Аксаков Николай Петрович - Людвиг Кондратович (Вл. Сырокомля)

         И за дѣло! Кто же спуститъ эту дерзость чудаку?

         Приравнять задумалъ пана - и къ кому-же къ мужику!...

  

   Наша картина отношен³й поэта къ сослов³ямъ, составляющимъ въ совокупности народъ, являющ³йся главнымъ героемъ его творчества, была бы, однако, неполна, если бы мы не упомянули еще объ одномъ свѣтломъ образѣ, порою являющемся въ его произведен³яхъ. Мы говоримъ о священникѣ, не такомъ, какимъ вообще выработало его католичество, а такомъ, какимъ онъ порою являлся, и какимъ долженъ былъ онъ являться по свѣтлымъ воззрѣн³ямъ Сырокомли,- обѣ этомъ "звѣнѣ въ братской цѣпи людей", какъ художественно-чисто онъ его называетъ. Типъ такого истиннаго священника въ совершенствѣ выведенъ и выполненъ въ образѣ ксендза-дефинитора въ поэмѣ Янъ Денброгъ и выведенъ не только какъ призрачный идеалъ, но какъ дышащая жизнью и индивидуальною окраскою личность.

  

         Къ братьямъ за братьевъ вѣщалъ онъ съ мольбою

         Иль молилъ небеса за людей.

         Не проклиналъ онъ, но теплой слезою

         Взоры сверкали изъ кроткихъ очей.

         . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

         Будто Апостолъ, порой въ воскресенье,

         Паствѣ, простое давалъ поученье,

         Иль о Спасителѣ ей говорилъ:

         "Какъ безъ с³ян³я горняго свѣта

         "Кротк³й и благостный Сынъ Назарета

         "Любящимъ братомъ для грѣшниковъ былъ

         . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

         Богъ снизошелъ къ человѣку смиренно,

         Чтобы, возвысить до неба его,

         Шляхтичъ же гордый кичится надменно

         Суетнымъ блескомъ герба своего....

         Богъ человѣкомъ сталъ - онъ же не можетъ....

         Ближнихъ не видитъ въ крестьянахъ своихъ,

         Суетный стыдъ его душу тревожитъ,

         Если войдетъ онъ въ сообщество ихъ....

         . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

         Изъ пустяковъ, изъ бездѣлицы жалкой

         На ножъ готовы паны межъ собой,

         А мужика не слыхать и подъ палкой,

         Будто бы нѣтъ ему чести людской!...

  

   Типъ ксендза-дефинитора - одинъ изъ самыхъ удачныхъ и широко охваченныхъ типовъ Сырокомли. Въ немъ свѣтлая идеальность какъ-то чудодѣйственно соединена съ поразительною реальностью, такъ и обдающею читателя жизненностью своею и индивидуально-характеристическим чертами. Такъ и представляешь себѣ невольно, какъ

  

         Равно онъ съ помощью теплой своей

         И по чертогамъ ходилъ, и по хатамъ,

         Пану и хлопу былъ истиннымъ братомъ,

         Будто звѣно въ братской цѣли людей.

  

   Характеристическое отношен³е Сырокомли къ народу и народности, его безусловная чуждость всѣхъ исторически укоренившихся предразсудковъ, смущавшихъ политическое и народное сознан³е его соотечественниковъ, могуче повл³яло на характеръ и значен³е его поэз³и, сдѣлавъ чувство его нераздѣльно-цѣлостнымъ и искреннимъ, а потому и выражен³емъ этого чувства придало особую силу и крѣпость. Но этимъ не ограничивалось воздѣйств³е демократическаго духа его на характеръ и строй его творчества. Свободное отъ предразсудковъ и несмущаемое ими чувство его значительно расширило для него горизонтъ доступныхъ для души поэта впечатлѣн³й; скрывающееся и темное для другихъ сдѣлалось яснымъ и доступнымъ его просвѣтленному взору. Только ему, воспитавшему и очистившему себя истиннымъ чутьемъ народа и его жизни, могъ представиться народъ - цѣлостнымъ объектомъ художественнаго творчества.

   Но, по отношен³ю къ этому объекту, поэтъ-художникъ не остается уже спокойнымъ созерцателемъ; онъ входитъ съ нимъ въ непосредственное общен³е, вдохновляется имъ и поучается отъ него, проникаетъ въ богатую сокровищницу невѣдомыхъ дотолѣ завѣтныхъ думъ его, чувствъ и стремлен³й, заимствуетъ отъ него новыя краски и новые образы. Весь народъ является, такимъ образомъ, въ большей или меньшей степени, причастникомъ въ творческой дѣятельности народнаго поэта; онъ ведетъ и направляетъ его точно такъ-же, какъ и самъ укрѣпляется поэтомъ въ собственномъ своемъ сознан³и, которое очищается и оправдывается въ душѣ поэта. Только благодаря, указанному нами выше, безсословному, искреннему своему отношен³ю къ народности, сохранившему для него чистоту и цѣлостность нравственнаго и художественнаго чувства, могъ Сырокомля, какъ уже говорили мы, пѣть то, что онъ пѣлъ и пѣть такъ, какъ онъ пѣлъ. Сила пѣсни выработалась силою жизни.

   Но, воспѣвая народъ, избравъ его предметомъ своего творчества, наблюдая его, какъ художественный предметъ, Сырокомля не представлялъ его себѣ, какъ стоячее, застывшее понят³е, отчего и самая поэз³я его непремѣнно приняла бы тотчасъ же характеръ отвлеченности. Народъ представлялся ему непремѣнно живущимъ, существующимъ и сложившимся только благодаря своей жизни. Вслѣдств³е этого Сырокомля не ограничивался воспѣван³емъ хвалебныхъ одъ и диѳирамбовъ народу, какъ излюбленному имъ художественному объекту; онъ пѣлъ только жизнь, сложившую и поддерживающую этотъ народъ, другими словами - его истор³ю, разумѣется въ связи съ тою природою, на какой истор³я эта совершилась и совершается.

   Мы не можемъ, однако, назвать Сырокомля поэтомъ историческимъ въ томъ смыслѣ, въ какомъ обыкновенно раздается это наименован³е, потому что на самую-то истор³ю смотрѣлъ Сырокомля совершенно иначе, чѣмъ смотрятъ обыкновенно и смотрѣлъ такъ именно потому, что самый субъектъ истор³и, самый народъ представлялся ему инымъ, чѣмъ представляется онъ обыкновенно. Весь народъ во всей его совокупности, чуть-ли не до послѣдняго нищаго, является для него постоянно, непрерывно кующимъ собственную свою истор³ю. Истор³я тѣсно и неразрывно соединена съ бытомъ народнымъ; она представляетъ только поверхность, итогъ дѣйствующихъ силъ народнаго быта. Суть истор³и куется по деревнямъ и по хижинамъ, въ лѣсахъ, поляхъ, оврагахъ и чердакахъ и только казовые концы свои предъявляетъ на высшихъ ступеняхъ общественной лѣстницы. Прошедшее деревни имѣетъ такую же историческую власть, какъ и прошедшее городовъ, княжествъ и государствъ, потому что въ нихъ сказывается прошедшее народа. Смиренные, безвѣстные дѣятели истор³и неисчислимы.

  

         Что ни шагъ - въ Литвѣ событ³й можно слѣдъ найти:

         Холмъ ли, груда ли развалинъ, крестъ ли при пути,

         Столбъ, часовня, или даже постоялый дворъ,-

         Все здѣсь памятникъ старинный и съ давнишнихъ поръ

         Любопытнаго такъ много о Литвѣ даетъ....

         Сколько жь, сколько тѣхъ предан³й даромъ пропадетъ,

         Промелькнетъ, какъ не бывало, въ жизни безъ слѣда,

         И для свѣта и потомства сгинетъ навсегда.

         Грустно! грустно! Нѣтъ гусляровъ на Литвѣ моей!

         Запорожье же воспѣли струны кобзарей!

         Отчего-жъ Литва родная, нѣтъ пѣвцовъ твоихъ?

         Отчего-жъ не раздается вѣщ³й голосъ ихъ,

         И къ потомству не польется съ звонкою игрой

         Дорогихъ воспоминан³й вѣковѣчный рой?

         . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

         Оживи послушной пѣснью рой минувшихъ дней,

         И тайникъ души литовской развернется въ ней!

  

   Так³я слова предпосылаетъ Сырокомля, въ видѣ вступлен³я, въ своей поэмѣ - "Янъ Денборогъ", воздвигая, такимъ образомъ, бытъ шляхетской семьи въ значен³е историческаго момента. Но главная сила истор³и представляется для Сырокомли въ силѣ нравственнаго предан³я въ тѣхъ образцахъ великаго дѣла и великаго человѣка, которые изъ вѣка въ вѣкъ, отъ дѣда ко внуку, передаются, какъ непрекращающ³е дѣйствован³я своего примѣры.

  

         Лишь развернешь скрижаль былыхъ вѣковъ,

         Тамъ, что ни листъ, гигантъ духовный встанетъ,

         Повсюду свѣтъ превыспреннихъ умовъ,

         И - то герой, то богатырь возстанетъ,

         Хранитъ о нихъ легенды старина,

         Имъ молятся, ихъ чтятъ въ благоговѣньи,

         И, можетъ быть, въ десятомъ поколѣньи

         Въ честь ихъ дѣтямъ даются имена.

  

   Настоящее пугаетъ Сырокомлю отсутств³емъ этого именно, сосредоточеннаго въ одномъ человѣкѣ, выработаннаго однимъ человѣкомъ велич³я. Все есть въ тебѣ, восклицаетъ онъ обращаясь къ Литвѣ и исчисляя ея богатства:

  

         Все есть въ тебѣ, что было съ древнихъ лѣтъ,

         Но лишь людей великихъ больше нѣтъ;

  

   и затѣмъ тотчасъ же, пытается найти утѣшен³е въ предположен³и, что

  

         Для нашихъ дней, не нужно ихъ, быть можетъ:

         Взамѣнъ людей нашъ цѣлый вѣкъ великъ;

         А все-жъ порой раздум³е встревожитъ,

         И къ небесамъ съ мольбой подъемлеть ликъ:

         "О, Боже! гдѣ-жъ тѣ мужи мощной силы

         "Съ душой, какъ сталь, и съ грудью, какъ гранитъ?

         "Пусть вызоветъ Твой зовъ ихъ изъ могилы,

         "Пусть голосъ ихъ изъ гроба прозвучитъ,-

         "Чтобъ мы хоть разъ одинъ лишь въ цѣлой жизни

         "Великаго увидѣли въ Отчизнѣ!"

  

   Народъ на всѣхъ ступеняхъ своего развит³я является, однако, не только кователемъ, дѣятелемъ собственной истор³и, но онъ, же впервые отмѣчаетъ и то, что совершается въ жизни дорогаго для него, великаго въ его воззрѣн³и, является первымъ своимъ истор³ографомъ. Истор³ограф³я эта совершается, конечно, совершенно особеннымъ путемъ или, точнѣе, совершается многими отличными другъ отъ друга путями. Монахъ лѣтописецъ или, кто бы онъ ни былъ, иной записыватель жизни народной выступаетъ на поприще свое только тогда уже, когда отмѣтились, оцѣнились въ народномъ сознан³и нѣкоторыя событ³я народнаго прошлаго, когда тайная, умственная, если можно такъ сказать, истор³ограф³я уже получила свое начало. Даже пѣсня не выступаетъ первымъ историческимъ памятникомъ; она налагаетъ художественный чеканъ свой только тогда, когда событ³е уже, такъ или иначе, отмѣчено въ духѣ народномъ, когда созрѣла и опозналася потребность передавать память о немъ изъ поколѣн³я въ поколѣн³е.

  

         Ахъ, Литвина даромъ пѣсни Богъ не наградилъ:

         Камень - памятникъ въ отчизнѣ пѣсню замѣнилъ.

         Что же въ камнѣ? Онъ погибнетъ, онъ во прахъ падетъ,

         Можетъ быть, пойдетъ на жерновъ, мохомъ заростетъ,

         И предан³е погибло... А для струнъ пѣвца,

         Что за творческое поле, поле безъ конца -

         Пѣть кресты, курганы наши и гроба князей

         Отъ Мендоговой могилы и до нашихъ дней.

  

   Камнемъ или другимъ какимъ либо вообще неодушевденнымъ предметомъ отмѣчалися, какъ признается это и самою наукою, первыя событ³я народной жизни, касающ³яся всего народа или какого либо изъ обособленныхъ его членовъ, и отмѣчалися все съ одною и тою же цѣлью - сохранить, укрѣпить за потомствомъ память о совершившемся. Строились ли пирамиды изъ камня, кирпича или череповъ человѣческихъ, воздвигались ли грубо отесанные изъ камня мавзолеи, мирные кресты или друг³е как³е либо символы прошлаго, высѣкались ли надписи на горныхъ уступахъ или столбахъ на римскихъ и греческихъ площадяхъ - всегда преслѣдовалась одна и таже задача - закрѣпить вѣковѣчнымъ символомъ, вѣковѣчнымъ намекомъ переходящее изъ устъ въ уста предан³е, чтобы достигалась вѣчная память событ³я или человѣка, чтобы молва потомства

  

         Однихъ хвалой безмертной увѣнчала,

         Другихъ покрылъ безслав³я позоръ.

  

   Камень или всяк³й вообще монументъ, какъ бы простъ и даже безформенъ онъ ни былъ, является, такимъ образомъ, символическимъ укрѣплен³емъ предан³я, намекомъ для передачи сохраняющихся изъ рода въ родъ воспоминан³й, которыя безъ этого намека легко могли бы изгладиться, безъ слѣда исчезнуть; это, такъ сказать,- истор³ограф³я втораго порядка, истор³ограф³я, ведшаяся всегда и ведущаяся постоянно. Пусть передается истор³я прошлаго письменами, лѣтописью, мемуарами и т. п., устное предан³е еще не замираетъ.

  

         И селянинъ неграмотный для внука

         Другимъ путемъ хранитъ о прошломъ вѣсть.

         Ему ль писать? Чужда ему наука,

         А все жъ въ душѣ глубоко жажда есть,

         Чтобъ чуждый гость иль сынъ того жъ селенья

         Узналъ о томъ, что было здѣсь давно,

         И чтобъ навѣкъ избавить отъ забвенья

         Все то, что здѣсь въ землѣ погребено.

         Онъ не пестритъ пергаментъ письменами,

         Но крестъ беретъ и горсть земли родной,

         И старина нетлѣнными чертами

         Возносится къ лазури голубой.

         А вдоль, села прохож³й дѣдъ порою,

         На костылѣ пройдетъ къ рядамъ могилъ,

         И, предъ крестомъ поникнувъ головою,

         Рѣчь поведетъ о прошломъ старожилъ.

         Латынь не сыщетъ, въ юношахъ вниманья,-

         Пергаментъ стлѣетъ, лѣтопись сгн³етъ,

         Крестами же гласимыя преданья

         Ничто во вѣкъ въ потомствѣ не сотретъ.

         Падетъ ли крестъ - другой съ нимъ рядомъ встанетъ,

         Умретъ ли дѣдъ - другой бредетъ туда,

         А молодость въ разспросахъ не устанетъ,

         Готовъ боянъ и слушатель всегда.

         Такъ переходитъ лѣтопись живая

         Изъ рода въ родъ, вѣка передавая.

  

   Совершенно понятно, что при подобномъ измѣненномъ и расширенномъ представлен³и объ истор³и и ея факторахъ, равно какъ и объ источникахъ, изъ которыхъ она воспроизводится, долженъ былъ расшириться и получить иное значен³е и самый ея объемъ и содержан³е, измѣниться и самый историческ³й критер³й. Событ³я и лица, проходящ³я черезъ истор³ю, получили иную совершенно оцѣнку, потону что стали измѣряться не по какой либо отвлеченной программѣ, хотя бы и исто³рически укоренившейся, а по отношен³ю ихъ ко всей совокупности народа, вѣчно забитаго и забытаго въ польской истор³и. Сырокомля смотритъ на историческую жизнь изъ среды самаго пережившаго и переживающаго ея народа, а не изъ парт³и, сослов³я или таинственнаго западнаго далека, а потому и естественно, что онъ видитъ яснѣе и притомъ, въ болѣе правильномъ свѣтѣ. Мы приведемъ только два примѣра этого измѣнившагося историческаго сознан³я.

   Во всѣхъ обильныхъ пѣснопѣн³яхъ Сырокомли нѣтъ положительно ни одного, которое выражало бы сколько нибудь вражду къ Росс³и и русскому народу. Въ исторической поэмѣ "Три Литвинки", весьма близкой по содержан³ю къ извѣстной балладѣ Мицкевича "Будрысъ", къ старому литвину являются поочередно витязи нѣмецк³й, русск³й и польск³й и въ то самое время, когда каждое упоминан³е о нѣмцѣ сопровождается какимъ-нибудь не слишкомъ лестнымъ для него эпитетомъ, поляка съ его дружиною вождь сѣдой ласкаетъ,

  

         За одно укоряетъ.

             "Что вы Нѣмцевъ въ конецъ не побили!"

  

   и къ гостю изъ К³ева-града относится Литвинъ съ полнымъ радуш³емъ, безъ всякихъ проявлен³й племенной вражды. Сочувственныхъ выражен³й объ Украинѣ можно бы набрать безчисленное количество, да и эпилогъ "Ночлега гетмана" служитъ достаточнымъ, самъ по себѣ, доказательствомъ. Даже казакъ 12-го года - это все европейское пугало является въ поэмѣ "Власъ" освѣщеннымъ нравственнымъ чувствомъ, хотя имъ и избивается польская банда. Сырокомля преклонялся передъ кобзарями Украины и преимущественно передъ Шевченкой. Онъ былъ друженъ съ русскимъ поэтомъ Мейемъ и переводилъ много изъ русскихъ поэтовъ - Лермонтова, Некрасова и др., точно также, какъ переводилъ много изъ "Кобзаря" Шевченки.

   Но измѣнившееся историческое сознан³е сказывалось не только отрицательнымъ, а и положительнымъ также образомъ у Сырокомли. Вотъ для примѣра его сужден³е о Наполеонѣ, за которое ему, конечно, много доставалось отъ соотечественниковъ. Сырокомля высказываетъ, впрочемъ, сужден³е свое не объ одномъ только Наполеонѣ, а обо всей его эпохѣ и увлечен³яхъ, которыя ее сопровождали.

  

         Бурно, кроваво, съ неистовымъ жаромъ

         Всюду война разливалась пожаромъ.

         Гальск³й диктаторъ въ гремящихъ словахъ

         Началъ поэму о грозныхъ дѣлахъ.

         Арм³ю бралъ онъ для строчекъ поэмы,

         Тысячи войскъ для куплетовъ и темы;

         Сердце въ немъ пушечной билось пальбой,

         Стало полм³ра бумагой простой,

         Гдѣ исписалась поэма большая,

         Каждая строчка вполнѣ мастерская...

         Смыслъ ее пламенемъ адскимъ дышалъ;

         Много великаго онъ написалъ....

         Римъ зачеркнулъ онъ чертою кровавой,

         Переступилъ черезъ Альпы со славой,

         На пирамиды взоръ гордый навелъ,

         Страны Германск³я дважды прошелъ,

         Гордой стопою попралъ Пиринеи,

         Въ людяхъ надежды зажегъ и идеи,

         Шествуя грознымъ, кровавымъ путемъ.....

         Божье призван³е видѣли въ немъ....

         Нѣтъ! это просто дорогой избитой

         Шелъ въ полубоги титанъ знаменитый...

         Грозной поэмы, дышавшей огнемъ,

         Строй увѣнчался обычнымъ концомъ:

         Спѣсь лишь въ права свои гордо вступила,

         Творчество-жъ Бож³е чуждо ей было,

         Чуждо въ напыщенныхъ фразахъ пустыхъ,

         Чуждо въ раскатахъ громовъ боевыхъ.....

  

   "Всем³рный идолъ" сокрушился, понизился въ глазахъ Сырокомли потому, что къ ходу историческихъ событ³й онъ примѣнилъ иную оцѣнку; иной критер³й, такъ какъ смотрѣлъ на нихъ изъ среды народа во всей его совокупности, чуждаясь отвлеченно урѣзаннаго его кругозора.

   Воззрѣн³я Сырокомли на отечество и его значен³е имѣли, однако, и свою слабую сторону, которая не можетъ ускользнуть отъ взгляда даже и поверхностнаго наблюдателя. Эта сторона выражается прежде всего въ чисто областномъ, помѣстномъ, а потому и чисто субъективномъ характерѣ его патр³отизма, весьма близко приближающемся къ тому, что французы остроумно называютъ - patriotisme de clohet или къ тому, что подъ именемъ Heimweh - тоски по мѣсту рожден³я обращается въ физическую болѣзнь для нѣкоторыхъ горныхъ племенъ, напр. швейцарцевъ. Отчизна мила и дорога намъ потому, что мы въ ней родились и жили, потому, что съ нею неразрывно соединены всѣ воспоминан³я, въ которыхъ играемъ мы сами живую, дѣятельную роль. И воспоминан³я эти не должны еще быть непремѣнно веселыми, радостными; край родной можетъ быть дорогъ намъ и какъ товарищъ грустнаго, тяжелаго прошлаго.

  

             Но отчего же

         Память о дальнемъ, минувшемъ моемъ

         Блещетъ плѣнительнымъ, свѣтлымъ вѣнцомъ?

         Въ этомъ с³яньи встаютъ, какъ живыя,

         Тѣни минувшаго, тѣни родныя....

         Край, увидавш³й мой первый разцвѣтъ,

         Больше возврата куда уже нѣтъ....

         И уношусь я сквозь дымку былаго

         Къ кровлѣ завѣтной жилища роднаго,

         Къ камнямъ знакомымъ родимыхъ церквей,

         Къ вѣтру, что дуетъ съ родимыхъ полей....

         Свѣтлыхъ видѣн³й встаетъ вереница:

         И голоса и знакомыя лица

         Тѣхъ, съ кѣмъ такъ близко когда-то я жилъ,

         Хлѣбъ ѣлъ по-братски и пищу дѣлилъ.

  

   Мы совершенно согласны, что этотъ патологическ³й патр³отизмъ, художественно изображенный въ грустной поэмѣ "Янко Кладбищенск³й", составляетъ необходимое послѣдств³е, а отчасти даже и услов³е всякаго истиннаго патр³отизма; но у Сырокомли онъ является слишкомъ уже господствующимъ, и причина этого таится въ другой слабой сторонѣ воззрѣн³й поэта нашего на родинѣ, о которой и скажемъ мы нѣсколько словъ.

   Отчизна Сырокомли, помимо тѣхъ отдѣльныхъ мѣстностей, которыя дороги ему по особымъ воспоминан³ямъ собственной его жизни, всюду представляется для него какимъ то сборищемъ, конгломератомъ отдѣльныхъ областей и племенъ, не связанныхъ между собою иною связью, кромѣ служен³я одной общей отвлеченной, политической единицѣ. Понят³е объ отечествѣ является для него повсюду понят³емъ сборнымъ, составнымъ. Приведемъ примѣры:

  

             Подъ знамя Рѣчи Посполитой

         Собрался по зову цѣлый рядъ дружинъ!

         И плечистый русинъ, Украины сынъ,

         Изъ очей глубокихъ молн³ю метавш³й, ,

         И литвинъ косматый, надъ лукой припавш³й,

         Какъ скала безмолвный, твердый, какъ скала.

         Далѣе шли дѣти одного угла;

         Изъ великой Подыми съ пламенною кровью,

         И карпатск³й городъ. Первый онъ съ любовью,

         На лету схвативш³й гетманск³й сигналъ,

         Ринется въ сраженье, какъ съ горы обвалъ,

         А когда въ огнѣ онъ дрогнетъ и смутится,

         Можетъ на Литвина смѣло положиться.

         Видно такъ устроенъ цѣлый Бож³й свѣтъ;

         Каждый край имѣетъ даръ свой: если нѣтъ

         У однихъ умѣнья, тамъ сосѣдъ поможетъ,

         И одинъ другаго выручитъ, гдѣ можетъ,

         Такъ сливаясь вмѣстѣ, дружествомъ сильна,

         Изъ частичекъ разныхъ цѣлая страна

         Въ родину святую можетъ обратиться -

         И единымъ сердцемъ начинаетъ биться,

         И равно несутъ всѣ общую бѣду,

         Радости и горе, дружбу и вражду.

  

   Эти слова приводимъ мы изъ помянутой уже нами поэмы "Ночлегъ гетмана", но так³я же точно мысли выражаются и въ поэмѣ "Староста Копаницк³й" и во многихъ другихъ произведен³яхъ Сырокомли. Отчизна каждаго есть родная его деревня, родной его очагъ; - отчизна общая - отвлеченное понят³е, нѣчто, чуждое реальности и дѣйствительной жизни, существующее только во времени, условно и искусственно.

   Совершенно понятно, что такая отчизна не можетъ высвободиться изъ, области отвлеченной теор³и, сдѣлаться живою, жизненною силой. Такой патр³отизмъ, хотя и можетъ быть мощною политическою силой, но никогда не можетъ имѣть воздѣйств³е на жизнь и развит³е самаго народа.

   Совершенно понятно, что въ этой узкости понят³я объ отчизнѣ виноватъ отнюдь не самъ Сырокомля, а неправильный ходъ исторической жизни его народа, историческ³я судьбы и историческ³я ошибки. Поэтическ³й размахъ Сырокомли даже пытается по временамъ пополнить этотъ пробѣлъ народности, но создавать жизнь въ настоящемъ или прошедшемъ не суждено творческой дѣятельности какого бы то ли было поэта, и пробѣлъ сказывается и въ собственной его, свободной отъ безчисленнаго количества историческихъ предразсудковъ, душѣ. Служен³е абстрактнымъ теор³ямъ погубило его народность и на немъ самомъ наложило свой отпечатокъ. Сырокомля свободнѣе отъ него, чѣмъ кто бы то ни было, и поэз³я его, разумѣется, не пропадетъ безслѣдно для исцѣлен³я историческихъ недуговъ братскаго намъ народа его. Будемъ же надѣяться, что и ему суждено пробудиться къ "жизни духа, и къ духу жизни", по выражен³ю нашего русскаго поэта.

   Теперь, разсмотрѣвъ послѣдовательно другъ за другомъ всѣ выступающ³я, характеристическ³я стороны поэз³и Сырокомли, мы можемъ, въ заключен³е принятой нами на себя задачи, вкратцѣ, воспроизвести передъ глазами читателей самую, если можно такъ выразиться, механику его творчества, внутреннюю логику его души, благодаря которой поэз³я его сдѣлалась такою, какою она была въ дѣйствительности и какою она представляется намъ. Намъ приходится для того только резюмировать съ строгою послѣдовательностью все, до сего времени нами уже сказанное.

   Творчество является для Сырокомлй не принужденнымъ или искусственнымъ; оно составляетъ непосредственное послѣдств³е всей внутренней, духовной его жизни, которая ищетъ выразиться, сказаться словами.

   Но эта потребность не составляетъ какой-либо особенной привилег³и души поэта; она, въ больей или меньшей степени, составляетъ потребность всякого человѣка; поэту присуща только способность соотвѣтствующаго художественнаго выражен³я, тогда какъ для другихъ и горе, и радость, остаются, зачастую, нѣмыми, затаенными. Поэтъ въ чувствахъ своихъ сочувствуетъ м³ру и, выражая свои чувства, совершаетъ вслѣдств³е того общественное служен³е, давая языкъ и чувству другихъ.

   Чьи же чувства и стремлен³я выражалъ Сырокомля, или вѣрнѣе, чьи чувства и стремлен³я наполняли собственную его душу? Чувства ли парт³и, извѣстнаго класса общества, извѣстнаго кружка и т. п.?

   Нѣтъ! въ творчествѣ Сырокомли высказывались чувства и стремлен³я всего народа его, во всей его совокупности, даже до послѣдняго хлопа, забытаго польской истор³ей.

   По этой причинѣ, чувство его, какъ не сдерживаемое, не ограниченное никакою условностью, получаетъ особенную чистоту, искренность и силу, и эта же чистота, искренность и сила отражаются на самыхъ произведен³яхъ его творчества.

   По этой же самой причинѣ, весь народъ его, во всей совокупности, становится его сотрудникомъ, предоставляя въ распоряжен³е его весь накопивш³йся запасъ предан³я, всю сокровищницу чувства, все обил³е и роскошь образовъ, красокъ и звуковъ.

   Такимъ образомъ, выработана была Сырокомлею та эстетика, которой является онъ для насъ обладателемъ; такимъ образомъ, пр³обрѣлъ онъ весь многообразный матер³алъ для своего творчества, могъ видѣть и слышать то, что онъ видѣлъ и слышалъ, и воспѣть то, что онъ воспѣлъ. Такимъ только образомъ, могъ онъ возвыситься до значен³я истиннаго народнаго поэта и смѣло высказывать надежду на благодарную память потомства.

  

         Чародѣйная лира! Пусть не знаю я мира

             И живу слезъ отравой;

         Но въ тебѣ чту я силу, а сойду я въ могилу,

             Ты моей будешь славой.

         Поплывутъ твои звуки, будутъ знать ихъ и внуки,

             И чужда ей преграда.

         Моя пѣсня иная долетитъ до Дуная

             И до К³ева града,

         И въ село, можетъ статься, будутъ въ окна стучаться

             Пришлецы, узнавая

         "Гдѣ здѣсь спитъ подъ курганомъ вашъ пѣвецъ? Дорога намъ

             Его пѣсня живая".

         . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .