Дружинин Александр Васильевич - Вступление к переводу "Короля Лира"

  

  

   Собран³е сочинен³й А. В. Дружинина. Том трет³й.

   С-Пб, Въ типограф³и Императорской Академии Наукъ, 1865

   OCR Бычков М. Н.

  

   Представляя на судъ читателя переводъ знаменитой драмы Шекспира, нужнымъ считаемъ сказать нѣсколько словъ объ основан³яхъ, на которыхъ былъ задуманъ и выполненъ трудъ, нынѣ появляющ³йся въ печати.

   Много лѣтъ тому назадъ, одинъ изъ лучшихъ нашихъ критиковъ, руководясь замѣтками, высказанными ранѣе его разными иностранными цѣнителями искусства, раздѣлилъ всѣ переводы замѣчательныхъ поэтическихъ произведен³й на два отдѣла. Къ первому должны были относиться переводы буквальные, точные, подстрочно близк³е къ подлиннику, ко второму же - тѣ труды, въ которыхъ переводчикъ, по необходимости жертвуя буквально полнотою и вѣрностью, болѣе всего старается возсоздать на своемъ родномъ языкѣ ту поэз³ю, которая поразила его въ переводимомъ творен³и. Слить оба услов³я въ одномъ трудѣ, въ одно время передать и поэз³ю и букву подлинника, есть трудъ едва ли доступный силамъ человѣческимъ. Всяк³й народъ выражается по своему, всяк³й языкъ имѣетъ свои собственные поэтическ³е ид³отизмы, и разность въ духѣ каждаго языка дѣлаетъ сл³ян³е поэз³и съ безукоризненной точностью перевода дѣломъ рѣшительно невозможнымъ. Жуковск³й, самый даровитый и точный изъ всѣхъ русскихъ переводчиковъ, понималъ вышеприведенную истину до тонкости, Въ своихъ превосходныхъ трудахъ онъ никогда не держался буквы Мура, Шиллера, Бюргера: на многихъ страницахъ онъ давалъ полную волю своему таланту и, такъ сказать, вступилъ въ бой съ переводимыми поэтами, бой - весьма часто оканчивавш³йся рѣшительною побѣдою переводчика. Поэтому переводы Жуковскаго намъ кажутся образцами поэтическихъ переводовъ,- образцами не по одной прелести исполнен³я, но и по крайней добросовѣстности отдѣлки. Жуковск³й никогда не отступалъ отъ буквы подлинника безъ крайней необходимости, никогда не жертвовалъ ею безъ основан³я, но за то никогда не подчинялъ роднаго своего языка формамъ и оборотамъ ему чуждымъ. Его манера должна служить вѣчнымъ предметомъ изучен³я для всѣхъ переводчиковъ, каковы бы они ни были, какъ бы далеко ихъ талантъ ни разнился съ талантомъ ихъ непобѣдимаго учителя. Обдумывая нашъ переводъ "Короля Лира", мы смѣло держались методы роднаго поэта нашего. Само собой разумѣется, ни велич³е оригинала, ни сознан³е нашей собственной слабости не позволяли намъ, подобно Жуковскому, помышлять о какой бы то ни было борьбѣ съ Шекспиромъ; но мы, по возможности, удаляли себя и отъ литературнаго идолопоклонства, во многомъ вреднаго переводчикамъ. Задумавъ смѣлое дѣло, мы рѣшились выполнить его со всевозможной смѣлостью. Рѣшась на поэтическ³й переводъ "Короля Лира", мы оставили всякое преувеличенное благоговѣн³е въ буквѣ оригинала. Метафоры и обороты, несовмѣстные съ духомъ русскаго языка, мы смягчали или исключали вовсе. Къ счаст³ю, подобныхъ оборотовъ и метафоръ отыскалось немного. Передавая вдохновенныя слова вдохновеннѣйшаго изъ поэтовъ вселенной, мы старались, чтобъ слова эти сдѣлались доступны всѣмъ русскимъ читателямъ безъ различ³я пола, возраста и развит³я. Твердо вѣря, что поэз³я Шекспира, не смотря на честный трудъ множества переводчиковъ, до сихъ поръ еще не понята у насъ какъ слѣдуетъ, мы прилагали всѣ наши силы къ разъяснен³ю и упрощен³ю этой поэз³и. Мы стремились къ тому, чтобы переводъ нашъ не утомилъ самого неразвитаго читателя, не поразилъ ни одного человѣка воспитаннаго на простой русской рѣчи. Безъ страха употребляя самыя простыя русск³я слова, самые вседневные обороты языка нашего, мы задумывались надъ каждой запутанной фразой, надъ каждой метафорической подробностью, хотя бы эта фраза и эта подробность составляли неотъемлемую красоту подлинника. Поступая такимъ образомъ, мы, можетъ быть, ошибались; но мы примѣняли на дѣлѣ мысли, давно уже перешедш³я въ наше убѣжден³е. Часть этихъ мыслей была уже нами одинъ разъ высказана; но мы считаемъ нужнымъ повторить ихъ во всей подробности. Передавая поэтическ³й языкъ Шекспира на языкъ современной русской поэз³и, нельзя не имѣть въ виду великой противоположности между обоими языками. Стихъ, отъ котораго сердце современнаго англичанина волнуется поэтическимъ восторгомъ, можетъ произвести недоумѣн³е и даже смѣхъ въ русскомъ человѣкѣ нашего времени. Причины тому весьма понятны: онѣ заключаются въ разности народныхъ предан³й, народнаго развит³я, народнаго слова и народной поэз³и. Шекспиръ писалъ въ то время, когда англ³йск³й языкъ, еще не достигнувъ всей своей красоты и энерг³и, былъ обезображенъ преднамѣренной напыщенностью и картинной метафоричностью слога. Искусственное разцвѣчен³е языка было въ ходу между образованнѣйшими классами елисаветинской Англ³и. Оно было заимствовано отъ итальянцевъ и называлось эвфуизмомъ. Шекспиръ не имѣлъ ни охоты, ни возможности враждовать съ эвфуистической манерой рѣчи, дававшей так³я ярк³я краски его исполинской фантаз³и. Мног³е археологи увѣряютъ насъ, что древн³е греческ³е скульпторы красили свои мраморныя статуи не смотря на этотъ обычай, едва ли непримѣнимый въ наше время, нѣтъ сомнѣн³я, что крашеныя статуи великихъ древнихъ ваятелей неизмѣримо прекраснѣе нашихъ современныхъ статуй. Шекспиръ дѣйствовалъ подобно древнимъ ваятелямъ, о которыхъ сейчасъ говорилось; но это еще не все. Гигантъ между поэтами, онъ изъ недостатковъ рѣчи умѣлъ создать прелесть и велич³е. Изъ временной, преходящей моды онъ сотворилъ вѣчную красоту и передалъ ее послѣдующимъ поколѣн³ямъ. Онъ, такъ сказать, узаконилъ незаконное и провелъ по всей литературѣ своей родины ту метафорическую струю, которую мы и теперь подмѣчаемъ въ Байронѣ, Мурѣ, Вордсвортѣ, Тенннсонѣ, Шелли, Китсѣ,- однимъ словомъ, во всѣхъ первыхъ поэтахъ Великобритан³и. То, что прежде было въ языкѣ прихотливою случайностью, само возвелось въ правило, перешло въ плоть и кровь народа, слилось со всей его поэз³ею, со всѣми его поэтическими предан³ями. Старый эвфуизмъ, временъ елисаветинскихъ, перешедш³й чрезъ горнило шекспирова ген³я, живетъ въ словесности шекспировой родины, живетъ въ ней и будетъ жить полною, законною жизн³ю до тѣхъ поръ, пока англ³йск³й языкъ раздается по всѣмъ частямъ земнаго шара.

   Подобно тому, какъ мѣтк³е обороты чисто-народной рѣчи безвредно переходятъ отъ поколѣн³я къ поколѣн³ю, изъ столѣт³я въ столѣт³е, всѣ велик³е стихи Шекспира прошли, одинъ за другимъ, всѣ поколѣн³я англичанъ, отъ временъ Елисаветы до нашего времени. Самаго развитаго англичанина не поразитъ ни "пуховой сонъ" въ "Макбетѣ", ни слѣпой Глостеръ "съ кровавыми кольцами безъ драгоцѣнныхъ камней", ни "море, стремящееся затопить небесныя пространства", ни друг³я выражен³я, еще болѣе странныя для русскаго. Эти фразы, эти метафоры составляютъ часть жизни и часть предан³й для англичанина. Онѣ неразлучны съ именемъ пѣвца, котораго Карлейль называетъ вѣковѣчнымъ властителемъ англосаксонскаго племени. Эти неестественныя метафоры англичанинъ слышалъ ребенкомъ, въ часы семейнаго чтен³я, изъ устъ своего отца; книга, въ которой онѣ были напечатаны, стояла въ отцовскомъ кабинетѣ на одной полкѣ съ библ³ей. Ихъ онъ въ первый разъ прочелъ самъ въ первой книгѣ, которую ему прочитать позволили. Ихъ онъ услыхалъ въ школѣ, отъ профессоровъ и товарищей; ихъ онъ опять услышалъ въ театрѣ, посреди общаго благоговѣйнаго молчан³я тысячи зрителей. Ихъ онъ повторялъ на годовщинѣ Шекспира, ихъ онъ говорилъ про себя со слезами на глазахъ, вступая въ маленьк³й домикъ города Стратфорда,- домикъ, прославленный человѣкомъ въ немъ родившимся. Смѣяться надъ этимъ уважен³емъ такъ же безумно, какъ, напримѣръ, смѣяться надъ цвѣтистой манерой въ языкѣ восточныхъ народовъ. Но копировать и заимствовать это уважен³е, навязывать его вкусу русскихъ читателей, наперекоръ услов³ямъ собственнаго языка нашего, было бы такъ же странно, какъ, напримѣръ, вводить въ свой слогъ кудрявые обороты восточныхъ поэтовъ и мыслителей.

   Обсудивъ мысли, нами сейчасъ высказанныя, читатель легко пойметъ основан³я, руководивш³я насъ при трудѣ, нами предпринятомъ. Мы имѣли въ виду дать русской публикѣ поэтическ³й переводъ "Короля Лира". Поставивъ себя въ независимое положен³е относительно буквы шекспирова текста, мы, однако же, не дали себѣ воли распоряжаться съ нею по одной прихоти нашей. Твердо рѣшась не искажать шекспирова слова ни для звучности стиха, ни для щегольства языкомъ, ни для картинности слога нашего, мы тѣмъ съ большей смѣлостью поступали тамъ, гдѣ буква подлинника никакъ не могла сойтись съ буквой русскаго перевода. Тамъ, гдѣ отъ рабской подстрочной вѣрности могла страдать поэтическая сторона нашего дѣла, мы забывали личныя наши симпат³и, давно укоренивш³яся въ насъ, вслѣдств³е нашего долгаго знакомства съ великобританскою словесностью. Не въ одномъ мѣстѣ нашего труда мы подчинили собственную нашу симпат³ю къ шекспировой поэз³и - духу и потребностямъ простаго русскаго читателя. Ни разу не упускали мы изъ вида, что трудимся не для однихъ знатоковъ дѣла, не для однихъ дилеттантовъ, изучившихъ Шекспира въ совершенствѣ. Мы знали, что образованный классъ русскихъ читателей изобилуетъ людьми, жаждущими узнать Шекспира, заглянуть въ сокровищницу мудрости и ген³я, которая заключается въ творен³яхъ Шекспира. Такихъ людей, воспр³имчивыхъ и умныхъ, но еще не подготовленныхъ къ прямому и непосредственному сближен³ю съ музой Шекспира, не удовлетворяютъ подстрочные переводы, тѣ переводы, надъ которыми надо сильно трудиться и много задумываться. Не всяк³й человѣкъ имѣетъ время и возможность на медленное чтен³е такихъ переводомъ, повѣряя свои ощущен³я каждую минуту, часто становясь въ противоположность своимъ понят³ямъ о поэз³и и, по мѣрѣ силъ своихъ, глядя на Шекспира глазами его современниковъ и его соотечественниковъ. Мы желали, чтобъ этотъ трудъ былъ облегченъ, по возможности. Мы имѣли намѣрен³е стать посредниками между великимъ большинствомъ нашей публики и духомъ шекспировой поэз³и. Можетъ быть, претенз³я наша слишкомъ значительна; но насъ ободряетъ то соображен³е, что мы взялись за дѣло не безъ большихъ приготовлен³й, не безъ долгаго и страстнаго занят³я своимъ предметомъ.

   Мы сами не съ перваго раза поняли Шекспира во всемъ его поражающемъ велич³и; мы сами долго и часто задумывались надъ его текстомъ; мы сами не разъ запутывались въ нѣмецкихъ комментар³яхъ и уныло оставляли изучен³е дивнаго поэта, говоря сами себѣ: "мы еще слишкомъ молоды, намъ еще рано понимать Шекспира!" Еслибъ въ этомъ пер³одѣ раздумья и безсил³я нашелся человѣкъ, сердцемъ обожающ³й тотъ предметъ, который намъ не давался, еслибъ онъ рядомъ легкихъ и поэтическихъ уроковъ разъяснилъ намъ наши сомнѣн³я и медленно, легко, осмотрительно ввелъ насъ во храмъ, у порога котораго мы стояли въ бездѣйств³и, сколько трудовъ было бы у насъ сохранено, сколькимъ усил³ямъ мы бы не подвергнулись! Но во всемъ есть своя полезная сторона. Наше долгое непониман³е Шекспира, наше раздумье передъ его поэз³ей принесли свою пользу. На себѣ мы испытали всѣ трудности, неразлучныя съ изучен³емъ шекспировыхъ творен³й для русскаго читателя; а испытавъ ихъ, можемъ здраво судить какъ о значен³и этихъ трудностей, такъ и о лучшей методѣ для борьбы съ ними.

