Главная » Книги

Белинский Виссарион Григорьевич - Сочинения Александра Пушкина. Статья вторая, Страница 4

Белинский Виссарион Григорьевич - Сочинения Александра Пушкина. Статья вторая


1 2 3 4 5 6 7 8

асы невест в огне волшебном жгла
  
  
   И кости мертвых похищала. И однакож Жуковский так был верен своему романтическому направлению в духе средних веков, что баллады самого странного содержания переведены им уже после 1820 года. К числу таких баллад принадлежит и баллада о старухе-колдунье, ехавшей в ад с дьяволом на чорте. Переведенная им "Ленора" напечатана была в 1831 году. - Как на образец неумеренного и несвоевременного романтизма укажем на балладу "Изолина". Певец Алонзо возвратился из Палестины и начал петь под окнами своей Изолины; но узнав, что она умерла, он сам сию же минуту умирает, а Изолина воскресает от его песни: вот и все! - Еще более характеризует романтизм средних веков баллада "Доника", которой содержание состоит в том, что в прекрасную невесту рыцаря ни с того ни с сего вдруг вселился бес и оставил ее при алтаре, куда пришла она венчаться, но оставил ее вместе с ее жизнию... Вот он, романтизм средних веков, мрачное царство подземных демонских сил, от которых нет защиты самой невинности и добродетели! Греческий романтизм никогда не доходил до таких нелепостей, унижающих человеческое достоинство. - Баллады: "Братоубийца", "Королева Урака и пять мучеников" и "Покаяние" суть не что иное, как католические легенды средних веков. Последняя - лучшая из них и по стихам и по содержанию. "Замок Смальгольм", прекрасная баллада Вальтера Скотта, прекрасными стихами переведенная Жуковским, поэтически характеризует мрачную и исполненную злодейств и преступлений жизнь феодальных времен. По языку это одно из удивительнейших произведений Жуковского.
  В собственно лирических произведениях, переведенных и переделанных Жуковским с немецкого языка, открывается еще более, чем в балладах, сущность и характер его романтизма. Что такое этот романтизм? Это - желание, стремление, порыв, чувство, вздох, стон, жалоба на несвершенные надежды, которым не было имени, грусть по утраченном счастии, которое бог знает в чем состояло; это - мир, чуждый всякой действительности, населенный тенями и призраками, конечно, очаровательными и милыми, но тем не менее неуловимыми; это - унылое, медленно текущее, никогда не оканчивающееся настоящее, которое оплакивает прошедшее и не видит перед собою будущего: наконец, это - любовь, которая питается грустью и которая без грусти не имела бы чем поддержать свое существование. Поищем в стихах Жуковского оправдания нашего _неопределенного и туманного_ определения его поэзии. Подробный разбор каждого стихотворения далеко бы завлек нас, и потому мы выберем одно из самых характеристических, а потом в параллель ему сделаем указания на основную мысль других более или менее замечательных его стихотворений; через это мы укажем на основной мотив всех мелодий его поэзии: ибо все стихотворения Жуковского не что иное, как разные варьяции на один и тот же мотив. Ко всем им идут, как эпиграф, два последние стиха, которыми оканчивается пьеса "Тоска по милом":
  
   Любовь, ты погибла; ты, радость, умчалась:
  
   Одна о минувшем тоска мне осталась.
  "Таинственный посетитель" есть одно из самых характеристических стихотворений Жуковского. Прочтем его.
  
  
   Кто ты, призрак, гость прекрасный?
  
  
  
  К нам откуда прилетал?
  
  
   Безответно и безгласно,
  
  
  
  Для чего от нас пропал?
  
  
   Где ты? Где твое селенье? -
  
  
  
  Что с тобой? Куда исчез?
  
  
   И зачем твое явленье
  
  
  
  В поднебесную с небес?
  
  
   Не _Надежда_ ль ты младая,
  
  
  
  Приходящая порой
  
  
   Из неведомого края
  
  
  
  Под волшебной пеленой?
  
  
   Как она, неумолимо
  
  
  
  Радость милую на час
  
  
   Показал ты, с нею мимо
  
  
  
  Пролетел и бросил нас.
  
