰ и всю зиму 1913-1914 гг. не прекращается частое общение Волошина с Мариной и ее сестрой Анастасией (Асей) и с С. Эфроном. 10 ноября 1913 г. Волошин сообщал Ю. Оболенской: "В Феодосии поселились Марина и Сережа. Устроились они на горе, у дяди и тетки Рагозинского.²¹ Те их уплемянили <...> И об них там заботятся трогательно".²² 15 декабря сестра С. Я. Эфрона, Е. Я. Эфрон, писала Волошину: "Сейчас получила письмо от Марины <...> в котором она очень живо описывает вечер, проведенный у П. Н. <Лампси>, и ваш спор, и твое бешенство". 17 декабря Волошин сообщал матери в Москву: "Я каждый вечер проводил с Мариной и Асей, - говорили мы часов до 2-х, до 3-х ночи, очень дружно и хорошо".

   В эту зиму сестры Цветаевы несколько раз выступали перед феодосийцами с чтением (дуэтом) стихов. Так, 24 ноября 1913 г. Цветаевы и С. Эфрон читали на вечере "Еврейского общества пособия бедным";²³ 15 декабря в "Вечере поэзии и музыки", устроенном феодосийским обществом приказчиков, участвовали и Цветаевы, и Волошин.²⁴ Встреча Нового года в Коктебеле у Волошина, с едва не разразившимся пожаром, освещена в воспоминаниях "Живое о живом"²⁵ и в письме Волошина к матери от 1 января 1914 г. 3 января все они выступали на "студенческом вечере" в феодосийской мужской гимназии.²⁶

   В Феодосии сестры Цветаевы и С. Эфрон прожили всю весну 1914 г. Феодосийский художник Н. И. Хрустачев писал А. А. Шемшурину (24 марта) о своем знакомстве "с олимпийцами: М. Волошиным, поэтессой Мариной Цветаевой и ее мужем".²⁷ С. Эфрон готовился держать экзамен на аттестат зрелости, и это обстоятельство задерживало их переезд в Коктебель. В дневнике Цветаевой (по сообщению А. С. Цветаевой) ее приезд туда помечен 1 июня.

   Позднее А. Н. Толстой так характеризовал последний перед первой мировой войной "дачный сезон" в Крыму: "<...> легкомыслие и шаткость среди приезжих превзошли всякие размеры, словно у этих сотен тысяч городских обывателей каким-то гигантским протуберанцем, вылетевшим в одно июньское утро из раскаленного солнца, отшибло память и благоразумие".²⁸ Волошин же, вспоминая этот период в одной из своих автобиографий, определил его как "летний вихрь безумия". Этот "вихрь", по-видимому, как-то задел и сестер Цветаевых. Ю. Оболенская писала 9 июля своей подруге, художнице М. Нахман, что Марина с Асей "перессорились со всеми дачниками <...> и после грандиозного скандала на днях уехали совсем из Коктебеля".²⁹

   Волошин никогда не идеализировал своих друзей и отдавал себе полный отчет в слабостях и недостатках каждого из них. Так, 25 ноября 1911 г. он писал матери: "Я боюсь, что ты Марины не понимаешь: в ней есть действительно много к себе не подпускающего, замкнутого. Но я это объясняю большой полнотой ее натуры и инстинктивной самостоятельностью ума. Но эти качества еще не осознали себя в ней, и она еще слишком инстинктивно защищает свою самостоятельную жизнь, с эгоизмом молодого существа, жившего гораздо больше сердцем в мечте, чем сердцем в действительности". 11 марта 1914 г. Волошин писал ей же, что Цветаевы обе "очень по-детски страдают" самовозвеличиваньем, мыслью о своей единственности. 13 августа 1917 г., узнав о личном знакомстве Цветаевой с И. Эренбургом, Волошин написал Марине: "Что от Вашей первой встречи произошел скандал, это совершенно естественно, т<ак> к<ак> вы оба капризники и задиры". Однако, поняв человека до конца, Волошин принимал его целиком, и ни разочароваться в нем, ни "отречься" от него уже не мог. "Он меня любил и за мои недостатки",³⁰ - отмечала сама Марина.

