Купер Джеймс Фенимор - Блуждающая искра

редовались с ружейными.

   Между тем неприятельские лодки усиленно гребли по направлению к острову руин и по непонятной причине почти не встречали отпора, так что в течение одной или двух минут все потери были на стороне одних только французов.

   В это время Итуэль и Пентар одновременно дали залп, при чем Итуэлю особенно посчастливилось, и он отплатил Мак-Бину его же монетой. Тот счел за более благоразумное повернуть в другую сторону и присоединиться к лодкам, атаковавшим островок руин.

   Осаждавшие Пентара, после подобного же приема с его стороны, последовали тому же примеру.

   И тогда, посреди дыма, криков, проклятий и шума стрельбы, англичане все разом бросились к островку руин и мигом овладели им.

  

   Половина французов плавала в своей собственной крови среди развалин вперемешку с порядочным количеством англичан, купивших этой ценой победу. Борьба была ожесточенная, при чем раздражению и неустрашимости англичан отвечала не меньшая энергия и отпор французов; но последних погубила их малочисленность. Сэр Фредерик Дэшвуд был в числе убитых: его нашли распростертым на скале, на расстоянии сажени от его гички, с головой, пробитою пулей. Гриффин был довольно опасно ранен. Клинчу повезло больше: он уцелел, и видели, как он срывал французское знамя, водруженное около батареи, и заменял его английским.

   Его лодка первая захватила остров, и он был во главе экипажа, овладевшего батареей; он неустрашимо сражался ради Джен и своей карьеры, и на этот раз судьба отнеслась к нему очень милостиво.

   Рауль лежал у подножия насыпи, на которой прилажена была батарея, куда он бросился, желая отстранить Клинча; их сабли скрестились, а в это время Мак-Бин выстрелил в Рауля из ружья, и пуля прошла навылет через его тело.

   Уже упав на землю, Ивар имел еще силы крикнуть:

   - Лейтенант, спасите "Блуждающую Искру"!

   В эту минуту давно готовая к отплытию фелука двинулась; на палубе никого не было видно. Сам Итуэль, пустивший ее в ход и руководивший движением, так скорчился, съежился и притаился, что его нельзя было заметить.

   Пентар, в первую минуту очень удивленный, решил затем сделать то же: как ни жаль было ему и всем остальным оставлять Рауля, но, судя по той позе, в которой он лежал, зажимая рукой полученную рану, надо было думать, что рана была смертельна.

   Две или три неприятельские лодки погнались было за ними следом; но Винчестер, взявший теперь на себя команду, объявил, что дальнейшее преследование "Блуждающей Искры" надо предоставить судам, а им заняться пленными и ранеными.

   Итуэль направил фелуку не туда, куда устремился люгер, рассчитывая совершенно верно, что тот будет слишком большой приманкой, а потому на его фелуку не обратят внимания. Так оно и было, хотя хозяин фелуки находился на фегате "Терпсихора" и умолял офицеров о спасении своего судна; но все были главным образом заинтересованы поимкой "Блуждающей Искры", о подробностях же битвы и смерти сэра Дэшвуда пока еще ничего не узнали, кроме того, что на острове развалин красовался английский флаг, и оба судна спасались бегством.

   Ветер благоприятствовал, и, имея три судна в своем распоряжении, капитан Куф, потирая руки, с довольным видом ходил по палубе своей "Прозерпины", уверенный на этот раз в успехе. Отдав приказ корвету и "Терпсихоре" преградить люгеру возможность бегства куда-нибудь в сторону, он сам шел ему наперерез.

   Люгер, распустив все свои паруса, мчался вперед. "Прозерпина" гналась за ним... Оба судна всю свою силу полагали в быстроте хода. Но большие суда скоро убедились, что расстояние между ними и "Блуждающей Искрой" не уменьшается; а фелука тем временем преспокойно пересекала путь фрегату "Терпсихора" на расстоянии, большем пушечного выстрела, и, добавим, благополучно достигла в свое время Марселя, где Итуэль продал ее вместе со всем, что на ней находилось, а сам, спустя некоторое время, исчез.

   Это состязание в быстроте скоро убедило Пентара, что ему нечего бояться преследующих его судов; действительно, обстоятельства благоприятствовали люгеру. Если бы не явилось какого-нибудь изменения в силе или направлении ветра, и относительная скорость судов осталась та же, то "Блуждающая Искра" могла еще до наступления ночи скрыться из виду от своих врагов. До сих пор все четыре судна шли поразительно равномерно, "Прозерпина" несколько опережая "Терпсихору" и корвет.

   Пентар не сходил с палубы, восторгаясь легкостью люгера. Точно так же и Куф не оставлял палубы "Прозерпины" даже на ночь.

   - Сдается мне, Иельвертон, - говорил Куф своему третьему лейтенанту, - что люгера и на этот раз нам не поймать. Наши компаньоны нисколько не помогают, и все мы трое только следуем друг за другом, как старые девы к обедне в воскресенье. И чего зевал этот Дэшвуд, чорт возьми?! Почему он не удержал его, когда взял приступом скалы? Будет же ему от меня, только он вернись!

   Куф не говорил бы так, если бы знал, что как раз в эту минуту переносили тело сэра Фредерика на большое судно, капитаном которого был один из его родственников и которое стояло в Неаполитанском заливе. Но он этого не знал, и о смерти услышал только через несколько дней, когда тот был уже похоронен.

   - Возьмите зрительную трубку, Иельвертон, - продолжал капитан, - и посмотрите, может быть, вы яснее различите люгер, - я его вижу точно сквозь туман. Повидимому, он страшно быстро от нас удаляется.

   - Но я его совершенно не вижу, капитан. А, вот! Нет, я его опять потерял. Я не нахожу его; попробуйте вы, капитан.

   Куф снова вооружился зрительной трубой, но без успеха. То ему казалось, что он видит люгер, то он убеждался, что это было его воображение. Он так долго и так напряженно смотрел на него, что теперь мог каждую минуту представить его себе совершенно отчетливо; даже уснув, он видел его перед собой во сне так же ясно, как наяву, и был один момент, когда он приснился ему уже взятым в плен англичанами и с английскими матросами на палубе.

   Между тем за час до рассвета ветер вдруг переменился и страшно усилился; приближался сирокко {Сирокко - ураганный ветер, дующий от берегов Африки.}, которого ожидали и уже час спустя разыгрался настоящий шквал. Не только люгер окончательно исчез из виду, но и три английских судна потеряли друг друга. Было туманно, дождь сопровождал шквал, море не было видно в ста саженях от корабля. Но фрегат все шел вперед. Куф не мог решиться окончательно отказаться от поимки люгера, хотя она теперь являлась более чем сомнительной. Часовые наверху мачты больше для соблюдения формы находились на своих местах, потому что и они ничего не могли разглядеть сквозь туман.

   Офицеры и матросы завтракали. Общее настроение было мрачное и недовольное, и для всех Рауль Ивар совершенно утратил тот интерес, какой представлял еще так недавно.

   В эту минуту часовые дали знать о том, что вдали показалось какое-то судно. Офицеры заинтересовались. Наставили зрительные трубы.

   - Это "Блуждающая Искра"! - воскликнул Куф. - Я не могу ошибиться, я ее слишком хорошо знаю!

   Все соглашались с ним и были страшно удивлены.

   - Надо думать, что ему нас не видно, и он предполагает, что мы идем у него под ветром. Надо поворотить, момент самый подходящий, - говорил Куф с задумчивым и сосредоточенным видом.

   Попытка обещала успех. "Прозерпина" послушно двинулась по данному ей направлению, и следующие пять минут весь экипаж напряженно следил за результатом. Туман сгустился еще сильнее. "Блуждающая Искра" опять потерялась, но по расчету капитана оба судна должны были почти столкнуться через четверть часа. Приготовили пушки для момента встречи.

   - Вот он, капитан! - крикнул один из мичманов.

   Это действительно был люгер. Необъяснимо было, как ни один из часовых "Блуждающей Искры" не видел раньше "Прозерпины". На основании тех данных, какие узнали позднее, следовало предположить, что, утомленные суточной непосильной работой, все двадцать пять человек, находившиеся на люгере, уснули и проснулись только уже в полумиле от "Прозерпины". Но было уже поздно, и хотя все на люгере пришло в движение и он стремительно бросился прочь, но уже не успел уйти из-под выстрелов, сигнал к которым подал Куф в эту минуту. Три залпа последовали один за другим, но затем налетел шквал и положил конец преследованию и стрельбе. Этот кратковременный порыв африканского ветра был так ужасен, что кое-какие из снастей "Прозерпины" не устояли и поломались.

   Когда шквал прекратился и показалось солнце, люгер исчез бесследно.

   Последующие затем несколько минут до нового шквала фрегат употребил на розыски люгера, но нигде не было видно никаких признаков его присутствия: море бесследно поглотило люгер, его экипаж, пушки и паруса.

   Фрегат еще некоторое время оставался около того места, надеясь оказать, может быть, помощь нескольким несчастным, ожидающим спасения; но никого и ничего не было видно на поверхности воды, и около полудня "Прозерпина" направилась к Неаполитанскому заливу. Однако по дороге фрегат уклонился в сторону, в погоне за новым неприятельским судном, и только через несколько дней вернулся в Неаполь, приведя туда же и взятый на этот раз вражеский корвет.

   По прибытии в Неаполь Куф поспешил на адмиральское судно, чтобы доложить Нельсону о последних событиях.

   Адмиралу было известно только то, что произошло в развалинах, и ничего дальнейшего.

   - Ну, что, Куф, - встретил он его, подавая ему единственную оставшуюся у него руку, - люгер у нас опять ускользнул? В сущности, это скверно; но ничего не поделаешь. Где он теперь, как вы думаете?

   Куф передал ему все, что касалось люгера, и рапортовал о захваченном им корвете. Последнее известие Нельсон выслушал с удовольствием, а первому очень удивился. После короткого раздумья он вышел во вторую свою каюту и вынес оттуда запачканный и разорванный, но еще целый флаг.

   - Посмотрите вот это; когда капитан Лейон заканчивал свое плаванье, это маленькое знамя, брошенное волной на один из запасных якорей его корвета, зацепилось за него; оно странного вида. Не имеет ли оно какого-нибудь отношения к люгеру?

   Куф посмотрел на него и сейчас же узнал в нем небольшой флаг "Крыла и Крыла", описание которого он столько раз слышал от двух итальянцев. Вот все, что осталось от "Блуждающей Искры".

  

   Во время боя ни одна капля крови не обагрила руки Андреа Баррофальди и Вито-Вити; они стояли в отдалении на своей лодочке, а когда англичанами была одержана победа, они подъехали к острову развалин и были свидетелями того, что на нем происходило.

   - Вице-губернатор, - сказал градоначальник, указывая на распростертый труп сэра Фредерика и тут же лежавших в страшных мучениях раненых Рауля Ивара и других, - назовете вы реальной эту картину или скажете, что это все одна игра нашего воображения?

   - Боюсь, сосед Вито, что это печальная действительность.

   Винчестер обошел поле битвы. Он нашел много убитых англичан и еще большее число раненых. Среди французов больше половины было раненых. Но более всего огорчала смертельная, по словам доктора, рана Рауля Ивара; даже врачи почувствовали к нему сострадание. Обе боровшиеся стороны проявили безупречное мужество, но значительный количественный перевес был на стороне англичан, а потому естественно победа осталась за ними. Когда выяснилось, что три английских судна пустились в погоню за люгером, английские офицеры решили заняться ранеными, и через какие-нибудь два часа энергичной работы все было закончено насколько возможно, то-есть сделаны необходимые ампутации и перевязаны раны.

   День уже клонился к вечеру. Всех раненых осторожно положили в лодки и направили к тому английскому судну, которое служило госпиталем в эскадре. Уцелевшие французы предложили свою помощь для исполнения этой печальной обязанности. Теперь оставались только гичка сэра Фредерика, на которой Винчестер предполагал переправить его тело, наемная лодка Баррофальди и та, в которой приехали Карло Джунтотарди и его племянница.

   Солнце уже заходило за соседние горы, и надо было принять окончательное решение. Винчестер отвел в сторону доктора и спросил его, может ли раненый вынести переезд.

   - Господин лейтенант, - несколько сухо отвечал ему доктор, - нашему храброму капитану остается жить очень недолго, и он желал бы умереть здесь, на месте своей славы и возле любимой женщины. Но - вы победитель и вольны поступать по вашему благоусмотрению.

   Винчестер покраснел и закусил губы. Мысль причинить Раулю какие-нибудь новые страдания, физические или духовные, не приходила в голову Винчестеру, и он был оскорблен высказанным подозрением. Но он сдержался и, вежливо поклонившись доктору, заявил, что сам останется возле пленника до последней минуты. Доктор был удивлен и, прочтя сострадание в лице Винчестера, пожалел о своих словах.

   - Но уже ночь надвигается, господин лейтенант, и вам придется провести ее на этих скалах.

   - Ничего, доктор, мы, моряки, к этому привыкли, стоит мне только завернуться плотнее в мой плащ.

   Ответ был дан решительным тоном, и разговор на эту тему прекратился. Доктор распорядился, чтобы устроили постель для Рауля на более ровном месте скалы, куда положили матрац - один из тех, что были сняты в числе многих других вещей с люгера. Доктор хотел над ним раскинуть палатку из парусины, но раненый воспротивился этому.

   - Дайте мне подышать свежим воздухом, - сказал он, - мне уже недолго осталось им наслаждаться, пусть же он беспрепятственно проникает в мои легкие эти несколько минут.

   Бесполезно было отказать ему в этой просьбе, да и незачем. Воздух был мягок и чист, и не было причин опасаться за здоровье Джиты; от могущего же подняться ветра их до известной степени защищала скала.

   Англичане развели огонь, на котором изготовили себе ужин.

   Трудно передать первые взрывы отчаянной тоски Джиты, когда она узнала о ране Рауля.

   Было десять часов вечера. Рауля устроили на самой высокой части острова, откуда он мог видеть море, омывающее подножие скал, и слышал шум своей любимой стихии; над головой умирающего распростерся небесный свод, по лазурному фону которого рассыпались мириады звезд. Заботами Джиты и других около постели раненого было собрано все, что оставалось на острове из вещей, снятых с люгера, и таким образом этому уголку был придан уютный вид жилой комнаты, хотя без стен и потолка. Винчестер, подавленный усталостью и предполагая, что Рауль, вероятно, желал бы остаться наедине с Джитой, бросился на один из матрацов на некотором расстоянии от раненого, приказав разбудить себя, если что случится. Его примеру последовал и доктор, которому больше нечего было делать около умирающего, и он тоже отдал приказание разбудить себя в случае какой-нибудь перемены. Андреа Баррофальди и подеста прохаживались по скале, оживленно разговаривая и сожалея, что не уехали раньше.

   Рауль и Джита остались вдвоем. Рауль лежал на спине с несколько приподнятой головой и смотрел вверх. Он больше не страдал, но его жизнь быстро угасала. Джита была подавлена сразившим ее ударом.

   И Рауль и Джита молчали довольно долго.

   - Джита, - наконец заговорил он, - не странно ли, что я, Рауль Ивар, корсар, сроднившийся с битвами и бурями, с опасностями и превратностями войны и стихий, лежу здесь, на этой скале, умирающий...

   Почти веселая улыбка на минуту оживила лицо умирающего.

   - Моя "Блуждающая Искра", - воскликнул вдруг Рауль, и с его губ сорвались слова, выражавшие его тайную заветную мысль, придавшую минутное оживление его чертам, - ты, по крайней мере, ушла от англичан! Тебя они не причтут к числу своих жертв! Тебя не заставят идти против своей страны!

   Джита опустилась на колени, устремив глаза на дорогого человека с чувством глубокого отчаяния. Рауль расслышал легкий шорох, произведенный ее движением, и повернул к ней голову; его глаза, обращенные на нее, горели былым восторгом и сияли как в прежние счастливые минуты.

   - О, Рауль! Смирите гордость вашего разума и молите небо о помощи!

   - Бедная Джита! Вы одна из миллионов, ум которых затмили попы!

   Джита закрыла себе лицо обеими руками. Наконец, она подняла голову и остановила на Рауле взгляд полный чистой, горячей любви.

   - Рауль, - шопотом позвала она.

   Ответа не было. Глаза Рауля были по прежнему обращены вверх, но губы были сжаты как бы в минуту страшной борьбы. Рауль Ивар перестал существовать.