Тургенев Александр Иванович - М. Гиллельсон. А. И. Тургенев и его литературное наследство

  

  

  

  М. Гиллельсон

  

   А. И. Тургенев и его литературное наследство --------------------------------------

  А. И. Тургенев. Хроника русского. Дневники (1825-1826 гг.)

  Издание подготовил М. И. Гиллельсон

  Серия "Литературные памятники"

  М.-Л., "Наука", 1964

  OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

  Литературное наследие А. И. Тургенева огромно. Из его обширной переписки с друзьями, опубликованной далеко не полностью, можно было бы подготовить к изданию несколько томов писем; полный текст его дневников потребовал бы выпуска 10-12 солидных книг. "Хроника русского" и дневники А. И. Тургенева за 1825-1826 годы - лишь небольшая часть его литературного наследия.

  А. И. Тургенев является выдающимся мастером русского эпистолярного жанра, получившего всестороннее развитие в первые десятилетия прошлого века. Как справедливо пишет М. П. Алексеев, "в начале XIX столетия письма русских литераторов представляли собою важный фактор общего литературного развития; эти письма выходили за сравнительно узкие пределы бытового средства связи, приобретая тогда особую функцию, как и вся рукописная литература, живее и полнее отображавшая умственные запросы русского общества, чем подцензурная печать... Письма служили тогда и другой цели, являясь своего рода опытным участком для разнообразных жанровых и стилистических экспериментов: они содействовали разработке литературного языка, мастерству воспроизведения непринужденной, живой, звучащей речи". {М. П. Алексеев. Письма И. С. Тургенева. В кн.: И. С. Тургенев, Полн. собр. соч. и писем в 28 томах, т. I, Изд. АН СССР, М.-Л., 1961, стр. 17-18.}

  Блестящий представитель эпистолярного жанра, автор интереснейших дневников и путевых корреспонденции, А. И. Тургенев имеет неоспоримое право на внимание современного читателя. О писательском даре А. И. Тургенева проникновенно и точно сказал его ближайший друг П. А. Вяземский: "Полагаем, что не было никогда и нигде борзописца ему подобного. Он мог сказать с поэтом: "Как много я в свой век бумаги исписал". Но ни друзья его, ни потомство, если оно захватит его, не оставили и не оставят того ему в упрек. Деятельность письменной переписки его изумительна... Он переписывался и с просителями своими, и с братьями, и с друзьями, и с знакомыми, и часто с незнакомыми, с учеными, с духовными лицами всех возможных исповеданий, с дамами всех возрастов, различных лет и поколений, был в переписке со всею Россиею, с Францией, Германией, Англией и другими государствами. И письма его - большею частью образцы слога, живой речи. Они занимательны по содержанию своему и по художественной отделке, о которой он не думал, но которая выражалась, изливалась сама собою под неутомимым и беззаботным пером его. Русским пером в особенности владел он, как немногим из присяжных писателей удается им владеть. Этого еще мало: при обширной, разнообразной переписке, он еще вел про себя одного подробный дневник. В фолиантах переписки и журнала его будущий историк нашего времени, от первых годов царствования Александра Павловича до 1845 года, найдет, без сомнения, содержание и краски для политических, литературных и общественных картин прожитого периода". {П. А. Вяземский, Полн. собр. соч., т. VIII, СПб., 1883, стр. 282.}

  

  

  

  

   I

  Александр Иванович Тургенев (1784-1845) был одним из четырех сыновей Ивана Петровича Тургенева, богатого симбирского помещика, приятеля писателя Н. И. Новикова и некоторых московских масонов. Их дружеский кружок, в котором масонство служило выражением гуманистических и просветительских идей, был разгромлен правительством Екатерины II: Новиков был посажен в крепость, И. В. Лопухин жил в Москве под присмотром полиции, И. П. Тургенев получил приказание ехать на жительство в родовое имение Тургенево, где он и прожил со всем семейством с 1792 до конца 1796 года. Воспитание Александра Ивановича и его старшего брата Андрея в эти годы было поручено женевцу Георгу Криотофу Тоблеру, родственнику швейцарского писателя Лафатера. Если не считать позднейших упоминаний Александра Ивановича о том, что со своим учителем они читали идиллические стихотворения швейцарского поэта Саломона Геснера, то у нас нет сведений о характере его занятий с Тоблером. Однако с большой долей вероятности можно предположить, что Тоблер наряду с отцом заронил первые зерна человеколюбия и свободомыслия в душу маленького Александра. Герцен в романе "Кто виноват?" нарисовал обаятельный образ женевца Жозефа, учителя Бельтова. По-видимому, одним из таких бескорыстных и просвещенных педагогов был воспитатель старших братьев Тургеневых Тоблер, о котором Александр Иванович сохранил светлую память на всю жизнь: уже в 30-е годы, странствуя по Швейцарии, он пытался разыскать родственников своего первого учителя.

  Воцарение Павла I положило конец ссылке Ивана Петровича: он был назначен директором Московского университета. Тургеневы переехали в Москву и поселились на казенной квартире, на Моховой, в здании университета. Старший сын Андрей поступил в университет, а Александр - в университетский пансион, где он учился с 1797 по 1800 год.

  В Москве в доме Ивана Петровича возник литературный кружок: молодые Тургеневы часто встречались с братьями Лопухиными, М. И. Невзоровым, Херасковым, И. И. Дмитриевым; к этому же времени относится и знакомство А. И. Тургенева с Карамзиным, который также бывал в доме его отца. Приверженность масонским идеям не мешала И. П. Тургеневу прислушиваться к мнениям инакомыслящих: в его доме господствовал вольный обмен литературными и общественными воззрениями.

  Помимо домашнего кружка старшего поколения, своему быстрому умственному возмужанию А. И. Тургенев во многом обязан Московскому университетскому пансиону, в котором придавали первостепенное значение развитию литературных способностей учащихся: первые опыты Александра Ивановича в области словесности - речи и переводы - относятся ко времени его пребывания в университетском пансионе. {Подробнее о первых литературных опытах А. И. Тургенева см.: В. И. Резанов. Из разысканий о сочинениях В. А. Жуковского, вып. 1. СПб., 1906, стр. 228-231.}

  Наконец, существенное воздействие на становление личности Александра Ивановича оказал дружеский кружек, состоявший из воспитанников университета и университетского пансиона. В 1797-1800 годах в него входили, кроме Андрея и Александра Тургеневых, Жуковский, Мерзляков, Воейков, Андрей и Михаил Кайсаровы, Семен Родзянко. В начале 1801 года кружок стал именоваться "Дружеским литературным обществом". Александр Иванович произнес на собраниях этого содружества две речи: в одной из них он восхвалял человеколюбие И. В. Лопухина, в другой говорил о том, "что люди по большей части сами виновники своих несчастий и неудовольствий, случающихся в жизни". Обе речи - явно моралистического характера, показательные для той умственной атмосферы, которая царила в доме Тургеневых.

  В. М. Истрин, посвятивший несколько статей изучению "Дружеского литературного общества", установил, что среди его участников преобладал интерес к немецкой словесности, к произведениям Гете, Шиллера, Виланда, Гердера, Коцебу; из французской литературы наибольшее сочувствие вызывали сочинения Руссо, входившие "в то течение к нравственному самосовершенствованию, которое составлялось из разных источников, в том числе и из всей вообще сентиментальной литературы и масонско-мистического настроения старшего тургеневского кружка"; {В. М. Истрин. Младший тургеневский кружок и Александр Иванович Тургенев. Архив братьев Тургеневых, вып. 2, СПб., 1911, стр. 87.} из английской литературы участникам "Дружеского литературного общества" более близки были писатели сентиментального и предромантического направления - Стерн, Ричардсон, Юнг, Томсон, Грей.

  "Общество" не было монолитным. Изучение печатных и архивных материалов позволило Ю. М. Лотману прийти к выводу о том, "что в нем в момент своего зарождения столкнулись три ведущие тенденции литературы допушкинского периода: направление мечтательного романтизма, связанное с именем Жуковского; представленное Мерзляковым направление, чуждое дворянской культуре и развивавшее традиции демократической литературы XVIII в., и, наконец, направление Андрея Тургенева и Андрея Кайсарова (литературная и общественная позиция последнего находилась в ту пору в стадии формирования), в деятельности которых отчетливо проступают черты, подготавливающие литературную программу декабризма". {Ю. М. Лотман. Андрей Сергеевич Кайсаров и литературно-общественная борьба его времени. Уч. зап. Тартуск. унив., вып. 63, Тарту, 1958, стр. 25.} По своим литературным вкусам и общественным воззрениям Александр Иванович примыкал к группе Жуковского.

  А. И. Тургенев оказался у первоисточника всех наиболее значительных литературно-общественных течений того времени: в доме отца он встречался с Херасковым, патриархом позднего классицизма, с наиболее колоритными представителями русского масонства; в кругу своих сверстников он присутствовал при первых баталиях между сторонниками различных направлений, борьба которых во многом определила многоплановый характер литературного развития в первые два десятилетия XIX века. Любознательный юноша жадно вслушивался в разноголосицу литературных и общественных мнений. Благоприятные внешние условия способствовали быстрому развитию богатых природных задатков А. И. Тургенева: он становится широко образованным человеком своего времени.

  По окончании Московского университетского пансиона А. И. Тургенев был зачислен 16 июня 1800 года на службу в Московский архив коллегии иностранных дел. Однако служебные занятия не приносят ему удовлетворения: он мечтает о продолжении образования за границей. Вслед за старшим братом Андреем Александр Иванович вместе с отцом отправляется в Петербург в начале 1802 года; начинаются хлопоты по ведомству иностранной коллегии. Получив желанное разрешение, А. И. Тургенев в конце апреля 1802 года возвращается из столицы в Москву, а в июле месяце того же года вместе с Андреем Кайсаровым и некоторыми другими молодыми людьми выезжает в Геттинген.

  

  

  

  

   II

  Геттингенский университет, в котором обучались три брата Тургеневых (Александр, Николай и Сергей), Андрей Кайсаров, автор диссертации об освобождении крестьян, А. П. Куницын, лицейский учитель Пушкина, и некоторые другие, был прогрессивным учебным заведением того времени. Можно не сомневаться, что Пушкин, представляя читателям Владимира Ленского, "с душею прямо геттингенской", воплотил в нем живые черты своих свободолюбивых друзей и знакомых, обучавшихся в Геттингене, - трех братьев Тургеневых и А. П. Куницына.

  Дневник А. И. Тургенева, который он вел в 1802-1804 годах, позволяет утверждать, что пребывание в Геттингенском университете значительно расширило его умственный горизонт, дало ему солидную подготовку по многим и в первую очередь по историческим дисциплинам, укрепило гуманистические начала его мировоззрения, возбудило первые сомнения в законности неограниченного самодержавия в России. 9 июня/28 мая 1803 года он записал в дневник: "Приехав в Москву, первое мое старание будет собирать, сколько можно, совершенную библиотеку для русской истории, между прочим, и источников ее (Urkunden), особливо в Московском архиве, где еще по сю пору множество лежит неизвестных сокровищ для русской истории, особливо для новой. Например: условие, которое поднесли бояре Михаилу Федоровичу при возложении на него бремя правления. Оно может решить вопрос: к какому образу правления отнести русское - к неограниченной ли монархии или к ограниченной? Назначено ли там род совета или сената, с которым государь разделять должен законодательную власть, или нет? И надобно ли почитать неограниченное правление русских государей, как похищение не принадлежащей им власти, или, и в самом деле, и условие сие дает право государю на неограниченное правление? Последнее сомнительно: иначе, для чего бы по сю пору не публиковать сей интересной и важной древности?". {Архив братьев Тургеневых, вып. 2. СПб., 1911, стр. 225-226.}

  Уже в эти годы, слушая лекции Шлецера, Александр Иванович задумывается над законностью революций. И хотя он вполне согласен со Шлецером, что "сколь далеко ни простирается история, везде почти показывает она, что, хотя мятежи кой-когда и удавались, всегда почти приносили они с собою больше пагубы и бедствия для народа, нежели сколько бы претерпел он, снося тиранские действия", тем не менее он с полным пониманием отнесся к словам Шлецера о том, что при нарушении государем своих прав и обязанностей народ имеет право восстать и даже "казнить своего государя". {Там же, стр. 240. - Как уже отметил В. И. Сантов в своих ценных комментариях к сочинениям К. Н. Батюшкова (т. 1, СПб., 1887, стр. 355-372), А. И. Тургеневу принадлежит перевод из "Шлецерова введения во всеобщую историю", напечатанный в "Утренней заре" (кн. III, 1805, стр. 47-66; кн. IV, 1806, стр. 101-129; переводчик обозначен инициалами "А. Т.").} Четверть века спустя, после разгрома восстания декабристов, А. И. Тургенев вновь будет внимательно изучать и осмысливать этот кардинальный вопрос общественного развития, читая вместе с Жуковским и братом Сергеем труды Минье и Гизо по истории французской и английской революций.

  Лекции Шлецера, Геерена и Сарториуса на всю жизнь привили А. И. Тургеневу любовь к истории: истоки исторического критицизма, пронизывающего его общественные воззрения, берут свое начало в Геттингене; многолетние археографические разыскания, которыми отмечена вторая половина его жизни, стали возможны благодаря солидной исторической эрудиции, полученной им в стенах Геттингенского университета. {Подробнее о жизни и учении А. И. Тургенева в Геттингенском университете см.: В. Истрин. Русские студенты в Геттингене в 1802-1804 гг. ЖМНП, нов. сер., XXVIII, 1910,  7, отд. 2, стр. 80-144; Е. Тарасов. Русские "геттингенцы" первой четверти XIX века и влияние их на развитие либерализма в России. Голос минувшего, 1914,  7, стр. 195-209.}

  В 1803 году А. И. Тургенев послал в журнал "Вестник Европы" две статьи - "Письмо из Геттингена, от 23 мая 1803" {Вестник Европы, 1803, ч. IX, стр. 303-306.} и "О Геттингенском университете (сочинения одного из молодых россиян, которые ныне там учатся)". {Там же, ч. XII, стр. 166-207.} В последней статье он писал о русской литературе: "Без сомнения, приближается время, когда литература моего отечества распространится по всей Европе и когда язык наш будет одною из существенных принадлежностей хорошего воспитания". {Там же, стр. 190.}

  В 1804 году в журнале "Северный вестник" появилась статья А. И. Тургенева "Критические примечания, касающиеся до древней славянорусской истории", {Северный вестник, 1804, ч. II, стр. 267-293.} в которой он ратовал за создание картин на сюжеты, заимствованные из отечественной истории: "Давно бы пора нашим артистам, вместо разорения Трои, представить разорение Новгорода, вместо той героической спартанки, радующейся, что сын ее убит за отечество, представить Марфу Посадницу, которая не хочет пережить вольности новгородской". {Там же, стр. 268.} Призыв А. И. Тургенева прославить новгородскую вольницу, опоэтизировать граждан древнего Новгорода ясно указывал на свободолюбие автора статьи. И вполне закономерно, что тема новгородской вольности, предложенная А. И. Тургеневым в качестве сюжета для картин русских художников, стала впоследствии излюбленной темой писателей-декабристов.

  Сообразуясь с духом исторического критицизма, А. И. Тургенев призывал живописцев соблюдать верность истории даже в мелочах, пропускать "сквозь чистилище критики каждое сказанное слово, каждое историческое известие, застарелое ли или новое, не полагаясь на авторитет славного писателя". {Там же, стр. 293.}

  Отстаивая принцип исторического критицизма, А. И. Тургенев на три десятилетия предвосхитил развитие отечественной исторической науки: лишь в 30-е годы XIX века в России оформилась "скептическая школа", внесшая ценный вклад в методику источниковедения и подорвавшая многие ложные положения официальной историографии.

  Ко времени пребывания А. И. Тургенева в Геттингене относится его первая путевая корреспонденция. Осенью 1803 года компания русских студентов совершила путешествие на Гарц (горный массив, расположенный на северной окраине Средне-Германских гор), поднявшись на его вершину - гору Брокен. Сохранилось два описания этого увлекательного путешествия, принадлежащих перу А. И. Тургенева. Одно из них было напечатано в "Вестнике Европы" под названием "Путешествие русского на Брокен в 1803 году". {Вестник Европы, 1808, ч. XLII, стр. 77-93.} Живым слогом запечатлел А. И. Тургенев восход солнца на Брокене, рассказал читателю о брокенских ведьмах, о возмутительных и бесчеловечных процессах, которые устраивались в прежние годы против лиц, облыжно обвиненных в колдовстве, о корыстолюбии католических монахов, о языческих обычаях, сохранившихся в Германии и в России. Если судить по этой публикации, то можно подумать, что повседневная жизнь людей, с которыми сталкивался А. И. Тургенев во время своего путешествия, не привлекала его внимания. Однако подобный вывод был бы ошибочен, он был бы сделан без учета цензурных условий того времени. Более подробное описание этого путешествия, сохранившееся в бумагах А. И. Тургенева, было опубликовано в 1911 году В. М. Истриным под названием "Отрывки из путешествия по Гарцу в 1803 году". {Архив братьев Тургеневых, вып. 2, стр. 289-302.} Сравнение журнального текста с рукописным вариантом приводит к выводу, что перед нами две различных по своему содержанию корреспонденции: видимо, готовя к печати описание своего путешествия, А. И. Тургенев выбрал наиболее нейтральный в политическом отношении отрывок о восхождении на Брокен, самый же злободневный материал был оставлен по цензурным соображениям за пределами журнальной публикации. Так, например, в не попавшей в журнал части корреспонденции содержится яркая зарисовка тяжелого, изнурительного и нищенски оплачиваемого труда немецких горнорабочих: "Работники получают по талеру в месяц; пища и квартира казенные. Какая незначительная плата в сравнении с их геркулесовою работой и с тою потерею здоровья и жизненных сил, которой они неминуемо подвержены! День и ночь должны они попеременно жариться на сильном огне, слышать беспрестанный стук толчеи и после сих утомительных трудов спать в бедной избе, наполненной несколькими семьями. И самый плач малолетних детей покажется им гармоническою музыкою, и, верно, уже не помешает переселиться из Вулканова в Морфеево царство! К чему человек не привыкнет? Пристуке молотов, как и при журчании ручейка, на пуховом диване и на гранитном отломке - он спит покойно". {Там же, стр. 294.}

  В этой же корреспонденции А. И. Тургенев резко осудил русские крепостнические порядки: "...я думаю, что не один северный климат, не одна физическая причина склонности русского к пьянству; но есть и другой источник сей пагубной для нас страсти, есть причины моральные (которых основание находится в государственной нашей конституции). Россия большею частию состоит не из подданных, но рабов, хотя не в римском и венгерском смысле этого слова, - и большая часть крестьян принадлежат помещикам. Русский мужик с молоком матерним всасывает в себя чувство своего рабства, мысль, что все, что он ни выработает, все, что он ни приобретет кровию и потом своим, - все не только может, но и имеет право отнять у него его барин. Он часто боится казаться богатым, чтоб не навлечь на себя новых податей; и так ему остается - или скрывать приобретенное (оттого со времен татарского нашествия обычай русских мужиков зарывать свои сокровища в землю), или жить в беспрестанном страхе; а чтоб избежать того и другого, он избирает кратчайшее средство и несет нажитое в царев дом, как говорят наши простолюдины. Словом, гораздо большая часть русских крестьян лишены собственности. И вот одна из главнейших подпор, на которых вознесен в России престол Бахусу". {Там же, стр. 292.}

  Путевая корреспонденция 1803 года обнаруживает в А. И. Тургеневе талант зоркого наблюдателя, умеющего вдумываться в окружающее и способного запечатлеть на бумаге свои впечатления, чувства и мысли. Именно эта способность схватывать на лету сменяющиеся как в калейдоскопе жизненные события способствовала тому, что во второй половине своей жизни А. И. Тургенев стал превосходным мастером эпистолярного жанра, чьи пространные и животрепещущие письма-корреспонденции надолго пережили своего автора и с интересом читаются в наши дни.

  Весной 1804 года А. И. Тургенев вместе со своим другом Андреем Кайсаровым выехал в путешествие по славянским землям, входившим в то время в состав Австро-Венгерской империи. Друзья посетили Чехию, Венгрию, Сербию, доехали до Триеста и Венеции. На обратном пути они расстались в Вене: Кайсаров поехал продолжать учение в Геттинген, а А. И. Тургенев в конце января 1805 года вернулся в Россию.

  Путешествуя по славянским землям, А. И. Тургенев с присущей ему исключительной любознательностью знакомился с бытом, нравами и историей славян. {Письма А. И. Тургенева к родителям за время его поездки 1804 года и другие материалы, связанные с этой поездкой, см.: Путешествие А. И. Тургенева и А. С. Кайсарова по славянским землям в 1804 году. Под ред. В. М. Истрина. II, 1915; В. М. Истрин. Русские путешественники по славянским землям в начале XIX века. ЖМНП, 1912,  9, стр. 78-109; Ю. М. Лотман. Рукопись А. Кайсарова "Сравнительный словарь славянских наречий". Уч. зап. Тартуск. унив., вып. 65, Тарту, 1958, стр. 191-203.} Уже в эти годы вояжи настраивали его на писательский лад: сохранились наброски с описанием его странствий 1804 года. И хотя эти записи остались в черновом виде и не были окончательно отделены, среди них встречаются яркие зарисовки, написанные легким и в то же время энергичным слогом. Изяществом мысли и галантностью XVIII века проникнуто описание "жемчужины Адриатического моря": "Когда подъезжаешь к Венеции, особливо со стороны Триеста, то кажется, что сия масса великолепных зданий - как бы подобие Венеры - рождается из морской пены; с каждым опущением весла раскрываются новые виды; глаза теряются в созерцании одного из величайших городов в Европе; издали кажется, что лагуны, из коих он составлен, все сливаются вместе, огромными палатами и храмами застроенные; острова, окружающие Венецию, кажется, с уважением смотрят на старшую сестру свою - и собою придают ей еще более величия. Лагуны, беспрестанно пересекаемые быстрыми гондолами, возвещают многолюдство торгового города; есть ли Венеция, которую хоть и называют уже отцветшею красавицею, и прежней тени своей изумленному путешественнику представить не может, то все же она велика и в своем падении". {ИРЛИ, ф. 309,  1058. - Мы цитируем записи А. И. Тургенева о его путешествии 1804 года, которые, как полагал В. М. Истрин, не дошли до нас. На самом деле они хранятся в фонде братьев Тургеневых.}

  Наброски 1804 года обличают не только возмужание литературного дарования А. И. Тургенева, но и характеризуют отличительные особенности его творческой натуры, указывают на ясное понимание им той ответственности, которая лежит на путешественнике, решившемся поведать миру о своих странствиях. Поверять свои впечатления литературными и историческими трудами предшественников - таково правило, которым А. И. Тургенев неизменно руководствовался на всем протяжении своего писательского пути. В конце черновиков 1804 года он уже писал по этому поводу: "Описывая мое путешествие, приводя в порядок собранные мною материалы для статистического и исторического описания тех земель, которые я проехал, мне казалось, я снова путешествую; снова вижу те города, здания, памятники, коих изображения лежали перед глазами моими; беседую с теми великими литераторами, кои на память о себе оставляли мне лучшие произведения пера своего или скромно вписывали славные имена свои в мой дорожник. Труд соединен был с удовольствием воспоминания и авторской надежды. Мне нужно было поверить мои замечания, сравнить их с замечаниями моих предшественников; входя в подробные исторические описания некоторых происшествий, которых свидетелями были места, мною виденные, я должен был часто справляться с частною их историею, и, таким образом, одно незначущее известие вводило меня в целый лабиринт исторических изысканий. Но все это имело свою пользу, и часто находил я случайно то, чего прежде напрасно искал с большею потерею времени. Но один только тот, кто сам бывал в подобном положении, может судить, чего стоит автору достоверность повестей". {ИРЛИ, ф. 309,  1058.}

  Привлечение исторических и иных источников как в корреспонденциях начала века, так и в дальнейшем в "Хронике русского", писавшейся три десятилетия спустя, придало достоверность, глубину и познавательную ценность письмам-корреспонденциям А. И. Тургенева, и в соединении с несомненной литературной одаренностью, с ярко выраженной индивидуальной манерой письма создали ту неповторимую творческую амальгаму, те взволнованные путевые заметки, которые покоряли, покоряют и долго еще будут покорять их читателей.

  

  

  

  

   III

  1805-1824 годы - время быстрых служебных успехов А. И. Тургенева. В 1805 году он поступил в Комиссию составления законов, а 4 мая 1812 года был назначен членом этой комиссии. С 13 сентября 1810 года по 17 мая 1824 года он состоял, имея чин действительного статского советника, директором Главного управления духовных дел иностранных исповеданий; в 1819 году он был пожалован званием камергера. Кроме того, он деятельный участник филантропических и других обществ: секретарь Библейского общества, секретарь Женского патриотического общества и некоторых других. Привлекательный облик А. И. Тургенева этих лет сохранил потомству П. А. Вяземский, который писал в "Старой записной книжке" о своем друге: "Он вставал рано и ложился поздно. Целый день был он в беспрестанном движении, умственном и материальном. Утром занимался он служебными делами по разным отраслям и ведомствам официальных обязанностей своих. Остаток дня рыскал он по всему городу, часто ходатаем за приятелей и знакомых своих, а иногда и за людей, совершенно ему посторонних, но прибегавших к посредничеству его... Список всех людей, которым помог Тургенев, за которых вступался, которых восстановил, во время служения своего, мог бы превзойти длинный список любовных побед, одержанных Дон-Жуаном, по свидетельству Лепорелло в опере Моцарта. Русская литература, русские литераторы, нуждавшиеся в покровительстве, в поддержке, молодые новички, еще не успевшие проложить себе дорогу, всегда встречали в нем ходатая и умного руководителя. Он был, так сказать, долгое время посредником, агентом, по собственной, воле уполномоченным и акредитованным поверенным в делах русской литературы при предержащих властях и образованном обществе. Одна эта заслуга, мало известная, ныне забытая, дает ему почетное место в литературе нашей, особенно когда вспомнишь, что он был другом Карамзина и Жуковского". {П. А. Вяземский, Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 273, 281.}

  Особое значение для дальнейшей литературной деятельности А. И. Тургенева имело его участие в арзамасском братстве, где ему была присвоена кличка "Эолова арфа", ставшая впоследствии его псевдонимом. Переписка Вяземского с А. И. Тургеневым, опубликованная в первых двух томах Остафьевского архива, свидетельствует о том, что на своих заседаниях арзамасцы обсуждали не только литературные, но и злободневные общественные вопросы: о конституционных замыслах, об отходе царя от либеральных идей, о Священном союзе, о крепостном праве и т. д. До последнего времени эти письма использовались лишь как справочный и подсобный материал при разработке историко-литературных проблем того времени. Между тем переписка Вяземского с А. И. Тургеневым этих лет имеет и самостоятельное значение, свидетельствуя о литературно-общественной значимости и длительности арзамасских связей. Из этой переписки, а также и из других сохранившихся материалов следует, что арзамасское братство не было монолитным: внутри него все время шла борьба между оппозиционным и лояльным направлениями. Эта борьба - по мере нарастания в стране общественных противоречий - закономерно привела к расслоению арзамасского братства на два крыла: на умеренное крыло во главе с Карамзиным, Жуковским и Блудовым и на радикальное крыло, состоявшее из А. С. Пушкина, М. Ф. Орлова, Н. И. Тургенева и Вяземского. А. И. Тургенев, не разделявший оппозиционных взглядов своих младших братьев Николая и Сергея, примкнул к умеренным арзамасцам. Полемика между умеренными и радикальными арзамасцами возникала по самым различным поводам, начиная от кардинальных вопросов общественного развития России и кончая, казалось бы, мало значимыми проблемами грамматики и стилистики. Так, например, в 1822 году между Вяземским и А. И. Тургеневым шла ожесточенная полемика в письмах, из которой видно, что различие в общественных взглядах приводило к различным позициям и в чисто литературных вопросах: умеренный А. И. Тургенев выступал за увековечение стиля Карамзина, в то время как оппозиционно настроенный Вяземский, напротив, ратовал за непрерывную эволюцию языка и стиля. {О политических и литературных спорах между членами арзамасского братства см.: Ю. М. Лотман. П. А. Вяземский и движение декабристов. Уч. зап. Тартуск. унив., вып. 98, 1960, стр. 24-142; М. И. Гиллельсон. Материалы по истории арзамасского братства. В сб.: Пушкин. Исследования и материалы, т. IV. Изд. АН СССР, М.-Л., 1962, стр. 287-326; С. С. Ланд а. О некоторых особенностях революционной идеологии в России. В сб.: Пушкин и его время. Исследования и материалы, вып. 1. Л., изд. Гос. Эрмитажа, 1962, стр. 67-231; В. В. Пугачев. Из истории русской общественно-политической мысли начала XIX века (от А. Н. Радищева к декабристам). Уч. зап. Горьк. унив., вып. 57, 1962, стр. 3-174.}

  Однако аракчеевский курс Александра I привел к дальнейшей перегруппировке общественных сил в лагере либерального дворянства; происходит размежевание и среди умеренных арзамасцев: некоторые из них (Кавелин, Блудов) становятся ревностными сторонниками монархии, в то время как А. И. Тургенев, оставаясь поборником освобождения крестьян от крепостной зависимости, вольно или невольно оказывается в оппозиции к правительственной политике по основному вопросу общественного развития. Вслед за отставкой Н. И. Тургенева в апреле 1824 года в середине мая того же года был отрешен от своей должности и Александр Иванович. Правда, сам А. И. Тургенев полагал, что он "жертва лжи и клеветы самой гнусной, почти невероятной". {ОА, т. III. СПб., 1899, стр. 46.} Между тем следует признать, что Александр I был вполне последователен в своих действиях: отказавшись от обещанных реформ, он должен был, в первую очередь, избавиться от тех лиц, которые верили в эти реформы и стремились их осуществить.

  Отстранив А. И. Тургенева от государственной деятельности, Александр I с недоверием и тревогой следил за его поведением. Когда в конце 1824 года А. И. Тургенев ехал в Москву к умирающей матери, Аракчеев писал 10 ноября 1824 года московскому генерал-губернатору князю Д. В. Голицыну: "Дошло до сведения государя императора, что помощник статс-секретаря, действительный статский советник Александр Тургенев получил вторично отпуск для пребывания в Москве по случаю будто бы болезни матери его.

  "Его величество, подозревая, что поводом такового г. Тургенева желания пользоваться новым отпуском для пребывания в Москве может быть его неудовольствие на случившиеся в службе его перемены и затем расположение к каким-либо неблагоприятным для правительства разглашениям насчет бывших здесь на сих днях несчастий от наводнения, - высочайше повелеть мне соизволил уведомить о сем ваше сиятельство, дабы вы приняли по вашему званию секретные меры как к разведанию о сем предмете, так и к предупреждению последствий оного, донося о всем непосредственно его императорскому величеству в собственные руки". {Русская старина, 1904, т. 117, стр. 232.}

  Вслед за Н. И. Тургеневым А. И. и С. И. Тургеневы уезжают за границу. Отъезд Тургеневых в Западную Европу в какой-то степени был связан с советами врачей, с необходимостью укрепить расстроенное здоровье. Но не только медицинские показания заставили братьев Тургеневых покинуть родину: одним из мотивов, вынудивших их предпринять заграничное путешествие, было их несогласие с аракчеевским курсом Александра I - это явствует из дневниковой записи А. И. Тургенева от 14 июля 1825 года и из черновика его письма к Александру I, написанного незадолго до отъезда за границу и впервые публикуемого в настоящем издании.

  Дорогой ценой заплатили братья Тургеневы за свою оппозицию русскому самодержавию. Н. И. Тургенев был приговорен по делу декабристов к смертной казни; в начале 1826 года английский посол в Петербурге писал своему правительству о просьбе Николая I выдать находившегося в то время в Англии Н. И. Тургенева. {Подробнее об этом см.: И. Звавич. Восстание 14 декабря и английское общественное мнение. Печать и революция, 1925, кн. 8, стр. 46.} Однако английское правительство предоставило Н. И. Тургеневу политическое убежище, а спустя несколько лет он смог переехать во Францию, где и жил полвека в эмиграции. С. И. Тургенев тоже был на подозрении у царских властей: из дневника А. И. Тургенева (запись от 24 сентября 1832 года) видно, что после разгрома восстания декабристов С. И. Тургенева пытались арестовать в Италии и только болезнь спасла его от заключения. Разгром восстания на Сенатской площади, осуждение брата Николая, крах вольнолюбивых надежд губительно подействовали на С. И. Тургенева: он заболел психически и умер в Париже в 1827 году. Трудное время наступило для Александра Ивановича: смерть брата, вынужденная жизнь на чужбине другого брата и собственное полуопальное положение; почти двадцать лет - с небольшими перерывами - скитался по Европе А. И. Тургенев.

  

  

  

  

   IV

  Сразу же по отъезде за границу летом 1825 года А. И. Тургенев заводит дневник и с тех пор неутомимо день за днем на протяжении двух десятилетий пишет о виденном, слышанном и прочитанном. Изучение его дневников за 1825-1845 годы убеждает в том, что их форма не была постоянной: заграничные дневники значительно полнее дневниковых записей за время его пребывания в России; кроме того, с годами записи постепенно становятся более лаконичными.

  Публикуемые нами дневники за 1825-1826 годы А. И. Тургенев вел весьма подробно: выехав из крепостнической России в страны Западной Европы, он с лихорадочной поспешностью знакомится со всеми сторонами общественной жизни этих стран и щедро заносит в свои дневники впечатления и мысли, возникающие во время его странствий.

  Живя за границей, А. И. Тургенев не перестает напряженно размышлять о судьбах родины. С особенной силой русская тема звучит в его дневниках в декабре 1825 года, когда он узнает в Париже о внезапной смерти Александра I; на страницах его дневника появляются сетования и сожаления, что царь не успел завершить задуманную им отмену крепостного права на всей территории Российской империи. Несмотря на жестокие уроки, преподанные Александром I в 20-е годы, у А. И. Тургенева тлела надежда, что царь вернется к благим начинаниям своей юности. Со смертью Александра I для А. И. Тургенева гибла последняя надежда на скорое освобождение крестьян. Поэтому с такой настойчивостью сверлит ему мозг строка из "Чайльд-Гарольда" о днях позора, о бесплодности смены владык для порабощенной родины. Гневной иронией наполнены страницы дневника А. И. Тургенева, в которых он описывает русских аристократов в Париже, почтенных столпов дворянства, которые были верной опорой самодержавия.

  Вместе с тем о самом восстании декабристов А. И. Тургенев упоминает в немногих словах. Конечно, в какой-то мере лапидарность записи о декабристах вызывалась опасением, что его дневник может попасть в руки III Отделения: обозначение в дневнике некоторых политически-одиозных слов начальными буквами (в настоящем издании в редакционных скобках дана расшифровка подобных сокращений) подтверждает эту догадку. Однако было бы преувеличением считать, что осторожность была единственной причиной немногословности А. И. Тургенева по поводу восстания на Сенатской площади - по-видимому, сказалось и его отрицательное отношение к революционным методам борьбы.

  В марте 1826 года А. И. Тургенев возвращается в Россию: над Н. И. и С. И. Тургеневыми нависла опасность быть осужденными по делу декабристов. А. И. Тургенев усиленно хлопочет, пытаясь отвести удар от братьев. Вскоре выясняется, что Сергей Иванович не был организационно связан с декабристами и его признают непричастным к делу о восстании на Сенатской площади. Намного сложнее оказывается положение Николая Ивановича: следствию становится ясным, что он был одним из влиятельнейших деятелей декабристского движения. Усиленные хлопоты А. И. Тургенева и Жуковского не приводят к желаемому результату: Н. И. Тургеневу выносят обвинительный приговор. И в целом события развертывались совсем не так, как предполагал А. И. Тургенев. Известно, что Николай I, еще будучи великим князем, отрицательно относился к военным поселениям. Видимо, А. И. Тургенев узнал об этом летом 1825 года, беседуя с Константином Павловичем, который также не одобрял военных поселений. Надо думать, что этому частному расхождению во взглядах Александра I и его братьев А. И. Тургенев придал неправомерно большое значение. Так или иначе, но к началу 1826 года А. И. Тургенев не представлял себе в истинном свете Николая I. Он даже надеялся вернуться к государственной деятельности - повествуя о посещении больного Карамзина, К. С. Сербинович записал 21 марта 1826 года: "...Александр Иванович вызвал меня в другую комнату, где собирались пить чай, и сказал, что надобно дать Николаю Михайловичу возможность откровенно переговорить с Сперанским о употреблении его, Тургенева, вероятно, к этому же делу, потому что Александр Иванович уже и прежде был при Сперанском в Комиссии составления законов". {Русская старина, 1874, 11, стр. 263.} Мы лишены возможности проверить свидетельство К. С. Сербиновича собственноручной записью А. И. Тургенева, так как в марте-июле 1826 года, живя в Петербурге, он почти не вел своего дневника: было не до того, с утра до вечера писались оправдательные записки по делу Н. И. Тургенева. Впрочем, у нас нет оснований не доверять К. С. Сербиновичу: вполне вероятно, что А. И. Тургенев лелеял мысль о большой законодательной работе. Однако ход событий опрокинул его планы и доказал их несбыточность. Наступила кровавая развязка по делу декабристов. Н. И. Тургеневу был вынесен смертный приговор, замененный пожизненным изгнанием. 13 июля 1826 года в 5 часов утра, в день казни декабристов, А. И. Тургенев выезжает из Петербурга за границу. С этого времени окончательно определяется оппозиционное отношение А. И. Тургенева к деспотическому режиму Николая I. Пожалуй, трудно найти, кроме А. И. Тургенева, другого деятеля, который бы так неизменно выказывал свое отрицательное отношение к политике Николая I на протяжении двух десятков лет; в свою очередь, царь и его ближайшее окружение настороженно и неприязненно относились к нему: ведь А. И. Тургенев не скрывал, что он мечтает об уничтожении рабства в России.

  А. И. Тургенев не принадлежал к славной когорте дворянских революционеров. Более того: он осуждал тех, которые были сторонниками революционных мер для изменения государственного строя России. Но, будучи умеренным в своих политических взглядах (его идеалом была конституционная монархия, причем он твердо надеялся на мирное установление конституции), он не шел ни на какие компромиссы по главному социальному вопросу русской действительности - всю свою сознательную жизнь он стоял за отмену крепостного права.

  Своеобразна была позиция А. И. Тургенева в сфере религиозных вопросов. Он был глубоко и искренне верующим человеком. И вместе с тем А. И. Тургенев в зрелые годы с явным осуждением относился к православию и католичеству, {Враждебное отношение А. И. Тургенева к католицизму возникло значительно раньше, чем к православию: уже 7 ноября 1805 года он отмечает в своем дневнике о замысле написать "Историю глупостей единоспасающей церкви"; из дальнейшего текста дневника явствует, что он имеет в виду римскую католическую церковь (ИРЛИ, ф. 309,  2, л. 19). Нетрудно заметить связь между названием этого неосуществленного труда А. И. Тургенева и памфлетом Эразма Роттердамского "Похвальное слово глупости".} которые, как он утверждал, исказили первоначальную сущность христианства. Из всех религиозных течений ему ближе всего был протестантизм, в котором он, в первую очередь, ценил обличение ханжества и лицемерия римской церкви. При чтении дневников А. И. Тургенева необходимо все время помнить о сложном и во многом противоречивом облике их автора, одного из образованнейших и интереснейших людей своего времени.

  Центральное место в дневнике А. И. Тургенева за 1825 год занимают его парижские впечатления. Он попал в столицу Франции в период значительного обострения общественной борьбы. После прихода к власти в 1820 году правительства Ж. Виллеля силы старого порядка стали играть все более заметную роль в политике Франции. Смерть Людовика XVIII в 1824 году и восшествие на престол Карла X усилили позицию самых реакционных элементов аристократии и высшего духовенства. Приехав в Париж в октябре 1825 года, А. И. Тургенев оказался в самой гуще событий, которые с неумолимой последовательностью привели в конечном счете к июльской революции 1830 года. А. И. Тургенев повсюду наблюдает бурный рост новых буржуазных отношений, рождение аристократии финансов, могущество Лафиттов и Ротшильдов. В его дневнике мы встречаем многочисленные записи о быстром развитии ремесел во Франции* о стремлении сблизить ремесла с наукой, об огромном успехе лекций по точным наукам у многотысячной аудитории французского юношества, о стремительном росте книгопечатания в стране, о выходе в свет взамен тяжеловесных фолиантов "резюме", предназначенных для широких слоев читателей, об изменении репертуара французских театров, о появлении нового демократического зрителя.

  Сбросив феодальные путы, пережив наполеоновскую эпопею, Франция быстро шла по пути капиталистического развития. Но ее реакционные правители во главе с Карлом X стремились возродить дореволюционные порядки. А. И. Тургенев видит, как под покровительством властей пытаются вернуть себе утраченные позиции иезуиты и другие религиозные конгрегации; как по требованию королевского прокурора возбуждаются судебные преследования против оппозиционных газет; как запрещают чтение лекций тем профессорам гуманитарных дисциплин, которые понимают обреченность попытки Карла X повернуть вспять ход истории.

  Широкую панораму встревоженного Парижа запечатлел для последующих поколений дневник А. И. Тургенева. Его автор черпает свою информацию как из собственных наблюдений, неутомимо посещая театры, народные гуляния, музеи, филантропические и судебные учреждения, тюрьмы, различные научные общества, так и из бесед с умнейшими представителями парижской интеллигенции. В салонах мадам Рекамье, Гизо и Кювье он - свидетель и участник горячих политических споров. А. И. Тургенев знакомится со взглядами оппозиционных доктринеров из первоисточника, из уст Гизо и Ройе-Коллара. Доктринерство было, пожалуй, наиболее влиятельным оппозиционным течением французской интеллигенции в эпоху Реставрации. Без характеристики этого умственного течения в истории французской общественной мысли того времени нельзя себе ясно представить ту накаленную атмосферу общественных разногласий, в которой жил и писал свой парижский дневник А. И. Тургенев.

  Наиболее четкое определение доктринерства сделано Б. Г. Реизовым, который пишет: "Смысл политической философии доктрины заключался в том, что она хотела сочетать "прогресс" и "традицию" и отвергала ортодоксальный роялистский догматизм так же, как и чистое "логизирование" левых буржуазных либералов... Доктринерам, как и всем почти представителям умеренных буржуазных партий, нужно было отделить "идею" революции от ее практического осуществления. Идея была хороша, осуществление было "искажением идей". Доктринеры противопоставляли революционному методу постепенную эволюцию, в которой, по их мнению, и проявляется историческая законом