  
   Не _Любовь_ ли нам собою
  
  
  
  Тайно ты изобразил?
  
  
   Дни любви, когда одною
  
  
  
  Мир одной прекрасен был? {230}
  
  
   Ах! тогда сквозь покрывало
  
  
  
  Неземным казался он...
  
  
   Снят покров; любви не стало;
  
  
  
  Жизнь пуста и счастье - сон.
  
  
   Не волшебница ли _Дума_
  
  
  
  Здесь в тебе явилась нам?
  
  
   Удаленная от шума
  
  
  
  И мечтательно к устам
  
  
   Приложивши перст, приходит
  
  
  
  К нам, как ты, она порой,
  
  
   И в минувшее уводит
  
  
  
  Нас безмолвно за собой.
  
  
   Иль в тебе сама святая
  
  
  
  Здесь _Поэзия_ была?..
  
  
   К нам, как ты, она из рая
  
  
  
  Два покрова принесла:
  
  
   Для небес лазурно-ясный,
  
  
  
  Чистый, белый для земли:
  
  
   С ней все близкое прекрасно;
  
  
  
  Все знакомо, что вдали.
  
  
   Иль _Предчувствие_ сходило
  
  
  
  К нам во образе твоем
  
  
   И понятно говорило
  
  
  
  О небесном, о святом?
  
  
   Часто в жизни то бывало:
  
  
  
  Кто-то светлый подлетит,
  
  
   И подымет покрывало,
  
  
  
  И в далекое манит.
  Поняли ль вы, кто такой этот "таинственный посетитель"? Сам поэт не знает, кто он, и думает видеть в нем то Надежду, то Любовь, то Думу, то Поэзию, то Предчувствие... Но эта-то неопределенность, эта-то туманность и составляет главную прелесть, равно как и главный недостаток поэзии Жуковского. Попытаемся объяснить ее.
  Есть в человеке чувство бесконечного; оно составляет основу его духа, и стремление к нему есть пружина всякой духовной деятельности. Без стремления к бесконечному нет жизни, нет развития, нет прогресса. Сущность развития состоит в _стремлении_ и _достижении_. Но когда человек чего-нибудь достигает, он не останавливается на этом, не удовлетворяется этим вполне; напротив, торжество достижения бывает в его душе непродолжительно и скоро побеждается новым стремлением. Отсюда чувство внутреннего недовольства, неудовлетворения ничем в жизни; отсюда тайная тоска. Можно сказать, что человек бывает счастливее, пока он борется с препятствиями к достижению, нежели когда он наслаждается победою борьбы, праздником достижения. Иначе и быть не может. Чем глубже натура человека, тем сильнее в нем стремление, и тем менее способен он к удовлетворению.
  
  
   И неестественным стремленьем
  
  
   Весь мир в мою теснился грудь;
  
  
   Картиной, звуком, выраженьем -
  
  
   Во все я жизнь хотел вдохнуть.
  
  
   И в нежном семени сокрытый,
  
  
   Сколь пышным мне казался свет...
  
  
   Но ах, сколь мало в нем развито!
  
  
   И малое - сколь бедный цвет! - говорит Шиллер. {231} Таково свойство бесконечного: дух человека в состоянии охватить его только в моментальном, конечном его проявлении, в условиях временной последовательности: и потому, достигая _чего-нибудь_, он тотчас же видит, что не достигнул _всего_. Тогда он отрицает достигнутое им _нечто_, как не выражающее бесконечного, и думает достигнуть его в другом. В этом состоит сущность жизни, как беспрерывного развития, беспрерывного движения вперед. И когда это _стремление_ осуществляется в сфере практического мира, когда оно есть вечное _делание_, беспрерывное _творчество_, тогда стремление это есть действительная сила человека, тогда для него есть цель, и если достижение не удовлетворяет такого человека, тем не менее оно для него - прогресс, и новое стремление его выше предшествовавшего, новая цель выше достигнутой. Но есть натуры аскетические, чуждые исторического смысла действительности, чуждые практического мира деятельности, живущие в отвлеченной идее: такие натуры стремление к бесконечному принимают за одно с бесконечным и хотят во что бы то ни стало найти свое удовлетворение в одном стремлении. В этом есть своя сторона истины, и такие люди, конечно, несравненно выше людей самых практических и деятельных, незнакомых с стремлением, а удовлетворяющихся самыми простыми и положительными целями житейскими. Но тем не менее они - люди односторонние, ибо пружину действия принимают за само действие и за цель действия: это такая же ошибка, как если б кто, желая узнать, который час, вместо того, чтоб посмотреть на циферблат, открыл внутренность часов и начал смотреть на спиральную цепочку.
  Итак, содержание поэзии Жуковского, ее пафос составляет стремление к бесконечному, принимаемое за само бесконечное, движущую силу - за цель движения. Совершенно чуждая исторической почвы, лишенная всякого практического элемента, эта поэзия вечно стремится, никогда не достигая, вечно спрашивает самое себя, никогда не давая ответа:
  
