Соловьев Сергей Михайлович - Идея церкви и поэзии Владимира Соловьева

   Соловьев С. M. Идея церкви и поэзии Владимира Соловьева // Богословский вестник 1915. Т. 1. No 1. С. 59-86 (3-я пагин.). (Начало.)

  

  

   Я буду говорить объ идеѣ церкви въ поэз³и Вл. Соловьева, но прежде слѣдуетъ уяснить, что понимать подъ словами "поэз³я Вл. Соловьева". Понимать ли подъ ними то, изъ написаннаго Вл. Соловьевымъ, что имѣетъ стихотворную форму? Нѣтъ. Для всякаго знакомаго съ творчествомъ Вл. Соловьева ясно, что одна изъ оригинальныхъ чертъ этого философа-поэта именно въ томъ, что почти невозможно провести границу между его философскимъ и поэтическимъ творчествомъ. Ясно и то, что ни въ области философ³и, ни въ област³г поэз³и его нельзя назвать спец³алистомъ въ строгомъ смыслѣ этого слова. И поэз³я, и философ³я были для Вл. Соловьева лишь двумя оруд³ями религ³ознаго дѣйств³я. Если меня спросятъ. что было "спец³альностью" Вл. Соловьева, я отвѣчу: только религ³я, и при томъ религ³я христ³анская. Онъ самъ признавалъ главной характерной чертой русской народности - преобладан³е религ³ознаго интереса надъ интересами умозрительными и художественными. Эта русская черта со всей силой проявилась въ самомъ Вл. Соловьевѣ. Создатель русской философ³и, онъ превращаетъ философ³ю въ богослов³е, ученикъ Пушкина и Фета, онъ единственный изъ русскихъ поэтовъ беретъ въ руки лиру только для того, чтобы прославить Бога.

  

   Отшельникъ скромный, обожатель Бога,

   Монахъ-поэтъ Владим³ръ Соловьевъ.

  

   характеризовалъ его Бальмонтъ.

   Большой ошибкой было бы считать Соловьева диллетантомъ въ философ³и и поэз³и. То, что написано имъ въ области чистой научной философ³и и чистаго искусства достаточно показываетъ, что онъ могъ стать философомъ въ школьномъ смыслѣ этого слова и спец³алистомъ-поэтомъ, что тотъ путь религ³ознаго служен³я, для котораго презрѣлъ онъ лавры Академ³и и Парнаса, былъ избранъ имъ добровольно.

   Гармоническимъ сочетан³емъ философскаго и поэтическаго ген³я Вл. Соловьевъ напоминаетъ Платона. Подчинен³емъ философ³и и поэз³и религ³озному началу - великаго визант³йскаго богослова и перваго изъ поэтовъ церковныхъ - ²оанна Дамаскина.

   Если мы хотимъ найти начало, объединяющее всю дѣятельность Соловьева, то тщетно мы стали бы искать его въ философ³и или поэз³и. Соловьевъ на много лѣтъ бросалъ и философ³ю, и писан³е стиховъ. Одно только оставалось неизмѣннымъ въ течен³е всей его жизни: его отношен³е къ Христу и церкви. Философ³я была для него познан³емъ высшей мудрости - Соф³и, эта же Соф³я для его религ³озно-мистическаго воспр³ят³я являлась "нетлѣнной порфирой Божества", "ризой Христовою". Та же женственная ѵпостась Божества проявляетъ себя въ истор³и человѣчества, какъ церковь. Она же была Музой поэта, его "вѣчной подругой".

   Потому, касаясь основной идеи поэз³и Вл. Соловьева, идей Соф³и и Церкви, мы неизбѣжно выходимъ за тѣсныя рамки его стихотворен³й. Вѣрное пониман³е поэз³и Вл. Соловьева не можетъ быть составлено на основан³и однихъ его стиховъ. Смутные намеки, разсѣянные въ стихахъ Вл. Соловьева и подающ³е поводъ къ обвинен³ю его въ мистической эротикѣ и языческой теософ³и, пр³обрѣтаютъ ясный христ³анск³й смыслъ, будучи сопоставлены съ соотвѣтствующими мѣстами его богословскихъ трактатовъ. Къ тому же так³я творен³я, какъ Истор³я Теократ³и, кромѣ своего богословскаго значен³я, является совершеннѣйшимъ образцомъ религ³озной поэз³и, и несомнѣнно, что Соловьевъ могъ, если бы захотѣлъ, создать религ³озную эпопею въ духѣ "Божественной Комед³и" Данте.

  

  

   Валер³й Брюсовъ въ статьѣ о поэз³и Вл. Соловьева говорить, что форма стиха у него тусклая и бѣдная, что нѣкоторые его стихи такъ напоминаютъ Фета, что могли бы быть приложены къ сборнику Фета, какъ въ древнемъ Римѣ къ сборникамъ Овид³я прилагали стихи безъимянныхъ подражателей - poetae Ovidiani. (Примѣромъ такихъ стиховъ Брюсовъ приводитъ: "Зной безъ с³ян³я".) Это не вѣрно. Несмотря на небольшое количество написанныхъ имъ стихотворен³й, Вл. Соловьевъ почти вездѣ является подлиннымъ мастеромъ слова. Отношен³е его къ поэз³и было всего менѣе диллетантское, его стихи не были, подобно стихамъ Гюйо "Les vers d'un philosophe". Онъ потому и писалъ такъ мало, что придавалъ большое значен³е каждой стихотворной строкѣ. Изучен³е его стихотворныхъ рукописей открываетъ въ немъ стилиста Пушкинской школы, эти рукописи сплошь покрыты помарками и вар³антами. Видно, что поэтъ тщательно обдумывалъ каждый эпитетъ. Это отношен³е къ формѣ приближаетъ Вл. Соловьева къ Пушкинской плеядѣ, отдаляя его отъ друзей-поэтовъ серебрянаго вѣка - Фета и Полонскаго.

   Вл³ян³е Фета на Соловьева безспорно, но Брюсовъ его значительно преувеличилъ.

   Подобно Фету, Вл. Соловьевъ былъ чистый лирикъ, не признававш³й другихъ видовъ поэз³и. Онъ самъ говорилъ, что его не трогаетъ ни эпосъ, ни драма. Также былъ онъ равнодушенъ къ пластическимъ искусствамъ и живописи. Вся сила его поэтическаго таланта ушла исключительно въ лирику. Понятно поэтому его пристраст³е къ чистому лирику Фету, особенно если принять во вниман³е его тѣсную дружбу съ Фетомъ и то, что Фетъ являлся для него единственнымъ борцомъ Пушкинскаго поэтическаго исповѣдан³я, поруганнаго и заплеваннаго гражданской критикой 60-хъ годовъ! Приближало Соловьева къ Фету и то, что онъ былъ. подобно ему, поэтъ символистъ. Фетъ особенно цѣнилъ слѣдующее символическое стихотворен³е Вл. Соловьева:

  

   Мыслей безъ рѣчи и чувствъ и безъ назван³я

         Радостно мощный прибой....

   Зыбкую насыпь надеждъ и желан³я

         Смыло волной голубой.

   Син³я горы кругомъ надвигаются,

         Синее море вдали.

   Крылья души надъ землей поднимаются,

         Но не покинутъ земли.

   Въ берегъ надежды и беретъ желан³я

         Плещетъ жемчужной волной

   Мыслей безъ рѣчи и чувствъ безъ назван³я

         Радостно мощный прибой.

  

   Это стихотворен³е, какъ и друг³я символическ³я стихотворен³я Вл. Соловьева (Зачѣмъ слова? Бѣлые колокольчики, Les révérants) родственны стихамъ Фета, но выгодно отличаются отъ нихъ необыкновенной ясностью своего символизма, логической послѣдовательностью въ смѣнѣ образовъ и строгимъ чеканомъ формы.

   Эти черты приближаютъ Вл. Соловьева къ другому поэту, болѣе родственному ему по духу, чѣмъ Фетъ, къ Пушкину.

   По собственному признан³ю Вл. Соловьева Пушкинъ съ дѣтства былъ его любимымъ поэтомъ. Въ написанной не за долго до смерти статьѣ "Особое чествован³е Пушкина" онъ говоритъ, что вдохновен³е Пушкина идетъ сверху, не изъ расщелины, гдѣ сѣрные и удушливые пары, а оттуда, гдѣ свободная и свѣтлая, недвижная и вѣчная красота". Эту свѣтлую, горнюю красоту, которой служилъ онъ самъ, Вл. Соловьевъ находилъ только у Пушкина. Будучи самъ религ³ознымъ проповѣдникомъ, онъ связываетъ свое дѣло не съ дѣломъ религ³озныхъ проповѣдниковъ Толстого и Достоевскаго, а съ поэтическимъ дѣломъ Пушкина. Однажды ему задали вопросъ:

   "Скажи, за что ты любишь Пушкина?"

   Соловьевъ, не задумываясь, отвѣтилъ:

   А вотъ за что:

  

   Пришелъ сатрапъ къ ущельямъ горнымъ

   И видитъ: тѣсныя врата

   Замкомъ замкнуты непокорнымъ,

   Грозой грозится высота,

   И, надъ тѣсниной торжествуя,

   Какъ мужъ, на стражѣ, въ тишинѣ,

   Стоитъ, бѣлѣя, Ветилуя

   Въ недостижимой вышинѣ.

  

   Эту высокую торжественность и религ³озный восторгъ, создавш³й Пророка и Монастырь на Казбекѣ, Вл. Соловьезъ назвалъ однимъ библейскимъ словомъ Ветилуя - домъ Бож³й, противопоставивъ это сверху идущее вдохновен³е соѳизму, д³онисизму Гоголя, Лермонтова, Достоевскаго и Толстого, восхваляемому Розановымъ. Соловьевъ говоритъ объ этихъ четырехъ писателяхъ: въ нихъ... Ветилуи настоящей почти не видать. Гоголь и Достоевск³й всю жизнь тосковали по ней, но въ писан³яхъ ихъ она является болѣе дѣломъ мысли и нравственнаго сознан³я, нежели прямого чувства и вдохновен³я, при томъ главнымъ образомъ лишь по контрасту съ разными Мертвыми Душами и Мертвыми Домами; Лермонтовъ до злобнаго отчаян³я рвался къ ней и не достигалъ, а Толстой подмѣнилъ ее "Нирваной", чистой, но пустой, и даже не бѣлѣющейся въ вышинѣ". Этими словами Соловьевъ рѣзко отмежевываетъ себя отъ того, еще только возникавшаго при немъ "новаго религ³ознаго сознан³я", основой которой является д³онисическое пониман³е христ³анства, выводимое изъ религ³ознаго вдохновен³я Лермонтова, Достоевскаго и Толстого. Вл. Соловьевъ противопоставилъ этому пониман³ю христ³анства аполлиническое, горнее созерцан³е Пушкина:

  

   Страсти волну съ ея пѣной кипучей

   Тщетнымъ желаньемъ, дитя, не лови.

   Вверхъ посмотри, на недвижно-могуч³й,

   Съ небомъ сходящ³йся берегъ любви.

  

   Этотъ Пушкинск³й взглядъ вверхъ.

  

   Туда бъ въ заоблачную келью,

   Въ сосѣдство Бога скрыться мнѣ.

  

   противопоставляется взгляду вглубь, психологическому самоанализу Толстого и Достоевскаго.

   Только теперь, когда религ³я Толстого и Достоевскаго дала новое религ³озное сознан³е Мережковскаго, а методъ психологическаго анализа привелъ къ полному разнуздан³ю хаоса у Леонида Андреева и его послѣдователей, мы можемъ оцѣнить въ полной мѣрѣ этотъ призывъ Соловьева къ объективной красотѣ Пушкина.

   Изъ стихотворен³й Соловьева, выдержанныхъ въ Пушкинскомъ духѣ, назовемъ: Кумиръ Набукеднецара, Панмонголизмъ, Ex oriente lux, Неопалимая Купина и "въ землю обѣтованную".

   Можно ли совершеннѣе воспроизвести пр³емы Пушкина, чѣмъ сдѣлалъ это Соловьевъ въ слѣдующей строфѣ:

  

   О, Русь! Забудь былую славу,

   Орелъ двуглавый сокрушенъ,

   И желтымъ дѣтямъ на забаву

   Даны клочки твоихъ знаменъ.

  

   Или

  

   Въ трудахъ безславныхъ, въ сонной лѣни,

   Какъ сынъ пустыни, я живу,

   И къ мид³анкѣ на колѣни

   Склоняю праздную главу.

  

   Подъ этими ямбами подписался бы Пушкинъ.

   Сближаетъ Соловьева съ Пушкинымъ также исключительный блескъ остроум³я и вкуса. Если мы прочтемъ письма Вл. Соловьева, его экспромты, то передъ нами прежде всего встанетъ образъ Пушкина. У обоихъ поэтовъ - высш³й аристократизмъ духа, общительность, весел³е, добродуш³е, щедрость, осторожное и тонкое проявлен³е обширной эрудиц³и и европеизма въ лучшемъ смыслѣ этого слова - черты, прямо противоположныя Лермонтову, Достоевскому и Толстому.

   Въ самомъ значительномъ изъ своихъ стихотворен³й, въ поэмѣ "Три свидан³я" Вл. Соловьевъ слѣдуетъ Пушкину во всемъ, что касается формы, и въ легкомъ, свѣтскомъ тонѣ шутливаго повѣствован³я, которое назначено для аристократическихъ дамъ Петербургскаго салона, и въ торжественномъ, какъ церковный благовѣстъ, прологѣ:

  

   Я съ раннихъ лѣтъ привыкъ не вѣрить м³ру,

   И подъ корой тяжелой вещества

   Я осязалъ нетлѣнную порфиру

   И узнавалъ с³янье Божества.

  

  

   Менѣе Пушкина и Фета вл³ялъ на Соловьева Алексѣй Толстой. Все же связь Соловьева съ Ал. Толстымъ очень глубока. Цитаты изъ стиховъ А. Толстого часто встрѣчаются въ стихахъ Вл. Соловьева. Нельзя упустить изъ виду и той личной связи, которая была у Соловьева съ А. Толстымъ. Онъ былъ связанъ тѣсной дружбой со вдовою А. Толстого, его племянникомъ, княземъ Д. И. Цертелевымъ и племянницей С. П. Хитрово. Въ украинскомъ имѣн³и А. Толстого "Красномъ Рогѣ" прошли лучш³е годы его юности. Особенно любилъ Соловьевъ и часто цитировалъ изъ Толстого: "Слеза дрожитъ въ твоемъ ревнивомъ взорѣ". Вл³ян³е этого стихотворен³я чувствуется въ юношескомъ стихотворен³и къ кузинѣ Катѣ Рошановой:

  

   Что рокомъ суждено, того не отражу я

   Безсильной дѣтской волею своей.

   Пройти мнѣ должно путь земной, тоскуя

   По свѣтломъ небѣ родины моей.

  

   Звѣзда моя вдали с³яетъ одиноко,

   Въ волшебный край лучи ее манятъ,

   Но недоступенъ этотъ м³ръ далек³й,

   Пути къ нему не радость мнѣ сулятъ.

  

   Прости жъ, и лишь одно послѣднее желанье,

   Послѣдн³й вздохъ души моей больной;

   О если бъ я на горькое страдан³е,

   Что суждено мнѣ волей роковой,

  

   Тебѣ могъ дать златые дни и годы,

   Тебѣ могъ дать всѣ лучш³е цвѣты,

   Чтобъ въ новомъ м³рѣ свѣта и свободы

   Отъ злобной жизни отдохнула ты.

  

   Чтобъ смутныхъ сновъ тяжелыя видѣнья

   Бѣжали всѣ отъ солнечныхъ лучей,

   Чтобъ на всем³рный праздникъ возрожденья

   Явилась ты всѣхъ чище и свѣтлѣй.

  

   Отрицательное вл³ян³е формы А. Толстого сказалось въ легкости, съ которой Вл. Соловьевъ относился къ нечистымъ риѳмамъ. И въ приведенномъ стихотворен³и есть: одиноко-далек³й. Въ другихъ стихахъ мы встрѣчаемъ: проси - пути, ярк³й - парка и т. д.

   Любимымъ поэтомъ Соловьева послѣ Пушкина и Фета былъ Жуковск³й. Онъ любилъ говорить наизусть "Замокъ Смальгольмъ". Стихотворен³е Жуковскаго "Сельское кладбище" онъ считалъ началомъ "истинно-человѣческой поэз³и въ Росс³и послѣ условно-риторическаго творчества Державинской эпохи". Подобно Пушкину, Вл. Соловьевъ считалъ пышную грусть элег³и основнымъ свойствомъ русской жизни. Понятно, почему создателемъ русской поэз³и считаль онъ Жуковскаго, а его "Сельское кладбище" называлъ "Родиной русской поэз³и".

  

   Тамъ, на закатѣ дня, осеннею порою,

   Она, волшебница, явилася на свѣтъ,

   И принялъ лѣсъ ее опавшею листвою

   И тихо шелестилъ печальный свой привѣтъ.6

  

         И пѣсни строг³я къ укромной колыбели

         Неслись изъ за моря, съ туманныхъ острововъ.

         Но, прилѣтивши къ ней, онѣ такъ сладко пѣли

         Надъ вѣщей тишиной родительскихъ гробовъ.

  

   На сельскомъ кладбищѣ явилась ты не даромъ,

   О, ген³й сладостный земли моей родной!

   Хоть радугой мечты, хоть юной страсти жаромъ

   Плѣняла послѣ ты, но самымъ лучшимъ даромъ

   Останется та грусть, что на кладбищѣ старомъ

   Тебѣ навѣялъ Богъ осеннею порой.

  

   Но, что всего болѣе привлекало Вл. Соловьева къ Жуковскому, это его мистическ³й идеализмъ, его близость къ м³ру духовъ и привидѣн³й, это наслѣд³е германскаго романтизма. Въ самомъ Соловьевѣ было какъ бы двѣ души: одна унаслѣдованная отъ отца: ясная, трезвая, великорусская, Пушкинская: другая, унаслѣдованная со стороны матери, темная, мистическая, украино-польская. Эта вторая душа была пожалуй сильнѣе первой, эта душа влекла его въ таинственный м³ръ поэз³и Жуковскаго.

   Съ дѣтства Вл. Соловьевъ чувствуетъ себя изгнанникомъ на землѣ:

  

   Жалк³й изгнанникъ я въ м³рѣ земномъ,

   Въ м³рѣ мнѣ чуждыхъ людей.

  

   Пройти мнѣ должно путь земной, тоскуя

   По свѣтломъ небѣ родины моей.

  

   Съ дѣтства поэтъ уходитъ въ м³ръ своихъ мистическихъ грезъ. Надъ всѣми грезами царитъ одна греза любви къ мистической подругѣ.

  

   Близко-далеко, не здѣсь и не тамъ,

   Въ царствѣ мистическихъ грезъ,

   Въ м³рѣ, невидномъ смертнымъ очамъ,

   Въ м³рѣ безъ смѣха и слезъ.

  

   Тамъ я, Богиня, впервые тебя

   Ночью туманной узналъ.

   Страннымъ ребенкомъ былъ я тогда,

   Странные сны я видалъ.

  

   Въ образѣ чуждомъ являлася ты,

   Странно твой голосъ звучалъ,

   Смутнымъ создан³емъ дѣтской мечты

   Долго тебя я считалъ.

  

   Развѣ это не то же стремлен³е къ "очарованному тамъ". которымъ дышетъ вся поэз³я Жуковскаго?

   И Жукавск³й исходитъ изъ противопоставлен³я "здѣсь" и "тамъ", и его поэз³я - стремлен³е въ "царство мистическихъ грезъ", гдѣ является ему его таинственная возлюбленная "ген³й чистой красоты", "Лалла Рукъ".

  

   А когда насъ покидаетъ,

   Въ даръ любви у насъ въ виду

   Въ нашемъ небѣ зажигаетъ

   Онъ прощальную звѣзду.

  

   Но то, что у Жуковскаго является окутаннымъ романтической дымкой и не выходитъ за предѣлы поэтической мечты, у Вл. Соловьева является во всей силѣ мистическаго реализма и религ³ознаго знан³я.

   Мистическое настроен³е души находитъ у Жуковскаго свою форму, облекается въ таинственные звуки, какъ бы проникающ³е на землю изъ невидимаго м³ра духовъ.

  

   Владыка Морвены

   Жилъ въ дѣдовскомъ замкѣ могуч³й Ордалъ

  

   Эти звуки оживаютъ у Вл. Соловьева. Мы узнали забытый порывъ баллады въ строфахъ:

  

   Шире, шире растетъ кругозоръ,

   Все яснѣй и яснѣй при лунѣ

   Очертан³я сѣрыя горъ,

   Отраженныхъ въ Ломондской волнѣ.

  

   Мы прослѣдили основныя вл³ян³я въ поэз³и Вл. Соловьева.

   Хотя онъ по эпохѣ примыкаетъ къ плеядѣ Фета и Полонctcaro, къ поэтамъ "серебрянаго вѣка", онъ не теряетъ связи съ традиц³ями Золотого Вѣка, съ Жуковскимъ и Пушк³гнымъ.

   У Лермонтова онъ заимствовалъ одинъ стихъ:

  

   Очами полными лазурнаго огня.

  

   Но въ общемъ остался чуждъ Лермонтову и произнесъ надъ нимъ строг³й, и не совсѣмъ справедливый судъ. Еще болѣе несправедливо отнесся Соловьевъ къ Баратынскому, явно не всмотрѣвшись въ философскую и религ³озную сущность этого великаго поэта Пушкинской плеяды. Несправедливость суда надъ Лермонтовымъ и Баратынскимъ особенно поражаетъ, когда рядомъ мы находимъ панегирики Фету, Полонскому и Алексѣю Толстому. Здѣсь Соловьевъ отдаетъ данъ своей эпохѣ. Здѣсь сказывается также односторонность его поэтическаго ген³я, ограниченнаго областью чистой лирики.

   Остается сказать объ отношен³и Вл. Соловьева къ тому поэту, съ которымъ онъ неразрывно связалъ свое имя, сказавъ о немъ ген³альное философское слово. Этотъ поэтъ - Тютчевъ. Сравнен³е Вл. Соловьева съ Тютчевымъ приводитъ насъ къ нашей. основной темѣ. Если Тютчевъ былъ поэтомъ природнаго хаоса, то Вл. Соловьевъ воспѣлъ природу, просвѣтленную дѣйств³емъ божественнаго Логоса, ту одухотворенную и нетлѣнную природу, которая, вмѣстѣ съ соборнымъ, тѣломъ христ³анскаго человѣчества, опредѣляется Соловьевымъ, какъ "свѣтлое тѣло Вѣчности - Соф³я" невѣста Христова - Церковь.

  

  

   Вл. Соловьевъ первый опредѣлилъ Тютчева, какъ поэта хаоса, ночной души человѣка, темнаго и подсознательнаго корня быт³я. Отъ этого хаотическаго мрака Тютчевъ, по Соловьеву, стремится уйти въ христ³анство, онъ взываетъ "къ рязѣ чистой Христа", говоритъ, что его душа "готова, какъ Мар³я, къ ногамъ Христа навѣкъ прильнуть". Несомнѣнно однако, что не это обращен³е къ христ³анству составляетъ оригинальность Тютчева, а именно его прозрѣн³е подсознательнаго хаоса. Онъ .не имѣетъ твердой христ³анской надежды Баратынскаго. Въ одномъ изъ самыхъ задушевныхъ стихотворен³й онъ говоритъ:

  

   Не знаю я, коснется ль благодать

   Моей души, болѣзненно грѣховной,

   Не знаю, суждено ли мнѣ возстать,

   Пройдетъ ли обморокъ духовный.

  

   Въ минуту покаян³я поэту его основное настроен³е является болѣзненно-грѣховнымъ, обморокомъ духа. Онъ обыкновенно именно это стих³йное настроен³е привѣтствуетъ восторженнымъ гимномъ. Онъ вполнѣ сознательно и отчетливо противопоставляетъ "блаженство рая" радостямъ земной весны и любви, отдавая предпочтен³е вторымъ:

  

   Что предъ тобой блаженство рая,

   Пора любви, пора весны?

  

   Опредѣляя сущность своего поэтическаго таланта, онъ говоритъ:

  

   Инымъ дарованъ отъ природы

   Инстинктъ пророчески-слѣпой.

  

   Оознательное предпочтен³е природной жизни и "родного хаоса" - "блаженству рана и "сладострастью безплотныхъ духовъ" неизбѣжно ведетъ къ трагизму. И Тютчевъ является трагикомъ въ истинномъ смыслѣ слова, какъ были трагиками Эсхилъ и Софоклъ. И у него надъ жизнью тяготный безпощадный и неодолимый рокъ. Принявъ законъ природной жизни, какъ благой и необходимой, Тютчевъ долженъ принять и послѣдств³я этого закона: смерть и тлѣн³е. Отъ этого послѣдняго не укроетъ "риза чистая Христа", если не пр³общиться дѣлу Христова искуплен³я. Начало же этого дѣла есть отрицан³е той природной жизни, пѣвцомъ которой является Тютчевъ. Не имѣющему надежды на спасен³е поэту остается только оплакивать свой жреб³й и жреб³й человѣчества. И никто не достигалъ такой безотрадности въ трагическомъ изображен³и отчаян³я души, разбитой необорной силой Рока, какъ Тютчевъ.

  

   Слезы людск³я, о слезы людск³я!

  

   Мрачность Тютчева - мрачность до христ³анская, трагическая, мрачность Эсхила и Софокла, сказавшаго, что всего лучше человѣку не родиться. Бездна хаоса не закрыта для него свѣтлымъ видѣн³емъ Олимп³йцевъ, какъ въ лучезарной поэз³и Пушкина. Для "инстинкта пророчески слѣпого жизнь лишена "логоса", "смысла". Это полное отрицан³е смысла личной жизни ведетъ къ отрицан³ю смысла жизни общественной, прогресса. Безпощадный консерватизмъ Тютчева, особенно сказавш³йся въ его стихотворен³и "Къ декабристамъ", вытекаетъ изъ подпочвенныхъ родниковъ его мистическаго м³роощущен³я. Если Тютчеву природа дорога только, въ свой оторванности отъ Логоса, въ своей одержимости стих³йными силами хаоса, то для Вл. Соловьева, наоборотъ. природа дорога только, какъ начало, стремящееся къ освобожден³ю отъ хаоса, къ просвѣтлен³ю силой Логоса. Красота цвѣтущей земли не пробуждаетъ въ душѣ Соловьева "пророчески слѣпого инстинкта". Она говоритъ ему о томъ, что прямо противоположно слѣпой страсти; о любви!

  

   Земля Владычица! Къ тебѣ чело склонилъ я,

   И сквозь покровъ благоуханный твой

   Родного сердца пламень ощутилъ я,

   Почуялъ трепетъ жизни м³ровой.

  

   Въ полуденныхъ лучахъ такою нѣгой жгучей

   Сходила благодать с³яющихъ небесъ,

   И блеску тихому несли привѣтъ пѣвуч³й

   И вольныя рѣки и многошумный лѣсъ.

  

   И въ явномъ таинствѣ вновь вижу сочетанье

   Земной души со свѣтомъ неземнымъ,

   Отъ огня любви житейское страданье

   Уносится, какъ мимолетный дымъ.

  

   Это стихотворен³е написано Соловьевымъ въ Пустынкѣ въ маѣ 1886 г., въ дни высокаго расцвѣта его религ³ознаго дѣла. Черезъ 12 лѣтъ онъ вспоминаетъ объ этомъ днѣ, когда онъ молитвенно склонилъ чело къ землѣ:

  

   Другой былъ, правда, день, безоблачный и ярк³й.

   Съ небесъ лился потокъ ликующихъ лучей,

   И всюду межъ деревъ запущеннаго парка

   Мелькали призраки загадочныхъ очей.

  

   Съ отношен³емъ Соловьева къ природѣ тѣсно связано его отношен³е къ любви.

  

  

   Смыслъ любви Соловьевъ всего яснѣе раскрываетъ въ символикѣ античнаго эллинизма, которой особенно любилъ онъ пользоваться въ юности. Его кандидатское сочинен³е было "О миѳологическомъ процессѣ въ древнемъ язычествѣ". Миѳолог³ю онъ понималъ въ духѣ Теллинга, и Крейцера. Античные образы никогда не изсякали въ его стихахъ. Онъ прекрасно владѣлъ античной формой гексаметра, какъ показываютъ его стихи "Истинно тотъ есть любимецъ боговъ" и переводъ ²Ѵ-й эклоги Вергил³я. Античный терминъ "боги" встрѣчается у него даже въ самыхъ ортодоксальныхъ стихахъ. На пути къ "завѣтному храму" душа его молилась "невѣдомымъ богамъ". Только вѣрность церковному предан³ю, символизируемому въ "С³онскихъ твердыняхъ" и "чистыхъ розахъ Сарона" можетъ навести насъ на слѣдъ потерянныхъ "боговъ". Въ "Трехъ свидан³яхъ", обращаясь къ "Вѣчной подругѣ", онъ говоритъ: "Богамъ и людямъ сродно смѣяться бѣдамъ, разъ они просили"! Самое Соф³ю онъ неоднократно называетъ "богиней".

  

   Тамъ я, богиня, впервые тебя

   Ночью туманной узналъ.

  

   Познан³е божества въ красотѣ и мудрости, это начало эллинизма, окончательно воплотившее себя въ "Федрѣ" Платона, было особенно близко Вл. Соловьеву. Конечно, его подходъ къ эллинизму одностороненъ. Говоря терминами Ничше, его влекла только символическая, объективная прекрасная, аполлиническая Эллада. Онъ остался чуждъ Д³онисову духу аттической трагед³и, воскресшему въ Тютчевѣ и Достоевскомъ. Я не говорю здѣсь о д³онисическомъ орг³азмѣ, которому вообще лучше бы не воскресать, а o положительномъ зернѣ Д³онисовой трагед³и, о "познан³и черезъ страдан³е", получившемъ развит³е въ христ³анствѣ. Этой трагически-христ³анской идеи о богопознан³и черезъ страдан³е нѣтъ у Соловьева. За то со всей силой развита имъ другая идея: идея подвига во имя красоты, спасаемой и обожествляемой актомъ мистической любви. Первый подвигъ любви - подвигъ эстетическ³й. Это - воплощен³е мечты въ искусствѣ. Символомъ его является оживлен³е Галатеи Пигмал³ономъ. Второй подвигъ - нравственный. Воплощенная мечта, совершенная въ своей красотѣ Галатея превращается въ Андромеду, плѣненную дракономъ грѣха. Послѣ воплощен³е мечты и побѣды надъ дракономъ грѣха остается трет³й подвигъ: побѣда надъ смертью. Эта побѣда символизируется въ образѣ Орфея, изводящаго Евридику изъ Аида. очаровавъ боговъ преисподней звуками лиры:

  

   Волны пѣсни всепобѣдной

   Потрясли Аида сводъ,

   И владыка смерти блѣдный

   Евридику отдаетъ.

  

   Этотъ трет³й подвигъ - религ³озный. Орфей, какъ и въ древнемъ христ³анскомъ искусствѣ и у Климента Александр³йскаго, является лишь прообразомъ Христа, побѣдившаго смерть.

   Античнымъ символизмомъ пользуется Соловьевъ и въ стихотворен³и послѣдняго пер³ода Dos ewig weibliche. Проѣзжая около острова Паѳоса, мѣста рожден³я Афродиты, поэтъ обращается съ заклинательными словами къ морскимъ чертямъ. Рожден³е Афродиты было первымъ поражен³емъ морскихъ демоновъ, оно привело ихъ въ "смятенье, трепетъ и страхъ". Но эта первая сила красоты не могла сломить господства демоновъ. "Дикую силу во мнѣ укротила, но покорить не съумѣла она". Въ прекрасномъ образѣ Афродиты черти сѣяли "адское сѣмя растлен³я... смерти. Афродита небесная обратилась въ Афродиту всенародную. Здѣсь мысль поэта уже покидаетъ античную почву и переходитъ къ христ³анскому символизму. Ту побѣду надъ демонами, которую не могла одержать растлѣнная адскимъ сѣменемъ похоти и смерти Афродита, одержитъ непричастная первородному грѣху Предвѣчная Дѣва, опредѣляема въ теософ³и Вл. Соловьева гностическимъ терминомъ Соф³я и Дѣва Радужныхъ Воротъ.

  

  

   Прежде чѣмъ говорить объ отношен³и Вл. Соловьева къ любви, необходимо выяснить его отношен³е, къ той женственной ѵпостаеи Божества, которую воспѣлъ онъ подъ именемъ Соф³и. Изъ отношен³я его къ этому божественному началу объясняются всѣ отношен³я его къ женщинѣ. Спутанность въ опредѣлен³и Соф³и. Спутанность въ опредѣлен³и Соф³и пораждаетъ тѣ разнородные толки, которые замѣчаются среди послѣдователей Вл. Соловьева. Одни изъ нихъ отправляются изъ христ³анско-церковнаго пониман³я Соф³и, друг³е изъ гностически-теософскаго Ея пониман³я.

   Въ теософ³и Соловьева ясно различаются три метафизическ³я начала женственности:

   1) Душа м³ра - м³ровая воля Шопенгауэра - началъ потенц³альное, могущее опредѣлить себя и къ свѣту, и къ тьмѣ, за которое борятся Логосъ и Хаосъ.

   2) Богородица - обожествленная матер³я, безсѣменно родившая Христа Дѣва и Царица Ангеловъ.

   3) Соф³я - начало среднее между Богородицею и Христомъ о которомъ Соловьевъ говоритъ такъ: "Соф³я есть тѣло Бож³е, матер³я Божества, проникнутая началомъ божественнаго единства. Осуществляющ³й въ себѣ или носящ³й это единство Христосъ, какъ цѣльный божественный организмъ - универсально и индивидуальный вмѣстѣ - есть и Логосъ и Соф³я". (VII-е чтен³е о Богочеловѣчествѣ).

   Изъ этого опредѣлен³я ясна связь Богородицы съ Соф³ей. Различить эти два начала - дѣло богослов³я. Для религ³ознаго чувства Соф³я сливается съ Богородицею, какъ одна женственная ѵпостась Божества. Соловьевъ говоритъ, что учен³емъ о Соф³и онъ не вводитъ новыя божества. Главные храмы въ Новгородѣ и К³евѣ были посвящены Соф³и. Въ иконописи Соф³я отличается, какъ отъ Христа, такъ и отъ Богородицы. Но въ богослужен³и она почти совершенно сливается съ Богородицею. Глава книги Соломона, посвященная Соф³и Премудрости, читается, какъ парем³я, въ богородичные праздники. Съ другой стороны, въ особомъ богослужен³и Соф³и, которое недавно было издано священникомъ Флоренскимъ, идея Соф³и явно переходитъ въ идею Богородицы, теряя свои оригинальныя черты.

   Эту женственную ѵпостась Божества - Соф³ю - богородицу воспѣлъ Вл. Соловьевъ подъ именемъ царицы, богини:

  

   У царицы моей есть высок³й дворецъ,

   О семи онъ столбахъ золотыхъ.

  

   Любовь къ царицѣ не можетъ являться иначе, какъ въ формѣ религ³ознаго культа, подобнаго рыцарскому культу Мадонны. Абсолютно совершенное божественное начало не можетъ принять любовь въ иной формѣ, какъ въ формѣ служен³я. Отношен³е поэта-монаха къ его царицѣ не можетъ имѣть ничего общаго съ земной любовью. Это любовь низшаго существа къ высшему. Она направляетъ своего служителя, его дѣло повиноваться Ея велѣн³ямъ и бороться съ соблазномъ плоти и м³ра, удаляющими его отъ царицы.

   Вся жизнь Вл. Соловьева - истор³я его сношен³й съ Соф³ею. Три раза явилась она ему въ зримомъ образѣ, но внутренно онъ чувствовалъ ея приближен³я и отдален³я постоянно. Она говорила ему: "Ты не долженъ уступать своимъ страстямъ. Если ты уступишь нечистому инстинкту, я не въ силахъ буду помочь тебѣ".

   Ясно, что любовь Соловьева къ Соф³и можно понимать только въ монашески-рыцарскомъ смыслѣ, въ томъ смыслѣ лишь говорятъ о любви къ Пресвятой Дѣвѣ.

  

   Онъ имѣлъ одно видѣнье,

   Непостижное уму,

   И глубоко впечатлѣнье

   Въ сердце врѣзалось ему.

  

   Въ записной книжкѣ Вл. Соловьева, относящейся ко времени его перваго заграничнаго путешеств³я, находится слѣдующая молитва къ Соф³и.

  

   Молитва объ откровен³и великой тайны.

   Во имя Отца и Сына и св. Духа.

  

   Неизреченнымъ, страшнымъ и всемогущимъ именемъ заклинаю боговъ, демоновъ и всѣхъ живущихъ. Соберите воедино лучи силы вашей, преградите источникъ вашего хотѣн³я и будьте причастниками молитвы моей, да возможемъ уловить чистую голубицу С³она, да обрѣтемъ безцѣнную жемчужину Офира и да соединятся розы съ лил³ями въ долинѣ Саронской.

   Пресвятая Божественная Соф³я, существенный образъ красоты и сладости сверхсущаго Бога, свѣтлое тѣло Вѣчности, душа м³ровъ и единая царица всѣхъ душъ, глубиною неизреченною и благодат³ю перваго Сына Твоего и возлюбленнаго ²исуса Христа молю Тебя: снизойди въ темницу душевную, наполни мракъ нашъ своимъ с³ян³емъ, огнемъ любви твоей расплавь оковы духа нашего, даруй намъ свѣтъ и волю, образомъ видимымъ и существеннымъ явись намъ, сама воплотись въ насъ и въ м³рѣ, возстановляя полноту вѣковъ, да покроется глубина предѣломъ и да будетъ Богъ все во всемъ".

  

  

   То христ³анское пониман³е Соф³и, о которомъ я говорилъ, смѣшивается иногда у Соловьева съ другимъ, гностическимъ пони.ман³емъ Соф³и, которое находимъ мы въ гностическомъ сочинен³и Πίστις Σοφία, пониман³емъ Соф³и, какъ падшей души м³ра. Символомъ этой Соф³и является для Соловьева душа любимой женщины. Женщина для Соловьева - не высшее духовно-нравственное существо, не символъ вѣчной Соф³и, какъ была Беатриче для Данте, а существо низшее, матер³альное, двойственное, и потому лживое. Отношен³е поэта къ женщинѣ не есть служен³е, а подвигъ, трудная мистическая задача спасен³я и огражден³я любимой души отъ темныхъ силъ, даже вопреки ея волѣ, ибо женщина, какъ существо безсознательное, равно стремится ко злу и добру.

  

   О, какъ въ тебѣ лазури чистой много

   И темныхъ, темныхъ тучъ!

   Какъ ясно подъ тобой с³яетъ отблескъ Бога,

   Какъ злой огонь въ тебѣ томителенъ и жгучъ

  

   И въ другомъ мѣстѣ:

  

   Не страшися: любви моей щитъ

   Не падетъ передъ темной судьбой.

   Межъ небесной грозой и тобой

   Онъ, какъ встарь, неподвижно стоитъ.

  

   Эта концепц³я любви, какъ мистическаго подвига, при всемъ своемъ велич³и и красотѣ, недостаточно жизненная и христ³анская. Для христ³анскаго пониман³я любовь не есть мистическая задача, а взаимодѣйств³е двухъ духовно-нравственныхъ силъ. При пониман³и Вл. Соловьева женщинѣ отводится слишкомъ низкое мѣсто, она - только матер³альное существо, способное къ одухотворен³ю. Вся же духовно-нравственная сила полагается