ирок: он работает в области естествознания, математики, химии, физики, минералогии, геологии, астрономии, политической экономии, истории и ряда других наук. Освобожденный из тюрьмы революцией 1905 г., Морозов вынес на волю 26 томов рукописей. Не все в них было равноценно, сказывалась тюремная изоляция ученого, но многое оказалось подлинным вкладом в науку19.
В многолетнем погружении в науку Морозов все больше убеждался в ее возможностях, все отчетливее видел в ней главную опору человечества на пути к прогрессу. Все более склонял-
18 Курчатов И. В. О монографии Н. А. Морозова "Периодические системы строения вещества" // Архив Российской Академии наук (далее: Архив РАН). Ф. 543 (Н. А. Морозова). Оп. 3. Д. 355; Вольфкович С. И. Краткий очерк научной, революционной и общественной деятельности Н. А. Морозова // Николай Александрович Морозов. 1854-1946. М., 1981. С.16.
19 Вольфкович С. И. Указ. соч. С. 16.
421
ся к мысли: все, чего хотели достичь революционеры-социалисты путем насилия и переворота, вернее, прочнее, безболезненнее можно достичь с помощью науки, распространения знаний, совершенствования образования. Уже из писем Морозова из заключения видно, что он все более утверждался в признании науки как решающего условия цивилизации и прогресса. Вера в беспредельные возможности науки, связанного с ней технического и промышленного прогресса для развития человечества, становится безграничной, вытесняя помыслы о любом ускорении этого развития насильственным путем - с помощью переворотов и революций.
Характерна поэма Морозова "Шлиссельбургский узник", написанная в заключении. Герой ее размышляет о том, что же, наконец, способно освободить народы, проводящие жизнь "в страданьях и тьме". Перед Узником проходят картины прошлой истории, когда "несся над рабской землей Бог Мрака, Вражды и Гоненья", и "покорной толпой, // Повсюду склонялися люди // Над мокрой от крови погибших землей // Пред силой ревущих орудий". Эти картины кровавых насилий сопровождают Узника, как бы листающего страницы всемирной истории. И все же и в века рабства, и в эпоху "гнета золотого тельца" не угасала человеческая мысль, способствуя тому, чтобы "над миром страданья и муки" заблистала новая звезда - "Великий Светильник Науки". В руках человека появился рычаг, способный преобразовать мир. С торжеством науки наступает новая эра для народов: "И люди услышали давний призыв, // И кончились прежние муки. // Был мощен искусства свободный порыв // При светоче ярком науки".
Выраженная в поэме концепция прогресса, осуществляющегося путем науки, с помощью науки и вызванной ею технической революции, весьма симптоматична для бывшего террориста. Он стал верить в науку, как самую могучую преобразующую лик земли силу. Погруженный в научные открытия, Морозов рисует картины близкого будущего: "Взлетели в лазурную высь корабли, // Купаясь в воздушном просторе, // В сады превратились пустыни земли, // И в друга - бурливое море". Вместе с этим он видит в будущем повсюду свободу, утвержденную властью науки, ту свободу, о которой мечтало его поколение, стремясь вырвать ее путем революционного насилия.
422
Черты нового мироощущения проявляются и в поведении Морозова-заключенного. Тюрьма научила терпимости, приучила к компромиссу как необходимому условию выживания. Николай Александрович не конфликтовал со своими тюремщиками: сумел наладить с ними лояльные отношения, не заискивая, не унижаясь. Он не без успеха проявил себя миротворцем в конфликтах среди заключенных, а также между заключенными и тюремным начальством.
Характерен и эпизод из жизни узника, в котором также обнаруживается его новая жизненная позиция. Речь идет о посещении Шлиссельбургской крепости княжной Марией Михайловной Дондуковой-Корсаковой. Будучи глубоко религиозной, она посвятила свою жизнь всем страждущим, стремясь хоть в чем-то облегчить их участь. У княжны было все - знатность, богатство, красота в молодости, но она выбрала именно эту долю - быть нужной тем, кто особо нуждался в человеческом тепле, сострадании и помощи. Переправляясь в любую погоду в лодке через Неву к крепости, 77-летняя Мария Михайловна в течение нескольких месяцев в 1904 г. посещала заключенных. Расспрашивала о их нуждах, пыталась как-то облегчить их тюремное бытие, душевно ободрить. Она с огромным трудом добилась разрешения на эти посещения, но после убийства министра внутренних дел В. К. Плеве эсером Е. С. Сазоновым они были запрещены.