   Лето 1915 г. Цветаева снова проводила в Коктебеле, но уже без мужа, уехавшего на фронт братом милосердия. Приехала она туда, по-видимому, в конце мая с поэтессой С. Я. Парнок, с которой познакомилась и подружилась весной. Здесь произошло ее знакомство с О. Э. Мандельштамом, впервые упомянутом Е. О. Волошиной в письме к сыну от 14 июля 1915 г. (он был в Париже). 23 июля она сообщала ему же: "Марина с Парнок вчера уехали".

   Весной 1916 г., возвращаясь из-за границы в Россию, Волошин на несколько дней (с 17 по 24 апреля) останавливался в Москве. Видимо, в этот короткий срок он все же нашел время повидаться с Цветаевой и был в курсе ее дел, личных и творческих. Узнав о намерении своего товарища, поэта и издателя М. О. Цетлина (псевдоним - Амари) возобновить издательство "Зёрна" (в котором вышла вторая волошинская книга стихов - "Anno mundi ardentus"), Волошин сообщил ему: "<...> сейчас же написал Марине Цветаевой в Москву, чтобы она выслала тебе рукописи своих обеих новых книг стихов и чтобы написала Есенину, т<ак> к<ак> я с ним не знаком и не знаю, где он, а она с ним хороша".³¹

   Следующие встречи Волошина с Цветаевой произошли в 1917 г. В ту зиму, с 28 декабря 1916 г. по конец апреля 1917 г., он жил с матерью в Москве, активно общаясь с деятелями искусства и литературы. 15 марта 1917 г. он, по-видимому, присутствовал на каком-то выступлении Цветаевой. Сохранялась ее запись стихотворения "Чуть светает" с припиской: "15 марта 1917 г. Литерное кресло "9" Максимилиану Александровичу Волошину. Оставить в кассе".

   4 июня 1917 г. в "Речи" (No 129) появилась волошинская статья "Голоса поэтов". Перечислив "глубоко индивидуальные голоса" старшего поколения современных поэтов, у которых "лирический голос оставался голосом декламирующим", критик отметил, что "у последних пришельцев стих подошел гораздо интимнее, теснее к разговорному голосу поэта". Слияние стиха и голоса, по его словам, "зазвучало непринужденно и свободно в поэзии Ахматовой, Марины Цветаевой, О. Мандельштама, Софии Парнок". Волошин писал: "У меня звучит в ушах последняя книга стихов Марины Цветаевой, так непохожая на ее первые полудетские книги, но я, к сожалению, не могу ссылаться на нее, так как она еще не вышла".³² В черновом наброске к этой статье сказано: "Марина Цветаева. То голос разумного дитя, то мальчишески ломающийся и дерзкий, то с глубоко национальными и длинными бабьими нотами".

   Узнав о знакомстве Цветаевой с его бывшей женой М. В. Сабашниковой, Волошин писал последней 26 сентября 1917 г.: "Ты ничего не пишешь, какое впечатление на тебя произвела Марина <...> ее стихи последнего периода с русскими ритмами, я думаю, тебе будут очень близки. Мне они кажутся прекрасными".

   Намерение Цветаевой (в письме от 24 августа 1917 г.) приехать в Феодосию "недели через две" все откладывалось. Этот приезд, по-видимому, состоялся только в начале октября: Цветаева (по сообщению ее сестры) еще успела застать в Феодосии О. Мандельштама, уехавшего в Петроград 11 октября.³³ О пребывании Цветаевой в Крыму сам Волошин писал Ю. Оболенской (15 ноября): "Марина как раз в дни Московского боя³⁴ была у нас и, ничего не подозревая, уехала в Москву. И, пробыв там день, немедленно вернулась с Сережей". Вторично в Коктебель Цветаева приехала 10 ноября, "с Сережей и массой рассказов об московских делах" (письмо Волошина к А. М. Петровой от 12 ноября). Поэт посвятил ей цикл из двух стихотворений "Две ступени".³⁵ 25 ноября Цветаева вновь уехала в Москву за детьми, с которыми должна была тотчас же вернуться в Коктебель. Осуществить это уже не удалось. Ноябрьское свидание оказалось последним.

   В 1922 г. Цветаева уехала за границу - к мужу в Прагу. Но дружба с Волошиным продолжалась. 15 сентября 1918 г. Волошин писал М. О. Цетлину: "Слышал, что ты издаешь книгу Марины Цветаевой, и очень этому порадовался". 25 ноября 1919 г. он советовал некоей Вере Георгиевне: "Просмотрите с точки зрения формы несколько последних поэтов: Софию Парнок, Мандельштама, Марину Цветаеву. В них есть новые завоевания, которые необходимо знать". Продолжалась, хотя и редкая, с оказиями, переписка Волошина с Цветаевой. Он продолжал следить за ее судьбой.

   Письма Цветаевой к Волошину 1919-1922 гг. полностью не сохранились.

   21 марта 1922 г. А. И. Цветаева сообщила Волошину об отправке ему с оказией книги сестры "Версты"; книга благополучно дошла, но не сохранилась ни в архиве, ни в музее поэта. "Какие великолепные стихи стала писать Марина, - писал Волошин Ю. Оболенской 28 мая. - У меня голова кружится от ее книжки "Версты"". Последняя весточка от Цветаевой пришла в Коктебель из Праги (письмо от 10 мая 1923 г.).

   Отвечая на вопрос литературоведа Е. Я. Архиппова: "На кого из поэтов современности после 20-21 гг. <...> обращено Ваше внимание?", Волошин в письме от 30 июня 1932 г. назвал имена М. Цветаевой, Вс. Рождественского и С. Парнок. На вопрос же: "Кто вам ближе: Анна Ахматова или Марина?" - он ответил: "Марина ближе как личность и как поэт".³⁶

  

  

   Из 43 писем М. И. Цветаевой к М. А. Волошину, хранящихся в Рукописном отделе Пушкинского Дома, публикуется 21. Здесь же хранятся 2 письма Волошина к Цветаевой и 3 письма Цветаевой к Е. О. Волошиной. Все материалы, которые цитируются в данной публикации без указания источника, находятся в том же фонде Волошина (No 562).

   Составитель выражает благодарность А. И. Цветаевой, А. А. Саакянц и Н. М. Иванниковой за помощь в работе. Отдельные сведения сообщены А. С. Эфрон.

  

   ¹ Эренбург И. Люди, годы, жизнь. М., 1961, с. 183.

   ² Цветаева М. Письма к А. Тесковой. Прага, изд. Чехословацкой Академии наук, 1969, с. 101.

   ³ "Провидением", "даром небесным" (франц.).

   ⁴ Лит. Армения, 1968, No 6, с. 89.

   ⁵ Oxford Slavonic Papers, 1965, v. XI, p. 114-136. См. также: Лит. Армения, 1966, No 1, с. 53-69.

   ⁶ "Здесь на Высоте" (франц.). Цикл опубликован в журналах: Встречи, Париж, 1934, т. IV, с. 160-161; т. V, с. 210-211; Новый журнал, Нью-Йорк, 1953, т. XXXIII, с. 129-130.

   ⁷ Современные записки, Париж, 1933, No 2, с. 238-261; No 3, с. 215-250. См. также: Лит. Армения, 1968, No 6, с. 78-102; No 7, с. 62-73.

   ⁸ Лит. Армения, 1968, No 7, с. 62.

   ⁹ Там же, No 6, с. 92.

   ¹⁰ Там же, с. 98.

   ¹¹ Там же, с. 92-94.

   ¹² Лит. Армения, 1966, No 1, с. 65.

   ¹³ Цветаева М. Избр. произв. М.-Л., 1965, с. 762.

   ¹⁴ Цветаева М. Письма к А. Тесковой, с. 101.

   ¹⁵ Не к М. Цветаевой ли обращено и стихотворение "Раскрыв ладонь, плечо склонила...", написанное Волошиным 3 декабря? (напечатано в кн.: Ветвь. М., 1917, с. 18).

   ¹⁶ "Признаний" (франц.).

   ¹⁷ Эта книга, как и многие другие, упоминаемые далее, сохранилась в библиотеке Дома-музея М. Волошина в Коктебеле (ныне Планерское).