  
  
  Иль опять от вышины
  
  
  
  Весть знакомая несется?
  
  
  
  Или снова раздается
  
  
  
  Милый голос старины?
  
  
  
  Или там, куда летит
  
  
  
  Птичка, странник поднебесный,
  
  
  
  Все еще сей неизвестный
  
  
  
  Край _желанного_ сокрыт?..
  
  
  
  Кто ж к неведомым брегам
  
  
  
  Путь неведомый укажет?
  
  
  
  Ах! найдется ль, кто мне скажет,
  
  
  
  Очарованное _Там_?
  
  
  
  
  ---
  
  
  
  Озарися, дол туманный;
  
  
  
  Расступися, мрак густой;
  
  
  
  Где найду исход желанный?
  
  
  
  Где воскресну я душой?
  
  
  
  Испещренные цветами,
  
  
  
  Красны холмы вижу там...
  
  
  
  Ах, зачем я не с крылами?
  
  
  
  Полетел бы я к холмам. {232} Вот два отрывка из двух разных стихотворений, не варьяции ли это на мотив "таинственного посетителя"?.. И в доказательство этого можно бы привести по отрывку почти из каждого стихотворения Жуковского...
  Есть в жизни человека время, когда он бывает полон безотчетного стремления, безотчетной тревоги. И если такой человек может потом сделаться способным к стремлению действительному, имеющему цель и результат, он этим будет обязан тому, что у него было время безотчетного стремления. Такая пора безотчетного стремления и бессознательных порывов была и у человечества: в этом-то и состоит сущность романтизма средних веков. Если в романтизме современной Европы нет мрака и много света, так это потому, что Европа пережила романтизм средних веков. И если мы в поэзии Пушкина найдем больше глубокого, разумного и определенного содержания, больше зрелости и мужественности мысли, чем в поэзии Жуковского, - это потому, что Пушкин имел своим предшественником Жуковского. Жуковский своей поэзиею пополнил в русской жизни недостаток исторических средних веков, и благодаря ему для русского общества стала не только доступна, но и родственна и романтическая поэзия средних веков и романтическая поэзия начала XIX века. А это с его стороны великий подвиг, которому награда - не простое упоминовение в истории отечественной литературы, но вечно славное имя из рода в род...
  Всякий предмет имеет две стороны, и находить в нем не одно хорошее - совсем не значит осуждать его. Романтизм средних веков, разумеется, не годится для нашего времени; теперь он не истина, а ложь; но в свое время он был истиною. Был и в истории русской литературы и русского общества момент, когда для них романтизм средних веков был необходимым элементом жизни, живым семенем, которым должна была оплодотвориться почва русской поэзии. Велик подвиг того, кто удовлетворил этой потребности; но тем не менее мы не должны оставаться при одном безотчетном удивлении к этому подвигу, - должны сознать его в настоящем его значении, увидеть все его стороны. Мало того, чтоб сказать, что Жуковский ввел романтизм в русскую поэзию: надо показать этот романтизм в его настоящем виде.
  Любовь играет главную роль в поэзии Жуковского. Какой же характер этой любви? в чем ее сущность? - Сколько мы понимаем, это не любовь, а скорее потребность, жажда любви, стремление к любви, и потому любовь в поэзии Жуковского - какое-то неопределенное чувство. Это -
  
  
  Уныния прелесть, волненье надежды,
  
  
  И радость и трепет при встрече очей,
  
  
  Ласкающий голос - души восхищенье,
  
  
  Могущество тихих, таинственных слов,
  
  
  Присутствия радость, томленье разлуки. {233} Скажут: все это несомненные приметы, _общие_ признаки любви. Согласны; но потому-то и видим мы в этом неопределенность, что это слишком _общие_ приметы. Любовь - общечеловеческое чувство; но в каждом человеке оно принимает свой оригинальный оттенок, свою индивидуальную особ-ность, - Б произведениях поэта тем более. Мы слышим в поэзии Жуковского стоны растерзанного сердца, видим слезы по несбывшимся сладостным надеждам, - и сочувствуем этому горю без утешения, этой скорби без выхода, этому страданию без исцеления; но не видим живого образа, не слышим живого голоса, столь дорогого сердцу поэта; для нас это - видение, призрак... В следующих стихах мы встречаем идеал и предмета любви и самой любви, - идеал, созданный нашим поэтом:
  
  
  
  В тот час, как тишиною
  
  
  
  Земля облечена,
  
  
  
  В молчании вселенной
  
  
  
  Одна обвороженной
  
  
  
  Душе она слышна;
  
  
  
  К устам твоим она
  
  
  
  Касается дыханьем;
  
  
  
  Ты слышишь с содроганьем
  
  
  
  Знакомый звук речей,
  
  
  
  Задумчивых очей
  
  
  
  Встречаешь взор приятный,
  
  
  
  И запах ароматный
  
  
  
  Пленительных кудрей
  
  
  
  Во грудь твою лиется,
  
  
  
  И мыслишь: ангел вьется
  
  
  
  Незримый над тобой.
  
  
  
  При ней - задумчив, сладкой
  
  
  
  Исполненный тоской,
  
  
  
  Ты робок, лишь украдкой
  
  
  
  Стремишь к ней томный взор:
  
  
  
  В нем сердце вылетает;
  
  
  
  Не смел твой разговор;
  
  
  
  Твой ум не обретает
  
  
  
  Ни мыслей, ни речей;
  
  
  
  Задумчивость, молчанье
  
  
  
  И страстное мечтанье -
  
  
  
  Язык души твоей;
  
  
  
  Забыты все желанья... {234} Все это очень верно, но только до известной степени. Есть пора в жизни человека, когда только в этом заключены самые страстные желания его сердца, самые пламенные сны его фантазии; но эта пора скоро проходит, и сердце человека загорается новыми желаниями. Юноша не может любить, как любит отрок на переходе в юношество: его мечты действительнее, и _стыдливое молчание_, и _несмелый разговор_ недолго в состоянии удовлетворять его. Кроме того, сама любовь, как все живое, растет, движется, желания влекут и стремят за собою другие желания, и это продолжается до тех пор, пока любовь не примет определенного характера и любящиеся не придут в определенные отношения друг к другу. Вообразим себе чету любящихся, которые всю жизнь свою только и делают, что стыдливо потупляют свои взоры, как скоро встретятся, и ведут друг с другом несмелый разговор: ведь это была бы довольно странная картина, хотя и обаятельная в своем начале... Жуковский в этом отношении уже слишком романтик в смысле средних веков: ему довольно только носить чувство в своем сердце, и он бережет и лелеет его таким, каким зашло оно в его сердце; он испугался бы его изменяемости и увидел бы в ней непостоянство... Мы уже раз заметили в "Отечественных записках", что есть натуры, которых вся жизнь - выражение какого-нибудь возраста человеческого, и что Крылов в своих баснях - вечно юный младенец, а Жуковский в своих романтических произведениях - никогда не стареющийся юноша... {235}
  Мы сделали бы большой недосмотр, если б, говоря о поэзии Жуковского, не обратили внимания на _скорбь_ и _страдание_, как на один из главнейших элементов всякой романтической поэзии, и поэзии Жуковского в особенности. Посмотрите, какие мечты и образы вечно занимают ее! Там _дева в черной власянице_ молится на кладбище перед образом богоматери и неприметно отходит в другой мир; тут... но мы лучше выпишем вполне одну из самых характеристических пьес в этом роде:
  
  
  
  Дорогой шла девица;
  
  
  
   С ней друг ее младой:
  
  
  
  Болезненны их лица,
  
  
  
   Наполнен взор тоской.
  
  
  
  Друг друга лобызают
  
  
  
   И в очи и в уста -
  
  
  
  И снова расцветают
  
  
  
   В них жизнь и красота.
  
  
  
  Минутное веселье!
  
  
  
   Двух колоколов звон:
  
  
  
  Она проснулась в келье;
  
  
  
   В тюрьме проснулся он. {236}
  Такое направление поэзии Жуковского очень естественно и понятно: так как она чужда всякого исторического созерцания, всякого чувства прогресса, всякого идеала высокой будущности человечества, - то мир подлунный для нее есть мир скорбей без исцеления, борьбы без надежды и страдания без выхода. Поэтому в поэзии Жуковского вопли сердечных мук являются не раздирающими душу диссонансами, но тихою сердечною музыкою, и его поэзия любит и голубит свое страдание, как свою жизнь и свое вдохновение. Жуковского можно назвать певцом _сердечных утрат_ - и кто не знает его превосходной элегии на "Кончину королевы Виртембергской" - этого высокого католического реквиема, этого скорбного гимна _житейского страдания и таинства утрат_?.. Это в высшей степени _романтическое_ произведение в духе средних веков. Оно всегда прекрасно; но если вы хотите насладиться им вполне и глубоко - прочтите его, когда сердце ваше постигнет скорбная утрата... О, тогда в Жуковском найдете вы себе друга, который разделит с вами ваше страдание и даст ему язык и слово...
  Все сочинения Жуковского можно разделить на три разряда: к первому относятся мелкие романтические пьесы и оригинальные, которых немного, и не столько переведенные, сколько усвоенные его музою; потом собственно переводы; и, наконец, оригинальные произведения, которые не могут быть названы романтическими.
  К последним принадлежат _послания_ и разные патриотические пьесы, написанные на известные случаи. Это самая слабая сторона поэзии Жуковского; в ней он неверен своему призванию и потому холоден, исполнен риторики. Прочтите его "Песнь барда над гробом славян-победителей", "На смерть графа Каменского", "Певца во стане русских воинов", "Певца в Кремле" и проч. - и вы не узнаете Жуковского. Несмотря на звучный и крепкий стих, вы почувствуете себя утомленными и скучающими, читая эти пьесы; вы удивитесь, как мало в них жизни, чувства, движения, свободы. Причина этому, разумеется, не отсутствие в сердце поэта святой любви к родине. Но кто же мог бы отрицать это чувство, например, в Крылове? А между тем Крылов не написал ни одной оды, ни одного патриотического стихотворения в лирическом роде. Он получил от природы талант для басни; в таком случае он хорошо сделал, что не писал од и трагедий. {237} Жуковский по натуре своей - романтик, и ничто так не вне его таланта и призвания, как стихотворения общественные, на исторической почве основанные. "Певцу во стане русских воинов" Жуковский обязан своею славою: только через эту пьесу узнала вся Россия своего великого поэта; и это произведение было весьма полезно в свое время. Но что же доказывает это? - Только, что тогда понимали поэзию иначе, нежели как понимают ее теперь (а понимали ее тогда, как риторику в стихах). В "Певце во стане русских воинов" нет даже чувства современной действительности: в этой пьесе вы не услышите ни одного выстрела из пушки или из ружья, в ней нет и признаков порохового дыма - в ней летают и свистят не пули, а стрелы, генералы являются воинами не в киверах или фуражках, а в шлемах, не в мундирах и шинелях, а в бронях, не со шпагами в руках, а с мечами и копьями; к довершению этой пародии на древность, все они - с щитами... Все это признак риторики; ибо поэзия проста: она не чуждается обыкновенных предметов действительности, не боится сделаться от них прозою, но поэтизирует самые прозаические вещи. И неужели жерла пушек, изрыгающие огонь и смерть тысячам, неужели дула ружей, посылающие издалека верную смерть, неужели трехгранный штык, стальною стеною низлагающий сомкнутые ряды, - неужели все это имеет в себе менее поэзии, чем кольчуги, щиты, стрелы и копья древности?.. Напротив, последние - детские игрушки в сравнении с первыми, бледная проза в сравнении со страшною и грандиозною поэзиею. И потом, к чему эти _славяне_ и эти _барды славянские_? С Наполеоном дрались совсем не славяне, а русские! Скажут: но разве русские - не славянского племени народ? - Положим, что и так; но разве все народы Западной Европы не тевтонского племени: а кто же скажет, что русские дрались под Бородиным с тевтонами на том основании, что Галлия некогда была завоевана франками, а франки были народ тевтонского племени? И потом, какие _барды_ были у славян? Да, сверх того, бард _Жуковского_ очень похож на скандинавского скальда. Вообще, ничего не чужда до такой степени поэзия Жуковского, как русских национальных элементов. Может быть, это недостаток, но в то же время и достоинство: если б национальность составляла основную стихию поэзии Жуковского, - он не мог бы быть романтиком, и русская поэзия не была бы оплодотворена романтическими элементами. Поэтому все усилия Жуковского быть народным поэтом возбуждают грустное чувство, как зрелище великого таланта, который, вопреки своему призванию, стремится итти пэ чуждому ему пути.
  Лучшие места в некоторых патриотических пьесах Жуковского- те, в которых он является верным своему романтическому элементу. Таковы, например, в "Певце во стане русских воинов":
  
  
   И где же твой, о витязь, прах?
  
  
  
  Какою взят могилой?..
  
  
   Пойдет прекрасная в слезах
  
  
  
  Искать, где пепел милый...
  
  
   Там чище ранняя роса.
  
  
  
  Там зелень ароматней,
  
  
   И сладостней цветов краса,
  
  
  
  И светлый день приятней,
  
  
   И тихий дух твой прилетит
  
  
  
  Из таинственной сени;
  
  
   И трепет сердца возвестит
  
  
  
  Ей близость дружней тени. Или:
  
  
   Любви сей полный кубок в дар!
  
  
  
  Среди борьбы кровавой.
  
  
   Друзья, святой питайте жар:
  
  
  
  Любовь одно со славой.
  
  
   Кому здесь жребий уделен
  
  
  
  Знать тайну страсти милой,
  
  
   Кто сердцем сердцу обручен:
  
  
  
  Тот смело, с бодрой силой
  
  
   На все великое летит;
  
  
  
  Нет страха, нет преграды;
  
  
   Чего, чего не совершит
  
  
  
  Для сладостной награды?
  
  
   Ах! мысль о той, кто все для нас,
  
  
  
  Нам спутник неизменный;
  
  
   Везде знакомый слышим глас;
  
  
  
  Зрим образ незабвенный;
  
  
   _Она_ на бранных знаменах,
  
  
  
  _Она_ в пылу сраженья;
  
  
   И в шуме стана, и в мечтах
  
  
  
  Веселых сновиденья.
  
  
   Отведай, враг, исторгнуть щит,
  
  
  
  Рукою данный милой;
  
  
   Святой обет на нем горит:
  
  
  
  _Твоя и за могилой_!
  
  
   О, сладость тайныя мечты!
  
  
  
  Там, там за синей далью.
  
  
   Твой ангел, дева красоты,
  
  
  
  Одна с своей печалью,
  
  
   Грустит, о друге слезы льет;
  
  
  
  Душа ее в молитве,
  
  
   Боится вести, вести ждет:
  
  
  
  "Увы! не пал ли в битве?"
  
  
   И мыслит: "Скоро ль, дружний _глас_,
  
  
  
  Твои мне слышать звуки?
  
  
   Лети, лети, свиданья час,
  
  
  
  Сменить тоску разлуки".
  
  
   Друзья! блаженнейшая часть -
  
  
  
  Любезным быть спасеньем.
  
  
   Когда, ж предел наш в битве пасть -
  
  
  
  Погибнем с наслажденьем;
  
  
   Святое имя призовем
  
  
  
  В минуты смертной муки;
  
  
   Кем мы дышали в мире сем,
  
  
  
  С той нет и там разлуки:
  
  
   Туда душа перенесет
  
  
  
  Любовь и образ милой...
  
  
   О други, смерть не все возьмет;
  
  
  
  Есть ж

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (23.11.2012)
Просмотров: 420 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа