Купер Джеймс Фенимор - Блуждающая искра

ый пост и через какие-нибудь полчаса времени стал прямо в виду освещенного окна в доме вице-губернатора, у которого дежурил Гриффин.

   Яркий свет из этого окна, направленный к морю, поразил американца. Но это еще не был сигнал фрегату: Гриффин пока только сообщал, что он у вице-губернатора и помнит о своем поручении. Было два часа ночи, и через два часа должна была взойти заря. Береговой ветерок усилился настолько, что хорошо оснащенный корабль, паруса которого к тому же отсырели и сжались за ночь, мог смело рассчитывать на довольно скорый ход. Следовательно, ничто не мешало "Прозерпине" появиться в скором времени, если она тронулась с заходом солнца с того места, где остановилась вчера.

   Вдруг появился другой, голубой огонь в другом окне, а за ним человеческая тень. Итуэль инстинктивно обернулся к морю и увидел знакомый сигнальный ночной фонарь наверху мачты "Прозерпины".

   - А, чорт возьми! - заскрежетал зубами Итуэль, грозя кулаком в сторону уже исчезнувшего в окне голубого огня. - Я тебя хорошо знаю, и вот мой ответ!

   С этими словами он зажег одну из захваченных с собой ракет и пустил ее. Она вспыхнула и поднялась достаточно высоко, чтобы быть замеченной с люгера и с фрегата. Гриффин и капитан Куф были совершенно сбиты с толку. Томазо Тонти также счел своею обязанностью побежать доложить начальству о случившемся. Общее мнение было таково, что это прибыло новое судно, подававшее свои сигналы "Прозерпине".

   "Блуждающая Искра" поняла этот сигнал совсем иначе, и, когда Итуэль вторичной ракетой еще более смутил капитана Куфа, выставившего теперь условными знаками свой номер, люгер Рауля Ивара неслышно, но быстро скользил вдоль берега, под самым городом, мимо его батареи. Момент его прохождения под городом совпал с временем отсутствия бдительного Томазо, и, смеясь над произведенным переполохом, люгер, все ускоряя ход, обогнул остров. Пять минут спустя и Итуэль Больт с своими гребцами присоединился к отъезжающим, неслышно пробравшись к люгеру на огонь нарочно для него со всеми предосторожностями зажженного фонаря, свет от которого направлен был в сторону пущенной Итуэлем ракеты и был совершенно невидим из города.

   Полчаса спустя "Блуждающая Искра" уже полным ходом удалялась от острова и была далеко за пределами выстрелов с батареи Порто-Феррайо.

   Между тем "Прозерпина" все приближалась к городу и при первых лучах восходящего солнца не могла не заметить ускользавший люгер. Едва признали в нем "Блуждающую Искру", как на фрегате все пришло в движение. Капитан был взбешен до последней степени, и жутко пришлось явившемуся к нему с рапортом Гриффину. Насилу удалось огорченному молодому лейтенанту заставить себя выслушать, и капитан только тогда несколько смягчился, когда узнал, что причиной недоразумения были ракеты, неизвестно кем пущенные. К концу объяснения капитан Куф даже почувствовал некоторое сострадание к огорченному моряку.

   - Ну, хорошо, Гриффин! Не надо принимать вещи так близко к сердцу, это не поможет, - сказал капитан. - Приходите со мной пообедать, и мы еще потолкуем о всем происшедшем.

  

   Все вспышки капитана Куфа по большей части кончались таким образом. Вспыльчивый по натуре, он скоро уступал более спокойному и добродушному настроению и становился вновь благоразумным.

   Служителю отдан был приказ поставить лишний прибор на стол для Гриффина, а капитан со своим вторым лейтенантом вышел на палубу. Там было общее оживление, все с восторгом следили за ловкими маневрами люгера, который спокойно покачивался теперь на воде, сознавая свою безопасность.

   - Славно было бы захватить его теперь, - говорил боцман Странд.

   Странд был опытным моряком; он служил вместе с капитаном Куфом еще тогда, когда тот был мичманом, и, зная хорошо его характер, имел на него некоторое влияние. Нередко случалось, что капитан с ним соглашался даже в тех случаях, когда совершенно не принимал во внимание мнений своих лейтенантов. Так и теперь, при словах Странда, капитан быстро повернул к нему голову. Старший лейтенант Винчестер, заметивший это движение, незаметно сделал знак матросам, и те дружно воскликнули три раза кряду. Это был единственно дозволенный им способ выражать свои пожелания командиру.

   - Мне не очень улыбается броситься в атаку на шлюпках среди бела дня, Винчестер, - проговорил капитан. - Малейший промах может нам стоить нескольких человек, и придется новой вербовкой пополнять наш экипаж.

   - Но мы льстим себя надеждой, что останемся победителями, капитан, - заметил Винчестер, - и вам ли говорить об осторожности! Мы все знаем за вами не один отважный и очень рискованный подвиг.

   - О, да, бывало, Винчестер! - улыбнулся капитан самодовольно. - Но этот Рауль Ивар чистый дьявол и увертлив, как змея. Вот если бы можно было найти какую-нибудь фелуку в Порто-Феррайо, довольно значительных размеров, тогда бы можно было попробовать устроить облаву на беглеца.

   - Фелуку мы легко найдем, их там стоит, по словам Гриффина, до двенадцати штук, и власти на нашей стороне.

