Миллер Орест Федорович - Основы учения первоначальных Славянофилов

торъ - являлся своего рода свѣтскимъ папою.

   Но если такъ, то не окончательно ли уступила въ Визант³и стих³я греческая стих³и римской и можно ли съ точностью называть христ³анск³й восточный м³ръ - м³ромъ греко-славянскимъ?

   Но Визант³я допустила у Славянъ богослужен³е на ихъ родномъ языкѣ; значитъ, могутъ замѣтить, идея политическаго объединен³я всего христ³анства все же не проводилась Визант³ею такъ безпощадно, какъ Римомъ на романо-германскомъ Западѣ. Осталась ли однако Визант³я вполнѣ вѣрна началу, признанному ею при св. Кириллѣ и Меѳод³ѣ? Могла ли она остаться ему вѣрна при общемъ ея направлен³и, обрисованномъ Хомяковымъ? Могла ли Визант³я считать Кирилла и Меѳод³я своими по духу, если? по выражен³ю Кирѣевскаго, "всяк³й общеcтвенный и мѣстный духъ, которымъ дышетъ и держится нравственность общественная, былъ противенъ ея правительству" {Соч. Кирѣевскаго II, 316.}. Ни мало не удивительно, если ученый историкъ славянскихъ церквей безпристрастнымъ изучен³емъ дѣла былъ приведенъ къ заключен³ю, что, "позволивъ, по особымъ исключительнымъ обстоятельствамъ, сдѣлать славянск³й переводъ богослужебныхъ книгъ для Моравовъ, Греки въ дѣйствительности смотрѣли на него почти тѣми же глазами, какъ и Латиняне" {Голубинскаго, "Кратк³й Очеркъ истор³и православныхъ церквей болгарской, сербской и румынской", стр. 33. Къ такому же заключен³ю склоняетъ многое въ критическомъ изслѣдован³и источниковъ для изучен³я жизни Кирилла и Меѳод³я проф. Воронова (К³евъ 1877 г.) и во второй половинѣ книги М. И. Соколова: "Изъ древней истор³и Болгаръ" (С.-ПБ. 1879 г.).}. Не въ духѣ великихъ славянскихъ первоучителей распоряжалась Визант³я и на Руси, посылая къ намъ на митролол³ю своихъ Грековъ, порою откровенно сознававшихся въ томъ, что имъ не данъ "даръ языковъ". Кому, наконецъ, не извѣстенъ позднѣйш³й образъ дѣйств³й греческаго духовенства въ Болгар³и, какъ бы взявшагося разыграть тамъ легендарную роль восточнаго истребителя книгъ? Хомиковъ вполнѣ сознавалъ это и пламенно обличалъ. Въ своей замѣткѣ по поводу статьи Г. С. Дестуниса: "Голосъ грека въ защиту Визант³и" онъ указываетъ на двѣ совершенно противоположныя, какъ онъ выражается, стих³и въ визант³йской жизни: "одну - эллинско-христ³анскую или, лучше сказать просвѣщенно-христ³анскую, другую - римско-государственную. Съ одной стороны, говоритъ онъ, человѣчность, любовь, съ другой - форма, себялюб³е, вражда.... Отъ одной - горячая любовь къ просвѣщен³ю, въ которой грекъ превосходитъ даже нѣмца, и твердость въ вѣрѣ, не смотря на четырехсотлѣтнее мученичество. Отъ другой - презрѣн³е и ненависть ко всѣмъ другимъ народностямъ, кромѣ греческой, желан³е угнетать ихъ и разрабатывать ихъ.... какъ матер³алъ для власти и корысти,- сочетан³е низости съ гордостью и внутреннее гн³ен³е какъ лицъ, такъ и народа.... Первую стих³ю, т. е. просвѣщенное христ³анство, мы признаемъ, заключаетъ Хомяковъ, единственною животворною истиною.... другую (т. е. фанар³отство) ненавидимъ всею душою съ тѣмъ большею ненавистью, что она есть ядъ, отравляющ³й высшую область человѣческой и общественно-человѣческой жизни, что она сочетаетъ въ себѣ всю мерзость святотатства и всю свирѣпость народныхъ эгоизмовъ" {Соч. Хомакова I, 662-63.}.

   Хомяковъ при этомъ забываетъ одно: "ненависть ко всѣмъ народностямъ, кромѣ греческой" коренилась не только въ римской м³родержавной стих³и Визант³и, но и въ самой ея стих³и греческой - въ томъ классическомъ понят³и о народахъ-варварахъ, которое принадлежало Грец³и по крайней мѣрѣ на столько же, на сколько и Риму, если еще не въ сильнѣйшей степени.

   Исключительность и нетерпимость, изъ какой бы стих³и ни вытекали онѣ въ Визант³и, проявлялись въ ней не только относительно инородцевъ, но и относительно иновѣрцевъ. Если В. И. Ламанскому удалось доказать, что зародыши религ³ознаго фанатизма весьма рано уже обнаружились на христ³анскомъ Западѣ при прямо противоположномъ тогда направлен³и лучшихъ людей христ³анскаго Востока, то онъ не станетъ, конечно, утверждать, что Визант³я всегда оставалась вѣрна такому направлен³ю, что въ ней вовсе не было гонен³й за вѣру. Визант³я не знала "святой инквизиц³и", но "святые" ея цари, какъ "покровители церкви", прибѣгали порою къ весьма суровой расправѣ съ еретиками. И представители самой церкви въ своей неустанной полемикѣ съ латинянами далеко не всегда отличались терпимостью Петра Ант³ох³йскаго или нашего митрополита изъ грековъ ²оанна II; въ большинствѣ своихъ представителей полемика эта велась въ Визант³и съ величайшимъ ожесточен³емъ, что и у насъ на Руси отразилось уже со временъ Ѳеодос³я Печерскаго, запрещавшаго даже ѣсть или пить изъ одной посуды съ латинянами. Но полемика эта отличалась также тою наклонностью къ формѣ, которую Хомяковъ вообще выводилъ въ визант³йской жизни изъ источника римскаго. Откуда бы ни происходила она, но господство обрядовой буквы отразилось впослѣдств³и и у насъ на Руси, какъ это постоянно и признавалось славянофилами. Въ визант³йской полемикѣ съ латинянами съ другой стороны не всегда раскрывался внутренн³й смыслъ разноглас³й съ ними. Прибавка къ символу: "и отъ сына" (filioque) часто осуждалась какъ три лишнихъ слова - помимо вопроса о томъ, что привело къ ней: о той мѣстной измѣнѣ началу братскаго единен³я со всей церковью, измѣнѣ, которая, ради своего оправдан³я, повела къ тому, что церкви навязано было главенство папы. То пониман³е вопроса по духу, которое видѣли мы у Хомякова, вытекаетъ не изъ господствующаго начала визант³йской вѣроисповѣдной полемики - формальной по преимуществу {Хотя нѣкоторые зародыши воззрѣн³й Хомякова можно найдти, напримѣръ, у Максима Грека.}. И различ³е въ величайшемъ христ³анскомъ таинствѣ у Грековъ и Римлянъ разбиралось въ Визант³и главнымъ образомъ съ той стороны, что у первыхъ употреблялся квасной хлѣбъ, а у вторыхъ опрѣсноки. Внутреннее различ³е - латинское причащен³е для м³рянъ подъ однимъ видомъ, а греческое подъ обоими для всѣхъ не особенно обращало на себя вниман³е {Это превосходно изложено у М. Чельцова въ его изслѣдован³и: "Полемика между Греками и Латинянами по вопросу объ опрѣснокахъ въ XI и XII вѣкахъ" СПб. 1879 г. Книга - написанная съ оживлен³емъ и въ настоящемъ христ³анскомъ духѣ.}. Латинское отнят³е у м³рянъ чаши понято было во всей своей глубинѣ, какъ нарушен³е равенства христ³анъ предъ Христомъ, не въ Визант³и, а въ славянской Чех³и. Гусситское пониман³е сущности дѣла непосредственно вытекало изъ первоначальной и чистой идеи церкви, какъ общины. Точно также собственно въ лицѣ славянскихъ первоучителей сказалась настоящая глубина представлен³я всего христ³анскаго м³ра, какъ одной вселенской общины - въ смыслѣ равенства правъ всѣхъ входящихъ въ нее народовъ. Хотя и Солунск³е братья сами по себѣ были несомнѣнно Греки {Что едва ли вполнѣ доказано.}, ихъ великое дѣло не осталось принципомъ для Визант³и, которая чѣмъ далѣе, тѣмъ болѣе измѣняла ему по отношен³ю къ тѣмъ же самымъ славянамъ {У насъ на Руси чистымъ послѣдователемъ Кирилла и Меѳод³я явился много вѣковъ спустя Стефанъ Пермск³й (со своею азбукою для Зырянъ).}. Потому-то, строго говоря, Кириллъ и Меѳод³й и Гуссъ принадлежатъ не къ греко-славянскому, а просто къ славянскому м³ру. Они представители чистаго христ³анскаго начала, принявшагося на славянской почвѣ такъ послѣдовательно, какъ не прниималось оно ни въ Римѣ, ни въ Визант³и.

   Да и понятно: Римъ и Визант³я (т. е. Грец³я съ сильной прививкой римской) при своей вѣковой и могучей языческой образованности, именно и не могли вмѣстить въ "старые мѣхи вино новое". Правда, подъ свѣжимъ впечатлѣн³емъ пламенной проповѣди апостоловъ и мужей апостольскихъ, и римск³й Западъ, и еще въ сильнѣйшей степени греческ³й Востокъ, по видимому, совершенно преображались. Западъ и особенно Востокъ выдвинули рядъ отцовъ, вполнѣ воспринявшихъ чистое учен³е христ³анское и приведшихъ его въ стройную систему при помощи своей классической образованности. Но эта же самая образованность служила съ другой стороны слишкомъ твердой опорой цѣлому ряду бытовыхъ явлен³й, не поддававшихся самой златоустой проповѣди, мало-по-малу отнимавшихъ у нея силу, а наконецъ и заставившихъ преемниковъ Златоустовъ душою повернуть вспять. Раздѣлен³е церквей, раздраживъ съ обѣихъ сторонъ страсти, окончательно подняло на поверхность мутные осадки поры языческой. Оказалось, что вино новое требуетъ и совершенно новыхъ сосудовъ - непочатыхъ народностей. Такими являются Кельты, Германцы и Славяне. Самыя свѣтлыя надежды на первыхъ порахъ подавались Кельтами. Страницы, посвященныя Хомяковымъ въ запискахъ его о всем³рной истор³и древней церкви кельтской, принадлежатъ къ самымъ теплымъ страницамъ въ этомъ трудѣ. "Тщетны были усил³я Рима и римскаго духовенства, говоритъ Хомяковъ, проникнуть въ область кельтскую и подчинить себѣ ея независимую церковь. Высокое просвѣщен³е, чистота жизни, вѣрность основнымъ предан³ямъ давали перевѣсъ кельтскому духовенству передъ его могущественными, но уже полусвѣтскими противниками, и въ этой борьбѣ, по видимому столь не ровной, между слабымъ и бѣднымъ остаткомъ племени почти подавленнаго и огромнымъ западно-церковнымъ государствомъ, сила духовнаго начала выразилась въ невольномъ почтен³и всего Запада къ своимъ строгимъ обличителямъ {Соч. Хомякова. IV, 740.}. Но окончательный исходъ борьбы привелъ къ тому, что, выражаясь словами Шиллера (у Жуковскаго), "прекрасное погибло въ пышномъ цвѣтѣ". Не навсегда также осталась народность кельтская и незахваченною, по выражен³ю Хомякова, "разливомъ германскихъ дикарей". Но и эти послѣдн³е при томъ характерѣ здоровой первобытности, который былъ такъ превознесенъ (конечно съ преувеличен³ями) Тацитомъ, могли бы еще постепенно податься возвышено-человѣчному вл³ян³ю христ³анства - особенно если-бы оно проповѣдывалось у нихъ по пр³ему Кирилла и Меѳод³я, а не съ латинскою библ³ею въ одной, и съ мечемъ въ другой рукѣ. Не даромъ же все-таки Хомяковъ считалъ себя въ правѣ сказать, что христ³анство "могло дѣйствовать и дѣйствовало сильнѣе и свободнѣе въ общественномъ отношен³и на новыя державы (основанныя Германцами), еще непринявш³я положительныхъ и опредѣленныхъ формъ, чѣмъ на импер³ю римскую, уже заматерѣвшую и окристаллизовавшуюся въ упорныя и неизмѣняемыя формы, созданныя языческою истор³ей" {Соч. Хомякова. IV, 701.}. Но полному и глубокому дѣйств³ю христ³анства на эти новыя (германск³я) державы хотя и менѣе мѣшало, но все же сильно мѣшало то начало служилой военной дружины, которымъ подавлена была у Германцевъ община и изъ котораго выработался феодализмъ. Хомяковъ не приписывалъ общины исключительно однимъ Славянамъ; онъ признавалъ ея существован³е въ древности и у германцевъ, хотя указывалъ при этомъ ея существенныя отлич³я у нихъ отъ общины славянской {См. у него IV, 523-525.}. Съ особеннымъ сочувств³емъ останавливался онъ на Саксахъ въ Англ³и, предполагая въ нихъ, впрочемъ, примѣсь славянскую и ею именно объясняя тамъ издавность суда присяжныхъ съ его единоглас³емъ. Саксы, говоритъ Хомяковъ, пришли въ Британн³ю "изъ страны, въ которой сохранилась простота общиннаго быта; они не приняли еще на себя печати аристократической, они требовали земли для житья, а не народа для порабощен³я. (Между тѣмъ существенное отлич³е Славянъ отъ Германцевъ Хомяковъ и усматривалъ именно въ томъ, что одни просили земли, а друг³е искали рабовъ) {Тамъ же, 536, 620.}. Тамъ, гдѣ окончательно восторжествовало начало военной дружины, образовалась, по выражен³ю Хомякова, и особая "религ³я дружины" съ "безусловною вѣрою въ право силы, какъ дара Божьяго, въ безграничную свободу личности... изъ святость кровнаго превосходства". "Безум³е этой вѣры", по выражен³ю Хомякова, тѣмъ болѣе бьетъ въ глаза, что вѣра эта все-таки считала себя христ³анскою {Соч. Хомякова. IV, 732.}. Съ окончательнымъ водворен³емъ феодализма, дѣйствительность стала представлять такую картину, что "народа не было: были одни вассалы и рабы. Не было земли для народа, земля какъ и трудъ земледѣльца были собственностью дружинника завоевателя. Уцѣлѣли города.... но города не были друзьями селъ... Они представляютъ.... тотъ же феодальный характеръ, какъ и замки бароновъ. Вся западная Европа покрылась сѣтью мелкихъ феодальныхъ князьковъ и такихъ же феодальныхъ республикъ, подчиненныхъ другимъ высшимъ князьямъ, или королямъ феодальнымъ. Внутреннее устройство городовъ было завѣщано Римомъ и римское право было ихъ главною нормою.... Изъ городовъ развились впослѣдств³и сѣмена права и порядка, которымъ суждено было.... подавить дружинную стих³ю, принесенную Германцами; но земля продолжала оставаться безъ народа во первыхъ потому, что городовой житель (среднее сослов³е) былъ чуждъ и часто, даже болѣе враждебенъ народу, чѣмъ самые бароны, и во вторыхъ потому, что идея народа не могла никогда развиться изъ права римскаго, для котораго существовали искони только лицо и государство, также какъ для права германскаго существовали только лицо и дружина" {Соч. Хомякова. IV, 774-75.}.

   Такимъ образомъ стих³я германская, въ историческомъ развит³и своемъ при сильной закваскѣ римской, оказалась вовсе неблагопр³ятною почвой для насажден³я въ общественномъ строѣ настоящихъ христ³анскихъ началъ. Хомяковъ, остановившись на десятомъ вѣкѣ, не могъ намъ оставить оцѣнку могущественнаго толчка, даннаго западно-европейской мысли гораздо позже и извѣстнаго подъ именемъ возрожден³я классической древности (Renaissance). Толчокъ этотъ (причиной котораго было, какъ извѣстно, паден³е Визант³и), щедро надѣливш³й Западъ запасомъ сокровищъ классической мысли и творчества, былъ, конечно, полезенъ въ томъ смыслѣ, что сокрушилъ оковы схоластики и проложилъ пути для живаго и самостоятельнаго знан³я. Но тѣ руководящ³я начала, которыя вытекали изъ усиленнаго изучен³я древнихъ, могли лишь содѣйствовать въ свою очередь и безъ того уже прочному разъединен³ю въ жизни посредствомъ все той же привиллегированности. Создан³е м³ра, до конца не хотѣвшаго раздѣлаться съ рабствомъ и отказаться отъ взгляда на всѣхъ. кромѣ Грековъ и Римлянъ, какъ на варваровъ, классицизмъ, въ свою очередь, мѣшалъ развит³ю настоящаго понят³я о народѣ и о всецѣломъ проявлен³и его въ народности. Духъ привиллег³и и аристократизма въ особыхъ видоизмѣнен³яхъ перешелъ въ развивш³йся подъ вл³ян³емъ толчка, даннаго возрожден³емъ древности, такъ называемый рац³онализмъ или просвѣтительную философ³ю XVIII ст. Не даромъ Вольтеръ, гордый сознан³емъ своихъ правъ гражданина той международной культурной республики, къ которой принадлежалъ онъ вмѣстѣ съ другими представителями высшей аристократ³и ума, смотрѣлъ на темную массу какъ на какое-то совсѣмъ нечеловѣческое стадо и упорно твердилъ: quand la populace se mêle de raisonner, tout est perdu. Не даромъ даже и Руссо, хотя и давш³й самый угловатый отпоръ такому увлечен³ю культурою и скорѣе рекомендовавш³й, къ вящему ужасу ея поклонниковъ, такъ называемое состоян³е природы, утверждалъ однакоже, что для полноты правъ свободнаго человѣка можетъ быть необходимо, чтобы рабъ былъ вполнѣ рабомъ.

   Наиболѣе благопр³ятные задатки для воспринят³я христ³анскаго начала въ жизни, а чрезъ него и настоящей и полной свободы, представляла, по мнѣн³ю славянофиловъ, та народность новаго м³ра, которая менѣе другихъ увлекалась завоевательнымъ поприщемъ и вслѣдств³е этого лучше могла сохранить и самую общину и прочный ея отпечатокъ въ нравахъ. Но Хомяковъ далекъ отъ того, чтобы признавать эту народность исключительно миролюбивою. "Славянск³я общины, говоритъ онъ (а можетъ быть то же должно сказать и о кельтскихъ), переселялись изъ области въ область, предпочитая ненаселенныя, обращая иногда населенныя въ пустыню, а иногда сливаясь съ туземцами или разселяясь между ними; но цѣль ихъ была пр³обрѣтен³е земли плодородной, къ которой они приносили свой неутомимый трудъ.... Как³е бы ужасы ни сопровождали первое вторжен³е незванныхъ хлѣбопашцевъ, уже въ древнихъ поколѣн³яхъ, слѣдовавшихъ за завоеван³емъ, историческая критика не находитъ ни вассаловъ, ни угнетеннаго народа, ни рабовъ, кромѣ военноплѣнныхъ, часто отпускаемыхъ на свободу или принимаемыхъ въ нѣдра братской общины" {Соч. Хомякова IV, 773.}. Благодаря этимъ свойствамъ и обстоятельствамъ, Хомяковъ и считалъ себя въ правѣ сказать: "Мы будемъ, какъ всегда и были, демократами между прочихъ семей Европы: мы будемъ представителями чисто человѣческаго начала, благословляющаго всякое племя на жизнь вольную и развит³е самобытное. Законы могутъ создать у насъ на время родовое дворянство, можетъ быть и родовое боярство, могутъ учредить у насъ ма³оратства и право семейнаго первородства; ложное направлен³е народности въ литературѣ можетъ раздувать въ насъ слабую искру гордости и вселять безумную мечту первенства передъ нашею брат³ею, сыновьями той же великой семьи. Все это возможно. Но невозможно въ насъ вселить то чувство, тотъ ладъ и строй души, изъ котораго развиваются ма³оратство и аристократ³я и родовое чванство и презрѣн³е къ людямъ и народамъ. Это невозможно, этого не будетъ. Грядущее покажетъ, кому предоставлено стать впереди всеобщаго движен³я; но если есть какая нибудь истина въ братствѣ человѣческомъ, если чувства любви, и правды, и добра - не призракъ, а сила дикая и неумирающая, зародышъ будущей жизни м³ровой - не германецъ, аристократъ и завоеватель, а славянинъ, труженикъ и разночинецъ, призывается къ плодотворному подвигу и великому служен³ю" {Соч. Хомякова III, 107.}.

   Нѣкоторые послѣдователи славянофильства, претендующ³е на то, чтобы его исправить, способны видѣть въ этомъ какую-то "сентиментальность". Съ другой стороны они обижаются при этомъ за самихъ Славянъ, видя въ подобной характеристикѣ ихъ нѣчто очень близкое къ отзыву объ ихъ мягкости знаменитаго нѣмца - Гердера, даже каявшагося, какъ извѣстно, въ стародавнихъ нѣмецкихъ грѣхахъ противъ Славянъ. И такое покаян³е, и такая похвала, говорятъ ново-славянофилы, оскорбительны: - это только варьяц³я на любимую тему славянской женственности, всегда соединяющуюся съ намекомъ на то, что торжество останется за мужескимъ германизмомъ. Славяне, утверждаютъ ново-славянофилы, на дѣлѣ совсѣмъ не таковы, да и слава Богу: имъ остается только достаточно созрѣть для того, чтобы возвести въ принципъ и послѣдовательно проводить въ жизни побѣдоносные пр³емы Германцевъ,- и м³родержавное право сильнаго перейдетъ, наконецъ, къ Славянамъ. Но мног³е, надо думать, предпочтутъ увлечен³я первоначальныхъ славянофиловъ разсудочной трезвости ихъ преемниковъ. Если славянофилы и выставляютъ Славянъ въ своемъ вкусѣ лучшими, чѣмъ они были и есть, то вкусъ этотъ вѣрно указываетъ на то, чѣмъ они должны бить, что должно же, наконецъ, достигнуться человѣчествомъ, если оно дѣйствительно человѣчество, а не только усовершенствованная порода звѣрей.

   Славянофильск³я преувеличен³я въ пылу увлечен³я постоянно вызывали разумныя возражен³я въ ихъ же станѣ. Когда И. В. Кирѣевск³й, противополагая средневѣковую Европу современной ей Руси, сталъ утверждать, что "христ³анское учен³е выражалось въ чистотѣ и полнотѣ во всемъ объемѣ общественнаго и частнаго нашего быта",- Хомяковъ обратился къ нему съ цѣлымъ рядомъ вопросовъ: "въ какое же время? Въ эпоху ли кроваваго спора Ольговичей и Мономаховичей на югѣ, Владим³рскаго княжен³и съ Новымъ городомъ на сѣверѣ и безнравственныхъ смутъ Галича, постоянно измѣнявшаго самой Руси? Въ эпоху ли, когда московск³е князья.... употребляли русское золото на подкупъ Татаръ и татарское желѣзо на уничтожен³е своихъ русскихъ соперниковъ? Въ эпоху ли Васил³я Темнаго, ослѣпленнаго ближайшими родственниками и вступившаго въ свою отчину помощью полчищъ иноземныхъ? Или при Иванѣ III и его сынѣ-двуженцѣ? Нѣтъ, велико это слово: и какъ ни дорога мнѣ родная Русь въ ея славѣ современной и прошедшей, сказать его объ ней я не могу и не смѣю". Признавая въ жизни родной земли самые благопр³ятные задатки, онъ признаетъ съ другой стороны и то, что ихъ развит³е "было затруднено и измѣнено многими историческими обстоятельствами". Это объясняется тѣмъ, что "Росс³я - не островъ среди хранительной защиты моря {Намекъ на благопр³ятное положен³е Англ³и, которая однако же не спаслась совершенно и этимъ отъ чуждыхъ вторжен³и въ ея органическ³й ростъ.}, но земля со всѣхъ сторонъ открытая и беззащитная по слабости своихъ естественныхъ границъ, и со всѣхъ сторонъ искони окруженная народами, не знающими мира въ себѣ и потому всегда готовыми посягать на миръ другихъ". Между этими народами прежде всего должны быть указаны тѣ Варяго-Руссы, которые (кто бы ни были они по крови, но несомнѣнно войнолюбивые) добровольно призваны были Славянами сѣверными "княжить и владѣть". При добровольномъ призван³и варяжскихъ князей Русь не была, стало быть, по выражен³ю Хомякова, "испорчена завоеван³емъ"; общею волею составился союзъ подъ правлен³емъ Рюрикова дома. Но такъ оно было только на сѣверѣ; южныя и средн³я земли были включены въ тотъ же союзъ, но, говоритъ Хомяковъ, "почти всѣ неволею". И при этомъ, правда, завоеван³я въ западномъ смыслѣ отнят³я у туземцевъ земли и распредѣлен³я ея между пришлецами - не было. Но Хомяковъ справедливо налегалъ на то, что съ князьями пришла все же немалочисленная дружина. "Какъ бы ни пополнялась она впослѣдств³и мѣстными стих³ями, она была по своему коренному значен³ю и положен³ю въ обществѣ чужда землѣ и основана на иныхъ началахъ, чѣмъ туземныя общины, къ которымъ она не принадлежала, хотя и охраняла ихъ миръ внутренн³й и внѣшн³й.... Дружина не принадлежала области и вольно служила князю" (перекочевывая при этомъ нерѣдко отъ одного къ другому). "Такимъ образомъ въ ней существовала съ самаго начала крайность личной отдѣленности, которая должна была воздѣйствовать на весь ходъ общественнаго развит³я. Чуждая мѣстной общинѣ.... она не имѣла нигдѣ корня и, по необходимости, стремилась сомкнуться въ самой себѣ, въ порядокъ самостоятельный и отдѣльный отъ всего общества.... Дружина въ старой Руси окончательно образовалась въ страшную и нигдѣ невиданную систему мѣстничества". Хомяковъ указываетъ при этомъ на соотвѣтств³е съ другимъ явлен³емъ нашей жизни. "Славянское племя, говоритъ онъ, вообще самое мирное изо всѣхъ племенъ Европы, одно только и произвело - бытъ казач³й, бытъ исключительно воинственный"... Точно также "русск³й бытъ, изстари по преимуществу общинный, произвелъ дружину, въ которой личная отдѣленность была доведена до крайности". Между тѣмъ дружина, по замѣчан³ю Хомякова, далеко превосходила сельскихъ жителей знан³емъ и грамотностью; это ей давало по видимому наиболѣе средствъ проникнуться христ³анскимъ учен³емъ; но, "будучи отлучена отъ живаго и естественнаго общен³я сельскаго м³ра, она стояла на гораздо низшей степени общежительнаго развит³я", и въ этомъ смыслѣ оказывалась менѣе способною къ воспр³ят³ю христ³анскихъ началъ.

   Если дружина представлялась оторванною отъ земли, то въ самой землѣ была рознь; отдѣльныя, входивш³я въ составъ ея общины, дружно-сомкнутыя въ самихъ себѣ, грѣшили относительно цѣлаго "областнымъ эгоизмомъ". "Духовное начало, говоритъ Хомяковъ, еще не настолько развито было въ народѣ, чтобы прочное единство и внутренн³й миръ могли уцѣлѣть при независимости областей". Потому-то и вышло наконецъ такъ, что "единство было дано силою или, по крайней мѣрѣ, при помощи силы" {Соч. Хомякова I, 213-248.}. Однажды (еще въ 1839 г.), Хомяковъ въ пылу обличен³я Руси дошелъ до того, что даже утверждалъ, будто народъ вовсе "не просилъ единства, не желалъ его". Между тѣмъ любовь къ одному Мономахову дому, сказывавшаяся въ разныхъ областяхъ, свидѣтельствуетъ о противномъ. Если бы власть великокняжеская могла утвердиться за излюбленнымъ родомъ, то этимъ уже положено бы было прочное начало единству. Но Хомяковъ въ пылу обличительнаго увлечен³я утверждалъ также, что при налетѣ Монголовъ, паден³е Руси "было безславно"; будто она "встрѣтила гибель безъ всякаго сопротивлен³я, безъ попытки на отпоръ". Лѣтописи свидѣтельствуютъ напротивъ того, что мѣстныя возстан³я противъ Монголовъ, по опредѣлен³ю вѣча, были не рѣдки въ началѣ ига; но князья со своими дружинами, вмѣсто того чтобы собрать воедино разрозненныя силы народа, только продолжали свои междуусоб³я при помощи тѣхъ же иноплеменныхъ завоевателей. Съ другой же стороны духовенство, пользуясь льготами съ ихъ стороны, въ скоромъ времени стало примѣнять и къ нимъ визант³йское учен³е о покорности власти, до тѣхъ поръ пока не пробудился въ немъ снова тотъ земск³й духъ, который далъ ему смѣлость объявить ордынскаго хана "мнимымъ царемъ". За то Хомяковъ, въ той же, хватающей и черезъ край, обличительной своей статьѣ, выразился совершенно вѣрно: "не могло духовенство визант³йское развить въ Росс³и начала жизни гражданской, о которой не знало оно въ своемъ отечествѣ.... Оно явилось къ намъ со своими предубѣжден³ями, съ любов³ю къ аскетизму".... Вслѣдств³е этого и у насъ наконецъ вышло такъ, что "христ³анинъ, забывая человѣчество, просилъ только личнаго душеспасен³я" {Соч. Хомякова I, 370-372.}. Крайности аскетизма, такимъ образомъ, не менѣе служилаго эгоизма дружины стали противодѣйствовать у насъ духу общины и его окончательному проникновен³ю и просвѣтлен³ю духомъ христ³анства.

   Но не мало примѣровъ глубокаго пониман³я христ³анства все же представила намъ та же древняя Русь. Владим³ру, вскорѣ послѣ крещен³я, совѣсть не позволяетъ уже казнить,- хотя бы разбойниковъ. Владим³ръ Мономахъ (не смотря на то, что съ равноапостольнымъ его соименникомъ не соглашалось само визант³йски настроенное духовенство) прямо возводитъ подобный взглядъ въ принципъ, заповѣдуя: "ни праваго, ни виноватаго не убейте, и не повелѣвайте убить, хотя бы и былъ онъ повиненъ смерти, не погубите ни единой души христ³анской". Какой нибудь скромный игуменъ внушаетъ князю, цѣловавшему крестъ другому князю на томъ, чтобы быть съ нимъ во всемъ за-одно, что лучше нарушить крестное цѣлован³е, чѣмъ, соблюдая его, пролить неповинную кровь въ междуусобной брани. Епископъ Серап³онъ въ XIII вѣкѣ возстаетъ противъ умерщвлен³я колдуновъ и вѣдьмъ (хотя и вѣритъ, какъ всѣ тогда въ цѣломъ м³рѣ, возможности союза съ злымъ духомъ), христ³ански любящимъ сердцемъ спасаясь самъ и спасая другихъ отъ тѣхъ кровавыхъ жертвъ заблужден³я ума, которыя, на зло всѣмъ успѣхамъ развит³я, держались на Западѣ вплоть до XVIII ст., даже при помощи особой и богатой дѣятельностью суевѣрной учености. Епископъ Васс³анъ возбуждаетъ Ивана III положить "душу свою за други своя" въ бою съ Татарами, вмѣсто того, чтобы, слушаясь своихъ бояръ-поноровниковъ вражескихъ и предателей христ³анскихъ, стать "бѣгуномъ", и въ оправдан³е свое ссылаясь на клятву вѣрности, данную его предками татарскому хану. Между тѣмъ, пр словамъ Васс³ана, лучше солгавъ вывести свой народъ изъ плѣна, чѣмъ истинствовавъ, уподобиться Ироду (который, не подумавъ, поклялся дочери и ради этой клятвы сталъ уб³йцей Предтечи). Старцы Кирилло-бѣлозерскаго монастыря и монастырей Вологодскихъ, послѣдователи великаго подвижника вѣры, Нила Сорскаго, обуздывая крайнюю ревность ²осифа Волоцкаго, добивавшагося и наконецъ добившагося возведен³я жидовствующихъ на костеръ, уличаютъ его при этомъ во внутреннемъ жидовствѣ, говоря, что въ такомъ духѣ гнѣва "субботство будетъ и вся ветхая закона, ихъ же Богъ ненавидитъ".

   Но рядомъ съ подобными проявлен³ями широкаго и глубокаго пониман³я христ³анства - наклонность къ обрядовой буквѣ, развиваясь все болѣе и болѣе, разрѣшается наконецъ дѣтищемъ, получившимъ назван³е раскола. Какъ несомнѣнно доказано Хомяковымъ, что изъ римскаго католицизма неизбѣжно долженъ былъ выйти протестантизмъ, также точно можно бы логически вывести изъ визант³йскаго обрядоваго формализма, развитаго нами до крайнихъ предѣловъ, неизбѣжность старообрядческаго отщепенства. Отрекаясь отъ него и не чувствуя внутренней силы совладать со своимъ-же порожден³емъ, мы, наконецъ, обратили если не въ принципъ, то въ обычай, суровыя мѣры ²осифа Волоцкаго - и соблазнъ инквизиц³онныхъ костровъ, подѣйствовавш³й еще при жидовствующихъ на Геннад³я и ²осифа, получаетъ у насъ настоящую силу у самаго уже рубежа эпохи преобразован³й. А между тѣмъ на Западѣ широкое начало терпимости мало-по-малу вырабатывается путемъ все болѣе и болѣе выдѣляющагося изъ-подъ вѣроисповѣдной опеки рац³онализма.

   Взглядъ первоначальныхъ славянофиловъ на древнюю Русь, вызывая нѣкоторыя пополнен³я въ оцѣнкѣ и свѣтлыхъ и темныхъ ея сторонъ, въ сущности остается вѣрнымъ по своему безпристраст³ю.

   Совершенно въ томъ же духѣ поступила газета "День", когда, по случаю тысячелѣт³я Росс³и, вмѣсто обычныхъ юбилейныхъ диѳирамбовъ, захотѣла напомнить стихи Хомякова (1846 г.).

  

      Не говорите: "то былое,

   То старина, то грѣхъ отцовъ....

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Молитесь, кайтесь, къ небу длани!

   За всѣхъ грѣхи былыхъ временъ,

   За ваши каинск³я брани

   Еще съ младенческихъ пеленъ....

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

      За слѣпоту, за злодѣянья,

   За сонъ умовъ, за хладъ сердецъ,

   За гордость темнаго незнанья,

   За плѣнъ народа....

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   За всѣ бѣды роднаго края,-

   Предъ Богомъ благости и силъ,

   Молитесь, плача и рыдая,

   Чтобъ Онъ простилъ, чтобъ Онъ простилъ! *)

   *) Стихотворен³е Хомякова, стр. 90-92.

  

   Столь же безпристрастны были славянофилы и по отношен³ю къ своей современности, и тутъ относясь съ одинаковой строгостью и къ отечеству своему и къ Западу. Когда началась восточная война (обратившаяся потомъ въ войну крымскую) славянофилы, со своей исторической точки зрѣн³и, разумѣется, не могли смотрѣть на нее иначе, какъ на продолжен³е нашей исторической тяжбы съ восточными врагами славянства - и съ ихъ западными помощниками. Но славянофилы очень хорошо понимали, что мы далеко не готовы къ рѣшен³ю своей великой задачи.

  

   Въ судахъ черна неправдой черной

   И игомъ рабства клеймена,

   Безбожной лести, лжи тлетворной

   И лѣни мертвой и позорной

   И всякой мерзости полна -

  

   вотъ какъ отзывался тогда Хомяковъ о своей Росс³и, "недостойной избранья, но избранной". Едва ли кто изъ западниковъ судилъ ее строже. Столь же неумолимо обличалъ наши внутренн³е недуги Самаринъ,- въ той своей запискѣ о крестьянскомъ дѣлѣ, которая начата была еще въ 1853 г., а окончательно обработана и пущена.въ ходъ въ 1856. "Мы сдались не передъ внѣшними силами западнаго союза, писалъ тутъ Самаринъ, а передъ нашимъ внутреннымъ безсил³емъ.... Не въ Вѣнѣ, не въ Парижѣ, и не въ Лондонѣ, а только внутри Росс³и завоюемъ мы снова принадлежащее намъ мѣсто въ сонмѣ европейскихъ державъ, ибо внѣшняя сила и политическое значен³е государства зависитъ не отъ родственныхъ связей съ царствующими династ³ями, не отъ ловкости дипломатовъ, не отъ количества серебра и золота, хранящагося подъ замкомъ въ государственной казнѣ, даже не отъ числительности арм³и, но болѣе всего отъ цѣльное и и крѣпости общественнаго организма. Чѣмъ бы ни болѣла земля: усыплен³емъ мысли, застоемъ производительныхъ силъ, разобщен³емъ правительства съ народомъ, разъединен³емъ сослов³й, порабощен³емъ одного изъ нихъ другому; - всяк³й подобный недугъ, отнимая возможность у правительства располагать всѣми подвластными ему средствами и, въ случаѣ опасности, прибѣгать безъ страха къ подъему народной силы, воздѣйствуетъ неизбѣжно на общ³й ходъ военныхъ и политическихъ дѣлъ" {Соч. Самарина II, стр. 17-18.}. Если даже послѣ всего этого и теперь еще возможны у насъ отзывы въ родѣ: "славянофильство или квасной патр³отизмъ", то на это можно только съ самой добродушной улыбкой замѣтить: "Sancta Simplicitas"! {Простота неповинная.}

   И такъ, славянофилы хорошо понимали во время восточной войны 1853-56 гг. и наши внутренн³е недуги, и всѣ ошибки нашей предшествующей политики, дававш³я полную возможность европейскимъ правительствамъ раздуть противъ насъ негодован³е и ненависть европейскихъ народовъ. Но славянофилы не доходили при этомъ до той уже вовсе не неповинной, а напускной простоты, которая и теперь еще находитъ возможнымъ считать Европу руководившеюся во время восточной войны исключительно нашими провинностями противъ свободнаго хода ея развит³я, помимо соображен³й уже совершенно иныхъ, происхожден³я весьма издавняго и клонящихся не къ огражден³ю, а напротивъ къ задержкѣ той же свободы развит³я - на славянскомъ Востокѣ. А казалось бы другая, еще такъ недавно законченная война, со всѣми событ³ями до нея и вслѣдъ за нею, могла бы раскрыть намъ глаза, чтобъ понять, какъ мало сознан³е нашей несостоятельности можетъ вызывать и сознан³е европейской политической правоты и гуманности. Если бы первымъ славянофиламъ пришлось дожить до поры, нами недавно пережитой, то они, приходи въ умилен³е отъ русскаго человѣка, совершившаго суровой зимой безпримѣрный переходъ черезъ Балканы, въ то же время горѣли-бы громкимъ негодован³емъ противъ того же русскаго человѣка, оставлявшаго своего же брата-героя безъ полушубковъ и безъ сапогъ. Но точно также не задумались бы они назвать настоящимъ именемъ и образъ дѣйств³й Европы, выхватившей у того же русскаго человѣка, совершившаго, не смотря ни на что, свой велик³й подвигъ, лучш³е плоды этого освободительнаго подвига, т. е. выхватившей эти плоды и у тою, столько разъ перерѣзаннаго народа,.которому и самые лучш³е люди Европы соболѣзновали лишь платонически, и на помощь къ которому дѣйствительно выступилъ только тотъ же, одинаково съ нимъ непризнанный, человѣкъ русск³й! Славянофилы, осуждая своихъ за все то, ради чего Европа посмѣла такъ поступить, не задумались бы выставить на показъ и то тонкое право лисы, которымъ пользовалась она и которое остается на самомъ дѣлѣ только усовершенствованнымъ правомъ волка, т. е. тѣмъ же неумирающимъ нравомъ хищнаго. Не относясь, какъ они никогда и не относились, съ равнодуш³емъ къ домашнимъ дѣламъ, славянофилы, въ качествѣ не только Русскихъ, но и членовъ европейской семьи и, что важнѣе того, вообще человѣчества, не стали бы безучастными и къ тому, что небольшому, истощенному долгой борьбой и нищему народу-герою пришлось и послѣ мира окончательно истекать кровью ради того, что присуждено ему этимъ миромъ - пришлось потому, что богатая матер³яльными средствами просвѣщенная часть человѣчества нашла для себя полезнымъ присудить этому маленькому народу не то, что само отдавалось ему съ величайшей охотой, а именно то, ради чего предстояло ему опять проливать свою кровь {Черногорская война послѣ мира въ свое время конечно будетъ выяснена истор³ею.}. Славянофилы, просто какъ люди, зорко бы замѣтили и отмѣтили ту минуту, когда, во время нашихъ продолжительныхъ дипломатическихъ взвѣшиван³й и колебан³й, Европѣ представлялся случай забрать въ свои руки дѣло Славянъ (какъ это и предлагади ей лучш³е ея люди) и освободить ихъ помимо насъ, ту рѣшительную минуту, когда она это могла и не захотѣла! А если бы мыслимо было такое чудо, что, освободившись, наконецъ, отъ предан³й издавняго прошлаго, обратившихъ славянск³й вопросъ въ европейск³й крѣпостной вопросъ, Европа рѣшила его сама въ духѣ настоящей гуманности,- какой бы ударъ ни наносился этимъ политическому значен³ю Росс³и, славянофилы первые, прежде всего сознавая себя людьми въ христ³анскомъ смыслѣ этого слова, сознались, бы, скрѣпя сердце, что мы, исторически-призванные, оказались окончательно недостойными, и благословили бы поступокъ Европы!

   Ко всему и ко всѣмъ первоначальные славянофилы съ величайш³й послѣдовательностью примѣнили строго христ³анскую точку зрѣн³я,- или, говоря другимъ языкомъ, высшую нравственную, т.-е. чисто человѣческую. Самая вѣроисповѣдная сторона ихъ учен³я - можемъ мы, наконецъ, заключить изо всего изложеннаго - сводится не къ чему иному, какъ къ первоначальному христ³анству, тому христ³анству, которое, по Хомякову, вполнѣ не осуществилось еще ни въ одномъ народѣ, но въ будущемъ должно же наконецъ осуществиться во всемъ человѣчествѣ. Не даромъ Хомяковъ въ своихъ знаменитыхъ французскихъ брошюрахъ противопоставлялъ романизму и протестантству просто церковь (безъ ближайшаго опредѣлен³я). Только люди, знакомые съ первоначальнымъ славянофильствомъ единственно по слухамъ или много-много - по выдержкамъ, могутъ толковать о вѣроисповѣдной ихъ исключительности въ интересахъ "господствующей церкви". Только при разсчетѣ на подобныхъ читателей можно и теперь еще, но поводу, напримѣръ, раскола иронически спрашивать: "или и въ этомъ случаѣ ревнители "особенныхъ" путей для русскаго развит³я возразятъ намъ что религ³озная свобода, признанная повсюду на Западѣ, Росс³ю еще ни къ чему не обязываетъ". "Точно будто бы пишущ³е это и въ самомъ дѣлѣ не знаютъ, что запросъ на вѣротерпимость самымъ безусловнымъ образомъ былъ у насъ выраженъ именно однимъ изъ "ищущихъ особыхъ путей" - Самаринымъ - въ слѣдующихъ золотыхъ словахъ: "тотъ денъ, когда, наконецъ, снимутся заставы и караулы, разставленные у выходовъ изъ церкви, будетъ для нея началомъ не разложен³и, а возрожден³я.... Она утратитъ спец³альное покровительство власти, но въ то же время выйдетъ изъ-подъ ея спец³альной опеки и получитъ опять свободу самозащиты, свободу проповѣди, свободу внутренняго строен³я". {Особая статья о Самаринѣ была помѣщена мною въ "Недѣлѣ", а потомъ перепечатана въ сборникѣ моихъ статей и рѣчей подъ заглав³емъ: "Славянство и Европа". СПБ. 1877 г.} А эту свободу церковной каѳедры славянофилы постоянно представляли себѣ не иначе какъ рядомъ съ полнѣйшей свободой каѳедры свѣтской. Наукѣ, по словамъ Хомякова, должно принадлежать неотъемлемое право "мнѣн³я и сомнѣн³я", какъ объ этомъ напомнилъ въ самыхъ первыхъ своихъ номерахъ позднѣйш³й славянофильск³й "День". Но это-то, конечно, и доказываетъ, что славянофилы были люди дѣйствительно твердо-вѣрующ³е. "Что это была бы за религ³я, которая не могла бы вынести свѣта науки и сознан³я?" спрашивалъ Кирѣевск³й. {Соч. Кирѣевскаго, II, 283.}

   Но если все сказанное вѣрно, если истинная основа славянофильства - свобода вселенскаго христ³анства, то что-же станется съ нац³ональною исключительностью славянофиловъ? Да у нихъ на повѣрку и не оказывается того, что принято понимать подъ этимъ. Мы имѣли уже случай убѣждаться въ этомъ, разбирая учен³е К. Аксакова. Но еще болѣе убѣждаетъ насъ въ томъ Хомяковъ. "Смѣшно бы было, говоритъ онъ, если бы кто нибудь изъ насъ сталъ утверждать, что Росс³я сравнялась со своею западной братьею во всѣхъ отросляхъ, или даже въ какой нибудь отрасли внѣшняго образован³я.... Поэтому благоговѣн³е, съ которымъ русск³й проходитъ всю Европу, очень понятно. Смиренно и съ преклоненною головою посѣщаетъ онъ западныя святилища всего прекраснаго - въ полномъ сознан³и своего личнаго и нашего общаго безсил³я. {Не даромъ Хомяковъ и въ стихахъ называлъ Западъ "страною святыхъ чудесъ".} Скажу болѣе: есть какое-то радостное чувство въ этомъ добровольномъ смирен³и".... Русск³й путешественникъ, продолжаетъ Хомяковъ, является рѣзкою противоположностью съ англ³йскимъ, "который облекаетъ безобраз³е своей личной гордости въ какую-то святость гордости народной". И такъ, Хомяковъ далекъ отъ того, чтобы роптать на нашу народную скромность, лучше сказать: онъ не можетъ роптать на нее со своей христ³анской точки зрѣн³я. "Строг³й судъ надъ собою, говоритъ онъ, возвышаетъ народъ также, какъ онъ возвышаетъ человѣка. Благоговѣн³е передъ всѣмъ великимъ обличаетъ сочувств³е ко всему великому и обѣщаетъ великое въ будущемъ. Избави Богъ отъ людей самодовольныхъ и отъ самодовольства народнаго; но надобно признаться, что всякая добродѣтель имѣетъ свою крайность, при которой она становится нѣсколько похожею на порокъ". {Соч. Хомяковъ I, 6-8.} Такимъ и оказывается наше пресловутое самооплеван³е, за которое если ужъ примемся мы, то наплюемся всегда всласть. Этого, конечно, не хвалили славянофилы.

   Отзываясь въ своей всем³рной истор³и съ особенной похвалой о мирныхъ земледѣльческихъ народахъ, Хомяковъ говоритъ, что они "ближе къ общечеловѣческимъ началамъ. На нихъ не дѣйствовало гордое волшебство побѣды; они не видали у ногъ своихъ поверженныхъ враговъ, обращенныхъ въ рабство закономъ меча, и не привыкли считать себя выше своихъ братьевъ - другихъ людей. Отъ этого они воспр³имчивѣе ко всему чуждому. Имъ недоступно чувство аристократическаго презрѣнья къ другимъ племенамъ, но все человѣческое находитъ въ нихъ созвуч³е и сочувств³е". Касаясь именно аристократическаго отношен³я западной Европы къ славянству вообще, а также и къ намъ, Хомяковъ не съ горечью, а съ груст³ю замѣчаетъ: "не того желалъ бы человѣкъ отъ человѣка". {Соч. Хомякова III, 106; I, 4.} Потому и сочувствовали славянофилы Славянамъ, что считали ихъ менѣе всякаго другаго народа наклонными къ исключительности, къ народной гордынѣ, Славяне, но замѣчан³ю Хомякова, "упорные и несокрушимые передъ насил³емъ, всѣмъ своимъ существомъ готовы покориться высшей мысли." {Соч. Хомякова IV, 620.} При такихъ-то качествахъ они и оказываются болѣе близкими къ широтѣ христ³анскаго пониман³я братства, а потому и обѣщающими, въ случаѣ своего торжества въ будущемъ, водворить "на землѣ миръ и благоволен³е въ людяхъ". Хомяковъ, какъ и К. Аксаковъ, обратилъ вниман³е на то, что еще Несторъ, говоря о существован³и своего обычая у каждаго языческаго народа, замѣтилъ при этомъ: "мы-же, христ³ане, законъ имамы единъ, елицы во Христа крестихомся, во Христа облекохомся". "Вотъ когда (и вотъ какъ ясно, глубоко и истинно), поясняетъ К. Аксаковъ, уже перейдены были границы той исключительной нац³ональности, въ которой пребывали мы по мнѣн³ю Запада." {Соч. К. Аксакова I, 20.} Добрые задатки славянской жизни цѣнились славянофилами не какъ славянск³е, а какъ общечеловѣческ³е задатки {Учен³е славянофиловъ совершенно вѣрно оцѣнено было съ этой стороны въ публичныхъ лекц³яхъ, читанныхъ въ прошломъ году доцентомъ СПБ Университета А. И. Незеленовымъ.}.

   Въ учен³и первоначальныхъ славянофиловъ народность цѣнилась собственно какъ проявлен³е личности въ человѣчествѣ. Народность - это только собирательная (коллективная) личность. Какъ отдѣльная личность должна сохранить свое самосознан³е въ общинѣ, такъ и собирательная личность - народность должна сохранить свое самосознан³е въ человѣчествѣ. Но какъ личность не должна развиваться во вредъ общинѣ, такъ и народность не должна развиваться во вредъ человѣчеству. Все это вытекаетъ уже изъ учен³я славянофиловъ объ общинѣ, но еще болѣе подтверждается ихъ учен³емъ о церкви, какъ великой общинѣ всѣхъ христ³анъ, имѣющей обратиться въ общину всѣхъ людей. "Вражда народовъ, но ученью Хомякова, есть тяжкое наслѣдство". Человѣчество должно отъ него отказаться, но оно откажется отъ него только тогда, когда сойдетъ на всегда съ пути насил³я, внѣшняго, принудительнаго единства. Только "единство убѣжден³я (вырабатываемое постепенно, но за то прочно) возобновитъ общ³й и внутренн³й союзъ". Такое единство возможно лишь въ лонѣ истиннаго, а не воюющаго христ³анства. Оно своимъ единственнымъ оруж³емъ - словомь - объединитъ, наконецъ, весь миръ. {Соч. Хомякова IV, 20, ср. 685.} Твердая вѣра въ кто, постоянно сказывается у Хомякова. Не даромъ онъ говоритъ о строительной силѣ христ³анства, позволяющей разсчитывать, хотя бы только въ отдаленномъ будущемъ, на "провозглашен³е закона Христа и правды, какъ единственныхъ законовъ, на которыхъ должны основаться жизнь народовъ и ихъ взаимныя сношен³я".

   Эти законы требуютъ признан³я нравственной свободы какъ каждаго лица, такъ и каждой народности со всѣми ея оттѣнками. Совсѣмъ не въ похвалу Визант³и замѣчалъ Хомяковъ, что она "была гораздо болѣе сосредоточена чѣмъ импер³я западная, и гражданской самостоятельности было гораздо менѣе въ ея областяхъ, чѣмъ въ областяхъ чисто римскаго м³ра". {Соч. Хомякова I, 217.} А. Кирѣевск³й утверждалъ, что в