Лившиц Бенедикт Константинович - (О Маяковском), Страница 2 - Книги

злоба, нечистоплотность передержки. Homuncu-lus'ы, Чеботаревские, Левины, Яблоновские, Фриче, Таны, Бобровы, Измайловы, Войтоловские, Луначарские, Неведомские, Философовы и бесчисленные скрывшиеся под Н. С; Э. Р.; П. А.; Senior и т. п. (неуловимы, как микробы) подняли свой голос против свободы художественного творчества. Завыли о ниспровержении литературн<ых> авторитетов - называя, к<а>к, напр<имер>, прославленный Гр. Петров или Марк Криницкий, новое искусство (все без изъятия)!! Хулиганством!! да Хулиганством... все самое свежее, молодое, доброе, чистое; о, позор!., на головы такой критики...

И вот, чтобы не быть голословными, мы должны, считаем своим долгом привести куски ужасные, грубые этого лая из критического лагеря наших "друзей". Пусть эти отрывки сохранятся для будущего - ну хотя бы как материал для характеристики литературных врагов нашего века. Ведь где же даже теперь уже найти эти перлы - эти ценности ежедневных дующих негодных волынок критического "сегодня"... В груде старых газет все исчезнет... Ругавший завтра будет пресмыкаться неуязвимым у ног уже признанного творчества. Мы считаем своим долгом заклеймить - Российскую критику - "к позорному столбу"! русскую критику 1913 года.

Первые выступления футуризма были встречены с паническим животным страхом со стороны газетной и журнальной критики: чувствовали, что пришел конец мухам и тараканам; бегали и выли от ужаса: "вандалы"!., "гунны", "все погибло"... - Затем стали искать выхода спасения и с течением времени животный страх как будто исчезает, уйдя вглубь, в подсознание, откуда окольными путями порывается к прежнему: к уничтожению нового явления, так неожиданно, так жестоко разрушившего недавний косный лад. Нужно убедить самого себя, что новое не страшно, эфемерно, не ново. Все это, мол, мы уже переживали не раз, а мир оставался и остается на прежнем месте. В этом процессе бессознательного обесценивания сходится не один десяток присяжных ценителей искусства.

У цирковых клоунов среди других есть заученный прием комизма. Клоун выходит с доской, устроенной наподобие мехов и издающей при ударе гулкий звук на весь цирк. Изловчившись, он замахивается на товарища и шлепает доской изо всей мочи по собственной благородной щеке. Паяц озадачен, раек гремит, звон оплеухи гудит под самым потолком. "Ах, какой я глупый осел!" - обижается на себя клоун, и давит клюкву на набеленной щеке.

Пощечиной по собственной физиономии прозвучала книжечка прозы и стихов молодых эксцентриков, - двух Бурлюков, Хлебникова и др., озаглавленная: "Пощечина общественному вкусу".

Серая бумага, в какую завертывают в мелочной лавке ваксу и крупу, обложка из парусины цвета "вши, упавшей в обморок", заглавие, тиснутое грязной кирпичной краской, - все это, намеренно безвкусное, явно рассчитано на ошеломление читателя. Если уж после этого он не разинет рта, - очевидно, надо отказаться от всяких попыток его озадачить.

Что перед этим розовая бумага былых декадентов, слова без еров или изображения поэтов с крыльями демона. Теория "благого мата" здесь доведена до предельной точки. Если теперь не заметят, - надо ложиться в гроб и умирать. Довольно метать бисер перед свиньями!

Мы хохотали недавно над выставкой "Союза молодежи", над этой смехотворной мазней кубических лиц, четырехугольных цветов и людей, точно свинченных из точеных стальных частей. В "Пощечине" дана словесная мотивировка этих диких новшеств.

Мечта этой молодой компании - "бросить Пушкина, Достоевского, Толстого, проч., и проч. с парохода современности", стащить бумажные латы с Брюсова. Эта кучка поучает: "вымойте ваши руки, прикасавшиеся к грязной слизи книг, написанных бесчисленными Леонидами Андреевами!"

Таков манифест нового искусства, подписанный именами: Д. Бурлюка, А. Крученых, В. Маяковского и В. Хлебникова. Долой Пушкина и да здравствуют Бурлюки!..