   "Мы всѣ учились понемногу", сказалъ о насъ Пушкинъ. Рѣдк³е изъ насъ въ учѳническ³е свои годы прошли ту спасительную эпоху строгаго, желѣзнаго, классическаго воспитан³я, которая сообщаетъ устойчивость мыслямъ человѣка и пр³учаетъ его къ упорству въ каждомъ трудѣ, большомъ или маломъ. Рѣдк³е изъ русскихъ людей, молодыхъ и старыхъ, умѣютъ читать усердно и строго, учиться до конца своей жизни и къ м³ровымъ поэтамъ обращаться какъ къ учителямъ, въ полномъ, благоговѣйномъ настроен³и всего своего вниман³я. Это не вѣтренность, а необходимый плодъ развит³я нашего, результатъ нашей молодости и нашего недавняго, хотя быстро двигающагося просвѣщен³я. Потому-то на указанную особенность русскаго читателя не дозволяется глядѣть съ величавымъ неодобрен³емъ педанта. Напротивъ того, на нее надо разсчитывать, съ ней надо соображаться всякому писателю, желающему добра своей публикѣ. Разсѣянность читателя не помѣшала ему оцѣнить Пушкина, Карамзина, Гоголя; она не помѣшаетъ ему усвоить себѣ ген³й Шекспира въ его глубочайшихъ проявлен³яхъ. Надо только стараться, чтобъ уроки были не тяжелы и, по возможности, увлекательны. Современный германецъ совершенно доволенъ подстрочнымъ переводомъ Шекспира; молодой русск³й человѣкъ едва ли можетъ имъ удовольствоваться.

   Въ простотѣ русской рѣчи (и вседневной и поэтической русской рѣчи),- въ той простотѣ, которая навсегда укоренилась въ литературѣ нашей, таится еще одна причина, по которой изучен³е Шекспира для насъ трудно. По нац³ональному развит³ю своему, по своей врожденной зоркости и насмѣшливости, можетъ быть, по отсутств³ю южной пылкости въ характерѣ, всяк³й русск³й человѣкъ есть врагъ фразы, метафоры, напыщенности и цвѣтистаго слова. Литературная реакц³я, навѣки убившая въ нашей поэз³и псевдоклассицизмъ и реторику, именно оттого побѣдила, что за нее стояли всѣ мыслящ³е русск³е люди. Высокопарность и даже напряженность рѣчи у насъ всегда были недостатками временными, прививными, повсюду возбуждавшими смѣхъ и сопротивлен³е. Первые русск³е писатели были сатириками и представителями простоты слога. Ни одинъ видъ литературной высокопарности не проходилъ безъ парод³й и скрытыхъ насмѣшекъ. Сумароковъ, едва сдѣлавшись отцомъ русскаго театра, увидѣлъ всѣ свои трагед³и передѣланными для посмѣян³я публики. Участь Сумарокова была участью всѣхъ писателей реторической школы. Въ наше время всякая цвѣтистость, кудреватость и метафоричность слога есть смертный приговоръ для писателя.

   Нельзя сказать, чтобъ подобное воззрѣн³е было единственнымъ правдивымъ и здравымъ воззрѣн³емъ въ цѣломъ свѣтѣ; но оно наше, оно выходитъ изъ нашего характера, въ немъ плоть и кровь русской поэз³и. Оттого мы не можемъ сѣтовать на русскаго человѣка, еслибъ онъ, по своей антипат³и ко всему, что отклоняется отъ простоты общепонятнаго языка, иногда заходилъ слишкомъ далеко. Мы знаемъ очень хорошо, что всякая поэтическая рѣчь имѣетъ свои законныя особенности. Мы вполнѣ понимаемъ различ³е между смѣлой, разительной метафорой и безплодной напыщенностью слога. Мы знаемъ, что весьма часто нѣкоторая напряженность слога ведетъ къ его сжатости, картинности и энерг³и. И несмотря на то, мы не рѣшаемся гнаться за буквою поэтическаго языка временъ Елисаветы и ²акова. При всѣхъ усил³яхъ нашихъ, мы сами не помиримся никогда съ языкомъ и манерой Форда, Марстона, Марлова, Вебстера. Шекспиръ неизмѣримо выше этихъ драматурговъ; но у Шекспира есть фразы, обороты, сравнен³я, способные возмутить современнаго русскаго человѣка. Со сказанной стороной шекспирова ген³я намъ предстоитъ быть въ постоянномъ антогонизмѣ. А между тѣмъ, нашъ переводъ долженъ быть какъ нельзя вѣрнѣе и ближе къ подлиннику. Вотъ противорѣч³е, котораго мы никогда не упускали изъ вида во все время труда нашего, помня какъ нельзя лучше, что для читателя, особенно молодаго и воспр³имчиваго читателя, одно натянутое выражен³е, одна фраза, отзывающаяся высокопарностью, одна метафора, противная духу языка русскаго, будетъ темнымъ пятномъ, порчею всего дѣла и, наконецъ, поводомъ къ насмѣшкѣ, вещи столь разрушительной въ настоящемъ случаѣ. Итакъ, послѣ всего, что мы сейчасъ высказали, публикѣ сдѣлаются понятны воззрѣн³я, руководивш³я насъ во время труда нашего. Задача наша состояла изъ трехъ отдѣльныхъ задачъ, или, говоря опредѣлительнѣе, наше отношен³е къ "Королю Л³ру", какъ предмету для поэтическаго перевода, выказывалось троякимъ образомъ. Во-первыхъ, мы должны были помочь читателю уразумѣть и оцѣнить все великое произведен³е нами избранное, въ его общей драматической сложности. Во вторыхъ, мы должны были рѣшиться: какимъ образомъ поступать съ тѣми частностями драмы, которыя или безъ нужды замедляли ея течен³е, или, по своей рѣзкости, не годились для читателя нашихъ понят³й? И въ третьихъ, наконецъ, намъ предстояла самая важная трудность, а именно; установлен³е отношен³й нашихъ къ языку оригинала въ тѣхъ отрывкахъ и оборотахъ, которые, по чрезмѣрной своей цвѣтистости или метафоричности, не ладили съ духомъ языка русскаго.

