Дмитриев Иван Иванович - И. И. Дмитриев в воспоминаниях современников

Ничего не может быть труднее, как удерживать тварей, всегда готовых положить ноги на стол, а этой работе посвятил себя Иван Иванович. Он стоял так высоко, что она ему была легче, чем кому другому; однако же не раз и он вынужден был забывающим себя отказывать от дому. И как ни говори, это несколько роняло его в мнении и приготовило то нестерпимое обращение словесников, которое мы ныне видим. Нет, я придерживаюсь французской поговорки, что лучше быть одному, чем худо сопровождаемому <...>,

  

   Обязанности государственного сановника вовсе не оставляли времени Дмитриеву заниматься литературой. Правда, он часто принимал у себя Блудова и Тургенева, за тихою трапезой с ними и с живущим у него Дашковым часто любил беседовать о любимом предмете, между ними почитал себя как бы главою семейства, был отечески ласков и оказывал нежную снисходительность и покровительство Грамматину и Милонову.

  

  

   <...> Я шалил, я дурачился, я начал писать и, бог ведает отчего, произвел сам себя в писатели, а с тем вместе я хотел и знать и видеть только одних писателей, и вот - узнал я их, почти таких же, как я сам, писателей некрупных, неславных...

   А тогда цвели на полях нашей литературы Державин, Карамзин, Дмитриев, Капнист; тогда доцветал Хераскове <...> В это-то время я нашел случай познакомиться с Платоном Петровичем Бекетовым <...>

   П. П. Бекетов был необыкновенно добрый человек и покровитель наук в полном смысле: родственно ласкал он меня и других таких же, как я, охотников писать,- и вот почему я за долг поставил бывать у него раза по два или по три на неделе; но почти всегда приходил невпопад: или очень рано, когда он только еще вставал с постели, или очень поздно, когда уже его не было дома. <...> Были, однако же, дни, когда я сиживал у него без всяких препятствий, когда я на просторе дивился его кабинету, его библиотеке, всем его литературным пособиям, и тогда ничего так не желал я, как быть П. П. Бекетовым.

   Я знал, что Дмитриев двоюродный брат ему; но мои несвоевременные посещения никогда не сводили меня у Бекетова с Дмитриевым, которого жаждала увидеть душа моя. Я это передал родному моему дяде, Писареву, гвардейскому сослуживцу Ивана Ивановича, и дядя весьма серьезно заметил мне, что Дмитриев всегда был щеголем, что его туалет никогда не езжал на почтовых, что у него одна прическа иногда изменялась по-хамелеоновски, и потому, как-де ты хочешь, чтоб Иван Иванович вскакивал до свету вместе с тобою... не веришь, спроси моего Петрушку Рогова: он его завивал и причесывал. Я не спрашивал об этом Петрушку; но с той поры уже этот Петрушка Рогов (дядин камердинер) казался мне большим лицом: он завивал и причесывал Ивана Ивановича Дмитриева!

   В самом деле, Петрушка, в свою очередь, был мне полезен; например, он рассказывал об Иване Ивановиче, какой он бывал щеголь, как любил бело пудриться, как любил сидеть долго за туалетом, а все-де это оттого, что, убираясь, он был охотник читать книжки и что-де он иногда, выходя из-за туалета, записывал что-то на бумаге, и в это время ему бывал простор: тут он, кроме его, Петрушки, никого не принимал. Так вот когда, думал я, Дмитриев, может быть, написал своего "Ермака" и большую часть своих басен.

   Признаюсь, что я, собрав такие подробности, воображал уже, что знаю Дмитриева, что я видал его, говаривал с ним: именно мне совестно было не знать Дмитриева, поэта, с которым тогда никто не равнялся чистотою языка!

   Наконец, в одно утро я увидел Ивана Ивановича, и именно там, где всегда искал его,- у Платона Петровича Бекетова. Пустившись в разговор кстати и некстати, я обратил на себя внимание гостя, и он спросил про меня. Этого было уже чересчур: теперь все дело о Дмитриеве осталось за мною.

   Ласковое слово поэта дало мне все право причислить его к моему знакомству; да и сам Иван Иванович начал замечать меня в доме фельдмаршала <И. П. Салтыкова> Таков был мой самый первый шаг к лестному для меня знакомству с русским Лафонтеном, и я смотрел на нашего Лафонтена как на колонну, высоты которой мои глаза никак не могли рассмотреть.

   "Мельник", игранный в последний год жизни фельдмаршала на его домашнем театре, и куплеты, в то же время сочиненные к "Мельнику" И. И. Дмитриевым, доставили мне на этот раз самое близкое при Дмитриеве место: тут он посылал меня, как домашнего человека, за пером, за бумагою, называл меня по имени. Следовательно, Иван Иванович уже знал меня очень коротко, думал я, и это меня сделало в глазах Раевского, Львова и других подобных мне охотников писать чем-то выше их, чем-то значительнее! И эти писатели начали думать обо мне как-то больше <...>

   В 1810 году Дмитриев был назначен министром юстиции; я находился сам в службе, а признаюсь, тут уже мне решительно и служить захотелось только подле Дмитриева. Иметь начальником первоклассного поэта, казалось мне, было верх благополучия! Однако ж привычка к Москве едва было не преодолела все мои другие желания, и мой отец почти насильно выслал меня в Петербург на службу. Тут я выпросил письмо от Бекетова к Дмитриеву.

   И вот я приехал в Петербург, явился к Дмитриеву. Тогда Д<ашко>в и С<евери>н, мои сослуживцы, были при нем самыми близкими людьми. Это подало мне мысль быть и самому как-нибудь ближе к Дмитриеву; я полагался, как на твердую стену, на сильную страсть мою к литературе, а это-то и могло быть для службы вредным! Двум господам служить невозможно... Явившись к министру, я подал ему письмо; у Ивана Ивановича в этот раз был приемный день, посетителей множество, меня могли не заметить; но ни один вельможа так приветливо не принимал, как принял меня Дмитриев. Он сам выдернул меня из толпы и начал расспрашивать о Москве, о ее литературе.

   - Вы, господин Макаров,- сказал он мне,- конечно, последователи вашего однофамильца и не слепо кланяетесь сицевым и абиям, особенно в стихах но здесь поберегите себя: и не увидите, как попадете в дондеже!..

   - А Николай Михайлович, а вы сами, Ваше превосходительство, разве не с нами, разве не здесь?

   - Карамзин,- отвечал министр,- занят теперь летописями, и я, как видите, свободнее этого не бываю, следовательно, уж пеняйте на себя, когда попадетесь в ржавый капкан Тредьяковского.

   Такой милый, шутливый разговор тотчас поднял меня на вершок еще выше: из толпы многие начали узнавать меня, и я забыл свою цель к службе, я только успел еще поговорить с Дмитриевым о Пушкине, о Кутузове, о Хвостове и проч. Мои карманы наполнились сотнею новых острот, эпиграмм хозяина, я опять позабыл свое назначение; но сберегая приобретенное для отсылки с первою же почтою в Москву, твердил только замечание Дмитриева, как про одного известного нашего певца можно сказать, ему не в укор, что он танцует, как Вольтер, а пишет, как Дюпор. Известно, что Вольтер был худой танцовщик, а балетмейстер Дюпор весьма худо подписывал свое имя.

   Вход к Дмитриеву был легок: швейцар, добрый немец, никого не останавливал, лакеи никого не держали за полу и не просили на чай, поздравляя приходящих с собственными своими именинами. Иван Иванович сам знал эту лакейскую проделку и любил при случае рассказывать, как за ним во время оно гнался с полверсты один боярский слуга именно с тем, чтоб поздравить его, Ивана Ивановича, с собственными своими именинами и через то выручить для себя гривенничек.

   Шутки Ивана Ивановича с некоторыми литераторами, антагонистами Карамзина, были тогда нашею же общею молвою. Но партия против искусства писать правильно и приятно, видимо, возрастала, наездники из этой партии кричали: "Давай нам мысль, а не слог!"

   - Согласен,- сказал Дмитриев,- мысль в писателе первое достоинство; да как же без складу изложите вы мысль вашу, и почему же непременно вам должно излагать ее дурным языком, а не хорошим, правильным, не крестьянским?

   Так шло мое время в Петербурге, и я за Дмитриевым даже не видал Петербурга.

   Раз как-то очень долго не удавалось мне быть у Ивана Ивановича - он прислал за мною. В этот день я обедал, по приглашению В. Л. Пушкина, у мадам Жискар.

   - А кто там был?- спросил меня Дмитриев. Я назвал два, три лица литературные и в заключение Геракова.

   - Василий Львович знает, чем поддерживать свою приверженность к Николаю Михайловичу,- заметил, улыбнувшись, поэт,- тут для Пушкина твердость духа необходима!

   Известно, что Гераков был издателем книжек "Твердости духа Русских".

   - Но не позабудьте, однако ж, что Гераков переметчик.

   - Как это?

   - По крайней мере в литературе, я хотел сказать: он мечет то карамзинизмом, то славянизмом из полных пригоршней; он нимало не заботится о том, что на его литературном поле от пересеву ничто вдруг не дозревает. Да по крайней мере он человек добрый... Переписывает все, не трогая других, сам не цветет в цветнике!

   Тогда был в Санкт-Петербурге журнал "Цветник".

   - Зато уж другие наши северяне,- продолжал Иван Иванович,- все пустились в ботанику; не доверяйте во всем и Василию Львовичу; посмотрите, при случае и он пустится также в работу бумажных цветов. Впрочем, Пушкин никогда не привыкнет говорить вместо он - они, вместо его - ихнее. Это для него трудно, я за это ручаюсь. Боюсь одного: уж не слишком ли много Пушкин берет на себя: он щедр на изысканную чистоту столько же, как граф Дмитрий Иванович на подражания Гавриле Романовичу.<...>

   Я оставил Петербург и очень долго не видался с Иваном Ивановичем; иногда писал к нему и всегда получал его ответы, слишком для меня лестные.

   Вдруг сказали мне, что Дмитриев в Москве и остановился на Покровке, в доме графа Румянцева,- я побежал туда.

   И опять та же ласка, и опять та же приветливость: Иван Иванович не изменял себе нигде, никогда.<...>

  

  

   Дмитриев, один из преобразователей русского стихотворного языка, поэт примечательный, друг Карамзина, указавший ему поприще словесности (и также Крылову), покровитель Жуковского, Дашкова, Блудова, сердечно преданный князю Вяземскому, провел последние годы своей жизни в Москве. В доме у него собирались все литераторы. Приезжие из Петербурга считали обязанностью засвидетельствовать ему свое почтение. Он был очень гостеприимен. Молодые люди, показавшие расположение к словесности, имели к нему доступ и находили покровительство. Я просил его переслать посвящение первого историко-критического рассуждения моего о происхождении Руси Н. М. Карамзину, и он взялся с удовольствием и недели через две доставил мне одобрительный отзыв знаменитого историографа. Являясь иногда по вечерам в гостиной Дмитриева и слушая его живые, остроумные рассказы, не без примеси желчи, я вздумал их записывать, но перестал вскоре, узнав, что у Дмитриева есть свои записки. Я подумал, что, верно, все рассказы найдутся в его сочинении. После раскаялся, потому что записки Ив<ана> Из<ановича> при всем их достоинстве слишком сжаты, кратки и сдержанны.

   В 1828 году я лишился благосклонности Дмитриева за помещение в "Московском вестнике" замечаний Арцыбашева на "Историю" Карамзина. В дом к нему, разумеется, я не смел уже показываться, и только через несколько лет, когда впечатления изгладились, я был принят и в последнее время был даже ласкаем. Он часто говорил мне об обязанности написать похвальное слово Карамзину и взял с меня честное слово, о котором напомнил даже во время внезапной болезни, перед кончиною (1837). В последние дни я был у него беспрестанное. <...>

   Печатаю свои заметки, сколько их осталось: может быть, старикам приятно будет встретиться здесь с некоторыми именами или мыслями.

   (Для молодых поколений замечу, что И. И. Дмитриев был очень высокого роста, немного кос, осанку и походку имел важную, говорил протяжно и если рассказывал что стоя, то обыкновенно делал перед вами по два или три шага вперед и назад).

  

   - Не стыдно ли, что у нас до сих пор так мало переводов,- из Робертсона, например, мы имеем одно предисловие, и то каким-то попом переведенное. Наши поэты пишут только послания к Алинам, томов боятся, а если и удастся написать страничку прозы, то они сами себе удивляются, как будто на аршин выросли, и радуются, подобно мольерову мещанину во дворянстве, узнавшему, что он говорит прозою. Прежде было в этом отношении лучше: сколько переведено из древних при Екатерине! Был какой-то вкус. Редкую книгу, бывало, не переведут, например, о заговоре Испании против Венецианской республики, и пр. и пр. У нас отговариваются теперь иные тем, что читать некому. Да кто же тогда читал ?

   - Прадедушка мой, дедушка, батюшка, все были охотники до чтения, и от всех остались собрания книг... Любопытно сравнивать их.

   - Я брал читать книги у одного купца Мясникова, тестя моего дяди. Этот купец, разбогатев от заводов, заказал здесь купить себе дом, официантов, дворецких и явился в столице. Он почел нужным завести у себя библиотеку, и ему доставлялись все вновь выходившие книги в Москве и Петербурге. Еще брал я читать книги у купца Седова.

   - Я знал многих купцов,- и где же? в Симбирске, Сызрани - у коих были библиотеки. Правду сказать, что это звание было тогда, мне кажется, образованнее. Дворяне были ближе к ним, живя много по деревням, и они перенимали у первых. Многих также видал я и в Сызрани, во французских кафтанах с кошельками.

   - Бывало, придут к батюшке, переоденутся у управителя и явятся... Дети их уже стали хуже, щеголяли чаем и проч., а внутри совсем пропились и ходили уже с козлиными бородками. Правду сказать, дворяне подают им дурной пример своими бакенбардами - у Глинки, например, из бакенбардов совсем сделалась борода <...>

   - Даже служители уважались гораздо более. Я помню нашего управителя Данилыча. Бывало, в какой-нибудь праздник, пришед поздравлять, наши дядьки при нас закусывали у барина. Приходили, бывало, к нам по утрам с приветствиями, приносили иногда книги.<...>.

  

   О Сенате.- Сколько есть у нас граждан размышляющих? Из размышляющих сколько говорящих? И, наконец, много ли пишущих из говорящих? ("У нас надобно быть литератором, чтоб написать письмо",- сказал Шаховской, а сам Шаховской не мог двух строк написать правильно, несмотря на то, что оставил томов 20 сочинений, между коими есть прекрасные). Я сам бывал свидетелем, что иные начинали говорить словом "следовательно". Нам недостает учения. Потому-то я всегда с удовольствием слушал Сперанского. Видно было тотчас, что человек учился. Он всегда говорил ясно, внятно. <...>

   Александрийские стихи для трагедии нашей почитал Дмитриев приличнее ямбов пятистопных без рифм,- "хоть я и читал без скуки "Иоанну д'Арк".- Для Тасса размер Раича лучше александрийских и пр.- Мне больше всего хочется, чтоб он исправил свои "Георгики".

   - Карамзин начал писать до путешествия белыми стихами; воротясь, войдя в общество, заведя интриги, он начал писать с рифмами, потому что дамы не хотели слушать белых стихов. И вообще, кроме ямба и хорея, публика у нас не знает толка в других размерах,- не умеют читать, не знают, где остановиться, и проч.

   - Жаль, что наши поэты стали слишком стеснять, ограничивать себя,- не хотят употреблять усеченных слов.- А прозаики вводят слова провинциальные <...> - "нисколько", "нынче".

   - Баратынский пишет стихи хорошо, а читает их дурно, без всякой претензии, не так, как Василий Львович, который хочет выразить всякое слово.- Державин также читал очень дурно стихи.

   - Сумарокова басни собственные лучше переводных. Я с большим удовольствием перечитывал его, написав свои басни. Хорошо, что я не помнил их, пишучи <...>

   Говорили о старости.- "Горестное чувство испытал я в последний раз,- сказал князь А. А. Шаховской пред отъездом моим из Петербурга.- Мне захотелось побывать на Невском кладбище - там только что поставили памятник над Столыпиным, приезжаю, иду между камнями, читаю надписи, что же? Нахожу всех своих знакомых: с тем я то-то делал, с тем тогда-то жил вместе, и проч. и проч. Отправляюсь домой на другую сторону Петербурга, и что же? Я не встретил ни одного знакомого лица,- а между тем мне нет еще 50 лет!"

   - Мне кажется, что к старости люди начинают любить уединение, и я сбираюсь ехать в Крым.

   - Нет,- отвечал Дмитриев,- для меня дороги и места, напоминающие мне о прежней моей жизни, о прежних моих знакомых. Теперь нам нельзя заводить их вновь. Со старыми знакомыми я молод, как прежде был, и смеюсь, когда хочу, и совру, когда хочется соврать,- с новыми я соблюдаю какую-то смешную важность, чинюсь. Потому-то я никак не могу оставить Москвы,- в Петербурге мне всегда скучно.- Карамзин едет теперь в Италию; на другой день отъезда он для меня уже как бы умрет. <...>

   - Жив или умер N. N.?- спросил И<ван> И<ванович>.- Не знаю (он получил в ответ), одни говорят, что жив, другие, что умер.- Но это все равно: он и жил покойником, - заметил И<ван> И<ванович> <...>

   Кто-то из собеседников употребил выражение: "надо заниматься делом".- Каким делом?- заметил Иван Иванович.- Это слово у разных людей имеет разное значение. Вот, например, Вяземский рассказывал мне на днях, что под делом разумеют официанты Английского клуба. Он объехал по обыкновению все балы и все вечерние собрания в Москве и завернул, наконец, в клуб читать газеты. Сидит он в газетной комнате и читает. Было уже поздно - час второй или третий. Официант начал около него похаживать и покашливать. Он сначала не обратил внимания, но, наконец, как тот начал приметно выражать свое нетерпение, спросил: "Что с тобою?" - "Очень поздно, ваше сиятельство".- "Ну так что же?" - "Пора спать".- "Да ведь ты видишь, что я не один и вон там играют еще в карты". - "Да те ведь, ваше сиятельство, дело делают!"

  

   Доживая век свой в Москве, И. И. Дмитриев в наружности своей сохранял приличную ему важность. Высокий ростом, осанистый, величавый в походке, в тоне голоса и во всех приемах, он напоминал собой бывшего министра.

   Личность еще более украшалась славой известного в свое время писателя. Но он был заманчив только издалека. Кто узнавал его близко, тот много разочаровывался.

   Министр по наружности, благородный в своих стихотворениях, осторожный и приличный в самых эпиграммах и сатирах, нравоучитель в баснях, проповедник нежности к людям и даже к животным, был совсем не то в домашней жизни и общественных связях.

   Он был скуп и одевал людей своих дурно, кормил еще хуже. Поступал он с ними, как степной помещик; при самом малейшем проступке или потому только, что сам вспылил, он тотчас прибегал к расправе.

   С знакомыми он обращался двулично. За глаза он не щадил никого, а в глаза казался каждому чуть не другом. Раз, посреди гостей своих, он описывал Погодина самыми черными красками, называл его и подлецом и пронырой, что удивляется людям, которые принимают к себе такого человека. Вдруг, как нарочно, приезжает Погодин. Все в смущении и ожидали истории... Ничего не бывало! Дмитриев вскочил с места, протянул дружески руку к вошедшему гостю, упрекая его, что давно не навещал старого знакомого.

   Иногда с кем-либо из гостей он был чрезвычайно ласков и доверчив, так что можно было почесть этого гостя самым близким его другом. Гость уезжает, и Дмитриев, проводив его с поклонами и просьбами навещать почаще, возвращается с насмешками над ним! Этим И. И. много терял в общем мнении: люди почтенные, имеющие право на уважение, отставали от него; мелкие стихоплеты, писатели, ничтожные по уму и образованию, всякий сброд наполняли его гостиную. Зато он и тешился над ними, как хотел!

   Нельзя, впрочем, не сказать, что Дмитриев имел способность замечать смешное и все виденное им представлять в карикатуре. В напечатанных сочинениях он только переводчик или подражатель; в разговоре он был самобытный рассказчик и сатирик; снимал виды с природы, писал портреты, то оживленные смехом, то обильные желчью и ядом. Слушавшие его иногда помирали со смеху! Если бы он следовал этому правилу в своих стихотворениях, описывал бы то, что сам видел, и писал бы так, как говорил, то он был бы в сказках вроде Гоголя, в баснях вроде Крылова и, быть может, превзошел бы их, потому что, собственно, слог больше ему дался, чем этим писателям.

   Вот для примера один из рассказов его: "В Английском клубе, в Москве, есть вечные посетители, каждый из них сидит всегда на одном и том же месте, всегда одно и то же делает. Завяжите мне глаза и привезите в клуб, водите из комнаты в комнату, и я расскажу вам главных посетителей. Вот в первой комнате Титов и Александр Панин. Второй считает первого своим патроном и потому робок при нем. Но как только зазвонит штрафной колокольчик, Титов опрометью бежит из клуба, чтобы не заплатить штрафа, четвертака, а Панин оживляется. Он встает с кресел и начинает ходить широкими шагами по комнате.

   - Человек! - кричит он. Слуга входит.

   - Подай мне мадеры.

   Ему подают рюмку мадеры. Выпив ее и еще сделав несколько концов по комнате, Панин опять кричит:

   - Человек! Подай мне мадеры.

   Но вот входим во вторую комнату. Здесь генерал Чертков играет в карты. Посмотрите на играющих с ним: они его жертвы! Вот в третьей комнате сидит Каченовский и испускает желчь на Карамзина, но, увидев меня, он замолчал. Он окружен слушателями, которые глотают слюни.- Переходим в комнату журналов. Здесь запрещено говорить для того, чтобы читающие не мешали друг другу, и они сидят с журналами и газетами в руках молча и ничего не читая. Входят князь Гундуров в сюртуке и за ним военный.

   - Подай мне журнал,- говорит князь слуге.

   - Какой прикажете, ваше сиятельство?

   - Какой! Разумеется, мой, о скачках и лошадях. Вошедший с ним господин приказывает подать тот

   журнал, в котором больше бранятся, и слуга, подумав и посмотрев на разбросанные журналы, подает ему "Телеграф".

   Вот мы обошли все комнаты и возвращаемся в первую, слышим, что Панин все еще шагает из угла в угол и кричит:

   - Человек, рюмку мадеры.

   Выходя в переднюю, спрашиваю у слуги, сколько рюмок выпил Панин?

   - Подаю тридцать шестую, ваше высокопревосходительство,- отвечает слуга".

  

  

   Тексты печатаются в соответствии с нормами современной орфографии и пунктуации, за исключением тех случаев, когда необходимо передать особенности языка эпохи, имевшие стилистическое значение. В конце каждого текста поставлена дата его создания; в тех случаях, когда дата указана предположительно, она заключена в угловые скобки. Так как не все произведения Дмитриева были опубликованы в год их сочинения, в комментариях указаны первые публикации. И. И. Дмитриев шесть раз издавал собрания своих стихотворений (1795 - "И мои безделки"; 1803-1805 - "Сочинения и переводы" в трех частях; 1810, 1814 и 1818 - "Сочинения" в трех частях; 1823 - "Стихотворения" в двух частях). К последнему изданию тексты были строго отобраны и исправлены Дмитриевым; сделаны примечания к тем стихотворениям, в которых упоминаются устаревшие к 1820-м гг. реалии. В настоящем издании названия произведений даются в соответствии с этой последней прижизненной публикацией; если первоначально текст назывался иначе, раннее название указано в комментарии. В стихотворениях, имеющих конкретных адресатов, их имена раскрыты в заглавиях. При указании источников переводов Дмитриева название иноязычного текста приводится лишь в том случае, если оно отличается от того, которое дал своему переводу Дмитриев. Комментарии к именам даются при первом их упоминании. Мифологические имена и названия объяснены в приложенном к комментариям словаре. Внутри разделов тексты помещены в хронологическом порядке. При указании первых публикаций в комментариях приняты следующие сокращения:

  

   BE - "Вестник Европы".

   ИМБ - "И мои безделки". СПб., 1795.

   МЖ - "Московский журнал".

   ОА - "Остафьевский архив князей Вяземских". Т. 1-5. СПб., 1899-1914.

   ПиП - "Приятное и полезное препровождение времени".

   Письма Карамзина - "Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву". СПб., 1866

   СиП - "Сочинения и переводы И<вана> Д<митриева>, Ч. 1-3. М., 1803-1805.

   Соч., 1810 - "Сочинения Дмитриева". Ч. 1-3. М., 1810.

   Соч., 1818 - "Сочинения И. И. Дмитриева". Ч. 1-3. М., 1818.

  

  

   С. 424. П. А. Вяземский. Известие о жизни и стихотворениях И. И. Дмитриева. <Фрагменты>. - Предисловие к изд.: Дмитриев И. И. Сочинения в 2-х ч. СПб., 1823. П. А. Вяземский (1792-1878) среди писателей младшего поколения пользовался особенной благосклонностью Дмитриева и отвечал ему неизменной приязнью. С. 424. Прадон Н. (1630/32-1698) - французский драматург; его соперничество с Расином (1660-1670-е гг.) в русской литературе первой трети XIX в. было примером борьбы завистника с гением. С. 425. ...напечатано и другое...- 2-е изд. "И моих безделок" вышло в типографии X. Клаудия и X. Ридигера в том же, 1795 г. С. 428. ...напрягши ум...- Из "Чужого толка". С. 432. "К Дельфире", "К ней же" - "К А. Г. С<евериной>". С. 433. И кто кого смога...- Из басни В. И. Майкова "Лягушки, просящие о царе"; см. это выражение в басне Д. И. Фонвизина "Лисица-кознодей". С. 436. Томсон Д. (1770-1748) - английский поэт, автор описательной поэмы "Времена года". Делилъ - см, комм. к с. 163. С. 437. Шамфор Н.-С. Р. (1741-1794) - французский писатель, известный своим афористическим остроумием. С. 438. ...мохнатых певцов...- Из "Воспитания Льва". С. 439. Измайлов А. Е. (1779-1831)-баснописец, критик, автор "Разбора басни И. И. Дмитриева "Кот, Ласточка и Кролик" ("Благонамеренный", 1818, ч. I, No 2). Фуке Н. (1615-1680) - генеральный контролер финансов Франции; заключен в крепость; Лафонтен публично высказал ему сочувствие и был выслан Людовиком XIV из Парижа. С. 440. Арно - см. комм. к с. 114; речь идет о предисловии Арно к сборнику его басен (1812). С. 441. Сумароков П. П. (1765-1814) - поэт, журналист, автор басен, сказок, эпиграмм. Карамзин выдал начало... сказки...- Незаконченная "богатырская сказка" "Илья Муромец" (1794); далее упомянуты сказки Батюшкова "Странствователь и домосед" (1814-1815), В. Л. Пушкина "Кабуд путешественник" (1818). С. 443. ...а "Московском Меркурии" и "Цветнике" - см. с. 323. С. 444. "Карикатура" ...рифменная проза...- А. И. Клушин (см. комм. к с. 242) назвал "Карикатуру" "рифмопрозаическим творением" ("Зритель", 1792, ч. 2, с. 158); ...другой...обвиняет поэта, что он пишет сост_а_релся, а не состар_е_лся...- Каченовский (BE, 1806, No 8, с. 299); ...возражение... писанное Д. Н. Блудовым... - См. с. 541. С. 446. Приписка.- Написана в 1876 г.; в 1820-е гг. Вяземского упрекали в пристрастии к Дмитриеву в ущерб Крылову; публикуя вновь спустя 50 с лишним лет свою статью, Вяземский счел нужным дать к ней разъяснения. С. 447. Пушкин... не любил Дмитриева как поэта.- А. С. Пушкин писал Вяземскому 8 марта 1824 г.: "И что такое Дмитриев? Все его басни не стоят одной хорошей басни Крылова; все его сатиры - одного из твоих посланий, а все прочее первого стихотворения Жуковского". Дмитриев... поэму "Руслан и Людмила".- См. с. 399. С. 448. Козловский П. Б. (1783-1840) - дипломат, литератор, знаток римских классиков. Тот наконец согласился - А. С. Пушкин начал переводить X сатиру Ювенала ("От западных морей до самых врат восточных...").

   С. 449. П. А. Вяземский. Старая записная книжка. <Фрагменты> - П. А. Вяземский. Полн. собр. соч., т. VIII, СПб., 1883. Н. И. Салтыков - см. с. 351. "Примите, древние дубравы..." - Из "Освобождения Москвы". С. 450. "Сын отечества" стал выходить с сентября 1812 г. (редактор-издатель Н. И. Греч). С. 451. Библейское общество (1812-1826) ставило целью распространение и перевод на русский язык Библии; .манифесты в период Отечественной войны писал государственный секретарь А. С. Шишков. Филарет (1782-1867) - московский митрополит (с 1826); ..."Стихи мои, обрызганные кровью".- Вяземский пересказывает письмо Дмитриева к нему от 4 мая 1829 г., где процитировано стихотворение С. П. Шевырева "Партизанке классицизма": "Да не полюбишь никогда // Моих стихов, облитых кровью"; Карлгоф В. И. (1799-1840) - писатель, переводчик, С. 452. ...в марте месяце 1811...- В ночь с 11 на 12 марта был убит Павел I. Тончи С. (1756-1844) - итальянский художник, живший в России. Антонский - А. А. Прокопович-Антонский, ректор Московского университета.

   С. 453. П. А. Вяземский. Дом Ивана Ивановича Дмитриева - П. А. Вяземский. "В дороге и дома". М., 1862, с прим.: "...написано автором в 1860 году, после посещения дома, принадлежавшего Дмитриеву, в Москве, на Спиридоновке". Стихотворение по своей поэтике соотносится с пушкинским "К вельможе" {1830). С. 455. Рембрандт (1606-1669) - голландский живописец; Светоний - см. комм. к с. 292. С. 456. Гогарт - Хогарт У. (1697-1764) - английский художник, гравер, мастер сатирического бытового жанра.

   С. 458. М. А. Дмитриев. Мелочи из запаса моей памяти. <Фрагменты>. Михаил Александрович Дмитриев (1796-1866) - поэт, критик, племянник И. И. Дмитриева. Его "Мелочи..." (М., 1853; 2-е, более полное изд.- М., 1869) - один из важных мемуарных источников по истории русской литературы первой половины XIX в. "Философ, живущий у хлебного рынки" (пер. из Л. С. Мерсье), "Жизнь <...> Панина" (пер. с французского сочинения Д. И. Фонвизина) - отдельные издания: СПб., 1786; первоначально: "Зеркало света", 1786, ч. 1; дофин - во Франции титул наследника престола. С. 459. ...г. Мизко из Одессы...- Н. Д. Мизко. "Столетие русской словесности". Одесса, 1849. Каченовский писал о баснях Крылова...- BE, 1812, No 4. С. 460. Каченовский писал критику на... Дмитриева.- См. с. 372. А. Е. Измайлов делал... замечания, когда тот был уже министром - Неточность: разбор А. Е. Измайловым басни "Кот, Ласточка и Кролик" появился в 1818 г., когда Дмитриев был в отставке. С. 461. ...биографию, написанную князем П. А. Вяземским...- См. с. 424. С. 462. Петербургское общество словесности, наук и художеств.- Имеется в виду Вольное общество любителей российской словесности. С. 468. Сен-Реаль С. В. (1639-1692) - французский историк, автор книги "Заговор испанцев против Венецианской республики" (1676). С. 469. "Молва" - см. с. 547. С. 472. Кочубей В. П. в 1812-1819 гг. председатель Департамента законов. С. 473. Министерство принял... Болотников - М. А. Дмитриев нарушает последовательность событий (см. с. 354). С. 474. Жихарев С. П.- см. комм. к с. 479. Марченко В. Р. (1782-1841) - управляющий делами Комитета министров (1815-1818). С. 475. Иванчин-Писарев Н. Д. - см. комм. к с. 227. Волков А. А. (1788-?) - поэт; Дмитриев скептически относился к нему, тем не менее в 1820-1830-е гг. Волков был постоянным его посетителем. Солнцев (Сонцев, Сонцов) М. М. (1779-1847) - муж тетушки А. С. Пушкина. С. 476. Погодин М. П.- см. комм. к с. 491. Кузнецов А. И.- московский книгопродавец, издатель "Христианского месяцеслова" (1821); переиздание книги встретило цензурные затруднения, о преодолении которых хлопотал Дмитриев. Газ - Гааз Ф. П. (1780-1853) - врач-практик, известный своей филантропической деятельностью на должности старшего врача московских тюремных больниц. Высоцкий - Высотский Л. Г. (1781-1849), профессор хирургии в Московской медико-хирургической академии. Иовский А. И. (1796-1854) - профессор фармакологии Московского университета; в последнее 10-летие жизни Дмитриева часто посещал его. Макаров М. Н.- см. комм. к с. 486. "Наблюдатель" - "Московский наблюдатель" (1835-1839); в издании участвовали И. В. Киреевский, С. П. Шевырев, Е. А. Баратынский, А. М. Хомяков, М. П. Погодин и др. Боннет - Бонне Ш. (см. комм. к с. 236); отрывок из его "Созерцания природы" под названием "Человек, рассматриваемый как существо телесное" был опубликован в пер. Н. М. Карамзина в 1789 г. ("Детское чтение", ч. 19), а полный перевод И. А. Виноградова вышел в 1792-1796 гг. ...о вашей болезни...- М. А. Дмитриев был тяжело болен осенью 1837 г. Миша - сын М. А. Дмитриева; ...Павлов... профессор...- Вероятно, М. Г. Павлов, физик, философ, профессор Московского университета. С. 478. Над могилой Ивана Ивановича...- Дмитриев похоронен в Донском монастыре; ...слова апостола Павла...- 1-е послание к коринфянам, гл. 15, 53.

   С. 479. С. П. Жихарев. Записки современника. <Фрагменты>. Степан Петрович Жихарев (1788-1860) - в молодости переводчик, театрал, участник "Арзамаса". С 1805 г. вел дневник, известный в печати под названием "Записки современника". В наст. изд. фрагменты из записок Жихарева публикуются по изд. под ред. Б. М. Эйхенбаума (М.-Л., 1955). Державин... сочиняет какую-то оперу - "Добрыня, театральное представление с музыкою" (1804); в роде Метастазия - Метастазио П. (1698-1782) - итальянский поэт, драматург; на его либретто писали оперы Гендель, Глюк, Моцарт, Гайдн. Селакадзев (Сулукадзев) А. И. (1772-1830) - собиратель древностей, в том числе подложных. С. 480. Мордвинов Н. С. (1754-1845) - в 1802 г. был морским министром, затем в отставке, в 1812, 1816-1820, 1822 - председатель департамента экономии Государственного совета; автор "Дневника" - Жихарев. Корсаков П. А. (1790-1844) - литератор; ...рассуждение свое...- "Рассуждение об оде...".

   С. 481. Ф. Ф. Вигель. Записки. <Фрагменты>. Филипп Филиппович Вигель (1786-1856) - литератор, участник "Арзамаса", в 1823-1825 гг.- вице-губернатор в Бессарабии. Его "Записки" (опубл.: М., 1864-1865; М., 1891-1893; М., 1928 - по последнему изданию и публикуются здесь фрагменты записок) охватывают период с конца XVIII в. по 1829 г. С. 482. "Бог" - ода Державина. "Елисей, или Раздраженный Вакх" - ирои-комическая поэма В. И. Майкова. "Воздушные замки" - "Воздушные башни". С. 483. Макаров П. И.- см. комм. к с. 270. Макаров 2-й - М. Н. Макаров, см. комм. к с. 486. Бланк Б. К. (1769-1825) - поэт, переводчик, сотрудник журналов Шаликова. С. 484. Дмитриев ...любил тешиться Шаликовым.- О бесцеремонном обращении И. И. Дмитриева с Шаликовым см. у М. А. Дмитриева: "Вижу однажды вечером человека с большим носом и черными бакенбардами, который говорит фигурно и кривляется. Вдруг, к моему удивлению, мой дядя говорит ему: "Что это, князь, вас так коробит?" - Я тем более удивился этому, что мой дядя был большой наблюдатель приличий и учтивости" ("Мелочи...", М., 1869, с. 97-98). С. 485. Грамматин Н. Ф. (1786-1827), Милонов М. В. (1792-1821) - поэты; служили в министерстве юстиции под началом И. И. Дмитриева.

   С. 486. М. Н. Макаров. Воспоминание о знакомстве моем с Дмитриевым - "Галатея", 1839, ч. I, No 5, с. 359-371. Михаил Николаевич Макаров (1785-1847)-поэт, драматург, этнограф, издатель "Журнала для милых" (1804), "Драматического журнала" (1811). М. А. Дмитриев писал м. п. Погодину по поводу "Воспоминания": "Грустно мне было читать эти мелочи, из которых половина вздор" (Барсуков Н. П. Жизнь и труды M. П. Погодина. СПб., 1892, кн. 5, с. 123). Текст печатается с небольшими сокращениями. ...родному моему дяде... - Может быть, Д. В. Писареву, в 1788-1797 гг. капитану Семеновского полка. С. 487. Фельдмаршал - Салтыков И. П. (1730-1805), московский главнокомандующий; ...в глазах Раевского, Львова - писатели-дилетанты конца XVIII - начала XIX в.: Львов С. М.- издатель "Московского курьера" (1806); Раевский В. С. (1778-1817) - сотрудник этого журнала. С. 488. ...не слепо кланяетесь сицевым и абиям...- Книжные церковнославянские слова: сице - так, таким образом; абие - тотчас; дондеже - до тех пор, пока; в 1810-1811 гг. обострилась полемика о старом и новом слоге; сторонники Карамзина осмеивали призывы Шишкова к построению литературного языка на основе старославянской лексики (ср. "Не ставлю я нигде ни селю, ни овамо" - В. Л. Пушкин. "К В. А. Жуковскому", 1810); ...танцует, как Вольтер, а пишет, как Дюпор...- эта острота, адресованная Д. И. Хвостову, принадлежит А. С. Хвостову (см. комм. к с. 372) (см.: Вяземский П. А. Полн. собр. соч., т. VIII. СПб., 1883, с. 240). Дюпор Л.- французский танцовщик, в 1808 г. эмигрировал из Парижа в Петербург. С. 489. Гераков Г. В. (см. комм. к с. 386) - автор книги "Твердость духа русских" (СПб., 1804, 2-е изд.: 1813-1814). С. 490. Дмитрий Иванович - Хвостов. Гаврила Романович - Державин.

   С. 491. М. П. Погодин. Вечера у Ивана Ивановича Дмитриева - "Русский", 1869, No 7-8. Михаил Петрович Погодин (1800-1875) - историк, писатель, журналист. Текст воспоминаний Погодина печатается с небольшими сокращениями. Я просил его переслать посвящение первого историко-критическою рассуждения моего о происхождении Руси Н. М. Карамзину - Магистерская диссертация Погодина (М., 1824) защищена в 1825 г.; в том же году состоялось его знакомство с Дмитриевым. В 1828 году я лишился благосклонности Дмитриева - Погодин опубликовал в "Московском вестнике" "Замечания на "Историю государства Российского" Н. П. Арцыбашева (1828, ч. XI-XII, No 19- 24) и сам напечатал статью "Нечто против мнения Н. М. Карамзина о начале Российского государства" (там же, 1829, ч. VII, No 4). С. 492. Робертсон У. (1721-1793) - шотландский историк; предисловие, о котором говорит Дмитриев,- видимо, "Перечень Истории Америки" ("Академические известия", 1779, ч. 3-4; пер. И. И. Богаевского); впрочем, "История Америки" Робертсона была переведена А. И. Лужковым в 1784 г.; ...о заговоре Испании против Венециянской республики - труд С. В. Сен-Реаля (см. с. 552); был переведен И. Притчиным (СПб., 1771). Мясников И. С.- богатый симбирский заводчик, зять И. Б. и Я. Б. Твердышевых (см. комм. к с. 277). Глинка С. Н. (1775 или 1776-1847) - писатель, журналист, издатель "Русского вестника", брат Ф. Н. Глинки. С. 493. Шаховской А. А. (1777-1846) - крупнейший русский комедиограф 1800-1810-х гг. "Иоанна" - пер. Жуковского 5-стопным ямбом без рифм драматической поэмы Шиллера "Орлеанская дева" (1821). "Георгики" С. Е. Раича - см. с. 401. Карамзин начал писать до путешествия белыми стихами - "Часто здесь в юдоли мрачной..." и др. (см. письма Карамзина к Дмитриеву 1777-1778 гг.).

   С. 494. Невское кладбище - Александро-Невская лавра. Столыпин - см. комм. к с. 349.

   С. 495. М. М. Попов. Иван Иванович Дмитриев.- "Русская старина", 1901, т. 105, No 3, с. 637-639; с общим заглавием "Мелкие рассказы Михаила Максимовича Попова". М. М. Попов (1801-1871) - преподаватель словесности в Пензенской гимназии в 1820-1830-е гг.