Редько Александр Мефодьевич - Задача жизни у Ибсена

   "Жизненная задача". - Эти два слова формулируютъ суть жизни для избранниковъ художественнаго творчества Ибсена.

   Ярлъ Скуле ("Претенденты на корону"), провозгласивш³й себя королемъ Норвег³и XIII столѣт³я, предлагаетъ своему другу-соратнику Ятгейру отказаться отъ своего призван³я скальда и жить только для его, короля Скуле, жизненной задачи: овладѣть Норвег³ей, отнявъ ее изъ рукъ признаннаго уже народомъ законнаго короля Гакона: "Будь мнѣ сыномъ! Ты получишь отъ меня въ наслѣд³е корону Норвег³и, получишь всю страну, если согласишься быть мнѣ сыномъ, жить ради моей жизненной задачи и вѣрить въ меня".

   Скальдъ отвѣчаетъ отказомъ. Онъ говоритъ, что не можетъ пожертвовать своими "несложенными еще пѣснями", которыя для скальда "всегда самыя сладк³я".- Скуле находитъ противорѣч³е между этимъ отказомъ и той готовностью "охотно пасть первымъ" за мятежнаго короля, которую скальдъ только что обнаружилъ при извѣст³и объ опасности. Скальдъ отвѣчаетъ: "Человѣкъ можетъ пасть изъ-за жизненной задачи другого; но, если онъ остается живъ,онъ долженъ жить ради своей собственной".

   Смерть скальда въ первомъ же сражен³и разрѣшила по своему вопросъ о "несложившихся пѣсняхъ", но все-таки отказаться отъ нихъ, этихъ "самыхъ сладкихъ" пѣсенъ, скальдъ Ибсена не хотѣлъ и не могъ... Жить можно только для своей собственной и при томъ свободно избранной "жизненной задачи". Это - основной мотивъ въ творчествѣ Ибсена.

   Для Шекспира "задача жизни" составляла только частную тему, разработанную въ "Гамлетѣ". Для Ибсена это - универсальная тема. Изъ "задачи жизни" онъ сдѣлалъ солнце, вокругъ котораго, какъ центра психологическаго притяжен³я, вращается человѣческая жизнь... Только безъ астрономическаго равновѣс³я. Его замѣняетъ очень часто тяжелая борьба съ другими властными велѣн³ями человѣческой души. Должны быть удовлетворены и совѣсть, которая перестала быть "коренастою", какъ у древнихъ викинговъ, которые грабили, жгли, убивали, а затѣмъ "веселились какъ дѣти"; и чувство справедливости, которое у современнаго культурнаго человѣка можетъ превращаться порой въ "изнурительную лихорадку справедливости", и чувство невольной отвѣтственности за грѣхи предковъ; и, наконецъ, должны быть удовлетворены тѣ темные факторы, которые заложены въ человѣкѣ самой природой и фатально сказываются въ его наслѣдственной организац³и, физической и духовной... Ибсеновское солнце жизни - центръ притяжен³я, но не центръ равновѣс³я. Зачастую около него, для героевъ Ибсена, концентрируются тяжк³я муки неустранимаго душевнаго разлада съ самимъ собой.- И все-таки они ищутъ своей "задачи жизни", и, когда она на лицо, находятъ возможнымъ жить.

   Иногда они идутъ къ своей задачѣ съ веселой, молодой бодростью, напѣвая, подобно Фальку ("Союзъ молодежи"):

  

   Пусть мой челнъ

   Станетъ добычей бушующихъ волнъ..

   Не дрогну я, любо мнѣ мчаться!

  

   Иногда они вправѣ сказать, подобно нѣмецкому поэту:

  

   Назвавши тягчайш³я скорби,

   Тебѣ назовутъ и мою...

  

   потому что задача жизни, ради которой они живутъ, подобно Бранду, требуетъ отъ нихъ тяжелыхъ и мучительныхъ жертвъ. Иногда найденная задача жизни осуждаетъ ихъ на непрестанную борьбу съ своей собственной совѣстью, потому что ихъ "задача" требуетъ отъ нихъ, какъ отъ Сольнесса, жертвъ не своимъ только, а и чужимъ счастьемъ... Но все-таки они и при этихъ услов³яхъ находятъ возможнымъ жить: лишь бы была для нихъ ясной ихъ "задача жизни"... Кризисъ для героевъ Ибсена начинается только тогда, когда оказывается, что ихъ задача жизни или психологическ³й самообманъ, или непосильная тяжелая ноша, или, наконецъ, по тѣмъ или инымъ причинамъ, невозможная и неосуществимая идея. Жизнь становится въ этомъ случаѣ ненужною, лишнею, и неудачники Ибсена быстро сводятъ съ нею окончательные разсчеты.

   При такихъ услов³яхъ естественно, что для героевъ Ибсена ихъ "жизненная задача" является своего рода абсолютомъ, "не отчуждаемой и не подлежащей размѣну цѣнностью".

   Но понятно и другое. Понятно, что для героевъ Ибсена въ частности для героевъ современныхъ пьесъ Ибсена - "задача жизни" слишкомъ нерѣдко осложняется элементомъ трагед³и.

  

   Въ судьбѣ Гакона, норвежскаго короля XIII столѣт³я, о которомъ упоминалось выше, трагическ³й элементъ совершенно отсутствуетъ: о немъ не можетъ быть и рѣчи.- Въ исторической дали семи вѣковъ Ибсену посчастливилось найти правдоподобную скаеку дѣйствительности - человѣка, который совершенно не знаетъ, что значитъ чувствовать себя раздвоеннымъ и у котораго наличность огромной задачи жизни, требующей тяжелыхъ жертвъ, сказывается только въ исключительномъ подъемѣ душевныхъ силъ.

   Сущность драмы ("Претенденты на корону") такова.- Королевская власть въ рукахъ Гакона, который, однако, владѣетъ ею по волѣ не всей Норвег³и. Власть оспариваютъ у него нѣсколько претендентовъ, которые подвергаютъ сомнѣн³ю, между прочимъ, королевское происхожден³е Гакона.

   Гаконъ - король "будущей" Норвёг³и. Въ Норвег³и XIII столѣт³я, только что спаянной изъ отдѣльныхъ, чуждыхъ и взаимновраждебныхъ государствъ, онъ долженъ создать единый норвежск³й народъ, сплотивъ въ одно цѣлое и "трондцевъ", и ихъ исконныхъ враговъ "викенцевъ".

   Гаконъ вѣритъ въ себя и въ то, что за нимъ помощь Божья. Поэтому, чтобы избавить Норвег³ю отъ страдан³й междоусобной войны, онъ предоставляетъ вопросъ о коронѣ, которую носитъ, рѣшен³ю "Божьяго суда" и народнаго голосован³я. И то и другое кончается въ его пользу. "Бож³й судъ" - испытан³е раскаленнымъ желѣзомъ, которому добровольно подвергается вдова предпослѣдняго короля и мать Гакона,- устанавливаетъ, въ глазахъ народа, королевское происхожден³е Гакона, и народное собран³е вновь признаетъ его королемъ единой Норвег³и.- Счастье продолжаетъ благопр³ятствовать Гакону, и всѣ его соперники одинъ за другимъ гибнутъ и исчезаютъ, кромѣ одного самаго сильнаго - ярла Скуле, бывшаго опекуна Гакона... Скуле храбръ и даровитъ, властолюбивъ, но честенъ. Скрѣпя сердце, онъ призналъ бы, быть можетъ, власть Гакона, если бы у послѣдняго не было еще одного затаеннаго и умнаго врага. Это - епископъ Николай. Судьба сыграла съ нимъ злую шутку: вдожила въ него жажду власти, дала способности государственнаго человѣка и правителя, но не дала способностей солдата. Всѣ сражен³я, въ которыхъ онъ принялъ участ³е, не оставляли мѣста сомнѣн³ю, что Николай Арнессонъ (имя епископа) - не воинъ, что онъ - "трусъ". Но - не солдатъ, значитъ - и не король, какъ это ни нелѣпо кажется "трусу", чувствующему себя созданнымъ для роли короля - гражданскаго правителя. Въ результатѣ онъ превращается въ епископа, который безсильно грезитъ до самой смерти о коронѣ и ненавидитъ Гакона, какъ человѣка, которому дарована физическая возможность сдѣлать то, что подсказываетъ внутренн³й голосъ и призван³е. Но именно поэтому Гаконъ не долженъ имѣть конечнаго успѣха, поскольку это во власти епископа.- Съ этой цѣлью послѣдн³й внушаетъ Скуле, что судъ Бож³й ничего не доказалъ въ вопросѣ о происхожден³и Гакона, кромѣ факта добросовѣстнаго убѣжден³я со стороны его родной матери, которая могла не подозрѣвать подмѣна ея ребенка, а между тѣмъ этотъ подмѣнъ возможенъ и вѣроятенъ по услов³ямъ первыхъ лѣтъ жизни Гакона. Это епископъ доказываетъ Скуле за нѣсколько минутъ до своей смерти... Возможенъ, но не несомнѣненъ. Честолюбивый, но честный Скуле не можетъ ни отказаться отъ короны, составляющей его "задачу жизни", ни рѣшиться взять ее силой по праву... Наконецъ, рѣшается, но отсутств³е твердой вѣры въ себя и въ свое право приводитъ къ поражен³ю: онъ никогда не можетъ "сжечь всѣ мосты кромѣ, одного", какъ это дѣлаетъ уравновѣшенный Гаконъ,- не можетъ, въ силу этого, воспользоваться самой благопр³ятной комбинац³ей, когда обстоятельства дѣлаютъ удачу возможной... Душевный разладъ норвежскаго Гамлета - полководца разрѣшается смертью... Не найдя въ себѣ силы жить ради своей "задачи", измученный Скуле рѣшаетъ умереть ради торжества объединительной идеи Гакона, которую онъ самъ признаетъ "истинно-королевскою". "Нельзя жить, повторяетъ онъ слова своего друга-скальда, ради жизненной задачи другого, но можно за нее пасть".

   Драма изобилуетъ художественными подробностями. Фигуры "пасынковъ Божьихъ" - Скуле (такъ называетъ его Гаконъ) и епископа - превосходно оттѣняютъ "счастливѣйшаго человѣка" - короля Гакона, которому судьба и природа дали все то, что раздѣлили у пасынковъ. Онъ живетъ въ неизмѣнномъ с³ян³и своей истинно королевской идеи. Онъ нашелъ въ ней одновременно и жизненный стимулъ, и верховный критер³й поведен³я. Вопросъ о жертвахъ, разъ рѣчь идетъ объ его "задачѣ", не содержитъ въ себѣ никакихъ мучительныхъ привнесен³й ни для Гакона, ни для окружающихъ; даже для тѣхъ, счастьемъ которыхъ ему приходится жертвовать, его поведен³е просто и понятно. Онъ удаляетъ правителемъ на далекую окраину своего ближайшаго друга, отсылаетъ въ почетное изгнан³е свою родную мать, только что выдержавшую "испытан³е желѣзомъ" для подтвержден³я его правъ на корону... Потому что, говоритъ онъ, около короля (такого, какъ онъ) не должно быть никого, кто слишкомъ ему дорогъ.- Даже та, которую онъ взялъ въ королевы Норвег³и, для него только мудрая совѣтннца и, дочь побѣжденнаго соперника, которую нужно было взять въ жены. Что она любитъ его, что въ ея глазахъ неудачи отца - не неудачи отца, а торжество ея мужа,- все это онъ видитъ, но ничего не замѣчаетъ: все это слишкомъ далеко отъ него и скользитъ по душѣ, не оставляя прочнаго слѣда.

   По началу пьесы Гаконъ, въ изображен³и Ибсена, настолько жёстокъ и прямолинеенъ въ своихъ дѣйств³яхъ, что читатель не можетъ освободиться отъ впечатлѣн³я, что дѣло здѣсь не только въ с³яющей задачѣ, а и въ изрядной черствости души... Только когда читатель убѣждается, при дальнѣйшемъ ходѣ событ³й, что Гакону жаль своего могучаго и опаснаго соперника, что ему тяжело осудить его на смерть и онъ колеблется это сдѣлать, пока тотъ самъ не кладетъ конецъ колебан³ямъ, отдавши свирѣпое приказан³е убить сына Гакона - младенца: "убить гдѣ бы онъ ни встрѣтился - убить на тронѣ, убить передъ алтаремъ, убить на груди у матери", только тогда, когда читатель вмѣстѣ съ Гакономъ переживаетъ его радость, что осужденный на смерть Скуле все-таки имѣетъ возможность спастись - эту возможность оставляетъ самъ Гаконъ - образъ Гакона становится человѣчески-привдекательнымъ, и читателю дѣлается яснымъ, что не душевная черствость создаетъ видимую прямолинейностъ Гакона, а только исключительный характеръ и исключительные размѣры его "жизненной задачи". Онъ прямолинеенъ потому, что убѣжденъ, что онъ "избранникъ Бож³й"; прямолинеенъ потому, что не знаетъ коллиз³и между внутреннимъ призван³емъ и голосомъ совѣсти... Все, что могли ему дать природа и счастье, онъ получилъ. И все, что получилъ, все сосредоточилъ на одномъ помыслѣ... И совѣсть спокойна даже тогда, когда онъ переступаетъ, "во имя Бож³е" - на порогѣ церкви - черезъ трупъ Скуле, соперника, жаждавшаго власти не ради Норвег³и, а для самого себя - хотя и по праву.

   Какъ видитъ читатель, Ибсену понадобились полусказочныя услов³я, чтобы помирить душевное равновѣс³е и преслѣдован³е напроломъ поставленной себѣ "задачи жизни". Понадобились жизненныя услов³я Норвег³и XIII-го столѣт³я. Но и при этихъ услов³яхъ художественная задача Ибсена оказалась, какъ мы видѣли, достаточно трудной и сложной. Чтобы сдѣлать своего однодума-короля психологически возможнымъ и понятнымъ для читателя, Ибсенъ долженъ былъ прибѣгнуть, такъ сказать, къ отрицательной манерѣ письма. Онъ выдвинулъ на первый планъ Скуле и епископа и сравнительно на второмъ планѣ оставилъ центральное по смыслу пьесы лицо - Гакона. Съ особой силой и рѣзкостью подчеркивая душевную драму у "пасынковъ Божьихъ", Ибсенъ заставляетъ читателя руководиться чувствомъ контраста и угадывать то душевное равновѣс³е и покой, которые составляютъ силу и счастье Гакона. Для васъ ясно, что Гаконъ не можетъ быть - по отсутств³ю причинъ - ни выученнымъ Скуле, ни озлобленнымъ епископомъ. Его портретный контуръ - образъ Гакона не больше, какъ контуръ - становится для васъ заполненнымъ, значительнымъ и правдивымъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ для васъ ощутительно ясно, какъ, въ сущности, онъ мало возможенъ (не "мало вѣроятенъ") и отъ какой путаницы услов³й зависитъ то, что называется спокойнымъ человѣческимъ счастьемъ, даже и при наличности "истинно-королевской идеи".

   Аналогичный образъ увѣреннаго обладателя жизненной задачи Ибсенъ создалъ и при современныхъ услов³яхъ. Это - Джонъ Габр³эль Боркманъ, бывш³й директоръ банка, разоривш³й вкладчиковъ незаконнымъ расходован³емъ средствъ банка, ради торжества своихъ идей "освободить милл³оны" изъ нѣдръ рудниковъ и "облагодѣтельствовать десятки, сотни тысячъ людей". Судебный приговоръ, осудивш³й его на пять лѣтъ тюрьмы, не измѣнилъ его глубокаго убѣжден³я, что онъ имѣлъ право такъ поступить, какъ поступилъ, слушаясь своего "непобѣдимаго призван³я", и онъ все ждетъ, что къ нему вернутся, станутъ "ползать" передъ нимъ и "умолять" взять снова банкъ въ свои руки...

   Въ изображен³и Ибсена получился, однако, виновный банковый дѣлецъ, а не привлекательный Гаконъ въ обстановкѣ XIX столѣт³я.- Оно и понятно: чтобы шеств³е напроломъ въ преслѣдован³и своего "непобѣдимаго призван³я" не имѣло отталкивающаго характера, нужна "истинно-королевская" идея,- нужно, чтобы "задача жизни", подобно задачѣ норвежскаго короля XIII столѣт³я, имѣла исключительно высокую моральную цѣнность, ясную для непосредственнаго чувства читателя. Иначе читатель будетъ реагировать на причинен³е страдан³й другому только какъ на неоправдываемый моральнымъ чувствомъ проступокъ.

   Съ своимъ Гакономъ Ибоенъ могъ обратиться къ непосредственному чувству читателя. Освободить родную страну отъ братоуб³йственныхъ междоусобицъ и создать изъ нея одно общее отечество для вчерашнихъ враговъ - идеи, внутренняя цѣнность которыхъ ясна и безспорна для всякаго, и читатель отвѣчаетъ на художественный образъ опредѣленной, исторически сложившейся эмоц³ей положительнаго характера... Не то съ Боркманомъ. "Освободитъ милл³оны", спрятанные въ землѣ въ видѣ рудъ; на освобожденные милл³оны понастроить фабрики, которыя будутъ работать "и днемъ, и ночью"; захватить въ свою власть "всѣ копи, водопады, каменоломни, дороги и пароходныя лин³я по всему м³ру"... Все это очень красиво и интересно, какъ техническ³й замыселъ (конечно, фантастическ³й), но все это не безспорная "истинно-гражданская" идея; не та всеобъемлющая идея, которая способна захватить читателя, безъ теоретическихъ разъяснен³й и умственныхъ усил³й; не та ясная, безспорная и чарующая идея, ради которой простительны всяк³я жертвы. И потому читатель не въ состоян³и отозваться на грезы Боркмана относительно работающихъ днемъ и ночью фабрикъ сочувотвенной эмоц³ей радостнаго характера, которая когда бы покрыть собою естественную отрицательную реакц³ю на тѣ жертвы чужимъ благополуч³емъ, которыя разрѣшаетъ себѣ, безъ всякихъ колебан³й, Боркманъ... Вѣрно, скорѣе, обратное: непосредственное чувство все, что отзывается такъ называемымъ "дѣломъ", окрашиваетъ, по традиц³и, въ невыгодную для "дѣльца" сторону прежде даже, чѣмъ выяснятся соц³альныя качества красиво задуманнаго "предпр³ят³я"... Вотъ почему, повинуясь своему непосредственному чувству (а къ нему только и можетъ обращаться художникъ), читатель не можетъ разрѣшить Боркману требовать отъ другихъ жертвы, подобно тому, какъ онъ способенъ это сдѣлать относительно Гакона, и для него (читателя) Боркманъ остается только банковымъ дѣльцомъ, виновнымъ въ нарушен³и довѣр³я вкладчиковъ, а отнюдь не героемъ своей жизненной задачи, переживающимъ трагическую коллизию между нею и объективными услов³ями жизни.

  

   Для героевъ современныхъ пьесъ Ибсена жизненная задача, какъ было замѣчено, очень нерѣдко связана съ тяжелой внутренней драмой. Это, однако, не измѣняетъ отношен³я къ ней ни Ибсена, ни его героевъ. "Красота и счастье находятся гдѣ-то внѣ жизни", говоритъ въ одномъ мѣстѣ Чеховъ. Ибсенъ кореннымъ образомъ расходится въ этомъ отношен³и съ нашимъ писателемъ. Правда, счастье - хрупкая и рѣдкая вещь: съ этимъ и онъ вполнѣ согласенъ. Но красота - красота не изгнана изъ жизни; она возможна даже въ мелочахъ жизни. Вмѣстѣ съ энерг³ей жить она создается наличностью "жизненной задачи", хотя бы по размѣранъ эта задача была очень далекой отъ "истинно-королевской"... Но создается вмѣстѣ съ тѣмъ - зачастую - и внутренняя драма. У современныхъ героевъ Ибсена не только нѣтъ однодумности и внутренняго равновѣс³я короля Гакона, но, очевидно, и не можетъ быть. Слишкомъ сложною стала жизнь, а совѣсть, которая еще у Гакона была достаточно "коренастою", стала "слишкомъ мягкою". Современному культурному - въ настоящемъ смыслѣ этого слова - человѣку нужно удовлетворить слишкомъ многимъ требован³ямъ, выдвинутымъ эволюц³ей человѣческаго духа. Вѣдь очень часто удовлетворить своей жизненной задачѣ - значитъ растоптать, какъ это дѣлаетъ "во имя Бож³е" Гаконъ, жизненную задачу другого, такую же законную, такую же субъективно цѣнную, какъ моя. Въ этомъ отношен³и все преимущеоство на сторонѣ древнихъ викинговъ: они, какъ простую воду, пили медъ и крѣпкое вино, но и какъ простую воду - лили человѣческую кровь. Эти представители пережитого прошлаго могли съ легкимъ сердцемъ идти напроломъ, относясь къ окровавленнымъ трупамъ и враговъ, и друаей, какъ къ простой законной подробности жизни.

   Но время "коренастой" совѣсти прошло, и жизнь пошла по другому руслу.

   Вся истор³я сложилась въ сторону развит³я норальнаго чуветва, повышен³я цѣнности жизни и счастья одного въ главахъ другого и, слѣдовательно, въ сторону "мягкой" совѣсти.

   Современному герою Ибсена нужно удовлетворить не только голосу призван³я и голосу чести, какъ старымъ викингамъ, но и болѣзненному чувству отвѣтственности за себя (Сольнессъ), на своихъ предковъ (Роснеръ) и даже на особо благопр³ятныя услов³я, въ которыхъ проходитъ его личная жизнь (Фьельдбо въ "Союзѣ молодежи").

   Каково отношен³е къ этому процессу смягчен³я "коренастой" совѣсти со стороны самого Ибсена? Для многихъ онъ пѣвецъ "коренастой" совѣсти и обличитель "мягкой": онъ не прочь былъ бы видѣть возрожден³е первой и исчезновен³е - ради счастья личности - второй... Это несомнѣнное недоразумѣн³е. Въ пьесахъ Ибсена есть обладатели такой здоровой совѣсти, есть жаждующ³е такой здоровой совѣсти, но въ конечномъ результатѣ вопросъ о ней разрѣшается далеко не такъ просто - въ смыслѣ устройства совмѣстнаго существован³я на началахъ звѣриныхъ.

   Въ этомъ отношен³и представляетъ особый интересъ "Росмергольмъ". Напомнимъ содержан³е этой драмы.

   Росмеръ - потомокъ стариннаго рода; бывш³й пасторъ. Его предки - все "корректные и честные люди" - представители такъ называемыхъ патр³архальныхъ воззрѣн³й, считали нужнымъ держать окружающее населен³е въ подчинен³и и моральной приниженности. Подъ вл³ян³емъ перемѣнившагося м³росозерцан³я, Росмеръ дѣлаетъ себѣ задачу жизни изъ искуплен³я исторической вины своихъ предковъ. Всѣмъ своимъ вл³ян³емъ - и личнымъ, и какъ потомка Росмеровъ - онъ долженъ воспользоваться для духовнаго освобожден³я приниженныхъ его предками людей. Въ его мечтахъ они живутъ уже "радостными аристократами духа" въ противоположность мрачнымъ аристократамъ духа его предкамъ. Этотъ переворотъ въ душѣ консерватора пастора совершился подъ вл³ян³емъ одаренной дѣвушки Ревекки Вестъ. Духовная эмансипац³я населен³я - это собственно ея мысль. Она задумала провести ее въ жизнь руками Росмера (это одна изъ обычныхъ формъ, въ которыхъ отливается "задача жизни" у женщинъ Ибсена) и нашла возможность укрѣпиться въ его домѣ, его семьѣ (Росмеръ женатъ)... Скоро отношен³я осложняются страстнымъ чувствомъ Ревекки къ Росмеру. Жена Росмера - хорош³й, но консервативный по складу ума человѣкъ - стоитъ, очевидно, на дорогѣ Ревекки: Ревекки-борца и еще больше Ревекки-женщины.

   Въ результатѣ Ревекка, которая сознательно культивируетъ въ себѣ то, что называетъ "безстрашною волей", рѣшаетъ сдѣлать "выборъ между двумя жизнями" (Росмера и его жены) и доводитъ жену Росмера до сознан³я, что для мужа она тяжелая помѣха. Какъ преданный и любяз³й человѣкъ, та находитъ выходъ въ самоуб³йствѣ. Дорога къ счастью личному и къ выполнен³ю двойной "задачи жизни" открывается, но вмѣстѣ съ тѣмъ и закрывается. Росмеръ узнаетъ разными путями, что его жена покончила съ собой не въ припадкѣ безум³я, какъ онъ полагалъ, а сознательно жертвуя собой; узнаетъ и тѣмъ самымъ теряетъ и вѣру въ свою способность "перерождать" людей, и состоян³е "безвинности^ы, въ которомъ онъ находилъ до сихъ поръ необходимую ему бодрость духа... Но это отнюдь не вызываетъ бурнаго протеста со стороны виновницы всего - Ревекки. Она сама уже не прежняя, не "безстрашная". Подъ вл³ян³емъ совмѣстной жизни съ Росмеромъ, гипнозъ безстраш³я утратилъ силу (вмѣстѣ съ чувствомъ бурной страсти). Она невольно поддалась очарован³ю утонченной душевной организац³и своего друга (онъ остался для нея только другомъ: это высшее, что цѣнитъ въ ихъ отношен³яхъ Росмеръ). Она признается въ своей винѣ относительно его покойной жены и признается, что она не въ силахъ была взять счастье для нихъ обоихъ, которое она такъ "безстрашно" завоевала, потому что у нея исчезла, по ея словамъ, "прежняя, безстрашная воля, которая хотѣла освободиться... у нея теперь нѣтъ больше силы - нѣтъ положительной силы".

   Росмеръ. Какъ объясняешь ты, что съ тобой произошло?

   Ревекка. М³ровоззрѣн³е Росмеровъ или, вѣрвѣе, твое и³ровоззрѣн³е - заразило мою волю.

   Росмеръ. Заразило?

   Ревекка. И сдѣлало ее больной. Поработило ее законамъ, которые прежде не имѣли для меня значен³я. Ты и жизнь съ тобой облагородили мою душу.

   Нравственный кризисъ, осложненный утратой вѣры въ свѣтившую обоимъ задачу жизни, разрѣшился новымъ двойнымъ самоуб³йствомъ Ревекки и Росмера.

   Такимъ образомъ "хилая" совѣсть въ глазахъ Ревекки является результатомъ привнесен³я въ человѣческую жизнь какого-то высшаго начала, которое "заражаетъ" совѣсть, дѣлаетъ ее "больной", но вмѣстѣ съ тѣмъ является чѣмъ-то безспорнымъ и облагораживающимъ душу. Перенесен³е морали старыхъ викинговъ въ современную жизнь невозможно не только по объективнымъ, но и по субъективнымъ причинамъ. Хилый совѣстью и обреченный на бездѣйств³е Росмеръ вамъ все-таки - повидимому, и Ибсену - ближе, чѣмъ даже Гаконъ съ своей коренастой совѣстью и "истинно-королевской идеей". Быть можетъ, виноватъ въ этомъ присущ³й современному человѣчеству культъ человѣческаго страдан³я. Давно уже вся коллективная жизнь живетъ насчитъ страдан³я лучшихъ. Въ концѣ концовъ, это страдан³е лучшихъ для разума стало не только прочнымъ залогомъ возможности общаго счастья, но и почти синонимомъ этого счастья. Получилось странное противорѣч³е въ душевномъ укладѣ, въ силу котораго современный человѣкъ, жаждующ³й покоя и счастья, мало понимаетъ спокойную красоту Венеры или, если угодно, понимаетъ ее съ какимъ-то мучительнымъ чувствомъ укора; но понимаетъ Мадонну, которая знаетъ, что Сынъ ея будетъ распятъ на крестѣ... Этотъ культъ страдан³я, какъ страдан³я, отмѣтилъ, кажется, Гейне. По его словамъ, умирающей собакѣ страдан³я придаютъ сходство съ человѣкомъ.

   Но мы отклонились въ сторону. Какъ бы ни объяснять исчезновен³е коренастой совѣсти, фактъ тотъ, что ея у современныхъ людей нѣтъ; она замѣнилась до странности болѣе цѣнною - "хилою" совѣстью. А эта "хилая" совѣсть очень часто стоитъ на дорогѣ, когда человѣкъ пытается идти напроломъ къ своей жизненной задачѣ... {Крупное значен³е вопросовъ о больной совѣсти и чести въ драмахъ Ибсена отмѣтилъ еще покойный Н. К. Михайловск³й. Насъ интересуютъ эти элементы только въ отношен³и ихъ къ основной задачѣ - разъяснен³ю вопроса о "жизненной задачѣ" и ея роли.}. И не только, когда онъ виновенъ - какъ Ревекка и до извѣстной степени Росмеръ - въ юридическомъ смыслѣ этого слова, но и тогда, когда никакой вины по существу нѣтъ и человѣкъ только "безъ вины виноватъ" въ своихъ собственныхъ глазахъ.

  

   Едва ли не самымъ обездоленнымъ въ этомъ отношен³и является "Строитель Сольнессъ". У него есть задача жизни, по своимъ размѣрамъ не уступающая задачѣ Гакона.

   Символическ³й "строитель" въ области человѣческаго духа, онъ въ началѣ своей дѣятельности, по традиц³и (онъ - бывш³й крестьянинъ), строилъ въ качествѣ высшаго, на что онъ способенъ, церкви и колокольни {Въ первый пер³одъ духовнаго строительства Сольнессъ опирается на базу религ³озныхъ вѣрован³й (постройка церквей и колоколенъ); во второй - перестраиваетъ жизнь, внося въ нее благополуч³е, но не выходя изъ сферы прямыхъ и конкретныхъ нуждъ людей (постройка уютныхъ домовъ и очаговъ); въ трет³й - перестраиваетъ повседневную жизнь, внося въ нее идеальный элементъ (постройка домовъ съ башнями); въ четвертый - превращаетъ идеалъ въ самостоятельную цѣль жизни (воздушные замки на каменномъ фундаментѣ. Вл³яя на м³роразумѣн³е окружающихъ и жены, онъ создаетъ въ ихъ душѣ "пожары" и гибель всего, съ чѣмъ они сроднились, чѣмъ жили и были счастливы. Новое м³роразумѣн³е не даетъ (многимъ) того покоя и счастья, которое давали старыя религ³озныя воззрѣн³я.- Вотъ общ³й смыслъ символовъ въ пьесѣ (Какъ извѣстно, Ибсенъ вложилъ въ пьесу много подробностей о себѣ, какъ писателѣ).

   Само собой разумѣется, что драма Ибсена имѣетъ характеръ общаго символа, и въ лицѣ Сольнесса мы вправѣ видѣть всякаго новатора, всякаго реформатора, "задача" котораго требуетъ жертвъ во имя идеала.} Но церкви и колокольни безсильны дать человѣку то, что ему больше всего нужно,- краcоту человѣческаго cчаcтья; они только прибѣжища для человѣческаго несчаст³я. "Строитель" рѣшается измѣнить традиц³онному строительству. Отнынѣ онъ будетъ строить только свѣтлыя, уютныя жилища для людей, красивыя и веселыя гнѣзда и для дѣтворы, ихъ матерей и отцовъ". Съ увѣреннымъ вызовомъ "строитель" обращается къ Богу, которому служилъ "съ такимъ честнымъ и теплымъ чувствомъ":- "Слушай, Всемогущ³й! Съ этихъ поръ и я хочу быть свободнымъ строителемъ. Въ своей области. Какъ Ты въ своей. Я никогда не буду больше строить церквей. Только жилища для людей". И такъ же, какъ раньше, когда онъ строилъ церкви и колокольни, его строительная дѣятельность сопровождается успѣхомъ; дальше больше: его почти "преслѣдуетъ" успѣхъ, какъ другихъ преслѣдуютъ несчастье и горе... Но этотъ неизмѣнный успѣхъ не приноситъ ни покоя, ни счастья. "Строитель" вѣчно помнитъ о тѣхъ жертвахъ, которыя связаны - не для него, къ сожалѣн³ю - съ перемѣной въ его строительной дѣятельности. Въ однѣхъ жертвахъ онъ не повиненъ, какъ не повиненъ, по существу, въ болѣзни и бездѣтности своей жены. Память, однако, не перестаетъ связывать эти несчастья близкаго человѣка съ его первымъ успѣхомъ. Его женѣ такъ легко и привычно жилось въ старомъ домѣ отцовскихъ воззрѣн³й. Домъ былъ снаружи похожъ на "большой мрачный и безобразный ящикъ", но внутри было "очень хорошо и уютно".

   Сольнессу страстно хотѣлось, чтобы этотъ домъ сгорѣлъ и далъ ему случай построить первый настоящ³й домъ. И домъ дѣйствительно сгорѣлъ, сгорѣлъ по чистой случайности,- не въ силу его попустительства. На его мѣстѣ Сольнессъ выстроилъ то, что хотѣлъ, и на желанной постройкѣ создалъ себѣ славу лучшаго "строителя". А для его жены послѣдств³емъ пожара была болѣзнь, смерть близнецовъ ея, которыхъ она сама кормила и потеря навсегда надежды быть матерью. Сгорѣло ея м³росозерцан³е: сгорѣли "кружева" {Мы уясняемъ символы. (Въ подлинникѣ - дѣйствительныя "кружева" и "куклы").} жизни, передававш³яся изъ поколѣн³я въ поколѣн³е, сгорѣли "куклы" {Мы уясняемъ символы. (Въ подлинникѣ - дѣйствительныя "кружева" и "куклы").} ея дѣтскихъ воспоминан³й и традиц³онныхъ вѣрован³й. Алина (жена Сольнесса) признается, что, когда около нея не было мужа, она никогда не разставалась съ этими старыми "куклами", и ихъ она оплакиваетъ такъ же неутѣшно, какъ своихъ двухъ малютокъ...

   "Пожары" очень часто предшествуютъ "строительству" и, нужно думать, "строитель" видѣлъ не одинъ такой, какой изуродовалъ жизнь его жены. Но тутъ послѣдств³я пожара слишкомъ на глазахъ. Слишкомъ близк³й человѣкъ (припомните выражен³е Гакона: "около короля не должно быть никого, кто слишкомъ ему дорогъ") утратилъ навсегда то, чѣмъ живъ самъ Сольнессъ, и жена его заживо стала "мертвою", по его выражен³ю. Когда юная энтуз³астка Гильда, во время бесѣды внезапно спрашиваетъ: "Теперь вы думаете о ней" (объ Алинѣ)? Онъ отвѣчаетъ: "Да. Больше всего объ Алинѣ. Потому что у Алины... у нея тоже было свое жизненное призван³е. Совершенно такъ же, какъ у меня... Но ея призван³е должно было быть разбито, уничтожено, оттѣснено, для того, чтобы мое повело къ своего рода великой побѣдѣ", и на недоумѣвающ³е вопросы Гильды, "волнуясь и нѣжно" - по авторской ремаркѣ - разъясняетъ сущность "задачи жизни", какъ она представлялась его женѣ: "Ростить дѣтск³я души, Гильда! Воздвигать ихъ такъ, чтобы онѣ могли рости въ уравновѣшенности и благородныхъ, прекрасныхъ формахъ. Чтобы изъ нихъ вышли прямыя взрослыя души. Вотъ къ чему у Алины было призван³е... и все это пропало безъ употреблен³я... навѣки... Точь въ точь какъ пепелъ послѣ пожара".

   Во всемъ этомъ онъ, конечно, не виноватъ, если пользоваться терминолог³ей юристовъ, но для себя самого онъ виноватъ - виноватъ уже потому, что хотѣлъ этого символическаго пожара.

   Къ этому присоединяются (у Ибсена драма всегда сложная) еще и сомнѣн³я, возникш³я у Сольнесса относительно внутренней цѣнности его задачи жизни. - Гаконъ чувствовалъ себя избранникомъ божьимъ; Сольнессъ чувствуетъ себя бунтовщикомъ, взявшимъ на себя всю отвѣтственность за успѣхъ. И вотъ люди, слѣдуя его совѣтамъ, строятъ дома, но не хотятъ имѣть на этихъ домахъ ничего, что уходило бы въ высь къ небу {Символъ идеальнаго элемента въ повседневной жизни.}, подобно старымъ колокольнямъ и церквамъ. Въ концѣ концовъ, оказывается, что, если не давали счастья эти старыя прибѣжища людей, то не больше дали и его символическ³е дома безъ башенъ. Онъ чувствуетъ, что все дѣло можно поправить надстройкой этихъ башенъ, но жизненная усталость сказывается и его надорванныхъ силъ уже недостаточно. Съ другой стороны, его "задача жизни" обошлась ему слишкомъ дорого (по его выражен³ю), чтобы онъ могъ добровольно уступить ее другому, который оттѣснитъ стараго "строителя", оставивъ въ его жизни только одну перенесенную муку. Онъ готовъ - на этотъ разъ уже сознательно - растоптать чужое призван³е, лишь бы не пр³обрѣсти въ лицѣ Рагнара (его помощника) возможнаго замѣстителя - талантливаго замѣстителя - въ "строительствѣ". Противорѣч³е между поведен³емъ, основной идеей его строительства и его "задачей жизни" {Неуловимый переходъ между тѣмъ, что называется проступкомъ" и тѣмъ, что составляетъ "подвигъ", вообще близкая для Ибсена тема.} онъ сознаетъ, конечно, когда говоритъ (по ремаркѣ Ибсена, "подавленнымъ голосомъ и съ внутреннимъ волнен³емъ"):

   "Слушайте внимательно, что я вамъ скажу, Гильда. Все, что мнѣ дано создавать, строить, воздвигать, все прекрасное, уютное, свѣтлое... возвышенное (домаетъ руки)... все это я долженъ искупать. Платить за это. Не деньгами, а человѣческимъ счастьемъ. И не только своимъ, но и чужимъ... И каждый Бож³й день я долженъ видѣть, какъ плата все заново вносится. Все вновь, все вновь... вѣчно вновь!" Но практическое послѣдств³е этого - только усилен³е душевнаго разлада. Когда при немъ говорятъ объ его счастьѣ, онъ слушаетъ это "съ мрачной улыбкой", по ремаркѣ Ибсена, и разъясняетъ это "счастье" Гильдѣ: "...люди называютъ это счастьемъ! Но я вамъ скажу, какъ ощущается это счастье! и ощущаю его, какъ больное мѣсто на груди лишенной кожи. И вотъ являются помощники и слуги и снимаютъ куски кожи у другихъ людей, чтобы закрыть мою рану! Но раны этой не залѣчить. Никогда... никогда! О, если бы знали, какъ иногда это жжетъ и рѣжетъ!"

   Устранить душевный разладъ, парализующ³й "строительство" Сольнесса беретъ на себя Гильда.- Въ принципѣ она представитедь "коренастой" совѣсти, какъ и Ревекка. Если она и заставляетъ Сольнесса сдѣлать все, что хочетъ для себя Рагнаръ, то только потому, что поступить иначе недостойно ея строителя; потому что - въ принципѣ - она не хочетъ считаться ни съ чьимъ горемъ, разъ дѣло идетъ о "строителѣ" и его "задачѣ". "У васъ слишкомъ мягкая совѣсть", говоритъ она Сольнессу, "такъ сказать, нѣжная. Не выноситъ ударовъ, не можетъ ни поднять, ни нести ничего тяжелаго". И на вопросъ Сольнесса: "Какою же должна быть совѣсть, если можно спросить?" отвѣчаетъ: "у васъ мнѣ бы лучше всего хотѣлось, чтобы совѣсть была... ну... очень крѣпкая".

   Она настаиваетъ на томъ, чтобы Сольнессъ закончилъ все, что задумалъ 10 лѣтъ тому назадъ. Онъ долженъ побороть свои сомнѣн³я, принижающ³я его еилы, долженъ чувствовать себя, какъ встарь, долженъ подняться на "головокружительную высоту", а затѣмъ онъ долженъ, вмѣстѣ съ нею, приняться за осуществлен³е его идеи: за постройку единственнаго, въ чемъ можетъ житъ человѣческое счастье - "воздушные замки" человѣческихъ идеаловъ "на каменномъ фундаментѣ" {Отнынѣ идеалъ не "пристройка" къ жизни, а самостоятельная цѣль.} дѣйствительныхъ нуждъ, ни съ кѣмъ и ни съ чѣмъ (въ своемъ прошломъ) не считаясь.

   Попытку подняться на "головокружительную" высоту требован³й юной дѣвушки ободренный Сольнессъ дѣлаетъ: счастливо поднимается, вѣнчаетъ вѣнкомъ свой символическ³й домъ съ высокой башней, "уходящей въ небо", но силъ удержаться у него не хватаетъ; онъ падаетъ и разбивается на смерть.

   Н. К. Михайловск³й назвалъ Сольнесса "изъѣденнымъ совѣстью человѣкомъ". Это совершенно точное опредѣлен³е его душевнаго состоян³я. И причина, какъ мы видимъ, въ томъ, что ему съ самаго начала не свѣтитъ его "истинно-строительская" идея - такъ же, какъ Гакону свѣтила его "истинно-королевская", когда онъ посылалъ свою мать въ почетное изгнан³е. Для Гакона его "истинно-королевская" идея была одновременно и стимуломъ, и верховнымъ оправдан³емъ. Не было никакой другой задачи, которая могла бы сравниться съ его задачей и всякая должна была уступить "во имя Бож³е". У Сольнесса такого объективнаго масшиаба нѣтъ. Онъ умѣетъ цѣнить задачи только съ объективной точки зрѣн³я. "У нея тоже было свое жизненное привзан³е. Совершенно такъ-же, какъ и у меня," говоритъ онъ о женѣ.- Между тѣмъ задача Сольнесса обладаетъ несомнѣнной объективной цѣнностью. Ею же живетъ Гильда и изъ моральнаго содѣйств³я Сольнессу дѣлаетъ свою собственную "задачу жизни".

   Что касается Гильды, въ принципѣ - какъ мы видѣли - она готова ничѣмъ не стѣесняться: дебатируя вопросъ о крѣпкой и нѣжной совѣсти, она говоритъ Сольнессу: "...Да почему мнѣ и не быть хищной птицей! Почему и мнѣ не выходить на добычу? Захватить ту добычу, которая мнѣ нравится? Разъ я могу запустить въ нее свои когти? И удержать ее?" Но лишь только приходится столкнуться съ живымъ человѣческимъ горемъ, какъ дѣломъ ея рукъ, и она превращается въ "хилаго человѣка", не чувствуя, напр., въ себѣ способности добить злополучную жену Сольнесса, отнявъ у вся Сольнесса, хотя бы и въ интересахъ будущихъ "воздушныхъ замковъ"... "Я не могу поступить нехорошо съ человѣкомъ, котораго я знаю", признается она Сольнессу. "Не могу отнять... чего нибудь"...

   Таковы взаимныя отношен³я между "задачей жизни" и совѣстью у современныхъ героевъ Ибсена. Имъ не достаетъ того, что было въ пору полузвѣриныхъ отношен³й между людьми и что безвозвратно исчезло въ силу "облагорожен³я" человѣческой природы. Они уже не способны идти напроломъ къ намѣченной цѣли - спокойные, ясные и уравновѣшенные, не смущаясь чужимъ страдан³емъ, подобно старымъ викингамъ. Задача жизни можетъ порою превратить ихъ жизнь въ тяжелое испытан³е. Но все же они будутъ жить, будутъ знать, для чего живутъ и для чего страдаютъ,- пока имъ с³яетъ ихъ задача жизни... Пока она с³яетъ, они не "лишн³е" люди. Они только мучащ³еся люди!

  

   Мы переходимъ съ анализу душевной драмы у лишнихъ людей Ибсена.

   "Лишн³е" люди - это, конечно, "не приспособленные" къ жизни или "не приспособивш³еся". Обыкновенно въ словѣ "лишн³е" слышится извѣстный укоръ по отношен³ю къ тѣмъ, которые не сумѣли приспособиться. Объ Ибсенѣ вѣрнѣе было бы сказать обратное.

   Какъ психологъ, онъ считаетъ счастье крупнымъ факторомъ не только дѣйствительнаго, но и моральнаго характера: по Ибсену "радость облагораживаетъ" (Росмеръ), а "горе дѣлаетъ человѣка злымъ и суровымъ" (Альмерсъ въ "Маленькомъ Энольфѣ"). Тѣмъ не менѣе авторск³я симпат³и его всего меньше принадлежатъ людямъ, которые спокойны и счастливы въ силу присущей имъ нетребовательности, и ни къ кому онъ такъ жестко и пренебрежительно не относится, какъ къ приспособившимся и приспособляющимся - при всякихъ услов³яхъ жизни. "Онъ никогда не хочетъ большаго, чѣмъ можетъ", иронически отзывается объ одномъ изъ своихъ единомышленниковъ неудачникъ Брендель въ "Росмергольмѣ", и симпат³и Ибсена явно на сторонѣ этого неудачника, въ итогѣ всей своей жизни нашедшаго только "тоску по великому Ничто", какъ онъ шутитъ на свой счетъ передъ смертью. Въ глазахъ Ибсена люди, которые никогда не хотятъ того, чего не могутъ, никогда, конечно, не могутъ быть безполезными; но на то не въ нихъ и источникъ творческихъ силъ, создающихъ будущее; не въ нихъ залогъ этого будущаго и не въ нихъ причина неизбѣжности роста человѣческаго духа и пересоздан³я жизни на иныхъ началахъ.

   Для этого нужны его неуравновѣшенные люди съ безпокойною душой, которые должны неустанно искать и найти... Изъ нихъ вербуются "Строители", если свою чудотворную жизненну³ю задачу имъ посчастливится найти. Но изъ нихъ-же пополняются и ряды лишнихъ людей, если имъ это не удастся... Кто-то сказалъ, что всяк³й человѣкъ въ чемъ нибудь ген³аленъ, только онъ случайно не напалъ на то дѣло, которое обнаружило бы его ген³альность.

   Героевъ Ибсена то же невѣдѣн³е держитъ вдали отъ ихъ "жизненной задачи", на которую они полностью могли бы отдать свои силы и на которой они могли бы развернуться въ дѣйствительную свою величину. Узелъ ихъ личной драмы всегда въ этомъ удален³и. У однихъ это удален³е имѣетъ хроническ³й характеръ непрерывнаго состоян³я; у другихъ результатъ болѣе или менѣе случайной комбинац³и внѣшнихъ услов³й, разрушившихъ жизненную "задачу", которая была или - иногда - казалось, что она была. Психологическая особенность и тѣхъ и другихъ - въ изображен³и Ибсена - это, что они отчетливо сознаютъ свое положен³е и степень его безысходности, отчетливо сознаютъ, чего имъ не хватаетъ и что дѣлаетъ ихъ "лишними" въ ихъ собственныхъ глазахъ... Не въ глазахъ читателя, для котораго они остаются и въ томъ и другомъ случаѣ психологически цѣннымъ матер³аломъ, не реализованнымъ жизнью, какъ она, по тѣмъ или инымъ причинамъ, сложилась. Для читателя они не лишн³е, а желанные, но для самихъ себя они несомнѣнно лишн³е: "тринадцатые за столомъ", по выражен³ю Грегерса въ "Дикой уткѣ".

   Принять жизнь, какъ простой фактъ существован³я въ роли "тринадцатаго", они не могутъ, даже пытаясь это сдѣлать, какъ пыталась Гедда Габлеръ. Остается выходъ, съ которымъ нельзя примириться, но который логически понятенъ и для нихъ, и для читателя: "добровольно" уйти и перестать быть "тринадцатымъ"... Такъ они и дѣлаютъ. Такъ развязываютъ свою внутреннюю драму Росмеръ и Брендель въ "Росмергольмѣ"; такъ исправляетъ ошибочное рѣшен³е своей "задачи" злополучный Грегерсъ въ "Дикой уткѣ", такъ разрѣшаетъ вопросъ о себѣ блестящая неудачница Гедда Габлеръ.

   Эта послѣдняя является типичнымъ лишнимъ человѣкомъ - "хроникомъ", который всю свою короткую жизнь прожилъ безъ задачи жизни, по личнымъ услов³ямъ не могъ ея имѣть и напрасно пытался заполнить душевную пустоту эстетическими суррогатами жизненной задачи - внѣшнимъ блескомъ жизни и красотой ея отдѣльныхъ подробностся и мелочей. Жажда настоящаго и крупнаго не покидаетъ ея (по настоящему живетъ она развѣ только нѣсколько часовъ, когда ждетъ духовнаго возрожден³я любимаго человѣка) до момента "красиваго" выстрѣла въ високъ - непремѣнно въ високъ. Подчеркивая эту ультраэстетичность Гедды вплоть до способа, какимъ надо покончить съ собой, Ибсенъ отнюдь не дѣлаетъ изъ нея прозелитку эстетиэма ради самого эстетизма.

   Образъ тоскующей и непроизвольно жестокой Гедды Габлеръ далъ бы намъ очень цѣнный матер³алъ для анализа драмы у лишнихъ людей Ибсена, но онъ очень сложенъ и вдобавокъ въ немъ слишкомъ много спорныхъ подробностей (напримѣръ, элементъ несомнѣнной "преступности" {"Преступность" въ пьесахъ Ибсена подвергается очень своеобразному толкован³ю, поскольку рѣчь идетъ о богато одаренныхъ людяхъ.} въ поведен³и Гедды Габлеръ), которыхъ нельзя устранить въ нѣсколькихъ словахъ, сказанныхъ мимоходомъ. Разсчитывая вернуться къ "Геддѣ Габлеръ" въ отдѣльномъ очеркѣ, пока ограничимся о ней сказаннымъ и перейдемъ къ другимъ "тринадцатымъ".

  

   Съ фактической стороной душевнаго кризиса у владѣльца Росмергольма мы уже знакомы. Пока драма развернулась передъ нимъ только въ половину и для него остается неизвѣстною роль Ревекки въ самоуб³йствѣ жены, жить для Росмера тяжело: - потеряно "состоян³е радостной безвинности", которое усиливало его работоспособность, но тяжесть была еще въ мѣру силъ. Умная и любящая Ревекка знаетъ это и неизмѣнно напоминаетъ Рослеру, что у него есть для чего жить. "О, не думай ни о чемъ, кромѣ твоей прекрасной задачи". Она знаетъ, что въ этихъ словахъ онъ найдетъ достаточную точку опоры для жизни, хотя бы и не "радостной". Но положен³е рѣзко мѣняется, когда Росмеръ узнаетъ изъ уосъ самой Ревекки, что самоуб³йстзо его жены въ дѣйствительности не самоуб³йство; что цѣной ея жизни самый близк³й ему человѣкъ хотѣлъ обезпечить успѣхъ ихъ общей "задачи жизни" и ихъ собственное счастье. Тогда кризисъ у Росмера пр³обрѣтаетъ рѣшительный характеръ. Росмеръ потерялъ послѣднее, что у него оставалось: вѣру въ свою способность перевоспитывать и передѣлывать людей, т. е. въ свою "задачу жизни". Если Ревекка, съ которой онъ цѣлые годы прожилъ, дѣля лучш³я, завѣтныя мечты, не поддалась вл³ян³ю, то какъ онъ можетъ разсчитывать подчинить своему вл³ян³ю другихъ - чужихъ ему людей? заставить ихъ силою своего авторитета и моральнаго воздѣйств³я