Ключевский Василий Осипович - Курс русской истории

ться к таким косвенным средствам, которые или ослабляли производительные силы страны, или ложились тяжелым бременем на будущие поколения.

   Таковы были наиболее заметные юридические и экономические последствия крепостного права в его третьей фазе.

  

  

  

   Влияние крепостного права на умственную и нравственную жизнь русского общества. Культурные запросы дворянского общества. Программа дворянского образования. Академия наук и университет. Казенные и частные учебные заведения. Домашнее воспитание. Нравы дворянского общества. Влияние французской литературы. Проводники французской литературы. Результаты влияния просветительной литературы. Типические представители образованного дворянского общества. Значение царствования императрицы Екатерины II. Увеличение материальных средств. Усиление социальной розни. Дворянство и общество.

  

  

   Мы изучили последствия крепостного права для народного и государственного хозяйства, но крепостное право простирало свое действие гораздо далее материальных отношений русского общества, оно глубоко подействовало на умственную и нравственную жизнь его. Я коснусь в самых общих чертах этого влияния.

   При первом взгляде может показаться непонятным, каким образом факт исторический и юридический, каким было крепостное право, мог влиять на такую интимную сторону народной жизни, как жизнь нравственная и умственная? Проводником этого влияния крепостного права на умы и нравы было дворянство. Крепостное право создало этому сословию довольно ненормальное положение в русском обществе. Прежде всего ненормальность эту заметили внизу - низшие классы. Если вы припомните строй русского общества в допетровское время, наверху его стояло также дворянство или многочисленный класс служилых людей. Эти служилые люди пользовались важными преимуществами, но за эти преимущества они и платили тяжелой служебной повинностью: дворянство обороняло страну, служило главным орудием администрации, со времени Петра оно же стало обязательным проводником образования в русском обществе. Видя, какие жертвы приносило стране сословие, низшие классы мирились с теми преимуществами, какими оно пользовалось.

   С половины XVIII в. это равновесие прав и обязанностей, на котором держался политический строй в России, нарушается: одно сословие продолжает пользоваться всеми прежними преимуществами и получает некоторые новые, в то время как с него спадали одна за другой его прежние обязанности. Это нарушение равновесия и почувствовали живо низшие классы, и почувствовали тем живее, что осязательным выражением этого нарушения было крепостное право, всего ближе их касавшееся.

   С половины XVIII в. в низших слоях нашего общества заметно пробивается смутная мысль, что политический порядок в России покоится на несправедливости; это смутное чувство выразилось в своеобразной форме. Народная масса часто восставала, бунтовала и в XVII и в XVIII столетиях, но мятежи XVIII в. вызывались совсем иными побуждениями - не такими, какими вызывались мятежи предшествующего века. В XVII в. народные восстания обыкновенно направлялись против органов администрации - воевод и приказных людей; чрезвычайно трудно уловить в этих восстаниях социальную струю, то были восстания управляемых против управителей. Царствование Екатерины II, преимущественно его первая половина, было также обильно крестьянскими восстаниями, но они получили в то время иной характер: они окрасились социальным цветом, то были восстания не управляемых против администрации, а низших классов - против высшего, правящего, против дворянства. Таким образом, крепостное право в том фазисе развития, какого оно достигло во второй половине XVIII в., прежде всего изменило настроение низших классов, их отношение к существующему порядку.

   Далее, крепостное право сообщило своеобразное направление умственной и нравственной жизни самого высшего общества. Направление это было прямым и естественным последствием того же странного положения, в какое поставлено было дворянство крепостным правом. Сословие это было самым привилегированным: оно руководило всем местным управлением, в его руках сосредоточивалось огромное количество основного капитала страны и народного труда. Но эти привилегии, поставив сословие неизмеримо высоко над остальным обществом, тем самым еще более оторвали его от остального общества, уединили его, сделали его более чуждым не только сельской крепостной среде, но и остальным свободным общественным классам. Между тем благодаря крепостному праву привилегированное сословие ничего не делало. Широкое участие в местном управлении не задало ему серьезного общественного дела. Дворянское самоуправление уже в царствование Екатерины успело утратить серьезное значение, стало карикатурой, над которой смеялись остальные классы общества и литература. Дворянские выборы стали ареной родственных или приятельских интриг, дворянские съезды - школой праздных разговоров и краснословия. И сельское хозяйство серьезно не занимало дворянина; пользуясь даровым трудом, дворянин не входил сам в хозяйственные дела, не вводил действительных улучшений в сельском хозяйстве, не старался принять производительное участие в народном труде, не хозяйничал, а правил крепостными душами и приказывал.

   Таким образом, дворянство, освободившись от обязательной службы, почувствовало себя без настоящего, серьезного дела. Это дворянское безделье , политическое и хозяйственное, и было чрезвычайно важным моментом в истории нашего образованного общества, следовательно, в истории нашей культуры. Оно, это безделье, послужило урожайной почвой, из которой выросло во второй половине века уродливое общежитие со странными понятиями, вкусами и отношениями. Когда люди известного класса отрываются от действительности, от жизни, которой живет окружающее их общество, они создают себе искусственное общежитие, наполненное призрачными интересами, игнорируют действительные интересы, как чужие сны, а собственные грезы принимают за действительность. Пустоту общежития наполняли громкими чужими словами, пустоту своей души населяли капризными и ненужными прихотливыми идеями и из тех и других создавали шумное, но призрачное и бесцельное существование. Такое именно общежитие и складывается в нашей дворянской среде с половины XVIII столетия; впрочем, оно подготовлено еще ранее. Я отмечу немногими чертами два главных момента в развитии этого общества.

