Кронеберг Андрей Иванович - Святочные рассказы Диккенса

  

  

  

   Святочные разсказы составляютъ совершенно особый отдѣлъ сочинен³й Ч. Диккенса. У нихъ есть свой колоритъ, своя цѣль, даже свое время появлен³я въ свѣтъ: каждый годъ къ святкамъ Диккенсъ издаетъ повѣстъ, которая состоитъ въ связи съ этимъ временемъ года. До сихъ поръ такихъ разсказовъ появилось четыре; послѣдн³й изъ нихъ: "Битва жизни", полученъ здѣсь въ первыхъ числахъ февраля, и Современникъ поспѣшилъ сообщить своимъ читателямъ это новое произведен³е одного изъ замѣчательнѣйшихъ европейскихъ романистовъ.

   Теперь, когда появлен³е новаго святочнаго романа возбудило новый интересъ, мы думаемъ, что не вовсе не кстати обратить вниман³е на весь кружокъ святочныхъ разсказовъ Диккенса.

   Въ предлежащемъ разборѣ мы постараемся обратить вниман³е на два главные предмета: на мысли и вопросы, которые несколько пробуждаютъ въ читателѣ мног³я мѣста разсказовъ, и на художественное значен³е самихъ произведен³й. Такимъ образомъ, мы отдадимъ себѣ отчетъ въ успѣхѣ, съ какимъ Диккенсъ достигъ въ этихъ произведен³яхъ двойной, предположенной имъ цѣли.

   Святки въ Англ³и важнѣйш³й годовой праздникъ, эпоха примирен³я и сближен³я людей. На долго ли они мирятся и сближаются, это другой вопросъ; но Диккенсъ вздумалъ не пропускать благопр³ятныхъ минутъ и постараться святочнымя разсказами указывать на так³я отношен³я вседневной жизни, о которыхъ думаютъ очень рѣдко, именно потому, что они вседневны, и наводитъ читателя на мысли и вопросы, которые не могутъ не довести до гуманнаго результата. Этой цѣли Диккенсъ старается достигнуть, не отказываясь отъ правъ художника,- стремлен³е, которое въ разныхъ размѣрахъ проявляется въ новѣйшей бельлетристикѣ. Мы уже имѣли случай указать на подобное стремлен³е въ нѣкоторыхъ романахъ Ж. Санда и замѣтить, что именно эти произведен³я ея неудачны. Имъ вредитъ система, которой нѣтъ у Диккенса. Диккенсъ хочетъ только забросить въ почву сѣмена, а произрастен³е и жатву ихъ предоставляетъ судьбѣ. Въ какой степени вѣренъ расчетъ его и удачно выподвен³е, это мы увидимъ, близко заглянувши въ самыя повѣсти.

   И во-первыхъ, Диккенсъ избралъ эпохою появлен³я своихъ повѣстей новый годъ, находя, что въ это время почва человѣческаго духа болѣе воспр³имчива для тѣхъ идей, которыя желаетъ онъ возрастить. Не заблужден³е ли это? Что такое новый годъ? Событ³е метафизическое, чисто условное, которое точно также могло быть (и было) и вчера, и можетъ быть (и будетъ) завтра. "Вздоръ!" какъ говаривалъ почтенный Скруджъ. И если разсудить основательно, такъ въ самомъ дѣлѣ вздоръ. Но Диккенсъ имѣлъ въ виду не тѣхъ, которые вслѣдств³е разсужден³я дошли до этого убѣжден³я. Чѣловѣкъ чувствующ³й безъ предубѣжден³й, то-есть, начинающ³й изыскан³е съ полнаго отрицан³я всего, что не очевидная истина, и не отступающ³й ни передъ какимъ выводомъ, какъ бы рѣзко ни противорѣчилъ онъ его привычкамъ и всему общепринятому, такой человѣкъ уже самъ стоитъ на пути къ тѣмъ истинамъ, которыя, какъ должно полагать, живы и въ душѣ автора, хотя, можетъ быть, и одѣты въ слишкомъ нац³ональное платье. Впрочемъ, это послѣднее - не больше, какъ предположен³е; авторъ романистъ и не обязанъ разрушать предразсудокъ, чтобы замѣнить его истиной. Напротивъ того, онъ обращается къ самому предразсудку, лишь-бы возбудить дѣятельность мозга; онъ знаетъ, что если ему только удастся заинтересовать вопросомъ, то логическ³й процессъ самъ собою доведетъ чуствующаго до разрушен³я ложнаго и признан³я истиннаго. Эти повѣсти для тѣхъ девяносто девяти сотыхъ публики, на которыхъ произвольно принятое значен³е разныхъ предметовъ, въ томъ числѣ и условная эпоха новаго года, имѣетъ неизбѣжное вл³ян³е,- и имѣетъ его не безъ разумнаго основан³я, такъ что отъ общаго впечатлен³я не освобождаются и тѣ, которые съ полнымъ, яснымъ сознан³емъ могутъ сказать: большая въ самомъ дѣлѣ важность, что мы еще разъ отмѣряли въ пустомъ пространствѣ нѣсколько десятковъ милл³оновъ миль!

   Да! а между тѣмъ, и вы, пылк³й мечтатель, о вы, безпощадно трезвый въ понят³яхъ человѣкъ, вы, юноша - владѣтель великой будущности, и вы, старикъ, пропустивш³й жизнь сквозь пальцы, вы, г. Скруджъ, который говорите: "вздоръ!" и я, отвѣчающ³й вамъ: "да, если разсудить основательно",- не всѣ ли мы встречаемъ новый годъ не такъ, какъ 31-е декабря или 2-е января.

   Отчего же это? Должна быть какая нибудь этому причина; явлен³е, повторяющееся съ такою точностью, не можетъ же быть случайно и должно имѣть разумную необходимость, должно имѣть корень въ натурѣ человѣка.

   Человѣку на извѣстной ступени развит³я общества врождено стремлен³е хоть изрѣдка заглядывать въ жизнь поглубже, отрываться отъ частвости настоящаго дня, обнимать связь событ³й прошедшаго и подумать о послѣдств³яхъ въ будущемъ. Но въ томъ же человѣкѣ живетъ и звѣрь, чуждый идеѣ общества, врагъ всего, что проистекаетъ изъ нея высокаго, жертвоприносящаго; нерѣдко онъ даже преобладаетъ, прикрытый овечьею шкурою благонамѣренности; но свѣтлыхъ минутъ не лишенъ никто. Онѣ открываютъ человѣку раздвоен³е его и другихъ, и, не надѣясь на побѣду ни въ себѣ, ни въ другихъ, онъ ищетъ внѣшней точки опоры для своей человѣчности, страдательно подчиняясь ей вмѣстѣ съ другими. Этотъ фактъ подтверждаетъ намъ всякое общество. Общество создаетъ законы, конечно, условные, исключительные, годные только для него, а не для другого общества, но оно создаетъ ихъ именно потому, что признаетъ ихъ истину и необходимость для себя. Къ чему же, при этомъ сознан³и, писанный законъ? къ чему блюстители его, къ чему казнь и за что награда?

   Все это потому, что вмѣстѣ съ сознан³емъ истины рождается сознан³е безсил³я осуществлять ее всегда и добровольно. Мы еще дѣти въ этомъ отношен³и и намъ нужна ланкастерская метода взаимнаго надзора. Словомъ, не надеясь на себя, мы ищемъ точки опоры для своей человѣчности внѣ себя,- и создаемъ законъ.

   Условныя эпохи, которыми мы мѣряемъ жизнь, так³я же точки опоры. Онѣ проистекаютъ изъ тѣхъ же услов³й человѣческой натуры, и что же удивительнаго, что въ эти дни человѣкъ несколько безсознательно чувствуетъ себя хоть на волосъ болѣе человѣкомъ!

   Исключен³я нe опровергаютъ правила. И если дать этому положен³ю болѣе общ³й оборотъ, что человѣкъ чувствуетъ себя въ эти дни вообще не такимъ, какъ въ проч³е, то исключен³й найдется очень мало.

   Вотъ, можетъ быть основан³я, въ которыхъ Диккенсъ нашелъ психологическую возможность перерожден³я Скруджа, героя его перваго святочнаго разсказа: Christmas Carol in prose (Святочная пѣсня въ прозѣ).

   Обратимся къ самой повѣсти, и, во-первыхъ, позвольте познакомить васъ съ ея героемъ.

   Скруджъ былъ то, что называется кулакъ. Старый грѣшникъ умѣлъ стянуть, отжилить, прибрать къ рукамъ,- скряга и пройдоха. Крѣпокъ и остеръ, какъ кремень, изъ котораго никакое огниво никогда не выбивало ни одной велякодушной искры. Скрытенъ, уединенъ въ самого себя, какъ устрица. Внутренн³й холодъ заморозилъ старыя черты лица его, заострилъ и безъ того острый носъ, сморщилъ щоки, одеревѣнилъ походку, выказывался въ красныхъ глазихъ, въ синихъ губахъ и въ сипломъ голосѣ. Морозъ бѣлѣлъ у него на головѣ, на ресницахъ, на щетинистомъ подбородкѣ. Онъ всюду носилъ съ собою свою низкую температуру: онъ замораживалъ свою контору въ лѣтн³е жары, и въ въ святки не становилось въ ней теплѣе ни на градусъ.

   Наружный жаръ и холодъ оказывали мало вл³ян³я на Скруджа. Никакое тепло не могло согрѣть его, никакой морозъ проморозить. Никакой вѣтеръ не былъ суровѣе его, никакой снѣгъ не шелъ упорнѣе его къ своей цѣли, никакой проливной дождь не былъ неумолимѣе. Дурная погода не знала, какъ за него взяться. Жесточавш³й дождь, снѣгъ, градъ могли похвалиться передъ нимъ только въ одномъ отношен³и: они сыпали иногда очень щедро, чего Скруджъ никогда не дѣлалъ.

   На улицѣ никто не останавливалъ его ласковымъ привѣтств³емъ: "Какъ поживаете, любезный Скруджъ? Что не зайдете ко мнѣ?" Нищ³е не просили у него милостыни, дѣти не спрашивали у него, который часъ, никто и никогда не просилъ его указать дорогу къ какому нибудь мѣсту. Его узнавала даже собака слѣпого; завидѣвши его вдали, она тянула своего хозяина куда нибудь въ ворота и въ дворъ и махала хвостомъ, какъ будто желая сказать: "Лучше быть вовсе безъ глазъ, хозяинъ, нежели смотрѣть такъ неласково."

   А большая бѣда! Скруджу того и хотѣлось. Проложить себѣ дорожку сквозь толпу и давку жизни, отталкивая всякую человѣческую симпат³ю,- въ этомъ-то и находилъ онъ наслажден³е.

   Вотъ милая личность героя повѣсти. Кажется, лицо вовсе не праздничное, человѣкъ, который понималъ, что праздникъ - вздоръ, и основательно разсуждалъ, что если онъ платитъ бѣдному конторщику своему столько, чтобы онъ только что не умеръ съ женою и дѣтьми съ голоду, такъ конторщикъ обязанъ мерзнуть въ конторѣ именно столько, чтобы только не вовсе замерзнуть, и работать только что не до совершеннаго истощен³я силъ. И Скруджъ былъ человѣкъ, который въ одномъ отношен³и могъ пристыдить многихъ, смотрѣвшихъ на него съ презрѣн³емъ, какъ на натуру грязную: онъ былъ вѣренъ самому себѣ. Что онъ думалъ, то и дѣлалъ. Бѣднякъ Кратчитъ дѣйствительно принужденъ былъ съутра до ночи не выпускать изъ руки пера и грѣться у свѣчи!

   Но Кратчитъ не былъ одаренъ пылкимъ воображен³емъ,- и свѣча его не грѣла. Хозяинъ тоже былъ человѣкъ основательнымъ, разсудительнымъ, не увлекался вздорами, и эпоха святокъ и новаго года не грѣла его. Кажется, нельзя и придумать человѣка неспособнѣе Скруджа симпатизировать со "вздоромъ" (какъ называлъ онъ эту эпоху), волнующимъ цѣлый народъ. А между тѣмъ, и онъ не избавился отъ атмосфернаго вл³ян³я народнаго вѣрован³я. Отдѣлавшись отъ племянника, пришедшаго съ глупымъ поздравлен³емъ, выпроводивши пришедшихъ съ безстыднымъ предложен³емъ пожертвовать что нибудь въ пользу бѣдныхъ, и доказавши Кратчиту, что онъ его грабигь,- Скруджъ идетъ спать съ наркотическимъ сознан³емъ, что онъ совершенно правъ.

   Это прилагательное: "наркотическ³й", можетъ показаться страннымъ, но оно вѣрно. Право - не высшая ступевь человѣчности; за нимъ есть еще любовь и самоотвержен³е. Это сознаютъ мноrie, смутно предчувствуютъ, можетъ быть, всѣ безъ исключен³я, но сдѣлать шагъ впередъ, стать ступенью выше, на это готовъ не всяк³й. Когда не хватаетъ сердца, мозгъ всегда силится пополнить этотъ недостатокъ и ясно доказываетъ, что вы имѣете полное право не имѣть сердца; неугомонный кусокъ мяса еще нѣсколько времени бьется и противорѣчитъ, но мозгъ продолжаетъ задавать ему наркотическ³е дозы софизмовъ о правѣ, и, наконецъ, онъ засыпаетъ. Внутри человѣка дѣлается тихо, спокойно, комфортабельно,- борьба кончена, пора отдохнуть,- прощайте, господа, вы можете бороться, голодать, умирать,- я никому не хочу мѣшать, я не хочу нарушать вашихъ правъ, я благоговѣю передъ справедливостью, я иду спать.

   И Скруджъ пошедъ спать. Въ самомъ дѣлѣ, если разсудить основательно, онъ былъ правъ. Какое право имѣлъ именинникъ притти докучать ему всякими вздорами: будто бы святки эпоха примирен³я, любви и счастья, будто изо всего длиннаго календаря года это единственное время, когда люди дружво раскрываютъ свои сердца и рѣшаются взглянуть внизъ, набезвѣстныхъ бѣдняковъ, какъ будто эти бѣдняки и точно спутники ихъ на пути къ могилѣ, а особая порода, которой указана совсѣмъ другая дорога. Не правъ ли былъ почтенный Скруджъ, замѣчая ему, что "свѣтъ, должно-быть, съума спятилъ. Святки! Большая, въ самомъ дѣлѣ, радость! Что такое для васъ святки? срокъ платежа долговъ,- а тутъ, смотри, въ карманѣ ни гроша; пора, когда вы вспоминаете, что постарѣли годомъ, а не побогатѣли ни часомъ; время свести счеты, а тамъ, смотри, за двѣнадцать мѣсяцовъ сряду въ итогѣ все нуль да нуль.

   Какое право имѣли как³е-то два филантропа притти ни съ того, ни съ сего къ незнакомому дому и нахально просить у хозяина денегъ въ пользу нищихъ? Не потому ли, что онъ богатъ, а они бѣдны, что онъ сытъ, а они голодны? Прекрасная причина! Да развѣ онъ не имѣетъ права быть богатымъ, и развѣ оспариваетъ у нищихъ право быть нищими? Нѣтъ, Скруджъ разсуждаетъ основательно; онъ благоговѣетъ передъ справедливостью и очень умно и благородно отвѣчаетъ, что на это есть тюрьмы и рабоч³е дома, а если кто предпочитаетъ лучше умереть, нежели переселиться въ такое благотворительное заведен³е, такъ тѣмъ лучше: народонаселен³е уменьшится.

   Наконецъ, какое право имѣлъ Кратчить, этотъ дуракъ, который получаетъ 15 шиллинговъ въ недѣлю, и собирается еще праздновать Рождество, когда нечѣмъ почти прокормить жену и дѣтей,- какое право имѣлъ онъ отпроситься у хозяина на завтрашн³й день? Это также глупо, хоть и не столько наивно,- какъ сказать кому нибудь: позвольте васъ обокрасть. Скруджъ доказалъ ему это ясно и неопровержимо: "Если бы я не доплатилъ вамъ полкроны, вѣдь какой бы вы подняли крикъ, что это несправедливо! А сами такъ вотъ не подумаете, справедливо ли, чтобы я вамъ заплатилъ за день отдыха."

   Скруджъ правъ; возражать нечего. Бѣднякъ могъ только замѣтить, что это случается только разъ въ годъ.

   "Прекрасное извинен³е, удивительный предлогъ обворовывать хозяина каждое двадцать пятое декабря!"

   Нельзя не уважить справедливости Скруджа; но кто безъ недостатковъ и Скруджъ пошатнулся и нарушилъ справедливость на два шиллинга и отпустилъ конторщика. Не это ли помѣшало ему провести покойную ночь?

   А ночь была тревожная. Как³я-бы ни были тутъ психическ³я причины (а поле вѣроятныхъ предположен³й, въ этомъ случаѣ, очень все дико), вѣрно то, что внутри Скруджа происходила такая страшная буря и борьба враждебныхъ стих³й, что взволнованные нервы переносили внутреннюю жизнь мозга во внѣшн³й м³ръ, и Скруджъ, переживш³й въ продолжен³и ночи цѣлую жизнь съ существами фантастическими, проснулся примиренный съ дѣйствительностью.

   Еще возвращаясь домой по темной лѣстницѣ (Скруджъ находилъ, что это самое лучшее освѣщен³е, темнота не стоила ни гроша), онъ удивился, что ему померещилась въ воздухѣ голова Марлея, его умершаго товарища. Онъ подумалъ: "вздоръ!" и пошелъ дальше. Въ комнатѣ, когда онъ собирался уже спать, раздался громъ цѣпей и шумъ приближающихся шаговъ. Скруджъ опять подумалъ: "вздоръ", но поблѣднѣлъ. Наконецъ, передъ нимъ явился Марлей; Скруджъ и тутъ еще не повѣрилъ,- онъ началъ доказывать мертвецу, что все это вздоръ, что онъ ему не вѣритъ, что нельзя довѣрять глазамъ, что это явлен³е, можетъ быть, ничего иное, какъ несваривш³йся кусокъ говядины, слишкомъ большая доза горчицы, кусокъ ѣдкаго сыра или тяжелый картофель въ желудкѣ.

   Вѣрнѣе было бы отыскивать причину явлен³я въ сердцѣ, шевельнувшемся послѣ многихъ лѣтъ неподвижнаго сна. Въ немъ тоже была непереваренная пища: проклят³е въ отвѣтъ на поздравлен³е племянника, желан³е благоденств³я рабочимъ домамъ и тюрьмамъ, радость, что народонаселен³е уменьшится, обвинен³е Кратчита въ воровствѣ.

   Но Скруджъ не признавалъ дѣйств³я сердца на мозгъ. Мозгъ, желудокъ, кошелекъ, карманы, руки,- всѣ части Скруджа имѣли право гражданства въ его организмѣ; только сердце было безгласнымъ рабомъ.

   Скруджъ говорилъ духу Марлея: вздоръ! я тебѣ не вѣрю! и т. п., но его доводы походили на пѣсню, которую затягиваетъ человѣкъ, проходя ночью пустынное мѣсто,- эта пѣсня льется не изъ бодрой души: нѣтъ! пѣвецъ старается только разогнать страшное безмолв³е окрестности и звуками пробудить въ себѣ бодрость. Стоитъ только мелькнуть вдали какому нибудь неопредѣленному образу, и голосъ задрожитъ и замретъ. Такъ было и со Скруджемъ; Марлею стоило только сгять повязку съ подбородка; нижняя челюсть упала ему на грудь,- и Скруджъ въ ужасѣ палъ на колѣни и закрылъ лицо руками.

   Марлей явился сказать Скруджу нѣсколько горькихъ для него истинъ. Онъ описалъ ему свое мучительное состоян³е, сказалъ, что и его ждетъ тоже, если и онъ, подобно ему, заглушитъ въ себѣ до конца человѣческое стремлен³е трудиться для общества. На замѣчан³е Скруджа, что онъ былъ, однако-же, дѣловой человѣкъ, духъ отвѣчалъ: "Да, я былъ дѣловой человѣкъ! но дѣла мои должны были быть дѣломъ человѣчества. Общее благо - вотъ что должно было быть моею заботою: любовь, милосерд³е, прощен³е, братство,- вотъ наше дѣло! А торговыя дѣла, мои или твои,- о! это капля въ океанѣ истиннаго дѣла человѣка!"

   Въ этихъ словахъ высказано все; но не для всякаго понятна великая истина, высказанная вполнѣ, но въ немногихъ словахъ. До этой синтезы доходятъ только долгимъ путемъ анализа, опытомъ жизни, прожитой при участ³и разума и сердца. Скруджъ былъ старъ, но онъ не вынесь изъ жизни никакихъ подобныхъ результатовь; внутри его было холодно, за отсутств³емъ теплой идеи братства; слова Марлея остались бы для него не совсемъ ясны, мозгъ не переварлдъ бы ихъ и они не пробудили бы новой жизни въ его сердцѣ, если бы не посѣтили его друг³я видѣн³я, которыя за шагъ отъ гроба развернули передь нимъ всю картину его жизни, дали ему возможность прожить ее еще разъ и сближен³емъ эпохъ облегчили для него этотъ тяжелый анализъ, богатый выводами.

   Марлей исчезъ, возвѣстивши ему о явлен³и трехъ другихъ духовъ.

   Пробило часъ. Комната вдругъ освѣтилась, занавѣсъ надъ кроватью Скруджа раздвинулся, передъ нимъ стоялъ духъ прошедшихъ святокх.

   Эготъ духъ ведетъ его въ прошедшее. Скруджь видитъ свою родину, видитъ шкоду, и въ ней себя бѣднымъ ребенкомъ, забытымъ и одинокимъ въ учебной комнатѣ, когда всѣ товарищи его разошлись по домамъ весело встрѣтить Рождество. На глазахъ старика показывается слеза, въ немъ пробуждается человѣкъ, вробуждается сочувств³е, конечно сочувств³е къ самому себѣ,но ребенка и старика раздѣляетъ такой длинный промежутокъ времени, что они уже разныя существа. Духъ нашелъ истинный путь для пробужден³я въ Скруджѣ человѣческой симпат³и: онъ заставляетъ его переживать давно прошедшее, т. е. углубляться въ себя, взглянуть, каковъ онъ былъ и каковъ онъ есть, а вмѣстѣ съ тѣмъ и сознать, что между нимъ и людьми такая же связь, какъ между Скруджемъ старикомъ и Скруджемъ ребенкомъ и юношей. Кто дожилъ до сѣдыхъ волосъ, отъ лѣтъ ли, или отъ опыта, все равно,- жизнь измѣряется не одними годами,- кто богатъ воспоминан³ями прошедшаго, тому многое покажется въ немъ суѣтно, но многое и велико, обо многомъ пожалѣетъ онъ, что оно не можетъ повториться, объ другомъ, зачѣмъ оно случилось хоть разъ,- во многомъ обвинитъ себя, во многомъ молодость, и кое въ чемъ тѣхъ, кто имѣлъ на него какого бы то ни было рода вл³ян³е. Такого рода опытность должна бы крѣпче связывать съ жизнью и обществомъ; старикъ легче можетъ сочувствовать юношѣ, нежели юноша старику. А часто ли это встрѣчается? Часто ли старикъ вспоминаетъ свои года молодости, когда дѣло идетъ о юношѣ?

   Вотъ на какую мысль хотѣлъ навести и навелъ Скруджа духъ, показывая ему его прошедшее. Старикъ дѣлался на минуту ребенкомъ и юношей, онъ понималъ ихъ, потому-что они были никто иные, какъ онъ самъ, и въ тоже время онъ началъ сочувствовать всякому, кто зовется человѣкомъ, потому-что въ лицѣ этого ребенка и этого юноши онъ видѣлъ существа отдѣльныя, но родныя.

   Скруджъ, глядя на сцену въ школѣ, понялъ, какъ уб³йственно одиночество, и вспомнилъ, можетъ быть и о ребенкѣ, котораго нѣсколько часовъ тому назадь такъ жестоко прогналъ съ своего порога. Онъ увидѣлъ сестру свою; она пр³ѣхала взять его на праздникъ домой. Она была такъ ласкова, такъ заботлива, она явилась, какъ ангелъ-утѣшитель, а Скруджъ еще сегодня чуть не вытолкалъ ея сына, своего племянника, и отказался итти праздновать съ нимъ день Рождества!

   Вдругъ сцена измѣняется. Скруджъ, уже юноша, встрѣчаетъ Рождество у своего бывшаго хозяина, Феццинига, въ конторѣ у котораго работаль нѣкогда такъ-же, хотя и не съ такимъ тяжелымъ сердцемъ, какъ теперь у него работаетъ Кратчитъ. Но что за разница! Какъ тепло и свѣтло въ конторѣ Феццинига и какъ холодно и темно въ конторѣ Скруджа! Какъ привѣтливо встрѣчаютъ здѣсь гостей и такъ сурово выгоняютъ ихъ изъ его дома! Какъ радуетъ молодого Скруджа ласковость хозяина, какъ молодъ старикъ Феццинигъ, а Кратчитъ обвиненъ, ради праздника, въ воровствѣ своимъ старымъ, мерзлымъ хозяиномъ! Какъ хвалятъ Феццинига, когда общество разошлось, его мололые прикащики. - Скруджъ и Дигъ! А его, стараго скрягу.... И дорого-ли стоили всѣ эти радости? "Три, четыре фунта стерлинга", замѣчаетъ духъ. Но Скруджъ уже проникаетъ въ причину веселости глубже. "Не въ деньгахъ дѣло", говоритъ онъ. "Хозяинь властенъ осчастливить и огорчить васъ, облегчить и удвоить намъ трудъ, превратить его въ удовольств³е или въ бремя. Эта власть въ словахъ его, въ его взглядахъ, въ такихъ незначительныхъ, неуловимыхъ мелочахъ, что на нихъ нельзя ни указать, ни вычислить ихъ. Да! а между тѣмъ, они счастливятъ, какъ будто стоили ему всего его состоян³я! О! какъ хотѣлось бы мнѣ сказать теперь словечка два Кратчигу!"

   Это восклицан³е, какъ термометръ, указываетъ на сильную оттѣпель въ сердцѣ Скруджа; еще градусомъ выше, и онъ скажетъ, что, какъ право не высшая ступень человѣчности, такъ подаян³е, вообще помощь, еще не высшая степень любви. Дѣло въ томъ, что надо быть, какъ говоритъ Савлъ, "не слишкомъ деликатнымъ въ отношен³и къ самому себѣ и не засыпать среди сибаритства чистой и довольной собою совѣсти." Пассивное участ³е любви, или, вѣрнѣе, сострадан³я, т. е. подаян³е, въ обширномъ смыалѣ слова, можетъ только устранить физическую нужду несчастливца; оно и не рѣдкость,- это знаютъ всѣ, кому посчастливилось дожить до несчастья. Но предотвратить бѣду или, когда уже поздно, вырвать зло съ корнемъ, который держится не въ голодномъ жедудкѣ, а въ сознан³и уничижен³я,- вотъ что долженъ дѣлать тотъ, кто не хочетъ "засыпать среди сибаритизма", кто хочетъ стать на высшую степень любви, т. е любить активно и не отворачиваться отъ человѣка, насытивши его желудокъ. Голодъ былъ бы для него не такъ ужасенъ, если бы онъ не пробуждалъ въ немъ вопроса: да отъ чего же другимъ дано обѣдать по три раза въ день? Голодъ постигаетъ осажденныхъ въ крѣпости, застиггутыхъ штилемъ или бдуждающихъ безъ парусовъ и мачтъ по морю,- но тамъ голодаютъ всѣ, и бѣдств³е нисходитъ на степень чисто физическаго бѣдств³я. Но если человѣкь осуждень погибать съ голоду среди сытыхъ по горло, тогда страждетъ не только желудокъ,- тогда въ мозгу шевелятся странныя мысли.

   Духъ ведеть Скруджа дальше. Онъ показываетъ ему другую сцену изъ его жизни,- грустную эпоху поворота съ прямого пути, первый шагъ въ пустыню эгоизма.

   Скруджъ опять увидѣлъ самого себя, нѣсколько старше: мужемъ въ полнотѣ силъ. Въ чертахъ лица его не было еще чорствыхъ угловъ старости, но виднѣлись уже признаки заботъ и скупости. Въ глазахъ его было что-то жалко тревожное; они говорили о страсти, уже пустившей корни, и легко было догадаться, въ какую сторону падетъ тѣнь отъ этого дерева.

   Онъ былъ не одинъ: возлѣ него сидѣли прекрасная молодая дѣвушка въ траурѣ; на глазахъ у нея были слезы, сверкавш³я въ лучахъ, исходявшихъ отъ духа прошедшихъ святокъ.

   "Это не важное дѣло, говорила она кротко: - для васъ очень не важное. Другой идолъ смѣнилъ меня въ вашемъ сердцѣ; если онъ будетъ радовать и утѣшать васъ, какъ старалась бы утѣшать я, я не имѣю права жаловаться.

   "Что за идолъ? спросилъ онъ.

   "Золото.

   "И вотъ какая на свѣтѣ справедливость! сказалъ онъ.- Свѣтъ ни къ чему такъ не жестокъ, какъ къ бѣдности, и ничего не осуждаетъ такъ строго, какъ стремлен³е къ богатству.

   "Вы слишкомъ боитесь свѣта, отвѣчала она. - Всѣ ваши надежды слились въ одно желан³е - оградиться отъ его нападокъ. Я была свидѣтельницей, какъ пали, одно за другомъ, всѣ ваши благороднѣйш³я стремлен³я, пока, наконецъ, не овладѣла вами одна страсть - страсть къ пр³обрѣтен³ю. Не правда ли?

   - Чтожь такое! возразилъ онъ. - Я сталъ умнѣе,- такъ чтожь изъ этого? Я къ вамъ не измѣнился.

   Она покачала головою.

   - Или измѣнился?

   - Мы сошлись съ вами давно. Тогда были мы бѣдны довольны своимъ жреб³емъ, терпѣливо ожидая, что когда нибудь вамъ посчастливится улучшить ваше состоян³е постояннымъ трудомъ. Вы измѣнились. Тогда вы быля другой человѣкъ,

   - Я былъ дитя, возразилъ онъ съ нетерпѣн³емъ.

   - Ваше собственное чувство говоритъ вамъ, что вы были не то, что теперь, отвѣчала она. - Я все таже. Что обѣщало вамъ счастье, когда мы были одно существо по сердцу, то грозитъ теперь горемъ, когда мы сдѣлались два. Не стану разсказывать, какъ часто я объ этомъ думала и какъ горько мнѣ было. Довольно того, что я думала объ этомъ, и возвращаю вамъ ваше слово.

   - Требовалъ ли я его когда нибудь назадъ?

   - На словахъ - нѣтъ, никогда.

   - Какъ же иначе?

   - Натура ваша измѣнилась; васъ одушевляютъ друг³е интересы, вы питаете друг³я надежды. Все, что придавало въ вашихъ глазахъ хоть какую нибудь цѣну моей любви, все это стало для васъ ничтожно. Если бы между нами ничего не было прежде,- замѣтила дѣвушка, глядя на него кротко, но пристально: - скажите, искали ли бы любви моей теперь? О, нѣтъ!

   Онъ, казалось, противъ воли признавалъ справедливость этого предположен³я. Но онъ сдѣлалъ надъ собою усил³е и отвѣчалъ: "вы этого не думаете".

   - Желала бы думать иначе, если бы могла, сказала она. - Богу извѣство, что если я убѣдилась въ этой истинѣ, такъ знаю, какъ она ясна и неотразима. Если бы вы были свободны, сегодня, вчера, завтра,- могу ли я подумать, что вы изберете себѣ въ подруги бѣдную дѣвушку,- вы, который въ самыя задушевныя минуты цѣните все на вѣсъ золота? или, если бы вы, избравши ее, измѣнили на минуту вашей единственной цѣли, развѣ я не знаю, что раскаян³е не замедлило бы явиться? Нѣтъ, возьмите назадъ ваше слово. Я возвращаю его вамъ отъ всего сердца, ради любви къ тому, чѣмъ вы нѣкогда были.

   Онъ хотѣлъ что-то сказать, но она отвернулась и продолжала:

   - Можетъ статься,- вспоминая прошедшее, я почти ожидаю этого, можетъ статься, это огорчитъ васъ. Но ненадолго; скоро, очень скоро вы все это позабудете и обрадуетесь, что вамъ посчастливилось пробудиться отъ безполезнаго сна. Будьте счастливы въ избранномъ вами образѣ жизни!

   Она встала, и они разстались.

   Какая грустная, похоронная сцена! Такъ и любовь, которой въ эту пору жизни жертвуютъ всѣмъ, приведена была Скруджемъ въ цифры! Да, юноша Скруджъ умеръ, умеръ человѣкъ; подъ его именемъ доживаетъ вѣкъ свой какое-то существо безъ сердца, лишенное симпат³и и способности наслаждаться, кусокъ металла, которому слѣдовало бы дежать гдѣ нибудь въ нѣдрахъ золотого рудника.

   Теперь только, послѣ многихъ лѣтъ, оглянувшись назадъ, старикъ почувствовалъ на душѣ невывосимый гнетъ и молилъ духа прекратять видѣн³я. Нo онъ долженъ былъ увидѣть еще одно.

   То было уже другое мѣсто: комната не большая и не изящная, а очень удобная. У камина сидѣла прекрасная молодая дѣвушка, такъ рѣзко похожая на бывшую подругу Скруджа, что отъ принималъ ее за тоже лицо, пока не увидѣлъ ее, теперь уже мать семейства, сидящую противъ дочери. Шумъ въ комнатѣ былъ страшный; здѣсь было столько дѣтей, что встревоженный Скруджъ не могъ и пересчитать ихъ. Вы помните сорокъ дѣтей легенды, которыя ведя себя всѣ, какъ одно? Здѣсь было на оборотъ: каждый шумелъ за сорокъ. Слѣдств³емъ этого былъ невѣроятнѣйш³й гамъ; никто, впрочемъ, не обращалъ на это вниман³я; напротивъ того, мать и дочь смѣялись и радовадись имъ отъ всего сердца; дочь вмѣшалась даже въ ихъ игры, и плутишки напали на нее безъ всякихъ церемон³й. Чего не далъ бы я, чтобы быть изъ числа ихъ, хотя никогда не рѣшился бы на так³я дерзости! Нѣтъ! ни за что на свѣтѣ не рѣшился бы я спутать эти оковы; я не стянулъ-бы, ни ради спасен³я собственной жизни, этотъ уютный, узк³й башмачокъ! Обнять ее, въ шутку, какъ эти смѣлыя малютки,- нѣтъ! я не могъ бы этого сдѣлать! рука моя такъ бы и осталась, за наказан³е, на всегда согнутою! Но какъ желалъ бы я, признаюсь, коснуться ея губъ, спросить ее о чемъ нибудь, чтобы она ихъ раскрыла; съ какимъ наслажден³емъ смотрѣлъ бы я на рѣсвицы ея опущенныхъ глазъ, не заставляя ее краснѣть, распустилъ бы эти волны волосъ, одинъ дюймъ которыхъ былъ-бы для меня неоцѣненнымъ сокровящемъ! словомъ, мнѣ хотѣлось бы вступить хоть въ малѣйшее право ребенка, не переставая быть взрослымъ, чтобы знать его цѣну!

   Въ эту минуту кто-то постучалъ въ дверь; мгновенно вся ватага ринулась ко входу и увлекла съ собою смѣющуюся дѣвушку, навстрѣчу отцу, вошедшему въ сопровожден³и слуги съ цѣлою кучею игрушекъ и святочныхъ подарковъ. Крикъ, толкотня, приступъ на беззащитнаго носильщика! Стулъ замѣняетъ лѣстницу, руки лѣзутъ въ карманъ, овладѣваютъ свертками въ сѣрой бумагѣ, тянутъ его за галстукъ, вѣшаются ему на шею, барабанятъ по спинѣ, тѣснятся подъ ногами въ неотразимомъ упоен³и! А клики радости и удивлен³я, при каждомъ вскрыт³и свертка! А ужасъ, при вѣсти, что видѣли, какъ грудной ребенокъ понесъ себѣ въ ротъ игрушечную сковороду и вѣроятно проглотилъ деревяннаго цыпленка вмѣстѣ съ блюдомъ! Что за общяя радость, когда оказалось, что это ложная тревога! Что за восторгъ, что за упоен³е,- и передать нельзя! Доводьно сказать, что дѣти и шумное ихъ веселье удалились, наконецъ, изъ комнаты всѣ разомъ по одной лѣстницѣ, въ верхн³й этажъ. Тамъ они легли спать, и все утихло.

   Скруджъ началъ смотрѣть еще внимательнѣе, когда хозяинъ дома сѣлъ у своего камина съ женою и дочерью, ласково приникшею къ его плечу; онъ подумалъ, что такое же милое, полное надеждъ сщество могло бы и его назвать отцомъ, с³ять весною среди суровой зимы его жизни,- и взоръ его омрачился.

   "Послушай, сказалъ мужъ, съ улыбкою обращаясь къ женѣ: - я видѣлъ сегодня одного изъ твоихъ старинныхъ друзей.

   - Кого же это?

   - Отгадай.

   - Какъ мнѣ отгадать? А, знаю, подхватила она тотчасъ, засмѣявшись въ отвѣтъ на смѣхъ мужа: - Скруджа.

   - Да, Скруджа. Я проходилъ мимо его конторы; ставни были еще не заперты, внутри свѣтилось, и я невольно заглянулъ. Товарищъ его, говорятъ, при смерти; Скруджъ сидѣлъ одинъ. Одинъ-одинехонекъ въ цѣломъ свѣтѣ, я думаю.

   Да, одинъ-одинехонекъ. Общество тѣней, вызванныхъ дѣятельност³ю организма, свободной во врема сна,- вотъ та среда, которая могда еще пробудить въ немъ, спящемъ, чувства незнакомыя ему днемъ, среди людей. Къ людямъ и ихъ житью-бытью онъ присмотрелся за долгую жизнь: ихъ счастье и несчастье, ихъ горе и радости не дѣлали на него уже ни малѣйшаго впечатлѣн³я. Онъ былъ чуждъ всему, потому-что былъ чуждъ самому себѣ. Онъ никогда не заглядывалъ въ самого себя, а это едивственная точка отправлен³я къ уразумѣн³ю человѣка вообще, составленнаго имъ общества, и отдѣльныхъ членовъ этого общества. Вообще, что бы ни началъ изучать человѣкъ, онъ всегда самъ стоитъ въ центрѣ явлен³я, и автропоморфизмъ всякаго факта,- физическаго, нравственнаго, общественнаго,- есть законъ, который отмѣнить не въ нашей власти. Мы ничего не можемъ воспринимать страдательно; реакц³я всегда обусловливаетъ впечатлѣн³е, и мы только на основан³и аналог³и фактовъ и вслѣдств³е умозаключен³й проникаемъ въ истинную связь недоступнаго намъ непосредственно внѣшняго м³ра. Все это гораздо труднѣе примѣнить къ нравственнымъ, нежели къ физическимъ явлен³ямъ. Но самое раздѣлен³е явлен³й на эти двѣ категор³и есть ничто иное, какъ слѣдств³е нашего воззрѣн³я на безразличное, или, лучше сказать, однородное въ самомъ себѣ,- и всякое органиченное существо есть единица, которую мы умственно дѣлим на произвольное число дробей, не существующихъ отдѣльно. Это законно, потому-что невзбѣжно, по самой натурѣ нашего ума, при работѣ анализа; только при выводѣ, при синтезѣ, не должно забывать (а къ сожалѣн³ю, это случается почти всегда и ведетъ къ неразрѣшимому дуализму!), что все это дроблен³е было только дѣломъ нашего воззрѣн³я, химическимъ процессомъ логики, который можетъ продолжаться только до результата, математическимъ, произвольнымъ положимъ, которое по необходимости должно уничтожиться въ выводѣ.

   Эти положен³я, о которыхъ не мѣсто распростравяться здѣсь болѣе, сказаны только въ подтвержден³е того, что человѣкъ есть нераздѣленая единица, очень ошибочно называемыя умонедѣлимыми: только умъ и дѣлитъ его на части, нерѣдко забывая сливать ихъ потомъ въ резулѣтатѣ, какъ не имѣющ³я отдѣльнаго смысла и жизни, и дѣлая, на этомъ основан³и, самые ложные выводы, самыя отчаянныя экскурс³и въ область несуществующаго. Выводить во внѣшн³й, дѣйствительный м³ръ модификац³и своего собственнаго существа и свои частныя воззрѣн³я и признавать въ нихъ право реальнаго, самобытнаго существован³я, также безразсудно и смѣшно (есть случаи, когда можно сказать: также зло и безчестно), какъ и закрывать глаза, дѣлая опыты надъ цвѣтами, или закрывать уши, при изслѣдован³и законовъ звука.

   Человѣкъ, какъ нераздѣльная единица, подчиненъ весь однимъ и тѣмъ же законамъ. Антропоморфизмъ явлен³й, всѣхъ безъ исключен³я, къ какой бы категор³и они не принадлежали, неразрѣшимъ, и нѣтъ для человѣка другой точки отправлен³я для доствжен³я какого бы то ни было познан³я, какъ его я.

   Никто не узнаетъ людей, не узнавши себя, никто не пойметъ общества, не нашедши его элементовъ въ себѣ, никто не будетъ разумно сочувствовать другому, не прослѣдивши услов³й человѣческаго чувства къ себѣ.

   Вотъ почему для многихъ такъ безплодна бываетъ самая долгая и самая пестрая жизнь; имъ некогда или не хочется заглянуть въ себя, и все внѣшнее мелькаетъ мимо нихъ, какъ китайск³я тѣни. А тамъ, смотришь, близокъ конецъ, близка минута разрѣшен³я неизбѣжнаго вопроса; повсюду заглядываешь въ себя, но тамъ уже сувер³я, и человѣкъ оканчиваетъ кое какъ, на слово вѣря всему, что выдаетъ ему за истину какой нибудь авторитетъ.

   Скруджъ былъ близокъ къ этиму предѣлу. Но его участь была въ этомъ случаѣ исключен³емъ. Ему посчастливилось ухватиться за лучш³й авторитетъ; ему удалось (не будемъ изъяснять, вслѣдств³е какихъ законовъ; поэз³я имѣстъ же свои права) въ одну ночь опять прожить всю свою жизнь, сначала до конца. Старинное знакомство съ фактами, которые повторяются передъ нимъ теперь, облегчило для него анализъ,- быстрота перемѣнъ и сближен³е явлен³й облегчили синтезу. Онъ въ нѣсколько часовъ наверсталъ потерянные годы и проснулся поутру другимъ человѣкомъ; эта картина яснаго утра, мастерски набросана авторомъ: въ ней есть что-то освѣжающее, точно какъ будто вы сами проснулись отъ тяжелаго сна и жадно впиваете свѣж³й утренн³й воздухъ.

   Скруджу является другой духъ, духъ настоящихъ святокъ. Онъ ведетъ его въ первый день праздника по улицамь города. Все весело, все шумитъ, все волнуется. Сердца у всѣхъ настежь, лица тоже. Въ каждомъ домѣ, знакомомъ или незнакомомъ, рады всякому гостю и принимаютъ его, какъ стараго пр³ятеля. Только булочыя, гостинницы, харчевни мрачно заперли свои двери и смотрятъ на веселую толпу, какъ строг³й пуританинъ на кавалера.

   Скруджа, прежде такъ любившаго держать двери на запорѣ, поразило теперь это обстоятельство, и онъ замѣчаетъ духу:

   - Странно мнѣ, что изъ всѣхъ существъ, населяющихъ м³ры вокругъ васъ, именно ты стараешься лишать бѣдняковъ возможности повеселиться безгрѣшно.

   - Я? отвѣчалъ духъ.

   - Ты стараешься лишить ихъ средствъ пообѣдать въ седьмой день, часто единственный, въ который они имѣютъ средства пообѣдать.

   - Я? повторилъ духъ.

   - Ты приказываешь запирать въ седьмой день всѣ мѣста, гдѣ можно поѣсть, сказалъ Скруджъ. - А это развѣ не тоже?

   - Я - приказываю?! воскликнулъ духъ.

   - Извини, если я ошибаюсь. Все это дѣлается во имя твое, замѣтилъ Скруджъ.

   - Да, отвѣчалъ духъ: - у васъ на землѣ есть люди, которые выдаютъ себя за моихъ союзниковъ и даютъ волю своимъ страстямъ, гордости, ненависти, зависти, лицемѣр³ю и себялюб³ю,- все во имя мое; а они мнѣ чужды, какъ будто ихъ никогда и не существовало. Не забывай этого и приписывай ихъ дѣла имъ, а не мнѣ.

   Скруджъ сдѣлалъ еще шатъ впередъ; онъ изъ всего извлекаетъ пользу, то есть не скользитъ глазами по явлен³ямъ жизни, а заглядываетъ за кулисы.

   Духъ показываетъ ему, какъ празнуютъ Рождество вездѣ, даже тамъ, гдѣ нечѣму, или, по выражен³ю Скруджа, не на что радоваться. Кратчитъ, этотъ дуракъ, которому нечѣмъ прокормить свое семейство, воръ, который обокралъ своего хозяина на два шиллинга, веселится больше, нежели умный Скруджъ, легш³й спать съ чистою совѣстью. Въ домѣ Кратчита все бѣдно, бѣдно до того, что гусь приводитъ все общество въ высочайшее упоен³е; его тоже общество сѣстъ за здоровье Скруджа!! того самого Скруджа, который сказалъ объ умирающихъ отъ голода и нуждъ: тѣмъ лучше: народонаселен³е уменьшится! - Не мѣшало бы разсудить основательно, кто лишн³е на свѣтѣ.

   Скруджъ перевосится изъ жилища Кратчита въ рудокопни. И тамъ, труженики, празднуютъ Рождество. Оттуда на маякъ - и тамъ два сторожа весело сидятъ за грогоми и желаютъ другъ другу веселаго праздника. Оттуда, по волнамъ океана, на корабль,- и тамъ всѣ пожимаютъ дружески руки, и часовой, одиноко, какъ статуя, стоя на палубѣ, напѣваетъ святочную пѣсню. Оттуда вдругъ въ жилище племянника,- веселятся и тамъ, весмотря на нули въ итогахъ.

   Они блуждали далеко, посѣтили много жилищъ, и всюду духъ приносилъ съ собою утѣшен³е. Остановится ли онъ у постели больного, больной оживаетъ; посѣтитъ ли изгнанника на чужой сторонѣ, ему становится отрадно, какъ будто онъ на родинѣ; зайдетъ ли въ лачужку, гдѣ свирѣпствуетъ нищета,- несчастный дѣлается на минуту богатъ. Они перебывали въ рабочихъ домахъ, въ больницахъ, въ тюрьмахъ; всюду, куда не всякому позволило бы зайти среди бѣла дня мелкое тщеслав³е или робкое qu'en dira-t-on? И вездѣ приходъ духа былъ благословенъ; отовсюду Скруджъ выносилъ новое чувство и учился наукѣ симпат³и.

   Скруджъ прожилъ прошедшее во второй разъ. Конечно, это былъ сонъ, но развѣ сонъ не таже дѣйствительность, пока онъ снится, и развѣ дѣйствительность не тотъ же сонъ, когда она миновалась? Ничтожность и значен³е того и другого зависятъ не отъ ихъ мнимо-существеннаго различ³я, но отъ участ³я нашего разума и человѣчности въ ихъ явлен³яхъ. Сонъ Скруджа былъ для него значительнѣе всей прошедшей дѣиствительности; онъ былъ плодоноснѣе и органически связанъ съ будущностью,- связь, которую основываетъ воззрѣн³е человѣка на собственную жизнь; но опять таки не то воззрѣн³е, которое смотрить на жизнь, какъ просто на рядъ фактовъ, связанныхъ между собою реторикой, но которое вглядывается глубже, уразумѣваетъ въ нихъ себя въ связи съ обществомъ, пробуждаетъ интересъ жизни и даетъ ей положительное, неодностороннее нааравден³е, то воззрѣн³е, вслѣдств³е котораго человѣкъ опредѣляетъ себѣ цѣль и знаетъ не только, чего онъ хочетъ, но и почему! - вотъ на какомъ рубежѣ человѣчности стоялъ Скруджъ, когда всчезъ духъ настояшихъ святокъ.

   Вопросъ о будущемъ естественно долженъ былъ возникнуть и облечься въ образы въ мозгу старика. Марлей зналъ это, предсказавши явлен³е третьяго духа. Этотъ духъ будущихъ святокъ, подобно предыдущимъ, ведетъ Скруджа въ разныя мѣста и показываетъ ему сцены, изъ содержан³я которыхъ онъ можетъ догадаться у что онѣ происходятъ послѣ его смерти. На биржѣ, гдѣ онъ былъ нѣкогда непослѣднимъ лицомъ, говорятъ о его кончинѣ зѣвая, со смѣхомъ и шутками. Равнодуш³е совершенное. Въ лавчонкѣ Жида прислуга сноситъ разные дрязги, которые успѣла стявуть у умирающаго Скруджа,- а въ спальнѣ самого Скруджа лежитъ одинок³й полузакрытый трупъ: никого нѣтъ при немъ; только мыши, почуя добычу, спѣшатъ прогрызть полъ и добраться до трапезы. Умершаго поминали только въ одномъ мѣстѣ,- но что за поминки! Въ комнатѣ сидѣла мать съ дѣтьми. Она ждала кого-то съ тревожнымъ нетерпѣн³емъ и ходила по комнатѣ, вздрагивала, при каждомъ звукѣ, поглядывала то въ окно, то на часы, старалась заняться шитьемъ, но не могла, какъ не могла почти выносить голоса играющихъ дѣтей.

   Наконецъ, послышался давно ожидаемый стукъ въ двери. Она бросилась на встрѣчу мужу, человѣку молодому, но съ лицомъ, исхудалымъ отъ заботъ. Въ эту минуту лицо его выражало что-то особенное, какую-то радость, которой онъ стыдился и которую старался подавить.

   Онъ сѣдъ за столъ; обѣдъ ждалъ его на огнѣ. Послѣ долгаго молчан³я, она какъ-то нерѣшительно спросила его: что новаго? и онъ катъ будто не зналъ, какъ ей отвѣчать.

   - Хорош³я или дурныя вѣсти? спросила она, стараясь облегчить ему отвѣтъ.

   - Дурныя, отвѣчалъ онъ.

   - Мы раззорены окончательно?

   - Нѣтъ. Есть еще надежда, Каролина.

   - Если онъ сжалится, такъ, конечно, есть, замѣтила она:- что невозможно послѣ такого чуда?

   - Оно совершилось, отвѣчалъ мужъ. - Онъ умеръ. <