Мерзляков Алексей Федорович - Чтения

iй хладнокровно, свободно, безъ малѣйшаго принужденiя своему честолюбiю, въ глазахъ народа преклоняетъ колѣно предъ Юношею Царскаго племени. Вотъ предметъ высокой. - Державинъ почувствовалъ все его величiе, и написалъ прекрасную Оду: его оживляло высокое, живое чувство. - Пожарской дѣйствовалъ спокойно, равнодушно. - Душа его была выше мiра и его соблазновъ, тверда и неподвижна, какъ скала среди моря, рѣшительна, какъ мудрость, обнимающая начало и конецъ, управляющая сама собою безъ усилiя, легко и просто. Характеръ высокаго больше состоитъ въ покоѣ нежели въ движенiи: такимъ его видимъ въ драмахъ, какъ въ картинахъ природы. - Поета плѣняетъ сiя рѣшимость, сiя побѣда надъ собою; онъ въ восторгѣ; чувство его живо и пламенно: такимъ его видимъ въ одахъ. И такъ еще отличить должно живость чувствованiя отъ высокости чувствованiй. Говорятъ, что въ природѣ высокое чувство не бываетъ живымъ и быстрымъ, живое - высоким. Примѣры, представленные мною выше, сiе нѣкоторымъ образомъ доказываютъ. - Впрочемъ о высокомъ очень много споровъ: ето слово, подобно другимъ, принимается въ разныхъ смыслахъ непостоянно; его приписываютъ всѣмъ сочиненiямъ, производящимъ на насъ какое-нибудь впечатлѣнiе, точно также какъ названiе прекраснаго приписывается всему, что намъ любезно, или приятно. Извѣстны записки Юлiя Цезаря о войнѣ съ Галлами. Ихъ представляютъ образцомъ высокаго, потому что онѣ отличаются простотою, разборчивостiю и чистымъ слогомъ. Лонгинъ говоритъ, что высокое зависитъ между прочимъ отъ фигуръ и троповъ, отъ расположенiя словъ, отъ выбора, отъ гармонiи. Сiи достоинства относятся болѣе къ слогу возвышенному нежели предметамъ высокимъ, какъ мы докажемъ послѣ. Разсужденiе Лонгина дошло до насъ неполное. Можетъ быть, онъ въ той части, которая потеряна, и говорилъ уже о высокомъ въ надлежащемъ смыслѣ, дабы перейти къ благородному и возвышенному слогу; покрайней мѣрѣ думаютъ такъ всѣ умѣющiе цѣнить нѣжной, образованной вкусъ сего великаго критика.

   Гдѣ болѣе встрѣчаете вы примѣры истинно высокаго? - Въ древнихъ писателяхъ. Всѣ согласны, что первые вѣки мiра, первые нравы, первая степень образованности весьма благоприятствовали возбужденiю сего чувства. - Вознеситесь мыслями до народовъ первобытныхъ, переселитесь въ ихъ лѣсныя сѣни, въ ихъ малыя семейства, отдѣленныя другъ отъ друга; тогда человѣкъ былъ еще новъ въ етомъ разнообразномъ, великолѣпномъ чертогѣ: - каждой предметъ возбуждалъ его удивленiе, каждой предметъ приводилъ въ дѣятельность душевныя силы его и страсти. Онъ видѣлъ однѣ явленiя; но не могъ проникать до причины: все казалось ему живымъ существомъ ему подобнымъ. - Гласъ вѣтра, свистящаго сквозь густыя дубравы, подъ сѣнiю которой привиталъ онъ, казался ему дуновенiемъ и гласомъ бога враждующаго, угрозами близкаго неприятеля; - гулъ грома, разливающагося въ поднебесной, заставилъ его мыслить о желеѣзной и пламенной колесницѣ, на которой несется горнiй ужасной мститель, - вода въ ближнемъ источникѣ течетъ безпрерывно, неумаляясь; ее изливаетъ нѣкiй богъ изъ неистощаемой своей урны. - Онъ не могъ понять, или лучше, онъ не подозрѣвалъ, чтобы соки дерева въ устроенныхъ нарочно каналахъ, извлеченные корнемъ изъ земли, могли подниматься вверхъ, умножаться, проникать сквозь кору дерева и образовать цвѣты, листья и плоды; - ето Дрiада, кая, при появленiи весны, для торжественнаго срѣтенiя бога любви и радостей облекается въ златозеленую свою ризу. - Онъ видѣлъ дѣйствiе огня: ето чудовище, ето Саламандра, живущая въ пламени и пожирающая все, къ чему ни прикоснется. - Вступившiй въ бой съ дикимъ звѣремъ, и повергнувшiй его на землю, изобрѣтатель новаго способа защищать, питать, увеселять жизнь человѣка, казался ему существо другой, особенной природы, низшедшимъ съ неба для его благоденствiя. Куда бы онъ ни обратился, гдѣ бы ни ступила нога его, чему бы ни прикоснулась его рука; все было священно, таинственно, божественно: благоговѣнiе и трепетъ вѣяли вокругъ его невидимо. - Тогда то мiръ сей былъ храмомъ, или обителью существъ сверхъ-естественныхъ, и человѣкъ повсюду окруженъ былъ богомъ.

   Въ такомъ состоянiи долженъ онъ непреѣнно выражать свои мысли и чувства смѣло и пламенно. - Волнуемая безпрерывно душа его, какъ море, изливалась въ порывахъ, въ огнѣ и громахъ: вотъ время благоприятное для высокаго; ибо все было выше силъ нашихъ, все непостижимо, все велико! - Чрезъ нѣсколько вѣковъ школа опыта и наблюденiй познакомила человѣка короче съ предметами, его окружающими: онъ открылъ нѣкоторыя причины ихъ дѣйствiй, ихъ измѣненiя, онъ истолковалъ явленiя природы, и пересталъ удивляться; ибо таинственная кора съ нихъ спала, необыкновенное сдѣлалось обыкновеннымъ, неизвѣстное извѣстнымъ. Прежнiй ентузiазмъ замѣнила холодность; воображенiе отдало скиптръ свой разуму, порядку, точности и ясности; - самая привычка отняла у предметовъ весьма много занимательнаго. - Что можетъ быть величественнѣе солнца, исходящаго изъ багрянаго моря утренняго? - Мы необращаемъ на него вниманiя; мы ходимъ и дышемъ въ его свѣтѣ, не думая объ немъ, не вознося къ нему взоровъ. - Такимъ образомъ во всѣхъ наукахъ и искусствахъ успѣхи образованности воспитываютъ генiй для исправности и ясности, болѣе нежели для силы и высокого.

   Первая вдохновенная книга, или священное писанiе безъ сомнѣнiя есть сокровищница истинно высокаго! Въ ней великими чертами изображено небо, Богъ и человѣкъ. - Такiя картины непрекословно выше всего, что писано въ древния времена и новѣйшiя. -

   Давидъ, вѣнчанный Пѣснопѣвецъ, бряцавшiй на златострунной арфѣ своей, какъ говоритъ Св. Августинъ - одинъ можетъ замѣнить для насъ Пиндара, Алцея и Флакка. Божественная Псалтирь его представляетъ образцы для всѣхъ родовъ лирическаго пѣснопѣнiя: для высокаго ли торжественнаго, для спокойнаго, или философскаго, и для елегическаго или печальнаго, нѣжнаго. Жизнь его разнообразна: - величественная и скромная, побѣдоносная и несчастная обогатила его сокровищемъ мыслей и чувствованiй различныхъ. Царь и пастухъ, гонимый и торжествующiй: вездѣ мудрецъ вдохновенный: учитель царей и народовъ; всегда человѣколюбивый и кроткiй, всегда любимецъ Музы Сiонской; - всегда пророкъ своего народа, - онъ перестроивалъ арфу свою на всѣ тоны, и во всѣхъ превосходенъ! - Ето плодъ сердца чувствительнаго, признательнаго къ благодѣющему, испытующему вѣрность человѣческую Богу, начальнику нашихъ благъ и золъ, управляющему путями нашими! -

   Что можетъ быть выше картины, въ которой онъ изображаетъ явленiе Всемогущаго? -

   "{Псалом XVII. No 21 и 22. - Прим. автора.} И внегда скорбѣти ми, призвахъ Господа и къ Богу моему воззвахъ; услыша отъ храма святаго своего гласъ мой, и вопль мой предъ нимъ внидетъ во уши Его. - И подвижеся и трепетна бысть земля и основанiя горъ смятошася и подвигошася, яко прогнѣвася на мя Богъ. Взыде дымъ гнѣвомъ Его, и огнь отъ лица Его воспламенится и углiе возгорѣся отъ Него. - И приклони небеса, и сниде, и ракъ подъ ногама Его. - И взыде на Херувимы и летѣ, - летѣ на крилу вѣтреню. - И положи тму за кровъ свой, окрестъ Его селенiе Его, темна вода во облацѣхъ воздушныхъ. Отъ облистанiя предъ нимъ облацы проидоша, градъ и углiе огненное.

   - И возгремѣ съ небесе Господь, и вышнiй даде гласъ свой, низпосла стрѣлы, и разгна я; и молнiи умножи, и смяте я. И явишася источницы воднiи, и открышася основания вселенныя, отъ запрещенiя Твоего Господи, отъ дохновенiя духа гнѣва Твоего!" -

   Кто постигалъ выше и, такъ сказать, ближе чувствовалъ всемогущество Предвѣчнаго, какъ не тотъ, которой воспѣлъ: Небо престолъ Его, и земля подножiе ногу Его! Какой Орфей взиралъ такъ на мiръ, на его великолѣпiе, на славу Господню, какъ не тотъ, которой воспѣвалъ: "Благослови душе моя Господа; Господи Боже мой, возвеличлся еси зѣло, во исповѣданiе и въ велелѣпоту облеклся еси: - одѣяйся свѣтомъ яко ризою, простираяй небо, яко кожу; покрываяй водами превыспренняя своя, полагаяй облаки на восхожденiе свое, ходяй на крилу вѣтреню; творяй Ангели своя духи, и слуги своя пламень огненный". Кто лучше изображалъ высокое, облеченное во мракъ и бури? -

   Богъ, глаголетъ Псалмопѣвецъ, оковалъ безмолвiемъ волненiя моря, и ревъ вѣтровъ, и ропотъ народовъ: - соединенiе двухъ великихъ предметовъ, волненiя моря и мятежа народнаго, величественно!

   Желаете ли видѣть образецъ высокаго въ простотѣ: - внемлите первому историку земли, внемлите Моисею, повѣствующему о дѣлѣ, исключительно и единственно высокомъ, - о созданiи мiра. -

   Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю. Кто изъ смертныхъ могъ говорить съ такою непринужденною простотою о творенiяхъ столь великихъ, необъятныхъ? - Какая скромность!

   - Кажется, не человѣкъ, а Богъ повѣствуетъ о дѣлахъ своихъ, которыхъ Онъ самъ несравненно превыше, и которыя не удивляютъ Его нимало; вѣчная Премудрость, сколь легко и быстро сотворила мiръ изъ ничего, столь же легко и быстро вѣщаетъ о своемъ творенiи.

   "И сотвори Богъ два свѣтила великая: свѣтило великое въ началѣ дне, и свѣтило меньшее въ начала нощи и звѣзды. И положи я Богъ на тверди небеснѣй; яко свѣтити на землю, и владѣти днемъ и нощiю, и разлучати между свѣтомъ и между тмою, - и бысть вечеръ и бысть утро". - Прочитавъ сiи слова, невольно представляешь себѣ великолѣпiе солнца, - кроткое сiянiе луны, небеса усѣянныя звѣздами, чудесное ихъ движенiе, порядокъ и стройность вселенныя, - и исчезаемъ въ своемъ ничтожествѣ. - "Рече Богъ: да будетъ свѣтъ - и бысть". - Какая быстрота, высокость и вмѣстѣ спокойная, всегда себѣ вѣрная, непостижимая важность въ выраженiяхъ! -

   Исаiя, восточной Гомеръ, изобилуетъ также образцами высокаго. Онъ неистощимъ въ изобрѣтенiи. Какое величiе и простота въ слѣдующемъ мѣстѣ! Глава 14, стихъ 5-28 {На разрушенiе Вавилона. - Прим. автора.}.

  

   Свершилось! - нѣтъ его! - сей градъ,

   Гроза и трепетъ для вселенной,

   Величья паятникъ надмѣнной,

   Упалъ!.. еще вдали горятъ

   Остатки роскоши полмертвой! -

   Тиранъ погибъ тиранства жертвой,

   Замолкъ торжествъ и славы кличъ,

   Яремъ позорной сокрушился,

   Желѣзной скипетръ преломился,

   И изнемогъ народовъ бичъ!

  

   Таковъ Егова, Царь побѣдъ! -

   Таковъ предвѣчный правды мститель!

   Скончался въ мукахъ нашъ мучитель,

   Изсякло море нашихъ бѣдъ! -

   Воскресла радость, миръ блаженный;

   Подвигнулся Ливанъ священный,

   Главу подъемлетъ къ небесамъ;

   Въ восторгѣ кедры встрепетали:

   Ты умеръ наконецъ, вѣщали,

   Теперь чего страшиться намъ?...

  

   Трясется адъ сомнѣнья полнъ,

   Тебя срѣтая въ мрачны сѣни;

   Бѣгутъ испуганныя тѣни,

   Какъ въ бурю сонмы бѣлыхъ волнъ!

   Цари, герои Царствъ отцвѣтшихъ

   Встаютъ съ престоловъ потемнѣвшихъ,

   Чудовище земли узрѣть;

   Какъ! ты равнявшiйся съ богами,

   И ты теперь сравнился съ нами,

   Не думавъ вѣчно умереть! -

  

   Почто теперь тебѣ во слѣдъ

   Величье, пышность не дерзаетъ! -

   Почто теперь не услаждаетъ

   Твою надмѣнность звукъ побѣдъ!

   Ты не взялъ ничего съ собою;

   Какъ тѣнь, исчезло предъ тобою

   Волшебство льстивыхъ свѣтлыхъ дней. -

   Ты въ жизнь копилъ себѣ мученье.

   Твой домъ есть ночь, твой одръ гнiенье,

   Покровъ, кипящiй рой червей! -

  

   Высоко на горахъ небесъ

   Свѣтило гордое сiяло;

   Вчера всѣхъ взоры ослѣпляло;

   Сего дня смотрятъ - блескъ исчезъ. -

   Вчера смирялъ - народы въ страхѣ;

   Смиренъ сего дня, тлѣешь въ прахѣ!

   Вчера мечталъ съ собою ты:

   "Взнесусь, пойду надъ облаками;

   Поставлю тронъ между звѣздами,

   Попру Сiона высоты.

  

   Простру повсюду гнѣвъ и страхъ,

   Устрою небеса чертогомъ,

   И буду въ немъ всесильнымъ Богомъ!.."

   Изрекъ, и превратился въ прахъ!

   Идетъ сего дня путникъ бѣдной,

   И зритъ въ пустынѣ трупъ твой блѣдной,

   На пищу брошенной звѣрямъ!

   Стоитъ, не вѣритъ въ изумленьи;

   Потомъ въ сердечномъ сокрушеньи

   Возводитъ взоръ свой къ небесамъ:

  

   Не се ли ужасъ нашихъ дней! -

   Не сей ли варварской десницей

   Содѣлалъ цѣлой мiръ темницей,

   Жилищемъ глада, бѣдъ, скорбей?..

   Никто предъ смертiю не станетъ! -

   Но память добрыхъ не увянетъ!

   Ихъ прахъ святится отъ сыновъ. -

   Благою вѣрой огражденный,

   Слезами бѣдныхъ оживленный,

   Онъ спитъ въ обители отцовъ! -

  

   Единъ твой трупъ въ позоръ и срамъ

   Лежитъ на грозномъ полѣ брани!

   Земля послѣдней бѣдной дани

   Не хочетъ дать твоимъ костямъ;

   Своей земли опустошитель,

   Народа своего гонитель,

   Лежитъ межъ трупами враговъ,

   Лишенный чести погребенья;

   А тамъ, - свиститъ духъ бурной мщенья

   Противъ сыновъ, твоихъ сыновъ!

  

   Рази, губи, карай, злой рокъ

   Прокляты вѣтви корня злова;

   Въ нихъ скрыта язва, гибель нова!

   Въ нихъ новый плѣнъ для насъ растетъ! -

   Всесильный рекъ: - Я самъ возстану,

   Приду, одѣнусь въ бури, гряну,

   И истреблю все племя злыхъ;

   Въ градахъ ихъ звѣри поселятся,

   Ихъ земли моремъ поглотятся,

   Погибнетъ съ шумомъ память ихъ!

  

   Изрекъ! - и святъ Его обѣтъ,

   И вѣчно нерушимо слово! -

   Изрекъ! - событiе готово! -

   Израиль! лести въ Богѣ нѣтъ!...

   Егова сломитъ рогъ тиранства,

   И узы тягостныя рабства

   Огнемъ и кровiю созжетъ;

   Подниметъ руку надъ вселенной, -

   И кто удержитъ громъ разженной, -

   Кто съ Богомъ брани въ брань пойдетъ? -

  

   Гомеръ признанъ также во всѣ времена отъ всѣхъ критиковъ поетомъ высокимъ; - и что же всегда было одеждою сего высокаго, что характеромъ величественныхъ его описанiй? - Простота выраженiя. Описание битвъ, быстрота, съ которою пламенной рѣзецъ его начертывалъ сѣчи, представляютъ читателю образцы истинно высокаго. Боги, участвующiе въ дѣйствияхъ ратныхъ, еще болѣе возвышаютъ величiе картинъ его! Юпитеръ подвигнулъ своею главою, и потрясъ вселенную. Аяксъ, застигнутый нощiю среди сраженiя, поднимаетъ взоръ на небо и вопiетъ къ Юпитеру: возврати намъ день, и самъ сражайся съ нами.

   Примѣры избранные мною удовлетворительно показываютъ, что точность и простота выраженiя совмѣстны съ высокимъ. Простота избѣгаетъ многихъ украшенiй; точность отдѣляетъ все излишнее, все ненужное; безъ сохраненiя простоты и точности обезображивается высокое и великое. Украшенiя бываютъ въ семъ случаѣ тяжестiю, бременемъ одеждъ, искажающихъ его, или закрывающихъ отъ взоровъ нашихъ! Разсмотримъ дѣйствiе души въ сiю минуту: движенiе, произведенное великимъ предметомъ, возноситъ ее выше обыкновенного состоянiя; восторгъ, возбужденный симъ чувствованемъ, сладостенъ до тѣхъ поръ пока продолжается: но духъ, окованный земными узами всегда стремится низойти въ то состоянiе, изъ котораго вышелъ. Теперь, если писатель, которой возвысилъ насъ, или которой старался возвысить, умножитъ безъ нужды слова; если между многими украшенiями, коими онъ обременяетъ высокое, помѣститъ другiя гораздо слабѣйшiя, нежели главной образъ: тотчасъ воображенiе простыло, картина обезображена, высокое исчезло, и все перемѣнилось. - Я буду имѣть честь показать ето примѣромъ: - когда Цезарь сказалъ перевозчику, медлящему спустить лодку въ море во время бури: Чего боишься? - перевозишь Цезаря. Мы весьма сильно поражены смѣлостiю великаго человѣка, и его надеждою на свое дѣло и на свою фортуну. - Сiи немногiя слова говорятъ все, и производятъ глубокое впечатлѣнiе. Луканъ хотѣлъ распространить и украсить сiю мысль; вы замѣтить изволите, какъ онъ ослабилъ ее наборомъ словъ; удаляясь отъ высокаго, онъ ничего не произвелъ наконецъ, кромѣ натяжки и надутости. -

   "Презирай угрозы Бореевъ! гласитъ Цезарь: смѣло предавай неистовству моря и бури тлѣнную ладiю свою; - если мстительное небо не дозволяетъ тебѣ стремиться въ Италiю: я повелѣваю; вся причина страха твоего одна та, что ты не знаешь, кого перевозишь. Ты видишь передъ собою побѣдителя, - того, котораго боги никогда неоставляли, для котораго фортуна уже мало служитъ, когда не предупреждаетъ его обѣтовъ. - Стремись въ ужасы самой бури; будь безопасенъ; ты подъ моимъ покровительством. - Что нужды небесамъ и бурямъ до твоей ладiи? - Гнетомую Цекзаремъ, ее защищаетъ отъ сокрушенiя самое бремя, ее берегутъ самыя волны. - Вѣдаешь ли, что знаменуетъ сiе треволненiе? - Море и небо возмутились для того, чтобы испытать, сколько Цезарь превыше фортуны!" и проч.

   Вотъ блистательное суесловiе, которымъ Луканъ старался замѣнить простыя, рѣзкiя слова: чего боишься? ты везешь Цезаря!

   Кромѣ простоты и точности къ произведенiю высокаго, способствуетъ много сила описанiя. - Она зависитъ частiю отъ точности, частiю отъ выбора подробностей и обстоятельствъ, которыя составляютъ картину. - Предметъ долженъ быть представленъ съ самой выгодной точки зрѣнiя, дабы онъ произвелъ глубокое впечатлѣнiе. - Прекрасная статуя потеряетъ, если не будетъ поставлена на приличномъ, на соразмѣрномъ величинѣ своей пьедесталѣ; если не будетъ отдѣлена отъ другихъ предметовъ, или не окружится такими, которые способны придать ей болѣе блеска и занимательности. Ето также составляетъ главное искусство писателя, и великую трудность описанiй высокихъ. Если описание будетъ простое, обыкновенное, обнаженное отъ всѣхъ обстоятельствъ: то предметъ отличится слабо, и не произведетъ должнаго впечатлѣнiя; если писатель размножитъ его ничтожными подробностями: онъ совершенно потеряетъ свою цѣну.

   Описанiе свирѣпой бури натурально предметъ высокой; но для сего описания не довольно истощить всѣ наряды, въ которые обыкновенно стихотворцы облекаютъ свои бури: деревья вырванныя съ корнемъ, домы опроверженные, и проч. Тутъ должно помѣстить обстоятельства, способныя поразить удивленiемъ и ужасомъ. - Виргилiй воспѣваетъ: (Georg. Lib. I, vers. 328).

  

   Ipse pater media nimborum in nocte corusca

   Fulmina molitur dextra, quo maxima motu

   Terra tremit, fugere ferae et mortalia corda

   Per gentis humilis stravit pavor; ille flagranti

   Aut Atho aut Rhodopen aut alta Ceravnia telo

   Dejicit; ingeminant Austri et densissimus imber.

  

   Всевышнiй среди мрачной нощи вознесъ свою руку и потрясъ багряновидныя свои молнии; вострепетала земля въ глубочайшихъ своихъ основахъ, - утѣкаютъ звѣри, отчаяннный страхъ поразилъ сердца смертныхъ. - Между тѣмъ пламенныя стрѣлы его низпровергаютъ или А³онъ, или Родопу, или кремнистые хребты Церавнскiе. Возстенали вѣтры и проливной дождь упалъ на землю.

   Всѣ подробности высоки въ семъ описанiи; но кажется, что проливной дождь несоотвѣтствуетъ уже величiю главнаго предмета. - Что значатъ при оной пламенной рукѣ, разрушающей высочайшiя горы, и ливень вѣтры? -

   Нашъ безсмертной Державинъ также позволилъ себѣ нѣкоторыя неровности въ следующемъ высокомъ описанiи:

  

   Представь: по свѣтлости лазуря,

   По наклоненiю небесъ

   Взошла черно-багрова буря,

   И грозно возлегла на лѣсъ.

   Какъ страшна ночь, надулась чревомъ,

   Дохнула съ свистомъ, воемъ, ревомъ,

   Помчала воздухъ, прахъ и листъ.

   Подъ тяжкими ея крылами

   Упали кедры вверхъ корнями

   И затрещалъ Ливанъ кремнистъ.

  

   Ломоносовъ такъ же:

  

   Но если хочешь видѣть ясно,

   Коль Росско воинство ужасно,

  

                   *

  

   Взойди на брегъ крутой высоко,

   Гдѣ кончится землею понтъ:

   Простри свое чрезъ воды око,

   Сколь много обнялъ горизонтъ,

   Внимай, какъ югъ пучину давитъ,

   Съ пескомъ мутитъ, зыбь на зыбь ставитъ,

   Касается морскому дну,

   На сушу гонитъ глубину,

   И съ моремъ дождь и градъ мѣшаетъ;

   Такъ Россъ противныхъ низлагаетъ.

  

   Державинъ, описывая мужественныхъ Россовъ, идущихъ на сраженiе и предводимыхъ вдохновеннымъ пастыремъ, несущимъ въ рукѣ своей крестъ, и благословляющимъ пролить кровь, говоритъ:

  

   За нимъ вождей рядъ предъ полками,

   Какъ бурныхъ дней предъ облаками

         Идетъ огнистая заря.

  

   Прекрасно! Но что же тотчасъ слѣдуетъ? -

  

   Идутъ... искусство зритъ заслугу.

   И сколь ихъ духъ былъ тутъ великъ,

   Вѣщаетъ слухъ земному кругу; -

   Но мнѣ ихъ раздается крикъ...

  

   Етотъ примѣръ показываетъ, сколь трудно для самыхъ великихъ Генiевъ низойти съ высоты съ приятностiю, и не показать виду паденiя. -

   Надѣюсь, что сiи замѣчанiя приняты будутъ во благо; я разсматриваю нашихъ Поетовъ на ряду съ Виргилiемъ! У кого же намъ учиться, какъ не у нихъ?..

   Правило, мною теперь предлагаемое, в разсужденiи выбора подробностей въ описанiяхъ высокихъ, основано на самой природѣ, и малѣйшее отступленiе отъ него влечетъ за собою дурныя слѣдствiя. - Если писатель хочетъ представить только прекрасное: онъ можетъ достигнуть своей цѣли, даже при нѣкоторыхъ недостаткахъ и маловажныхъ погрѣшностяхъ. Блескъ другихъ, лучше выбранныхъ обстоятельствъ, сливаясь въ глазахъ нашихъ, отражается на самыя несовершенства и закрываетъ ихъ; - милые глаза, черные волосы красавицы часто замѣняютъ всѣ другiе недостатки въ глазахъ обвороженнаго любовника, и для него все становится совершеннымъ, прекраснымъ; не таково представленiе высокаго. - Въ мужахъ великихъ, знаменитыхъ, или имѣющихъ предъ нами преимущественно всѣ пороки виднѣе, говоритъ Княжнинъ. - Довольно одного оттѣнка малозначущаго, одной идеи неблагородной: исчезнетъ все обвороженiе, все благоговѣнiе; и какъ же иначе? Должно, чтобъ высокое поражало насъ быстро съ нѣкоторымъ насилiемъ; въ противномъ случаѣ, является слабымъ и низкимъ. Мы стремимся возвысить себя за писателемъ; воображенiе наше воспламеняется, принимаетъ выспреннiй полетъ, которой должно поддерживать. Писатель кидаетъ читателя среди восторга, оттолкнувъ его отъ себя слабымъ словомъ или недостаточною чертою... и бѣдненькой съ ученiемъ и тягостiю возвращается на землю, въ холодное прежнее свое состоянiе.

   Гдѣ источники истинно высокаго? спросите вы. - Вездѣ. Надобно имѣть нѣжное, образованное, благородное сердце, способное къ высокимъ чувствованiямъ, и вездѣ можно найти его. - Что такое природа? Храмъ, или садъ великолѣпной, въ которомъ всякой предетъ носитъ на себѣ высокое знаменiе вездѣ присутствующей мудрости, безконечной благости, любви и всемогущества; - всякой предметъ есть вашъ учитель, Екклезiастъ, проповѣдникъ о Богѣ васъ сотворившемъ, васъ сохраняющемъ, о должностяхъ вашихъ, о средствахъ къ истинному вашему благополучiю. - Богъ, одѣяйся природою, яко ризою великолѣпною, бесѣдуетъ съ вами вездѣ, во всемъ и всегда. - Слѣдовательно, надобно имѣть слухъ сердечной, чтобы внимать сему гласу, и умныя очи, чтобъ всегда созерцать Невидимаго. Тогда невольно обыметъ васъ трепетъ благоговѣйной; узы суетности и прихотей спадутъ, кора равнодушiя сотлѣетъ отъ внутренняго священнаго огня, васъ исполняющаго; сердце ваше воспламенится новыми чувствами, умъ озарится новымъ свѣтомъ; вы будете иначе видѣть, слышать и чувствовать, и все для васъ будетъ или высокимъ, или прекраснымъ, все будетъ для васъ священно, любезно, великолѣпно, отъ былинки до высокихъ кедровъ, отъ червячка до огромныхъ слоновъ, отъ праха вами попираемаго до горъ возвышенныхъ, отъ земли до солнца! - Тогда, подобно Невтону, не произнесете вы имени Бога съ покрытою головою; тогда, подобно Руссо, будете благоговѣть предъ каждымъ цвѣткомъ, предъ каждою пылинкою, предъ угасающимъ на западѣ солнцемъ! все будетъ для васъ оживлено! все ново! все высоко! - Ахъ! какiя наслажденiя ожидаютъ сердце благовоспитанное, нѣжное!.. Въ самомъ дѣлѣ, что такое называете вы отличнымъ талантомъ, генiемъ въ поезiи, живописи, музыкѣ? - Что такое мудрецъ, достойный совершенно сего названiя? - Никто другой, какъ человѣкъ, умѣющiй воспламеняться предметами, его окружающими, человѣкъ поставившiй себя выше обыкновенныхъ прихотей, взирающiй на вещи другими глазами, который видитъ въ чувственныхъ предметахъ истины нравственныя! - Сiе-то чувство, о которомъ я говорю теперь, составляетъ существо и основу всѣхъ изящныхъ талантовъ. Въ немъ заключены и вкусъ и генiй. Сiе-то чувство требуется и отъ тѣхъ, которые хотятъ наслаждаться изящными произведенiями. И что такое безсмертныя красоты въ сочиненiяхъ, которымъ вы удивляетесь? - Вами самими свидѣтельствуюсь, что онѣ состоятъ почти всѣ въ одномъ: въ приспособленiи физическаго мiра къ нравстенному и нравственнаго къ физическому! - Закрывшiй глаза и уши для прелестей природы - не живетъ! - Все, что ни изобрѣлъ свѣтъ своимъ золотомъ, съ своими почестями, никогда неможетъ замѣнить для человѣка удовольствiй, доставляемыхъ природою: ничто не разсѣетъ его скуки, ничто не утѣшитъ его, ничто не займетъ его! - Первой человѣкъ былъ поетъ: первые народы, какъ я замѣтилъ прежде, были способнѣе къ чувствованiямъ высокимъ. Отъ чего? Отъ того что они живо чувствовали природу, и въ природѣ живущаго Бога. - Отступая отъ нее, отступаемъ мы отъ пути добродѣтели и отъ счастiя. - Изучайте природу, умѣйте горячо любить ее: - тогда не будете имѣть нужды прибѣгать къ пышности и блеску словъ, къ тропамъ и фигурамъ, которые однѣ непроизводятъ высокаго! - Его сотворить не можно; должно чтобы оно само намъ представилось, чтобы оно было плодомъ сильнаго чувства и пламеннаго воображенiя! -

   Богъ, Богъ обитаетъ въ насъ! Его дѣйствiемъ воспламеняемся! {Ov. fast. VI, 5: est deus in nobis, agitante calescimus illo.} -

   Великiй предметъ, чувство глубокое, восторженное, и выраженiе сильное, разительное, точное: вотъ источники высокаго. -

   Драгоцѣнная удача генiя, мгновенiе божественное, въ которомъ забываемъ мы все насъ окружающее и несемся горѣ... Ахъ! такое чувство весьма рѣдко и не продолжительно! - Бренной человѣкъ не можетъ долго пребывать въ семъ возвышенiи, какъ несвойственномъ ему; всѣ таланты человѣческiе не въ состоянiи, безъ большихъ или меньшихъ перерывовъ, въ послѣдовательномъ порядкѣ представить мыслей высокихъ: сiи порывы духа суть молнiи, которыя внезапно блеснутъ, ослѣпятъ и исчезаютъ въ ту же минуту. Но въ однихъ стихотворцахъ встрѣчаются они чаще нежели въ другихъ. Гомеръ, Мильтонъ, Шакспиръ, изобилуютъ ими, а особенно двое первые. - Въ поемахъ Хераскова встрѣчаются мѣста высокiя. - Ломоносовъ и въ Одахъ и въ Похвальныхъ рѣчахъ своихъ исполненъ истинно высокихъ мыслей и описанiй. Кто изъ Русскихъ не чувствуетъ нѣкотораго благоговѣйнаго потрясенiя въ своемъ сердцѣ, когда читаетъ слѣдующiя строки, относящiяся къ великому Преобразителю Россiи? - "Я въ полѣ межъ огнемъ; и въ судныхъ засѣданiяхъ межъ трудными разсужденiями; я въ разныхъ художествахъ между многоразличными махинами; я при строенiи городовъ, пристаней, каналовъ, между безчисленнымъ народа множествомъ; я межъ стенанiемъ валовъ Бѣлаго, Чернаго, Балтiйскаго, Каспiйскаго моря и самаго Океана духомъ обращаюсь; вездѣ Петра Великаго вижу въ потѣ, въ пыли, въ дыму, въ пламени, и не могу самъ себя увѣрить, что не одинъ вездѣ Петръ, но многiе; и не краткая жизнь, но лѣтъ тысяча". - И потомъ сдѣлавъ сравненiе Петра Великаго съ величайшими мужами древности, говоритъ: "Комужъ я Героя нашего уподоблю? Часто размышлялъ я: каковъ Тотъ, Которой всесильнымъ мановенiемъ управляетъ небо, землю и море; дхнетъ духъ Его и потекутъ воды; прикоснется горамъ и воздымятся. Но мыслямъ человѣческимъ предѣлъ предписанъ! Божества постигнуть не могутъ! Обыкновенно представляютъ Его въ человѣческомъ видѣ. И такъ, ежели человѣка Богу подобнаго, по нашему понятiю, найти надобно, кромѣ Петра Великаго не обрѣтаю".

   Ораторъ въ мысляхъ и чувствахъ своихъ боготворитъ уже Петра. Но если бы онъ выразилъ свое чувство прямо, открыто: Петръ подобенъ Богу; ето бы показалось слишкомъ разительнымъ и внезапнымъ; - и такъ онъ остановился на своей идеѣ, и показываетъ ея великость, и свое дерзновенiе. Часто размышлялъ я: каковъ тотъ... и воздымятся... Онъ сомнѣвается самъ въ себѣ, не далеко ли простеръ свой восторгъ; кажется самъ себя упрекаетъ въ излишествѣ... Прекрасное, высокое сомнѣнiе, привлекающее большую нашу довѣренность! Въ очарованномъ, въ приготовленномъ прежде воображенiи слушателя Петръ уже на небѣ между Серафимами, въ приближенiи къ Богу; ибо онъ выше всѣхъ людей; онъ уже для насъ высшее существо. - Въ то время Ораторъ самъ удерживаетъ нашъ восторгъ; но не охлаждаетъ его; онъ говоритъ: "Но мыслямъ человѣческимъ предѣлъ предписанъ! Божества постигнуть и пр." чрезъ сiю искусную остановку мы не падаемъ, но только оборачиваемся на самихъ себя, и чувствуемъ все свое возвышенiе: мы судимъ - о чемъ? о послѣднемъ предѣлѣ, отдѣляющемъ человѣка отъ Божества. - И наконецъ спокойно и утвердительно говоримъ съ Ораторомъ. "И такъ если человѣка Богу подобнаго сыскать надобно, кромѣ Петра Великаго не обрѣтаю". - Ето мѣсто, съ перваго разу поражаетъ своей высокостiю; но еще болѣе восхщаетъ, когда будешь разбирать и чувствованiя писателя, и чувствованiя нами ощущаемыя при чтенiи. - И чѣмъ болѣе разбираемъ, тѣмъ болѣе возносимся, такъ сказать, до возможной степени высокаго, - при томъ какъ? - не въ порывахъ изступленныхъ, но постепенно, выше и выше. Другiе наши стихотворцы часто на счетъ небеснаго Бога ублажаютъ до излишества земныхъ своихъ божковъ; здѣсь сохранено величiе предмета во всей его непостижимости и силѣ. - Благоговѣйный Ораторъ показалъ, какъ онъ мыслитъ о Петрѣ, какъ онъ мыслитъ о величествѣ Божiемъ... и не далѣе! довольно что единый только Петръ могъ подать идею о сравненiи Бога съ человѣкомъ!.. И когда облагодѣтельствованные Петромъ слушатели сей рѣчи, произнесенной въ Академiи наукъ, всѣ съ Ораторомъ равно возвышались сердцемъ и духомъ (что достовѣрно); то скажите, каковъ имъ показался Петръ?..

   Державинъ часто является въ подобныхъ сему, такъ сказать, Серафимскихъ упоенiяхъ, представляя божественную свою Фелицу. Какъ величественъ онъ при всей простотѣ своего слога, когда видитъ Царевну, облокотившуюся на истуканъ Зороастровъ, или на памятникъ Петра Великаго, и возносящую мольбы свои къ Богу! - Одна мысль, представить Екатерину облокотившуюся на памятникъ Петра, есть уже величественна.

  

   Дерзни мнѣ кистiю волшебной

   Святилище изобразить,

   Гдѣ взоровъ смертныхъ удаленной

   Благоволитъ Фелица быть;

   Гдѣ тайна перстомъ помаваетъ,

   И на уста кладетъ печать,

   Гдѣ благочестье предсѣдаетъ,

   И долгъ велитъ страстямъ молчать.

  

   Представь ее облокоченну

   На Зороастровъ истуканъ,

   Смотрящу тамъ на всю вселенну,

   На огнезвѣздный океанъ,

   Вѣщающу: "О Ты! Превѣчный,

   Который волею своей

   Колеса движешь быстротечны

   Вратящейся природы всей!

  

   Когда Ты есть душа едина

   Движенью сихъ огромныхъ тѣлъ:

   Но Ты жъ конечно и причина

   И нравственныхъ народныхъ дѣлъ;

   Тобою Царствы возрастаютъ,

   Твое орудiе Цари;

   Тобой они и померцаютъ,

   Какъ блескъ вечернiя зари.

  

   Наставь меня, мiровъ Содѣтель!

   Да волѣ слѣдуя Твоей,

   Тебя люблю и добродѣтель

   И зижду счастiе людей;

   Да вѣкъ мой на дѣла полезны

   И славу ихъ я посвящу,

   Самодержавства скиптръ желѣзный

   Моей щедротой позлащу.

  

   Да удостоена любови

   Надъ зрѣнiя Твоихъ очесъ,

   Чтобъ я за кажду каплю крови,

   За всякую бы каплю слезъ,

   Народа моего пролитыхъ,

   Тебѣ отвѣтствовать могла,

   И чувствъ души моей сокрытыхъ

   Тебя свидѣтелемъ звала".

  

   Вотъ молитва царственнаго Ангела, предстоящаго престолу Божiю! Онъ даетъ отчетъ въ благодѣянiяхъ, которыя изливаетъ на насъ. - Но вы хотите видѣть его нисшествiе съ небесъ: -

  

   Представь мнѣ въ мысли восхищенной

   Сходила бы съ небесъ она,

   Какъ солнце грудь въ ткани зеленой,

   Рукой метала сѣмена,

   Какъ искры огненны дождились

   Златыябъ зерна въ снѣдь птенцамъ;

   Орлы младые разбудились

   И воскрилялись бы къ лучамъ.

  

   Вотъ картина просвѣтительницы Отечества. - Вы хотите послѣ видеть земный храмъ и престолъ ея - онъ передъ вами:

  

   Престолъ ея на Скандинавскихъ,

   Камчатскихъ и златыхъ горахъ

   Отъ странъ Таймурскихъ до Кубанскихъ

   Поставь на сорокъ двухъ столбахъ,

   Какъ восемь бы зерцалъ стояли

   Ея великiя моря,

   Съ полнеба звѣзды освѣщали,

   Вокругъ багряная заря.

  

   Средь длиннаго сего чертога

   И велелѣпной высоты

   Въ величествѣ, въ сiяньи Бога

   Ее изобрази мнѣ ты;

   Чтобъ сшедъ съ престола, подавала

   Скрижаль заповѣдей святыхъ,

   Чтобы вселенна принимала

   Гласъ Божiй, гласъ природы въ нихъ.

   Отсюда рекла она - и взоръ сей озарился

   Величествомъ ея души,

   Хаосъ на сферы раздѣлился

   ...............

   И солнцы въ путь свой покатились

   И тысячи вкругъ ихъ планетъ,

   Изъ праха грады возносились,

   Возстали царства - и бысть свѣтъ.

  

   Цари, удивленные славою ея приходятъ въ Русское Царство, яко къ новому Соломону.

  

   Народъ счастливой и блаженный

   Ее великою нарекъ; -

   Поднесъ ей титлы онъ священны.

   Что она рекла въ отвѣтъ? Я человѣкъ!....

  

   Смѣю увѣрить почтеннѣйшихъ моихъ слушательницъ и слушателей, что Россiйская поезiя по сiю пору имѣетъ уже въ себѣ столько безцѣнныхъ сокровищъ, что заслуживаетъ все ихъ вниманiе. - Не знаю, что представитъ Французская словесность въ с