   - В таком случае не взять ли вам человек сорок матросов, Винчестер, по вашему выбору, переправиться с ними на берег, занять одну из фелук и берегом, как бы крадучись, пробираться к люгеру, будто ища его охраны, благо у нас выставлен французский флаг. Когда вы зайдете несколько далее люгера, с нашей стороны, шлюпки, до тех пор будто бы гнавшиеся за вами, оцепят его со стороны, ближайшей сюда... Дальнейшее же предоставляю вашей находчивости, лейтенант.

   Винчестер пришел в восторг от этого проекта и пять минут спустя уже плыл на шлюпках с отборными молодцами к гавани Порто-Феррайо.

   Андреа Баррофальди отнесся очень сочувственно к намерениям английского фрегата. Винчестер нанял одну из фелук, а привезшие его лодки воротились на "Прозерпину", чтобы с новыми матросами пуститься в мнимую за ним погоню. С берега раздалось несколько пушечных выстрелов по направлению к фрегату. Это имело цель показать люгеру полное к нему доверие и то, что они продолжают считать фрегат французским судном. При этом, конечно, тщательно позаботились промахнуться. С фрегата ответили тем же и отошли несколько далее, делая вид, что желают встать вне выстрелов.

   Между тем "Блуждающая Искра" оставалась совершенно неподвижной. Винчестер вышел из гавани, обогнул мыс и подъехал на довольно близкое расстояние к люгеру, настолько близко, что люди с палубы того и другого судна свободно различали друг друга. На фелуке видно было всего человек восемь-девять, все в костюме итальянских матросов; остальные были спрятаны внизу, под палубой.

   Пока все благоприятствовало предприятию капитана Куфа: нельзя было заподозрить хитрости приближавшейся фелуки, и как нельзя более естественною должна была казаться погоня, пущенная за нею с фрегата.

   Без сомнения, Рауль и его товарищи не могли не видеть всего происходящего, но молодой корсар предпочитал по возможности бездействовать днем, чтобы тем вернее обмануть неприятеля ночью; к тому же присутствие Джиты побуждало его не торопиться.

   Не так было с Итуэлем. Его глубокая ненависть к "Прозерпине" заставляла его не спускать с нее глаз; даже завтракая на скорую руку на палубе, он не терял из виду ненавистного фрегата. Никто на люгере не мог знать, стало ли известно в Порто-Феррайо настоящее название фрегата и его национальность; только сигнальный огонь, виденный Итуэлем в окне губернаторского дома, вызывал в нем сомнение и заставлял еще более настораживаться. Приближавшаяся же так доверчиво фелука решительно ни в ком не вызывала недоверия.

   - Эта фелука стояла в гавани у самой лестницы, - говорил подошедший к Итуэлю Рауль, - она называется "Божественное Провидение" и занимается контрабандой между Ливорно и Корсикой, куда, вероятно, и направляется теперь. Нельзя отрицать смелости ее поступка в настоящих условиях.

   - Но ей не дойти сегодня до Корсики; удивляюсь, как можно было двинуться в путь при почти полном безветрии.

   - Фелука, как и люгер, легко скользит по воде при малейшем дуновении ветерка.

   - А, вот они, ненасытные англичане! Они гонятся за ней, не могут упустить случая поживиться, хотя бы им пришлось действовать против закона и совести: ведь неаполитанцы в союзе с англичанами.

   Рауль, ничего не отвечая, внимательно следил за пятью шлюпками, спущенными с фрегата в погоню за фелукой.

   Расположение трех судов было таково: "Блуждающая Искра" в виду Порто-Феррайо, прямо против дома Андреа Баррофальди; фрегат в равном расстоянии с одной стороны от люгера, с другой - от мыса, прилегающего к городской гавани; "Божественное Провидение" - вне выстрелов с фрегата; шлюпки с английского судна прямой линией направлялись к будто бы преследуемой ими фелуке.

   Было одиннадцать часов утра, как раз такое время дня, когда в это время года на водах Средиземного моря полный штиль; но при легком ветерке с юга, недавно поднявшемся, Рауль имел возможность на своем ходком люгере обогнуть остров Эльбу и занять совершенно безопасное положение. Однако он предпочел не двигаться и проследить за тем, что около него происходило. Таким образом, он допустил другие суда приблизиться к себе.

   Винчестер, находившийся на фелуке, и Гриффин, руководивший шлюпками, прекрасно играли свою роль. Им хорошо были известны ловкость и опытность противника, чтобы допустить малейшую оплошность. Вместо того, чтобы прямо направиться к люгеру, когда началось преследование, фелука сначала обнаружила некоторое колебание, потом направилась к одной из береговых бухт, где виднелась батарея, как бы желая стать под ее покровительство, и уже после быстро двинулась прямо к люгеру. Все это видел Рауль, и в нем стала подниматься тревога и недоверие.

   Внешний вид Винчестера как нельзя более отвечал его целям: с своим сильно загорелым лицом, большими бакенбардами, среднего роста, в красной фригийской {Фригийская шапочка - головной убор якобинцев во время Французской революции. Имела форму колпака, верх которого падал впереди.} шапочке, полосатой рубашке и белых бумажных панталонах, он сильно смахивал на итальянца. Матросы, помещенные на палубе, также подобраны были соответствующей наружности. Большинство их было уроженцы юга - иностранцы, которыми военное английское судно всегда пополняет свой экипаж. Эти люди позаботились выказать некоторую тревогу и смущение: они суетливо и без толку метались по палубе, а когда ветер совершенно стих, взялись за весла и усиленно гребли к люгеру.

   - Чорт возьми! - воскликнул Рауль. - Все было бы ясно, если бы фрегат был действительно французским; но эти гребцы на шлюпках что-то сильно напоминают моих храбрых соотечественников.

   - Между ними и нет иных, все настоящие Джоны Були, - уверенным тоном заметил Итуэль. - Фрегат этот - проклятая "Прозерпина". А их французские шапки - это один обман. Попробуйте пустить в них солидной бомбой и увидите, что они все выдадут свою национальность.

   - Я этого не сделаю, пока не буду убежден, что это враждебное нам судно. Но что они там затевают?

   - У них небольшая пушка с собой...

   - Да, совершенно верно, и они направляют ее на шлюпки. В эту минуту фелука на мгновение исчезла в облаке дыма, раздался выстрел, и бомба, после двух-трех рикошетов, разорвалась, не долетев до первой шлюпки. Через каких-нибудь полминуты послышался ответный выстрел, ядро пролетело по прямой линии к фелуке и перебило большую рею посредине.

   - Чисто, - воскликнул Итуэль, - это называется рассчитаться добросовестно. Капитан Рауль, они лучше стреляют, когда желают обмануть, чем в действительном деле.

   - Но ничто не дает повода заподозрить обман. Кто бы стал ломать большую рею на дружественном судне?

   Как только матросы пяти шлюпок увидели результат выстрела, так перестали грести и испустили троекратное громкое восклицание; сделано это было по распоряжению Гриффина.

   - А, теперь нет больше сомнения, это англичане! - воскликнул Рауль. - Кто когда-либо слышал, чтобы наши республиканцы так кричали! Господа англичане, ваши адские глотки выдали вас. Так слушайте же теперь, мы вам доскажем конец истории.

   Итуэль радостно потирал руками. Он был теперь уверен, что Рауль больше не поддастся обману. Фелука продолжала, отстреливаясь, приближаться к люгеру; то же делали и шлюпки с фрегата, так что через каких-нибудь десять минут можно было ожидать их столкновения.

   Рауль распорядился, чтобы весла были наготове, люди настороже, пушки налажены по четыре с каждой стороны и две впереди. Когда все предварительные приготовления были окончены, двенадцать весел люгера разом опустились в воду и сильным движением пустили судно вперед. Одной минуты было достаточно для Винчестера, чтобы понять, что ни фелуке, ни шлюпкам с фрегата не догнать "Блуждающей Искры", если он будет от них убегать с такой скоростью. Между тем люгер не имел вида убегающего, его носовая часть была обращена к "Божественному Провидению", и он скорее показывал, что попался на удочку, и желал оказать покровительство дружественной фелуке, преследуемой французами.

   Останавливаясь на подобном предположении, Винчестер был далек от действительных намерений Рауля. Выдвигая свое судно в одну линию с фелукой и шлюпками, Рауль имел в виду то обстоятельство, что, щадя собственный экипаж, находившийся на "Божественном Провидении", с шлюпок стреляли осторожно, высоко направляя выстрелы, и, кроме того, люгер имел теперь всех своих неприятелей прямо перед собой, то-есть против своих пушек. Фелука подходила к "Блуждающей Искре", сохраняя вид ищущей у него защиты от преследования; она вся была окутана дымом, так как канонада не прекращалась. Но среди этого облака дыма Итуэль заметил, что экипаж фелуки не только не уменьшается, но быстро увеличивается, что спущены новые весла для ускорения хода и слышатся крики на простонародном английском языке, фелука быстро приближалась. С другой стороны, крики и восклицания с шлюпок указывали приближение нового противника. Очевидно, наступала критическая минута. Ветер совершенно стих, все ближайшее пространство моря потемнело от клубов дыма, и "Божественное Провидение" прямо неслось, точно в каком-то слепом отчаянии, к "Блуждающей Искре".

   - Успокойтесь, дети мои! - воскликнул Рауль. - Пали!

   Раздался залп из пяти пушек, и крики, донесшиеся с фелуки, подтвердили успешный результат залпа. На мгновение воцарилось торжественное молчание, свидетельствовавшее об изумлении англичан; затем громкий крик и восклицания как бы заявили о их желании пойти навстречу всем опасностям. Шлюпки фрегата окружили потерпевшую фелуку; раздался залп из пушек, на этот раз заряженных действительно смертоносными зарядами и старательно направленных на их настоящего врага; но уже было поздно, и нельзя было рассчитывать на успех. Когда Гриффин со своего баркаса, после рассеявшегося последнего клуба дыма, мог рассмотреть обстановку боя, то он увидел, как "Блуждающая Искра" легче птицы уносилась на своих распущенных парусах, пользуясь самым ничтожным южным ветром, достаточным при ее подвижности. Винчестер отдал распоряжение, чтобы шлюпки фрегата прекратили очевидно бесполезное преследование и сконцентрировались около фелуки; и Гриффин подчинился этому распоряжению, хотя и очень неохотно.

   "Блуждающая Искра" совершенно не пострадала, тогда как на фелуке оказалось человек двенадцать убитых и раненых; в числе последних находился и сам Винчестер, и так как весь сомнительный успех мог бы быть отнесен к заслугам подчиненного ему второго лейтенанта, то с его стороны было совершенно естественно нежелание продолжать преследование.

   Рауль же был совершенно иного мнения. Видя, что фрегат, пользуясь тем же легким ветром, продолжает приближаться, он решил отомстить ему за его враждебную попытку, прежде чем пуститься в дальнейший путь.