   ¹⁸ См. письмо Ю. Л. Оболенской от 17 августа 1913 г. к К. В. Канадурову: Гос. Третьяковская галерея, Рукописный отдел, No 5/950.

   ¹⁹ "Пра" - прозвище Е. О. Волошиной (от "Праматерь"), связанное с одной "обормотской" мистификацией (Лит. Армения, 1968, No 6, с. 97).

   ²⁰ См. письма к М. Волошину А. М. Петровой и А. Н. Ивановой от 18 октября 1913 г.

   ²¹ В. А. Рогозинский - художник-архитектор из круга братьев А. А. и В. А. Весниных, друг М. Волошина. Его тетя и дядя - А. Ф. и Э. М. Редлихи - имели дом в Феодосии в Караимской слободке.

   ²² Об этом периоде жизни Цветаевой вспоминает ее сестра (Цветаева А. И. Воспоминания. Изд. 2-е. М., 1974, с. 451-465).

   ²³ Жизнь Феодосии, 1913, No 57, 24 ноября, с. 2; Южные ведомости, Симферополь, 1913, No 268, 27 ноября, с. 3.

   ²⁴ Жизнь Феодосии, 1913, No 67, 18 декабря, с. 3; Южные ведомости, Симферополь, 1913, No 285, 18 декабря, с. 3; Крымское слово, Феодосия, 1913, No 6, 20 декабря, с. 3.

   ²⁵ Лит. Армения, 1968, No 7, с. 66-68.

   ²⁸ Жизнь Феодосии, 1914, No 72, 5 января, с. 3; Крымская почта, Симферополь, 1914, No 233, 8 января, с. 3; Южное слово, Симферополь, 1914, No 413, 10 января, с. 4.

   ²⁷ Гос. Библиотека им. В. И. Ленина, фонд Ф. А. Шемшурина, картон IV, No 8.

   ²⁸ Толстой А. Н. Хождение по мукам. - Полн. собр. соч., т. 7. М., 1947, с. 100.

   ²⁹ Нахман Магда Максимилиановна - автор портрета М. И. Цветаевой (по-видимому, 1913 г.), хранящегося в частном собрании в Москве. Письмо Ю. Оболенской хранится в Центральном гос. архиве литературы и искусства СССР (ЦГАЛИ, ф. 2080, оп. 1, No 7).

   ³⁰ Лит. Армения, 1968, No 6, с. 90.

   ³¹ Письмо находится в частном собрании А. Ф. Маркова (Москва).

   ³² Видимо, речь идет о сборнике М. Цветаевой "Версты", вышедшем в Москве в 1922 г.

   ³³ См. письмо А. А. Новинского к М. Волошину от 13 октября 1917 г.

   ³⁴ Бои в Москве шли с 27 октября по 3 ноября 1917 г.

   ³⁵ Волошин М. Демоны глухонемые. Харьков, "Камена", 1919, с. 21.

   ³⁶ ЦГАЛИ, ф. 1458, оп. 1, No 46.

  

  

   Москва, 23-го декабря 1910 г.

  

   Примите мою искреннюю благодарность за Ваши искренние слова о моей книге.¹ Вы подошли к ней к<а>к к жизни, и простили жизни то, чего не прощают литературе.

   Благодарю за стихи.²

   Если Вы не боитесь замерзнуть, приходите в старый дом со ставнями.³ Только предупредите, пожалуйста, заранее.

  

   Письмо написано после визита М. Волошина к Цветаевым, о котором А. Герцык писала ему 22 декабря 1910 г.: "Обрадовалась и взволновалась Вашей долгой беседе с М<ариной> И<вановной>. Очень хочу узнать подробности".

  

   ¹ Первая книга стихов "Вечерний альбом" (М., 1910) была подарена М. Цветаевой М. Волошину 1 декабря 1910 г. со следующей надписью: "Максимилиану Александровичу Волошину с благодарностью за прекрасное чтение о Villiers de l'isle-Adam <Вилье де Лиль-Адане>. Марина Цветаева" (Библиотека Дома-музея М. Волошина, No 205). 11 декабря 1910 г. в "Утре России" (No 323, с. 6) появилась статья М. Волошина "Женская поэзия", в которой он писал о книге Цветаевой: "Она вся на грани последних дней детства и первой юности. Если же прибавить, что ее автор владеет не только стихом, но и четкой внешностью внутреннего наблюдения, импрессионистической способностью закреплять текущий миг, то это укажет, какую документальную важность представляет эта книга, принесенная из тех лет, когда обычно слово еще недостаточно послушно, чтобы верно передать наблюдение и чувство <...> "Вечерний альбом" - это прекрасная и непосредственная книга, исполненная истинно женским обаянием". Волошин первым отметил талант начинающей поэтессы. Затем о "Вечернем альбоме" появились отзывы В. Брюсова (Русская мысль, 1911, No 2, отд. II, с. 233) и Н. Гумилева (Аполлон, 1911, No 5, с. 78).

   ² В "Творческой тетради" стихотворение М. Волошина "К Вам душа так радостно влекома..." датировано 2 декабря 1910 г. (приведено в воспоминаниях М. Цветаевой "Живое о живом": Лит. Армения, 1968, No 6, с. 83-84).

   ³ Речь идет о доме Цветаевых в Трехпрудном переулке (дом 8). В верхних, теплых его комнатах Волошин, страдавший от астмы, задыхался, а внизу "было холодно зимами" (Цветаева А. Воспоминания. Изд. 2-е. М., 1974, с. 49).

  

   Москва, 27-го декабря 1910 г.

  

   Благодарю Вас за письма. В пятницу вечером я не свободна.

   Будьте добры, выберите из остальных дней наиболее для Вас удобный и приходите, пожалуйста, часам к пяти, предупредив заранее о дне Вашего прихода.

  

  

   Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!

   Вы дитя и Вам нужны игрушки,

   Потому я и боюсь ловушки,

   Потому и сдержан мой привет.

   Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!

  

   Вы дитя, а дети т<а>к жестоки:

   С бедной куклы рвут, шутя, парик,

   Вечно лгут и дразнят каждый миг,

   В детях рай, но в детях все пороки, -

   Потому надменны эти строки.

  

   Кто из них доволен дележом?

   Кто из них не плачет после елки?

   Их слова неумолимо-колки,

   В них огонь, зажженный мятежом.

   Кто из них доволен дележом?

  

   Есть, о да, иные дети - тайны,

   Темный мир глядит из темных глаз.

   Но они отшельники меж нас,

   Их шаги по улицам случайны. Вы - дитя.

   Но все ли дети - тайны?!

  

  

   ¹ Стихотворение написано на отдельном листке, вложенном в то же письмо.

  

  

   Москва, 5-го января 1911 г.

  

   Я только что начала разрезать "La Canne de Jaspe",¹ когда мне передали Ваше письмо. Ваша книга - все, что мы любим, наше - очаровательна. Я буду читать ее сегодня целую ночь. Ни у Готье, ни у Вольфа² не оказалось Швоба.³ Я даже рада этому: любить двух писателей зараз - невозможно. Будьте хорошим: достаньте Генриха Манна. Если хотите блестящего, фантастического, волшебного Манна, - читайте "Богини", интимного и страшно мне близкого - "Голос крови", "Актриса", "Чудесное", "В погоне за любовью", "Флейты и кинжалы".

   У Генриха Манна есть одна удивительно скучная вещь: я два раза начинала ее и оба раза откладывала на грядущие времена. Это "Маленький город".

   Вся эта книга - насмешка над прежними, она даже скучнее Чехова.

   Менее скучны, но т<а>к же нехарактерны для Манна "Страна лентяев" и "Смерть тирана".⁴

   Я в настоящую минуту перечитываю "В погоне за любовью". Она у меня есть по-русски, т. е. я могу ее достать.⁵

   В ней Вас должен заинтересовать образ Уты, героини.

   Но если у Вас мало времени, читайте только Герцогиню⁶ и маленькие вещи: "Флейты и кинжалы", "Актрису", "Чудесное". Очень я Вам надоела со своим Манном?