Народовольцы встретили Дондукову-Корсакову по-разному. Как объясняла В. Н. Фигнер, при ее появлении в Шлиссельбурге "сталкивались два непримиримых миросозерцания". Княжна, по словам народоволки, - "глашатай мира, враг насилия, отступающая в ужасе перед кровопролитием, будет ли это на уличной баррикаде или в единоличной схватке террориста с врагом, будет ли это, наконец, на эшафоте. И мы - бунтари-революционеры, не останавливающиеся перед поднятием меча, - мы, находившие моральное оправдание себе в том, что бросаем палачу и свою голову..."20. Вера Николаевна не сомневалась, что М. М. Дондукова-Корсакова появилась в крепости с целью "уловления душ". Отдавая должное ее доброте, В. Н. Фигнер воспринимала княжну как "религиозную энтузиастку, жаждущую подвига прозелитизма", фанатку, верившую в возможность вер-
20 Фигнер В. Н. Запечатленный труд // Фигнер В. Н. Полн. собр. соч. М., 1932. Т. 2. С. 266-267.
423
нуть народовольцев в лоно православия. Вера Николаевна признавалась, что при ее визитах ощущала неловкость и держалась настороженно. Г. А. Лопатин вообще отказался от посещений княжны.
Совсем иным было отношение к этой личности Морозова. Он ощущал при встречах с ней благодарность и доверие, взаимную симпатию. В ту пору он не имел никаких сведений об обширной и многотрудной общественной деятельности Дондуковой-Корсаковой. Уже выйдя на волю, он узнает о ее самоотверженной работе в больнице для сифилитиков, основанной ею в Псковской губернии, и многом другом. Николай Александрович заметил глубокую религиозность княжны, поразившей его при этом своей веротерпимостью. Мария Михайловна говорила ему, что "не считает себя вправе обращать в христианство иноверцев или неверующих, так как если они существуют, то, очевидно, настолько же нужны Богу, как и христиане". Шлиссельбургский узник писал родным о старушке-княжне как о "героине самоотвержения и воплощении бескорыстной любви к ближнему"21. В древние времена, по его словам, она была бы святой. Видно, что понятия бывшего народовольца о героизме, подвиге, служению обществу, идеале человека стали во многом иными, чем в пору его революционной деятельности. По-видимому, к моменту выхода на волю в 1905 г. внутренний мир революционера Морозова изменился не менее сильно, чем и его представления об окружающем мире.
Проследить, как происходили эти изменения в мировоззрении народовольца, восстановить картину его обращения к "новой вере" сколько-нибудь последовательно не представляется возможным. Был ли поворот к новым идеям внезапным озарением, подобно случавшимся во время его научных занятий открытиям, или постепенно накапливающиеся сдвиги во взглядах на прошлое и будущее способствовали переходу от количества к иному качеству - неясно. Сам Николай Александрович, как уже говорилось, не останавливается на переменах, с ним происходивших, ни в статьях, ни в воспоминаниях. О них можно лишь
21 Морозов Н. А. Письма из Шлиссельбургской крепости. С. 239-240, 253. Дондукова-Корсакова оставила столь глубокий след в памяти Морозова, что после ее кончины в 1909 г. он пишет о ней очерк, где еще более ярко, чем в письмах из тюрьмы, характеризует ее как пример благородного и самоотверженного служения обществу // Морозов Н. А. Княжна Мария Михайловна Дондукова-Корсакова // Ариян Н. П. Первый женский календарь на 1910 год. СПб., 1910.
424
догадываться по тому, что прямо или косвенно отразилось в его переписке и его стихах периода заключения. Но Морозов, вышедший из тюрьмы в октябре 1905 г., был иным человеком, чем тот, кто вошел, по его выражению, в "каменный гроб". Далеко не все современники, а затем исследователи поняли это. В советской литературе он предстает после Шлиссельбурга стойким революционером, оставшимся верным своим убеждениям. Меня, когда я в давнюю пору писала о нем, шлиссельбургский период его жизни интересовал прежде всего с точки зрения возможностей человеческой личности не только выжить в тяжелейших условиях, но и проявить способность к интенсивной умственной деятельности, обогатившей науку. Менее всего я пыталась тогда выяснить изменения в его взглядах, да и тема книги, посвященной участию Морозова в народническом движении 1870-1880-х гг., к тому не побуждала: Морозов в XX в. оставался вне моего поля зрения. Сейчас я открыла неизвестного ранее ни мне, ни нашей литературе нового Морозова - мыслителя, убежденного в преимуществах эволюционного пути к прогрессу, доказывавшего не только "негражданственность", но и "экономическую невыгодность" всякого насилия. Обо всем этом - по порядку.
Оказавшись на воле после 28-летнего заключения, Морозов сравнительно быстро восстановил подорванное в тюрьме здоровье и, как бы стремясь наверстать потерянные годы, полностью отдался вихрю жизни, возникшему и все разраставшемуся вокруг него. Освобожденный узник, герой "Народной воли" был нарасхват: его приглашали читать публичные лекции, выступать с воспоминаниями на литературных вечерах, звали на свои собрания народники и либералы.
К революционной деятельности Николай Александрович более не возвращался, не оказывал содействия ни одной из существовавших революционных групп и организаций. Между тем революционная борьба в стране находилась в разгаре, не прекращался и террор. Была переиздана брошюра Морозова "Террористическая борьба" [Женева, 1900] - новых доводов в пользу "теллизма" явно не хватало. Созданная в 1902 г. партия социалистов-революционеров (эсеров), считавшая себя преем-
425
ницей "Народной воли", сделала политические убийства одним из основных средств борьбы. Эсеры получили поддержку ряда бывших народовольцев: в их боевую организацию вступили А. В. Якимова, П. С. Ивановская-Волошенко и другие бывшие соратники Морозова. Сам он от контактов с террористами устранился. Он сближается с "Партией Народной Свободы" (кадеты), а затем и вступает в нее, тем самым обозначив свою политическую позицию как либерала-констиционалиста. Однако и от кадетов, как увидим, его многое отличало.
При всем этом Морозов был далек от того, чтобы отказаться от своего революционного прошлого, осудить его, посчитать заблуждением. Он просто полагал, что наступает другое время, требующее других форм развития общества, но все, что было, по его убеждению, было вполне закономерным и объяснимым. Более того, он считал, что в России революционная борьба еще не исчерпала себя как средство общественных преобразований. Позднее, в дни Февральской революции, он скажет, что она была неизбежна: "Романовы все сделали, чтобы она произошла"22. Мысль о незавершенности революционной борьбы в стране сквозит во многих воспоминаниях Морозова о его народовольческом прошлом. Он охотно рассказывает о нем в публичных выступлениях и в периодической печати. Николай Александрович вспоминает о своих товарищах, написав очерки о В. Фигнер, А. Франжоли, А. Арончике, Д. Клеменце. Он гордится ими, восхищается их бесстрашием, готовностью к самопожертвованию, аскетизмом в обыденной жизни. Его мемуары о деятельности в народнических кружках и в "Народной воле", о пребывании в эмиграции и в Шлиссельбурге вошли позднее в книгу "Повести моей жизни"23. Ему было суждено писать ее снова в заключении. За издание книги своих тюремных стихов он был осужден и год провел в Двинской крепости. Новое испытание, выпавшее на долю Морозова, еще более возбудило к нему общественные симпатии и, соответственно, еще сильнее подрывало авторитет власти.
Среди читателей его воспоминаний, вступивших с ним в контакт, были Л. Н. Толстой и В. Г. Короленко, М. Горький и И. Е. Репин, В. Я. Брюсов и Е. В. Тарле, А. Н. Бах и Г. Н. Потанин.
22 Морозов Н. А. Революция и эволюция. Пг., 1917. С. 3.
23 Изданные впервые в 1928 г. (ГИЗ, М; Л.) "Повести моей жизни" неоднократно переиздавались. Последнее издание вышло в 1965 г.
426
Репин пишет четыре портрета Морозова, воспринимая бывшего народовольца как "ангела незлобия"24.
Главная же тема Морозова - будь то лекции или выступления в печати - наука, ее тайны, ее могущество и растущая роль в новом веке. Едва выйдя из заключения, он занялся подготовкой к печати рукописей, вынесенных из тюрьмы. За работу "Периодические системы строения вещества: Теория образования химических элементов" (М., 1907) Морозову, по представлению Д. И. Менделеева, была присуждена honoris causa (без защиты диссертации) степень доктора наук. Работавший - по приглашению П. Ф. Лесгафта в Высшей вольной школе, Николай Александрович вскоре был утвержден Министерством просвещения профессором аналитической химии. В русской науке это беспрецедентный случай подобного утверждения для не имеющего среднего образования и, следовательно, права преподавать в гимназии.
С жадностью постигая, что сделано нового в тех областях, которые сам осваивал как естествоиспытатель, химик, физик, математик, одним из первых Морозов уловил тенденцию к сближению наук, угадал непредсказуемые перспективы изучения атома. Морозов много пишет о строении вещества, о "глубинах небес и глубинах земли", об успехах астрономии и физико-математических наук. Особое его увлечение - воздухоплавание. В многочисленных статьях на эту тему он пишет о грандиозных перспективах, открывающихся в связи с покорением неба.
Новый век, в который ученый вступил еще в Шлиссельбурге, представляется ему веком неограниченных возможностей в области науки и производства. После долговременной изоляции, отрыва от открытий новейшего времени, он был по-своему потрясен достижениями научной мысли на рубеже веков. Отныне весь ход мировой цивилизации, мыслился ученым-энциклопедистом под знаменем науки, под ее предводительством. Подобный взгляд на науку, как способную обновить общественную и культурную жизнь, преобразить человеческие отношения, был весьма характерен для многих либералов на рубеже веков и в начале XX в. Его исповедовал, в частности, проф. Д. Н. Овсянико-Куликовский, редактор "Вестника Европы", с которым у Николая Александровича наметилось определенное сближение25.
24 Репин И. Е. Письма. М., 1952. С. 207, 366-367.
25 Овсянико-Куликовский Д. Н. Воспоминания. Пг., 1923. С. 116.
427
Морозов, по-видимому, верил, что наука способна сама по себе воздействовать на общество, обновляя его независимо от того, в каких социально-политических условиях она развивается, в чьих руках находится. В традициях русской демократической мысли было признание приоритета нравственного начала в общественной жизни. Так Михайловский призывал тех, кто верил во всемогущество науки, "проникнуться сознанием, что наука есть лишь один из факторов жизни, бесспорно, в высокой степени важный", но предостерегал от упований на то, что "просвещение само по себе, без всякой сторонней помощи, приведет все к наилучшему концу"26.
Недооценка роли нравственности как самостоятельного фактора общественного развития ощущается в восприятии Морозовым некоторых событий современной истории. Так, в англобурской войне (1899-1902) симпатии шлиссельбургского узника оказались на стороне Британской империи, вытеснявшей из Южной Африки республики Трансвааль и Оранжевое Свободное государство, основанные голландцами. Николай Александрович посчитал, что в интересах цивилизации в Южной Африке должна господствовать новая "прогрессивная и предприимчивая" английская раса, а не "патриархальная и довольно-таки невежественная раса старинных голландских переселенцев"27. Здесь Морозов разошелся с большей частью русского общества, демонстрировавшей сочувствие бурам. В России многие тогда, выражая солидарность с ними, напевали: "Трансвааль, Трансвааль, страна моя, // Ты вся горишь в огне...".
Характерной приметой научных и научно-популярных публикаций Морозова по выходе из тюрьмы стало частое использование термина "эволюция". Морозов пишет об "эволюции вещества в природе", "эволюции элементов на небесных светилах", "эволюции воздухоплавания", "эволюции светил с геофизической точки зрения".
Тот же термин появляется и в его выступлениях по общественно-политическим проблемам современности для обозначения основных закономерностей новейшей цивилизации. Речь идет о статьях Морозова в либеральной газете "Русские ведомости" в годы первой мировой войны: в 1915 г. Морозов становится корреспондентом этой газеты. В качестве делегата Всероссийско-
26 Михайловский Н. К. Соч. СПб., 1897. Т. VIII. С. 239-242.
27 Морозов Н. А. Письма из Шлиссельбургской крепости. С. 90-91.
428
го земского союза помощи больным и раненым Николай Александрович летает на аэроплане на передовые позиции, рассказывает об увиденном и делится раздумьями о месте и роли войн в развитии человечества28. Морозов не раз оговаривается, что он пишет не столько о современной войне, сколько "об общих социологических вопросах с нею связанных", которые пытается решать "научно-беспристрастно". Чувствуется, что эти проблемы давно занимали его, а война лишь дала толчок к обобщениям, помогла сделать более определенными выводы из многолетних наблюдений.
Николай Александрович не скрывает своего отвращения к войне - кровавой бойне, которая есть, по его определению, "массовый психоз". Он показывает, как война приучает к неоправданной подчас жестокости, развивая звериные инстинкты. Война в восприятии Морозова - ненормальное, противоестественное состояние для человека. Характерным примером такой противоестественности выступает его встреча с женщиной-авиатором, сбрасывающей бомбы. Он искренне признается в том страхе, который испытывал, попав под артиллерийский обстрел, как и в боязни оказаться в плену. Обращая внимание на то, как в новом веке совершенствуются орудия истребления, Морозов не питает иллюзий, что это само по себе сделает войну невозможной.
Статьи Морозова в либеральных "Русских ведомостях" близки по своей тональности и терминологии "Несвоевременным мыслям" о войне М. Горького в социал-демократической газете "Новая жизнь". Горький пишет о "кровавом кошмаре" войны, озверении и безумстве воюющих сторон, пагубном влиянии войны на духовную жизнь общества. "Искусство возбуждает жажду крови, убийства, разрушения; наука, изнасилованная милитаризмом, покорно служит массовому уничтожению людей". "Эта война - самоубийство Европы!", - восклицает Горький, призывая к прекращению мировой бойни29.
У Морозова в книге "На войне", по сути антимилитаристской, вывод иной - продолжать войну с Германией до победного конца. Здесь он, расходясь с Горьким, более близок к Г. В. Плеханову.
28 Статьи Н. А. Морозова в "Русских ведомостях" составили книгу "На войне. Рассказы и размышления". Пг., 1916 (далее - Морозов Н. А. На войне).
29 Горький М. Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культуре. М., 1990. С. 84-85.
429
Война расколола социал-демократию на "пораженцев" и "оборонцев". В. И. Ленин, обличая несправедливый, захватнический характер войны для обеих воюющих сторон, призывал превратить империалистическую войну в гражданскую. В противоположность Ленину, утверждавшему, что у пролетариата нет отечества, Плеханов, ссылаясь на К. Маркса, доказывал право каждого народа на защиту от нападения. Победа Германии, по убеждению Плеханова, отдалила бы революцию в Европе и в России30.
Разойдясь с большинством социал-демократов (не только большевики, но и часть меньшевиков оказалась против него), Георгий Валентинович отношением к войне оказался во многом близок некоторым из своих давних идейных противников. Сходство с его позицией обозначилось у анархиста П. А. Кропоткина и "новоиспеченного" кадета Морозова, с которым у Плеханова в пору кризиса в "Земле и воле", а затем в эмиграции обнаруживалась полная несовместимость. Взгляды на эту войну, ворвавшуюся в судьбу каждого из бывших соратников, причудливым образом сближаются и расходятся, отражая сложное и противоречивое восприятие ее современниками.
Кропоткин и Морозов, настроенные достаточно антимилитаристски, считали участие России в войне 1914 г. необходимым и неизбежным. Оба выступали против пораженческих настроений - за победу над Германией, которой отводили главную, руководящую роль в вооружении Европы и в развязывании войны. Для Кропоткина, как и для Плеханова, победа Германии - угроза европейской революции. Он - как Плеханов и В. И. Ленин, связывает причины войны со стремлением буржуазии к новым рынкам, к новым территориальным захватам, с самим существованием капитализма31.
Для Морозова растущий и крепнувший германский милитаризм - главная угроза европейской цивилизации и европейским демократическим свободам. Он говорит о возможности германской агрессии прервать "великую эволюционную роль европейского капитала" и развитие европейских стран к социализму32.
30 См. подробнее: Тютюкин С. В. Г. В. Плеханов. Судьба русского марксиста. М., 1997. С. 301-323.
31 П. А. Кропоткин о войне. М., 1916. С. 3, 12, 27; Кропоткин П. А. Война и капитализм. Б.м. [1914]. С. 3; Он же. Конец войне - начало вечного мира и всеобщего разоружения. Пг., [1914]. С. 21-24, 19.
32 Морозов Н. А. На войне. С. 33, 111-112; Он же. Милитаризм и социализм. // Морозов Н. А. Как прекратить вздорожание жизни. М., 1916. С. 116-117.
430
Основную причину войны Морозов, в отличие от В. И. Ленина и Г. В. Плеханова, отказывается видеть в стремлении буржуазии воюющих стран к новым рынкам, к переделу мира. Он доказывает, что капиталисты не могут быть заинтересованы в войне, поскольку сами страдают от нее: вызывая падение финансов, сужение рынков сбыта, война в первую очередь разоряет именно их. Причины возникновения войн Морозов усматривает в психофизической природе человечества, в основе которой - социальный эгоизм. Преобладающий в природе человека, он и вызывает непрерывную борьбу за существование, конкуренцию и соперничество, которые приводят к войнам. Но, признавая всеобщий характер конкуренции и борьбы во всех общественных сферах, Морозов, по сути, приходит к тем же социально-экономическим и политическим причинам войн, которые отрицает. Как иначе могут выразиться конкуренция и борьба за существование капиталистов, достигнув своей кульминации, если не в войнах? Морозов же упорно подчеркивает, что психический фактор - "в основе всех форм социальной жизни", что не экономический строй определяет психику, а, напротив, психика масс лежит в основе государственного и социально-экономического устройства33. Опираясь на Дарвина, Морозов доказывает, что эгоизм в человеческой природе путем естественного отбора, со временем ослабляется, вытесняясь альтруистическими побуждениями. Важною роль в этом процессе он отводит войнам, в которых постепенно уничтожаются носители эгоизма. Войны в его представлении являются естественным фактором эволюции, способствуя совершенствованию остающихся после них людей34.
Дарвин в своей теории естественного отбора обосновывал улучшение вида в ходе борьбы за существование выживанием наиболее сильных и жизнеспособных особей. Николай Александрович обходит вопрос о том, почему после войны, истребляющей часть человечества, должны остаться наиболее пригодные для совершенствования его представители. Не логичнее ли считать, что война не делает различия между носителями эгоизма и альтруизма, в ней участвующими?
33 Морозов Н. А. На войне. С. 121-123.
34 Морозов Н. А. Война как один из факторов психологической и общественной эволюции человечества (Опыт естественно-научного объяснения войн) // Русские ведомости. 1915, 6 и 10 февраля.
431
Эволюционную функцию войн Морозов считает законченной - она уже "истребила и ослабила первичный животный эгоизм". В XX в. войны "наносят человечеству одни бесполезные раны, возбуждая разрушительные страсти". Представители альтруизма, по его наблюдению, численно уже намного превышают носителей эгоистической энергии. К последним можно применять на этой стадии развития чисто идейные воспитательные методы. Заслоном для войн могут стать укрупненные союзы государств - своеобразные Соединенные Штаты Европы35.
Николай Александрович не первый пытался дать естественнонаучное объяснение общественно-политическим стремлениям, в том числе войнам. До него еще более полно и обоснованно это было сделано П. А. Кропоткиным, в свою очередь опиравшимся на работы ряда русских мыслителей 60-70-х гг., уже поставивших такую проблему (Н. Д. Ножин, А. Н. Бекетов, Н. К. Михайловский и др.). Они по-иному, не традиционно, прочитали Ч. Дарвина, усмотрев в его учении не только идею о борьбе за существование, но и указание на зачатки взаимопомощи у живых организмов, и приняли это во внимание.