   Люгер пошел наперерез "Божественному Провидению" и дал по нем залп на ходу. Когда дым несколько рассеялся, можно было видеть, как шлюпки разом оставили фелуку, увозя своих раненых к противоположному берегу залива. Раулю ничего бы не стоило докончить с ними, или потопив или взяв в плен, но было что-то рыцарское в его характере, и довольный ловко задуманным и хорошо выполненным планом он не хотел добивать врага. Может быть, и появление Джиты на палубе с мольбой о жалости к неприятелю поддержало в нем это чувство. Как бы то ни было, но люгер прекратил преследование и подошел к фелуке. Оба судна так осторожно коснулись один другого бортами, что, как говорится, яйцо бы не разбилось, и, Рауль, Итуэль и еще некоторые спокойно перешли на фелуку.

   Вся палуба ее была залита кровью, лежало три трупа, но нигде не было никаких признаков живых людей. Нашли котел со смолой, навалили на него кучу горючего материала и подожгли. Огонь вспыхнул так быстро и с такой силой, что в первую минуту Рауль пожалел, что не отвел свой люгер дальше; но, по счастью, "Блуждающая Искра" успела отплыть на безопасное расстояние, прежде чем пламя охватило мачты, снасти и паруса фелуки.

   На все это ушло минут десять, что дало возможность убегавшим шлюпкам укрыться в бухте, а фрегату пододвинуться на расстояние пушечного выстрела. Ветер окончательно стих, и Рауль распорядился, чтобы растянули навес, предохранявший несколько от палящих лучей солнца, и каждый занялся бы чем ему угодно, так как, очевидно, некоторое время предстоит оставаться в полной неподвижности. То же сделали и на фрегате, где также приняли все меры против невыносимой жары и расположились отдыхать. Но, находясь на расстоянии пушечного выстрела один от другого, меньшее судно подвергалось опасности попасть под обстрел более сильного; при настоящих условиях, однако, люгер спасло сознание только что данного им урока, и самоуверенность Рауля была так велика, что он даже не удостаивал фрегат особенной бдительностью.

   Когда полчаса спустя Винчестер появился на палубе "Прозерпины", то узнали, что экипаж лишился семи славных матросов, убитых наповал, и принужден некоторое время обходиться без услуг других четырнадцати. Уже с того момента, как "Блуждающая Искра" дала залп по направлению фелуки и легко понеслась вперед, капитан Куф начал уже сомневаться в исходе своего предприятия. Когда же он увидел бегство своих шлюпок под защиту бухты, он окончательно убедился, что его дело проиграно. Теперь, когда шлюпки были снова подвязаны к фрегату, а раненному в ногу, хромающему Винчестеру стали перевязывать его рану, капитан Куф позвал Гриффина к себе в каюту.

   - Однако, в приятное положение поставили все вы меня вашим непременным желанием преследовать во что бы то ни стало "Блуждающую Искру"! Что скажет адмирал, когда узнает, что двадцать человек убито и ранено и что нам приходится оплатить еще стоимость фелуки, и все это за одну забаву?

   - Мы сделали все, что от нас зависело, капитан, но легче потушить снежными комьями извержение Везувия, чем устоять перед картечью этого проклятого люгера!

   - Да, ему следовало бы назваться не "Блуждающей Искрой", а "Большим Огнем", - заметил Куф. - Но скажите, ради какого чорта кричали вы "ура"? Никогда этого не делают французы, - вы себя выдали этим национальным криком; вам следовало кричать: "Да здравствует республика!"

   - Это правда, капитан, мы немного погорячились и забыли свою роль. Но мы бы могли еще выиграть дело, если бы с люгера не так поторопились дать залп, которым у нас убило троих матросов и парализовало троих гребцов; и это в самую критическую минуту, когда люгер уносился на всех своих парусах, а мы были задержаны в движении нашей потерей.

   - Не могу же я, однако, написать Нельсону {Нельсон - адмирал, командовавший английской эскадрой.}, что все шло прекрасно, пока не ранили троих из наших гребцов, и мы не были задержаны в своем движении. Нет, нет, это не идет! Придумайте что-нибудь, Гриффин.

   - Но, капитан, если бы люгер оставался на месте, мы бы его взяли.

   - А, хорошо, значит, люгер обратился в бегство, ветер ему благоприятствовал, он распустил все свои паруса, всякая попытка догнать его была бесполезна, наши люди выказали обычное мужество и держались превосходно - да, так звучит недурно, так можно пустить в газеты. Но эта проклятая фелука! Она пойдет ко дну через каких-нибудь несколько минут.

   - Несомненно, капитан, но примите во внимание, что ни один француз не осмелился взойти на нее, пока мы там были.

   - Хорошо, я вижу, что надо говорить: фелука была слишком тяжела, она не годилась для преследования. Этот Нельсон - сам чорт, и я в тысячу раз предпочел бы выдержать несколько действительных бурь, чем получить одно из его бурных писем. Но я теперь понимаю, как было дело, и вижу, что ведено оно было безукоризненно, и все люди заслуживают полного одобрения, несмотря на неудачный исход по независящим от нас обстоятельствам.

  

   Люгер нисколько не пострадал, на его палубе не было ни малейших следов крови; успех Рауля превзошел все ожидания. Безопасность люгера была обеспечена, по крайней мере, на некоторое время, потому что фрегат должен был сначала водворить у себя порядок, нарушенный понесенной утратой, а затем только мог рискнуть на вторичное преследование, требующее безусловной дисциплины.

   Джита оставалась на палубе, желая избежать спертого воздуха маленькой каюты. Ее дядя пошел отдохнуть. Так как Рауль вскорости ожидал обычного морского ветра, то он распорядился, чтобы убрали навес. Осмотревшись, он содрогнулся, когда увидел, что, несмотря на отдых, которому предавался, повидимому, фрегат, люди на нем не теряли времени: судно значительно приблизилось к люгеру, и все на нем было совершенно готово, чтобы при первом порыве ветра пуститься в плавание. Рауль сразу заметил, что его провели, и упрекнул себя за свою беспечность. Фелука догорела, и только кузов ее, подталкиваемый чуть заметным движением на воде, понемногу направлялся к заливу. Лучи заходящего солнца падали на Порто-Феррайо, которого не было видно за скалами, и, казалось, весь остров был погружен в сон.

   - Какая тишина! - обратился Рауль к Итуэлю. - Море, земля и горы, горожане и моряки - все спит вокруг нас. Только на фрегате жизнь, и мы должны удалиться от вашей дорогой "Прозерпины". Зовите всех наверх, лейтенант, спустим весла и повернем люгер в другую сторону. Чорт возьми, моя "Блуждающая Искра" так привыкла, очертя голову, лететь вперед, что я боюсь, как бы она не налетела сразбега на своего заклятого врага, как ребенок, которого притягивает пламя к печке и который расплачивается за свою стремительность сильными ожогами.

   Все пришло в движение на люгере, и матросы уже готовы были опустить весла в воду, когда, наконец, повеяло давно ожидаемым ветерком. Все бросились к парусам. Сна как не бывало, закипела самая оживленная работа. Но и на "Прозерпине" не зевали, и там радостно приветствовали появление ветра.

   На этот раз это действительно был настоящий ветер. Рауль дал сигнал свистком, и люгер понесся к фрегату; но уже полминуты спустя повернул в другую сторону, и через пять минут удалился от "Прозерпины" настолько, что стал вне всякой опасности.

   Но и капитан Куф, судно которого было тяжелее и неповоротливее люгера, заранее был подготовлен к такому обороту дела и принял соответствующие меры. Он подождал того момента, когда мог из всех своих пушек настичь "Блуждающую Искру", и дал разом залп из всех. Двадцать два ядра большого калибра порядочно искалечили оснастку люгера, но, по счастью, не затронули кузова и не ранили никого из людей.

   Вот тут-то проявил Рауль все свое дарование. Все зависело от того, как они воспользуются первыми десятью минутами. Рауль распорядился, чтобы приготовили новые части оснастки; там, где нельзя было уже рассчитывать на поправку испорченных, были вынуты запасные паруса взамен прорванных, чтобы поднять их, как только необходимые поправки будут закончены.

   Между тем с фрегата дали новый залп, оставшийся на этот раз без результата, благодаря тому, что, вследствие происшедшей на люгере перемены, их взаимное отношение теперь изменилось. Рауль не упустил случая воспользоваться этим и, продолжая двигаться все в том же направлении, с удовольствием убедился, что, несмотря на понесенные повреждения, люгер шел значительно скорее фрегата.

   В этом не замедлили убедиться и англичане и перестали стрелять.

   Дело шло пока лучше, чем мог ожидать Рауль; но он знал, что нельзя еще было поручиться за дальнейший успех. Он знал, что, когда ветер усилится, понадобится вся прочность оснастки и парусов, а долго ли могло устоять его поврежденное судно? За ним же шел фрегат, прославившийся в этом отношении своими отличными качествами. Но ему ничего другого не оставалось, как выиграть возможно больше времени и увеличить насколько возможно расстояние между двумя судами.

   Погоня обыкновенно так возбуждает моряков, что они совершенно забывают о неравномерном возрастании сил судов различной величины и желают постоянно сильнейшего ветра. Разница в быстроте хода при небольшом ветре теперь, при ветре усилившемся, значительно уменьшилась, и прекрасно оснащенная "Прозерпина" быстро нагоняла люгер.

   Но корсару удалось войти в так называемый Корсиканский канал, отделявший Корсику от острова Эльбы. Маленький подвижной люгер чувствовал себя здесь полным хозяином, а огромный фрегат должен был принять некоторые меры предосторожности, чтобы не наткнуться на скалы и выдающиеся мысы.

   На фрегате все были не менее экипажа люгера заинтересованы исходом погони, потому что, если им и не угрожало никакой опасности, то желание отличиться поимкою знаменитейшего из французских корсаров заставляло их сильно желать удачи. Далеко выступающий плоский мыс и скалистый берег заставляли остерегаться или мели или подводных камней около берега.

   Люгер быстро огибал мыс, придерживаясь берега. Капитан Куф, Гриффин и третий лейтенант следили за ним с беспокойством; Винчестер из-за своей раны лежал у себя в каюте.

   - Какая отчаянная смелость! - воскликнул капитан Куф. - Можно заподозрить, что Рауль Ивар предпочитает утонуть, чем попасть в плен.

   - Напрасно вы так думаете, капитан, - заметил Гриффин, - здесь достаточно глубоко не только для люгера, но и для нашего фрегата, и я уверен, что нам не пришлось бы возвращаться, если бы мы пошли за ним.

   - Это все хорошо говорить, когда на вас не лежит ответственности перед военным советом; вы бы не то заговорили, если бы вас ожидало наказание за гибель "Прозерпины". Теперь нам надо озаботиться подальше обойти это опасное место, или я поворачиваю и совершенно отказываюсь от преследования "Блуждающей Искры".

   - Но он садится на мель, смотрите! - воскликнул Иэльвертон, третий лейтенант, и, действительно, можно было подумать, что люгер садится на мель, так как пенящаяся волна обдала маленькое судно. Но это предположение держалось всего одну минуту, так как люгер не замедлил оправиться и мчался с прежней быстротой, огибая мыс; затем он исчез из виду.

   Фрегат, остерегаясь опасности, подвигался тем не менее также вперед, и, наконец, поравнялся с самым выдающимся концом мыса.

   - Этому морскому разбойнику больше некуда было направиться, как в устье реки Голо; я думаю, что он так и сделал, - высказал свое предположение капитан Куф, когда грозившая фрегату опасность миновала, и все немного успокоились. - Через какие-нибудь четыре часа мы это узнаем.

   Эти четыре часа все были в сильном нетерпении.

   Рауль действительно направился к устью реки Голо. Восточная часть Корсики настолько же лишена бухт и гаваней, насколько богата ими западная сторона, и при обыкновенных условиях река Голо, куда направлялся Рауль, далеко не считается удобным местом стоянки; но Раулю уже пришлось как-то воспользоваться ее устьем, и он главным образом надеялся на ее недостаточную глубину, как существенную помеху для фрегата.

   Оба судна к этому времени уже настолько приблизились к острову, что с них можно было отчетливо различить отвесные скалы с вечно снеговыми вершинами, расположенные на довольно значительном расстоянии от моря в глубь острова.

   Оставалось не больше часа до захода солнца. Ветер стал заметно спадать, и экипаж люгера, которому трудно было противостоять сильному напору воздуха со своими поврежденными снастями и парусами, поуспокоился. По возможности заменили новыми все существенно попорченные части оснастки судна, и люгер пошел опять так легко и ходко, что Рауль уже подумывал было пройти берегом к Бастии {Бастия - порт на восточном берегу Корсики, против острова Эльбы.}, где он мог бы основательно отремонтировать свое судно, но затем отказался от этого намерения, как слишком смелого, и решил согласно прежнему плану укрыться в неглубоком устьи Голо.

   В продолжение всего дня фрегат только на время поднял свой флаг - во время непродолжительной перестрелки с люгером; также и Рауль только перед залпом, посланным им на фелуку, выставил свое трехцветное знамя.

   Теперь, у берега Корсики, принадлежавшей французам, Рауль чувствовал себя как бы среди друзей и не сомневался, что ему не будет отказано в содействии в случае надобности.

   Между тем "Прозерпина" неожиданно повернула к береговым мелким судам, рассыпанным в довольно большом числе вдоль острова, и захватила три или четыре из них, прежде чем те успели от нее увернуться. Обыкновенно крупные суда не беспокоили бедных рыбаков и мелкие береговые суда, а потому Рауль понял этот поступок капитана Куфа как желание нанести хотя косвенное оскорбление ему, Раулю Ивару. Он был готов уже вступить в новую борьбу, но положение его собственного судна внушало серьезные опасения и требовало очень внимательного отношения, а потому он отказался от своего первоначального желания.

   В ту же минуту как солнце уже заходило, "Блуждающая Искра" бросила якорь в устьи реки Голо, на расстоянии, настолько значительном от входа, что можно было считать себя вне выстрелов фрегата. Тут все, казалось, благоприятствовало спокойной стоянке, начиная с незначительной глубины воды.

   "Прозерпина", с своей стороны, очевидно, далека была от мысли прекратить преследование: она отпустила захваченные ею мелкие суда, предоставляя им свободу уйти,- чем они не могли, однако, воспользоваться вследствие наступившего безветрия,- и, выбрав место поглубже около устья, также бросила якорь и спокойно расположилась отдыхать.

  

   Чудную картину представляет Средиземное море со всеми прилегающими к нему землями, чудную во всякое время; но и у него есть оттенки, повышающие или немного понижающие ее прелесть. Солнечный закат того дня, когда Рауль бросил якорь в устьи реки Голо, представлял необыкновенную по своей красоте картину, и когда Джита вышла на палубу, считая преследование фрегатом и все опасности миновавшими, ее охватило восторженное чувство, и она сказала, что еще впервые видит такой дивный закат солнца.

   Задолго до того, как солнце скрылось за горизонтом, темная тень от ближайших гор широко охватывала засыпавшее море. Корсика и Сардиния казались большими, оторванными от Альп клочками, брошенными в море, и походили на сторожевые башни этой громадной европейской стены. Те же горы с остроконечными белыми вершинами, те же истерзанные и полные величия склоны; та же смесь оттенков нежного и сурового, мощного и прекрасного, что так характеризует очаровательную природу Италии.

   На темно-синем море, при постепенно замиравшем ветре, мало-по-малу исчезали все следы зыби. Оно становилось гладким, как зеркало. Неправильные контуры отдаленных гор, крупных и величавых, резко вырисовывались на золотом небе, щедро окрашенном целым снопом лучей заходящего солнца, а долины и ближайшие равнины окутывались мраком, набрасываемым на них соседними горами, и получали более нежные очертания. На расстоянии двух миль виднелся фрегат, спокойно уснувший на якоре - и Рауль невольно залюбовался пропорциональностью его частей и размерами.

   После тяжелого и тревожного дня Рауль наслаждался тишиной и покоем. Он ответил смехом на предостерегающее замечание Итуэля, что можно ожидать со стороны фрегата ночной атаки на шлюпках. Рауль не хотел думать об опасности; впрочем, на всякий случай, были приняты необходимые предосторожности.

   В этот вечер, после ужина, матросам позволены были танцы. Среди ночной тишины понеслись звуки романтических песен Прованса {Прованс - провинция (теперь департамент) юго-восточной Франции.}. Самая задушевная веселость оживляла всех участников этого развлечения, и недоставало только женщин, чтобы придать вечеринке настоящий характер мирного деревенского веселья. Джита с удовольствием и любопытством слушала эти песни. Ее дядя стоял подле, а Рауль ходил взад и вперед на некотором расстоянии, беспрестанно подходя к ней, чтобы поделиться своими мыслями и ощущениями.

