Главная » Книги

Дружинин Александр Васильевич - Греческие стихотворения Н. Щербины. Одесса. 1850.

Дружинин Александр Васильевич - Греческие стихотворения Н. Щербины. Одесса. 1850.


1 2


А. В. Дружининъ

  

"Греческ³я стихотворен³я" Н. Щербины. Одесса. 1850.

   Собран³е сочинен³й, т. VII, 1865
  
   Если вѣрить газетамъ, которыя за двадцать лѣтъ тому назадъ лгали совершенно также, какъ лгутъ и теперь,- въ Грец³и, около 1830 года, происходило достопримѣчательное торжество. Двое богатыхъ негоц³янтовъ, имѣвшихъ обширныя владѣн³я неподалеку отъ Лоинъ, не жалѣя огромныхъ суммъ и трудовъ, рѣшились въ XIX столѣт³и воскресить одинъ изъ дней дневной Грец³и. Оба они получили блестящее образован³е въ одномъ изъ германскихъ или Французскихъ университетовъ, оба носили имена, прославленныя въ войнѣ противъ мусульманъ, оба въ совершенствѣ знали старую словесность своей родины и пламенно сочувствовали древнему искусству. Въ ихъ земляхъ находилось нѣсколько историческихъ развалинъ, изъ которыхъ одна, именно храмъ Зевса Олимп³йскаго, сохранилась болѣе другихъ. Храмъ этотъ былъ наскоро реставрировать искуснымъ архитекторомъ, эллиномъ въ душѣ, украшенъ изваян³ями и цвѣтами. По приглашен³ю обоихъ поэтовъ (безъ сомнѣн³я, эти люди были поэтами въ душѣ), съѣхалась къ нимъ компан³я археологовъ, художниковъ и знатоковъ древней словесности, и послѣ долгаго труда и прен³й составлена была длинная программа торжества, заключающаго въ себѣ народную процесс³ю, игры и такъ далѣе. Заготовлены были изящные костюмы древнихъ временъ, свѣтильники, колесницы, оруж³е, жертвенники и курильницы,- однимъ словомъ, всѣ принадлежности древней греческой жизни, до малѣйшихъ подробностей. Изъ поселянъ и пр³ѣзжихъ любителей выбраны были старики, юноши, женщины и дѣти, отличавш³еся красотою, которая еще не утратилась въ нынѣшней Грец³и. Гимпы Каллимаха и другихъ поэтовъ положены были на музыку, оркестръ состоялъ изъ тетрахордъ, теорбъ и флейть. Многосложная археологическая задача рѣшена была съ помощ³ю огромныхъ пожертвован³й, и въ назначенный день открылось празднество, начавшееся шеств³емъ къ древнему храму и окончившееся плясками и гомерическимъ ужиномъ. Этотъ день, важный для учонаго, былъ не менѣе блистательнымъ и для художника. Тоже солнце, которое с³яло надъ истм³йскими играми, озаряло восторгъ нашихъ поклонниковъ древности; въ виду ихъ плескалось тоже море, но которому ходили корабли Ѳемистокла; на горизонтѣ виднѣлись тѣ-же лиловыя горы, на которыхъ покоились глаза Пиндара и Сократа.
   Но могло ли подобное празднество дать непосвященному человѣку полное понят³е объ очаровательномъ бытѣ древней Грец³и? Ни въ какомъ случаѣ не могло: въ торжествѣ, затѣянномъ поклонниками отжившаго м³ра, не было элементовъ прежней жизни; въ немъ былъ восторгъ, было удивлен³е, было пламенное поклонен³е искусству, была скорбь о времени славы,- но не было того дѣтскаго, простодушнаго элемента, который такъ ослѣпительно с³ялъ въ древней Грец³и. И до того элемента не добраться болѣе современному человѣку, не смотря ни на его усил³я, ни на его горяч³е порывы къ эллинскому м³ру. Первая любовь съ своими сладкими, юношескими помыслами не приходитъ два раза; можно цѣлый годъ просидѣть въ кружку грац³озныхъ и рѣзвыхъ дѣтей, но время дѣтства все-таки не воротится.
   Тѣмъ не менѣе сознательное влечен³е къ древнему м³ру, восторженная симпат³я къ его остаткамъ, понятно и трогательно. Оно обильно своего рода поэз³ею,- не тою поэз³ею, которая ключемъ кипитъ въ сердцѣ осьмнадцатилѣтняго юноши, но тою, которая теплится ровнымъ пламенемъ въ груди человѣка, извѣдавшаго жизнь съ ея горемъ и радост³ю. По временамъ поэз³я подобнаго рода достигаетъ истиннаго велич³я и хранитъ въ себѣ рѣзкую самостоятельность. Скажемъ болѣе: безъ этой-то самостоятельности всѣ произведен³я словесности, внушенныя сочувств³емъ къ древнему м³ру и древнему искусству, носятъ въ себѣ характеръ слабости, подражательности, искусственности.