Воинственная горсточка идет на бой и нестерпимо стучит игрушечными сабельками. Она смертельно разобижена тем, что ее не замечают, что о ней молчат. Ни парусинная обложка, ни серая бумага, на которые возлагалась роль красного плаща, никого не приводят в бешенство. Никто не сердится, никто не возмущается. А они так надеялись!..

Какое несчастье опоздать, какая досада прийти в хвосте! Бурлкж и его компания запоздали не на день, не на месяц, а по меньшей мере на 15 лет. 15 лет назад у них были все шансы на успех.

Тогда точно так же на московскую улицу вышли первые декаденты и разложили по ней свои детские игрушки. И прохожие останавливались, озадаченные, и критики метали громы, и шутники писали пародии, и наивные люди, испугавшиеся за судьбу старого искусства, тревожно обсуждали опасность, скрещивали старые заржавленные мечи с жестяными сабельками проказников, певших фиолетовые руки.

Прошло много лет. Старое искусство стоит на своем месте. Из некоторых шутников вышли настоящие серьезные люди. Давно брошенные игрушки их покрылись пылью. И вот пришли недоноски и вытащили их снова и, надув щеки и пуская слюну, дуют в старые дудки и волынки.

Вся книжка новых декадентов полна невероятными дикостями и намеренными вычурами. Это не какие-нибудь искания, а чистое дурачество. При всей готовности невозможно поверить в "непосредственность" этого идиотства и надо заподозрить его предвзятость. Вот, напр<имер>, "стихи" Маяковского:

Угрюмый дождь скосил глаза.

А за

Решеткой,

Четкой,

Железной мысли проводов

Перина.

И на

Нее легко встающих звезд оперлись

Ноги.

Но ги-

бель фонарей,

Царей

В короне газа,

Для глаза

Сделала больней враждующий

Букет бульварных проституток...

Велимир Хлебников вопрошает:

Кому сказатеньки,

Как важно жила барынька

Нет, не важная барыня,

А так сказать лягушечка...

И надписывает это - "Опус No 14", а в "Опусе No 15" сюсюкает:

На острове Эзеле

Мы вместе грезили.

Я был на Камчатке,

Ты теребила перчатки...

Хлебников помешан на производстве новых слов. Его рассказы полны "слезатыми слезинями", "миристеющими птицами", "умрутными голубями", "старикатыми далями", "взоровитыми чашами".

Бенедикт Лившиц самым делом сокрушает Пушкина и культивирует такой русский язык:

"Долгие о грусти ступает стрелой. Желудеют по канаусовым яблоням, в пепел оливковых запятых, узкие совы. Черным об опочивших поцелуев медом пусть восьмигранник, и коричневыми газетные астры. Но такие. Ах, милый поэт, здесь любятся не безвременьем, а к развеянным обладай. Это правда: я уже сказал. И еще более долгие, опепленные былым, гиацинтофоры декабря".

Вот синтаксис и этимология Бедлама! Недавно в научной книге о помешанных некто г. Вавулин привел многочисленные отрывки из "литературы" больных. Но куда же куцому до зайца! Там есть и смысл, - здесь, у декадентского вывертыша, намеренный подбор бессмыслицы!

А. Крученых насаждает такую поэзию, попутно уничтожая даже знаки препинания и прописные буквы:

Офицер сидит в поле

с рыжею полей

и надменный самовар

выпускает пар

и свистает

рыбки хлещут

у офицера

глаза маслинки

хищные манеры,

губки малинки

глазки серы

у рыжей поли

брошка веером хорошо быть в поле.

На ста двенадцати страницах несчастный наборщик набирал безнадежную, похожую на рассыпанный набор чепуху, вымученный бред претенциозно бездарных людей, одно прикосновение к которым, по-видимому, заражает бездарностью. "Идутные идут, могутные могут, смехутные смеются", - пишет Хлебников, и над ним смеются даже не смехутные.

Да, игра кончилась, огни погашены, погремушки сломаны и брошены. На могиле заштатного декадентства копошатся последние эпигоны, печальные рыцари ослиного хвоста, наполняют воздух запоздалой отрыжкой и только одни не сознают, что не строят на ней что-либо новое, а забивают в нее последний осиновый кол.

А. Измайлов

ЗАБАВНИКИ

На острове Эзеле

Мы вместе грезили.

Я был на Камчатке,

Ты теребила перчатки.

С вершины Алтая

Я сказал: "дорогая"!

Если вам не нравится это милое стихотворение Велимира Хлебникова, есть прекрасное описание "Утра" Владимира Маяковского:

Угрюмый дождь скосил глаза,

А за

Решеткой,

Четкой,

Железной мысли проводов

Перина.

И на

Нее легко встающих звезд оперлись

Ноги.

"Что за чепуха"? - скажете вы. "Какие такие Велимир и Владимир и в каком они желтом доме сочиняют?" Ничего подобного! Это просто веселые ребята, вздумавшие позабавить себя и посмеяться над другими, как двое из них, Бурлюки, уже достаточно нахохотались над любопытными, не только забредшими на выставку кубистов, но даже всерьез критиковавшими шутливую мазню "футуристов". Спешу, впрочем, извиниться перед двумя Бурдюками и гг. Кандинским и Крученых, выпустившими на днях целую книгу "футуристских" стихов и прозы. Я назвал их "веселыми ребятами", хотя, может быть, некоторым из них и перевалило за 50. Во всяком случае жизнерадостный характер их не покинул, и это настоящие весельчаки, независимо от их возраста и положения.

Когда вчера в маленьком кружке мы весело перелистывали их буффонаду, мрачный социал-демократ, сохранивший способность смеяться лишь при проказах нашей дипломатии, очень сочувственно встретил строфу из стихов поэта А. Крученых:

Офицер сидит в поле

С рыжею Полей

И надменный самовар

Выпускает пар

Не желая уступить г. Крученых, другой весельчак угощает прозой:

"Долгие о грусти ступает стрелой. Желудеют по канаусовым яблоням, в пепел оливковых запятых, узкие совы... И еще более долгие, опепленные былым, гиацинтофоры декабря".

Хотя эти футуристские "гиацинтофоры декабря" сильно напоминают гоголевское "мартобря", я, увлеченный веселой книжкой, готов тоже пуститься в поэтический кубизм:

Плечами жми,

Но не прими

Двух Бур-

Люков За дур-

Аков!

Иной напишет множество романов,

Но не набьет себе карманов,

И ничего

Не слышно про него, -

А тут

В минут-

У без труда

Получишь славу иногда.

И какую еще! Какой-нибудь критик, вроде г. Бенуа, наморщивши чело, станет разбирать веселую чепуху в стихах, или красках, искать затаенного смысла в тех коленцах, которые выкидывают мистификаторы-забавники, и метать в них громы и молнии. Но я от души приветствую и Бурлюков, и Дурлюков, и всех прочих футуристов, разыгрывающих эту веселую комедию.

Берендеев

ПОЭЗИЯ СВИХНУВШИХСЯ МОЗГОВ

"Стихи" некоего футуриста Маяковского:

Угрюмый дождь скосил глаза

А за

Решеткой,

Четкой,

Железной мысли проводов

Перина.

И на

Нее, легко встающих звезд оперлись

Ноги.

Но ги-

бель фонарей,

Царей

В короне газа,

Для глаза

Сделала больней враждующий

Букет бульварных проституток...

Еще "перл". Из поэзии тоже "футуриста" Хлебникова. "Опус No 14":

Кому сказатеньки,

Как важно жила барынька

Нет, не важная барыня,

А так сказать лягушечка...

А вот проза "футуристов". Morceau {Отрывок, кусок (фр.). - Ред.} из произведения русского писателя Лившица:

"Долгие о грусти ступает стрелой. Желудеют по канаусовым яблоням... узкие совьк Черным об опочивших поцелуев медом пусть восьмигранник, и коричневыми газетные астры. Но такие. Ах, милый поэт, здесь любятся не безвременьем, а к развеянным обладам. Это правда: я уже сказал. И еще более долгие, оцепленные былым, гиацинтофоры декабря..."

Словом, читать можно, только хорошо покушавши.

Но натощак принимать не советуем.

Друг

Желторотые мальчики издали в этом году два сборника: "Пощечина общественному вкусу" и "Союз молодежи" (3 выпуска), в котором они выявляют свое лицо, заявляя, что "только мы - лицо нашего времени".

Эти новаторы - типичные нигилисты. Все их стремление сводится не к тому, чтобы убедить читателя и зрителя в подлинности их переживаний и достижений, сколько в посрамлении в оскорблении этого зрителя в читателя.

Нигилисты прошлого старались одеваться возможно небрежнее и неряшливее, нигилисты настоящего, в лице авторов "Пощечины общественному вкусу" приложили все усилия к тому, чтобы возможно небрежнее и безграмотнее издать книгу... Упразднили знаки препинания и орфографию. Напечатали книгу на серой бумаге, завернули вместо переплета в холстину...

Еще год, два и желторотых мальчиков забудут... Ведь и теперь мало кто посещал их выставку "Мишень", и они не продали ни одной картины, хотя М. Ларионов и создавал работы в духе изобретенной им теории "лучизма"...

Перестали удивляться... Головокружительные номера гг. Бурлюков, Крученых и К® уже больше не удивляют... Публика давно поняла, что это не искания в искусстве, а искания популярности, жажда оригинальничанья и только... Но ведь это уже касается не области искусства, а области психологии...

Это фигляры, а не творцы новых ценностей, фигляры всегда помнящие, что они стоят перед толпой... Разница между ними лишь та, что фигляры забавляют публику, а гг. Бурлюки, Крученых и комп. дразнят ее...

Н. Лаврский

Анекдотическое невежество газетных борзописцев по необходимости приводит их к смешению футуризма с акмеизмом, акмеизма с символизмом и т. п. Но читательская публика требует сведений, хотя бы поверхностных, о новых течениях в искусстве, и лакеи ежедневной прессы, трагически беспомощные в этой области, в погоне за увядающим вниманием публики преподносят последней цитаты с отсебятинами в стиле извозчичьих ругательств (Эр), передержки (И. К.) или репортерски-добросовестные описания нашей наружности (Homunculus).

Итак, современная литературная нечисть, воспользовавшись тем, что ее наиболее достойных представителей своевременно не засадили в сумасшедший дом, ударилась в сторону акмеизма.

Стих, стиль, язык, рифма и ритм, - все это в поэзии излишний балласт.

"Верхом искусства" являются, стало быть, шедевры Бурлюков, Хлебникова, Маяковского, Крученых.

Трепетва

Зарошь

Пеязь

Нежва

Новязь...

Это не бред буйного помешанного, как мы имели неосторожность полагать, - это: Акмеизм.

Оказывается, эта белиберда - глубочайшее по идее и замечательнейшее по форме стихотворение по сравнению с бредом какого-нибудь нынешнего Маяковского или ему подобного "акмеиста":

Прыгнули первые кубы

В небе жирафий рисунок готов

Выпестришь ржавые чубы

Пестр как фо-

рель сы-

Н,

Су-

Кин Сын

Овняя лю-

бовь скрытая циф-

ерблатами ба-

шни шерсти клок

Act

Лысый фонарь снимает

С улицы синий чулок.

Позвольте же и мне превратиться, хотя бы только на сегодняшний день, в акмеиста.

Преподношу вам два собственных перла -- в стихах и в прозе, - которые от избытка чувств посвящаю акмеистам-профессионалам.

А, о, у

Акмеист ду-

Рак

Его в су-

масшедший дом

всунуть надо

Бурлюка потом

В придачу

На Канатчико-

ву дачу.

И знаете, что скажет свет:

Другого, ведь, спасенья нет...

Теперь в прозе:

Варощь и Былязь с Желвой у плаквы и Лепетва вечярится на вышестроенных жирафиях первых кубов. Небытие здравых плюс мозги ржагоняет вывернуто минус разум от меня иди от на идиоте сидит и идиотом погоняет Помирву и Лепеьва бессвязно кретина, тина, на, а всех лысых кретинов и с Бур плюс лю-плюсками, которые осходят черным паром, они, ногатые фокусники и наглые кивали на стол, а сена им не давали, дайте и овса и гоните на конюшню храмязей и нагледирей и я сижу и думаю пришло, шло, ло, о, много и тут-гзы-гзыгзео, а там-лыя, лея, луя, лоя и вся эта былязная Жриязь и нежвастая пакость спекулирует на Дебошь и еще другие зловонные пришли, а первые сюда-же, куда-же, зачем-же, всех их колючих и дымчатых скорее под кран с холодной водой"...

Милостивые государи, ради Бога, не делайте больших глаз.

Я только бесплатно предложил вашему вниманию то, что продается во всех "лучших книжных магазинах" под громким названием: "Пощечина общественному вкусу".

И ведь что бы вы думали. Все "первое издание" этой абракадабры уже оказывается распроданным.

Стало быть, Бурлюки, Маяковские и Хлебниковы нашли-таки своего потребителя, а это наводит на самые грустные размышления.

Эр

Переводя слово акмеизм (акм - слово греческое, и значит: высшая степень расцвета) на простой русский язык, можно будет сказать:

- Господа, бросьте символику. Пусть ею забавляются разного рода бурлюкающие футуристы или, как резко выразился в одной из своих статей Андрей Белый, разного рода "обозная сволочь". А мы вернемся к Пушкину. Ей-Богу, недурно писал Пушкин в свое время и напрасно мы о нем забыли.

И. К.

Это все те же - "футуристы", и "эгофутуристы", "ослинохвостисты" (по-новому "мишенисты") или уж не знаю, как там их еще, - которым серьезные люди посвящают целые статьи, перед "творчеством" которых вдумчиво останавливается Вал. Брюсов, диспуты, которых публика - в ожидании скандалов - посещает, книги которых - смеху ради - читает. А они-то пыжатся, они-то кривляются! И едва ли не десяток книг этой бесталанной, но ловкой братии уже появился в издании одних только г.г. Кузьмина и Долинского.

У каждого своя специальность. Г. "Велимир" Хлебников больше сочиняет новые слова. Есть целый ряд "стихотворений", составленных исключительно из "новых слов". Вот одно из них (привожу текстуально, без малейших изменений):

Трепетва

дышва

помирва

прещва

желва

плаква

лепетва

нежва

Скажете: бред сумасшедшего? Ничего подобного: они, эти "футуристы", здоровехоньки, эти ими все нарочито придумало, чтобы "чуднее было".

Другой - "футурист" г. Вл. Маяковский специалист по другой части - по части противоестественного разделения слов.

Он пишет такие "стихи":

У-

лица лица

Догов.

Годов

рез

че

Че-

рез.

И перед таким беспардонным хулиганством останавливаются серьезные люди с серьезными минами...

Н.С.

ПЕРЕДУНЧИКИ

Чуть ли не до хрипоты кричат о себе эго-футуристы, нео-футуристы, специалисты, адамисты-акмеисты и пр.; они кувыркаются на все лады, до неприличия перед "почтеннейшею публикой", изощряются в изобретении нелепостей - одна другой грандиозней, - а читатель равнодушен, как стена. Никакими калачиками не заманишь его в пеструю и разухабистую футуристскую лавочку.

Многие ли знают такие, напр<имер>, альманахи и сборники, как "Стеклянные цепи", "Аллилуиа", "Оранжевая урна", "Дикая Порфира" "Гостинец сентиментам", "Камень", "Смерть искусству" и др.?

Нет сомнения, что все эти: Василиск Гнедов, Хлебников, Маяковский, Крученых, Широков, Бурлкж, Нарбут, Коневской, Мандельштам, Зенкевич остались бы совершенно неизвестными широкой читательской массе, если бы газеты от времени до времени не напоминали обществу о существовании в его среде этой беспокойной человеческой породы.

А не напоминать - невозможно, ибо невозможно пройти равнодушно мимо этих бесстыдных извращений, мимо этого насилия над чистым русским словом и над здравым смыслом.

Только недавно всю печать обошел торжественный и воинственный футуристский манифест, данный в лето 1913-ое в дачном поселке Усикирках.

Помимо беспощадного похода на "чистый" русский язык, на симметрическую логику, на "дешевых публичных художников и писателей", на театр, - футуристы на своем финляндском съезде объявили и активную театральную программу на предстоящий год. Они решили "всколыхнуть".

Крайне любопытно, как осуществляется это "колыхание" и какими средствами новаторы надеются завладеть общественным вниманием.

До сих пор они действовали "слово-творчеством":

Дыр бул щыл.

Мы помним такие неувядаемые рифмы:

Петр Великий о

Поехал в Мо-

скву великий град

Кушать виноград.

Мы слышим и теперь козьи вдохновения:

Козой вы мной молочки

Даровали козяям луга

Луга-га!

Но это уж не может тронуть. Хоть выйди на шаровую площадь и начни всенародно выть нечленораздельными звуками. Не удивятся: приобвыкли и всего ждут.

Это малоутешительное обстоятельство прекрасно учли и сами футуристы.

- Дальше нас идти нельзя, - говорили они.

А оказалось - льзя.

В последней поэме этой книги Василиск Гнедов ничем говорит:

"что и говорить! Передунчики показали, что, действительно, "стар былых творений план". Патент на "последнее слово без слов" принадлежит по справедливости им".

Свое открытие они философски обосновывают:

"Пока мы коллективцы, общежители, - слово нам необходимо, когда же каждая особь преобразится в объединиченное "Это" - я, - слова отбросятся само собой".

СВОЯ СВОИХ НЕ ПОЗНАША

Трудно даже понять, как могла возгораться такая жестокая и кровопролитная война между родственными "союзничками". Но катятся ядра, свищут пули, - бой в разгаре... Передунчиков бьют беспощадно и без зазрения совести адамисты-акмеисты, предводительствуемые заслуженными полководцами - Сергеем Городецким и Н. Гумилевым.

Последний вонзает в них отравленную стрелу:

"Появились футуристы эгофутуристы и прочие гиены, всегда следующие за львом".

Но откуда этот великий гнев и эта бурная ненависть адамистов-акмеис-тов к футуристам? И из-за чего, собственно, спор?

Адамисты рекомендуют себя "вещелюбами" и "фетишистами". "После всяких неприятий - мир бесповоротно принят акмеизмом во всей совокупности красот и безобразий". Эгофутуристская "утерянная горнесть" слов им не нужна, ибо они всеми помыслами на грешной земле и хотят вернут ь словам их смысл и значение. Стих - это "мрамор и бронза". Стих "надменный властительней, чем медь". Слова "должны гордиться своим весом" и подобно камням должны соединяться в здание.

И эта программа привела акмеистов к "Новому Адаму", Сергей Городецкий начертил следующий основной пункт программ:

Просторен мир и многозвучен,

И многоцветный радуг он,

И вот Адаму он поручен,

Изобретателю имен.

И во вновь обретенном рае адамистской поэзии появились Гумилевские львы, леопарды, слоны, гиппопотамы, обезьяны и попугаи... Н. Гумилев провозглашает:

- Как адамисты, мы немного лесные звери и во всяком случае не отдадим того, что в нас есть звериного, в обмен на неврастению.

Но ведь в таком случае война с передунчиками - явное недоразумение. "Своя своих не познаша". Еще прославленный "гений" - Игорь Северянин в "Громокатящемся Кубке" яростно заявлял, что его душа "влечется в примитив" и что он "с первобытным не разлучен". Северянинская путешественница, если вы помните, вопила: "Задушите меня, зацарапайте, предпочтенье отдам дикарю!" Изысканная героиня поэтического повествования "Юг на Север" питала непреодолимое влечение к тем краям, где "гибельно, тундрово и северно" и, если ей верить, собственноручно остановила оленя у эскимосской юрты, захохотала при этом "жемчужно" и "наводя на эскимоса свой лорнет". Даже вся эта северянинская сиятельная знать - виконты и виконтессы, жены градоначальников, гурманки, грезерки и "эксцессерки" отшвыривали прочь культуру и предпочитали ржаной хлеб...

Допустим, Игорь Северянин отряхнул теперь футуристский прах. Но ведь своих Зизи и Нелли он выводил из небытия, когда был правоверным футуристом. А разве правовернейший из правоверных футуристов В. Хлебников не дарит нас повестями даже из периода Каменного века, воскрешает дикарей и первобытные народы?

Ясное дело, что casus belli {основание для распри (лат.) - Ред.} почти отсутствует в основных принципах. Разошлись и разветвились только в последующем пути. Футуристы ушли в "самовитость" и аэропланное "словотворчество", а адамисты-акмеисты начали ударять нас своими "тяжелыми словами", подобно камням, по голове иногда до бесчувствия.

"Новый Адам", по-видимому, даже краешком уха не слышал нежных звуков райских песен и молитв и гласа архангельской трубы. Он изрядно груб, пошл и неотесан. Его слова не только тяжелы весом, но и духом: от них "дух чижолый". Желание быть как можно ярче земными дает им основание проявлять необычайное усердие в отыскании реалистических тонов. И мы находим у них такие "райские напевности": "рудая домовиха роется за пазухой, скребет чесалом жесткий волос: вошь бы вынуть"; у нарбутовского лесовика "от онуч сырых воняет". В рифмах воспеваются такие вечные моменты, запечатленные адамистской кистью: "ржаво-желтой, волокнистого, как сопли, сукровицево обтюпасть, а он высмыкнется".

И те и другие - и футуристы и акмеисты - мечтают о будущем, себя преемниками родной литературы. И как будто совершенно не замечают, что на носу у них красная шишка, а на голове - клоунский колпак.

- Пускай изощряются, потешают себя и других кривляньями и выкрутасами. Смертельная-то ведь подчас скука, а зрелище все же занятное. А главное - безвредное. От футуризма и адамизма к русской литературе ничего скверного не пристанет. Придет время - и эти клоунские побрякушки будут выброшены в сорный ящик, как отслужившая, негодная ветошь.

И. Накатов

Но не их произведения, а сами они очень милы и забавны. Когда подымается занавес, на эстраде сидят все они, вся их школа. Давид Бурлюк, молодой человек семинарского вида, сидит развалившись на стуле и разглядывает публику в лорнет. Лорнет - его специальность. Он и на снимках с лорнетом. Его брат, Николай Бурлюк, высокий студент в форменном сюртуке, совсем зеленый юноша. Он читает какой-то сокрушительный доклад чуть ли не об упразднении всего (всего? - Да всего!), очень серьезен, но иногда, когда, когда публика хохочет особенно громко, он вдруг неожиданно улыбается. И видно, что и он не прочь бы посмеяться.

Великолепен гениальный поэт Алексей Крученых. Из густых, зачесанных а 1а Гоголь волос торчит длинный нос. Говорит он с сильным украинским акцентом, презирает публику невероятно и требует полной отмены знаков препинания.

- В Хранции, - говорит он, - литература уже...

- Как? - спрашивают его из публики.

- В Хранции, говорю я...

- В Хранции?

- Ну-да! Народ говорит "Хранция", и мне так нравится больше!

Ему так нравится, - что можно тут возразить? Вот одно из последних литературных его произведений:

"Шло много сильные ногатые чуть не сдавили Сижу в стороне тесно в сене безногий однорук и много шло и многие шли Качались палки шли кивали я плакал шли другие, а первые пришли пришли сюда куда и шли но уже бриже".

Но лучше всех Владимир Маяковский. Высокий юноша, очень красивый, в черной бархатной куртке. У него прекрасный, глубокий голос, и когда он декламирует невероятную чепуху гениального Хлебникова, выходит все-таки красиво. Ругает публику он последними словами, требует, чтобы ему свистали, ибо он испытывает "сладострастие свистков". Проповедует он "самовитое" слово, слово не как средство, а как цель. А вот его стихотворение:

У-

лица -

лица

Догов

Годов

Рез-

Че

Че-

Рез

Железных коней с окон бегущих домов

Прыгнули первые клубы

Лебеди шей колокольных гнитесь в силках проводов

В небе жирафий рисунок готов

Выпестрить ржавые чубы.

Homunculus

Поистине смехотворным становится зрелище, когда полубезграмотные газетчики, впадая в тон доброго папаши, пытаются обратить нас на путь истинный или разглагольствуют о художественном темпераменте.

Очень приятно отыскать в творении какого-нибудь Петра Зудотешина безграмотность и указать ее автору.

Удивительно радостно убеждать бездарного графомана в никчемности его бессмысленного труда.

Но иногда лишают критика и этих удовольствий!

Как критиковать автора, заранее оговорившего и безграмотность своей книги, и ее ничтожность?..

Перед глазами - странная книга:

"Садок судей. Часть 2-ая".

Сборник новых произведений модных ныне братьев Бурлюков и компании.

В предисловии читаем:

"Мы отрицаем правописание".

"Мы расшатали синтаксис".

"Ненужность и бессмысленность воспеты нами".

"Мы новые люди новой жизни".