Писарев Дмитрий Иванович - Очерки из истории труда

он придает ценность искусственному освещению и отоплению и не придает никакой ценности воздуху, солнечному свету и летней теплоте. Потому, ответит он сам себе, что воздух, свет и теплота доставляются природою в неограниченном количестве, в том самом виде, в котором мы ими пользуемся, и на то самое место, на котором мы в них нуждаемся. Если бы воздух не проникал в какой-нибудь тоннель, то его надо было бы накачивать туда, и тогда за труд накачивания пришлось бы платить, и воздух получил бы ценность. Если солнечный свет не проникает в глубокую шахту, то в ней приходится работать с фонарями, и тогда свет даже во время дня имеет ценность. В монастыре св. Бернарда, на высоте 14 тысяч туазов,¹² приходится топить камины круглый год, потому что природа даже во время лета не доставляет туда достаточного количества теплоты. Там теплота всегда имеет ценность. Рассудив таким образом, читатель решит немедленно, что он придает ценность дровам и свечам потому, что их приготовление и доставление на место стоит труда. Природа дает даром деревья и торф, из которого делаются парафиновые свечи; но дерево надо срубить, а торф надо добыть; потом срубленное дерево надо разрубить на мелкие части, а над торфом надо произвести разные химические и механические операции. Наконец, готовые дрова и готовые свечи надо перевести на место потребления. На перемену формы и на перемещение употреблен человеческий труд: за этот самый труд и придается известному предмету его ценность. Но необходимое количество человеческого труда изменяется, и это изменение выражается в изменении ценности. Читатель сидит на кресле, перед письменным столом, на котором лежат книги и письменные принадлежности. Чернила, стальные перья и бумага куплены неделю тому назад; с тех пор в фабрикации этих предметов не могло произойти усовершенствований, и новый комплект этих вещей стоил бы такого же количества труда и, следовательно, такой же суммы денег, какая заплачена за вещи моего читателя. Но мебель куплена лет десять тому назад; с тех пор столярное производство облегчилось и улучшилось введением новых приемов и инструментов; ценность кресла и письменного стола понизилась, потому что теперь можно сработать такие же вещи с меньшею тратою труда и времени; может быть, в денежном отношении кресла и письменные столы не подешевели, может быть они даже вздорожали, но ценность предметов должна измеряться не деньгами, а трудом; если десять лет тому назад письменный стол делался одним работником в продолжение десяти дней и если теперь также один работник может сделать такой же стол в восемь дней, то ценность стола понизилась. Но если десять лет тому назад работник получал в день 70 к. с, а теперь получает 90 к. с, то стол, сработанный десять лет тому назад, стоил 7 р. сер., а стол такого же достоинства теперь будет стоить 7 р. 20 к. с. Это значит, что труд возвысился в цене, как сравнительно с столами, так и сравнительно с деньгами, т. е. с драгоценными металлами; при этом ценность последних понизилась сильнее, чем ценность первых.

   Если читатель, сидящий за своим письменным столом, сам человек трудящийся, то для него такая перемена выгодна и приятна. Он платит дороже прежнего столяру, портному и сапожнику, но зато и сам получает за свой труд большее количество денег и удобств. Если же мой читатель живет процентами с капитала, тогда, конечно, возрастающие претензии всякой чернорабочей сволочи должны казаться ему высоко безнравственными; но в этом случае он сам виноват: вольно же ему полагаться на мертвую кучу денег, вместо того чтобы искать себе опоры в живых силах собственных мускулов и собственного мозга. Рассматривая свои книги, читатель замечает, что каждая из них представляет сумму нескольких сложных операций. Прежде всего он видит умственный труд автора, затем перед ним рисуются фабрикация бумаги, добывание металла, из которого отливается шрифт, отливка шрифта, работа наборщиков, отпечатание набранных полос, корректура, броширование листов и переплетная работа. Облегчение какой-нибудь одной из этих операций отражается на ценности книги. Чем больше операций и чем они сложнее, тем больше оснований предполагать, что общая ценность продукта должна быстро понижаться, потому что тем больше есть шансов для отдельных технических усовершенствований. Химик открывает такой состав, которым удешевляется беление бумаги; ценность бумаги понижается, и вместе с этим понижается ценность книги. Железная дорога уменьшает издержки на перевозку тряпок, идущих на фабрикацию бумаги, - опять понижение. Применение пара к выделке бумаги дает фабриканту возможность производить стопы бумаги в то время, в которое прежде он производил только дести. Пар применяется к отливанию шрифта; пар приводит в движение скоропечатную машину и оттискивает тысячи листов в час, между тем как машина, приводившаяся в действие руками, оттискивала в час только сотни листов. Читатель может себе представить, как совокупность таких колоссальных усовершенствований должна отразиться на ценности окончательного продукта, т. е. книги. Экземпляр сочинений Шекспира или Мильтона лет пятьдесят тому назад изображал собою неделю человеческого труда, а теперь он может быть воспроизведен работою одною дня.

   Читатель встречает здесь имена английских писателей потому, что Англии и Америке принадлежит пальма первенства в деле технических усовершенствований всякого рода. Если читатель перенесет вопрос на русскую почву, то он, конечно, увидит, что мы ничего не усовершенствовали самостоятельно, даже мало переняли у передовых народов; следовательно, ценность русских книг в последнее полустолетие понизилась не так значительно.

   Из всех размышлений, предпринятых читателем в его кабинете, он может вывести то плодотворное заключение, что ценность каждого из окружающих его предметов равняется тому количеству труда, которое необходимо для его воспроизведения. Это необходимое количество труда уменьшается с каждым усовершенствованием в производстве, и, следовательно, ценность всех продуктов стремится к постоянному понижению, которое совершается быстро или медленно, смотря по тому, быстро или медленно совершенствуются различные отрасли производительного труда. Читатель увидит, что результаты, добытые им в кабинете, остаются в полной силе, как бы мы ни расширяли поле нашего исследования и в каких бы сложных комбинациях ни представлялся нам вопрос о ценности различных угодий и предметов. Ценность обработанной земли подчиняется тому же общему закону. Земля сама по себе не имеет никакой ценности, точно так же как воздух, солнечный свет, теплота, электричество, ветер и всякие другие силы природы. Если бы кому-нибудь принадлежали миллионы десятин земли в Скалистых горах Северной Америки, в девственных лесах Бразилии или в пустынных равнинах нашей Сибири, то этот счастливый собственник не мог бы получить с своей земли ни копейки дохода. Между тем в Англии или во Франции каждый квадратный аршин земли имеет свою ценность и может приносить доход, несмотря на то, что по качеству английская или французская земля гораздо хуже бразильской. Вся разница между Англиею и Бразилиею заключается в том, что в Англии с незапамятных времен потрачено многими десятками поколений неизмеримое количество труда и что весь труд этот положен в землю, как в огромную сберегательную кассу. Труд человека вырубил леса, осушил болота, насыпал плотины, провел дороги, основал деревни и города, построил школы, больницы, запасные магазины, превратил деревья в корабли и сделал тысячи других операций, вследствие которых дикая пустыня сделалась жилищем многочисленного и деятельного народа. Если бы вдруг можно было отнять от Англии всю массу потраченного на нее человеческого труда, если бы в одно мгновение ее можно было превратить в Англию доисторических времен, то наверное девять десятых ее жителей погибли бы в самом непродолжительном времени, а остальная десятая часть с ужасом бежала бы на континент. Англия опустела бы, и земля тотчас же потеряла бы всякую ценность; тотчас началась бы, конечно, новая колонизация из Франции и Германии, и земля быстро стала бы приобретать ценность благодаря тому обстоятельству, что много человеческого труда потрачено на земли, лежащие недалеко от Англии, и что населенность этих земель и промышленная деятельность народов чрезвычайно облегчает труд разработки и расчистки новой почвы.

   Населенность земель и промышленная деятельность народов нашего времени составляет также прямое следствие этого огромного количества труда, которое было положено в землю всеми предыдущими поколениями. Земля не могла бы быть густо населена, если бы труд человека не сделал ее предварительно обитаемою; а если бы на известном пространстве земли не сосредоточилось значительное число людей, то никогда не могла бы развиться промышленность. Грубый труд полудикого пахаря лежит в основании всех чудес европейской цивилизации. Этот же самый труд, которого значительная доля скрывается в доисторической древности, составляет единственную причину ценности земли. Богатый и могущественный землевладелец Англии является прямым и, по мнению юристов, законным наследником вооруженного варвара, пришедшего в мирную землю и конфисковавшего в свою пользу личный труд англо-саксов и труд многих веков, составлявших наследственное достояние беззащитных поселян. Вооруженный варвар, или, иначе, рыцарь и барон, отнял у поселян трудовое наследие предков и личную свободу; он был в одно и то же время похитителем собственности и рабовладельцем. Теперешний английский пэр, филантроп и аболиционист,¹³ обязан всем своим богатством и могуществом тем самым поступкам своего славного предка, которые он, пэр, с добродетельным ужасом назвал бы позорными преступлениями.

   Часто повторявшиеся исторические опыты доказывают неопровержимым образом, что колоссальное территориальное богатство может быть основано только на похищении чужого труда и на порабощении работника. В XVII и в XVIII столетиях было много примеров, что люди богатые и влиятельные получали в подарок или за ничтожную сумму огромные пространства земли в нынешних Американских штатах. Они деятельно принимались за разработку земель, нанимали поселенцев, тратили много денег, хлопотали сами, и в результате оказывалось, что они разорялись вконец. Такой случай произошел с Уильямом Пенном, с герцогом Йоркским, с Робертом Моррисом и с Голландскою поземельною компаниею.¹⁴ Наемный труд чрезвычайно дорог в обработке новой земли, а рабский труд особенно убыточен потому, что невольники мрут в большом количестве от работ в лесах и болотах. Для заселения новой земли не годится ни наемный работник, ни раб; только вольный колонист, предприимчивый и самостоятельный, трудящийся для себя, завоевывающий новую землю для своего семейства и потомства, имеющий полную возможность идти направо или налево, не спрашиваясь ни у кого и не давая никому отчета,- только такой колонист может положить прочное основание будущему богатству и цветущему поселению. Такие колонисты в древности заселили и начали обработывать Англию; а потомки этих колонистов были обобраны и порабощены предками нынешних пэров, точно так же как русские были порабощены татарами Батыя, которым они в продолжение двух столетий платили дань. Из всего этого следует, что не захват земли, а захват человеческого труда составляет богатство современной плутократии. Вся ценность земли, как и всякой другой вещи, заключается только в труде человека.

  

  

   Труд есть борьба человека с природою; в борьбе "то сей, то оный на бок гнется";¹⁵ когда побеждает природа, мы называем труд неудачным; когда побеждает человек, мы говорим, что труд удачен; победы бывают более или менее полные, и, сообразно с этим, труд бывает совершенно или несовершенно удачным. На одну совершенную удачу обыкновенно приходится несколько несовершенных удач и несколько совершенных неудач. Так как совершенная удача случается сравнительно редко, то мы говорим, что для достижения такой удачи надо преодолеть сильное сопротивление природы.

   Конечно, все эти выражения: "борьба с природою", "сопротивление природы", при ближайшем рассмотрении, оказываются простыми метафорами. Природа вовсе не борется с нами и не старается злоумышленным сопротивлением разрушить наши замыслы и повредить нашим интересам. Наши неудачи или неполные удачи просто происходят от нашего неуменья и неполного знания причин и следствий; но отчего бы они ни происходили, они несомненно существуют и оказывают свое влияние на ценность предметов, производимых трудом. Стекольщик кладет в горн большое количество сырого материала, который должен превратиться в листовое стекло; после окончания разных операций несколько десятков листов оказываются готовыми. Материал для всех листов был один, работник тоже один, количество работы одинаковое, между тем четыре листа вышли совершенно гладкие, одиннадцать листов - с едва заметными неровностями, десятка три - с порядочными крапинами, а остальной лист - весь в пузырях, так что никуда не годится. Это произошло, разумеется, оттого, что для первых листов случайно стеклись такие благоприятные обстоятельства, которые работник, по недостатку уменья, не мог обратить в общее правило для всего количества продукта. Поэтому он сортирует изготовленные листы, и ценность первого сорта считается выше второго, который в свою очередь ценится выше третьего и т. д.

   Различие в ценностях происходит от различия в сопротивлении природы. Стекло первого сорта может образоваться при исключительно благоприятных условиях, которые встречаются редко, и оттого это стекло дорого; чтобы приготовить один такой лист, надо испортить на неудачные попытки больше десятка. Конный заводчик воспитывает с одинаковым старанием сотню жеребят, но из этой сотни, может быть, сформируется только два замечательные скакуна, потом штук пятнадцать отличных верховых и упряжных лошадей, потом штук тридцать порядочных лошадей, а затем остальные окажутся дрянью. Причины те же самые, какие мы видели в фабрикации стекла, - именно, неполное знание естественных свойств предмета и, следовательно, неполное уменье пользоваться благоприятными условиями и устранять расстроивающие влияния. Цена различным лошадям будет, конечно, чрезвычайно различная. Замечательный скакун должен будет по возможности наверстывать труд, потраченный на него самого и на менее удачные экземпляры, представляющие собою неосуществившиеся стремления заводчика. Тамберлик получает за свой зимний сезон в Петербурге такую значительную сумму денег, что каждая ария его может быть рассчитана на рубли и копейки. Положим, что какой-нибудь прожектер вздумал сформировать нового Тамберлика, с тем чтобы он пел в его пользу. Такое предприятие имеет какие-нибудь шансы успеха только в том случае, если предприимчивый оригинал займется физическим и музыкальным воспитанием целых сотен или тысяч детей, подающих надежды. Некоторые из этих детей умрут, другие потеряют голос, третьи окажутся лишенными слуха, четвертые обнаружат непроходимую тупость, большая часть сделаются хорошими людьми, но плохими певцами. Наконец, если и выдрессируется новый Тамберлик, то он, наверное, не окупит издержек и трудов, убитых на его воспитание и на неудавшиеся попытки. Тогда предприимчивый воспитатель увидит, что Тамберлик ценится так дорого потому, что надо победить множество препятствий, прежде нежели можно будет воспроизвести другой подобный голос. А препятствия все-таки состоят в незнании тех физиологических, гигиенических, климатических и всяких других данных, которых совокупность необходима для образования превосходной музыкальной организации.

   Мы до сих пор ходим ощупью во всех отраслях нашей деятельности; все, что выходит у нас хорошего, принимается нами как подарок судьбы, как счастливая случайность, как исключение, стоящее рядом с сотнею уродливостей, которые считаются нами за настоящее правило. Поэтому первый сорт везде дорог - и на стеклянной фабрике, и на конном заводе, и в музыкальной школе. Это доказывает нам, что полное знание природы, полное могущество над нею и, следовательно, полное счастье человека лежат еще далеко впереди нас, но это вовсе не доказывает того, чтобы знание наше имело перед собой неодолимые преграды и чтобы в природе заключались такие тайны, которые навсегда останутся недоступными пытливому уму человека. В наше время никто не удивился бы такому усовершенствованию в фабрикации стекла, вследствие которого весь сырой материал, положенный в горн, стал бы превращаться в стекло первого сорта. Даже значительное усовершенствование в коннозаводстве, дающее возможность удвоить или утроить число ежегодно формирующихся превосходных скакунов или ломовиков, не показалось бы нам невероятным, несмотря на то, что здесь мы имеем дело с органическою жизнью в одном из самых сложных ее проявлений. Если бы мы могли по произволу улучшать склад наших домашних животных, если бы посредством тщательного ухода и измененных условий питания мы могли сообщить простому русскому жеребенку превосходные качества арабской лошади, то мы, конечно, очень близко подошли бы к той чрезвычайно важной задаче, чтобы путем различных физических влияний сообщать развивающемуся человеческому организму возможно большее количество мускульной и мозговой силы. Уже Платон мечтал о средствах производить великих людей; для его времени такая цель была совершенно фантастична, потому что не была намечена даже та дорога, которая может к ней привести; в наше время эта цель все еще остается недостижимою, но мы знаем уже тот путь исследования, который наверное, рано или поздно, приведет к решению самых сложных вопросов органической жизни.

   К сожалению, между теоретическим знанием и практическим приложением лежит до сих пор, на всех отраслях нашей деятельности, глубокая и широкая бездна. Теоретическая гигиена давно твердит людям, что для их организма необходимы чистый воздух, свет, теплота, свежая и обильная пища, а между тем все эти советы гигиены звучат горькою насмешкою для каждого, кто сколько-нибудь знаком с бытовыми условиями огромного большинства. Большие города, грязные переулки и дворы, темнота, сырость, голод, холод, разлагающаяся пища, гниющая вода - все это существует в огромных размерах и нимало не смущается предписаниями гигиенической науки. К довершению нелепости находятся люди, которые все эти явления оправдывают как неизбежные следствия неизменных естественных законов. "Вольно ж им плодиться, как свиньям, - говорит мальтузианец Милль, - они сами виноваты, и нам, людям приличным, не следует становиться между прегрешением и наказанием".

   Весь исторический ход событий, породивший такое повсеместное практическое порицание гигиены, представляется каждому мыслящему человеку обидным и бесконечно долгим недоразумением, перевешивающим в значительной степени то благодетельное влияние, которое должны были бы оказать на судьбу нашей породы великие открытия естествознания. Можно было бы, глядя на продолжающиеся исторические недоразумения, усомниться в силе этих открытий, усомниться в их приложимости к вседневной жизни всех людей, можно было бы принять эти открытия за новое видоизменение монополий и привилегий, если бы неподкупный дух анализа, пробужденный естественными науками, не проник в исследование существующих форм общественной и экономической жизни. Та минута, в которую плодами этого исследования можно будет поделиться со всем человечеством, откроет собою новую эру справедливости, физического здоровья и материального благосостояния. Препятствий много, минута эта далека. Но к приближению этой минуты направлены все усилия всех честных работников мысли на земном шаре; нет тех препятствий, которых не победила бы, рано или поздно, энергия мысли и сила честного убеждения; нет тех испытаний, которые бы испугали людей, сознающих в себе естественных депутатов и защитников своей породы, - и потому славное будущее человечества не может погибнуть. Знание есть сила, и против этой силы не устоят самые окаменелые заблуждения, как не устояла против нее инерция окружающей нас природы.

   Всякая победа человека над инерциею природы увеличивает пользу окружающей нас материи и уменьшает ценность предметов нашего потребления. Пользою предметов измеряется сила человека над природой; поэтому польза увеличивается, когда люди сближаются между собой. Ценностью предметов измеряется, напротив того, сила природы над человеком; поэтому ценность уменьшается при сближении люден между собою. Одинокому поселенцу приходится бегать за водой к реке за несколько сот шагов, так что каждое ведро воды стоит значительного количества труда. Когда число поселенцев увеличивается, то им удается вырыть колодец возле самых домов; ценность воды уменьшается, но польза ее увеличивается, потому что ее употребляют в домашнем быту чаще и в большем количестве. Потом поселенцы ставят над колодцем насос, который еще облегчает добывание воды и, уменьшая ее ценность, снова увеличивает ее пользу. Наконец, когда силы поселения оказываются уже очень значительными, вода проводится в дома, после чего каждому из жителей стоит только отвернуть кран, чтобы добыть себе целые бочки воды. Ценность падает, таким образом, до самой низкой степени, а польза увеличивается до самых больших размеров. Этот простой пример, в котором нет ни натяжки, ни произвольной гипотезы, показывает нам, что ценность и польза предметов находится всегда в обратном отношении между собою. Кроме того, этот пример подтверждает еще раз ту истину, что дружное соединение человеческих сил распространяет свое благотворное влияние на все мелкие подробности вседневной жизни.

  

  

   Положим, что буря выбрасывает обломки корабля на такой остров, которого еще не посещали европейские мореплаватели; дикие островитяне осматривают эти обломки и находят, в числе других вещей, несколько ружей, запас неподмоченного пороха, несколько фунтов пуль и дроби и большое количество пистолетов. Для людей, живущих охотою, чрезвычайно выгодно заменить луки и стрелы хорошими ружьями, но дикари, наверное, не поймут важного значения своей находки и останутся при своем прежнем, варварском оружии. Для них ружья не составляют богатства, потому что они не умеют ими пользоваться. Если бы к ним перенесли все паровые машины Англии или Американских штатов и если бы земля их заключала в себе мощные пласты каменного угля и неистощимые жилы железной руды, то и тогда они не сумели бы сделать себе ни одного ножа и попрежнему продолжали бы резать кожу и мясо животных острыми раковинами и кремнями. У них недостает знаний для того, чтобы обращаться как следует с паровой машиной или с ружьем. Они даже не подозревают, чтобы в природе существовала возможность тех явлений и сложных комбинаций, которые известны каждому фабричному работнику в Англии или в Америке. В тех пределах, до которых успели развиться знания дикарей, они воспользуются и паровою машиной и ружьем. Первую они, вероятно, разломают на части, чтобы из этих частей сделать себе разную домашнюю утварь; второе будет обращено в дубинку, которую дикарь будет брать в руки за дуло, чтобы поражать своего врага прикладом. Это своеобразное употребление паровой машины и ружья обнаруживает в дикарях опытное знание самых элементарных свойств материи: видно, что они. умеют пользоваться емкостью, твердостью, тяжестью, клинообразною или остроконечною формою и другими наглядными свойствами окружающих предметов. Благодаря этим слабым знаниям они могли извлечь очень незначительную пользу из тех снарядов, из которых сведущий европеец извлекает большое количество важных житейских удобств.

   Всякий читатель согласится, что большое количество житейских удобств может быть названо богатством и что европеец, пользующийся ружьем как огнестрельным оружием, богаче дикаря, употребляющего точно такое же ружье как дубину. В руках первого ружье развертывает все свои производительные силы, между тем как у последнего все специфические свойства ружья остаются мертвым капиталом. Причины таких различных результатов заключаются в различии знаний, следовательно, надо согласиться с тем, что знание составляет важнейший элемент богатства. Но знание не такой предмет, который человек мог бы найти готовым на какой-нибудь горе или в какой-нибудь пещере. Знание составляется из мелких крупинок ежедневного опыта, а так как жизнь отдельного человека очень коротка и круг его зрения очень ограничен по своему пространству, то он никогда не выбился бы из-под гнета невежества и бедности, если бы, сходясь с другими людьми, он не выслушивал от них и не обращал бы в свою пользу собранных ими опытов и наблюдений. Сближение с людьми составляет для человека самое могущественное средство умственного развития; в обществе человек мыслит быстрее, чем в одиночестве, и мысли каждого отдельного лица находят себе поверку в опыте других и средство к испытанию и применению в советах и в содействии слушателей. На этом основании всякая мера, уменьшающая расстояние между отдельными людьми или уничтожающая препятствия, лежащие на пути их сближения, или увеличивающая потребность людей сближаться между собою, - всякая подобная мера, говорю я, увеличивает скорость в обращении идей, распространяет знания и производит увеличение богатства.

   Люди всего больше расположены сближаться между собою тогда, когда они занимаются различными промыслами и могут меняться между собой продуктами своего труда. Земледелец не пойдет к соседу-земледельцу, потому что он знает, что у него и у соседа одни и те же излишки и одни и те же потребности. Сосед не возьмет у него хлеба, потому что у соседа своего хлеба слишком много, и сосед не даст ему рубашки, потому что сосед сам хочет приобрести себе полотна или бумажной материи. Чтобы сбыть лишний воз зернового хлеба и приобрести несколько аршин полотна или сукна, пару сапогов или новую косу, земледелец принужден отправиться в ближайший город, за несколько десятков верст, по дурной и гористой дороге. Это препятствие, находящееся между производителем-земледельцем и потребителем-ремесленником и заключающееся в далеком расстоянии и в дурной дороге, ведет за собой много невыгод. Целый день земледельца будет потрачен непроизводительно, т. е. не увеличит количества продукта; вместе с трудом земледельца пропадет и труд лошади, которая повезет хлеб в город и телегу из города. Помет лошади, падающий на дорогу, потерян; кроме того, земледелец, не имеющий под рукою близкого сбыта, принужден обсевать свои поля только такими сортами хлеба, которые, при наименьшей громоздкости, продаются по наиболее дорогой цене. Он не может возить в город картофель или сено, потому что продажная цена этих продуктов не окупит издержек и трудов перевозки. Это обстоятельство вредит успешному ходу его хозяйства, не позволяет ему вести рациональный севооборот и заставляет его истощать свои поля постоянными посевами ржи, пшеницы, овса и других зерновых хлебов. Положим теперь, что через владения нашего земледельца пролегла железная дорога, ведущая к тому городу, в который прежде приходилось ездить по разным трясинам и буеракам; теперь продукты отправляются на продажу в вагонах, а то количество лошадиного и человеческого труда, которое тратилось на бесплодные прогулки по дурной проселочной дороге, посвящается улучшению земли; помет весь идет на удобрение земли, и количество земледельческих продуктов увеличивается. Тогда земледелец нанимает большее число работников, чтобы еще более расширить круг своих действий. Является необходимость построить новые амбары и скотные дворы; плотник, замечая запрос на свой труд, поселяется рядом с земледельцем; сапожник, получая с фермы частые заказы, приближается к своим заказчикам; мельник ставит мельницу на ближайшей речке, потому что предвидит себе работу. Прежде надо было ездить к плотнику за тесом и за рамами, к сапожнику за обувью, к мельнику с зерном и от мельника с мукою; на все эти прогулки в общей сложности тратилось большое количество труда и помета; теперь все это терявшееся количество сохраняется и увеличивает плодородие земли: хлеба добывается гораздо больше прежнего, и притягательная сила процветающего местечка постоянно увеличивается; приходит ткач, чтобы на месте превращать лен и пеньку в полотно; затем устроивается сукновальня, избавляющая фермера от необходимости возить в город шерсть своих овец. Затем являются портной, кузнец, колесник, шорник, пивовар и другие рабочие. Сблизившись между собою, все эти различные ремесленники ежедневно доставляют друг другу значительные выгоды, как производители и как потребители; все они могут постоянно заниматься своими работами, не имея надобности бегать по дорогам ни за покупателями, ни за продавцами. Сапожнику стоит перейти через улицу, чтобы купить у ткача полотна; ткачу стоит сделать несколько шагов, чтобы достать у мельника муки; и сапожник и ткач знают также, что их соседи сами придут к ним за теми продуктами, которые они вырабатывают. Что же касается до земледельца, то он находится в самом цветущем положении; каждый кусок земли приносит ему пользу и доход; хлеб, говядина, баранина, масло, яйца, домашняя птица, сыр - все это находит себе сбыт, и все это дешево, потому что продается на месте, и все это, кроме денег, дает удобрение, которое постоянно возвышает производительную силу земли.

   Нравственные следствия такого сближения разнородных людей и промыслов также очень значительны. Каждое отдельное ремесло знакомит человека с особенными свойствами того или другого сырого материала; каждое из них дает человеку особенные орудия и научает его особенным приемам; каждое изощряет в человеке ту или другую способность и направляет его природную наблюдательность на ту или другую сторону обыденных явлений. Всякий знает, что у земледельца есть свои особенные метеорологические приметы, что пастухам известны многие интересные свойства в характере домашних животных, что мельники по необходимости приобретают практические сведения по части механики и гидростатики. Когда множество различных ремесленников живут между собою рядом и находятся друг с другом в ежедневных сношениях, то они невольно и бессознательно сообщают друг другу большое количество заметок и сведений, которые возбуждают любознательность, нарушают неподвижность ума и расширяют круг понятий и воззрений. Особенно важны нравственные следствия такого сближения для подрастающих детей. Где земледелие составляет единственный промысел всего населения, там не может быть и речи о личных наклонностях или способностях молодых членов общества. К чему бы ни был расположен мальчик, каковы бы ни были его природные дарования, он все-таки должен непременно браться за соху, потому что вне сохи нет спасения от нищеты. Когда же, напротив того, десятки различных ремесленников живут на пространстве одной квадратной версты, тогда самые прихотливые вкусы и самые разносторонние способности могут и должны находить себе удовлетворение. Кто расположен к сидячей жизни и к кропотливой работе, тот пойдет в учение к портному или к сапожнику; у кого верный глаз и сильная рука, тот сделается плотником; кто владеет тем же хорошим глазомером при меньшей физической силе, тот займется столярною работой; кто любит работать на открытом воздухе, тот посвятит свои силы садоводству или огородничеству; всякому откроется возможность заниматься своим делом с охотою, по свободному влечению, а не вследствие горькой необходимости. Индивидуальные силы, наклонности и способности заявят свое существование, и это обстоятельство, во-первых, возвысит нравственное состояние людей и, во-вторых, увеличит количество и улучшит качество продуктов, понизит их цены посредством усовершенствований в производстве, усилит, таким образом, их сбыт и возвысит общее благосостояние производителей и потребителей.

   Наконец, разнообразие промыслов благодетельно тем, что оно уменьшает зависимость простого работника от хозяина или мастера и увеличивает в первом чувство собственного достоинства, принуждая в то же время второго уважать человеческую личность своего подчиненного. Где все пашут землю, там личность работника не существует; там человек, идущий за сохою, по свойствам своего труда очень мало отличается от лошади или от вола, на которых он покрикивает и помахивает кнутом. Хозяин не дорожит умом и ловкостью своего батрака; он совершенно основательно рассуждает, что за сохою сумеет ходить и круглый дурак; поэтому он и помыкает своими работниками, как ему угодно, и гоняет их с двора, когда они начинают пускаться в рассуждения. Заменить выгнанного работника вовсе не трудно, потому что особенных достоинств и способностей от кандидата на такое место не требуется. В ремесленной деятельности вопрос ставится совершенно иначе. Хозяин дорожит человеком и смышленым работником, потому что его не скоро заменишь. В чисто земледельческом быту принималась в расчет только животная сила человека; при ремесленной работе, напротив того, сила мускулов обыкновенно отходит на второй план, а всего больше обращается внимание на искусство, на знание дела, на сообразительность. В ремесле впервые проявляется и признается элемент личного таланта. Этот элемент эмансипирует и возвышает ремесленника и смягчает в отношении к нему хозяина, которого личный интерес зависит от ума и технической ловкости рабочего.

   В истории средних веков встречается такой факт, который совершенно подтверждает собою предыдущие рассуждения. Первые признаки самостоятельности в отношении к феодалам проявляются между ремесленниками; они образуют коммуны и возмущаются против епископов и баронов; из них составляется знаменитый tiers-êtat, {Третье сословие (франц.). - Ред.} a в это время земледельцы еще несут на себе всю тяжесть барщины и разных произвольных поборов.

   Из всего, что было сказано о жизни разросшегося местечка, мы можем заметить, что сближение людей между собою, распространение знаний, увеличение богатства и нравственное освобождение личности зависят преимущественно от разнообразия занятий и, при существовании этого последнего условия, естественным образом развиваются одно из другого.

   Для того чтобы в каждой отдельной местности какой-нибудь страны проявлялось то разнообразие занятий, из которого вытекают деятельность, знание, богатство и свобода, необходимо существование множества местных центров притяжения. Если в какой-нибудь земле один огромный город стягивает в себе большую часть промышленных сил страны, то жители находятся в зависимости от этого общего центра; они принуждены возить свои продукты на этот далекий рынок и на этом же рынке покупать те фабричные изделия, которые необходимы им для домашнего обихода. Ни один из жителей не решается устроить какое-нибудь промышленное заведение вне большого центра, потому что не может рассчитывать на сбыт; разбросанное население поневоле занимается исключительно земледелием и истощает свою почву постоянным вывозом сырых произведений, которые потребляются на далеком рынке и, следовательно, не дают обратно никакого удобрения. Между тем в большом центре заводятся всякие гадости; туда бежит все, что голодно, в надежде найти работу и находит чаще всего крайнюю степень нужды, совершенное нравственное падение и преждевременную смерть от изнурения, от гнилой пищи или от вынужденного разврата; туда бежит и едет все, что честолюбиво, в надежде найти блеск и повышение и чаще всего находит развращающую школу низкопоклонства и ничем не вознаграждаемого насилования совести; туда же, в обетованную землю всякой роскоши, несутся все люди, стремящиеся пожить на чужой счет, начиная от бесконечного числа разных просителей, искателей и кончая легионом шулеров и уличных мошенников. Первые большею частью питаются надеждами и нравственными подзатыльниками, но зато вторые, как люди, избравшие благую часть, обыкновенно находят себе обильную ловлю рыбы в мутной воде этих колоссальных клоак нашей великой цивилизации. Таким образом, страна, имеющая один большой центр притяжения, представляет очень неутешительную картину; провинции постоянно беднеют и истощаются; жители тупеют от однообразного и неблагодарного труда, а в центре собирается вся дрянь страны, вся испорченная кровь, весь гной ее бедности, вся квинтэссенция ее разврата и нравственной низости, ее страданий и преступлений; но так как эта миазматическая смесь подергивается всегда тонкою пленкою мишурного золота, то дальновидные теоретики находят обыкновенно, что все обстоит благополучно, или утверждают, что вся беда происходит от недостатка нравственного самовоздержания (moral restraint) со стороны рабочего человека и его супруги.

  

  

   Когда Робинзон жил один на своем острове, то ему надо было ходить на охоту, собирать плоды, ловить рыбу, сносить все эти запасы в свою пещеру, варить или жарить их, готовить себе одежду из шкур, таскать из леса дрова для отопления жилища, сооружать и чистить охотничьи и рыболовные инструменты. Все это и, может быть, много других занятий лежало на нем одном, потому что у него не было союзника и помощника. Когда он отправлялся в лес за добычею, то запасы, набранные накануне, оставались без присмотра и могли быть съедены крысами или унесены каким-нибудь более крупным животным; когда он был на охоте, пища не приготовлялась ко времени его возвращения и одежда, которую он начал шить до своего ухода, оставалась недоконченною. Когда он готовил пищу или дошивал одежду, время, удобное для ловли рыбы, могло быть пропущено. Словом, Робинзон постоянно принужден был переходить от одного дела к другому, причем, конечно, много труда и времени терялось на эти беспрестанные переходы; все занятия, по необходимости, шли плохо, потому что они сталкивались между собою и ежеминутно мешали друг другу. Каждая работа делалась урывками, и ни в одной не было того постоянного и последовательного движения, которое необходимо для достижения выгодных результатов. Если у Робинзона была жена, то уже все работы должны были идти гораздо успешнее: пока мистер Робинзон бродил по лесу за дичью или плавал по реке за рыбою, домашний очаг охранялся бдительным оком мистрис Робинзон, которая, кроме того, в это же время варила или жарила мясо, чистила набранные накануне плоды, потрошила наловленную рыбу или шила одежду; работы не прерывались так часто, как во время холостой жизни Робинзона, и вследствие этого в этих работах замечалось больше порядка и от них получалось большее количество продукта. Между Робинзоном и его женою происходили постоянные обмены услуг к обоюдной выгоде обеих сторон. Когда подросли дети, то быстрота в обмене услуг значительно увеличилась. Один из членов семейства охотился за дичью, другой ловил рыбу, третий чинил охотничьи инструменты, четвертый варил кушанье, пятый шил одежду, шестой копал землю, так что все отрасли работ одновременно и дружно подвигались вперед; потом продукты этих работ обменивались один на другой; когда вся семья садилась обедать, тут излишек дичи одного обменивался на излишек рыбы другого; тут съестные припасы, добытые одним, оплачивали труды других, посвящавших свои силы на приготовление кушанья, на шитье одежды, на сооружение луков, челноков и удочек. Этот обмен был выгоден для каждого, потому что вследствие такого обмена каждый пользовался разнообразным столом, каждый был одет, каждый, кому надо было охотиться или ловить рыбу, был снабжен необходимыми инструментами. Труд каждого был гораздо производительнее, чем труд одинокого колониста, потому что каждый посвящал своему занятию все свое время и все свое внимание, не кидаясь от одной работы к другой и не развлекаясь посторонними заботами и соображениями.

   Эта небольшая семья колонистов служит прототипом общества; в ней, как и в самом многолюдном обществе, происходит разделение труда и обмен услуг; эти два явления заключают в себе источник всех благодетельных действий, которые существование общества производит на материальное и нравственное положение отдельного человека. Чем многолюднее общество, тем значительнее может быть разделение труда, тем деятельнее, умнее, богаче и свободнее может становиться человек, тем сильнее должны понижаться ценности предметов и тем сильнее должна возвышаться их польза.

   Так может быть и так должно быть, но так не бывает в действительности, потому что люди, кроме разделения труда и обмена услуг, всегда вносят в каждое зарождающееся общество элемент присвоения чужого труда. Этого ядовитого зерна достаточно, чтобы отравить все блага общественной жизни и породить все междоусобные распри, которые составляют историю и в которых до наших времен истощаются физические и умственные силы людей. Начинается с того, что муж бьет свою жену и побоями принуждает ее работать, в то время как сам он лежит на спине и греется на солнце. Таким образом нарушается естественное разделение труда и свободный обмен услуг. Мужчина берет себе большее количество продуктов и меньшее количество труда; для установления равновесия в обмене он отпускает женщине несколько ударов кулаком по лицу или палкой по спине, и равновесие действительно восстановляется, потому что возражения женщины умолкают после получения подобной монеты, - и обмен услуг продолжается, несмотря на явное нарушение справедливости. Как муж присвоил себе значительное количество труда жены, так родители присвоивают себе значительное количество труда детей; братья поступают точно так же в отношении к сестрам, и старший брат в отношении к младшему; потом, когда дети становятся взрослыми людьми, а родители - дряхлыми стариками, то первые эксплуатируют последних и, наконец, измучив их до крайности непосильными работами, предоставляют им полную свободу умереть с голода.

   Войны и порабощение начинаются, таким образом, в самом семействе и, начавшись однажды, не останавливаются ни на одну минуту; каждый из членов семейства бывает постоянно то победителем, то побежденным, то рабовладельцем, преподающим осязательные внушения слабейшему родственнику, то рабом, испытывающим убедительность таких же наставлений со стороны сильнейшего. Значительная доля труда и изобретательности, большое количество физической силы и нравственной энергии тратятся на постоянно повторяющиеся натиски и отпоры, на завоевательные попытки и на отражение таких попыток. При борьбе с природою человек никогда не встречает сознательного сопротивления своему сознательному нападению; при борьбе человека с человеком коса находит на камень: насилие встречается с насилием, хитрость отражается хитростью, суровая воля рабовладельца натыкается на пассивное, но сознательное упорство раба. Борьба затягивается, усложняется и принимает на себя бесконечное разнообразие видоизменений. Семейство оказывается для первобытного человека превосходною школою безнравственности. Из этой школы он выносит очень основательные сведения по части естественного гладиаторства и самородного макиавеллизма; за пределами семейства он встречается с воспитанниками других учебных заведений, в которых преподавались те же элементарные науки, с некоторыми изменениями и дополнениями в программе и в плане. Встретившиеся юноши начинают пробовать друг над другом силу и убедительность своих научных аргументов и стратегических приемов. Пределы диспутов расширяются; первобытные силлогизмы совершенствуются и усложняются. Война, политика, рабство, эксплуатация, воровство и грабеж - все эти различные видоизменения одного общего начала приводятся в стройные и красивые системы. Человеческий ум развертывается во всем своем величии и блеске и производит в этом направлении такие же превосходные усовершенствования, какими являются в области производительного труда паровые машины и приложение химии к земледелию. Не рискуя ошибиться, можно даже сказать, что элемент присвоения развился гораздо быстрее, чем элементы труда и обмена услуг; этот первый элемент достиг полнейшего совершенства и успел уже просочиться в практическое применение тех открытий, которые подарило человечеству естествознание, составляющее одно из важнейших и плодотворнейших проявлений элемента труда. Элемент присвоения преобладает во всех существующих обществах, везде и всегда искажает природу человека и во всех бедствиях частной и общественной жизни является единственной причиной страданий и преступлений.

   Дойдя до этого элемента и указавши читателю, я уже вышел из области гипотез и теоретических выкладок и стою теперь на пороге истории, на почве действительных фактов. Здесь я считаю удобным остановиться на несколько минут, оглянуться назад и в сжатом очерке напомнить читателю добытые нами результаты, составляющие в своей совокупности физиологическую часть истории труда. Мы видели, что человек был слаб и беден, пока он оставался одиноким; силы природы, окружавшие человека, не приносили ему почти никакой пользы, а все удобства жизни, начиная от самой грубой пищи, имели в его глазах самую значительную ценность; когда число людей увеличилось, тогда люди стали помогать друг другу и совокупными силами успели одержать над природою много важных побед; каждая такая победа увеличивала пользу сырого материала и уменьшала ценность предметов потребления. Каждая победа человека над природой давала ему в руки новые орудия и, таким образом, прокладывала ему путь к новым и более важным победам. Начавши обработку земли на сухих холмах, человек спускался в тучные долины, когда увеличившееся число людей и усовершенствование орудий давали ему возможность вырубить леса и осушить болота, покрывавшие плодородную почву. Овладевши тучною землею, человек становится богатым; в основании его богатства лежало знание, дававшее ему господство над природой; знание приобретается и развивается вследствие частых и разнообразных сношений людей между собою. Сношения эти завязываются и поддерживаются разнообразием занятий; разнообразие занятий возможно только в том случае, когда существует множество небольших, тесных центров притяжения. Эти тесные центры образуются сами собою в тех местах, в которых общественные аномалии не парализируют естественного развития человеческого труда. Общественные аномалии всякого рода выросли из элемента присвоения чужого труда, а этот враждебный элемент возник в доисторические времена в семейном быту и из него раскинул свои ветви по всем отраслям человеческой деятельности.

   Бот беглый перечень тех мыслей, которые были изложены на предыдущих страницах. Совокупность этих мыслей указывает на ту великую и светлую участь, которая должна составлять естественное достояние людей; участь эта не имеет ничего общего с теми мрачными явлениями, которые наполняют всемирную историю и обращают на себя внимание современного наблюдателя. Люди сбились с настоящего пути, исказили свою природу и до сих пор продолжают мучить друг друга. Факты эти очень достоверны и тем более печальны. Но эти факты не дают нам права думать, чтобы светлое будущее было недостижимо. Надо помнить, что люди потратили много тысячелетий на то, чтобы ознакомиться с природой; надо помнить, что они до сих пор не знают ее вполне, и надо помнить, кроме того, что человек есть самое сложное явление природы, всего менее доступное непосредственному наблюдению и почти совершенно недоступное опыту. Очень естественно, что величайшее число ошибок, теоретических и практических, относится именно к человеку как самому сложному, самому неизвестному и в то же время самому интересному предмету во всей природе. Очень естественно, что астрономия и химия уже в настоящее время вышли из тумана произвольных гаданий, между тем как общественные и экономические доктрины до сих пор представляют очень близкое сходство с отжившими призраками астрологии, алхимии, магии и теософии. Очень вероятно, что и эти кабалистические доктрины сложатся когда-нибудь в чисто научные формы и со временем обнаружат свое влияние на практическую жизнь, со временем убедят людей в том, что людоедство не только безнравственно, но и невыгодно. Со временем многое переменится, - но мы с вами, читатель, до этого не доживем, и потому нам приходится ублажать себя тем высоко бесплодным сознанием, что мы до некоторой степени понимаем нелепости существующего.

   "- И это называется нигилизмом?

   - И это называется нигилизмом! - повторил опять Базаров, на этот раз с особенною дерзостью".¹⁶

  

  

   Когда человеку хочется есть и когда он видит у себя под рукою приготовленный запас пищи, то в нем тотчас рождается влечение взять эту пищу в р