   Признаемся откровенно, что, перечитывая почти всѣхъ антологическихъ поэтовъ, появившихся въ началѣ прошлаго и въ нынѣшнемъ столѣт³и, мы невольно помышляемъ о томъ праздникѣ въ честь древнѣй Грец³и, про которою мы сейчасъ говорили. Есть нѣчто чужое, холодное, безжизненное въ этихъ подражан³яхъ эллинской словесности, подъ которыми, однако, значатся имена первыхъ писателей нашего времени. Кромѣ того, если подобнаго рода произведен³е и дѣйствительно пробуждаетъ въ насъ иногда сладкое чувство, то мы какъ будто боимся ему довѣриться: вамъ кажется, что оно возбуждено собственными нашими воспоминан³ями; мы очень хорошо знаемъ, что человѣку съ эстетическимъ вкусомъ довольно вспомнить одни имена Грец³и, боговъ Олимпа, чтобы въ его душѣ зашевелилось вѣчно свѣжѣе и вѣчно милое ощущен³е. И чѣмъ длиннѣе произведен³е, возбужденное подражан³емъ древнимъ, тѣмъ болѣе въ немъ сухости и безжизненности. Самъ Гёте, такъ превосходно копировавш³й поэтовъ антолог³и, подарилъ насъ двумя скучнѣйшими вещами: "Ахиллеидою" и "Ифиген³ею". Что касается до большинства русскихъ поэтовъ, то можно сказать утвердительно, что наше поверхностное знакомство съ греческою словесностью привело насъ къ подражан³ю незавидному. Читая антологическ³я стихотворен³я Пушкина, такъ и чувствуешь, не взирая на ихъ прелесть, что поэтъ немногое извлечетъ изъ этой богатой жилы для художника. Привязанность вообще всѣхъ поэтовъ къ подражан³ямъ такого рода объясняется весьма легко: издавна воображен³ю самыхъ самостоятельныхъ дѣятелей въ словесности льстила та область Фантаз³и, гдѣ все такъ тихо, простодушно и свѣтло, куда не проникнули вы наши утонченныя страсти, тѣ треволнен³я современныхъ умовъ; умѣренность красокъ, рельефность очертан³й, простота и несложность идей,- всѣ эти достоинства, къ которымъ пр³учало ихъ изучен³е древней словесности, казались имъ крайнимъ предѣломъ совершенства. Отъ безотчетнаго удивлен³я одинъ только шагъ къ рабскому подражан³ю, а рабское подражан³е прямо ведетъ къ новому недостатку, а именно къ слишкомъ близорукому, такъ сказать, одностороннему взгляду на вещи. Большая часть поэтовъ, копируя древнихъ художниковъ, пришли къ узкому понят³ю о значен³и самого древняго искусства.
   Они не хотѣли посмотрѣть на предметъ съ болѣе важной точки зрѣн³я: гоняясь за буквою, они опустили изъ вида духъ древняго искусства и такимъ образомъ оттолкнули отъ себя всякую попытку на самостоятельность въ произведен³яхъ, навѣянныхъ имъ древнею жизнью. Они не съумѣли извлечь всей пользы изъ той истины, что греческ³й м³ръ заключалъ въ себѣ сѣмена развит³я, общаго всему человѣчеству. Все частное, временное, случайное умерло въ Грец³и, истинное и общечеловѣческое передано вамъ и живетъ у насъ или подъ другими формами, или въ дальнѣйшемъ развит³и. Поклонен³е красотѣ, глубокоѳ сознан³е успокоительной силы природы, простодушное проявлен³е страстей, наука наслаждаться жизнью и тысяча другихъ идей высказывались въ эллинской жизни иногда съ полной ясностью, иногда смутно, иногда безсознательно. Уразумѣвъ эти истины, прослѣдя всѣ идеи, намеки, заключающ³еся въ дошедшихъ до насъ памятникахъ, всяк³й поэтъ увидитъ, что его собственная роль, его воззрѣн³е на древн³й м³ръ измѣнились значительно. Онъ уже не безсиленъ, не ничтоженъ передъ красотами древняго м³ра, онъ уже не рабъ буквы древнихъ писателей, онъ уже не жалк³й коп³истъ, уныло сидящ³й передъ превосходною картиною: онъ скорѣе похожъ на отличнаго историка, заваленнаго грудою матер³яловъ для его будущей книги. Онъ начинаетъ понимать отдаленныя, скрытыя, невысказанныя мысли отжившаго народа и чувствуетъ, что можетъ передавать ихъ современникамъ въ стройномъ и цѣломъ издан³и. Онъ не грекъ да и не тянется къ невозможному достижен³ю древнихъ мелочей; но онъ и не просто современный человѣкъ: онъ поэтъ. котораго дарован³е широко раскинулось подъ вл³ян³емъ древнихъ образцовъ; онъ уже не копируетъ древней антолог³и: онъ чувствуетъ, что можетъ подняться выше; онъ не подражаетъ однимъ только оборотамъ Анакреона и Ѳеокрита: онъ живетъ ихъ мыслью, дополняя ее согласно своему разуму, своему сердцу, сообразно своему пониман³ю древняго и новаго м³ра. Такой поэтъ не можетъ не любить древняго искусства съ горячею симпат³ею; его мотивъ эти вдохновенныя слова Шиллера:
  
   Schöone Welt, wo bist du? Kehre wieder
   Holdes Blüthenalter der Natur!
   Ach, nur in dem Feenland der Lieder
   Lebt noch deiue fabelhafte Spur!
  
   Но, повторяя этотъ голосъ души при созерцан³и отжившей прелести, онъ, какъ человѣкъ своего времени, выискиваетъ въ древней словесности идеи и образы какъ можно болѣе близк³е къ нашей жизни, и на нихъ останавливается со страстью. Его творен³й никто не смѣшиваетъ съ трудами Пиндара и Софокла; но дѣло въ томъ, что еслибъ Софоклъ и Пиндаръ проживали въ наше время то писали бъ по его способу.
   То, что сказано нами о большинствѣ современныхъ поэтовъ, увлеченныхъ рабскимъ подражан³емъ древней словесности, не можетъ вполнѣ относиться къ лучшимъ изъ нихъ. Возвышенные умы, подобные Гёте и Шиллеру, не могли не постигать, какой могуч³й потокъ поэз³и заключался въ сл³ян³и древняго элемента съ современною жизнью; но оба поэта Герман³и не ограничивали своей дѣятельности однимъ возсоздан³емъ древнихъ идеаловъ; произведен³я, навѣянныя имъ созерцан³емъ эллинскаго м³ра, не были ихъ исключительною спец³яльностью: то были этюды, совершенные съ любовью, только одна часть ихъ многосложныхъ трудовъ, одна сторона ихъ поэтическихъ привязанностей; оттого ни тотъ, ни другой не могли обратить на нихъ всего своего вниман³я. Совсѣмъ тѣмъ они много сдѣлали по этой части, въ особенности Гёте, которому суждено было испытать всѣ роды дѣятельности, переходить отъ ложнаго къ высокому, отъ плохого къ художественному, отъ второй части "Фауста" къ "Коринѳской Невѣстѣ", отъ "Доротеи" къ "Миньонѣ". Въ томъ, что Гёте глубоко понималъ древнюю жизнь и могъ быть самостоятельнымъ въ ея изображен³и, можетъ служить доказательствомъ его "Прометей" и друг³я превосходныя стихотворен³я. Какимъ же образомъ рядомъ съ этими вещами создались "Ахиллеида" и рабск³я подражан³я антолог³и, принадлежитъ къ одной изъ тайнъ этого олимп³йскаго Сфинкса.
   Намъ кажется, что самостоятельности Гёте вредила во многихъ его произведен³яхъ изъ древней жизни излишняя безстрастность поэта; Шиллеру же, напротивъ того, служила препятств³емъ черезчуръ симпатическая, черезчуръ горячая его душа. Начиная спокойною картиною, Шиллеръ очень часто кончалъ восторженнымъ диѳирамбомъ; но совсѣмъ тѣмъ это смѣшен³е родовъ составляло одну изъ прелестей его поэз³и. Въ книжкѣ, находящейся передъ нами, мы не разъ встрѣтимъ ту же манеру, страстную и неподготовленную; она и здѣсь хороша, потому-что тоже основана на безъискуственной, душевной симпат³и къ ген³ю древней Эллады.
   Есть еще одинъ блистательный поэтъ, уступающ³й двумъ названнымъ нами художникамъ въ силѣ дарован³я и многосторонности направлен³я, но въ произведен³яхъ котораго съ необыкновенною прелестью выказываются идей, зародышъ которыхъ почерпнутъ изъ древняго м³ра,- поэтъ, съ необычайной удачно с³явш³й въ своихъ создан³яхъ поэз³ю греческой жизни съ поэз³ей современною, и вслѣдств³е такого сл³ян³я завоевавш³й себѣ почетную самостоятельность. Мы говоримъ объ Андреѣ Шенье - писателѣ, родившемся во Франц³и, нанесшемъ сильный ударъ псевдоклассической словесности своей родины,- той самой словесности, которая отъ рабскаго подражан³я древнимъ правиламъ дошла до совершенныхъ противорѣч³й съ правилами древняго и новаго искусства, и умершемъ въ цвѣтѣ лѣтъ, въ полномъ блескѣ силы и таланта. Чтобъ быть совершенно справедливымъ, слѣдуетъ еще упомянуть о неизвѣстномъ у насъ британскомъ поэтѣ Китсѣ, современникѣ Байрона, отличавшемся замѣчательнымъ сочувств³емъ къ древнему м³ру и самостоятельностью въ произведен³яхъ, внушенныхъ этимъ м³ромъ. Читатель не любитъ сухихъ умозаключен³й и совершенно правъ въ этомъ случаѣ. Прослѣдивъ за нашимъ раздѣлен³емъ поэтовъ-подражателей древности на два рѣзк³е отдѣла: поэтовъ рабски подражательныхъ и поэтовъ самостоятельныхъ въ самомъ подражан³и, онъ вправѣ просить насъ, чтобъ мы привели тутъ же примѣръ такихъ самостоятельныхъ подражан³й, показали ему, какимъ образомъ даровитые люди досказываютъ мысли древнихъ и сообщаютъ имъ особенную, современную прелесть. На этого случай мы готовы, и примѣровъ искать долго не будемъ.