   Вся вторая половина вступительнаго этюда нашего занята выполнен³емъ первой задачи. Избѣгая общихъ хвалебныхъ фразъ и туманныхъ выводовъ о значен³и "Короля Лира", какъ одного изъ высочайшихь творен³й, когда либо являвшихся на языкѣ человѣка, мы выбрали методу, какъ намъ кажется, и простую и заманчивую. Не мудрствуя лукаво, мы рѣшились подготовить читателя къ занят³ю ему предстоящему, и провести передъ его поэтическимъ окомъ весь рядъ отдѣльныхъ личностей, составляющихъ, такъ сказать, всю человѣческую сущность шекспирова творен³я. Мы анализировали, какъ умѣли, художественные образы всѣхъ лицъ драмы, начиная Лиромъ и кончая герцогомъ Корнвалльскимъ, постоянно стараясь, въ продолжен³е нашихъ очерковъ, передавать разныя положен³я пьесы со взглядомъ на ихъ происхожден³е, цѣль и поэтическ³я совершенства. За эрудиц³ей характеристикъ мы не гнались: въ наше время подобная эрудиц³я дается дешево и дивитъ собою только людей очень неразвитыхъ. Если читатель получитъ безпредѣльное обожан³е къ шекспирову "Королю Лиру", онъ съумѣетъ отыскать то, что было писано объ этой пьесѣ въ археологическомъ, историко-литературномъ и философскомъ отношен³яхъ. Мы стремились только къ тому, чтобъ онъ полюбилъ творен³е Шекспира, и потому старались въ нашихъ характеристикахъ перелить хоть часть той безпредѣльной и восторженной любви, какой мы исполнены къ героямъ великаго творен³я, надъ которымъ мы трудились столько времени.

   Въ отношен³и второй задачи, то есть поведен³я нашего въ виду слишкомъ длинныхъ, рѣзкихъ или непристойныхъ частностей драмы, трудъ нашъ не былъ большимъ трудомъ. Выполнять его было можно на основан³и примѣра, поданнаго иностранными и русскими переводчиками. Изъ послѣднихъ мы долгомъ считаемъ назвать г. Якимова, котораго честный и полезный трудъ (переводъ "Короля Лира", С.-Петербургъ, 1833 года) былъ для насъ лучшимъ руководствомъ и пособ³емъ. Въ подробностяхъ, затѣмъ остававшихся сомнительными, стоило только справляться со здравымъ смысломъ и литературнымъ тактомъ, безъ которыхъ невозможенъ никакой переводъ Шекспира, ни подстрочный, ни поэтическ³й. Здравый смыслъ говорилъ намъ очень ясно, что такая-то неблагопристойная шутка или пѣсня должны быть выпущены изъ уважен³я къ публикѣ нашего времени; литературный тактъ указывалъ намъ, что такая-то незначительная реплика, безъ нужды замедлявшая дѣйств³е, могла остаться непереведенною безъ ущерба красотамъ подлинника. Другихъ, болѣе важныхъ сомнѣн³й намъ не встрѣтилось. Ни до одной сколько нибудь важной подробности мы не коснулись, вѣря, что времена Дюси прошли, и что наша публика не нуждается въ смягчен³и "варварскихъ красотъ великобританскаго дикаря". Изъ этого не слѣдуетъ, чтобы мы не уважали дѣятельности Дюси, какъ популяризатора шекспировскихъ творен³й: зорк³й французъ сдѣлалъ много полезнаго дѣла, какъ ни ненавистенъ онъ нѣмецкимъ комментаторамъ. Но, повторяемъ еще разъ, Шекспиръ уже не варваръ для русской публики, и дюсисовск³я времена для нея прошли окончательно.

   Сцена вообще имѣетъ свои услов³я, не всегда совпадающ³я съ услов³ями, необходимыми для печатной книги. Сценическ³й переводъ "Короля Лира" долженъ разниться отъ перевода поэтическаго, и мы сами не могли бы отдать на сцену нашего труда въ его настоящемъ видѣ. Сцена, въ которой Регана и Корнвалль своими руками вырываютъ глаза у Глостера, не можетъ итти на театрѣ по своей возмутительности: но мы не видимъ причины, почему бы ей не явиться въ печати, при всей своей чудовищной наготѣ, такъ оправдываемой старыми нравами и истор³ей стараго времени. Въ великихъ историкахъ мы всяк³й день читаемъ описан³я преступлен³й, еще болѣе потрясающихъ, нежели преступлен³е, о которомъ здѣсь говорится. Англ³йская истор³я въ особенности, за года гораздо позднѣйш³я, чѣмъ время Шекспира, изобилуетъ подобными эпизодами: для чего же мы будемъ отдаваться чрезмѣрной щепетильности, и въ средневѣковой, полуязыческой легендѣ охуждать то, что читаемъ и обдумываемъ ежедневно? Съ другой стороны, сцена иногда съ выгодой допускаетъ подробности, безполезныя и утомительныя во время чтен³я пьесы. То, что живить и разнообразитъ драму на сценѣ, вредитъ той же драмѣ въ поэтическомъ переводѣ. Два лица въ "Королѣ Лирѣ": шутъ и Эдгарь (во время сумасшедств³я) своими репликами чрезвычайно облегчаютъ дѣйств³е, даютъ отдыхъ главному актеру, отвлекаютъ вниман³е публики, тягостно сосредоточенное на потрясающихъ душу страдан³яхъ короля Лира. Для читателя часть этихъ репликъ замедляетъ дѣйств³е, и безъ нужды склоняя его къ разсужден³ю о томъ, что въ пьесѣ высказывается запутаннымъ, непонятнымъ образомъ, не награждаетъ его за эти неудобства никакимъ наслажден³емъ. Мы сперва перевели роли Эдгара и шута безъ всякихъ сокращен³й, будто для сцены, но во время труда убѣдились, какъ мало даютъ читателю нѣкоторыя реплики сказанныхъ ролей. Значительная часть безсмысленныхъ рѣчей бѣднаго Тома не могла произвести ничего, кромѣ удлиннен³я пьесы. Нѣкоторыя шутки и пѣсни шута, запутанныя и нисколько не поэтическ³я, представляли тоже неудобство. Имѣя въ виду, что въ русской литературѣ уже есть полнѣйш³й и подробнѣйш³й переводъ "Короля Лира", въ книгѣ г. Якимова, мы безъ долгаго колебан³я пожертвовали нѣсколькими частностями въ двухъ роляхъ, о которыхъ сейчасъ говорилось.

   Съ третьей и послѣдней задачею намъ было всего болѣе труда, потому что на ней должно было основываться главное дѣло въ переводѣ, то есть его языкъ и, съ языкомъ, все его значен³е. При началѣ вступлен³я мы высказали нашъ взглядъ на отношен³и шекспирова языка къ поэтическому языку современной русской словесности. Взглядъ этотъ давно уже былъ нами выработанъ; но съ первой строкою перевода приходилось примѣнить его на дѣлѣ, во всей его строгости. Мы не имѣли намѣрен³я передавать "Короля Лира" своими словами, но не хотѣли и ломать своего роднаго языка на образецъ ему чуждый. Мы знали, что слишкомъ безцеремонное обращен³е съ буквой подлинника повело бы къ ущербу той поэз³и, которую мы взялись передать русскому читателю; но въ то же самое время намъ было ясно, какой ущербъ можетъ произойти отъ цвѣтистости языка въ переводѣ. Двигаясь между Сциллой и Харибдой, мы увидѣли себя въ необходимости дѣлать каждый шагъ съ крайней осторожностью, глядѣть въ одно время и на англ³йск³й оригиналъ, и на законы русскаго языка, и на вѣчнаго Шекспира, и на преходящую массу русскихъ читателей. На сказанной дорогѣ надо было двигаться, разсчитывая лишь на собственныя силы да на совѣты друзей, знатоковъ дѣла. Впрочемъ, къ нашему счаст³ю, въ дѣльныхъ и примѣнимыхъ совѣтахъ недостатка не было. Почти каждый изъ литераторовъ, и преимущественно поэтовъ, пользующихся заслуженною славою въ современной русской словесности, оказалъ намъ въ этомъ отношен³и самое радушное содѣйств³е. Сцена за сценой была нами читана въ обществахъ лицъ, имѣющихъ почетный голосъ во всякомъ литературномъ дѣлѣ; каждый сомнительный оборотъ обсуживался тщательно; стихи невѣрные или неудачные измѣнялись общими силами; на мног³е метк³е и поэтическ³е обороты перевода можно указать, какъ на свѣтлыя мѣста труда, принадлежащ³я не намъ, а лицамъ, болѣе насъ свѣдущимъ въ дѣлѣ русской поэз³и. Съ такой помощью всякое предпр³ят³е имѣетъ отрадную сторону, хотя бы оно и не сопровождалось даже тѣмъ наслажден³емъ, котораго невозможно не испытать, передавая на русск³й языкъ произведен³я, подобныя "Королю Лиру".

   По мѣрѣ того, какъ мы освоивались съ нашимъ дѣломъ, мног³я трудности, о которыхъ не разъ приходилось намъ думать съ замѣшательствомъ, являлись въ видѣ далеко не такъ страшномъ, какъ прежде. Изучивъ каждую сцену и каждую строку оригинала, мы начали убѣждаться въ томъ, что манера Шекспира, даже въ самыхъ метафорическихъ ея особенностяхъ, не стоитъ въ непримиримомъ антагонизмѣ съ духомъ простой русской рѣчи. Правда, въ "Королѣ Лирѣ" встрѣтили мы не мало страшно цвѣтистыхъ мѣстъ, которыхъ наше перо не рѣшилось бы передать на родной языкъ во всей точности, но большую ихъ часть можно было смягчать и упрощать, не уничтожая черезъ то ихъ поэз³и. Задача упрощен³я не могла назваться легкою, но тамъ, гдѣ необходимость дѣла ясна, само дѣло производится съ горячностью. По нашимъ понят³ямъ, мы не могли сравнивать выколотые глаза Глостера съ окровавленными кольцами, изъ которыхъ вынуты драгоцѣнные каменья (!) Мы не могли допустить въ русск³й языкъ прилагательнаго собачесердый, не имѣли возможности уподоблять плачущ³е глаза лейкамъ для поливан³я цвѣтовъ. Сказать, что самоуб³йство есть расхищен³е жизненной сокровищницы, что мечъ не долженъ обладать чувствительност³ю сердца, что человѣкъ отъ слезъ дѣлается соленымъ человѣкомъ, что людская пышность должна принимать лекарство, по нашимъ убѣжден³ямъ значило вводить въ русскую поэз³ю чуждый намъ эвфуизмъ, результатомъ котораго читатель получитъ недоумѣн³е и, что еще хуже,- нѣкоторое неуважен³е къ Шекспиру. Но смягчить всѣ эти странные обороты, приладить ихъ, по возможности, къ простотѣ русской рѣчи мы могли и имѣли право. Мы имѣли право, подходя къ фразамъ вышеприведеннымъ, передать ихъ такъ, какъ, по нашему мнѣн³ю, могъ бы сказать ихъ русск³й современный поэтъ, поставленный въ необходимость выразить на своемъ языкѣ то, что говорятъ на своемъ шекспировы герои. Русск³й поэтъ, сколько бы онъ ни проливалъ слезъ въ самомъ дѣлѣ, не имѣетъ никакого права насиловать роднаго языка, называя себя соленымъ человѣкомъ; но онъ можетъ придумать какое нибудь выражен³е, передающее подобную же мысль сообразно съ требован³ями языка русскаго. Русск³й поэтъ не посовѣтуетъ пышности принимать лекарство; но ежели у него есть слогъ и фантаз³я, онъ съумѣетъ высказать ту же мысль, не оскорбляя инстинктовъ своего читателя. Такъ глядѣли мы на наше дѣло во многихъ мѣстахъ "Лира", ставившихъ насъ въ прямую необходимость разлада съ подлинникомъ. Не мѣшаетъ замѣтить, что подобныхъ мѣстъ оказалось гораздо менѣе, нежели мы сами о томъ думали. При большей части затруднен³й средство къ ихъ сглаживан³ю сказывалось само собою. Богатство русскаго языка по истинѣ безпредѣльно. Не одно англ³йское слово, слишкомъ яркое и цвѣтистое по своему значен³ю, могло передаваться нѣсколькими русскими словами по выбору: стоило только выбирать изъ нихъ то, которое ближе подходило къ простотѣ и ненатянутой картинности. То же и съ фразами, тоже и съ цѣлыми репликами. Обил³е комбинац³й само говорило о необходимости выбора, и чуть выборъ производился осмотрительно, плодомъ его выходила обычная простота рѣчи, вовсе не противорѣчившая смыслу подлинника.

   Такимъ образомъ былъ выполненъ нами трудъ, который теперь представляется вниман³ю читателя и суду знатоковъ дѣла. Какъ ни важенъ для насъ приговоръ литературныхъ цѣнителей и любителей великобританской словесности, мы должны сказать однако же, что главная награда труду нашему, главная ваша цѣль - цѣль, повидимому, странная - есть одобрен³е той части публики, которая по своимъ занят³ямъ, по своему возрасту и развит³ю, еще до сихъ поръ не находитъ особеннаго наслажден³я въ чтен³и шекспировыхъ произведен³й. Пусть переводъ нашъ будетъ признанъ слабымъ и недостаточнымъ; какъ ни непр³ятенъ будетъ такой приговоръ, съ нимъ мы можемъ помириться. Всегда найдутся люди, которые искуснѣе примѣнятъ нашу систему перевода или, составивъ свою собственную, подарятъ современемъ публикѣ истинно поэтическ³й переводъ "Короля Лира". Но грустно, и очень грустно, было бы намъ убѣдиться, что вторая цѣль перевода нашего не достигнута, что надъ нашими страницами не задумывались люди, жаждущ³е шекспировой поэз³и, но не имѣющ³е возможности угадать ее въ вѣрномъ подстрочномъ переводѣ. Для такихъ людей мы трудились съ усерд³емъ и горячностью. Передавая каждую сцену "Короля Лира" русскимъ стихомъ, мы постоянно имѣли въ виду ту часть публики, для которой Горац³й такъ любилъ трудиться, по своему собственному признан³ю. Мы трудились для юношей и для дѣвушекъ, для того поколѣн³я, которое теперь учится и размышляетъ, которое еще не вполнѣ знакомо съ чудесами м³ровой поэз³и, которое знаетъ Шекспира лишь по наслышкѣ, которое еще не живетъ и не дѣйствуетъ, а будетъ жить и дѣйствовать тогда, какъ мы состарѣемся и сойдемъ со сцены. Сверхъ того, мы имѣли въ виду людей простыхъ и малоразвитыхъ, читателей, озабоченныхъ практической дѣятельностью и рѣдко порывающихся въ м³ръ поэз³и. Если такая публика будетъ довольна нашимъ дѣломъ, мы сочтемъ себя вполнѣ награжденными за годъ честнаго труда и за долг³я минуты раздумья надъ страницами великаго произведен³я. Если она прочитаетъ нашъ переводъ безъ напряжен³я и сердцемъ своимъ почтитъ дивное велич³е поэта, предлагаемаго ей въ слабомъ снимкѣ, трудъ нашъ не напрасенъ и цѣль нашего посредничества совершенно выполнена.

  

  

   Король Лиръ, главное и величественнѣйшее изъ лицъ всей драмы, есть истинный король древней Британ³и, король-патр³архъ, "король отъ головы до ногъ", какъ онъ говоритъ самъ про себя слѣпому Глостеру. Лиръ прожилъ на свѣтѣ болѣе восьмидесяти лѣтъ; но могучая, великанская природа стараго властителя не утратила съ годами ни силы, ни страстности, ни самовласт³я. Передъ кѣмъ изъ образованныхъ людей, благодаря Шекспиру, при имени короля Лира не рисуется эта почтенная, грозная фигура царственнаго старца, съ длинной сѣдой бородою, въ широкомъ королевскомъ облачен³и, съ печатью безпредѣльной власти во всякомъ движен³и, съ отражен³емъ маститой патр³архальности во взглядѣ? Въ самыхъ недостаткахъ Лира все властно и царственно. Въ первыхъ сценахъ драмы, являясь разрушителемъ своего счаст³я, неразумнымъ гонителемъ лучшей своей дочери, несправедливымъ властелиномъ относительно преданнѣйшаго изъ слугъ своихъ, Лиръ все-таки исполненъ истиннаго велич³я. Онъ упоенъ своимъ могуществомъ, онъ испорченъ общимъ поклонен³емъ, онъ отвыкъ отъ правды и выражен³й истинной преданности; но онъ все-таки остается первымъ между первыми, грозою своихъ недруговъ, патр³архомъ своего королевства. Люди не въ силахъ бороться съ нимъ даже тогда, когда онъ самъ накликаетъ на себя бѣды, выставляетъ наружу всѣ свои слабости. Смирить его можетъ только перстъ Бож³й, неотразимая воля небесъ, имъ самимъ вызванная. Всѣ страдан³я Лира ничто иное, какъ одинъ велик³й урокъ, данный мудрымъ Промысломъ человѣку сильнѣйшему между всѣми смертными. Дивно прекрасенъ и божественно мудръ выходитъ этотъ урокъ, проявлен³е высшаго правосуд³я, не только сокрушившаго всю человѣческую гордыню въ наказуемомъ, но, сверхъ того, поставившаго само наказуемое лицо посредствомъ великихъ страдан³й, на высшую ступень между грѣшниками, истинно просвѣтленными черезъ ихъ наказан³е.

   По природѣ своей, король Лиръ полонъ любви, правосуд³я, мудрости; но качества эти, затемненныя его безграничной гордостью, забытыя вслѣдств³е постоянныхъ удачъ и общаго раболѣпства, могутъ только выказаться подъ тяжелымъ гнетомъ наказующаго Промысла, посреди бѣдств³й нечеловѣческихъ. Бѣдств³я обыкновенныя не могли бы надломить душу самовластнаго старца, пробудить все добро въ ней заключающее: для того-то жизнь его кончается посреди страдан³й, какъ бы размѣренныхъ по силамъ полубога, нравственнаго Алкида между смертными. Читатель Шекспира, проливая слезы надъ старымъ королемъ, проливаетъ ихъ не изъ одной жалости. Безъ ужасовъ, которымъ подвергся Лиръ отъ своей собственный семьи, Лиръ никогда не свершилъ бы всего своего назначен³я, никогда не развился бы всѣми сторонами своего царственнаго духа, никогда не достигъ бы того торжественнаго просвѣтлен³я, о которомъ мы сейчасъ говорили. Въ ту минуту, когда старецъ король падаетъ безъ дыхан³я на трупъ обожаемой своей Кордел³и, всяк³й человѣкъ, способный слушаться голоса поэтической мудрости, преисполняется возвышеннымъ пониман³емъ святости человѣческаго страдан³я, законности самыхъ тяжкихъ житейскихъ испытан³й.

   Прослѣдимъ же, придерживаясь этой послѣдней мысли, за главными дѣйств³ями нашего короля патр³арха. Въ первой сценѣ мы видимъ его во всемъ блескѣ велич³я и гордости. Нѣтъ предѣловъ силѣ и счаст³ю Лира: - онъ почти богъ для своихъ подданныхъ, его домъ цвѣтетъ дочерьми-красавицами, двѣ дочери нашли уже себѣ мужей, благоговѣйно повинующихся старому королю, изъ-за третьей, лучшаго перла въ его вѣнцѣ, спорятъ двое могучихъ владыкъ, повелители Бургони и Франц³и. Долг³е годы почета и спокойств³я ожидаютъ старика впереди, ибо, не смотря на свои восемьдесятъ лѣтъ, Лиръ еще имѣетъ много жизни передъ собою. Короли, подобные Лиру, живутъ до ста лѣтъ, сохраняя свѣжесть всѣхъ своихъ способностей, можетъ быть дѣлаясь съ годами жестче и властолюбивѣе, но никакъ не кротче душою.

   И вотъ, посреди такихъ услов³й, старецъ король начинаетъ ощущать потребность полнаго спокойств³я. Онъ утомленъ дѣятельностью правителя, утомленъ пирами и раболѣпствомъ; онъ рѣшается "дать мѣсто юношамъ" и сложить съ себя заботы трудной власти королевской. Нѣтъ сомнѣн³я въ томъ, что желан³е спокойств³я, въ Лирѣ есть ничто иное, какъ капризъ, общ³й ему съ Карломъ V и Д³оклет³аномъ; но капризъ такихъ полновластныхъ причудниковъ слишкомъ часто приводится въ исполнен³е, на горе самимъ властителямъ.

   Итакъ, при началѣ пьесы, открывающейся сообразно древнимъ величавымъ легендамъ, нашъ старецъ-король, при собран³и цѣлаго двора, объявляетъ о раздѣлѣ царства на три части. Лучшая изъ частей должна поступить той дочери, которая его больше любить; каждая изъ дочерей должна высказать свои родственныя чувства при всемъ многочисленномъ собран³и чиновъ королевства. Эта странная прихоть, эта величавость и торжественность семейственнаго процесса, ясно указываетъ вамъ, что Лиръ, собираясь "безъ ноши на плечахъ плестись ко гробу", не разстался ни съ одною изъ особенностей своего самовласт³я. На покой желаетъ онъ удалиться торжественно, сердечныя изл³ян³я дочерей должны быть выражены пышной рѣчью. И когда, послѣ напыщенныхъ, льстивыхъ тирадъ Реганы и Гонерильи, стыдливая Кордел³я не находитъ въ себѣ силы на пышныя фразы, старый король, раздраженный ея прямотою, осыпаетъ укоризнами любимое свое дитя, лишаетъ наслѣдства ту дочь, которая столько лѣтъ была драгоцѣннѣйшей подпорою его старости.

   Разъ показавъ въ себѣ, на зло своимъ тихимъ замысламъ, короля отъ головы до ногъ, Лиръ уже не останавливается въ своемъ гнѣвномъ неразум³и. Оскорбивъ лучшую изъ дочерей своихъ, онъ оскорбляетъ лучшаго изъ своихъ подданныхъ. Левъ, пожелавш³й на минуту сдѣлаться ягненкомъ, пробудился и сталъ рыкать по львиному. Честный Кентъ изгнанъ, едва избѣгнувъ смерти за свою правдивость. Кордел³я опозорена, унижена передъ ея женихами; король Француск³й, оставш³йся вѣрнымъ бѣдной принцессѣ, осыпанъ недружескими словами. Наслѣдство меньшой дочери раздѣлено между дочерьми старшими, корона отдана зятьямъ, король самъ производитъ себя въ нахлѣбники Реганы и Гонерильи, Кордел³я отпущена безъ благословен³я, герцоги и вельможи, собранные въ тронной залѣ, по всей вѣроятности расходятся въ большомъ ужасѣ.

   Такъ кончаетъ Лиръ со своимъ золотымъ королевскимъ вѣнцомъ; но праведная судьба готовитъ для сѣдой головы его другой велик³й вѣнецъ - вѣнецъ страдан³я, вѣнецъ искуплен³я прежнихъ долгихъ заблужден³й. Въ послѣдней сценѣ перваго дѣйств³я горьк³й плодъ уже взросъ изъ горькихъ сѣмянъ, только что посѣянныхъ старцемъ. Старшая дочь его, Гонерилья Альбанская, видимо тяготится своимъ родителемъ. Ея недавн³я льстивыя рѣчи истекали изъ злаго сердца. Она ненавидитъ Лира; ненавидитъ его самовластныя привычки, ненавидитъ его свиту, конечно, не очень привлекательную по образу ея жизни. Большое благодѣян³е забыто,- мелк³я непр³ятности стоятъ на первомъ планѣ. Гонерилья самовольно распускаетъ половину Лировой свиты, и придравшись къ первому случаю, осмѣливается кинуть въ лицо своему отцу-благодѣтелю самые дерзк³е, самые язвительные упреки.

   Нельзя не остановиться съ благоговѣн³емъ надъ тѣмъ ген³альномъ мастерствомъ, съ какимъ Шекспиръ развиваетъ дѣйств³е дѣтской неблагодарности на могучую душу короля Лира. Со старикомъ давно уже худо обходятся во дворцѣ Гонергльи; но онъ еще не понимаетъ этого дурного обхожден³я, неспособенъ даже подумать о небрежности со стороны дочери. Въ Лирѣ много прямоты и честности; онъ способенъ понять открытую вражду, вспыльчивую ссору (подобную его ссорѣ съ Кордел³ею); но преднамѣренной злобы онъ не въ силахъ распознать, пока она сама не выльется передъ нимъ, во всемъ своемъ адскомъ безобраз³и. Оттого его поведен³е при дерзостяхъ, наконецъ сказанныхъ ему Гонерильею, не можетъ не потрясти души читателя. Истинный актеръ долженъ думать объ этой сценѣ съ особеннымъ вниман³емъ. Вся пылкость, вся необузданная ярость, на какую только способна повелительная, страстная природа, должны вполнѣ высказаться съ той минуты, когда всѣ сомнѣн³я его разсѣялись. Въ первый разъ, втечен³е всей своей жизни, король-патр³архъ встрѣчаетъ открытое оскорблен³е,- и отъ кого же? Гнѣвъ его долженъ доходить до крайнихъ предѣловъ гнѣва человѣческаго: отъ проклят³й его сами боги должны содрогаться! Онъ еще новъ въ страдан³и, онъ еще не присмотрѣлся къ дѣтской неблагодарности. Его воспоминан³е о Кордел³и (я ее обидѣлъ!), его задумчивыя слова шуту, слѣдующ³я за жгучими воплями уязвленнаго отцовскаго сердца, должно понимать, какъ кратк³е интервалы между пароксизмами, какъ вздохи организма, замученнаго порывами безпредѣльнаго гнѣва. - Лиръ разстается съ Гонерилью и ѣдетъ къ Реганѣ.

   Регана Корнвалльсная, какъ указано будетъ въ своемъ мѣстѣ, еще злѣе и неблагодарнѣе чѣмъ Гонерилья. Лиръ отчасти подготовленъ къ пр³ему, его ожидающему: онъ много думалъ дорогою; на дворѣ замка онъ увидѣлъ своего гонца, преданнаго постыдному наказан³ю. Регана и мужъ ея медлятъ выйти къ своему гостю. Но, догадываясь и подозрѣвая, Лиръ, съ отчаян³емъ утопающаго, крѣпко держится за послѣднюю соломинку. Онъ не довѣряетъ своимъ подозрѣн³ямъ; сдерживаетъ въ себѣ порывъ гнѣва, силится объяснить всѣ дурные признаки въ хорошую сторону, онъ винитъ себя за свой крутой нравъ и подозрительность,- онъ, король отъ головы до ногъ, недавн³й повелитель Британ³и! Оттого, при тяжкомъ своемъ объяснен³и съ Реганой, старикъ такъ, долготерпѣливъ и даже почти угодливъ. Онъ разражается въ проклят³яхъ на одну Гонерилью; онъ не даетъ воли своему сердцу даже тогда, когда вторая дочь, змѣя, имъ вскормленная, открыто беретъ сторону старшей злодѣйки. Если сцена съ первой дочерью потрясаетъ зрителя, сцена съ Реганой вызываетъ на глаза его горяч³я слезы. Пр³ѣздъ Гонерильи, дерзость обѣихъ дочерей, дѣлаютъ наконецъ всякую иллюз³ю невозможною. Лиръ одинъ въ цѣломъ м³рѣ; все для него погибло. У него нѣтъ ни дочерей, ни крова. Въ бурную ночь покидаетъ онъ замокъ Реганы, и ворота замка запираются за оскорбленнымъ родителемъ. Здѣсь, въ безотрадной степи {Неизвѣстно почему, во многихъ театрахъ знаменитыя сцены бури происходятъ въ лѣсу. Шекспиръ изображаетъ Лира подъ бурей въ степи, и едва ли степь не лучше лѣса въ этомъ случаѣ.}, подъ проливнымъ дождемъ и змѣистыми молн³ями, выплакавъ всѣ свои слезы и высказавъ всѣ проклят³я, въ его душѣ накопивш³яся, Лиръ является несравненно болѣе великимъ, нежели былъ на своемъ прародительскомъ тронѣ, посреди трепещущихъ подданныхъ, въ кругу покорнаго семейства. Пер³одъ просвѣтлен³я начинается, великая казнящая рука, тяготѣя надъ душой старца, извлекаетъ наружу всѣ доблести, въ ней заключенныя. Разсудокъ короля, до самаго дна взволнованный страдан³емъ, выбрасываетъ наружу дивныя слова и дивныя мысли, подобно бурному морю, выкидывающему на берегъ изъ своей глубины, многоцѣнные перлы и кораллы. Поверхностные блюстители сценическихъ законовъ пытались утверждать, что въ положен³и несчастнаго старца, выгнаннаго подъ бурю своими дочерьми, некогда говорить высокими мыслями и поэтическимъ образомъ: такая рѣчь пуста, чтобъ не сказать болѣе. Въ простой мѣщанской драмѣ оскорбленный отецъ находитъ велик³я слова въ своемъ несчаст³и, въ драмѣ Шекспира передъ нами не только отецъ, но престарѣлый король, патр³архъ-Титанъ, пораженный огнемъ небеснымъ.

   Оттого-то всѣ рѣчи Лира въ степи кажутся намъ не только высокими и поэтическими, но истинными и вѣрными въ полномъ смыслѣ этихъ словъ. Упорный металлъ расплавленъ страшнымъ огнемъ, упорная душа смягчена неслыханными ударами судьбы. Передъ нами уже не тотъ вспыльчивый старикъ, который, въ упоен³и самовласт³я, кидался съ мечемъ на вѣрнѣйшихъ своихъ слугъ, не тотъ отецъ, который отказывалъ меньшой своей дочери въ прощальныхъ ласкахъ: въ страдальцѣ-королѣ является намъ человѣкъ исполненный человѣческихъ стремлен³й. Невзирая на тоску, его гнетущую, онъ находитъ время пожалѣть о бѣдномъ шутѣ, промоченномъ до костей; онъ вспоминаетъ о страждущихъ нагихъ несчастливцахъ, принужденныхъ перенести такую ночь,

  

   Съ пустымъ желудкомъ, въ рубищѣ дырявомъ,

   Безъ крова надъ бездомной головой.

  

   Онъ говоритъ о нихъ:

  

   Кто защититъ васъ, бѣдные? Какъ мало

   Объ этомъ думалъ я!...

  

   И всѣ послѣдующ³я слова Лира, въ промежуткахъ его сѣтован³я до поврежден³я разсудка, и даже послѣ его поврежден³я, согласуются съ сейчасъ нами приведенными. Онъ проситъ Кента войти въ шалашъ и успокоиться; онъ принимаетъ участ³е въ бѣдномъ Томѣ, и когда Глостеръ хочетъ нести несчастнаго короля изъ шалаша на ферму, Лиръ никакъ не желаетъ бросить юродиваго нищаго, уже кажущагося ему "ученымъ афиняниномъ" и философомъ, исполненнымъ премудрости.

   Около Довера, вблизи отъ Кордел³и, поспѣшившей съ французскимъ войскомъ на помощь къ родителю, мы снова встрѣчаемъ короля Лира, одного, въ полномъ помѣшательствѣ. Подобно тому, какъ человѣкъ подъ вл³ян³емъ вина разсказываетъ сокровенныя тайны души своей, несчастный старецъ высказываетъ намъ и въ помѣшательствѣ, велик³я стороны своего царственнаго духа. Невзирая на бредъ, сплетающ³йся съ чистою правдою его рѣчей, на этомъ мѣстѣ нельзя не повторить словъ самаго Лира: "король отъ головы до ногъ". Мудрымъ, правосуднымъ, истиннымъ королемъ произноситъ Лиръ свои разбросанныя сужден³я о правдѣ, законѣ и добродѣтели. Люди, сами пораженные горемъ, внимаютъ ему благоговѣйно, потому что въ словахъ помѣшаннаго старика просвѣчивается душа, имъ хорошо знакомая. Призраки разстроеннаго воображен³я родятъ въ Лирѣ благой помыселъ за благимъ помысломъ, личность его, отрѣшенная отъ гордыни и властныхъ увлечен³й, свѣтлѣетъ съ каждымъ словомъ. Развѣ не говоритъ онъ, недавн³й властитель Британ³и:

  

             Сквозь рубище худое

   Порокъ ничтожный ясно виденъ глазу.

   Подъ шубой парчевою нѣтъ порока!

   Одѣнь злодѣя въ золото, стальное

   Копье закона сломится безвредно;

   Одѣнь его въ лохмотья, и погибнетъ

   Онъ отъ пустой соломинки Пигмея!

   Нѣтъ съ м³рѣ виноѳатыхъ!

  

   и заключаетъ такими словами: "Всѣхъ оправдаю я; я буду общимъ заступникомъ!"

   Нужно ли говорить о томъ, что всѣ сцены, сейчасъ нами набросанныя, давно уже примирили читателя съ Лиромъ? Уже въ концѣ перваго дѣйств³я, читатель, только что видѣвш³й старца-короля достойнымъ божескаго наказан³я, начинаетъ переходить на сторону грѣшника, всей душой своей стоять за родителя такъ жестоко караемаго за свои ошибки, такъ тяжко оскорбленнаго по всѣхъ своихъ привязанностяхъ. Полное примирен³е съ Лиромъ происходитъ во время сценъ въ степи и помѣшательства; но этимъ дѣло еще не кон