Вряд ли можно предположить, что Морозов, столь серьезно занимавшийся вопросами социологии и биологии, стремившийся быть в курсе новейших исследований, не познакомился с работой П. А. Кропоткина "Взаимная помощь как фактор эволюции" (СПб., 1907). Само имя автора, бывшего "чайковца", союзника "Народной воли", с которым он был лично знаком, много значило для Морозова. К Кропоткину, одному из первых обратился Николай Александрович после выхода на волю: запрашивал о возможности прочитать в Лондоне лекции по научной тематике. Петр Алексеевич откликнулся быстро и с воодушевлением. "Я так сжился с тобой в мыслях, пока ты сидел в заточении, ты стал мне таким дорогим и милым братом, что я не могу писать тебе на холодное вы", - отвечал он Морозову, заметив, что многое хочет сказать ему, но неохотно пишет в Россию, чтобы не повредить своим адресатам36.
Хотя Морозов нигде в своих работах по понятным причинам не ссылается на Кропоткина - революционнного эмигранта, в самой постановке проблемы "война как фактор общественной
35 Морозов Н. А. На войне. С. 123-124, 147-149, 142.
36 Письмо П. А. Кропоткина Н. А. Морозову (1908 г.) // Архив РАН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 941.
432
эволюции" ощущается полемика с ним, считавшим определяющим фактором общественного развития взаимную помощь. Опираясь на Ч. Дарвина и собственные исследования естествоиспытателя, а также обращаясь к истории человечества, которое считал частью природы, Кропоткин доказывал, что природе человека свойственны те же инстинкты, что господствуют в животном мире. Это инстинкты взаимопомощи и солидарности, которые помогли человечеству выжить и развиваться. Именно их, в отличие от Морозова, он считал главенствующими. Задавленные социальным и государственным гнетом инстинкты взаимопомощи, лежащие в основе нравственности, все более ясно, по наблюдению Кропоткина, обнаруживаются и в будущем будут определять развитие человечества - без войн и революций.
Как видно, каждый из ученых в своем естественнонаучном объяснении психофизической природы человека допустил определенную односторонность, принимая во внимание преимущественно один признак этой природы, как главный и первенствующий. К тому же, сосредоточившись на естественно-органических, психофизических факторах развития человечества, которые почти не принимались во внимание современной общественно-политической наукой, и Морозов, и Кропоткин, в свою очередь, недостаточно учитывали социально-экономические факторы прогресса.
Однако симптоматично, что, рассуждая каждый "от противного", идя разными путями, они приходят к сходным выводам о развитии человечества в будущем. В противоположность Кропоткину Морозов, исходивший из эгоистической природы человека, по сути, уже полагает ее вполне преображенной для дальнейшего преобладания в ней альтруистических побуждений. Его главный вывод о войне состоит в том, что она становится только злом, лишенным смысла, и потому обречена на исчезновение. Война "освободила зародыши новых великодушных чувств в человеческой душе, которые могут совершать дальнейшую эволюцию человечества и без потоков человеческой крови и целого океана страданий"37. Это заключение очень близко уверенности Кропоткина в широком распространении принципов солидарности и взаимопомощи, в которых он видел "лучший задаток возвышенной дальнейшей эволюции"38.
37 Морозов Н. А. На войне. С. 149; Он же. Когда прекратятся войны. (Естественно-научное объяснение войны) // Бюллетень литературы и жизни. 1915. N 13-14. С. 747-748.
38 Кропоткин П. А. Взаимная помощь как фактор эволюции. М., 1918. С. 15-17.
Сторонник "эволюционного социализма", Морозов считал все же, что антисамодержавная революция в России неотвратима и необходима, и горячо приветствовал падение царизма в феврале 1917 г. Он подчеркивал, что, своей политикой во время войны доведя страну до голода, царствующая династия приблизила революционный переворот. Но "революция отгремела", и Россия должна обрести успокоение и уверенность, став демократической республикой и основывая свое развитие "на частновладельческом и капиталистическом фундаменте"39. Такое понимание перспектив послереволюционного будущего было близко либеральной демократии в самом широком смысле - от П. Н. Милюкова до В. Г. Короленко. Но в отличие от кадетов и их лидера Морозов отвергал монархический принцип послереволюционного устройства. Республиканизм, как и приверженность к социализму - идеалу общественной организации, сближали его с левой, радикальной - народнической частью демократической интеллигенции. Однако общественный идеал в понимании Морозова вовсе не был практической программой построения нового общества. Он воспринимался как некая конечная цель, к которой придется идти долгим путем всемерного развития науки и техники, всех производительных сил страны, что возможно только на основе капитализма.