   Всякому извѣстно, что древн³е греки не любили умирать: ихъ понят³я не были освящены идеями христ³янства и земная жизнь казалась имъ высшимъ благомъ. Герои "Ил³ады" смѣло шли на бой: но, умирая подъ копьемъ врага, они тосковали, и "душа ихъ тихо вылетала изъ тѣла, плача о юности и сладкой жизни". Женщины Софокла и Еврипда умирали не со стоическимъ хладнокров³емъ, не съ сладкими надеждами, а со слезами о жизни; онѣ рыдали, покидая земныя привязанности. Положимъ, что поэту задана тема такого рода: сѣтован³я юной женщины, которой грозитъ погибель. Изложен³е должно быть въ древнемъ вкусѣ. Что сдѣлаетъ съ подобною задачею поэтъ чисто подражательный, поэтъ антологическ³й, одинъ изъ тѣхъ поэтовъ, которыхъ мы такъ много видѣли въ послѣднее время. Онъ припомнитъ плачъ Андромахи, трогательные вопли софокловой Антигоны, простодушно сокрушающейся о томъ, что у ней не будетъ своего дома, что она не взроститъ въ немъ дѣтей,- пр³ищетъ еще сотню примѣровъ и, собирая въ одномъ мѣстѣ первую черту, въ другомъ вторую и третью, создастъ подражан³е, сколокъ съ древнихъ поэтовъ,- этюдъ, можетъ быть, замѣчательный. И не слѣдуетъ воображать, чтобъ подобный трудъ былъ легокъ: нѣтъ! для него потребно много художественной способности, много познан³и, теплоты душевной, вкуса и умѣнья владѣть языкомъ. И не смотря на то, въ подобномъ произведен³и будетъ весьма мало самостоятельнаго.
   Въ послѣдн³е дни своей жизни, одинъ изъ поэтовъ, о которыхъ мы только; что говорили, именно Андрей Шенье, имѣлъ случай вдохновиться совершенно тою же идеею. Эта истор³я необыкновенно трогательна. Въ Сенъ-Лазарской темницѣ, гдѣ безвинно содержался поэтъ и откуда вышелъ онъ только для того, чтобъ сложить свою голову на эшафотѣ, находилась въ одно время съ нимъ аристократическая дѣвушка, едва вышедшая изъ дѣтства, именно дѣвица де-Куальи. Судьба юной красавицы была не совсѣмъ блистательная: смерть должна была подойти къ ней въ скоромъ времени; каждый день кровавый трибуналъ могъ извлечь ее изъ заточен³я и послать на гибель. Видъ этого невиннаго существа, возбудивъ симпат³ю поэта, внушилъ ему стихи, едва ли не самые прелестные во всей французской словесности. Шенье былъ пропитанъ древнею словесностью, а потому исходная идея его стихотворен³я и подробности его были чисто греческ³я.
   Вотъ бѣдный переводъ этого превосходнаго стихотворен³я.
   "Колосъ, только что зазеленѣвш³й, зрѣетъ на полѣ и не страшится серпа, не опасаясь тисковъ, виноградная кисть впиваетъ въ себя сладкое дыхан³е Авроры: я также молода и прекрасна, и хотя настоящ³й часъ страшенъ и грустенъ,- я еще не хочу умирать.
   "Пусть безчувственный стоикъ радостно встрѣчаетъ смерть,- я хочу только плакать и надѣяться, при мрачномъ порывѣ сѣвернаго вѣтра склонять голову и вновь поднимать се. Въ жизни не все одна горечь - развѣ есть медъ, послѣ котораго не чувствуешь отвращен³я? развѣ есть моря безъ бурь?.. "Свѣтлыя мечты роятся въ моей груди: напрасно тяготѣютъ надо мною стѣны темницы, надежды мои имѣютъ крылья. Такъ Филомела, вырвавшись изъ силковъ жестокаго птицелова, живѣе, веселѣе прежняго взвивается подъ облака.
   "Мнѣ ли умирать? я засыпаю спокойно и день мой проходитъ тихъ: я не знаю угрызен³и совѣсти. Даже въ этой грустной обители всѣ смотрятъ на меня ласково; при моемъ появлен³и, что-то въ родѣ радости видится на лицахъ унылыхъ узниковъ.
   "Мой прекрасный путь не можетъ такъ кончиться: я только что начала его... я едва миновала первыя деревья по краямъ дороги. На только что начатомъ пиру жизни я только что успѣла взяться за чашу, и она еще такъ полна въ моихъ рукахъ!
   "Я видѣла одну весну: мнѣ хочется видѣть дань жатвы; солнце совершаетъ свой годъ, переходя отъ лѣта къ зимѣ, и я того же желаю себѣ. Только что распустившись на своемъ стеблѣ и начавши радовать весь садъ, я хочу дождаться до вечера: меня грѣли только утренн³е лучи солнца.
   "О, смерть! удались же, удались отъ меня, ступай утѣшать сердца, изглоданныя страхомъ, стыдомъ и отчаян³емъ. Для меня богиня природы хранитъ свои тѣнистыя убѣжища, для меня живетъ любовь съ ея поцалуями, музы съ ихъ вдохновенными пѣснями. Мнѣ еще рано... я не хочу умирать."
   Кто изъ людей, читавшихъ греческихъ писателей, не сознается въ томъ, что и основная идея и манера "Молодой Узницы" Шенье служатъ нѣкоторымъ образомъ продолжен³емъ идеи софокловой "Антигоны", манеры Ѳеокритовыхъ идилл³й. Юное и невинное существо, поставленное лицомъ къ лицу съ ожидан³емъ смерти, воспѣто поэтомъ, глубоко изучившимъ и духъ и букву древней словесности. А совсѣмъ тѣмъ сколько въ этой вещи самостоятельности, жизни, мыслей, общихъ всѣмъ вѣкамъ и народамъ! Въ особенности наивное, невыразимое прекрасное обращен³е бѣдной дѣвушки, въ которомъ она проситъ смерть отойти отъ нея и убираться. къ другимъ людямъ, полно такого грац³ознаго эгоизма, такъ ново и совсѣмъ тѣмъ такъ истинно, что можетъ равно примѣниться и къ чувствамъ древней и къ понят³ямъ современной женщпны. Но довольно объ Андреѣ Шенье. Пора обратиться къ книжечкѣ русскихъ стихотворен³й, изданныхъ въ Одессѣ, въ 1850 году.
   "Греческ³я Стихотворен³я" г. Щербины съ перваго разу предупредили насъ въ свою пользу. Мы очень хорошо знаемъ, что стиховъ въ антологическомъ родѣ невозможно писать съ плеча, и признаемся, что мы болѣе всего боимся этого послѣдняго рода стихотворен³й. Даже кажется намъ, что единственная причина обил³я плохихъ стиховъ замечается въ томъ, что большинство поэтовъ очень любитъ знаменитый стихъ Гете:
  
