Новиков Николай Иванович - Материалы о преследовании Новикова, его аресте и следствии

нию, по причине крайней моей слабости, я и теперь подвержен, что или иное очень пространно, иное же очень нечетко изъясняю: и сие истинно не от чего иного, как от того, что по причине слабости никакого порядка в мыслях удержать не могу. Г. Походяшин дал мне вышепоказанную сумму денег не вдруг, но по частям, и то совсем по особенному случаю. Всем известный голодный 1787 год был причиною сего одолжения. Распространившиеся общие о сем слухи и ежедневно возраставшие и до непомерной дороговизны возвысившиеся в Москве на хлеб цены, также и полученное мною из деревни нашей уведомление, что все крестьяне претерпевают великий недостаток в хлебе, заставили меня в начале зимы поехать в деревню, чтобы успеть какое-нибудь сделать распоряжение заблаговременно. Дорогою до деревни везде видел я тем слухам подтверждение. В деревне у себя нашел я, что у крестьян не было уже ни хлеба для пропитания, ни корму для скота. Я роздал весь свой хлеб, сколько его было, своим крестьянам, уделя из оного часть соседским крестьянам же, пришедшим по знакомству просить; но как сего очень было мало, то и употребил я бывшие тогда у меня занятые с братом на наши нужды деньги, всего, помнится, до 3000 руб., с тем чтобы куплено было на половину ярового хлеба для семян на следующую весну, а на половину ржи для прокормления; по удовольствовании же своих крестьян оставшийся хлеб велел по малому числу раздавать приходящим бедным просителям. Сделав такое распоряжение, возвратился я в Москву. Быв в первый раз еще в жизни моей поражен ужасною картиною голода, был я чрезвычайно сильно тем тронут: натурально, что и рассказывал я случившимся у меня приятелям, в числе коих был и г. Походяшин, о моей поездке в живых выражениях. Несколько спустя дней приехал ко мне г. Походяшин и сказал, что он хочет со мною поговорить наедине. Чтобы сократить это, то он предложил мне, чтобы я взял от него 10 000 рублей на покупку хлеба по тому точно расположению, какое я сделал; и что ежели сих денег будет мало, то он сколько сможет будет мне давать: и просил при том, чтобы я это производил своим именем и дал бы ему честное слово никому об нем не сказывать. Чтобы сократить сколько возможно сие и только показать, что к существу дела принадлежит, то поехал уже в деревню сам и жил там всю зиму и следующую весну. Г. Походяшин передавал всего 50 000 руб., на которые я закупил хлеба и роздал просившим взаймы до следовавшей осени, с тем чтобы деньгами или хлебом заплатили. Хлеб раздаван был с свидетельствами и расписками. Всех казенных и дворянских селений, из коих брали хлеб, кажется не ошибусь, ежели скажу, было около ста. Посредством сего хлеба вся та окольность в тот несчастный год прокормилась, и весною все поля обсеяны были яровым хлебом. Осенью оказалось при уплате, что в тот год хлебом и деньгами едва ли и третья часть уплачена была: включая в то и ту часть, которую из некоторых селений работою уплатили. Я сказал о сем г. Походяшину, который просил меня, чтобы из сих денег завесть хлебный магазин, который бы и содержать для требующих и на подобные сим несчастные случаи: от чего да сохранит господь бог отечество наше! Сии-то деньги, которыми я себя должным почитаю г. Походяшину, до того времени, пока или исполнилося бы совершенно его желание, или по собрании всего, разочтясь в употребленных с позволения его в обработывание и строение в моей деревне, совсем бы расплатился. В последующие годы раздача хлеба продолжалась повсегодно тем, которые просили; и из сих денег осталось еще на разных селениях по 1792 год, помнится, до 15 или, может быть, и до 20 000 руб. не собранных. С сего года по причине даванных работ для уплаты завелось у меня в деревне и строение, которое и производимо было помалу всякий год, с великою удобностию в рассуждении натуральных местных выгод: потому что кирпич свой, белый камень, бут и известь в своих дачах; также и обработание полей по собственной моей системе. С того времени построен у меня хлебный магазин, в котором и содержалось всегда готового хлеба, также и немолоченного от 5 до 10 000 рублей. Посредством обработания полей и расчистки побросанных мест и посев хлеба у меня в деревне увеличивался повсегодно, и увеличился почти до невероятного числа. С сего времени сделалось у г. Походяшина со мною тесное дружество и доверенность. Столь редкая доброта сердца исполнила меня на всю жизнь мою к нему искренним сердечным почтением и любовию; а может быть, и мои при всем оном происшествии поступки, о чем он был совершенно известен, произвели в нем ко мне любовь: так что истинно и искренно сердечно доношу, что сие происшествие, а не масонские связи произвели в нас теснейшее взаимное дружество; так что я, истинно говорю, как пред самим господом богом, в случае смерти моей поручал ему, как себе, покойную жену мою и детей и приучал их, чтобы они его почитали как отца. Сие мое искреннее и сердечное расположение к нему сам господь видит и знает: и я уверен совершенно в искренности его дружбы. Ежели что по сему пункту донесения моего окажется неясно или смутно, то сие истинно, как пред самим господом, доношу, что сие произойдет не из укрывательства или неискренности; но истинно от слабости моей крайней и от насильного напряжения мыслей; и от того, что я старался как возможно писать об этом короче и убегать от подробностей, которые бы завели меня в пространство. Материя сия столь во мне, при всей крайней моей слабости, столь еще жива, сколь сильно поражены были сим происшествием нервы мои и сколь многих трудов, сил и здоровья стоило мне исполнение сего дела. И я, истинно говорю, почитаю оное время драгоценнейшим и сладостнейшим во всей моей жизни. Господь видит, что я не лгу и говорю истину. Побуждением принять на себя производство сего дела, истинно доношу, не корыстолюбие было, но сердечное сострадание. В чем дерзаю призывать самого господа во свидетельство! Но ежели и по сему пункту в производство сего дела в чем неумышленно погрешил, в том, повергая себя к стопам ее императорского величества, испрашиваю прощения и милосердого ее помилования!

   На 3-й. Приговор о уничтожении компании был между нами действительно сделан, но исполнение оного хотя и было начато, но не совсем еще состоялось. О сем, так, как и о прочем, в сем пункте содержащем, со всею искренностию и чистосердечием, сколько слабость моя допустит, потому что истинно едва перо в руках могу держать, ниже донесу со всеми нужными обстоятельствами. Видя, что долги наши с году на год увеличиваются, что холодность по причине сделавшейся трудности в оборотах к сему делу умножалась и что по разным неудобствам совершенно становилась в тягость; а наипаче тем, на кого возложено было отправление дел; я же с своей стороны, сверх всего сказанного, видел также ежегодно умножающиеся тяжкие болезненные припадки и изнурение сил, почему и часто советовались, как бы расплатиться с долгами и компанию уничтожить. Но как совсем никакой не было надежды, чтобы кто один вдруг все имение компании купил, то посему мнение тех, чтобы объявить в газетах о продаже всего имения компании, было отлагаемо. Г. Походяшин, бывая у меня и у членов, ему знакомых, слыхал о сих обстоятельствах компании и изъявлял свое сожаление, что не может он в сем помочь. Из Петербурга писал он ко мне, что они свои заводы продают и что ежели торг состоится и они продадут, то надеется он компанию вывесть из ее трудного положения, с таким условием, что он своим именем с компаниею ни в какие сделки не вступит, но что ежели мы хотим, то чтобы я от компании все дело снял на свое имя и с ним уже имел дело. По приезде его из Петербурга подтвердил он мне о сем и требовал, чтобы ежели мы хотим от него получить помочь, то чтобы не только чтобы его имени ни в каких сделках не вмешивать, но до некоторого времени и членам всем не сказывать; и чтобы я сделку с компаниею снял на свое имя и производил дело. Я просил его, чтобы он назначил кою из своих доверенных, у которого бы все было на руках, как имение, так и выручка и счеты, чего я на себя взять не могу: на что он согласился. От меня членам о сем было предложено, и они все согласились, почему и сделан был вышепомянутый приговор и положено: 1) чтобы каждый член, сделав особый расчет в капитальной своей сумме, данную ему квитанцию от компании возвратил, а свою дал на мое в получении оной. Удовлетворение же каждому члену получить моими векселями; 2) чтобы посторонние долги каждый член, чрез которого получение было, попрежнему удержал на себе, а от меня бы взял вексели, а компанейские общие векселя возвратил; 3) чтобы платеж от меня был прежде посторонним долгам, а по выплачении посторонних долгов производим бы был платеж тем членам, которые давали свои деньги на вексели компании сверх капитальной суммы. А платеж бы капитальных сумм был самый последний; 4) чтобы платеж в Воспитательный дом сделан был первый, и тогда, по выкупке гендриковского дома, дать и купчую на мое имя или на чье другое, как я буду требовать. Тогда же снять мне аптеку, типографию, материалы и книги. Тогда же и все возвращенные обязательства, вексели и счеты компанейские возвратить компании и имени ее не быть. По сему и начато было делать, с некоторыми членами уже и сделаны были расчеты и даны от меня вексели, с другими начато делать, но не докончено, а между тем делали ревизии материалам аптечным, в типографии вещам и инструментам, также и книгам наличным в магазинах, в лавке и в долгах, и как для лавочных счетов обыкновенное время страстная и святая неделя, то и приказано было все сии расчеты изготовить к половине мая, дабы в конце мая сделать окончание и возвращение компанейских обязательств. В таком запутанном состоянии остались компанейские дела, долги и расчеты; от прежнего своего течения и порядка отведены, а к другому еще не приведены, и я не знаю, что после меня они сделали или могли сделать, в приговоре же о долгах и расчетах не упомянуто ничего, по большинству голосов; потому что каждый член, сделав особый свой расчет, даст особую квитанцию: хотя некоторые из нас сего требовали также и потому, что большая часть из долгов разойдется по членам и они будут иметь уже частные, а не компанейские вексели; прочие же долги к окончанию должны быть уже заплачены, и потому-де к совершенному уничтожению компании все ее обязательства должны быть возвращены, следовательно, и долгов на компании уже никаких не будет: что и в самом деле было бы так, ежели бы доведено было до окончания. Между тем возобновившиеся у меня сильные припадки понудили меня к празднику съехать в деревню, с тем чтобы к половине мая возвратиться мне в Москву для окончания начатого дела. К которому времени должны были приготовлены быть и все расчеты; но все сие не исполнилось: и господь бог ведает, в каком состоянии ныне дела наши находятся! В деревню съехал я по причине бывшей тогда распутицы один, без детей, которых уже с того времени и не видал, и по приезде вскоре сильно занемог и больной уже с постели и взят был.- С г. Походяшиным сделано было следующее положение. 1) Долги компании все он выплатить взял на себя, по вышесказанному расположению: и первую заплату в Воспитательный дом сделать, которую он и начал, но кончено или нет, уже не знаю; также небольшие, не терпевшие долги уже были заплачены. 2) Гендриковский дом, аптеку, на которую и были уже охотники, двое докторов агличане: о чем меня незадолго перед взятьем уведомляли; но сделано ли с ними что или нет, не знаю; также и большую часть типографии продать, а оставить только небольшую для необходимо нужных допечатаний начатых и купленных уже оригиналов. 3) Ежели дом гендриковский скоро не продастся, то на оба дома дать закладную и верющее письмо на продажу на его имя или на чье он прикажет. 4) Прочее имение все по снятии мною от компании сдать тому, кого он назначит: сделанную ж всему опись, равно и долгам подписать нам обоим, о которого временя и расчет вести. 4) (sic) Вырученные деньги за продажу ли чего из имения или выручаемые за продажу книг, также из аптеки, пока продастся, собирать его поверенному, и производя по текущим делам расходы. Остальные в год, что будет, отдавать г. Походяшину, а ему на описи долгов подписывать уплату и повсегодно по отдаче денег делать счет. 5) Как г. Походяшин наличных денег для заплаты (sic), а имел и употреблял бывшие у него банковые облигации и на них терпел вычитаемые до срока проценты, то и платеж ему должен быть произведен по полной сумме употребленных облигаций и чтобы он из них ничего не потерял. 6) По выплачении ему всего выплатить уже наши капитальные части. 7) Что останется имения за заплатою всего вышепоказанного, о том, тогда как оба согласимся, такое употребление делать. Вот все, что только мог я вспомнить до уничтожения компании и до принятия мною долгов и всего этого тягостного уже для меня дела. Страшно мне было к этому приступить, но я решился на оное и потому, что к уничтожению компании и прекращению всего этого дела не видал я другого средства; также и потому, что делавший нам милость и благодеяние г. Походяшин не потерял бы ничего, а мы бы прекратили и избавились от такого дела, которое нас совершенно тяготило; я же бы, без изнурений себя и последних сил своих производя оное советами только, где и когда спросят, мог провождать сколько возможно уединенную жизнь, живучи в деревне и воспитывая детей моих и, поскольку слабость здоровья позволила бы, упражняясь в хозяйстве.- Я старался, сколько только слабость сил моих допустила, вспомнить и с совершенною искренностию и чистосердечием донесть обо всем по сему пункту: что по крайней моей возможности со всяким чистосердечием и исполнил с последним усилием и истощением сил моих. Здесь почитаю я нужным донесть еще об одном обстоятельстве, которое хотя к вопросу не принадлежит, но по существу своему к искреннему донесению нужно. Г. Походяшин по сему расположению дела вверил мне разные бумаги, до их раздела касающиеся, облигаций, сколько числом, не помню, а суммою было их на сто тысяч рублей (без всякого адреса), да векселей не упомню с чем на десять тысяч рублей и хотел их взять по приезде моем в Москву. Я, ехав в деревню, побоялся их без себя оставить и взял с собою. В деревне они были у меня до приезда г. Олсуфьева. По осмотре всех моих бумаг возвратил он мне ключи. Помнится, что я сказал ему, что у меня были тут чужие бумаги, вверенные мне; на что мне он сказал: что нам надобно было, мы то все отобрали, а что осталось, то вы, как хозяин, можете употреблять, как хотите, для чего и ключи вам возвращаются, а бумаги те остались в вашем бюро. На другой день, не зная, что г. доктор Багрянский будет со мною взят, отдал я сии бумаги ему, с просьбою, чтобы доставил сам г. Походяшину. На третий день, когда я взят был к. Шеваховым, то взят был со мною и Багрянский. В смятенном и крайне слабом моем состоянии я совсем позабыл, что я Багрянскому их отдал, но помнилось мне, что я отдал их племяннику, который тут же был. Когда я привезен был к его сиятельству князю Прозоровскому; то он между прочим спросил: у тебя видели билеты Походяшина, я доложил его сиятельству, что они у меня были. После же, почитая, что они племянником верно доставлены г. Походяшину, об них и не думал, и, помнится, за день уже до того, как нас повезли из Москвы, Багрянский сказал мне, что они у него и с ним. Не смел я через пристава моего о сем с его сиятельством о сем изъясниться, но почитая, что или г. Багрянский будет освобожден и отдаст, или его сиятельство меня перед себя возьмет, то намерен был просить о доставлении. Но как мы уже повезены были из Москвы ночью и вдруг, то я совсем об них позабыл. На третий уже день вспомнил я об них и спросил у князя, может ли он мне сделать милость, бумаги, которые у меня были чужие и которые в осмотре были и не взяты г. Олсуфьевым, от меня взять и доставить хозяину, просмотря прежде. И чтоб сократить, он взял, пересмотрел и сказал, что он по возвращении спросит у г. Олсуфьева, и ежели он ему скажет, что они там были и он их видел, то он их отдаст верно. Тут сидел с нами и еще офицер, и я их еще просил о скором доставлении, но ежели ему этого делать нельзя, то чтобы мне сказал, так я буду о сем просить там, куда он нас везет. Но он меня обнадежил, что ежели только видел их г. Олсуфьев, то он верно доставит. При отъезде их отсюда я еще их обоих просил, и они обещание подтвердили. Но как они это исполнили, господь ведает: я по крайней мере очистил свою совесть, что о сем донес. Ежели же и по сему пункту донесения моего в чем хотя неумышленно погрешил, в том, повергая себя к монаршим стопам ее императорского величества, испрашиваю милосердого ее величества прощения и помилования!

   В заключение же всего донесенного мною с совершенною искренностию и чистосердечием, сколько только могу вспомнить, без всякого укрывательства; в бедственном, изнуренном и почти полумертвом состоянии; не имея другого случая, кроме сего: дерзаю повергнуть себя в совершенном раскаянии во всех моих проступках, повергая с собою и троих бедных невинных младенцев, детей моих, к высокомонаршим стопам ее императорского величества и вопию: о великая императрица! пощади и прости; о премудрая монархиня! помилуй; о милосердая матерь отечества! дозволь несчастному и полумертвому преступнику, прогневавшему тебя неумышленно, дозволь, когда угодно господу, прекратить дни мои, последний вздох испустить в объятиях детей моих! Услыши, милосердая матерь отечества, младенцев, вопиющих к тебе: помилуй! Мы лишились матери! Ежели ты не помилуешь нас, то лишаемся и отца! Услыши, о великая и милосердая монархиня и матерь! мы все четверо вопием к тебе: помилуй!

  

  

   Рассматривая произведенные отставному поручику Николаю Новикову допросы и взятые у него бумаги, находим мы, с одной стороны, вредные замыслы сего преступника и его сообщников, духом любоначалия и корыстолюбия зараженных, с другой же, крайнюю слепоту, невежество и развращение их последователей. На сем основании составлено их общество; плутовство и обольщение употребляемо было к распространению раскола не только в Москве, но и в прочих городах. Самые священные вещи служили орудием обмана. И хотя поручик Новиков не признается в том, чтобы противу правительства он и сообщники его какое злое имели намерение, но следующие обстоятельства обнаруживают их явными и вредными государственными преступниками. Первое. Они делали тайные сборища, имели в оных храмы, престолы, жертвенники; ужасные совершались там клятвы с целованием креста и евангелия, которыми обязывались и обманщики и обманутые вечною верностию и повиновением ордену златорозового креста, с тем чтобы никому не открывать тайны ордена, и если бы правительство стало сего требовать, то, храня оную, претерпевать мучение и казни. Узаконения о сем, писанные рукою Новикова, служат к обличению их. Второе. Мимо законной, богом учрежденной власти дерзнули они подчинить себя герцогу Брауншвейгскому, отдав себя в его покровительство и зависимость, потом к нему же относились с жалобами в принятом от правительства подозрении на сборища их и чинимых будто притеснениях. Третье. Имели они тайную переписку с принцем Гессен-Кассельским и с прусским министром Вельнером изобретенными ими шифрами и в такое еще время, когда берлинский двор оказывал нам в полной мере свое недоброхотство. Из посланных от них туда трех членов двое и поныне там пребывают, подвергая общество свое заграничному управлению и нарушая чрез то долг законной присяги и верность подданства. Четвертое. Они употребляли разные способы, хотя вообще, к уловлению в свою секту известной по их бумагам особы; в сем уловлении, так, как и в помянутой переписке, Новиков сам признал себя преступником. Пятое. Издавали печатные у себя непозволенные, развращенные и противные закону православному книги и после двух сделанных запрещений осмелились еще продавать новые, для чего и завели тайную типографию. Новиков сам признал тут свое и сообщников своих преступление. Шестое. В уставе сборищ их, писанном рукою Новикова, значатся у них храмы, епархии, епископы, миропомазание и прочие установления и обряды, вне святой нашей церкви непозволительные. Новиков утверждает, что в сборищах их оные в самом деле не существовали, а упоминаются только одною аллегорией для приобретения ордену их вящего уважения и повиновения; но сим самым доказываются коварство и обман, употребленные им с сообщниками для удобнейшего слабых умов поколебания и развращения. Впрочем, хотя Новиков и не открыл еще сокровенных своих замыслов, но вышеупомянутые обнаруженные и собственно им признанные преступления столь важны, что по силе законов тягчайшей и нещадной подвергают его казни. Мы, однакож, и в сем случае следуя сродному нам человеколюбию и оставляя ему время на принесение в своих злодействах покаяния, освободили его от оной и повелели запереть его на пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость. Что же касается до сообщников его, Новикова, статского действительного советника князя Николая Трубецкого, отставных бригадиров Лопухина и Тургенева, которых не только признания Новикова, но и многие писанные руками их заразительные бумаги обличают в соучаствовании ему во всех законопротивных его деяниях, то повелеваем вам, призвав каждого из них порознь, истребовать чистосердечною по прилагаемым при сем вопросам объяснения, и притом и получить от них бумаги, касающиеся до заграничной и прочей секретной переписки, которые, по показанию Новикова, у них находятся. Вы дадите им знать волю нашу, чтобы они ответы свои учинили со всею истинною откровенностию, не утаивая ни малейшего обстоятельства, и чтобы требуемые бумаги представили. Когда же они то исполнят с точностию и вы из ответов их усмотрите истинное их раскаяние, тогда объявите им, что мы, из единого человеколюбия освобождая их от заслуживаемого ими жестокого наказания, повелеваем им отправиться в отдаленные от столиц деревни их и там иметь пребывание, не выезжая отнюдь из губерний, где те деревни состоят, и не возвращаясь к прежнему противозаконному поведению, под опасением, в противном случае, употребления над ними всей законной строгости. А если кто из них и после сего дерзнет хотя единого человека заманить в свой гнусный раскол, таковой не избегнет примерного и жестокого наказания. Когда же они отправятся, донесите нам, дабы потом могли мы дать тамошнему начальству повеления о наблюдении за их поступками.

  

  

   Следственное дело Новикова включает в себя огромное количество документов - письма и указы Екатерины, переписку Прозоровского с Шешковским во время следствия - друг с другом и с Екатериной, многочисленные допросы Новикова и его обстоятельные объяснения, письма и т. д. Основная часть дела попала в свое время в архив и хранится ныне в фондах Центрального государственного архива древних актов в Москве (ЦГАДА, разряд VIII, дело 218). В то же время значительное число важнейших бумаг не вошло в дело Новикова, так как они остались на руках тех, кто вел следствие,- Прозоровского, Шешковского и др. Подлинники эти в последующем перешли в частное владение и навсегда остались утраченными для нас. К счастью, некоторые из них оказались опубликованными в середине XIX века, и потому мы знаем их только по этим печатным источникам.

   Публикация материалов следственного дела над русским просветителем началась во второй половине XIX века. Первую большую группу документов напечатал историк Иловайский в "Летописях русской литературы", издаваемых Тихонравовым. Документы эти были взяты из подлинного следственного дела, которое вел князь Прозоровский. В те же годы в ряде изданий появились новые материалы. В 1867 году М. Лонгинов в своем исследовании "Новиков и московские мартинисты" напечатал ряд новых документов, взятых из "Дела Новикова", и перепечатал все ранее опубликованные бумаги из следственного дела. Таким образом, в лонгиновской книге дан был первый и наиболее полный свод документов, которым до сегодняшнего дня, как правило, пользовались все ученые при изучении новиковской деятельности. Но этот лонгиновский свод далек от полноты. Многие важнейшие материалы были неизвестны Лонгинову и потому не оказались включенными в книгу. Уже через год после выхода его исследования - в 1868 году - во II томе "Сборника Русского исторического общества" Попов опубликовал ряд важнейших бумаг, переданных ему П. А. Вяземским. Повидимому, эти бумаги попали к Вяземскому из архива главного палача Радищева и Новикова - Шешковского. Из публикации Попова впервые стали известны вопросы, заданные Шешковским Новикову (Лонгинову были известны только ответы), и возражения, повидимому написанные самим Шешковоким. Возражения эти важны для нас тем, что они, несомненно, появились в результате высказанных Екатериной замечаний на ответы Новикова, делом которого она занималась лично сама. Среди вопросов, заданных Новикову, был вопрос под No 21 - о его взаимоотношениях с наследником Павлом (в тексте вопроса имя Павла не указано, и речь шла об "особе"). Лонгинову неизвестен был этот вопрос и ответ на него, так как он отсутствовал в списке, которым Лонгинов пользовался. Попов первым опубликовал и этот вопрос и ответ на него.

   Еще через год - в 1869 году - академик Пекарский издал книгу "Дополнение к истории масонов в России XVIII столетия". В книге были напечатаны материалы по истории масонства, среди многих бумаг оказались и документы, относящиеся к следственному делу Новикова. Публикация Пекарскою представляют для нас особую ценность, так как она подробно характеризует именно просветительскую книгоиздательскую деятельность Новикова. В частности, особого внимания заслуживают бумаги, характеризующие историю взаимоотношений Новикова с Походяшиным, из них же мы узнаем о важнейшей деятельности Новикова - организации помощи голодающим крестьянам. Значение следственного дела Новикова чрезвычайно велико. Прежде всего оно содержит обильный биографический материал, который при общей скудости сведений о Новикове является порой единственным источником для изучения жизни и деятельности русского просветителя. Но главная ценность этих документов в другом - внимательное изучение их с совершенной очевидностью убеждает нас в том, что Новикова долго и систематически преследовали, что его арестовали, предварительно уничтожив все книгоиздательское дело, а затем тайно и трусливо, без суда заточили в каземат Шлиссельбургской крепости - не за масонство, а за огромную, независимую от правительства просветительскую деятельность, которая стала крупным явлением общественной жизни 80-х годов.

   Ответы на вопросы 12 и 21, в которых говорится о "раскаянии" и возлагаются надежды на "монаршее милосердие", должны быть поняты современным читателем исторически правильно, с ясным представлением не только об эпохе, но и обстоятельствах, при которых были сделаны эти признания. Нельзя также забывать, что Новиков находился в руках жестокого чиновника Шешковского, которого современники называли "домашним палачом" Екатерины II. 12 и 21 вопросы касались таких дел, отрицать которые Новиков не мог,- книги он печатал, о сношениях с "особой" - Павлом - он знал. Поэтому он показывал, что совершал эти "преступления" "по необдуманности о важности сего поступка", признавал себя "виновным". Стоит напомнить, что в аналогичных условиях именно так же поступал Радищев, когда, вынужденный признать, что действительно призывал крепостных к восстанию или "грозил царям плахою", показывал: "сие писал я без соображения" или: "признаю мое заблуждение" и т. д.

   Обращения к Екатерине II носили официально-обязательный характер. Так и в ответах Радищева Шешковскому мы встретим обращения к Екатерине II, которые совершенно очевидно не выражают действительного отношения революционера к русской императрице. Та же необходимость вынуждала "повергать себя к стопам ее императорского величества" и Новикова. Тяжелая болезнь, угнетенное состояние духа от сознания, что не только все дело его жизни разрушено, но и имя очернено клеветой,- все это, конечно, также определяло характер эмоциональных обращений к императрице.

   В то же время должно помнить, что, несмотря на мужество, проявленное Новиковым во время следствия, его поведение отличается от поведения первого русского революционера. Радищев черпал столь нужную в таких обстоятельствах твердость из гордого сознания своей исторической правоты, опирался в своем поведении на выкованную им мораль революционера, призывавшую открыто итти навстречу опасности, а если нужно, то и смерти, во имя торжества великого дела освобождения народа. Радищев боролся, и, сидя в крепости, он защищал себя; Новиков - оправдывался.

   Следственное дело Новикова еще не подвергалось систематическому и научному изучению. К нему до сих пор прибегали лишь для справок. Систематическому изучению, несомненно, мешали следующие два обстоятельства: а) крайняя распыленность документов по изданиям, давно ставшим библиографической редкостью, и б) установившаяся традиция печатать документы следственного дела Новикова в окружении обильных материалов по истории масонства. В этом море масонских бумаг терялось собственно новиковское дело, утрачивалось главное в нем - нарастание екатерининских преследований именно Новикова, и его одного (а не масонства), за книгоиздательство, за просветительскую деятельность, за сочинения,- преследований, закончившихся не только арестом и заключением в крепость ненавистного императрице передового общественного деятеля, но и разгромом всего просветительского дела (указ о запрещении сдавать Новикову в аренду университетскую типографию, закрытие книжной лавки, конфискация книг и т. д.).

   Вот почему в настоящем издании мы, впервые собрав воедино все документы, напечатали материалы лишь собственно новиковского дела, расположив их хронологически. Характер и тип настоящего издания не позволяют дать подробного комментария к следственному делу. Научное комментирование всех документов, характеризующих этапы следствия,- важная задача, ждущая своего исследователя.