Морозов становится членом "Свободной ассоциации для развития и распространения положительных наук", основанной в марте 1917 г. В организацию, кроме него, входили И. П. Павлов, А. Н. Крылов, А. Е. Ферсман, В. Г. Короленко, М. Горький, другие видные ученые, писатели и общественные деятели. Ассоциация ставила целью продвигать знания и культуру в народ. "Науки... могли бы сыграть великую роль в деле облагораживания инстинктов", - говорил один из инициаторов создания этой организации М. Горький. Народу, по его убеждению, необходимы книжки, рассказавшие бы, "как велика положительная роль промышленности в процессе развития культуры"40. В создании специально для народа предназначенной научной и художественной литературы члены Ассоциации видели одну из "первых задач момента". Николаю Александровичу была близка мысль о благо-
39 Морозов Н.А. Революция и эволюция. С. 3-5, 5-6.
40 Горький М. Несвоевременные мысли. С. 119, 122-123, 293.
434
творном воздействии науки на смягчение нравов, столь актуальная в революционную эпоху. Но развернуть сколько-нибудь широко намеченную работу членам Ассоциации не удалось: мешала неустойчивая обстановка в стране, особые трудности для просветительной деятельности в возбужденных революционными событиями массах. После Октябрьской революции Ассоциация была ликвидирована.
Страна еще упивалась почти бескровной победой Февральской революции, еще только готовилась воспользоваться ее плодами, когда возвратившийся из эмиграции В. И. Ленин бросил в массы призыв к скорейшему переходу от буржуазно-демократической революции к социалистической. По верному замечанию историка, в "Апрельских тезисах" Ленина "было что-то такое, что в корне меняло марксистские представления о революции и наполняло сердца одних надеждой и радостью, а других - предчувствием близкой и, увы, неотвратимой катастрофы"41.
Среди понимавших, что социалистические лозунги в накаленной революционной обстановке, приведут к гражданской войне и катастрофе, был и Николай Александрович Морозов. В этот исторический момент он, бывший народоволец, как бы поменялся местами с лидером большевизма, обличавшим народовольцев в том, что они хотят "выскочить из капитализма", "перескочить" через него. Теперь уже Морозов, в свое время член партии, ставившей целью слить политический переворот с социальным, доказывал считавшим себя марксистами большевикам противоестественность и опасность перехода к социализму в стране, не пережившей капитализма.
Не только меньшевики, но и часть большевиков поначалу не поддержали ленинской идеи "перерастания" демократической революции в социалистическую. Активно выступил против подобного "углубления" революции Г. В. Плеханов, определив ее как "безумную и крайне вредную попытку посеять анархическую смуту на земле"42. Давние идейные противники - Плеханов и Морозов - снова обнаружили сходство своих позиций по капитальной проблеме российской действительности и все же остались идейными противниками. Плеханов опровергал Ленина, опираясь на Маркса, ссылаясь на его учение. Морозов пытался доказать несостоятельность идеи социалистической революции в
41 Тютюкин С. В. Указ. соч. С. 329.
42 Там же. С. 330 и след.
435
крестьянской России в споре с основными положениями марксизма.
Знакомство с марксизмом Морозова, скорее всего, произошло еще в эмиграции. Не без воздействия П. Л. Лаврова и Г. В. Плеханова он попытался привлечь К. Маркса к изданию "Социально-революционной библиотеки". В декабре 1880 г. Николай Александрович в Лондоне посетил К. Маркса, интересуясь, какие сочинения тот рекомендовал бы для "Библиотеки". В числе переданных ему Марксом работ был и "Манифест Коммунистической партии", который Морозов начал переводить. Вряд ли стоит серьезно отнестись к заявлению бывшего народовольца, что в ту пору он был приверженцем марксизма. Утверждение это, повторявшееся в его воспоминаниях о встрече с Марксом, не выдерживает критики при сопоставлении со взглядами и действиями революционера-эмигранта, видевшего в Марксе прежде всего союзника "Народной воли"43.
В тюрьме состоялось знакомство Николая Александровича со взглядами русских учеников Маркса. Зимой 1895/96 г. в переплетную мастерскую Шлиссельбургской крепости, где работали заключенные, кто-то из жандармов передал журнал легальных марксистов "Новое слово", в котором сотрудничал и В. И. Ленин. Легальные марксисты - течение в русской либеральной мысли, принимавшее идею естественноисторического развития общества, отвергая понятие классовой борьбы как вечной закономерности. Самодержавие долгое время относилось к легальному марксизму терпимо, имея в виду его критику народовольчества. "Впечатление от журнала было, можно сказать, глубоко потрясающее, - рассказывает В. Н. Фигнер, - содержание било по самым дорогим идеям и убеждениям. Тотчас среди нас обозначились различные лагери: одни торжествовали, другие чувствовали себя уязвленными"44.
Вряд ли Николай Александрович был в ту пору потрясен критикой народничества: он многое передумал в тюрьме, многое
43 Морозов Н. А. Карл Маркс и "Народная воля" в начале 80-х годов // Каторга и ссылка, 1933. N 3. Воспоминания Морозова о Марксе неоднократно переиздавались в сборниках Политиздата (см., например: Русские современники о К. Марксе и Ф. Энгельсе. М., 1969). Основываясь на этих воспоминаниях, некоторые авторы высказали взгляд на Морозова как на сторонника марксизма. (Внучков Б. С. Узник Шлиссельбурга. Ярославль, 1969. С. 49, 189; Жданов С. М. М. О. Морозов - один из першiх послiдовнiкiв i пропагандiстiв марксизму в Pocii 70-80-рокiв XIX ст. // Проблемi фiлософii, 1969. Вып 13.
44 Фигнер В. Н. Запечатленный труд. С. 185-186.
436
пересмотрел. В его письмах из Шлиссельбурга явные следы отхода от того уравнительного социализма, который был частью народнического мировоззрения. Впрочем, приверженцем принципа общины он никогда не был. Но Морозов уже не разделяет взгляд на равномерное разделение обязанностей в будущем обществе - на необходимое для каждого его члена соединение физического и умственного труда45. П. А. Кропоткин, в программе "чайковцев" обосновавший обязательность такого разделения прежде всего с нравственной точки зрения, как проявления подлинного равенства, и в XX в. продолжал исповедовать эту идею.
Как вспоминает В. Н. Фигнер, Морозов оказался среди тех, кто не чувствовал себя уязвленным, читая марксистских ниспровергателей народничества. По свидетельству М. В. Новорусского, его товарища по прогулкам в Шлиссельбурге, Николай Александрович, вместе с такими узниками крепости, как М. П. Шебалин, И. Д. Лукашевич и сам Михаил Васильевич, уже приветствовал капиталистическое производство не только "как силу, организующую рабочих и составляющую революционные кадры", но и как "созидающую промышленное богатство страны"46.
Выйдя на волю, Н. А. Морозов получил возможность полнее познакомиться с трудами российских марксистов, узнать о критике марксизма в западной социал-демократии. Одна из первых попыток ревизии марксизма русской революционной мыслью принадлежала бывшему народовольцу Н. С. Русанову. В начале 80-х гг. объединяя свои усилия с "Народной волей", он считал себя марксистом, но вскоре от марксизма отошел. Уже будучи членом партии эсеров, объявившей себя преемницей "Народной воли", поставил под сомнение ряд основных положений марксизма47. Н. А. Морозов не только повторил своих русских и западных предшественников в критике марксизма, но и высказал ряд собственных наблюдений и заключений о слабых и уязвимых сторонах учения Маркса.
Его отношение к марксизму четко проявляется в 1917 г., когда, как уже говорилось, В. И. Ленин бросил в массы лозунг социалистической революции. Морозов столь же органично приемлет идею естественноисторического развития общества в учении
45 Морозов Н. А. Письма из Шлиссельбургской крепости. С. 213.
46 Новорусский М. В. В шлиссельбургской крепости // Былое 1906. N 12. С. 220-221.
47 См подробнее: Твардовская В. А., Итенберг Б. С. Русские и Карл Маркс: выбор или судьба? М., 1999. С. 171-181.
437
К. Маркса, сколь горячо отвергает вывод о революционном переходе от капитализма к социализму. Главная мысль его выступлений между апрелем и октябрем 1917 г. в том, что капитализм сам способен разрешать социальные проблемы, встающие перед его классами. С приходом капитализма, по мнению Морозова, потребность в революции, как повивальной бабки истории, отпадает, общество может и должно развиваться только эволюционным путем. "Все мы революционеры неизбежно обратимся в эволюционеров"48. Морозов и доказывает это, опровергая вывод Маркса о неизбежности пролетарской революции.
По Марксу, назревшее противоречие между новыми, социалистическими производительными силами, вырастающими при капитализме, и старыми, капиталистическими производственными отношениями может разрешить только революционное насилие рабочего класса. Николай Александрович отказывается видеть в пролетариате могильщика капитализма: это класс, по-своему заинтересованный в развитии буржуазного строя, поскольку с развитием капиталистического производства связан рост его собственного благополучия.
Пролетариату не угрожает абсолютное обнищание, утверждал российский ученый вслед за К. Каутским и Э. Бернштейном. Но если критика западными социал-демократами данного тезиса марксизма опиралась прежде всего на опыт развития Европы 90-х и 900-х гг., его не подтверждавший, то Морозов обращается за аргументами и к политэкономии. Обнищание масс гибельно для самого капитализма, доказывает он, поскольку сбыт продукции может быть обеспечен лишь растущим спросом, а спрос определяется растущим уровнем жизни49.
Столь же уверенно Морозов опровергает исходное положение марксизма о прибавочной стоимости. В противовес К. Марксу он утверждает, что прибавочная стоимость - неоплаченная часть труда рабочего - далеко не вся экспроприируется у трудящихся капиталистом в свою пользу, а в значительной части идет "на построение общенужных сооружений, облегчающих и улучшающих жизнь не только имущих классов". Болота, превращенные в цветущие луга, телеграф, железные дороги - пароходы и т. д. и есть "откристаллизованная прибавочная стоимость", - доказывает Морозов50.
48 Морозов Н. А. Революция и эволюция. С. 7.
49 Морозов Н. А. Эволюционная социология, земля и труд. Пг., 1917. С. 21-22.
50 Там же. С. 2