   У Бодлера есть строка, написанная о Вас, для Вас: "L'univers est egal a son vaste appetit". Вы - воплощенная жадность жизни.⁷

   Вы должны понять Герцогиню: она жадно жила. Но ее жадность была богаче жизни. Нельзя было начинать с Венеры!

   До Венеры - Минерва, до Минервы - Диана!⁸

   У Манна т<а>к: едет автомобиль, через дорогу бежит фавн. Все невозможное - возможно, просто и должно. Ничему не удивляешься: только люди проводят черту между мечтой и действительностью. Для Манна же (разве он человек?) все в мечте - действительность, все в действительности - мечта. Если фавн жив, отчего ему не перебежать дороги, когда едет автомобиль?

   А если фавн только воображение, если фавна нет, то нет и автомобиля, нет и разряженных людей, нет дороги, ничего нет. Все - мечта и все возможно!

   Герцогиня это знает. В ней все, кроме веры. Она не мистик, она слишком жадно дышит апрельским и сентябрьским воздухом, слишком жадно любит черную землю. Небо для нее - звездная сетка или сеть со звездами. В таком небе разве есть место Богу?

   Ее вера, беспредельная и непоколебимая, в герцогиню Виоланту фон Асси.

   Себе она молится, себе она служит, она одновременно и жертвенник, и огонь, и жрица, и жертва.

   Обратите внимание на мальчика Нино, единственного молившегося той же силе, к<а>к Герцогиня. Он понимал, он принимал ее всю, не смущался никакими ее поступками, зная, что все, что она делает, нужно и должно для нее.

   Общая вера в Герцогиню связала их до гроба, быть может и после гроба, если Христос позволил им жить еще и остаться теми же.

   К<а>к смотрит Христос на Герцогиню? Она молилась себе в лицах Дианы, Минервы и Венеры. Она не знала Его, не понимала (не любила, значит - не понимала), не искала.

   Что ей делать в Раю? За что ей Ад? Она - грешница перед чеховскими людьми, перед <нрзб>, земскими врачами, - и святая перед собой и всеми, ее любящими.

   Неужели Вы дочитали д<о> с<их> п<ор>?

   Если бы кто-н<и>б<удь> т<а>к много говорил мне о любимом им и нелюбимом мной писателе, я бы... нарочно прочла его, чтобы т<а>к же длинно разбить по всем пунктам.

   Один мой знакомый семинарист (Вы чуть-чуть знаете его) шлет Вам привет и просит Вас извинить его неумение вести себя по-взрослому во время разговора.⁹ Он не привык говорить с людьми, он слишком долго надеялся совсем не говорить с ними, он слишком дерзко смеялся над Реальностью.

   Теперь Реальность смеется над ним! Его раздражают вечный шум за дверью, звуки шагов, невозможность видеть сердце собеседника, собственное раздражение - и собственное сердце.

   Простите бедному семинаристу!

  

   ¹ "Яшмовая трость" - книга рассказов Анри де Ренье (1864-1935), французского писателя, очень ценимого М. Волошиным. М. Цветаева, однако, "ни романов Анри де Ренье, ни драм Клоделя, ни стихов Франси Жамма тогда не приняла" (Лит. Армения, 1968, No 6, с. 85).

   ² Готье - книгопродавец, Вольф - книгопродавец и издатель.

   ³ Швоб Марсель (1867-1905) - французский писатель. В 1905 г. Волошин начал его переводить и написал о нем статью для газеты "Русь", видимо утерянную в редакции.

   ⁴ Имеется в виду роман Г. Манна (1871-1950) "Учитель Гнус, или Конец одного тирана".

   ⁵ Роман "Погоня за любовью" (перевод В. М. Фриче) был напечатан в "Полном собрании сочинений" (т. 5) Г. Манна, вышедшем в 1910 г. в издательстве "Современные проблемы".

   ⁶ Имеется в виду трилогия Г. Манна "Богини, или Три романа герцогини Асси".

   ⁷ М. Цветаева приводит вторую строку из стихотворения Бодлера "Le voyage" ("Путешествие"). Точный перевод приводимой ею строки - "Вселенная равна своему огромному аппетиту". Первый переводчик данного стихотворения, П. Ф. Якубович, перевел ее вольно. Стихотворение Бодлера перевела и Цветаева (Бодлер Ш. Цветы зла. М., 1970 (серия "Литературные памятники"), с. 211-217). Однако приводимая ею в публикуемом письме строка в ее переводе также не имеет точного соответствия. В переводе Цветаевой допущены и другие "вольности", связывающие стихотворение Бодлера с ее восприятием образа Волошина. Такова строка: "Вот этот фас дворца, вот этот профиль мыса", вызывающая в памяти контур мыса Малчин в Коктебеле, напоминающий облик Волошина.

   ⁸ Названия частей трилогии Г. Манна "Богини".

   ⁹ При первой встрече с М. Цветаевой (в то время она была острижена наголо после болезни) М. Волошин сказал: "Вы удивительно похожи на римского семинариста" (Лит. Армения, 1968, No 6, с. 81).

  

  

   Какая бесконечная прелесть в словах:

   "Помяни... того, кто, уходя, унес свой черный посох и оставил тебе эти золотистые листья".¹ Разве не вся мудрость в этом: уносить черное и оставлять золотое?

   И никто этого не понимает, и все, знающие, забывают это! Ведь вся горечь в остающемся черном посохе!

   Не надо забвения, надо золотое воспоминание, золотые листья. к<отор>ые можно, разжав руку, развеять по ветру!

   Но их не развеешь, их будешь хранить: в них будешь лелеять тоску о страннике с черным посохом. А черный посох, оставленный им, нельзя развеять по ветру, его сожжешь, и останется пепел - горечь, смерть!

   Может быть, Ренье и не думал об этих словах, не подозревал всю их бездонную глубину, - не все ли равно!

   Я очень благодарна Вам за эти стихи.

   Москва, 7-го января 1911 г.

  

   ¹ Строки из стихотворения А. де Ренье "Нет у меня ничего...", переведенного М. Волошиным (Волошин М. Лики творчества. СПб., "Аполлон", 1914, с. 92; первоначально: Аполлон, 1910, No 4, с. 21).

  

   После чтения "Les rencontres de M. de Breot" Rignier¹

  

   Облачко бело, и мне в облака

   Стыдно глядеть вечерами.

   О, почему за дарами

   К Вам потянулась рука?

  

   Не выдает заколдованный лес

   Ласковой тайны мне снова.

   О, почему у земного

   Я попросила чудес?

  

   Чьи-то обиженно-строги черты

   И укоряют в измене.

   О, почему не у тени

   Я попросила мечты?

  

   Вижу, опять улыбнулось слегка

   Нежное личико в раме.

   О, почему за дарами

   К Вам потянулась рука?

   Москва, 14-го января 1911 г.

  

   ¹ "Встречи господина де Брео" - роман Анри де Ренье. Книга была прислана М. Волошиным. М. Цветаева так вспоминает о ее чтении: "Восемнадцатый век. Приличный господин, но превращающийся временами в фавна. Праздник в его замке. Две дамы - маркизы, конечно, - гуляющие по многолюдному саду и ищущие уединения. Грот. Тут выясняется, что маркизы искали уединения вовсе не для души, а потому, что с утра не переставая пьют лимонад. Стало быть - уединяются. Подымают глаза: у входа в грот, заслоняя солнце и выход, огромный фавн, то есть тот самый Monsieur Breot. В негодовании захлопываю книгу. Эту - дрянь, эту - мерзость - мне?". Однако Цветаева быстро "простила" просчет своего нового друга: "Макс всегда был под ударом какого-нибудь писателя, с которым уже тогда, живым или мертвым, ни на миг не расставался и которого внушал всем. В данный час его жизни этим живым или мертвым был Анри де Ренье, которого он мне с первой встречи и подарил, как самое дорогое, очередное самое дорогое. Не вышло" (Лит. Армения, 1968, No 6, с. 85).

  

  

   Москва, 23-го марта 1911 г.

  

   Вчера кончила Consuelo и Comtesse de Rudolstadt, - какая прелесть! Сейчас читаю Jacques.¹ Приходите: есть новости! Завтра уезжаю за город, вернусь в пятницу.

   Дракконочка все хворает, она шлет Вам свой привет.² У нас теперь телефон (181-08), позвоните, если Вам хочется прийти, и вызовите Асю³ или меня. Лучше всего звонить от 3-4. Всего лучшего.

   За чудную Consuelo я готова простить Вам гнусного М. de Breot. Привет Вам и Елене Оттобальдовне.

  

   P. S. Можно ли утешаться фразой Бальмонта: "Дороги жизни богаты"?

   Можно ли верить ей? Должно ли?

  

   ¹ Речь идет о романах Жорж Санд (1804-1876) "Консуэло", "Графиня Рудольштадт" и "Жак" (см. высказывания о них Цветаевой: Лит. Армения, 1968, No 6, с. 86, 94).

   ² Дракконочка - Лидия Александровна Тамбурер (ум. 1970?), друг семьи Цветаевых ("наша вторая, лирическая мать", по признанию А. И. Цветаевой), зубной врач (о ней см.: Лит. Армения, 1968, No 6, с. 84-85; Цветаева А. Воспоминания. Изд. 2-е. М., 1974, с. 276-279). Ей посвящены стихотворения М. Цветаевой "Последнее слово", "Эпитафия" (сб. "Вечерний альбом"), "Если счастье...", "Жажда" (сб. "Волшебный фонарь") и очерк "Лавровый венок" (Простор, 1965, No 10).

   ³ Ася - сестра М. И. Цветаевой, Анастасия Ивановна (р. 1894).

  

  

   Гурзуф, 18-го апреля 1911 г.

  

  

   Пишу Вам под музыку, - мое письмо, наверное, будет грустным.

   Я думаю о книгах.

   К<а>к я теперь понимаю "глупых взрослых", не дающих читать детям своих взрослых книг! Еще т<а>к недавно я возмущалась их самомнением: "дети не могут понять", "детям это рано", "вырастут - сами узнают".

   Дети - не поймут? Дети слишком понимают! Семи лет Мцыри и Евгений Онегин гораздо верней и глубже понимаются, чем двадцати. Не в этом дело, не в недостаточном понимании, а в слишком глубоком, слишком чутком, болезненно-верном!

   Каждая книга - кража у собственной жизни. Чем больше читаешь, тем меньше умеешь и хочешь жить сам.

   Ведь это ужасно! Книги - гибель. Много читавший не может быть счастлив. Ведь счастье всегда бессознательно, счастье только бессознательность.

   Читать все равно, что изучать медицину и до точности знать причину каждого вздоха, каждой улыбки, это звучит сентиментально - каждой слезы.

   Доктор не может понять стихотворения! Или он будет плохим доктором, или он будет неискренним человеком. Естественное объяснение всего сверхъестественного должно напрашиваться ему само собой. Я сейчас чувствую себя таким доктором. Я смотрю на огни в горах и вспоминаю о керосине, я вижу грустное лицо и думаю о причине - естественной - его грусти, т. е. утомлении, голоде, дурной погоде; я слушаю музыку и вижу безразличные руки исполняющих ее, такую печальную и нездешнюю... И во всем т<а>к!

   Виноваты книги и еще мое глубокое недоверие к настоящей, реальной жизни. Книга и жизнь, стихотворение и то, что его вызвало, - какие несоизмеримые величины! И я т<а>к заражена этим недоверием, что вижу - начинаю видеть - одну материальную, естественную сторону всего. Ведь это прямая дорога к скептицизму, ненавистному мне, моему врагу!

   Мне говорят о самозабвении. "Из цепи вынуто звено, нет вчера, нет завтра!".

   Блажен, кто забывается!

   Я забываюсь только одна, только в книге, над книгой!

   Но к<а>к только человек начинает мне говорить о самозабвении, я чувствую к нему такое глубокое недоверие, я начинаю подозревать в нем такую гадость, что отшатываюсь от него в то же мгновение. И не только это! Я могу смотреть на облачко и вспомнить такое же облачко над Женевским озером и улыбнусь.² Человек рядом со мной тоже улыбнется. Сейчас фраза о самозабвении, о мгновении, о "ни завтра, ни вчера".

   Хорошо с