   Ich singe wie der Vogel singt!
  
   то есть, что они поютъ очень шибко и, на первыхъ порахъ оставаясь довольны своими пѣснями, поспѣшаютъ передавать ихъ тиснен³ю. Во-вторыхъ, намъ легко было убѣдиться, что г. Щербина почти раздѣляетъ наши собственныя мысли касательно подражан³й древнимъ, то есть почитаетъ необходимостью слѣдить не столько за буквой, какъ за мыслью греческой словесности. Эта мысль, если не ошибаемся, выражена самимъ авторомъ въ концѣ книги. Въ-третьихъ, стихи вездѣ гладокъ, звученъ и правиленъ. Въ-четвертыхъ, книжечка красива и тонка; впрочемъ, это было только первое впечатлѣн³е: прочитавъ ее со вниман³емъ, мы отъ души пожалѣли о томъ, что она не толще.
   Однимъ словомъ, "Греческ³я Стихотворен³я" г. Щербины намъ чрезвычайно поправились, и мы спѣшимъ подѣлиться нашимъ удовольств³емъ съ читателями.
   Въ короткомъ послѣслов³и, приложенномъ къ стихотворен³ямъ г. Щербины, авторъ излагаетъ нѣсколько мыслей о значен³и древняго искусства и говоритъ о причинѣ, по которой назвалъ онъ свою книжку "Греческими Стихотворен³ями". "Читатель можетъ подумать - такъ выражается поэтъ - что книга состоитъ изъ переводовъ; но въ ней переводныхъ стихотворен³й только два: Изъ Анакреона и Бакхилида,- затѣмъ меньшая половина остальныхъ чисто антологическ³я пьесы. Что-же касается до большей половины книжки, то стихотворен³я, въ ней заключающ³яся, принадлежатъ не къ антологическимъ, но собственно греческимъ стихотворен³ямъ, навѣяннымъ автору, нѣкоторымъ образомъ, знакомствомъ его съ эллинской жизнью, наукою, искусствомъ, и внушенныя ему симпат³ей ко всему греческому. То, что не явилось, или, можетъ быть, не дошло до насъ въ греческой лирикѣ и чуждо антолог³и, но что мѣстами мелькаетъ въ драмѣ, философскихъ и историческимъ сочинен³яхъ, образѣ жизни, характерѣ и убѣжден³яхъ грековъ, то иногда бралъ авторъ за тему своего стихотворен³я,- словомъ, мысли и чувства, которыя можетъ внушить греческ³й м³ръ человѣку нашего времени, служатъ основою большей части пьесъ въ книгѣ."
   Послѣдними строками авторъ самъ разъясняетъ передъ нами свое направлен³е, и мы должны признаться, что этотъ-то послѣдн³й разрядъ стихотворен³й удался г. Щербинѣ несравненно болѣе его переводовъ и антологическихъ стихотворен³й. Въ сл³ян³и древняго элемента съ симпат³ею современнаго человѣка и заключается поле для таланта г. Щербины; разработывая этотъ богатый рудникъ, онъ сразу завоевалъ себѣ нѣкоторую самостоятельность и обратилъ на себя вниман³е всѣхъ людей, любящихъ поэз³ю, сочувствующихъ и древнему и новому искусству.
   Тридцать шесть стихотворен³й, составляющихъ содержан³е изящной книжечки г. Щербины, мы, сообразно его собственному указан³ю, раздѣлимъ на три разряда: стихотворен³я переводныя, стихотворен³я антологическ³я и стихотворен³я самостоятельныя, хотя и внушенныя греческою жизнью. Мы уже сказали, что переводныхъ пьесъ только двѣ. Авторъ самъ произнесъ судъ надъ ними, сказавши въ особенномъ прибавлен³и, что "ни какой переводъ не въ состоян³и передать красотъ греческаго подлинника". "Новые языки - прибавляетъ онъ - совершенно иначе организированы, чѣмъ языкъ греческ³й, и стопосложен³е ихъ нисколько не похоже на стопосложен³е древнихъ". Переводчикъ, который такъ скоро кладетъ оруж³е и такъ легко сознается въ своемъ безсил³и, не въ состоян³и потратить много труда надъ небольшимъ оригинальнымъ стихотворен³емъ, не способенъ къ мелкой работѣ надъ каждымъ стихомъ,- словомъ, къ работѣ, напоминающей собою занят³я ювелира. А безъ такого труда переводы изъ древнихъ невозможны. Мы вполнѣ соглашаемся съ авторомъ, что наше стихосложен³е отлично отъ стихосложен³я греческаго; по изъ этого не слѣдуетъ, чтобъ у насъ не было хорошихъ переводовъ греческихъ писателей. Мы говоримъ не о русской словесности, которая дѣйствительно, бѣдна подобными переводами; нѣмецк³й языкъ еще труднѣе нашего укладывается въ стройный и плавный стихъ; его рѣзкость не напоминаетъ собою сладкозвуч³я "эллинской рѣчи"; а между тѣмъ германская словесность можетъ похвастаться блистательными переводами изъ древнихъ. Вотъ какъ переводитъ г. Щербина тридцать-четвертую оду Анакреона:
  
   Зачѣмъ бѣжишь ты отъ меня,
   Когда съ тобой встрѣчаюсь я,
   И, въ цвѣтѣ жизненной весны,
   Моей боишься сѣдины?...
   Или, зачѣмъ не любишь ты,
   Живое пламя въ старинѣ?...
   Вглядись, какъ много красоты
   Въ искусно сплетенномъ вѣнкѣ,
   Гдѣ возлѣ пышныхъ розъ видна
   Лилѣи скромной бѣлизна....
  
   Эти стихи вялы, прозаичны и не имѣютъ никакой картинности. Въ подлинникѣ, если не ошибаемся, нѣтъ послѣдняго эпитета скромной (лилѣи) - эпитета туманнаго и уничтожающаго образность стиха. Мы бы не привели этой пьесы, еслибъ не имѣли впереди десяти вещей истинно прекрасныхъ: указываемъ же на это стихотворен³е съ тѣмъ только, чтобъ читатель самъ убѣдился, какъ г. Щербина, которому тѣсно, когда онъ, скованный переводнымъ трудомъ, идетъ шагъ за шагомъ, умѣетъ возвышаться, когда дана полная свобода его фантаз³и.
   Уже въ антологическихъ стихотворен³яхъ болѣе простора его таланту. Въ этихъ пьесахъ уже есть мѣсто страсти и сочувств³ю, уже къ нимъ можно иногда примѣшивать современное воззрѣн³е на древнее искусство,- стало быть, поэту тутъ можно высказаться, и онъ начинаетъ высказываться. Прежде всего мы приведемъ изящное, чисто греческое стихотворен³е "Въ деревнѣ", которое кажется выхваченнымъ изъ древней антолог³и.
  
   Какъ-то привольнѣй дышать мнѣ подъ этимъ живительнымъ небомъ,
         Какъ-то мнѣ лучше живется въ тиши деревенской:
   Гаснутъ мечты честолюбья, тревожные сны улетаютъ;
         Мыслей о будущемъ нѣтъ,- настоящимъ я полонъ.
   Будто младенецъ прильнулъ я къ широкому лону природы,
         Съ нею живу, ея тайнымъ веленьямъ послушный:
   Музамъ и утро свое посвящаю, вставая съ Авророй;
         Знойнаго полдня часы провожу подъ наметомъ
   Темнопрохладнымъ платана; на лонѣ забывчивой нѣги
         Сладко дремлю я, вкусивши здоровыхъ и сытныхъ
   Блюдъ деревенскихъ, облитыхъ крѣпительной влагою Вакха.
  
   Въ этомъ стихотворен³и все дышетъ древностью: поэтъ еще вѣренъ своимъ образцамъ и будто боится отклониться отъ нихъ. Только въ двухъ, подчеркнутыхъ нами стихахъ:
  
   Будто младенецъ прильнугь я къ широкому лону природы,
         Съ нею живу, ея тайнымъ велѣньямъ послушный -
  
   уже слышится присутств³е мысли болѣе современной, сознательно развитой, и этотъ небольшой, поэтическ³й анахронизмъ придаетъ особенную прелесть, самостоятельность стихотворен³ю. Въ немъ дышетъ не одинъ древн³й м³ръ: въ немъ видна уже сама страстная натура поэта. Счастливъ писатель, дѣлающ³й подобные анахронизмы!
   Вотъ еще два коротеньк³я стихотворен³я, въ которыхъ оба указанные нами элемента сливаются съ рѣдкою прелестью:
  
             СВИДАН²Е.
  
   Страстно проситъ и безсмертныхъ боговъ олимп³йскихъ
   Дать мнѣ минуту, одну-лишь минуту свиданья
   Съ чудно-прекрасною смертною дѣвой. Настало
   Это мгновенье. Увидѣвъ ее, у безсмертныхъ
   Началъ просить я, чтобъ нимъ вожделѣнный свиданьи
   Въ вѣчность продлили они. Красоту моей милой,
   Я созерцалъ, и, какъ Танталъ, все жаждалъ и жаждалъ,
   Въ очи ей глядя, лобзая, томяся и плача,
   Въ очи глядѣть ей, лобзать и томиться, и плакать...
  
             МИГЪ.
  
   Чудный былъ вечеръ весенн³й. Ужь солнце въ волнахъ потонуло,
   Искрились тих³я волны, и западъ въ послѣднемъ с³яньи
   Медленно гаснутъ надъ ними, Гесперъ ужь тепляся ярко.
   Робкой стопой среброногая дѣва-Селева изъ тучки
         Въ темнолазурное поле небесъ выходила.
  
   Все было тихо, прохладно, темно и прозрачно подъ небомъ;
   Небо съ землей и съ душой человѣка дышало одною
   Сладкой гармон³ей, будто бы звучною грудью одною...
   Счастливы мы, что живемъ, что родились, друзья-человѣки!...
         Горе нежившимъ и горе отжившимъ!
  
   Мы не будемъ долго распространяться ни о первомъ, ни о второмъ изъ нихъ: человѣкъ съ поэтическимъ тактомъ самъ пойметъ, что въ каждомъ изъ нихъ древняго и что именно современно и останется всегда вѣрнымъ и понятнымъ. Но нельзя не замѣтить, что въ нихъ обоихъ, особенно въ послѣднемъ, поэтъ уже смѣлѣе выступилъ изъ обычной границы антологическихъ стихотворен³й. Такъ въ пьесѣ Мигъ г. Щербина обнялъ свѣтлымъ, философскимъ взглядомъ цѣлость картины и заключилъ ее мыслью, которую понимали, но не вполнѣ высказывали древн³е наши учители:
  
   Счастливы мы, что живемъ, что родились, друзья человѣки!
   Горе нежившимъ и горе отжившимъ!
  
   Страстное, сознательное преклонен³е передъ чудесный природы, пониман³е жизненныхъ благъ и наслажден³е жизнью,- всѣ эти чувства, выраженныя въ приведенныхъ нами двухъ стихахъ, сообщаютъ пьесѣ лирическ³й характеръ, дѣлаютъ это антологическое стихотворен³е гимномъ, высокимъ по содержан³ю, удачнымъ по выполнен³ю. Говоря о поэз³и, природѣ, счаст³и,- обо всѣхъ этихъ предметахъ полупонятныхъ сухимъ и охлажденнымъ сердцамъ, нельзя уберечься отъ такъ называемыхъ тонкостей, надъ которыми мног³е такъ основательно смѣются въ наше время. Но мы не боимся тонкостей и скажемъ еще нѣсколько словъ о послѣдней пьесѣ. Она навѣяна древнимъ м³ромъ; но горячее чувство, которымъ оно проникнуто, придастъ ему достоинство другого рода, болѣе къ намъ близкое. Безспорно, греки любили природу и понимали ее, въ ихъ поэтахъ нетрудно отыскать гимны подобнаго рода, не одинъ грекъ думалъ о томъ, что онъ счастливъ, потому что живетъ; но всѣ эти чувства проявлялись въ сынѣ Эллады почти безсознательно, какъ проявляются они въ дитяти, играющемъ на солнцѣ, въ птицѣ, поющей среди только что распускающейся зелени. Въ ихъ поклонен³и природѣ слышится рѣзвый голосъ простодушнаго дитяти; въ нашемъ гимнѣ звучитъ отрадный вздохъ человѣка, отшатнувшагося отъ мучительныхъ бурь свѣта и съ восторгомъ простирающаго усталыя руки къ вѣчно юной богинѣ.
   Это самое чувство измученнаго смертнаго передано г. Щербиною въ другомъ его стихотворен³и, которое не относится къ разряду антологическихъ,- стихотворен³и" немного неопредѣленномъ по содержан³ю, но принадлежащемъ къ одному изъ лучшихъ въ книжкѣ,- стихотворен³и, въ которомъ картинность и музыка стиха достойны нашихъ лучшихъ поэтовъ. Оно называется "Герой". Нельзя опредѣлить, что хотѣлъ выразить авторъ этимъ назван³емъ; но его загадочность не портитъ дѣла: тутъ открывается нѣсколько путей собственной фантаз³и читателя. "Герой", воспѣтый здѣсь, представляется читателю однимъ изъ великихъ афинянъ, спасшихъ свое отечество, прославившихъ его цѣною общественнаго своего спокойств³я, извѣдавшихъ злобу и неблагодарность своихъ соотечественниковъ и наконецъ удалившихся въ изгнан³е, сладкое уже потому, что въ немъ они отрѣшались отъ всѣхъ заботъ бурной жизни. Пусть то будетъ Ѳемистоклъ, Аристидъ или Алкив³адъ - все равно.
   Но мы еще не кончили съ антологическими стихотворен³ями. Вотъ еще одно изъ нихъ, которымъ начинается книжка:
  
             КУПАНЬЕ.
  
   Вечеромъ яснымъ она у потока стояла,
   Мои прозрачныя ножки во влагѣ жемчужной;
   Струйка воды ихъ съ любовью собой обвивала,
   Тихо шипѣла и брызгала пѣной воздушной...
   Кто бъ любовался красавицей этой порою,
   Какъ надъ потокомъ она будто лотосъ склонялась;
   Змѣйкою станъ изогнула, и бѣлой ногою
   Стала на чорный обрывистый камень, и мылась,
   Грудь наклонивши надъ зыбью зеркальной потока,
   Кто бъ посмотрѣлъ на нее, облитую лучами,
   Или увидѣлъ, какъ страстно, привольно, широко
   Прядали волны на грудь ей толпами,
   И, какъ о мраморъ кристаллъ, розбивались, блѣднѣя:
   Тотъ пожелалъ бы, клянусь я, чтобъ въ это мгновенье
   Въ мраморъ она превратилась какъ мать-Н³обея,
   Вѣчно бъ здѣсь мылась грядущимъ вѣкамъ въ наслажденье.
  
   По обыкновен³ю автора, пьеса заключается мыслью, составляющею какъ бы результатъ всей картины. Поэтъ желаетъ, чтобъ купающаяся красавица превратилась въ мраморъ, для наслажден³я будущимъ поколѣн³ямъ. Идея грац³озна и ловко выражена, но можетъ показаться нѣсколько изысканною; говоримъ это потому, что на-дняхъ одинъ изъ нашихъ пр³ятелей, отдавая полную справедливость таланту г. Щербины, замѣтилъ, что окончан³е Купанья "отзывается манерностью" и потому очень отклоняется отъ древнихъ образцовъ. Смѣемъ увѣрить почтеннаго критика, что, во-первыхъ, особенность нашего поэта состоитъ въ независимости отъ древнихъ формъ, и во-вторыхъ, что нѣкоторая изысканность мысли не была чужда грекамъ, въ дѣлѣ грац³и допускавшимъ нѣкоторую утонченность. Катуллъ, самый греческ³й изъ латинскихъ писателей,- поэтъ, котораго пѣсни читались въ Грец³и и Александр³и, говоритъ о покинутой Ар³аднѣ, въ минуту отчаян³я сдѣлавшейся "похожей на мраморную статую вакханки". Это сравнен³е, нѣсколько сродное заключительнымъ стихамъ вышеприведеннаго стихотворен³я, не только не признается манернымъ, но даже служитъ темою для восторженныхъ разглагольствован³й по поводу латинской поэз³и...
   Изъ остальныхъ стихотворен³й въ томъ же родѣ мы можемъ указать на Стыдливость, Тучу, Уединен³е, Просьба художника, какъ на болѣе удачныя; къ неудавшимся отнесемъ слѣдующ³я. "М³ръ и человѣкъ", "Стихъ", "Незнакомка" и нѣкоторыя друг³я. Слабость этихъ послѣднихъ пьесъ заключается иногда въ неясности мысли, тогда въ неловкости и прозаичности стиха, иногда въ туманности и запутанности изложен³я. Недостатки таланта г. Щербины всего рѣзче выказываются въ одномъ стихотворен³и, съ котораго мы и начнемъ обзоръ третьяго разряда его трудовъ.
  
             СТАТУѢ ЕЛЕНЫ.
  
   Стою какъ рабъ предъ дивнымъ извая³ьемъ,
   Проникнутый нѣмымъ очарованьемъ;
   Едва дыша, взираю на черты
   Возвышенной античной красоты.
  
   Скажите мнѣ, кто дерзк³й тотъ художникъ,
   Что божество съ Олимпа къ намъ низвелъ,
   Которому вселенная - треножникъ
   И блескъ небесъ - достойный ореолъ.
   Не тукъ тельцовъ, не свѣтлый тукъ елея
   Обычный даръ на алтарѣ твоемъ,
   Но человѣкъ, восторгомъ пламенѣя,
   Блаженствуя, приносится на немъ...
   Какой Паросъ твой мраморъ возлелѣялъ?
   Кто Прометей, воздвигнувш³й твой ликъ,
   Чтобы на все онъ жизн³ю повѣялъ,
   Чтобы во все магически проникъ?
   Какая мысль чело его палила,
   Какъ на тебя рѣзецъ онъ свой вознесъ,
   И какъ она его не сокрушила,
   И надъ тобой онъ сколько пролилъ слезъ?..
   Но долу ты свои склонила очи...
   Не подымай, молю, ихъ на меня! -
   Подъ ними всѣ сокрылись тайны ночи
   И весь огонь тропическаго дня.
   Въ нихъ блещетъ все прекрасное природы,
   Въ нихъ м³ръ души съ природою сл³янъ,
   Въ нихъ озера недвижимыя воды
   И бурею изрытый океанъ...
  
   Стою какъ рабъ предъ дивнымъ изваяньемъ,
   Проникнутый нѣмымъ очарованьемъ;
   Едва дыша, взираю на черты
   Возвышенной античной красоты.
  
   Начало пьесы прекрасно, стихъ твердъ и изященъ. Четыре строки, начиная отъ стиха
  
   Какая мысль чело его палила
  
   возвышаются до истиннаго лиризма; восторгъ, въ нихъ высказанный, переходитъ къ внимательному читателю; но тутъ и кончается достоинство гимна; начиная съ первой подчеркнутой строки до конца, онъ весь состоитъ изъ промаховъ и фальшиваго паѳоса. Неопредѣленность мысли, довольно обычная нашему поэту, отсутств³е твердо обдуманныхъ выражен³й приводятъ его къ смѣшному восторгу: онъ умоляетъ мраморную статую не поднимать на него своихъ глазъ! Глаза - послѣднее дѣло въ изваян³и, и какой поклонникъ искусства этого не знаетъ, точно также, какъ и того, что не только въ мраморныхъ, даже и въ живыхъ глазахъ никогда не блеснетъ весь огонь тропическаго дня. Что же касается до недвижимыхъ водъ озера и до бурею изрытаго океана, которые опять-таки видятся поэту въ тѣхъ же глазахъ Елены, то намъ даже досадно говорить о такихъ выражен³яхъ. Пусть г. Щербина, обладающ³й несомнѣннымъ дарован³емъ, оставитъ подобныя фразы на долю поэтамъ, которымъ предстоитъ одинъ только путь къ извѣстности: именно эксцентрическ³я усил³я въ дѣлѣ ломан³я языка и вымысла невозможныхъ фантаз³й. Пусть стихотворцы такого разряда въ своихъ строкахъ припекаютъ завитые локоны поцалуемъ, пусть глаза ихъ милой с³яютъ какъ бѣшеный фосфоръ; имъ предоставляется идти по той же дорогѣ, по которой, съ довольно заслуженнымъ успѣхомъ, шли Викторъ Гюго и компан³я; но человѣку, страстно любящему древнее искусство, воспитанному на Ѳеокритѣ и Софоклѣ, нечего увлекаться риторическими фокусъ-покусами.
   Намъ очень пр³ятно сказать, что означенныя нами восемь строкъ о глазахъ статуи Елены самыя худш³я во всей книгѣ. Сказавши это, мы уже съ чистымъ сердцемъ переходимъ къ тѣмъ изъ стихотворен³й г. Щербины, которыя вполнѣ достойны назван³я прекрасныхъ.
   Вотъ одно изъ нихъ - изящное, спокойное, безукоризненное въ литературномъ отношен³и, стихотворен³е, котораго невозможно читать безъ сладкаго чувства. Оно составляетъ переходъ отъ произведен³й антологическихъ къ произведен³ямъ чисто самостоятельнымъ. Первая его строфа дышетъ необыкновенною прелестью и картинностью, выше которой невозможно подняться; тутъ нѣтъ ни одной черты лишней, ни одного слова некстати. Третья же и послѣдняя заключаетъ въ себѣ мысль всего произведен³я,- мысль отрадную, хотя и грустную. Мы видимъ, что эта вещь принадлежитъ къ любимымъ произведен³ямъ автора: его воображен³ю льстятъ картины, изображающ³я зрѣлаго и пострадавшаго человѣка, стоящаго лицомъ къ лицу съ тихою, вѣчно-юною природою, задумчиво улыбающагося при видѣ дѣтскихъ невинныхъ игръ. Скажемъ, впрочемъ, что, по всей вѣроятности, читателю, имѣющему мало сочувств³я къ умѣренности и простотѣ древнихъ поэтовъ, названная нами пьеса едва ли понравится.
  
             ДѢТСКАЯ ИГРА.
  
   Дѣти рѣзвятся, бросая свой маленьк³й дискъ по дорогѣ;
   Личики свѣтлы у нихъ и румяны, подъ туникой ножки
   Живо бѣгутъ, и, колеблясь зефиромъ, по мраморной шейкѣ
   Чорныя кудри струятся; смѣются уста ихъ и глазки.
   Рады они и хохочутъ съ безумномъ весельи, малютки:
   Весело имъ, что кузнечику ножки они оборвали...
   Прыгать съ дороги въ пшеницу ужъ больше не станетъ,
   Дѣти себѣ разсуждаютъ, смѣяся отъ чистаго сердца.
  
   Чуждый товарищъ, стоялъ я межъ ними, и слезы смочили
   Старые вѣки мои, и на сердцѣ теплѣй становилось:
   Дѣтямъ завидовалъ я съ умилен³емъ полнымъ отрады;
   Годы сѣдые хотѣлось мнѣ сбросить, и юностью милой
   Снова зажить, и безпечно рѣзвиться, какъ прежде рѣзвился...
  
   Долго я грезить такимъ сновидѣньемъ, когда жь пробудился,
   Стали мнѣ милы прожитыя лѣта, и д_о_роги стали
   Жизн³ю опытъ стяжанный и свѣточъ высокаго знанья...
   Гордо вѣнецъ свои вонюч³й на лобъ обнажонный,
   Крона косою изрытый, опять я надвинулъ, и

Другие авторы
  • Григорьев Аполлон Александрович
  • Умова Ольга Кесаревна
  • Лихтенштадт Марина Львовна
  • Языков Д. Д.
  • Вега Лопе Де
  • Ляцкий Евгений Александрович
  • Домашнев Сергей Герасимович
  • Готшед Иоганн Кристоф
  • Бартенев Петр Иванович
  • Буланина Елена Алексеевна
  • Другие произведения
  • Страхов Николай Николаевич - Н. Н. Скатов. Н. Н. Страхов
  • Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - В области биллионов и триллионов
  • Анненский Иннокентий Федорович - Образовательное значение родного языка
  • Розанов Василий Васильевич - Orientalia Мариэтты Шагинян
  • Гнедич Петр Петрович - От издателя
  • Болотов Андрей Тимофеевич - Несчастные сироты
  • Набоков Владимир Дмитриевич - Временное правительство
  • Лопатин Герман Александрович - Лопатин Г. А.: Биографическая справка
  • Бестужев-Марлинский Александр Александрович - Красное покрывало
  • Малеин Александр Иустинович - Теренций Публий
  • Категория: Книги | Добавил: Ash (11.11.2012)
    Просмотров: 662 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа