Белинский Виссарион Григорьевич - (Рецензии 1838 г.), Страница 2 - Книги

(?) ею от почтенной ее матери, бывшей некогда горничною в доме одной знатной госпожи, где, конечно, ей было очень хорошо; однако эта добрая женщина, не желая расставаться с мужем, страстно ею любимым, последовала за ним в армию в звании маркитантши.

Какой длинный период, что за роскошь в причастиях, действительных и страдательных!.. Бедные дети! мало того, что г. Бульи иссушает в ваших юных сердцах благоухающий цвет чувства и выращает в них пырей и белену резонерства: г. Бурьянов еще убивает в вас и всякую возможность говорить и писать по-человечески на своем родном языке!..

"Зимние вечера", сочинение какого-то г. Деппинга, имело во всей Европе чрезвычайный успех, как уверяет г. Бурьянов в предисловии к этой книге, переведенной им с четвертого издания. Может быть, эта книга и в самом деле хороша, но так как мы не читали ее в подлиннике, а г. Бурьянов столько же переделал эту книгу, сколько и перевел ее, то, зная направление переводчика, мы и не почитаем себя вправе судить о ней. По крайней мере, в переводе-то она показалась нам довольно сухим и утомительным изложением фактов. А ведь было бы где развернуться! Показать детям мир божий в картине человеческих племен и обществ - богатый предмет! Особенно нам не понравилось обилие сентенций там, где само дело говорит за себя. Но что хуже всего, так это то, что автор или (что вероятнее) переводчик беспрестанно выхваляет добродетель диких народов - безусловное уважение к старости и безусловное повиновение ей, не скрывая, в то же время, обычая многих дикарей убивать своих престарелых отцов. Хорошо уважение! И что за добродетель такая - безусловное уважение и покорность старости? Представьте себе, что какое-нибудь благовоспитанное дитя, поверив г. Бурьянову, вздумает не только безусловно уважать, но и безусловно повиноваться седому камердинеру, седому старосте, лакею своего отца, первому встретившемуся седому нищему: куда бы повела его эта безусловность повиновения седине? Да и вообще, надо осторожно восхищаться добродетелями диких; и в самой Европе, в образованнейших государствах, чернь дика и зверообразна с своей нравственной стороны: чего же хотите вы от дикарей - этих существ, стоящих на степени животных. Первая точка отправления духовного развития людей есть соединение их в гражданские общества, а дикари целые тысячелетия живут, чуждаясь гражданственности. В Америке, например, они совсем истребляются, теснимые Штатами: так истребляется зверь из того места, где водворится человек. И у этих-то полулюдей велят нашим детям учиться нравственности!.. Но эти рассуждения, может быть, слишком высоки и неуместны, когда дело идет о книжках г. Бурьянова, и потому мы перейдем к предмету, ближайшему к ним, и в другой раз попросим наших читателей полюбоваться переводом г. Бурьянова:

Бураном называется на севере ураган или чрезвычайно сильный ветер, свирепствующий часто с таким неистовством, что не только вырывает деревья с корнями, ломает крыши, заносит дорогу, но отбрасывает в сторону овец, а человек, не быв в состоянии противустоять его порывам и блуждая в взволновавшейся снежной пустыне, принужден бывает лечь на землю, где, зарытый с ног до головы в снег, который падает ва него с неба большими хлопьями и налегает густыми столбами, погоняемыми ветром, ожидает терпеливо окончания бури, чтобы снова при свете и в тихую погоду продолжать свой путь.

Не правда ли, что это образец длинных периодов и разговорного слога?..

"Прогулка с детьми по С.-Петербургу" есть самое скучное и голословное исчисление зданий и достопримечательностей Петербурга. А и тут было бы где развернуться, потому чтов Петербурге нет ни одного здания, которого вид не пробуждал бы в памяти какого-нибудь случая, какой-нибудь подробности о его великом основателе - Петре, нашей народной гордости и славе, и его великих наследниках. И г. Бурьянов кое-где и берется за это, но его описания вялы, холодны, мелочно-подробны и касаются больше до ширины и вышины стен; а его воспоминания очень походят на общие места. Он даже выписывает местами приличные стихи из Пушкина и Жуковского, но, вместе с ними, прилагает и вирши Рубана.¹⁷ Нет, это книжка не для детей; скучно, утомительно и бесплодно будет им читать ее: они ничего не упомнят из нее, потому что дети понимают и помнят не рассудком и памятью, а воображением и фантазиею, а что за пища воображению и фантазии эти статистические описания, эти сухие, голословные исчисления бесчисленных фактов? Нам скажут: "Это займет детей и удержит их от резвости и шалостей". Положим, что и так, но что за польза в этом! нет, пусть лучше дети шалят и резвятся - это необходимо в их возрасте, пусть лучше бегают по саду или полю и привыкают созерцать живую природу в ее красоте - это развивает в них чувство бесконечного: а такое препровождение времени в тысячу раз полезнее, нежели чтение подобных книг...

69. Новая энциклопедическая русская азбука и общеполезная детская книга чтения. Составил по иностранным образцам, с приноровлением к отечественному воспитанию, Виктор Бурьянов. 1838. Санкт-Петербург. Печатано в типографии Василья Газенбергера. 359. (16).¹⁸

Энциклопедизм этой азбуки, украшенной лубочными картинками, состоит в том, что г. Бурьянов учит в ней сперва выговаривать трудные слоги - вде, вщи, дбы, шря, пшю, фчы, штя, мгны, щмню и т. п.; потом предлагает, для упражнения, употребительнейшие молитвы и десятословие с объяснениями; далее, историйки, из которых ясно видна выгода быть добрым; и, наконец, на 230 страницах, крупной печати, в 16-ю долю листа, проходит с детьми геологию, физическую и математическую географию, астрономию, естественную историю (минералогию, ботанику и зоологию), священную историю, всеобщую и русскую географию, всеобщую и русскую историю, грамматику и, наконец, арифметику. Разумеется, всё это изложено слогом г. Бурьянова. На конце книжки приложено несколько басен Хемницера, а между ними, не знаем чья-то, следующая:

Собака ловит мух, однако не поймает;

И глупая не рассуждает,

Что муха ведь летает,

Лови, собака! то, что сыщешь под ногой;

Не то, что над твоей летает головой.

Превосходная, чудесная басня! чудесная, превосходная азбука!.. что, если это лучшая русская азбука? Бедные дети!..

70. Детский альбом на 1838 год. Собрание повестей, рассказов и драматических разговоров. Подарок на праздник. А. Попова. 1838. Санкт-Петербург. В типографии X. Гинце. Две книжки: I - 122; II - 172. (16).¹⁹

Г-н Попов идет по одной дороге с г. Бурьяновым: перебивается общими местами о нравственности и думает, что действует на образование детей. В одной из своих сказочек, бедных содержанием и богатых фразами, он советует детям наблюдать строгую осторожность в выборе друзей. Но что такое дружба? Как и любовь, она есть взаимное понимание в общем двух субъектов. Во всяком другом случае дружба есть привычка иль связь, основанная на взаимных эгоистических выгодах. Чрез что завязывается истинная дружба между людьми? - чрез стремление к общему, другими словами, чрез любовь к истине. Как один человек может узнать внутреннюю жизнь другого? - чрез обмен мыслей и чувств. В чем же заключается тайна сближения двух человек равной субстанции, но еще не узнавших друг друга с их нравственной стороны? - в симпатии, причина которой заключается в родстве их субстанций, по русской пословице: "Душа душе дает весть". Теперь каким образом можно дать почувствовать детям таинство истинной дружбы и предохранить их от увлечений ложной? - растолковавши им значение дружбы, как взаимного понимания двух субъектов в святом таинстве жизни. Разумеется, что это толкование должно быть сделано понятно для детей и не в рассуждении, а в повести или драме, так чтобы дело говорило само за себя и дети могли бы сами вывести для себя мысль этого сочинения, без помощи нравственных сентенций со стороны автора. А для этого, разумеется, нужен талант и талант. По крайней мере, мы так думаем; но г. Попов думает об этом иначе или совсем не думает об этом: жалеем!..

73. Сборник на 1838 год, составленный из литературных трудов: А. К. Бернета, В. А. Владиславлева, князя П. А. Вяземского, А. П. Глинкнной, Ф. Н. Глинки, Е. П. Гребенки, Э. И. Губера, П. П. Каменского, И. И. Козлова, А. В. Кольцова, Ф. А. Кони, А. Ф. Кораблинского, Н. В. Кукольника, М. М. Михайлова, князя В. Ф. Одоевского, И. И. Панаева, Н. А. Полевого, И. Я. Пожарского, барона Е. Ф. Розена, А. П. и Н. А. Степановых, П. А. Сахарова, Ф. Н. Слепушкина, С. И. Стромилова, Б. М. Федорова, В. С. Филимонова, А. С. Шишкова, Л. А. Якубовича. С.-Петербург. В типографии А. Воейкова и комп. 320. (8).²⁰

Еще альманах! Опять пошло на альманахи! Что ж - были бы хороши, а мы рады. А "Сборник"? - о, мы рады и ему: в нем много золотой посредственности, но в нем есть кое-что и такое, что приятно может занять на полчаса или и на час времени. Обыкновенно, принимаясь за чтение нового журнала или альманаха, вы можете быть уверены, что найдете в том и другом что-нибудь в прозе (большею частию в отрывке) кн. Одоевского и хоть одно стихотворение И. И. Козлова.²¹ Так как мы недавно вычитали в одном петербургском журнале приятное известие, что кн. Одоевский издает полное собрание своих сочинений, то и предоставляем себе в будущем взглянуть на эту, до сих пор отрывочную литературную деятельность, как на нечто целое, и в целом определить ее значение и достоинство. Из прозаических статей мы пробежали с удовольствием: "Плавание из Ревеля в С.-Петербург на пароходе А-е" г. Албенского; "Отрывок из биографических и литературных записок о Д. И. Фонвизине" кн. Вяземского; "Переезд из Англии во Францию" г. Михайлова; "Сумерки у камина", очень живо написанный рассказ г. Панаева; "Первые русские типографщики" г. Сахарова. Из прочих прозаических статей особенно примечательны две: "Вот кому зузуля ковала" - не то пародия, не то неудачное подражание Гоголю г. Гребенки, и отрывки из исторического романа г. Федорова "Князь Курбский", из которых видно, что разнообразное и блестящее дарование Бориса Михайловича так же торжествует и в романе, как и в детских книжках. Из стихотворений мы прочли с удовольствием сперва "Отрывок из III части "Дурацкого колпака"" г. Филимонова; потом "Антики в Париже", перевод из Шиллера А. П. Глинки. Последнее стихотворение особенно примечательно тем, что из него видно, как понимал Шиллер французов со стороны эстетического чувства. Вот оно:

Плод искусства греков славный

Франк, рукой сорвав державной,

К сенским перенес брегам;

И хвастливо средь музеев,

Их поставил меж трофеев -

В изумление векам.

Но те пленники безгласны

Не сойдут к нему в мир ясный,

Не покинут пьедестал:

Тот лишь музами владеет,

Чья душа к ним пламенеет.

Камень видит в них вандал!..

Вандалы!!! - слышите ли?..

Но лучшее украшение "Сборника" составляют два поэтические стихотворения г. Кольцова, которого прекрасное и самобытное дарование видимо крепнет и развивается. Вот одно из них - "Молитва":

Спаситель, спаситель!

Чиста моя вера,

Как пламя молитвы;

Но, боже, и вере

Могила темна!..

Что слух мой заменит?

Потухшие очи?

Глубокое чувство

Остывшего сердца?

Что будет жизнь духа

Без этого сердца?..

На крест, на могилу,

На небо и землю,

На точку начала

И цели творений,

Творец всемогущий

Накинул завесу,

Печать наложил...

Печать та навеки.

Ее не расторгнут

Миры, разрушаясь,

Огонь не растопит,

Не смоет вода.

Прости ж мне, спаситель,

Слезу моей грустной

Вечерней молитвы:

Во тьме она светит

Любовью к тебе.²²

Да - такие стихи могут выходить только со дна души, которая смотрит на жизнь не зажмурясь и видит в ней не одно разочарование в любви, дружбе, в людях и в самой себе!..

Мы ничего не говорим об "Отрывке из драматического представления "Уголино"" Н. А. Полевого, потому что вскоре надеемся поговорить о целой пьесе и о ее представлении на московской сцене.²³

Впрочем, в "Сборнике" очень много стихов; жаль только, что большая часть из них только рифмою отличается от прозы. Из таких особенно замечательно одно - не помним чье - "Могила Дмитриева": в нем очень забавно перепародированы два стиха Пушкина о Кутузове:

Сей остальной из стаи славной

Екатерининских орлов²⁴-

в один стих о покойном Дмитриеве:

Последний из стаи орлиной.²⁵

Согласитесь, что довольно смело и, в то же время, очень нерасчетливо пускаться на такие пародии: ведь дело идет о Пушкине, так как раз догадаются и уличат... Хотя гораздо менее, но всё-таки небезопасно брать целиком и стихи из г. Подолинского, как это сделал другой какой-то поэт "Сборника": г. Подолинский сказал:

Все та же истина: от века

Иной нам опыт не открыл,-

А какой-то поэт "Сборника" говорит:

Все та же истина: от века,

Иной нам мир не открывал.²

Нехорошо так делать! Но, видно, у петербургских поэтов уж так заведено: недавно еще какой-то из них поживился четырьмя стихами г. Кольцова:

Оседлаю коня,

Коня быстрого,

Я помчусь, полечу

Легче сокола,-²⁷

сделав из них два и "легче сокола" переменив на "легким соколом".

74. Три водевиля: I. Хороша и дурна, и глупа и умна. Д. Ленского. II. Крестный отец (служащий продолжением водевиля: Хороша и дурна, и глупа и умна). П. С. Федорова. III. Стряпчий под столом. Д. Ленского. Второе издание. 1838. С.-Петербург. 392. (32).²⁸

У всякого есть свои странности - у меня также: я больше всего на свете не люблю двух вещей - Мольера и водевили. Причина первой странности так удивляет самого меня, что я когда-нибудь решусь представить ее на рассмотрение публики;²⁹ что же касается до второй ненависти, т. е. до водевильной ненависти, то ни сама она, ни ее причины, равно как и ни все русские водевили, не стоят внимания публики, даже чухломской, не только московской. Но как бы то ни было, а г. Ленский всё-таки один из лучших, из первоклассных наших переделывателей французских водевилей, и всё-таки "Хороша и дурна, и глупа и умна" есть лучшее произведение его пера. Да, в этом никак нельзя сомневаться. Но еще несомненнее то, что превосходная игра г-жи Репиной, в роли Наденьки, и достолюбезная игра г. Живокини, в роли Падчерицына, делают этот водевильчик очень милым на сцене. Но то ли он в печати? Не знаем, только в нем есть премиленькие куплетцы - вот хоть... не тот, в котором г. Ленский очень остроумно поет о "жениховой дудке", но вот этот:

Сколько терпенья,

Ласк, угожденья

И снисхожденья

Вправе он ждать!

Надо вниманье,

Надо старанье

Все в нем желанья

Предупреждать;

Надо познанье

И дарованье:

Чрез послушанье

И обожанье

Благодеянья

Вознаграждать.

Ведь, право, недурно? В заключение, г. Ленский заставляет героиню своего водевиля спрашивать у публики о достоинстве водевиля, как будто спрашивая о себе:

Хочу узнать я ваше мненье;

Я хороша или дурна,

Или глупа или умна?

Не правда ли, что очень затейливо? Г-н П. С. Федоров, другой первоклассный водевилист, не дожидаясь решения публики, решил от себя, что водевиль хоть куда, и, ревнуя славе г. Ленского, пустился с ним в соперничество и написал водевиль, служащий продолжением водевилю г. Ленского. Трудно было ему бороться с г. Ленским, но он с честию вышел из этой борьбы, потому что если не победил г. Ленского, то и немногим уступил ему, а ведь - согласитесь - уж много значит и не быть побежденным таким соперником!.. Окончивши борьбу, г. П. С. Федоров, по примеру своего знаменитого соперника, спрашивает публику, чрез одну из героинь своего водевиля:

Наш и автор, наконец,

Был бы рад душою,

Если б крестный вас отец

Насмешил собою!

Да сбудется желание скромного водевилиста!..

Но этим история не кончилась: г. Ленский написал (не знаем, прежде или после) еще водевиль "Стряпчий под столом". За недосугами, мы принуждены были лишить себя удовольствия прочесть его; но вот окончание последнего куплета, в котором, до своему обыкновению, г. Ленский просит защиты у публики:

И когда по притязанью

Злой, сердитый журналист

Против нас ехидной бранью

Измарает целый лист,-

Вы тогда рукой могучей

Защитите нас, прошу!..

Уж какой на этот случай

Я куплетец напишу!

Не знаем, защитила ли публика г. Ленского своего могучею рукою и заплатил ли он ей за это обещанным лихим куплетцем, но конец этой интересной истории заключается в том, что эти три водевиля прелестно напечатаны в одной книжке в 32-ю долю листа.

75. Крамольники, исторический роман из времен Петра Великого. 1838. Москва. В типографии, при императорских московских театрах, содержателя И. Смирнова. Четыре части: I - 81; II - 120; III - 144; IV - 160. (12).

Фадей Дятел, атаман разбойников, повесть. 1838. Москва. В типографии Кирилова. 60. (12).

Таинственный житель близ Покровского собора, или Вот каков коллежский регистратор! Быль из времен императрицы Екатерины II, рассказанная моим дедушкой. Соч. И. Г-в а. 1838. Москва. В типографии В. Кирилова. 31. (12).

Ворожея, или Новый способ гадать на картах. 1838. Москва. В университетской типографии. 46. (12).³⁰

"Ворожея" есть лучшая из этих четырех поименованных нами произведений "фризурной"³¹ литературы толкучего рынка: она учит, как гадать на картах, и не обнаруживает никаких претензий на то, чего в ней нет, т. е. на ум, на талант, тогда как первые три маранья так и рвутся к бессмертию.

84. Новый немецкий театр. Часть первая. I) Ложь и правда. II) Невеста из столицы. 1838. Санкт-Петербург. 222. (8).³²

Две премиленькие нравоучительные комедийки!

В первой из них молодая девушка Юлия, дочь банкира, любит изо всего делать интригу, т. е. разными хитростями и ложью запутать и распутать всякое дело, пустое или важное. Ее любит молодой человек, облагодетельствованный ее отцом. С нею вместе живет ее кузина, племянница ее отца, Фридерика, бедная, скромная девушка, которая не любит ни лгать, ни хвастаться. Надо сказать, что кроме несчастной страсти лгать и интриганить, Юлия прекрасная девушка; но не бойтесь: она исправится. Отец спрашивает ее однажды, свободно ли ее сердце? Скажи она отцу всю правду - через неделю была бы женою любимого ею Франца Вильмара, потому что ее батюшка не любил откладывать до завтра того, что можно сделать нынче. Но лгунья солгала по обыкновению, и вот через месяц из Лейпцига является г. Мерфельд, сын богатого купца, друга г-на Фреймана, является с тем, чтобы жениться на мамзель Юлии. Вильмар человек прямой, и хитрости его возлюбленной ему очень не по сердцу. Он усовещевает ее исправиться; она дает ему слово; он целует ее руку; г. Фрейман это видит. Как быть! Франц хочет признаться во всем, но Юлия его перебивает и смело говорит отцу, что Вильмар объяснялся ей в любви к ее кузине Фридерике. Г-н Фрейман тотчас призывает Фридерику и без дальних околичностей объявляет ей, что через неделю она будет женою Вильмара. Бедная девушка давно уж втайне любила его. Она не верит своему счастию, но г. Фрейман не дает ей опомниться и тащит ее в другую комнату выбирать материю на свадебные наряды. Надо сказать, что Юлия и прежде старалась отделаться от Мерфельда, но отец ее глубоко убежден, что если сердце женщины "свободно от постоя", то первый прохожий может в нем расположиться, и потому слышать не хочет, чтобы она могла не полюбить такого славного человека, как Мерфельд. "Если теперь не любишь, то полюбишь после, как будешь его женою; а я дал слово - переменить его не могу; если б ты четыре недели раньше сказала мне, что любишь другого, я отдал бы тебя за кого тебе угодно". Так говорит ей отец, и проказница видит, что она запуталась в собственных своих сетях. Надо отделаться от Мерфельда - и она приглашает его к себе. Своею оригинальною прямотою он сбивает ее со всех ее хитростей; она прибегает к последнему средству: говорит ему, что будто отец ее обанкрутился и хочет поправить свои дела, выдавши ее за богатого Мерфельда. Но Мерфельд не только богат, но и честен: он уходит, взбешенный. В самом деле: он любит Юлию и видит, что она явно старается отделаться от него; потом узнает, что ее отец - непрямой человек. Разговор этот был подслушан Визелем, обжорою и сплетником. У Фреймана лежали деньги Визеля, 20 000 талеров. Он спешит их взять и открывает тайну банкрутства всем кредиторам Фреймана, которые также требуют назад свои деньги. Как нарочно, в это самое время обанкрутился в Амстердаме один богатый дом, в руках которого была значительная часть капитала г. Фреймана. Это бы ему еще и ничего, да беда в том, что его несчастие огласилось, что его кредит подорван и что он весь свой оставшийся капитал должен употребить на удовлетворение кредиторов. Юлия еще не знает следствий своих хитростей; но ее ожидает еще важнейшая беда.

Вильмар идет в комнату Фридерики, чтоб объяснить ей ошибку и как-нибудь уладить дело. В ее комнате он застает Христину, старую служанку. Она, услышав в кирхе провозглашение о свадьбе своей благодетельницы, приносит ей свежих цветов. Вильмар узнает от нее о прекрасной душе Фридерики. Несмотря на пренебрежение, которое оказывала ей Юлия как ограниченному существу, он и прежде заметил, что Фридерика совсем не глупа, потому что не любит исторических романов, за искажение истины. У всякого свой взгляд на вещи: Франца восхитило это суждение. Теперь он замечает на ее рабочем столике "Орлеанскую деву" и "Валленштейна" Шиллера "Римскую историю Роллена", арифметику, географию и несколько других учебников: явное доказательство, что ум Фридерики столько же просвещен, сколько образовано ее сердце. Он еще и прежде знал, что она отличная кухарка, прачка и счетчица. Чего ж вам больше? - идеал девушки и особенно жены для честного немца и, сверх того, секретаря принца, получающего 2000 талеров! Вдруг входит Фридерика; Вильмар прячется за занавесь окошка. Следует разговор Фридерики с Христиною. Фридерика в отчаянии, что сделано объявление о ее свадьбе. "Неужели ты думаешь,- говорит она Христине,- что я имею такие низкие чувства, что решусь за него выйти, когда он меня не любит?" - "Почему же вы думаете, что он вас не любит?" - возражает ей Христина. Фридерика ей отвечает, хотя и совсем не на вопрос: "Когда я не думала о его любви, то была спокойна и счастлива, а теперь совсем другое. Мгновенная надежда обладать таким сердцем, как его, лишила меня спокойствия".

- Оно твое, совершенно твое, это сердце, которое до сих пор было в заблуждении! Милая Фридерика! возьми его, исцели его!

Так вскричал Вильмар, выбегая из-за занавеси окошка и схватывая Фридерику за руку: сказавши и сделавши всё это, он убегает.

Сам Август Лафонтен мало представит сцен, которые бы могли доставить такое наслаждение чувствительным душам!..

Вильмар объясняется с Юлиею насчет своего нового решения касательно Фридерики. Приходит отец, и Юлия узнает, что он ее хитростям обязан своим несчастием. Она признается во всем и хочет увидеться с Мерфельдом, чтобы спасти честное имя своего отца. Вдруг является Визель и просит Фреймана снова взять его деньги. Подобные требования, изъявленные письменно, со стороны прочих кредиторов Фреймана, показывают ему, что его кредит восстановлен снова. Дело в том, что честный и добродетельный Мерфельд тайно, но от имени Фреймана, уплатил все его долги. Комедия приходит к развязке.

Вильмар женится на Фридерике, Мерфельд на Юлии, которая, оставшись наедине с своим женихом, следующею нравственною сентенциею заключает комедию: "О, я сегодня узнала, что ложь падает на самого лжеца, а истина стоит непоколебимо среди бурь жизни!"

Вторая комедия: "Невеста из столицы" - и меньше объемом и ниже достоинством, но, несмотря на то, заслуживает полное внимание.

Был-жил некто Яков Верингер, честный немецкий фабрикант. У него был друг, ротмистр фон Сельтерн; у него же была родственница, вдова, г-жа Дорнер, у г-жи Дорнер была премиленькая дочка Минхен, которая питала тайную склонность к добряку Якову и могла бы выйти за него замуж, если бы этому чудаку не зашла в голову мысль - жениться на образованной женщине или девушке из столицы. Друг его, ротмистр фон Сельтерн, нашел ему невесту, вдову, г-жу Штерн, и уладил дело так, что жених и невеста, не видавши в глаза друг друга, подписали свадебный контракт. Вот приезжает из столицы г-жа Штерн, в сопровождении ротмистра фон Сельтерна, и останавливается в доме г-жи Дорнер. Простяк Верингер в восторге от своей суженой; но вот беда: она сколько мила, образованна, столько и капризна. Она ставит вверх дном дом г-жи Дорнер; сгоняет старого слугу Верингера, Конрада; падает в обмороки, грабит его деньгами на наряды и прихоти; словом, восхищает и приводит в отчаяние своего жениха. Наконец, ему приходит невмочь; он упрекает своего друга в своем несчастии. Друг его говорит ему, что он сам виноват, желая жениться непременно на столичной невесте, тогда как для него нет лучшей невесты, как Минхен. Это поражает Якова, и он повторяет про себя: "Минхен, Минхен!" К довершению всех его бед и несчастий, он перехватывает любовную записку своего друга, ротмистра фон Сельтерна, к г-же Штерн и вызывает его на дуэль. Минхен падает в обморок, а Яков узнает из этого, что она его любит, и предлагает ей свою руку. Тут ему открывают, что г-жа Штерн - невеста Сельтерна и что он, Верингер, подписал свое имя под тем контрактом, в котором стоят имена г-жи Штерн и Сельтерна, и что, наконец, с ним играли комедию, чтобы вылечить его от странной охоты к женитьбе на столичной невесте. Верингер сознается, "что провинциалу точно не должно жениться на столичной",- что и следовало доказать. Комедия кончилась.

Вообще, если бы в этих комедиях было заметно более мужественности во взгляде на вещи и твердости в пере, то их можно б было поставить наряду с комедиями Коцебу. ³³

Перевод недурен, хотя мы и встретили фразу: "руку на совесть".

85. Повесть и рассказ. Сочинение Николая Андреева. 1838. Москва. В типографии А. Евреинова 354. (12).³⁴

Сочинение длинное, очень длинное, с бесконечными претензиями и на остроумие и на байронизм! Сочинение темное темное, как осенняя ночь, говоря высоким слогом. Впрочем это нисколько не мешает достоинству романа: дело доказанное что темнота часто происходит от глубокости идей и выражения. Если мы ничего не поняли в "Повести и рассказе", из этого еще не следует, чтобы и другие также ничего не уразумели из оной и оного. Но каково же решаться на чтение такого романа, в доступности которого нельзя быть уверену заранее?.. Для отвращения этого неудобства мы предлагаем небольшой отрывочек, как образчик всего романа: кто поймет этот отрывок - тот смело бери в руки и весь роман; кто не поймет - лучше и не берись... Мы сами дочли только до 51 страницы, т. е. до той самой, которою начинается и оканчивается это знаменитое место. Вот и само оно налицо:

И роковой его любви час пробил! в молодой душе Ликариона отозвались священные ее законы: он увидел создание доброе, милое, прекрасное. И он расцвел, наполнился радостию; вдохнул в себя начала жизни, в которой хочется жить очарованием, в которой каждая минута памятна наслаждениями сердца, а не биением его, подобно часовому маятнику единственно для физического нашего бытия. Отделите от жизни этот отрыв фантастического нашего самодовольствия, что останется в ней, кроме горестей действительных, кроме опыта, томительного и печального, кроме людей, холодных как рука покойника...

Понятно ли?..

86. Три повести Ниркомского. 1838. Санкт-Петербург. В Гуттенберговой типографии. 280. (12).³⁵

Отчего именно три повести, а не больше - не пять, не шесть, не десять? А ведь это, во-первых, было бы гораздо выгоднее для сбыта книжки, а во-вторых, было бы очень легко сделать автору: стоило бы только разрезать, перерезать, изрезать свои повести, не вымеривая, не соображаясь,- куда бы рука ни упала, там и руби. Завязка, развязка, ход повести, характеры, словом - ничего бы из этого не пострадало от этой операции, потому что эти "Три повести" принадлежат к числу тех дивных созданий, которые можно читать и с конца, и с середины, и снизу вверх, с таким же или еще и с большим наслаждением, нежели с начала до конца и сверху вниз. Это есть несомненным признак истинно художественного произведения: оно ни в каком случае не теряет. Может, быть, автор "Трех повестей" и предупредил бы наш совет самым делом,

Да умысел другой тут был:

Хозяин музыку любил.³⁶

Дело в том, что, во-первых, есть в нашей литературе "Три повести",³⁷ которые очень скоро разлетелись по рукам читателей; а во-вторых, есть на святой Руси много таких читателей и покупателей книг, которые верят всему печатному: увидят на книге заглавие "Три повести" и тотчас купят ее; увидят на книге заглавие "Повести и рассказы А. М - ого" и услышат от ловкого продавца, что это "Повести и романы Александра Марлинского" - и тотчас купят ее. Толкуйте им, что это "Три повести", да не те, что это А. М - ого, а не Александра Марлинского: они убеждены, что купили хорошие книги и очень дешево - по двугривенному за экземпляр, и ни за что на свете не захотят позволить себя разуверить. Да и зачем? Оно и дешево и мило. Для подобных же авторов тоже хоть и дешево, да мило, т. е. хоть не блестящий, но выгодный род спекуляции. В добрый час!

88. Повести и рассказы. Сочинение Платона Смирновского. 1838. Санкт-Петербург. В типографии конторы "Журнала общеполезных сведений". 143. (8).³⁸

Г-н Платон Смирновский относится к той же категории писателей, как и неизвестный автор "Сына актрисы". Но между ними есть и большая разница: г. Платон Смирновский далеко превосходит автора "Сына актрисы" и в дикой необузданности своей фантазии и в претензиях на гениальность. Автор "Сына актрисы" если не везде оказывает презрение к обыкновенному здравому смыслу, посредством которого мы, обыкновенные люди, понимаем друг друга, то всегда уважает грамматику и в особенности ту часть ее, которая называется правописанием: господин же Платон Смирновский презирает и то и другое. Со всею наивностию и откровенностию, свойственною всем великим и гениальным людям, рассказывает он в предисловии историю своей внутренней жизни, и так как его рассказ есть драгоценный факт для потомства, то мы и выписываем его здесь.

Я человек откровенный, простой, как проста природа, сам выскажу, оценю, вывешу себя и подведу итог для вашего подписания.

Если хотите вы знать, что я был? если хотите, я отвечаю: я был рожден поэтом. Но люди, едва увидели меня в их (?) обществе, насильно схватили, утащили в мир прозы, оклеили, обшили, окутали меня прозою, и вообразите?.. они хлопотали для сбережения меня от огня поэзии, боялись, чтоб я не сгорел от лучей ее, в дни лета. А на зиму, в душную, скучную осень, бросили меня в четыре стены, в могилу, где кроме ежедневного обеда, ежедневного спанья, ежедневного курения табака - нет ничего! Какая варварская проза, и каждый день какая, чертовская, сплиническая скука! К тому же я решительно один, как одна Этна на Сицилии; один, как один язык (слава богу!) у женщин.

Шесть лет сряду, как угорелый, как сумасшедший бегаю по Петербургу, ищу как голодная собака {Здесь уже не только слова и выражения, но и знаки препинания списаны с дипломатическою точностию.} ищет пищи, ищу поэзии, изящного, развлечения, хотя минутного наслаждения. Нет! шесть лет нет! Проклятая проза, как саранча, уничтожила поэзию, поэтов, словом, всё изящное.

Виноват! я и забыл пояснить вам то, что я называю прозой. Под категорию прозы причисляю я всё сонное, беспечное, грязное, несносное и проч. и проч. Но думайте однако ж, чтобы я говорил об одном печатном; о нет, совсем нет; значит вы не поняли меня: я говорю о целом мире, со всеми его тварями, и на всем дурном наклеиваю ярлык прозы.

Прошло шесть лет, ровно, чинно, стройно, как фронт; настал седьмой год моему страданию, моей сплинической, убийственной, прозаической жизни; нет поэзии! нет наслаждений, нет жизни! всё мертво, исключая прозаических порядков... Я встал как столб, оброс мхом, оглупел, оброс корою прозы...

О какая глубокая поэзия, какая гениальная откровенность и - главное - какая чистая истина во всем этом! Но - еще немножко:

Кстати! я было и забыл вас познакомить с моим воображением, которое, заметим мимоходом, равной силы с порохом и сухой соломой.- Еще раз виноват за отступление, продолжаю: и так, я на выбор отобрал поэтов и поэзию, отослал то и другое за предел мира. Силою воли выбросил себя на безвредную дистанцию от планеты всевозможных проз, предварительно начинив ее прозаическую, пустую внутренность всеми убийственными гасами, всеми воспалительными, горючими веществами, и потом сдавливал ее между двух полюсов, ежеминутно усиливая давление, и с хохотом любовался, как волновался мир, как волновалась проза; прыгал в бешеной радости, кричал и бесновался от восторга и наслаждения, когда наконец лопался мир и как пыль разлеталась грязь и проза.

С досады, именно с досады на прозу, пишущих и непишущих прозаиков, я начал писать, так, от скуки, описывал прошедшее стихами и прозой; но будьте покойны, не простой, проклятой мною, прозой, нет, я писал изящной прозой; по крайней мере, мне так казалось.

И почтенный автор не ошибся: его проза точно изящна, как только может быть проза изящна. После этих отрывков, едва ли кто не согласится с скромным автором. Странно только, что г. Платон Смирновский пишет прозою при всей своей ненависти к прозе. Стихи он только еще обещает. Ждем их с нетерпением, а пока заметим, что все выписки из его изящной прозы взяты нами не из предисловия, которого совсем нет при книге г. Платона Смирновского, а из статьи, служащей вместе и предисловием, под заглавием: "Миниатюрный эскиз прозаической шестилетней жизни". Вот что говорит автор с обычною своею скромностию и откровенностию, в выноске к окончанию этой дивной статьи:

Некоторые из моих знакомых, которым читал я в рукописи этот эскиз, находили, что я подражал, местами, одному из известнейших наших писателей. Отвечаю им и здесь то же, что отвечал тогда: дорога словесности протоптана через весь почти мир, естественно кое-где столкнуться идеями, но этот эскиз, как и всё, мною писанное, есть оригинал. Признаюсь, я с детства ненавижу ни копий, ни копиистов! В моем мнении, дурной оригинал едва ли хуже лучшей копии. Извините мою слабость - я откровенен.

Уверяем г. Платона Смирновского, что оригинальность его произведений, его таланта и - главное - его способа выражаться не подвержена ни малейшему сомнению, и что ни у одного писателя, какою бы известностию ни пользовался он, не достанет духу назвать его своим подражателем.

Книга г. Платона Смирновского состоит из шести статей, из которых три - повести, одна - аллегория, одна - фантазия; первая же из шести есть тот неподражаемый эскиз, с которым мы уже познакомили наших читателей. Не почитаем за нужное говорить им, что все статьи г. Платона Смирновского прекрасны, одна другой лучше: они сами могут судить об этом по его эскизу. Разбор наш только лишил бы их удовольствия с первого разу прочесть в целом "Повести и рассказы" г. Платона Смирновского, а далеко не дал бы им настоящего понятия о их высоком достоинстве. И потому мы ограничимся только искренним советом нашим читателям - приобрести - во что бы то ни стало - книгу г. Платона Смирновского: как редкость, она будет чудным украшением их библиотеки, не говоря уже о том удовольствии, какое подобные необыкновенные явления могут доставить подчас, когда бывает очень скучно.

89. Саксонец, повесть, из походных записок 1812 года. Перевод с французского. С. Р......а. 1838. Москва. В типографии В. Кирилова. 167. (12).³⁹

Очень посредственный роман, очень худо переведенный и очень безграмотно напечатанный.

90. Чортов колпачок, или Что на уме, то и на языке, фантастическая сказка-водевиль, в одном действии, заимствованная из итальянского рассказа, перевод с французского А***. 1838. С.-Петербург. В типографии А. Воейкова и комп. 88. (16). С эпиграфом:

Precieux talisman qui devoile le coeur des hommes et meme celui des femmes.

Вelphegоr. {*}⁴⁰

{* Драгоценный талисман, раскрывающий тайну сердца мужчин даже женщин.- Бельфегор. (Франц.).- Ред.}

Вот, право, какое неудобство для рецензента писать об иных книгах не тотчас по их прочтении! Вот, например, хоть эта книжечка, заглавие которой я выписал с такою канцелярскою аккуратностию: право, совсем забыл ее содержание и не знаю, что писать о ней. А всё оттого, что прочел ее назад тому с неделю. Беда с слабою памятью!⁴¹

Сколько помнится, тут всё вертится на колпаке чорта Бельфегора: на чью голову ни прыгнет этот колпак, тот заговорит, что думает. Разумеется, от этого происходят презабавные замешательства со стороны действующих лиц; но пересказать их мы не в силах, потому что не помним. А вместо всего этого вот вам стихи, которыми переводчик посвящает свой водевильчик В. Н. Асенковой; пусть они послужат вам образчиком его водевильного дарования: