Соловьев Сергей Михайлович - Идея церкви и поэзии Владимира Соловьева

очнаго начала, и, какъ ручью, влиться въ великую рѣку Запада?

  

  

   Въ стихотворен³и "Панмонголизмъ" Вл. Соловьевъ говоритъ, что Росс³ю постигнетъ Божья кара за горделивое признан³е себя третьимъ Римомъ. Между тѣмъ идея Москвы, какъ третьяго Рима, развитая въ русской литературѣ XVI в. исходитъ изъ той же критики византизма, какую мы находимъ у Соловьева. Идея Москвы, какъ третьяго Рима, не была создан³емъ языческой нац³ональной гордости. Это было сознан³е своей теократической мисс³и, соединенное съ уважен³емъ къ древней культурѣ. Второй Римъ - Визант³я - палъ за свои грѣхи. Это именно то, что утверждалъ Соловьевъ. Теперь православ³е, истинное апостольское христ³анство хранится въ Москвѣ, въ Росс³и. Это же утверждалъ и Вл. Соловьевъ, указывая на месс³аническое значен³е Росс³и.

   Значитъ, нѣтъ грѣха въ сознан³и себя третьимъ Римомъ, а за грѣхи русской политики, давно отдалившейся отъ христ³анства, нельзя карать русск³й народъ. Этого-то слона, русскаго народа, и не примѣтилъ Соловьевъ при своемъ стремлен³и къ Ун³и. Онъ забылъ, что черезъ всю русскую истор³ю красной нитью проходитъ ненависть всего народа къ латинству и Ун³и. Онъ не сознавалъ, что эта ненависть не есть плодъ невѣжества и суевѣр³я, а глубокаго христ³анскаго инстинкта, чующаго языческое обм³рщен³е римской церкви; готовность отдать послѣднюю каплю крови для защиты своего христ³анскаго идеала. Близк³й къ народу въ юности своей, Соловьевъ все дальше и дальше отдаляется отъ него, перестаетъ слышать его, ибо не можетъ проникнуть голосъ народа въ среду Петербургской аристократ³и и интернац³ональной журналистики, гдѣ Соловьевъ сталъ своемъ человѣкомъ.

   Думая, что онъ борется только съ оффиц³альной церковью, съ оберпрокуроромъ святѣйшаго Сѵнода, Соловьевъ дѣйствительно боролся съ вѣковой вѣрой русскаго народа, имѣвшаго своихъ мучениковъ и исповѣдниковъ. Боролся онъ и съ подвижниками Аѳона, передъ религ³ознымъ авторитетомъ которыхъ преклонялся. Между тѣмъ именно отъ нихъ, старцевъ Аѳона, исходила оппозиц³я католичеству въ XV вѣкѣ.

   Угрожаемые Исламомъ Палеологи постоянно искали союза съ папой, они готовы были купить военную помощь Рима цѣной Ун³и. Но противъ Ун³и было общественное мнѣн³е Визант³и, направляемое старцами Аѳона. Оттуда вышелъ знаменитый лозунгъ: "Лучше чалма, чѣмъ т³ара". И старцы Аѳона оказались правы. Подъ властью полумѣсяца визант³йск³й крестъ остался тѣмъ же, тогда какъ въ странѣ Ун³и онъ замѣнился бы католическимъ крыжемъ. Сохранивъ въ чистотѣ свою вѣру подъ властью магометанъ, Визант³я передала ее новому побѣдоносному народу, и визант³йск³й крестъ вознесся надъ магометанской луной. Т³ара дѣйствительно была опаснѣе чалмы.

   Что же касается до второго грѣха Визант³и, до цезаропапизма, то отъ этого грѣха русская церковь до Петровскаго пер³ода почти свободна. Когда при Алексѣѣ Михайловичѣ былъ созванъ соборъ для суда надъ Никономъ, рѣчи восточныхъ патр³арховъ, проникнутыя духомъ цезаропапизма, непр³ятно поразили не только русскихъ ³ерарховъ, но и самого царя. Въ Росс³и къ такимъ рѣчамъ не привыкли.

   Не смотря на отлич³е русскаго православ³я отъ визант³йскаго, мы не можемъ безъ крайняго удивлен³я читать въ "La Russie et l'Eglise universelle": "что общаго у русской церкви и греческой? Ничего". Какъ? А догматы, чинъ богослужен³я, иконы? Все, поддающееся точному опредѣлен³ю,- общее. Разница только въ характерѣ религ³ознаго чувства. Попытка освободить русскую церковь отъ ея визант³йской основы была въ расколѣ, и логически развиваясь, привела къ подмѣнѣ вселенской религ³озной идеи - нац³онально - бытовой и возрожден³ю народнаго язычества. Истинное пониман³е греко-росс³йскаго православ³я находилось между чистымъ византизмомъ Никона и дикой, народной религ³ей Аввакума.

   Основа русскаго православ³я - чисто визант³йская и святоотеческая. Но Росс³я внесла новый духъ въ православ³е, догматическую глубину и сложность богослов³я она замѣнила новымъ чувствомъ природы, не нарушающимъ аскетической основы м³ровоспр³ят³я, радостью о землѣ и всякой твари, духомъ любви и милосерд³я. Въ Росс³и православ³е приблизилось къ настроен³ю евангельскихъ временъ.

   Аналогичное этому явлен³е произошло и въ католичествѣ, когда вдали отъ Рима и съ языческими традиц³ями, въ тихихъ холмахъ Умбр³и раздалась проповѣдь бѣдняка во Христѣ, Франциска Ассизскаго. Это было чистое откровен³е галилейскаго духа. Святой Францискъ, казалось, самъ слышалъ слова Галилейскаго учителя:

   "Взгляните на полевыя лил³и! Взгляните на птицъ небесныхъ!" Это христ³анство Франциска особенно близко русскому народу, какъ и райская иконопись тосканскаго монаха Фра Беато Анжелико.

  

  

   Въ статьѣ "Византизмъ и Росс³я" Соловьевъ исходить изъ пониман³я византизма, какъ цѣльнаго злого начала, какъ религ³и Навуходоносора, человѣкобога. Этотъ византизмъ есть м³росозерцан³е Московской эпохи русской истор³и, и самымъ яркимъ носителемъ этого византизма является ²оаннъ Грозный.

   Для князей К³евской Руси христ³анство было положительной нравственной силой, оно обязывало къ дѣламъ правды и милосерд³я. Владим³ръ Святой, по принят³и христ³анства, преобразился внутренно. сталъ другимъ въ отношен³и къ своимъ подданнымъ и чужимъ народамъ. Для царей московскаго пер³ода, наоборотъ религ³я лишена своего нравственнаго смысла, религ³я болѣе не обязываетъ къ дѣламъ добра.

   Это было бы совершенно вѣрно, если бы Соловьевъ слово "византизмъ" замѣнилъ словомъ "грѣхи византизма" и различалъ культурно-религ³озный византизмъ отъ политическаго. Но, подобно К. Леонтьеву, Соловьевъ беретъ византизмъ, какъ цѣльное явлен³е; онъ не хочетъ отличить визант³йскаго кнута отъ визант³йской лампады. Разница съ К. Леонтьевымъ въ томъ, что Леонтьевъ принимаетъ этотъ цѣльный византизмъ, какъ культурно-политическ³й идеалъ, а Соловьевъ его отрицаетъ.

   Но въ самой московской Руси было противоположен³е двухъ началъ византизма: религ³озно-нравственнаго и политическаго. Чисто-религ³озный византизмъ оправдалъ себя въ лицѣ митрополита Филиппа, павшаго жертвой Навуходоносорова начала государственнаго самовласт³я, подобно защитнику народа, послѣднему римскому трибуну въ санѣ епископа ²оанну Златоусту.

   Темныя стороны Московскаго пер³ода не столько объясняются вл³ян³емъ Визант³и, сколько вл³ян³емъ монгольскаго ига. Религ³я Ксеркса, Навуходоносора была воспитана вѣками унижен³я передъ Золотой Ордой. Торжество визант³йскихъ началъ при ²оаннѣ III-мъ было концомъ монгольскаго ига и началомъ культурныхъ сношен³й съ Западомъ. Византизмъ не только не явился силою, заграждающей намъ путь на Западъ, но наоборотъ, самъ пришелъ къ намъ изъ Итал³и, принеся намъ искусство итал³анскаго Ренессанса. Вновь при Алексѣѣ Михайловичѣ приходятъ къ намъ, вмѣстѣ съ творен³ями отцовъ церкви, рукописи Гомера, Софокла, Ѳеокрита. Черезъ византизмъ мы пр³общаемся античному эллинизму. Слѣдовательно, византизмъ не былъ темной силой, отдѣлившей насъ отъ культуры Запада. Византизмъ далъ намъ эту культуру, также какъ ему обязаны мы нашей религ³ей.

   Основное зло византизма, его Навуходоносорово начало, восторжествовало въ Росс³и только послѣ паден³я византизма культурно религ³ознаго, лишь послѣ реформы. Петра, ей поставившей во главѣ церкви "добраго человѣка изъ офицеровъ, который бы сѵнодское дѣло зналъ и смѣлость имѣлъ".

   Съ реформы Петра кончается визант³йск³й пер³одъ Русской истор³и, нарушается ея естественный культурный путь. Культура становится безрелиг³озною, религ³я безкультурной, духовенство дичаетъ, обезглавленная, лишенная патр³арха церковь обращается въ одно изъ вѣдомствъ, въ одни изъ колесъ бюрократической машины Петербурга, устроенной на нѣмецк³й манеръ. Еслибъ Соловьевъ направилъ свою полемику противъ этого порядка церковной жизни, за него встала бы большая часть русскаго духовенства, принужденнаго послѣ Петра служить оруд³емъ политическаго интереса.

   Но Соловьевь пытается оправдать церковную реформу Петра. Она обуздала власть патр³арховъ; благодаря ей мы имѣемъ поэз³ю Пушкина; ея послѣдств³емъ явилось освобожден³е крестьянъ. Удивительно, что Соловьевъ, всю жизнь отстаивавш³й не только духовныя, но и свѣтск³я прерогативы церковной власти передъ гражданскою, вдругъ высказывается за обуздан³е власти первосвященниковъ властью царя! Отвѣтъ на это одинъ: священна власть только римскаго первосвященника, даже власть свѣтская лучше, чѣмъ власть первосвященника русскаго! Но это слишкомъ слабо, чтобы заслуживать опровержен³я. Отмѣнивъ патр³аршество и подчинивъ сѵнодальную коллег³ю офицеру, Петръ не только положилъ конецъ мнимому стремлен³ю. патр³арховъ къ свѣтской власти, онъ уничтожилъ самый духовный авторитетъ церкви, уничтожилъ посредника между царемъ и Богомъ.

   Соловьевъ въ оправдан³е Петра говоритъ, что, прежде чѣмъ убить сына, онъ совѣщался съ ³ерархомъ. Но вотъ это совѣщан³е было полной комед³ей, послѣ того какъ самъ Петръ уничтожилъ самостоятельность этихъ ³ерарховъ. Конечно, не только так³е святые, какъ Филиппъ, но и всѣ друг³е ³ерархи не допустили бы царя до сыноуб³йства.

   Со времени Петра наша общественная жизнь порываетъ съ христ³анствомъ, а въ церкви торжествуетъ казенно-протестантское направлен³е, основателемъ котораго былъ Ѳеофанъ Прокоповичъ. При сравнен³и съ этимъ казенно-протестантскимъ устройствомъ церкви, конечно, выигрываетъ католичество.

   Едва-ли можно выводить поэз³ю Пушкина и освобожден³е крестьянъ изъ Петровской реформы. Лучшее, что мы имѣемъ въ Пушкинѣ: его народность, его эллинизмъ и его христ³анство было въ немъ не благодаря реформѣ Петра, а вопреки его и съ трудомъ высвобождалось изъ подъ гнета Петровской эпохи.

   Что касается до демократическихъ реформъ Александра II, то не онѣ слѣдовали за реформой Петра, а самая темная эпоха Русской истор³и, эпоха временщиковъ, эпоха Бирона, эпоха самыхъ страшныхъ злодѣйствъ крѣпостного права. Нельзя не возразить и противъ противопоставлен³я Московско-визант³йскому пер³оду - К³евскаго пер³ода. Вл³ян³е Визант³и на К³евъ было еще прямѣе, чѣмъ на Москву. Вспомнимъ бракъ Владим³ра съ греческою царевной Анной; вспомнимъ, что К³евск³е митрополиты были греками. Въ К³евскомъ^; соборѣ святой Соф³и до сихъ поръ сохранились греческ³я надписи подъ иконами. Живопись К³евской Соф³и представляетъ образецъ чистаго византизма, въ противоположность итальянской живописи и архитектурѣ соборовъ Московскаго Кремля.

   Но, съ другой стороны, въ К³евѣ было сильно вл³ян³е скандинавской культуры и западнаго рыцарства. Этотъ К³евъ викинговъ и рыцарей былъ дорогъ душѣ Вл. Соловьева.

   Въ Москвѣ русская культура теряетъ свой норманск³й и рыцарск³й характеръ, византизмъ смягчается итальянскимъ вл³ян³емъ, вырабатывается свой, отличный отъ визант³йскаго, идеалъ русской святости. Этотъ-то характеръ чисто русской святости былъ чуждъ рыцарю Мадонны Вл. Соловьеву.

  

  

   Мы уже говорили, что Вл. Соловьевъ болѣе унаслѣдовалъ украино-польскую кровь матери, чѣмъ великорусскую кровь отца. И съ юности его тянуло къ Украйнѣ, гдѣ скитался его предокъ украинск³й казакъ Сковорода; къ Польшѣ, гдѣ цвѣлъ католическ³й культъ Мадонны.

   Послѣднее всего болѣе влекло Соловьева къ католичеству.

   Когда читаешь стихи Вл. Соловьева, невольно приходитъ вопросъ: почему этотъ христ³анск³й поэтъ почти не говоритъ въ стихахъ о Христѣ? Онъ воспѣваетъ только одно Божество, одинъ "образъ женской красоты" Соф³и, Богородицу. Это поглощен³е всей религ³озной жизни служен³емъ Пресвятой Дѣвѣ и привязывало Соловьева къ католичеству, гдѣ Пресвятая Дѣва почитается выше Христа въ особомъ богословскомъ течен³и - мар³анизмѣ,- гдѣ вѣковое почитан³е Богородицы наравнѣ съ Христомъ окончилось догматомъ Conceptio immaculata, провозглашеннымъ на Ватиканскомъ соборѣ П³емъ IX. Вл. Соловьевъ методически оправдывалъ этотъ догматъ.

   Въ русскомъ народѣ почитан³е Богоматери не слабѣе, чѣмъ въ католичествѣ, но носитъ иной характеръ: оно является преимущественно какъ почитан³е многострадальной матери, утоляющей печали. Православное чувство ужаснулось бы отъ наименован³я Богородицы "богиня". Между тѣмъ это наименован³е, постоянное въ стихахъ Соловьева, не оскорбитъ слухъ католика. Богородица Ватиканскаго собора дѣйствительно богиня. Вотъ то тайное, что связывало Соловьева съ католичествомъ:

  

   Lumen Coeli - Sancta Rosa.

  

   Этой Sancta Rosa не находилъ онъ въ. московскомъ пер³одѣ нашей истор³и, и потому отрицалъ его. Въ К³евѣ, осѣненномъ куполомъ Соф³и, рядомъ съ католической Польшей онъ почувствовалъ родной воздухъ. Не даромъ дано ему было имя христ³анина князей К³ева: Владим³ръ Святой и Владим³ръ Мономахъ были его любимыми героями въ русской истор³и. На авторитетъ Владим³ра Мономаха ссылается онъ при защитѣ войны въ своемъ послѣднемъ сочинен³и "Три разговора".

   На молодыхъ портретахъ Вл. Соловьева проступаютъ ясна малоросс³йск³я черты. Онъ не любилъ осѣдлость семейной жизни. За его любовь къ кочеван³ю отецъ шутливо звалъ его "печенѣгомъ". Первыя юношеск³я увлечен³я привели его въ Харьковъ и его окрестности. Позднѣе онъ пережилъ много счастливыхъ дней въ украинскомъ имѣн³и графа Алексѣя Толстого "Красномъ Рогѣ". Душою тамошняго общества была племянница Толстого Соф³я Петровна Хитрово. Живш³й въ Красномъ Рогѣ французск³й критикъ Вогюэ называлъ ее за монгольск³й типъ лица Eve Touranienne. По этому поводу Вл. Соловьевъ написалъ стихи:

  

   Газели пустынь ты стройнѣе и краше,

   Степная Мадонна, туранская Ева.

  

   Юность Соловьева протекла въ Украйнѣ. Затѣмъ, покинувъ Москву, гдѣ у него ничего не оставалось кромѣ тяжелыхъ воспоминан³й, онъ постоянно жилъ въ Петербугѣ, Пустынкѣ, Финлянд³и. Суровая природа сѣвера сродни его Музѣ:

  

   Гдѣ ни взглянешь, всюду камни.

   Только камни, да сосна.

   Отчего же такъ близка мнѣ

   Эта бѣдная страна?

  

   Эта природа располагала его къ таинственнымъ снамъ и видѣн³ямъ, какъ природа Норвег³и съ ея ф³ордами и льдами воспитала другого великаго духовидца - Сведенборга.

  

  

   Все же Соловьевъ не зашелъ бы такъ далеко въ своихъ католическихъ увлечен³яхъ, если бы не повторилъ ошибку Чаадаева, не посмотрѣлъ на ун³ю, какъ на единственный путь пр³общен³я европейской культуры. Въ эту ошибку ввела Соловьева какая-то ассоц³ац³я по смежности: онъ боролся со славянофилами, которые одновременно были противниками католичества и противниками европеизма. Отсюда, но мѣрѣ развит³я полемики, европеизмъ смѣшивается у Coловьева съ католицизмомъ. Ун³я - единственный путь къ соединен³ю съ Европой, который обновитъ русскую культуру; папа рѣшитъ соц³альный вопросъ въ христ³анскомъ смыслѣ. Однако, возлагать на папу надежды соц³альной реформы имѣетъ столько же основан³й, какъ возлагать эти надежды на оберъ-прокурора святѣйшаго сѵнода. Католичество достаточно показало себя врагомъ соц³альной реформы, какъ дѣла антихристова, а что касается европейскаго просвѣщен³я, то все оно, со времени реформац³и, шло противъ католичества. Принявъ Ун³ю, Росс³я не только задушила бы себя религ³озно, она задушила бы себя культурно, отдѣлившись отъ европейской общественности и науки, возникшихъ на развалинахъ католицизма. Потребовался бы новый русск³й Лютеръ, новая русская реформац³я для освобожден³я русской народности и пр³общен³я ея научному и общественному движен³ю Запада.

   Было время, когда Левъ XIII ожидалъ прибыт³я Соловьева въ Римъ. Штросманеръ писалъ кардиналу Рамполла, что въ Римъ прибудетъ "молодой русск³й писатель, по имени Соловьевъ, всѣмъ сердцемъ и душой католикъ и посвятивш³й всю жизнь и всѣ славные труды свои на то, чтобы возвратить возможно большее число русскихъ славянъ въ лоно св. Матери католической церкви?" Папа говорилъ о Соловьевѣ: "Вотъ овца, которая, надо надѣяться, скоро войдетъ во дворъ овч³й".

   Но, по собственному свидѣтельству Соловьева (Три Свидан³я), его передвижен³я часто обусловливались внутреннимъ голосомъ. Тотъ же голосъ, который шепнулъ ему когда-то "Въ Египтѣ будь", повидимому шепнулъ ему теперь "Не будь въ Римѣ". И заблудшая овца не вернулась во дворъ овч³й.

   Можетъ быть, Соловьевъ безсознательно боялся, что Ватиканъ разобьетъ его теократическ³я надежды и онъ убѣжитъ изъ Рима, какъ нѣкогда убѣжалъ изъ него католическ³й монахъ Лютеръ. А, можетъ быть, всталъ передъ нимъ благословляющ³й образъ дѣда священника и остановилъ его на дорогѣ въ Римъ, обративъ взоръ его къ золотымъ главамъ далекихъ обителей родной земли.

   Даже въ самой католической своей книгѣ "La Russie" Соловьевъ не могъ отказаться отъ своей вѣры въ месс³аническое призван³е Росс³и. На той же самой страницѣ, гдѣ онъ рѣшительно утверждаетъ, что эта вѣра ни на чемъ не основана, есть примѣчан³е, отрицающее всю книгу:

   "Если Росс³я призвана возвѣстить новое слово м³ру, то это слово раздается не изъ блестящей области искусства и литературы, не съ гордой высоты философ³и и науки, а именно съ величественныхъ, но смиренныхъ вершинъ религ³и".

   Не есть ли это признакъ народа месс³аническаго, новаго Израиля?

  

  

   Уже въ концѣ 80-хъ годовъ Соловьевъ начинаетъ разочаровываться въ католичествѣ. "Мои друзья ³езуиты ругаютъ меня за мистицизмъ", пишетъ онъ въ письмѣ Фету. Его борьба со славянофилами изъ церковно-публицистической обращается просто въ публицистическую. У него открылись глаза на некультурность Росс³и, на различныя бѣдств³я, послѣдств³я этой некультурности. Съ ожесточен³емъ пишетъ онъ о Толстомъ: "нелѣпая проповѣдь опрощен³я, когда отъ этой простоты мужики мрутъ". Въ то же время у него чувствуется потребность внутренно освѣжиться, отдохнуть отъ напряженныхъ религ³озно-мистическихъ переживан³й, отъ безплодныхъ попытокъ соединен³я церквей.

   Эта эпоха конца 80-хъ годовъ характеризуется, какъ эпоха крайняго европеизма. Съ репутац³ей неблагонадежнаго ренегата, Соловьевъ покидаетъ Росс³ю и живетъ въ Парижѣ и на виллѣ своего пр³ятеля Леруа-Болье. Его наружность въ это время пр³обрѣтаетъ отпечатокъ европеизма и изящества. На портретахъ начала 80-хъ годовъ Соловьевъ имѣетъ видъ монаха; теперь въ немъ появляется какая-то подобранность, подстриженность, элегантность, легкость. Въ этой перемѣнѣ внѣшней сказывается перемѣна внутренняя: Соловьевъ уходитъ во внѣшнее.

   По возвращен³и въ Росс³ю, онъ отчасти добиваетъ славянофиловъ, въ лицѣ ихъ эпигоновъ, отчасти пишетъ о внѣшнихъ дѣлахъ: о борьбѣ съ голодомъ, засухой и т. д. Но всѣ эти внѣшн³я дѣла продолжаютъ быть только способами религ³ознаго служен³я.

   Свое разочарован³е въ католическомъ идеалѣ средневѣковья онъ высказалъ въ лекц³и "Объ упадкѣ средневѣкового м³росозерцан³я". Здѣсь онъ обращаетъ къ католичеству среднихъ вѣковъ слова Христа сыновьямъ Заведеевымъ, когда они хотѣли попалить огнемъ съ неба обидѣвшихъ ихъ Самарянъ: "Не знаете, какого вы духа, ибо Сынъ Человѣческ³й пришелъ не погублять души человѣческ³я, а спасать". Даже нехрист³анск³е дѣятели прогресса, какъ Вольтеръ, болѣе исполнили заповѣдь христ³анской любви, чѣмъ дѣятели среднихъ вѣковъ: они подобны тому сыну евангельской притчи, который сказалъ: "не пойду", а пошелъ.

  

  

   Но такое состоян³е отдыха во внѣшнемъ могло быть только кратковременнымъ. Накопляются новыя мистическ³я силы, онѣ требуютъ своего проявлен³я. И тутъ, въ 92 году, какъ буря охватываетъ поэта послѣдняя страстная любовь, озарившая его жизнь обольстительно прекраснымъ свѣтомъ, но и разрушившая его и безъ того уже переутомленный организмъ. Изъ этой бури вышелъ онъ тѣмъ старцемъ. какимъ изображаютъ его извѣстные портреты. Но пока:

  

   Пусть осень ранняя смѣется надо мною,

   Пусть серебритъ морозъ мнѣ темя и виски,

   Съ весеннимъ трепетомъ стою передъ тобою,

   Исполненъ радости и молодой тоски.

  

   Въ концѣ 80-хъ годовъ, уходя въ публицистику и практическ³я заботы, Соловьевъ почти не пишетъ стиховъ. Teперь онъ становится поэтомъ болѣе, чѣмъ когда-либо, и это поэтическое цвѣтен³е возрастаетъ до конца его жизни. Новая любовь Соловьева, вызвавшая наружу цѣлые потоки оккультныхъ силъ, окрасившая м³ръ волшебными красками поэтическихъ грезъ, создавшая новую теор³ю любви въ духѣ Платонова Пира, эта любовь въ основѣ своей была страстью, и потому, разрушивъ поэта тѣлесно, не оставила никакихъ слѣдовъ въ его душѣ, никакой связи съ любимымъ существомъ. Черезъ годъ онъ говорилъ о своемъ увлечен³и: это было что-то стих³йное.

   Никакая земная страсть не могла увлечь Соловьева, если не являлась ему окутанная ложнымъ, но лучезарнымъ свѣтомъ мистики. Безъ этого озарен³я онъ не могъ пасть со своей духовной высоты, но подъ чарами мистическаго Эроса онъ временно обезсилѣлъ. Сначала у него еще есть сознан³е своего паден³я, отклонен³я отъ своего религ³ознаго дѣла:

  

   Въ трудахъ безславныхъ, въ сонной лѣни.

   Какъ сынъ пустыни, я живу,

   И къ мид³анкѣ на колѣни

   Склоняю праздную главу.

  

   Но скоро это сознан³е гаснетъ:

  

   И вдругъ посыпались зарей вечерней розы,

   Душа почуяла два легк³я крыла,

   И въ новую страну неистощимой грезы

   Любовь-волшебница меня перенесла.

  

   Совершенно особый, магическ³й характеръ этой любви, по сравнен³ю съ главной любовью поэта, мистически-церковной, будетъ ясенъ, если мы сравнимъ прежн³е его стихи "О какъ въ тебѣ", "Не по волѣ судьбы", "Бѣдный другъ" со стихами, вызванными его новой любовью: "Былъ труденъ долг³й путь", "Нѣтъ вопросовъ давно", "Тѣсно сердце, я вижу, твое для меня", "Зачѣмъ слова" и т. д.

   Здѣсь нѣтъ рѣчи о сознательномъ союзѣ съ любимой женщиной, здѣсь только стремлен³е унестись вмѣстѣ, на крыльяхъ свободной безрелиг³озной маг³и. Если первая любовь Соловьева была въ основѣ своей христ³анской, то эта любовь является теософической. Тамъ влекъ Соловьева "подвигъ любви", здѣсь - "безумныя пѣсни и сказки", очарован³е Платонова Эроса. Такъ искушаетъ зло только великихъ людей, для которыхъ не существуютъ простые соблазны чувственнаго наслажден³я.

   Только теперь Соловьевъ дѣлается вполнѣ "поэтомъ". Въ юности это назван³е оскорбило бы его. Тогда онъ хотѣлъ быть философомъ или болѣе того пророкомъ, подвижникомъ. Какимъ презрѣн³емъ къ "поэтамъ" полно письмо его къ кузинѣ Катѣ! (21-е).

   Теперь, чтобы плѣнить любимую женщину, Соловьевъ пишетъ стихи, наполняетъ ея альбомъ мадригалами и даже акростихами. Постепенно вовлекается онъ въ омутъ свѣтской интриги, гдѣ основная грязь и ложь прикрыта внѣшнимъ изяществомъ, впадая въ "обморокъ духовный", усыпленный мистическими чарами Эроса, опьяняющей музыкой любовной лирики.

   Соловьевъ не могъ не обосновывать свои переживан³я теоретически. Не ограничиваясь любовными стихами, пишетъ онъ оправдан³е своихъ чувствъ: "Смыслъ любви". Эта статья является, можетъ быть, единственнымъ нехрист³анскимъ сочинен³емъ Соловьева. Здѣсь онъ не выходитъ за предѣлы Платоновскаго м³росозерцан³я, исходя изъ идеи эротическаго творчества. Во имя этой идеи онъ уничтожаетъ два христ³анск³я идеала любви: любовь семейную к идеальную рыцарскую любовь. Вмѣсто мистическаго пониман³я брака, какъ союза во Христа и во Церковь, бракъ опредѣляется теперь только какъ упорядочен³е физическихъ отношен³й, какъ переходъ отъ первобытнаго состоян³я къ гражданственности. Рожден³е дѣтей прямо объявляется дѣломъ недостойнымъ любви. Но особенно достается любви рыцарской, съ ея аскетизмомъ.

   Однако, въ как³е бы очаровательные краски и звуки ни облекалось злое начало стих³йнаго Эроса, эти звуки и краски погаснутъ, обнаруживъ его гнилую и черную суть. И Соловьевъ начинаетъ незамѣтно заражаться этой гнилью: онъ злоупотребляетъ виномъ, нескромными шутками и стихами. Это темное состоян³е духа выразилось въ портретѣ Ярошенко.

   Вл. Соловьевъ самъ произнесъ строг³й судъ надъ этимъ пер³одомъ своей жизни и творчества. Съ автоб³ографической искренностью говоритъ онъ о родственномъ ему Платонѣ: "онъ былъ временно затянутъ эротическимъ иломъ".

  

  

   ,,Обморокъ духовный" продолжался немного болѣе года. Покончивъ счеты со своимъ увлечен³емъ, Соловьевъ ѣдетъ въ. Шотланд³ю. Море, любимый имъ сѣверъ, шотландск³я горы, озеро Лохъ-Ломондъ - все это быстро смываетъ съ его души слѣды "эротическаго ила". Но то поэтическое цвѣтен³е, которое вызвано было его страстью, не прекращается. Онъ привезъ изъ Шотланд³и богатый запасъ стиховъ. Прежнее радостное чувство побѣды добра надъ зломъ съ удивительной краткостью выражено въ стихотворен³и "На палубѣ Торнео".

  

   Солнце, солнце опять побѣдило!

  

   Изъ Шотланд³и возвращается онъ бодрый, хотя и состаривш³йся, полный энерг³и и новыхъ замысловъ. Теперь онъ возвращается къ первому предмету своей любви, о которомъ тосковалъ и среди безум³й своего послѣдняго романа, что выразилось въ стихотворен³и "Память". Но его отношен³е къ любимой женщинѣ принимаетъ характеръ ровной, тихой дружбы. Это чувство нашло себѣ выражен³е въ стихахъ "На новый годъ". Онъ разстался съ любимой женщиной только за нѣсколько недѣль до смерти, заранѣе избравъ на ея землѣ мѣсто для своей могилы.

   Узнавъ на опытѣ, какъ обманчива "волна страсти съ ея кипучей пѣной", заплативъ за это знан³е своимъ тѣлеснымъ разрушен³емъ, но только окрѣпнувъ духовно, видя, что эта самая страсть дѣлается предметомъ поклонен³я въ современной философ³и и искусствѣ, Соловьевъ замышляетъ капитальные труды. Если въ Теократ³и онъ хотѣлъ оправдать мѣру отцовъ, то въ оправдан³и добра онъ хочетъ оправдать мораль отцовъ, возстановить аскетизмъ святоотеческаго предан³я, противопоставивъ его нарождающемуся культу плоти.

   Важный трудъ требуетъ полной свободы и отрѣшен³я, удален³я отъ м³ра. Для писан³я книги, гдѣ возстановляется аскетизмъ сир³йскихъ пустынниковъ, Соловьевъ самъ удаляется въ пустыню. Мѣстомъ для своего пустынножительства осенью 94-го и зимою 95 года избираетъ онъ озеро Сайму.

   Теоретической работѣ, какъ всегда, соотвѣтствуетъ созерцательно-поэтическая. Циклъ стиховъ, посвященныхъ Саймѣ, еще болѣе "оправдываетъ добро", чѣмъ нравственная философ³я, непосредственно вл³яя на чувство. Сайма становится для Соловьева символомъ вѣчной и чистой красоты, противоположной бурному стремлен³ю страсти:

  

   Страсти волну съ ея пѣной кипучей

   Тщетнымъ желаньемъ дитя не лови.

   Вверхъ посмотри, на недвижно могуч³й

   Съ небомъ сходящ³йся берегъ любви.

  

   Этотъ пер³одъ аскетизма, находящ³й себѣ полное выражен³е въ "Оправдан³и добра" и циклъ финляндскихъ стиховъ, отличается отъ церковнаго настроен³я Теократ³и. Этому аскетизму можно поставить тотъ же упрекъ, какой ставилъ Соловьевъ аскетизму Аѳона. Это - Мрачный аскетизмъ разочарован³я, отказъ отъ всякаго церковнаго дp3;ла. Тутъ Соловьевъ послѣдователенъ. Отъ полноты православной истины онъ переходитъ къ католическому идеалу земной теократ³и, разочаровавшись въ этомъ идеалѣ, онъ временно становится какъ бы внѣ церкви, ибо идея церкви слишкомъ долго сливалась для него съ идеей соединен³я церквей. Крушен³е одной идеи привело крушен³е другой. Снявъ съ себя церковныя узы, Соловьевъ сталъ жертвой своей мистической свободы, и былъ увлеченъ магическимъ вихремъ. Разбитый этимъ вихремъ, онъ смиренно приходитъ къ тѣснымъ вратамъ святоотеческаго аскетизма. Но онъ уже не можетъ отдать церкви растраченный пылъ своей юности, отъ живого церковнаго дѣла Августина и Златоуста онъ временно удаляется въ аскетическое созерцан³е Исаака Сирина.

   Потеря вѣры въ церковное дѣло выразилась въ стихотворен³я "Иммануэль":

  

   И многое ужъ невозможно нынѣ,

   Цари на небо больше не глядятъ

   И пастыри, не слушаютъ въ пустынѣ,

   Какъ ангелы про Бога говорятъ.

  

   Вселенскому церковному дѣлу, во главѣ котораго должны были стать цари и пастыри (первосвященники) противополагается личный мистическ³й путь:

  

   И слово вновь въ душѣ твоей родилось

  

   Не былъ ли именно этотъ путь, путь духовидца Сведенборга и сир³йскаго отшельника Исаака искомымъ путемъ Вл. Соловьева?

  

  

   Въ это время аскетическаго подвига на берегу Саймы, особенной силы достигаетъ у Соловьева всегда присущ³й ему даръ пророческаго ясновидѣн³я. Здѣсь написано имъ его пророческое стихотворен³е "Панмонголизмъ", гдѣ предсказывается "желтая опасность". Здѣсь впервые является у него предчувств³е надвигающейся всем³рной катастрофы:

  

   Конецъ уже близокъ,

   Нежданное сбудется скоро.

  

   Та "вѣчная подруга", которая въ дѣтствѣ и юности явила себя Соловьеву въ своей чистой сущности, "Соф³я", которая потомъ воплощалась для него въ женскихъ существахъ, при чемъ отъ прикосновенья съ плотью и м³ромъ мутнѣла чистота ея образа, теперь является ему уже въ почти освобожденномъ отъ плоти образѣ прекрасной Саймы:

  

   Ты непорочна, какъ снѣгъ за горами,

   Ты многодумна, какъ зимняя ночь.

   Вся ты въ лучахъ, какъ полярное пламя,

   Темнаго хаоса свѣтлая дочь.

  

   Сайма была послѣдней любовью Соловьева въ этомъ м³рѣ, послѣднимъ и наиболѣе чистымъ отражен³емъ вѣчной Соф³и. Въ это время начинаютъ слабѣть узы, связывавш³я поэта съ плотью. Растетъ его второе зрѣн³е, и м³ръ духовъ и умершихъ дѣлается ему ближе, чѣмъ м³ръ реальный, м³ръ живыхъ. Это приближен³е, которое прежде пробуждало въ немъ тоскливое чувство страха:

  

   То изъ края мертвецовъ

   Вопли къ намъ несутся.

   Сердце слышетъ, и дрожитъ,

   Слезы льются, льются.

  

   теперь наполняетъ его ликован³емъ.

  

   Что онъ пророчилъ мнѣ, настойчивый и властный,

   Призывъ родныхъ тѣней?

   Расцвѣть ли новыхъ силъ, торжественный и ясный,

   Конецъ ли смертныхъ дней?

  

   Онъ пророчилъ и то, и другое: высш³й расцвѣтъ его духовныхъ силъ, явивш³йся подготовлен³емъ къ переходу въ Вѣчность. Соф³я приближается къ нему, какъ въ дѣтствѣ. И днемъ, и ночью онъ чувствуетъ ее присутств³е. Ему уже не надо внѣшняго образа для ея созерцан³я, достаточно углубиться въ собственную душу:

  

   Лишь забудешься днемъ, иль проснешься въ полночи,

   Кто-то здѣсь, мы вдвоемъ.

   Прямо въ душу глядятъ лучезарные очи

   Темной ночью и днемъ.

   Таетъ ледъ. Расплываются хмурыя тучи,

   Расцвѣтаютъ цвѣты,

   И въ прозрачной тиши неподвижныхъ созвуч³й

   Отражаешься ты.

  

   Года матер³альнаго плѣна, года разлуки кончены. Наступаетъ уже не свидан³е, а вѣчное единен³е съ Божественной подругой.

  

  

   Дѣятельность Соловьева, въ послѣдн³й пер³одъ его жизни, направляется по двумъ русламъ: по руслу эстетико-теософскому и церковно-апологетическому. Одно выразилось въ Das Ewig Weibliche и Трехъ свидан³яхъ, другое - въ Повѣсти объ Антихристѣ и Воскресныхъ письмахъ. Въ стихотворен³и Das Ewig Weibliche Соловьевъ пророчествуетъ о наступлен³и новой религ³озной эры, царства "Вѣчной Женственности, воспр³явшей силу Божества, дѣйствительно вмѣстившей полноту добра и истины, а чрезъ нихъ нетлѣнное с³ян³е красоты".

  

   Знайте же Вѣчная Женственность нынѣ

   Въ тѣлѣ нетлѣнномъ на землю идетъ,

   Въ свѣтѣ немеркнущемъ новой богини

   Небо слилося съ пучиною водъ.

  

   Если сопоставить это пророчество съ другимъ пророчествомъ о близкомъ возрожден³и христ³анства, котораго жаждетъ душа современной женщины, готовой явиться новой женой мѵроносицей (Воскресныя письма), то ясно, что новая грядущая религ³я Вѣчной Женственности есть только новый фазисъ христ³анства. Здѣсь теософ³я Соловьева принимаетъ апокалипсическ³й характеръ. Новая богиня никто иное, какъ являющаяся въ пророчествѣ ²оанна апокалипсическая "Жена, облеченная въ солнце", опредѣляемая съ одной стороны, какъ Богородица, "поправшая главу зм³я", съ другой стороны - какъ Церковь, сначала убѣгающая отъ антихриста въ пустыню, потомъ побѣждающая его:

  

   А съ неба тотъ же свѣтъ и Дѣву Назарета

   И зм³я тщетный ядъ предъ нею озарялъ.

  

   Для теософ³и Соловьева это же начало опредѣляется, какъ красота. Красота есть матер³я, просвѣтленная духомъ, церковное тѣло, Невѣста Агнца. Созидатели красоты, поэты и художники, созидаютъ это нетлѣнное тѣло; красота есть только ощутительная форма добра и истины. Такимъ образомъ искусство служитъ дѣлу нетлѣн³я и предваряетъ будущее воскресен³е мертвыхъ:

  

   Безумье вѣчное поэта,

   Какъ свѣж³й ключъ среди руинъ,

   Временъ не слушаясь запрета,

   Онъ въ смерти жизнь хранитъ одинъ.

  

   Вотъ почему эстетикъ Соловьевъ въ это время отводитъ первое мѣсто, и эпиграфомъ къ статьѣ "О красотѣ въ природѣ" беретъ слова Достоевскаго, "Красота спасетъ м³ръ". Вотъ почему онъ такъ оплакиваетъ въ стихахъ смерть Майкова и Полонскаго; привѣтствуетъ новую книгу Случевскаго; неотступно думаетъ о Фетѣ, служителѣ чистой красоты. Загробный голосъ Фета постоянно слышется Соловьеву; онъ съ "тяжкою тоскою" шепчетъ ему: "вспомни обо мнѣ". Эта тѣнь неотступно стоитъ надъ его душою во время путешеств³я по Архипелагу въ 1898 году.

   Соловьевъ потому такъ оплакиваетъ уходящихъ изъ жизни поэтовъ, "душу заключавшихъ въ звонк³е кристаллы", что сознаетъ таковой поворотъ, уже начинающ³йся въ искусствѣ; онъ видитъ, что искусство начинаетъ служить какъ разъ обратному дѣлу: растлѣн³ю и смерти.

   Соловьевъ готовится къ новой борьбѣ, къ борьбѣ съ новымъ мистицизмомъ, съ начинающимся "декадентствомъ". Первые Ничшеанцы группировались около Сѣвернаго Вѣстника, потомъ около М³ра Искусства. Уже зарождалось Бодлэрьянство, заговорили о "красотѣ зла".

   Боровшемуся всю жизнь за право мистики Соловьеву сначала казалось возможнымъ заключить союзъ съ группой М³ра Искусства, гдѣ эти права мистики открыто признавались. Искать новыхъ союзовъ и органовъ печати вынуждала его и необходимость: хотя Стасюлевичъ продолжалъ печатать даже так³я его стихотворен³я, какъ Нильская дельта и Das Ewig Weibliche, но ясно было, что есть мѣра терпѣн³ю либеральнаго редактора. Либеральная благонадежность Соловьева лопнула по всѣмъ швамъ съ появлен³емъ его аполог³и войны, отрицан³я прогресса, признан³я демоническаго характера современной цивилизац³и. Оставаться въ Вѣстникѣ Европы было немыслимо, Стасюлевичъ не согласился напечатать Три разговора.

   Удаленному изъ Вѣстника Европы за мистицизмъ поэту естественно было попробовать заключить союзъ съ той группой писателей, которые проповѣдуютъ именно мистицизмъ, съ группою "М³ра Искусства". Но сейчасъ же выяснилось, что съ этимъ мистицизмомъ никакого союза у Соловьева быть не можетъ. Въ отвѣтѣ Философову онъ говоритъ о Божествѣ новыхъ мистиковъ и эстетовъ: хотя служен³е этому божеству прямо ведетъ къ немощи и безобраз³ю, хотя его реальный символъ есть разлагающ³йся трупъ, они сговорились называть это "новой красотой", которая должна замѣнить устарѣлыя идеи истины и добра. (Противъ исполнительнаго листа).

   Искусство и красота - самыя могуч³я оруд³я добра. Зло для своего окончательнаго торжества въ м³рѣ должно отнять у добра именно это оруж³е и использовать его для своихъ цѣлей. Передъ пришеств³емъ антихриста искусство превращается въ антихрист³анскую маг³ю.

   Слѣдовательно, нельзя искать спасен³я въ искусствѣ. Оно не помѣшаетъ антихристу совершить его дѣло, оно уже начинаетъ само служить дѣлу антихриста. Гдѣ же искать спасен³я, гдѣ найти оруж³е для охранен³я чистоты "ризы Христовой". Тамъ, гдѣ Соф³я {Идея Соф³и въ рел.-философ. м³ровоззрѣн³и В. Соловьева носитъ характеръ какого-то мистическаго субъективнаго его переживан³я и конечно не представляетъ собой выражен³я церковнаго учен³я. Ред.} впервые явилась своему служителю - въ Церкви.

  

  

   Церковный характеръ служен³я Соф³и ясенъ изъ той обстановки, въ которой было Соловьеву его первое видѣн³е. Девяти лѣтъ, когда онъ впервые почувствовалъ волнен³е страсти и ревности, вплоть до наивнаго, но все же злого стремлен³я, къ дуэли, къ уб³йству, Соф³я впервые является своему избраннику, чтобы оградить его отъ соблазна.

  

   Дуэль! Дуэль! Обѣдня въ Вознесенье.

   Душа кипитъ въ потокѣ страстныхъ мукъ.

   Житейское... отложимъ... попеченье -

   Тянулся, замиралъ и замеръ звукъ.

   Алтарь открытъ... Но гдѣ-жъ священникъ, дьяковъ?

   И гдѣ толпа молящихся людей?

   Страстей потокъ,- безслѣдно вдругъ изсякъ онъ.

   Лазурь кругомъ, лазурь въ душѣ моей.

   Пронизана лазурью золотистой,

   Въ рукѣ держа цвѣтокъ нездѣшнихъ странъ,

   Стояла ты съ улыбкою лучистой,

   Кивнула мнѣ и скрылася въ туманъ.

  

   Какимъ же дѣломъ завершитъ Соловьевъ свое служен³е Соф³и? Ч