   Наконец, пение и танцы кончились, и матросы разошлись спать по своим койкам, за исключением нескольких очередных дежурных. Перемена была так поразительна, как и внезапно торжественное молчание ночи, которое сменило смех, мелодичные песни и несколько шумное веселье толпы. С гор подул ветер и чуть-чуть зарябил нагретую за день поверхность воды. Луны не было, но сияли мириады звезд и позволяли различать предметы довольно отчетливо, хотя как бы сквозь легкую дымку. Рауль подчинился впечатлению этого мира, он тоже как-то весь затих, тронутый и настроенный на более серьезные мысли. Он присел подле Джиты, дядя которой ушел в свою каюту.

   На палубе не раздавалось ничьих шагов. Итуэль ушел на противоположный конец, не теряя из виду своего давнишнего врага - "Прозерпину". Двое дежурных, на большом расстоянии один от другого, чтобы помешать возможности разговора между ними, внимательно следили за морем и всем, что могло на нем произойти. Кроме фрегата и люгера, поблизости находились еще три береговых судна, захваченные было фрегатом и снова им отпущенные. Одно из них стояло на середине расстояния между люгером и фрегатом. Оно сделало под вечер попытку уйти дальше к северу, но принуждено было стать на якорь из-за полного отсутствия ветра. Так как теперь начинал пробуждаться некоторый ветерок, а эта фелука все еще оставалась неподвижной, и на таком близком расстоянии от фрегата, взявшего ее накануне, то Рауль особенно рекомендовал следить за нею. Другая фелука очень медленно двигалась к югу, а третья, повидимому, намеревалась мимо "Блуждающей Искры" войти в реку; это была самая маленькая.

   После некоторого молчания, Рауль, окинув взглядом окружавший его простор и подняв глаза к звездам, сказал Джите:

   - Знаете ли вы, Джита, что значат звезды для моряка? По ним узнаем мы место, где находимся, ими руководствуемся, выбирая направление; они дают нам возможность чувствовать себя постоянно дома, как бы далеко на самом деле мы ни уехали от него. Моряку-европейцу надо уж очень далеко уехать к югу от экватора, чтобы перестать видеть те звезды, к которым он привык еще на пороге отцовского дома.

   - Вот совсем новая для меня идея! - воскликнула Джита, глубоко пораженная поэтичностью его мысли. - Как это вы до сих пор не говорили мне ничего подобного. Это не пустяк, если эти звезды переносят вас домой и вызывают перед вами привычные и дорогие вам образы, когда вы разлучены надолго с теми, кого любите!

   - Никогда не случалось вам слышать, что влюбленные условливались в известный час смотреть на одну и ту же звезду, чтобы мысленно встретиться, несмотря на дальность разделяющих их морей и земель?

   - На этот вопрос вы сами ответьте, Рауль, потому что я ни от кого, кроме вас, никогда ничего не слыхала ни о любви, ни о влюбленных.

   - Ну, так я вам это говорю и надеюсь, что мы не расстанемся, не выбрав нашего часа и нашей звезды, - если нам когда-либо суждено расстаться. Если я вам до сих пор не говорил об этом, Джита, то потому, что вы у меня всегда в мыслях. Мне нет надобности ни в какой звезде, чтобы постоянно помнить гору Арджентаро и Башни.

   Джита с удовольствием слушала его речи; чувство ее шло навстречу нежным словам Рауля; никакая музыка не могла заменить для ее слуха его уверений в любви и преданности. Но ее лицо, хотя и зарумянившееся, оставалось задумчиво, почти печально, а когда она тихо заговорила, то глубокие ноты ее голоса выдавали всю силу сдержанного, страстного чувства.

   - Рауль, дайте мне мою гитару, я попробую спеть вам один из гимнов.

   Перебирая струны умелой рукой, Джита запела. Неаполитанка по происхождению, от природы одаренная чарующим, нежным голосом, очень музыкальная, и, кроме того, с некоторым музыкальным образованием Джита пела превосходно; сейчас она пела так, как никогда не певала раньше.

   Итуэль Больт подошел, чтобы послушать ее ближе; оба сторожевых матроса забыли на время о своих обязанностях и прислушивались.

   - Это вы, Итуэль? - спросил Рауль. - Вы разве поклонник пения?

   - Синьора обладает редким голосом, капитан. Но теперь нам надо заняться другим. Если вы потрудитесь пройти со мной на мой наблюдательный пост, то, может быть, поможете мне разобраться кое в чем. Видите ли эту маленькую фелуку? Она определенно приближается к нам, но совершенно сверхъестественным образом - при настоящем, довольно чувствительном ветре, на всех парусах, и не производя ни малейшей зыби на воде.

   Рауль пожал руку Джиты и посоветовал ей перейти в ее каюту, опасаясь вредного влияния на ее здоровье свежего ночного воздуха. Затем он поспешил за Итуэлем и, различив указанную фелуку, насколько позволял ночной полумрак, содрогнулся при виде ее близости к люгеру. Когда он видел ее в последний раз вечером, она находилась, по крайней мере, в полумиле расстояния от "Блуждающей Искры", и, продолжая подвигаться с прежней скоростью, должна была в настоящее время уйти уже на целую милю вперед; оказывалось, однако, что она переменила направление и шла прямо на люгер.

   - Вы давно за ней следите? - спросил Рауль.

   - С тех пор, как она, повидимому, не трогалась с места, прошло минут двадцать. Ее направление к нам еще можно было бы, пожалуй, объяснить сильным течением в этом месте; но мне совершенно непонятно, почему она не идет вперед.

   - Это береговое судно, Итуэль, во всяком случае. Не думаю, чтобы англичане пожелали вторично испробовать нашей картечи.

   - Все может быть! Люди на том фрегате - сущие дьяволы. Посудите сами; при весьма удовлетворительном ветре и так медленно двигаться! Тут что-нибудь не спроста.

   Приходилось остановиться на том предположении, что на фелуке тайком подбирается неприятель, потому что, действительно, это маленькое судно направлялось прямо к люгеру. Следовало приготовиться к обороне.

   Однако, Раулю очень не хотелось будить своих людей: как человек спокойный и твердый, он не любил поднимать фальшивой тревоги. К тому же матросы его были утомлены беспокойным днем и починкой повреждений на судне и спали теперь тяжелым сном усталых людей. Раулю не хотелось допустить мысли, что англичане осмелятся вторично попытать свои силы.

   Между тем фелука все приближалась, а следовательно, росла и опасность быть захваченными. Принимая все это во внимание, Рауль решил предварительно опросить приближавшуюся фелуку, рассчитывая на то, что при первом его зове поднимется весь его экипаж, так как нападение с фрегата отчасти предполагалось, и все матросы спали с оружием под боком.

   - Эгой! Вы, там, с фелуки! - крикнул Рауль, когда судно было уже настолько близко, что не требовалось никакого рупора.- Что это за судно и почему оно так наплывает на нас?

   - "Красавица Корсика", - отвечали ему с фелуки на полуфранцузском, полуитальянском наречии. - Нас наняли в Падюлелла, и мы держимся берега, потому что наше судно не ходко. А на вас нас тянет течением.

   - Я не могу допустить такой близости, я стану стрелять! Вы знаете, что наше судно вооружено.

   - Синьор! Мы - друзья республики и не хотим вам вредить. Мы надеемся, что вы не обидите бедных судовщиков. Мы пройдем у вас за кормой.

   Это заявление было так внезапно и неожиданно, что Рауль не успел ничего возразить; к тому же было уже и поздно: быстрым движением фелука придвинулась к люгеру, чем окончательно подтвердила все опасения Итуэля.

   - Все наверх, надо помешать столкновению! - крикнул Рауль, бросаясь за оружием, - Скорее сюда, ребята, наверх! Тут измена!

   Едва раздался его громкий голос, как палуба стала быстро наполняться молодцами-матросами.

   Фелука быстро надвинулась на люгер, и в тот момент, когда готово было произойти столкновение судов, послышался плеск весел, и пламя, вырвавшееся из открытого люка фелуки, осветило быстро удалявшуюся шлюпку.

   - Брандер! Брандер {Брандер - судно, начиненное горючими веществами.}! - закричало разом несколько человек, и ужас, прозвучавший в этом возгласе, ясно показывал все страшное значение этой новой опасности, самой ужасной из всех, какие могут ожидать моряка.

   Но среди, раздавшихся голосов не слышно было голоса Рауля Ивара. Он исчез, и секунду спустя уже послышался его громкий клич:

   - Антуан, Франсуа, Грегуар! Сюда, за мной! Пусть остальные приготовят все к отплытию!

   Позванные матросы следом за Раулем перебрались на борт горевшей фелуки и, с опасностью быть отрезанными от своего судна, перерезали и отвязали канаты, которыми англичане успели соединить фелуку с люгером; затем благополучно перебрались обратно, хотя секунда промедления стоила бы им жизни.

   - В путь живее, ребята, если мы хотим спасти наш прекрасный люгер от пожара! - распоряжался Рауль.

   Нельзя было терять ни секунды. Повинуясь ветру и течению, люгер плавно пошел, но сначала за ним же потянулась и фелука, палуба которой уже представляла одну сплошную огненную скатерть. Но вот, к общему восторгу, люгер совершенно отделился и, освобожденный от всех пут, легко подвигался вперед, оставляя неподвижным на прежнем месте горевшее предательское судно в виде одной сплошной огненной массы.

   Все происшедшее заняло не более пяти минут и выполнено было с поразительной находчивостью и быстротой, с полным самообладанием - скорее инстинктивно, из чувства самосохранения, чем по указаниям рассудка.

   До сих пор Рауль редко подавал голос; теперь же он подошел к Джите, поднявшейся на палубу и глядевшей на яркое пламя, осветившее большое пространство моря, со смешанным чувством восхищения и ужаса и заговорил с нею таким шутливым тоном, как будто бы все это зрелище было устроено с единственной целью доставить им развлечение.

   - Наше освещение уступит разве только свечам в церкви святого Петра, дорогая моя, - улыбнулся он ей. - Надо признаться, мы счастливо избегли беды!

   - Я все видела - я бросилась на палубу, как только заслышала ваш призывный клич. О, как я боялась за вас, когда вы перешли на горевшее судно!

   - А ловко задумали англичане - да не выгорело. На этой фелуке, еще с вечера захваченной ими, был большой запас смолы и других горючих материалов, и они думали более сильным огнем потушить нашу "Блуждающую Искру". Напрасно, мы прогорим еще долго после того, как их пламя погаснет.

   Теперь, когда миновала всякая опасность, можно было полюбоваться красивым зрелищем: все лица, выражавшие живейшее любопытство, были ярко освещены, и из окружающего мрака поочередно выступали блес