  

  

   Первый из них относится к половине XVIII в. - к царствованию императрицы Елизаветы. С тех пор как дворянство, освободившись от обязательной службы, почувствовало себя на досуге, оно стало стараться наполнить этот досуг, занять скучающую лень плодами чужих умственных и нравственных усилий, цветками заимствованной культуры. Отсюда развился среди него усиленный спрос на изящные украшения жизни, на эстетические развлечения. Случилось так, что вступление на престол императрицы Елизаветы было концом иноземного немецкого владычества при русском дворе, но это иноземное немецкое владычество сменилось другим, иноземным же, только французским влиянием. Французские вкусы, моды, костюмы, манеры в царствование Елизаветы стали водворяться при петербургском дворе и в высшем русском обществе. В числе этих французских мод и развлечений и театр стал тогда серьезным житейским делом, страсть к спектаклям усиливается и при дворе и в высшем обществе. Усиленный спрос на драматические развлечения вызвал рядом с французским и немецким театром и театр русский, который тогда впервые завелся в Петербурге. Припомните, что то было время первых русских драматургов и артистов, время Сумарокова и Дмитриевского. Вслед за столичным стали появляться и русские театры по провинциям.

   Успех этих вкусов усилил потребность в образовании, к ним приноровленном. Заимствуемые эстетические увеселения отличаются той особенностью, что необходима была некоторая подготовка к ним, чтобы почувствовать в них настоящий вкус, необходима некоторая обработка эстетического чувства, по крайней мере впечатлительности. Это и подействовало решительно на программу дворянского образования.

  

  

   При Петре дворянин учился обязательно по "наряду" и по "указной" программе; он обязан был приобрести известные математические, артиллерийские и навигацкие познания, какие требовались на военной службе, приобрести известные познания политические, юридические и экономические, необходимые на службе гражданской. Эта учебная повинность дворянства и стала падать со смертью Петра. Техническое образование, возложенное Петром на сословие как натуральная повинность, стало заменяться другим, добровольным. До нас дошел любопытный документ, свидетельствующий о быстроте, с какой падало прежнее техническое образование, - это рапорт адмиралтейской коллегии, представленный Сенату в 1750 г. Под управлением коллегии состояли две морские академии, говоря точнее, две навигацкие школки, одна в Петербурге, другая в Москве (на Сухаревой башне). В 1731 г. был определен штат этих академий: для Петербургской академии назначено было 150 учеников, для Московской - 100. Но обе академии не могли набрать штатного числа учеников. При Петре в эти академии посылало своих детей знатное и зажиточное шляхетство; в царствование Елизаветы туда можно было заманить только детей беспоместных и мелкопоместных дворян. Эти бедные дворянские дети, получая малое жалованье (стипендии), по 1 руб. в месяц, "от босоты" не могли даже посещать академию и принуждены были, по рапорту, не о науках промышлять, а о собственном пропитании, на стороне приобретать себе средства для своего содержания. Так печально пало любимое детище Петра - навигацкая наука. По представлению этому устроен Морской кадетский корпус на Васильевском острове.

   Артиллерийское и навигацкое образование сменила школа светского общежития, обучавшая тому, что при Петре называли "поступью французских и немецких учтивств". В 1717 г. на русском языке появилась переводная книжка, которая стала руководством к светскому обращению, своего рода учебником светских приличий, то было "Юности честное зерцало". В этой книжке вслед за азбукой и цыфирью (счислением) изложены правила, как обращаться в свете, как сидеть за столом и обходиться с вилкой и ножом, с носом и носовым платком, на каком расстоянии снимать шляпу при встрече с знакомыми и какую позитуру принимать при поклоне. Эта книжка была издана вторым "писанием" в 1740 г. по "указу ее императорского величества", как значится на выходном листе, потом была перепечатана еще несколько раз, значит, сильно спрашивалась на рынке.

  

  

   Такое изменение программы дворянского образования печально подействовало на общеобразовательные учебные заведения, тогда существовавшие. Во главе этих общеобразовательных заведений стояли два университета - сперва академический в Петербурге, потом еще московский. Петр в бытность во Франции был принят членом во Французскую академию и так увлекся этим учреждением, что решился завести такое же в Петербурге. Он сразу хотел поставить русскую Академию наук на твердую ученую ногу и накликал множество заграничных ученых, определивши на содержание академии 25 тыс. руб., что равняется почти 200 тыс. руб. наших.

   Академия украсилась некоторыми блестящими именами в тогдашней европейской науке, каковы были двое Бернулли (механик и математик), астроном Делиль, физик Бильфингер, "греческие и другие древности" - Байер, де Линьи и другие. Но при академии для удовлетворения насущных потребностей русского общества учреждены были два учебных заведения - гимназия и университет. Успешно окончившие в гимназии курс должны были слушать лекции академиков, образуя университет с тремя факультетами. Курсы, которые здесь читались, обнимали собою круг наук, по тогдашнему выражению матезии (mathesions sublimioris), заключавший в себе математику, физику, философию и humaniora элокв студиум антиквитатис, историю и право. Сохранившиеся данные рисуют нам в самом печальном виде преподавание в академическом университете. Ломоносов говорил, что в этом университете "ни образа, ни подобия университетского не видно". Профессора обыкновенно не читали лекций, студенты набирались, как рекруты, преимущественно из других учебных заведений и большей частью оказывались "гораздо не в хорошем состоянии принимать от профессоров лекции". Хотя лекции не читались, однако студентов за грубость секли розгами. В 1736 г. несколько студентов обратились в Сенат с жалобой на то, что профессора не читают им лекций. Сенат предложил профессорам читать лекции; профессора почитали немного, поэкзаменовали студентов и выдали им "добрые аттестаты для показу", чем дело и кончилось. Между тем к 30-м годам академия, сверх штатных своих доходов, успела наделать долгов в 30 тыс. руб.; императрица Анна заплатила их. К царствованию Елизаветы академией был сделан новый, почти такой же долг; Елизавета заплатила и его. Современник адъютант Миниха Манштейн свидетельствует, что вся польза, полученная русским образованием от академии в 20 лет ее существования (она открыта была тотчас по смерти Петра), состояла в следующем: издавали календарь, издавались академические ведомости на латинском и русском языках, и навербовано было несколько пар немецких адъюнктов с 600 700 руб. жалованья, т.е. около 5 тыс. руб. на наши деньги. В научных исследованиях своих академики занимались высшей математикой, изучением "строения тела человеческого и скотского", по выражению Манштейна, и разысканиями о языке и жилищах "древних незапамятных народов". Не в лучшем положении был и Московский университет, учрежденный в 1755 г. При открытии университета в нем числилось 100 студентов; 30 лет спустя в нем числилось лишь 82 студента. В 1765 г. значился по спискам один студент на всем юридическом факультете; несколько лет спустя уцелел один на медицинском. Во все царствование Екатерины ни один медик не получил ученого диплома, т.е. не выдержал экзамена. Лекции читались на французском или на латинском языке. Высшее дворянство неохотно шло в университет; один из современников говорит, что в нем не только нельзя научиться чему-нибудь, но и можно утратить приобретенные дома добропорядочные манеры. Так не удалась цель Петра - привить к дворянству "обучение гражданству и экономии".

  

  

   Зато общественное образование свило себе гнездо там, где всего менее можно было ожидать его - в специальных военно-учебных заведениях. В начале царствования Елизаветы их было два - шляхетский сухопутный кадетский корпус, учрежденный в царствование Анны по плану Миниха в 1731 г., и морской кадетский корпус, возникший позднее по докладу коллегии в 1750 г. Первый не был специально военным. Военными экзерцициями занимали воспитанников только один день в неделю, "дабы в обучении другим наукам препятствия не было". В начале царствования Екатерины издан был новый устав сухопутного шляхетства кадетского корпуса, помеченный 11 сентября 1766 г. Это необычайно стройный и нарядный устав, нарядный даже в буквальном смысле, т.е. изящно изданный и украшенный многими превосходными виньетками. В этом уставе любопытна программа обучения. Науки разделялись на руководствующие к познанию предметов, предпочтительно нужных гражданскому званию, и на полезные или художественные. Затем были "руководствующие к познанию прочих искусств": логика, начальная математика, красноречие, физика, история священная и светская (русской опять нет), география, хронология, языки - латинский и французский, механика; [науки], предпочтительно нужные гражданскому званию, в которое выходили некоторые ученики: нравоучение, естественное, всенародное (международное) и государственное право, экономия государственная; науки полезные: генеральная и экспериментальная физика, астрономия, география вообще, навтика (навигацкая наука), натуральная история, воинское искусство, фортификация и артиллерия. Затем - "художества, необходимые каждому": рисование, гравирование, архитектура, музыка, танцы, фехтование, делание статуй.

   До нас дошли данные, как исполнялась эта широкая программа. В кадетский корпус принимались дети 5, не старше 6 лет. Они должны были оставаться в корпусе 15 лет, разделяясь на 5 возрастов; на каждый возраст полагалось по три года. В классе младшего возраста, от 5 до 9 лет, назначено было [в неделю] на русский язык 6 часов, на танцы - столько же, на французский язык - 14 часов, на закон божий - ни одного. В третьем возрасте, от 12 до 15 лет, между прочим, положено было преподавать хронологию и историю, но хронология не изучалась потому, что не знали географии, которая проходилась в предшествующем возрасте, а в предшествующем возрасте ее не проходили ради слабого понятия учеников и употребления большого времени на языки. Таким образом, перемена в программе дворянского образования изменила программу и казенных школ, которые принуждены были приноровляться к вкусам и потребностям дворянского общества.

   Программу казенных школ усвоили и частные учебные заведения, пансионы, которые стали заводиться в царствование Елизаветы. Смоленский дворянин Энгельгардт сообщает нам сведения о пансионе, в котором он учился в 70-х годах. Директором этого пансиона был некто Эллерт. То был большой невежда во всех науках. Программа школ состояла в кратком преподавании всевозможных наук: закона божия, математики, грамматики, истории, даже мифологии и геральдики. Это был свирепый педагог, настоящий тиран, как его называет Энгельгардт. Всего успешнее преподавался французский язык, потому что воспитанникам строго запрещено было говорить по-русски; за каждое русское слово, произнесенное воспитанником, его наказывали ферулой из подошвенной кожи. В пансионе всегда было много изуродованных, но заведение всегда было полно, несмотря на то что за обучение бралось по 100 руб., равняющихся нашим 700. Два раза в неделю в пансионе бывали танцклассы, на которые съезжались из города дворянские девицы изучать менуэт и контрданс. Эллерт не церемонился и с прекрасным полом: раз он при всех отбил руки о спинку стула одной непонятливой взрослой девицей. Все эти черты образования, которое распространялось в среде дворянства, оказали сильное действие на привычки дворянского общества.

  

  

   Высшее дворянство воспитывало своих детей дома; воспитателями сначала были немцы, потом с царствования Елизаветы - французы. Эти французы были столь известные в истории нашего просвещения гувернеры. При Елизавете случился их первый привоз в Россию. Эти гувернеры первого привоза были очень немудреные педагоги; на них горько жалуется указ 12 января 1755 г. об учреждении Московского университета. В этом указе читаем: "В Москве у помещиков находится на дорогом содержании великое число учителей, большая часть которых не только наукам обучать не могут, но и сами к тому никаких начал не имеют; многие, не сыскавши хороших учителей, принимают к себе людей, которые лакеями, парикмахерами и иными подобными ремеслами всю свою жизни препровождали". Указ говорит о необходимости заменять этих негодных привозных педагогов достойными и сведущими в науках "национальными" людьми. Но трудно было достать "национальных" людей при описанном состоянии обоих университетов.

  

  

   Под таким влиянием в дворянском обществе к половине XVIII в. сложились два любопытных типических представителя общежития, блиставших в царствование Елизаветы; они получили характерные названия "петиметра" и "кокетки". Петиметр - великосветский кавалер, воспитанный по-французски; русское для него не существовало или существовало только как предмет насмешки и презрения; русский язык он презирал столько же, как и немецкий; о России он ничего не хотел знать. Комедия и сатира XVIII в. необыкновенно ярко изображает эти типы. В комедии Сумарокова "Чудовищи" один из петиметров, когда зашла речь об Уложении царя Алексея Михайловича, с удивлением восклицает: "Уложение! Что это за зверь? Я не только не хочу знать русского права, я бы и русского языка знать не хотел. Скаредный язык! Для чего я родился русским? Научиться, как одеться, как надеть шляпу, как табакерку открыть, как табак нюхать, стоит целого веку, и я этому формально учился, чтобы мог я тем отечеству своему делать услуги". "Поистине это обезьяна", - заметило на это другое действующее лицо. "Только привозная", - добавило третье. Кокетка - великосветская дама, воспитанная по-французски, ее можно было бы назвать родной сестрой петиметра, если бы между ними часто не завязывались совсем не братские отношения. Она чувствовала себя везде дома, только не дома; весь ее житейский катехизис состоял в том, чтобы со вкусом одеться, грациозно выйти, приятно поклониться, изящно улыбнуться. В тяжелой пустоте этого общежития было много и трагического и комического, но постепенно эта пустота стала наполняться благодаря развившейся наклонности к чтению. Сначала это чтение было просто средством наполнить досуг, занять скучающую лень, но потом, как это часто бывает, невольная наклонность превратилась в моду, в требование светского приличия, в условие благовоспитанности. Читали без разбору все, что попадалось под руку: и историю Александра Македонского по Квинту Курцию, и "Камень веры" Стефана Яворского, и роман "Жиль-Блаз". Но потом это чтение получило более определенное направление; призванное на помощь в борьбе с досугом, от которого не знали куда деваться, это чтение склонило вкусы образованного общества в сторону изящной словесности, чувствительной поэзии. То было время, когда стали появляться первые трагедии Сумарокова, между ними одна заимствованная из русской истории - "Хорев". Любознательное общество с жадностью накинулось на эти трагедии, заучивало диалоги и монологи Сумарокова, несмотря на его тяжелый слог. За комедиями и трагедиями следовал целый ряд чувствительных русских романов, которых немало написал тот же Сумароков; эти романы также заучивались наизусть и не сходили с языка умных барынь и барышень. Добродушный наблюдатель современного общества, человек обеих половин столетия, Болотов свидетельствует в своих записках, что половина столетия была именно временем, когда "светская жизнь получила свое основание". Как только вошел в великосветский оборот этот новый образовательный элемент, изящное чтение, и запас общественных типов усложнился. Автор записок первой и второй половин века рисует нам эти типы в их последовательном историческом развитии.

   В глубине общества, на самом низу его, лежал слой, мало тронутый новым влиянием; он состоял из мелкого сельского дворянства. Живо рисует его человек первой половины века - майор Данилов в своих записках. Он рассказывает о своей тетушке, тульской помещице - вдове. Она не знала грамоты, но каждый день, раскрыв книгу, все равно какую, читала наизусть, по памяти, акафист божией матери. Она была охотница до щей с бараниной, и когда кушала их, то велела сечь перед собой варившую их кухарку не потому, что она дурно варила, а так, для возбуждения аппетита. На этой сельской культурной подпочве покоился модный дворянский свет столичных и губернских городов. Это было общество французского языка и легкого романа, состоявшее, говоря языком того времени, из "модных щеголей и светских вертопрашек", т.е. тех же петиметров и кокеток. Это общество (пользуясь его же жаргоном) фельетировало модную книжку "без всякой дистракции" и выносило из этого чтения "речь расстеганную и мысли прыгающие". Сатирический журнал времен Екатерины "Живописец" чрезвычайно удачно пародирует любовный язык этого общества, воспроизводя записку модной дамы к ее кавалеру: "Мужчина! Притащи себя ко мне: я до тебя охотна, ах, как ты славен!"

   Эти изящные развлечения, постепенно осложняясь, глубоко подействовали на нервы образованного русского общества. Это действие ярко обнаруживается на людях, которые уже достигли зрелого возраста к началу царствования Екатерины. Изящные развлечения развили эстетическую впечатлительность, нервную восприимчивость в этом обществе. Кажется, образованный русский человек никогда не был так слабонервен, как в то время. Люди высокопоставленные, как и люди, едва отведавшие образования, плакали при каждом случае, живо их трогавшем. Депутаты в Комиссии 1767 г. плакали, слушая чтение "Наказа". Ловкий придворный делец Чернышев плачет радостными слезами за дворянским обедом в Костроме, умиленный приличием, с каким дворяне встретили императрицу; он не мог без слез вспоминать о Петре Великом, называя его "истинным богом России". От всех этих влияний остался сильный осадок в понятиях и нравах общества, которым и характеризуется елизаветинский момент в развитии дворянского общества. Этот осадок состоял в светской выправке, в преобладании наклонности к эстетическим наслаждениям и в слабонервной чувствительности.

  

  

   Второй момент можно назвать екатерининским. Он осложнился новым и очень важным образовательным элементом: к стремлению украшать жизнь присоединяется стремление украшать ум. В царствование Елизаветы сделана была хорошая подготовка для этого нового момента; такой подготовкой служило знакомство с французским языком и наклонность к изящному чтению.

   Случилось так, что Франция стала образцом светскости и общежития для русского общества именно в то время, когда французская литература получила особое направление. Это подготовленное при Елизавете общество и стало с жадностью усвоять новые идеи, какие тогда развивались в этой литературе; именно с половины XVIII в. во Франции стали появляться наиболее крупные произведения, оказавшие самое сильное действие на образованные умы Европы. В то время различными средствами облегчилось усвоение этих идей и в России. Прежде всего двор поощрял изучение французской просветительной литературы. Еще при Елизавете завязались некоторые сношения двора с королями французской литературы. Вольтер еще тогда был сделан почетным членом русской Академии наук и получил поручение написать историю Петра Великого; в этом Вольтеру помогал жаркий поклонник французских мод и литературы И.И. Шувалов, влиятельный человек при дворе Елизаветы и куратор Московского университета. Екатерина, как мы знаем, еще в молодости увлекалась французской литературой; вступив на престол, она спешила завести прямые сношения с вождями литературного движения. Увлеченная частью общим течением, Екатерина при этом руководилась и некоторыми дипломатическими соображениями; она старалась заискивать у французских литераторов, придавая большую цену парижским мнениям о себе и своих делах. До нас дошла любопытная переписка ее с Вольтером, начавшаяся в 1763 г. и продолжавшаяся до 1778 т. : - до смерти Вольтера. В этой переписке оба корреспондента не щадили комплиментов друг другу. Сотруднику Дидро по изданию Энциклопедии Даламберу Екатерина даже предложила взять на себя воспитание наследника русского престола великого князя Павла, она долго и сильно пеняла Даламберу за отказ от этого предложения. И сам Дидро не был обойден ее милостями. Узнав, что издатель Энциклопедии нуждается в деньгах, она купила у него огромную библиотеку за 15 тыс. франков и оставила ее при Даламбере, назначив его библиотекарем с жалованьем по тысяче франков в год.

  

  

   Эти связи с французским литературным миром отразились и на образовательных стремлениях высшего образованного дворянства. В знатных домах французский гувернер и при Екатерине сохранил педагогическую монополию, но это был новый гувернер, непохожий на прежнего, - гувернер второго привоза. Некоторые из них, стоя на высоте своего призвания, знакомы были с последними словами тогдашней французской литературы и даже принадлежали к крайнему течению тогдашнего политического движения. Сам двор поддерживал в дворянстве смелым примером это движение: мы видели, что Даламбер едва не сделался воспитателем наследника русского престола. Екатерина не остановилась перед первой неудачей и хотела по крайней мере внука воспитать в духе времени; с этой целью она пригласила для воспитания великого князя Александра швейцарца Лагарпа, который открыто поведывал свои республиканские убеждения. Знатные дома подражали двору; граф Строганов, видный деятель в начале царствования Александра I, воспитан был французом Роммом, истым республиканцем, который потом стал видным членом партии Горы в Конвенте. Дети Салтыкова воспитывались под руководством брата Марата. Этот воспитатель также не скрывал своих республиканских убеждений, хотя и не разделял крайности своего брата, с воспитанниками своими он не раз являлся при дворе в обществе великого князя Александра. Высшее дворянство щедро платило за педагогические труды привозных гувернеров. Один из них - Брикнер за 14 лет педагогической работы в доме князя Куракина получил 35 тыс. руб. (свыше 150 тыс. руб. на наши деньги).

   Такими высокими средствами образования, как образованные гувернеры, пользовалось только высшее дворянство, но и читающая дворянская масса не лишена была средств усвоять новые идеи. Французские литературные произведения в подлинниках и переводах стали свободно распространяться в русском обществе с царствования Екатерины. Екатерина и здесь подавала пример своим подданным; она торжественно признала не только безвредными, но и полезными произведения французской литературы, взявши на себя труд пропагандировать их в своем "Наказе". Благодаря этому покровительству произведения французов стали бойко распространяться даже в отдаленных углах России. Мы теперь с трудом можем себе представить, какая масса французских произведений была переведена на русский язык в царствование Екатерины и поступила в книжные лавки. Один из малорусских дворян - Винский, служивший в гвардии, в записках своих сообщает любопытные факты из истории движения либеральных идей в тогдашнем русском обществе. Живя в Петербурге, он нашел в библиотеках своих молодых друзей военного и штатского звания почти все лучшие произведения тогдашней французской литературы. За беспорядочную жизнь он попал под суд и был сослан в Оренбург; он нашел те же произведения Руссо, Монтескье и Вольтера. От скуки он начал читать и переводить эти произведения, распространяя их в рукописях; переводимые тетрадки бойко расходились между знакомыми, заслуживая похвалы переводчику. Через несколько лет Винский имел удовольствие получить как любопытную новинку собственные переводы, привезенные из глубины Сибири. В Казани и Симбирске, прибавляет он, [они] весьма многим были известны.

   Под влиянием новых литературных потребностей и путешествия русской дворянской молодежи за границу получили иную цель; при Петре дворянин ездил учиться за границу артиллерии и навигации; после он ездил туда усваивать великосветские манеры. Теперь, при Екатерине, он поехал туда на поклон философам. "На постоялом дворе Европы", как называл Вольтер свой дом в Фернее, от времени до времени появлялись и русские путешественники. Екатерина в одном из писем к Вольтеру говорит: многие наши офицеры, которые были приняты Вами так снисходительно в Фернее, воротились без ума от Вас и от Вашего приема. Наши молодые люди жаждут Вас видеть и разговоры слышать.

  

  

   Благодаря всем этим столь разнообразным путям влияние французской просветительной литературы вместе с французскими модами и нравами приливало в русское дворянское общество широкой струей во все царствование Екатерины. Трудно представить себе, с каким усердием усвоялось это влияние; некоторые в успехе этого усвоения достигли колоссально бесполезной виртуозности. Один из образованных русских вельмож - Бутурлин, разговаривая с приезжим французом, парижанином, удивил его точностью, с какой он рассказывал о парижских улицах, гостиницах, театрах и памятниках. Удивление иностранца превратилось в настоящее изумление, когда он узнал, что Бутурлин никогда не бывал в Париже, а все это знал так лишь, из книг. Так, в Петербурге люди были знакомы с французской столицей лучше ее старожилов. Около того же времени французский литературный мир Парижа и Петербурга восхищался анонимной пьесой "Послание к Ниноне", которая написана была такими превосходными французскими [стихами], что многие приписывали ее перу самого Вольтера. Оказалось, что автором этой пьесы был не кто иной, как действительный статский советник граф Андрей Петрович Шувалов, сын известного дипломатического дельца в царствование Елизаветы. Французские путешественники, приезжавшие в Петербург в конце царствования Екатерины, свидетельствовали, что "здешняя образованная молодежь самая просвещенная и философская в Европе" и что она знает более, чем оканчивающие курс в немецких университетах.

   Это влияние французской просветительной литературы было последним моментом того процесса, который со смерти Петра совершался в умственной и нравственной жизни русского общества. Какой осадок остался от этого влияния? Вопрос этот имеет некоторую цену в истории нашего общежития. Характер этого осадка объясняется знанием самого влияния. Я прошу вас припомнить значение французской просветительной литературы XVIII в. Как известно, это было первое довольно неосторожное и безрасчетливое восстание против порядка, основанного на предании, и против привычного нравственного миросозерцания, господствовавшего в Европе. Общественный порядок держался на феодализме, нравственное миросозерцание было воспитано католицизмом. Французская просветительная литература и была восстанием, с одной стороны, против феодализма, с другой - против католицизма. Значение этой литературы имело довольно местное происхождение, было вызвано интересами, довольно чуждыми для Восточной Европы, не знавшей ни феодализма, ни католицизма. Но учащая удары, направленные против феодализма и католицизма, французский литератор XVIII в. сопровождал эти удары целым потоком общих мест, отвлеченных идей. Люди Восточной Европы, незнакомые с феодализмом и католицизмом, только и могли усвоить эти общие места, отвлеченные идеи. Надобно полагать, что эти места и идеи на месте их родины имели довольно условный смысл; люди, боровшиеся с католицизмом и феодализмом, придавали житейское, реальное значение отвлеченным терминам вроде политической свободы или равенства. Этими терминами они прикрывали живые, часто даже низменные интересы, за которые боролись обиженные классы общества. Этот условный смысл отвлеченных терминов не был знаком усвоявшим их людям Восточной Европы, они принимали их буквально, поэтому общие места, условные, отвлеченные термины превратились у них в безусловные догматы политические, религиозно-нравственные, которые усваивались без размышления и еще более отрывали усвоявшие их умы от окружающей их действительности, не имевшей ничего общего с этими идеями.

   Благодаря этому влиянию просветительной литературы в русском обществе, как и в русской письменности XVIII в., со времени Екатерины обнаруживаются две особенности: это, во-первых, утрата привычки, утрата охоты к размышлению и, во-вторых, потеря понимания окружающей действительности. Обе эти черты одинаково сильно сказались при Екатерине в образованном обществе и в литературе. Без сомнения, первым в ряду литераторов второй половины века стоял самый даровитый и имевший более успеха Фонвизин, но его комедии, или трактаты о добродетели, олицетворявшейся в типах Правдиных и Стародумов, неизвестно с какой действительной почвы взятых, или карикатуры - Недоросль и Бригадир; это не живые лица, а комические анекдоты.

   Такое действие просветительной литературы обнаружилось и появлением новых типов в составе русского общества, которых незаметно было при Елизавете. Отвлеченные идеи, общие места, громкие слова, украшавшие умы людей екатерининского времени, нисколько не действовали на чувства; под этими украшениями сохранилась удивительная черствость, отсутствие чутья к нравственным стремлениям.

  

  

   Достаточно несколько образцов из этого общества, чтобы видеть это, может быть, неожиданное действие просветительной литературы. Княгиня Дашкова шла впереди просвещенных дам своего времени, недаром она занимала президентское кресло в русской Академии наук. Еще в молодости, 15-16 лет, зачитывалась до нервного расстройства произведениями Бейля, Вольтера, Руссо. Кончив свою блестящую карьеру, она уединилась в Москве и здесь вскрылась, какой была; здесь она почти никого не принимала, равнодушно относилась к судьбе детей, бесцеремонно дралась со своей прислугой, но все ее материнские чувства и гражданские порывы сосредоточились на крысах, которых она успела приручить. Смерть сына не опечалила ее; несчастье, постигшее ее крысу, растрогало ее до глубины души. Начать с Вольтера и кончить ручной крысой могли только люди екатерининского времени.

   В Пензенской губернии проживал богатый помещик Никита Ермилович Струйский, он был губернатором во Владимире, потом вышел в отставку и поселился в своей пензенской усадьбе. Он был великий стихоплет и свои стихи печатал в собственной типографии, едва ли не лучшей в тогдашней России, на которую тратил огромные суммы; он любил читать знакомым свои произведения. Сам того не замечая, он в увлечении начинал щипать слушателя до синяков. Стихотворения Струйского достопримечательны разве только тем, что бездарностью превосходят даже стихотворения Тредьяковского. Но этот великий любитель муз был еще великий юрист по страсти и завел у себя в деревне юриспруденцию по всем правилам европейской юридической науки. Он сам судил своих мужиков, составлял обвинительные акты, сам произносил за них защитительные речи, но, что всего хуже, вся эта цивилизованная судебная процедура была соединена с древнерусским и варварским следственным средством - пыткой; подвалы в доме Струйского были наполнены орудиями пытки. Струйский был вполне человек екатерининского времени, до того человек этого времени, что не мог пережить его. Когда он получил известие о смерти Екатерины, с ним сделался удар, и он вскоре умер.

  

  

   Изложив главные явления царствования императрицы Екатерины II, попытаемся на основании результатов ее деятельности сделать ей историческую оценку. Значение известной исторической эпохи или исторического дельца всего лучше оценивается тем, насколько увеличились или уменьшились в эту эпоху под влиянием исторического деятеля народные средства. Средства, которыми располагает народ, бывают материальные либо нравственные; итак, [следует] разрешить вопрос, насколько увеличились или уменьшились материальные и нравственные средства Русского государства в царствование Екатерины?

  

  

   Во-первых, материальные средства увеличились в громадной пропорции. В царствование Екатерины государственная территория почти достигла своих естественных границ как на юге, так и на западе. Из приобретений, сделанных на юге, было образовано три губернии - Таврическая, Херсонская и Екатеринославская, не считая возникшей тогда же земли Войска Черноморского. Из приобретений, сделанных на западе, со стороны Польши, было образовано 8 губерний, которые перечисляю в порядке с севера на юг: Витебская, Курляндская, Могилевская, Виленская, Минская, Гродненская, Волынская и Брацлавская (нынешняя Подольская). Итак, из 50 губерний, на которые была разделена Россия, целых 11 были приобретены в царствование Екатерины. Эти материальные успехи являются еще в более осязательном виде, если мы сравним населенность страны в начале царствования и в конце его. В начале царствования Екатерины, в 1762 и 1763 гг., была произведена III ревизия; по расчету пропорции ревизских душ к общему количеству населения последнего считалось по III ревизии 19-20 млн душ обоего пола и всех состояний. В конце царствования Екатерины, в 1796 г., была предпринята законченная уже преемником Екатерины V ревизия; по такому же расчету отношения ревизских душ к общему количеству населения жителей в империи считалось, по V ревизии, не менее 34 млн.

   Итак, количество населения в царствование Екатерины увеличилось на три четверти. Вместе с тем усилились и государственные финансовые средства; ход этого усиления наглядно представляется по ежегодным финансовым ведомостям за все время царствования. В 1762 г. государственное казначейство считало всех государственных доходов 16 млн руб. По финансовой ведомости 1796 г., сумма государственных доходов простиралась до 68 1/2 млн. Итак, население государства в продолжение царствования почти удвоилось; сумма государственных доходов с лишком учетверилась. Значит, не только увеличилось количество плательщиков, но возвысились и государственные платежи, возвышение которых обыкновенно принимается за знак усиления производительности народного труда. Итак, материальные средства в царствование Екатерины чрезвычайно усилились.

  

  

   Напротив, средства нравственные стали слабее. Нравственные средства, которыми располагает государство, сводятся к двум порядкам отношений: во-первых, они состоят в единстве интересов, связывающих различные племенные и социальные составные части государства друг с другом; во-вторых, в способности руководящего класса руководить обществом. В свою очередь эта способность зависит от юридической постановки руководящего класса в обществе, от степени понимания им положения общества и от степени политической подготовки руководить им. Эти нравственные средства государства в царствование Екатерины значительно пали. Прежде всего усилилась рознь интересов племенных, составных частей государства; в пестрый состав населения этого государства польскими разделами введен был новый, чрезвычайно враждебный элемент, который не только не усилил, не поднял, но значительно затруднил наличные силы государства. Прежде на западной окраине существовал один элемент, на который русское общество должно было тратить значительные усилия; этот элемент состоял в немецком населении завоеванных Петром остзейских провинций. Теперь к этому элементу, который с трудом растворялся химически в составе русского населения, присоединился другой, может быть столь же неподатливый, - польское население завоеванных провинций Речи Посполитой. Польский элемент в старинных русских областях не составил бы ни малейшего затруднения для Русского государства, он исчез бы под влиянием первого благоприятного ветра с востока, но этот элемент стал силой благодаря тому, что в состав территории Русского государства, кроме юго-западных областей, введены были и некоторые части настоящей Польши. Зато одна из важных областей Юго-Западной Руси, связанная органически с остальными, - Галиция очутилась за пределами Русского государства, усиливая разлад, внесенный в наши западные международные отношения.

   Далее, усилилась рознь между социальными составными элементами коренного русского общества; это усиление было следствием тех отношений, в какие поставлены были законодательством Екатерины два основных класса русского общества - дворянство и крепостное крестьянство. Чтобы объяснить происхождение и значение этой розни, необходимо припомнить ход нашей внутренней государственной жизни со времени Петра. Петр разрешил один ряд вопросов внутренней политики, которые все сводятся к одному - к вопросу об устройстве государственного хозяйства в связи с поднятием производительности народного труда. Вся внутренняя деятельность Петра имела характер экономический; коренные основы юридического порядка при нем остались нетронутыми. Но законодательство Петра, устроив народную и государственную жизнь, оставило один важный политический пробел; этот пробел состоял в уничтожении установленного обычаем старого порядка престолонаследия. По закону 1722 г. назначение наследника предоставлено было личному усмотрению царствующего государя. Так как после Петра не осталось обычного наследника, то этот закон отдал престол на волю случая. С тех пор благодаря указанному пробелу на несколько десятилетий в государственном управлении водворился произвол лиц, господство случая, лучше сказать, водворилась воля случайных лиц Среди этой борьбы случайностей разрушался и государственный порядок, завершенный Петром. Как мы знаем, этот порядок состоял в принудительной разверстке государственных повинностей между всеми классами общества, в государственном прикреплении сословий. Благодаря действию случая одно сословие получило возможность несколько раз распорядиться престолом и начало превращаться из простого правительственного орудия в правящий класс, сбрасывая с себя одну за другой прежние свои государственные обязанности, но не теряя прежних прав и даже приобретая новые. Так одно сословие достигло государственного раскрепления, получило возможность жить для себя, руководилось сословными или личными интересами. Вслед за этим сословием раскрепилось и другое - торгово-промышленное. Оба класса составляли незначительную часть всего населения, но теперь они стали в исключительное положение. Логическим последствием раскрепления обоих сословий должно было быть облегчение государственных повинностей, лежавших и на остальных классах, т.е. более уравнительное распределение этих повинностей. Но это раскрепление остальных классов должно было совершиться иным путем, не таким, каким раскрепилось дворянство. Новое положение дворянина было признано законом, но оно подготовлено было не вполне законным порядком, революционными средствами. Освобождение дворянства от обязательной службы не совершилось бы так легко и скоро, если бы сословию не пришлось принять деятельное участие в создании высших правительств, т.е. в двор