Герцен Александр Иванович - О развитии революционных идей в России

   Стр. 98 (228)

   ^38-35(36-38) Подстрочное примечание отсутствует.

   Стр. 98 (229)

   ^19-20(6-7) После: L'empereur Nicolas se pâmait de rire en assistant aux reprêsentations du Rêviseur!!! <Присутствуя на представлениях "Ревизора", император Николай умирал со смеху!!!> // Oh ironie, sainte ironie, disait Proudhon, viens que je t'adore! <О ирония, святая ирония,- говорил Прудон,- приди, я преклонюсь перед тобой!>

   ^36-38(36-38) Подстрочное примечание отсутствует.

   Стр. 103 (233)

   ^26-27(31) Вместо: Est-ce enfin la Morêe? <Быть может, наконец, Морен?> // Est-ce enfin le Pêloponèse ou îa Morêe? <Быть может, наконец, это Пелопоннес или Морея?>

   Стр. 104 (234)

   ^5(10-11) Вместо: un collier d'esclavage allemand <ошейник немецкого рабства> // un collier allemand <немецкий ошейник>

   ³⁷⁽³⁸⁾ Подстрочное примечание отсутствует.

   Стр. 107 (237)

   ^8-9(16) Слова: à qui que ce soit <кому бы то ни было> - отсутствуют.

   Стр. 107 (238)

   ³⁶⁽⁶⁾ После: sang <кровью> // par sa pulpe nerveuse <своими нервами>

   Стр. 108 (238)

   ⁵⁽¹³⁾ Слова: Nous l'avons dit <Как мы уже говорили> - отсутствуют.

   ^10(18-19) Вместо: rêactionnaire <реакционным> // vil ou rampant <низким или подлым>

   Стр. 109 (239)

   ^19(30-31) Вместо: rêveiller la consience <пробудить совесть> // donner l'êveil. Dans ces cas il faut agir comme Brutus, dans Schiller, qui, rencontrant dans l'autre monde Cêsar, lui demande quelle route il prend, afin de suivre le chemin contraire, sans s'inquiêter oîi il mène. Les Slaves n'ont pas agi ainsi jusqu'à prêsent <обратить внимание. В этих случаях нужно поступать, как Брут у Шиллера, который, встретив в ином мире Цезаря, спрашивает его, какой дорогой он пойдет, чтобы самому следовать противоположной, не задумываясь, куда она ведет. Славяне до сего времени так не поступали>

   Стр. 109 (240)

   ³⁵⁽⁹⁾ После: seront anêanties <исчезнут> // Sans le principe actif de l'individualitê, on pourrait douter que le peuple conservât sa nationalitê et les classes civilisêes leurs lumières <Сомнительно, чтобы без активного личного начала народ сохранил свою национальность, а цивилизованные классы - свое просвещение>

   Стр. 116 (247)

   ^28-29(10-11) После: le sort ~ êpargnê les Slavophiles <славянофилов ~ судьба щадила> // Nous ne doutons pas qu'ils ne fassent leurs preuves à la première occasion, et cette occasion se prêsente tout naturellement dans la question de l'êmancipation des paysans <Мы не сомневаемся, что они докажут это при первом же случае, и этим случаем естественно явится вопрос об освобождении крестьян>

   Стр. 117 (248)

   ^28(12-13) После: Qu'en est-il rêsultê? <Каково же было следствие этого?> // Gogol se plaèa en auteur mêdiocre, en homme suspect. >Гоголь поставил себя в положение посредственного автора, человека сомнительного>.

   Стр. 119 (249)

   ^23-24(25) Вместо: se sachant appuyês par l'entourage du tzar <чувствуя поддержку приближенных царя> // se sachant appuyês par une partie de l'entourage du tzar. Mais ils avaient des adversaires nombreux et ardents, toute la jeune noblesse <чувствуя поддержку части приближенных царя. Но у них были многочисленные и горячие противники, все молодое дворянство>

   Стр. 120 (250)

   ²⁷⁽²⁹⁾ Вместо: vingtaine de millions <миллионов двадцать> // quinzaine de millions <миллионов пятнадцать>

   Стр. 121 (252)

   ³⁶⁽⁴⁾ Вместо: dans cette doctrine <в этом учении> // dans cette doctrine sociale <в этом социальном учении>

   Стр. 123 (254)

   ³⁵⁽³²⁾ Вместо: rêsolut <решило> // songea <вздумало>

   Стр. 127 (259)

   В изд. 1851 г. эта глава имеет продолжение, исключенное Герценом из изд. 1853-1858 гг. Avant de terminer, il importe de faire voir un êlêment rêvolutionnaire naissant qui croît, et dont l'avenir est incontestable.

   En tout temps, des Russes se sont fixês à l'êtranger. La charte de la noblesse assurait ce droit, à toute cette classe du peuple, et aucun souverain, avant Nicolas, n'a songê à le contester. Les uns ont êmigrê pour des raisons politiques ou pour des rancunes personnelles. L'amiral Tchitchagoff qui avait commandê à Bêrêzina et le gênêral comte Ostermann-Tolstoï, le vainqueur de Koulm, se sont expatriês. N. Tourgueneff, un des conjurês du 14 dêcembre est restê en France pour êchapper à la peine qui avait êtê prononcêe contre lui. D'autres ont cêdê à des influences religieuses et ont embrassê le jêsuitisme.

   Mais ce n'êtait là que des faits individuels qui ne pouvaient former de noyau d'êmigration, manquant d'idêe gênêrale et de but d'activitê commune.

   Depuis dix ans, nous voyons des Russes se fixer en France, non pas seulement pour être hors du pays ou pour se reposer, mais bien pour protester hautement contre le despotisme pêtersbourgeois, pour travailler à l'oeuvre de l'affranchissement commun. Loin de devenir des êtrangers, ils se faisaient des organes libres de la jeune Russie, ses interprètes.

   Ce n'est point là un fait du hasard.

   L'êmigration est le premier indice d'une rêvolution qui se prêpare.

   Elle êtonne en Russie, on n'y est pas habituê. Et pourtant, dans tous les pays, au dêbut des rêformes, lorsque la pensêe êtait faible et la force matêrielle illimitêe, les hommes de forte conviction, de foi rêelle, de dê-voùment vêritable, se rêfugiaient en pays êtrangers, pour faire entendre de là leur voix. L'êloignement, le bannissement volontaire, prêtaient à leurs paroles une force et une autoritê supêrieure; ils prouvaient que leurs convictions êtaient sêrieuses.

   Nous sommes persuadês que le temps est venu où la Russie doit faire connaître sa pensêe. Gela est-il possible dans le pays même? Où est le sol en Russie où l'homme libre puisse agir, sans faire de tristes concessions? Le despotisme s'accroît, la pensêe ne peut plus se mouvoir, enchaînêe par la double censure. Il faut se taire ou feindre: il faut parler par insinuations par des demi-mots, parler à l'oreille, lorsque la trompette suffirait à peine pour rêveiller les endormis.

   Il est temps de nous justifier du reproche de la souffrance passive. Les Russes ont beaucoup supportê parce qu'ils êtaient jeunes et que rien n'êtait mûr: ni chez eux, ni ailleurs. Ce temps passe. On ne peut forcer les hommes à se taire, que tant que le besoin de parler n'est pas puissant ou que l'idêe est faible. Il est impossible de rêprimer la pensêe virile, la forte volontê. Si elles ne brisent pas l'obstacle, elles êchappent à la poursuite. Comprimêes d'un côtê, elles surgissent d'un autre.

   En ce moment donc l'êmigration est l'acte d'opposition le plus significatif que le Russe puisse faire. Le gouvernement l'a bien compris ainsi. Il croyait à peine qu'on eut l'audace de rester, une fois rappelê, le courage de renoncer à sa patrie et à sa fortune. Le refus de M. Ivan Golovine de rentrer a tellement surpris l'empereur qu'il y rêpondit par la promulgation de l'oukase increvable sur les passeports. Cependant, Л1. Bakounine agissait de même en Suisse. Tous les deux abandonnaient en Russie des positions assurêes, un avenir brillant.

   Le gouvernement irritê les condamna, par l'intermêdiaire de son sênat dirigeant, aux travaux forcês, peine exorbitante, absurde et inouie, puisqu'elle s'appliquait à des contumaces pour avoir êtê contumaces!

   C'est au tzarisme qu'êtait rêservêe cette belle invention de frapper ainsi les hommes parce qu'ils prêfêraient de vivre sous un tel degrê de latitude et de longitude, plutôt que sous un tel autre.

   Les êmigrês ne restèrent pas inactifs.

   Bakounine, penseur profond, propagandiste ardent, êtait un des socialistes les plus hardis, bien avant la rêvolution du 24 fêvrier. Officier de l'artillerie russe, il quitta le canon pour l'êtude de la philosophie, et quelques annêes plus tard, il abandonna la philosophie abstraite pour la philosophie concrète, le socialisme. Bakounine ne pouvait se complaire dans le quiêtis-me philosophique, dans lequel s'enterraient les professeurs de Berlin. Il fut au nombre des premiers qui protestèrent en Allemagne (dans le journal de Ruge) contre cette fuite dans les sphères absolues, contre cette abstention inhumaine et sans cœur qui ne voulait participer en rien aux peines et aux fatigues de l'homme contemporain, en se renfermant dans une soumission apathique à une nêcessitê fatale inventêe par eux-mêmes. Bakounine ne voyait d'autre moyen de lever l'antinomie entre la pensêe et le fait, que la lutte; il devint rêvolutionnaire.

   En 1843, Bakounine, poursuivi par les rêactionnaires suisses et dênoncê par eux au gouvernement russe, reèut la sommation de rentrer en Russie. Il refusa d'y obtempêrer et passa à Paris. En 1847, dans un discours qu'il prononèa à l'occasion de l'anniversaire de la rêvolution polonaise, il tendit une main amie aux Polonais. On l'expulsa pour ce fait de la France.

   Après la rêvolution de fêvrier, le vieux monde chancela, l'Allemagne, les Slaves s'agitèrent. Bakounine se rendit à Prague et reprêsenta l'idêe-rêpublicaine au congrès slave. Son influence sur le peuple à Prague, au dire-des Bohèmes eux-mêmes, ne peut être comparêe qu'à l'influence de Heckerr sur les Allemands.

   La rêvolution allemande comprimêe en Autriche, à Bade, en Prusse., fit un effort suprême en Saxe. Dresde osa lever la tête, lorsque Vienne eu Berlin êcrasês par les soldats se renfermaient dans un dêsespoir triste efe morne. Bakounine fut à la tête de ce mouvement, il prêsida les rêunions efe dirigea la dêfense de la ville.

   Après la prise de Dresde, il tomba dans les mains de ses ennemis. Ош le traduisit devant une Haute Cour de Saxe qui le condamna à la peine capitale. Le très-pieux roi de Saxe, par horreur du sang, commua cette peine егэ celle de la dêtention perpêtuelle. Mais l'Autriche voulut aussi avoir sa part à l'exêcution d'un martyr de la cause slave. La Saxe livra Bakounine:; on le transporta, les fers aux pieds, à Gradschine, forteresse près de Prague,-où l'on ouvrit une enquête.

   Manie indigne d'un gouvernement d'aller glaner après les bourreau" d'un autre pays et achever les victimes.

   De Gradschine on envoya Bakounine à Olmiitz. On prêtend qu'il va être livrê à la Russie...

   Qu'il aille donc dans les neiges de là Sibêrie, presser la main de ces vieillards glorieux, exilês en 1826, qu'il aille, suivi de nos vœux, dans ce grand cimetière russe où reposent tant de martyrs de notre cause.

   Bakounine, succombant à la fois avec la rêvolution allemande et allant en Sibêrie pour l'Allemagne, la veille peut-être d'une guerre avec la Russie, servira de gage et de preuve de cette sympathie qui existe entre les peuples de l'Occident et la minoritê rêvolutionnaire en Russie.

   Les travaux littêraires de M. Ivan Golovine ont êtê êgalement apprêciês en France, en Allemagne, en Angleterre. Depuis la publication de "La Russie sous Nicolas 1er", en 1845, jusqu'à celle des "Mêmoires d'un prêtre russe", en 1849, l'auteur n'a pas discontinuê sa guerre contre le despotisme de Pêtersbourg. Il dêvoile ce que le gouvernement russe cherche soigneusement à cacher, il raconte en Europe ce qu'on tait en Russie. Il faut connaître: quelle crainte le gouvernement russe a de l'opinion publique en Europe, devant laquelle il tremble comme le parvenu devant l'opinion d'un salora aristocratique, pour comprendre toute la portêe des êcrits de M. Golovine.

   Expulsê de Paris, après le 13 juillet 1849, il poursuivit son activitê ев Suisse, en Angleterre, en Italie, vouant à la risêe publique la camarilla de Pêtersbourg qui bondit d'indignation, habituêe qu'elle est aux saluts et prosternations. Il dênonce l'êtroite politique, l'administration dêpravêe de la-Russie, les hommes arriêrês et mêdiocres qui meuvent cet immense levier commenèant au palais d'Hiver et finissant à Kamtschatka, il montre avec, pitiê au gouvernement rêtrograde de la rêpublique franèaise son idêal du' pouvoir fort, lui faisant honte de se mettre à la remorque de l'absolutisme moscovite.

   Ce fut lui, un Russe êmigrê, qui prêsida à Paris le club de la Fraternitê des Peuples, lui, qui appelê comme têmoin, devant la Haute Cour de Bourges, trouva de nobles paroles pour la dêfense de la Pologne.

   Notre ami Nicolas Sazonoff, expulsê de France en 1849, a êtê un des^; dêfenseurs, les plus zêlês de la dêmocratie dans la "Tribune des peuples" et dans la "Rêforme"

   ...L'êmigration russe n'est qu'un germe, mais un germe contient souvent un grand avenir. L'êmigration russe croîtra, car son opportunitê est êvidente, car elle reprêsente non la haine ou le dêsespoir, mais l'amour du peuple russe et la foi dans son avenir.

   <Прежде чем закончить, важно указать на зарождающийся и зреющий революционный элемент, будущность которого бесспорна

   Во все времена русские поселялись за границей. Жалованная грамота дворянству удостоверяла право, данное всему этому классу народа, и ни один из государей, до Николая, не думал это право оспаривать. Одни эмигрировали из политических соображений или личных счетов. Адмирал Чичагов, командовавший на Березине, и генерал граф Остерман-Толстой, победитель при Кульме, покинули родину. Н. Тургенев, один из участников заговора 14 декабря, остался во Франции, чтобы избежать наказания, к которому его приговорили. Другие поддались религиозным влияниям и стали последователями иезуитов.

   Но это были лишь единичные случаи, которые не могли послужить к образованию ядра эмиграции за отсутствием общей идеи и цели для совместной деятельности.

   Мы видим, как в течение десяти лет русские поселяются во Франции не только для того, чтобы жить вне родины или отдохнуть, но чтобы открыто протестовать против петербургского деспотизма, чтобы работать над делом всеобщего освобождения. Нисколько не превратившись в чужеземцев, они стали свободными посредниками молодой России, ее истолкователями.

   Это факт, отнюдь, не случайный.

   Эмиграция - первый признак готовящейся революции.

   В России ей удивляются, к ней там не привыкли. И однако во всех странах, в начале реформ, когда мысль была слабой, а материальная сила неограниченной, люди твердых убеждений, питающие подлинную веру, по-настоящему преданные, находили себе убежище на чужбине, чтобы заставить оттуда услышать свой голос. Изгнание, добровольная ссылка сообщали их словам силу и необыкновенный вес, свидетельствуя о серьезности их убеждений.

   Мы уверены, что пришла пора России выразить во всеуслышание свою мысль. Возможно ли это в самой России? Есть ли там почва, где мог бы действовать свободный человек без печальных компромиссов? Деспотизм усиливается, мысль, скованная двойной цензурой, не может более шевельнуться. Надобно молчать или притворяться: надобно говорить намеками, полусловами, шептать на ухо, когда и звука трубы было бы мало, чтобы пробудить спящих.

   Пора нам отвести от себя упрек в том, что наше страдание пассивно. Русские многое вынесли, ибо были молоды, ибо ничто не созрело ни внутри страны, ни вне ее. Это время проходит. Нельзя принудить людей молчать, разве только у них самих нет властной потребности высказаться или их мысль немощна. Невозможно укротить возмужавшую мысль, сильную волю. Если они не уничтожают препятствие, то ускользают от преследований. Подавляемые с одной стороны, они возникают с другой.

   Таким образом, в настоящее время эмиграция является наиболее значительным актом противодействия, какое только возможно для русского. Правительство хорошо это поняло. Оно с трудом верило, чтобы люди, будучи вызваны обратно, имели смелость ослушаться, имели мужество отказаться от своей родины и своего достояния. Отказ Ивана Головина возвратиться так поразил императора, что в ответ он обнародовал невероятный указ о паспортах. Однако Бакунин поступил таким же образом в Швейцарии. Оба отказывались от обеспеченного положения в России, от блестящего будущего.

   Раздраженное этим правительство приговорило их при посредстве правительствующего сената к каторжным работам - каре чрезмерной, нелепой и неслыханной, ибо она применялась к неявившимся на суд, за то, что они не явились на суд!

   Именно царизму принадлежит эта блестящая выдумка - карать подобным образом людей за то, что они предпочитают жить под таким-то градусом широты и долготы, а не под другим.

   Эмигранты не остались бездеятельными.

   Бакунин, глубокий мыслитель, пылкий пропагандист, был одним из самых смелых социалистов задолго до революции 24 февраля. Русский артиллерийский офицер, он оставил пушку для изучения философии, а несколько лет спустя покинул абстрактную философию для философии конкретной - социализма. Бакунин не мог удовлетвориться философским квиетизмом, которым так сильно увлекались берлинские профессора. Он принадлежал к числу первых, кто протестовал в Германии (в журнале Руге) против этого бегства в сферы абсолюта, против этого бесчеловечного и бессердечного уклонения от всякого участия в горестях и тяготах современного человека, против этих людей, замкнувшихся в равнодушном подчинении роковой необходимости, ими же самими выдуманной. Бакунин не видел другого средства уничтожить противоречие между мыслью и делом, кроме борьбы; он стал революционером.

   В 1843 году Бакунин, преследуемый швейцарскими реакционерами, донесшими на него русскому правительству, получил приказ вернуться в Россию. Он отказался его выполнить и переехал в Париж. В 1847 году, в речи, произнесенной им по поводу годовщины польской революции, он протянул полякам руку дружбы. За это его изгнали из Франции.

   После февральской революции старый мир пошатнулся, Германия, славяне пришли в волнение. Бакунин отправился в Прагу представителем республиканской идеи на славянском конгрессе. Его влияние на народ в Праге, по словам самих чехов, можно сравнить лишь с влиянием Геккера на немцев.

   Немецкая революция, подавленная в Австрии, Бадене, Пруссии, сделала последнее усилие в Саксонии. Дрезден отважился поднять голову, тогда как Вена и Берлин, усмиренные солдатами, затаились в унылом и угрюмом отчаянии. Бакунин был во главе этого движения, он председательствовал на собраниях и руководил обороной города.

   После захвата Дрездена он попал в руки своих врагов. Его судил верховный суд Саксонии, приговоривший его к смертной казни. Благочестивейший король Саксонии, боявшийся крови, заменил эту кару пожизненным заключением. Но Австрия также хотела своей доли участия в наказании мученика славянского дела. Саксония выдала ей Бакунина; закованного в ножные кандалы, его перевезли в Градчину, крепость неподалеку от Праги, где началось следствие.

   Недостойная правительства мания - подбирать крохи после палачей чужой страны и приканчивать жертвы.

   Из Градчины Бакунина переслали в Ольмюц. Предполагают, что он будет выдан России...

   Пусть же идет он в снега Сибири пожать руку овеянным славой старикам, сосланным в 1826 году, пусть идет, сопровождаемый нашим добрым словом на это великое русское кладбище, где покоится прах стольких мучеников нашего дела.

   Бакунин, который терпит поражение вместе с немецкой революцией и отправляется в Сибирь ради Германии, быть может, накануне ее войны с Россией, послужит залогом и свидетельством той симпатии, которая существует между народами Запада и революционным меньшинством в России.

   Литературные труды Ивана Головина были равно оценены во Франции, Германии и Англии. Со времени опубликования "La Russie sous Nicolas 1er" в 1845 году и до "Mêmoires d'un prêtre russe" в 1849 году, автор не прекращал войны с петербургским деспотизмом. Он выводит на чистую воду все, что русское правительство тщательно старается скрыть, он рассказывает в Европе то, о чем в России молчат. Надобно знать, насколько страшится русское правительство общественного мнения Европы, перед которым оно трепещет, как трепещет выскочка перед мнением аристократического салона, чтобы понять всю значительность сочинений Головина.

   Изгнанный из Парижа после 13 июля 1849 года, он продолжал свою деятельность в Швейцарии, в Англии, в Италии, отдавая публике на посмешище петербургскую камарилью, которая была вне себя от негодования, будучи приучена к поклонению и раболепству. Он обличает узкую политику, развращенную администрацию России, отсталых и ограниченных людей, приводящих в движение этот исполинский рычаг от Зимнего дворца до Камчатки; с презрительной жалостью он показывает реакционному правительству французской республики его идеал сильной власти, стыдя последнее за то, что оно идет на буксире у московского абсолютизма.

   Это он, русский эмигрант, был председателем клуба Братство народов, это он, вызванный свидетелем в верховный суд Буржа, нашел благородные слова в защиту Польши.

   Наш друг Николай Сазонов, высланный из Франции в 1849 году, был одним из самых ревностных защитников демократии в "Tribune des peuples" и в "Rêforme".

   ...Русская эмиграция - только зародыш, но зародыш часто таит великое будущее. Русская эмиграция усилится, ибо ее своевременность очевидна, ибо она представляет не ненависть или отчаяние, а любовь русского народа и его веру в свое будущее.)

  

  

   Стр. 9 (137)

   ¹ Перед: Introduction <Введение> - предисловие Герцена: Mes amis de Ja Centralisation Dêmocratique Polonaise veulent bien faire une seconde êdition de mon ouvrage "Sur le dêveloppement des idêes rêvolutionnaires en Russie".

   J'attache une importance toute particulière à ce fait. Cette êdition sera un nouveau têmoignage public de l'alliance fraternelle de la Pologne rêvolutionnaire avec les rêvolutionnaires russes. <Мои друзья из Польской демократической централизации хотят выпустить второе издание моей работы "О развитии революционных людей в России".

   Я придаю особенное значение этому факту. Издание явится новым публичным свидетельством братского союза революционной Польши и русских революционеров>.

  

  

  

   Седьмой том сочинений А. И. Герцена содержит произведения 1850-1852 годов.

   Помещенные в томе статьи появились впервые на иностранных языках и были обращены в первую очередь к западноевропейскомe читателю, давая ему глубокую и правдивую информацию о России, русском народе, освободительном движении и культуре.

   Такие работы, как "Du dêveloppement des idêes rêvolutionnaires en Russie" ("О развитии революционных идей в России") и "Le peuple russe et le socialisme" ("Русский народ и социализм"), содержат проницательное и оригинальное исследование русской истории, жизни и культуры, положившее, в частности, начало истории русского революционного движения и общественной мысли.

   В томе помещены также статья "Michel Bakounine" ("Михаил Бакунин") и два открытых письма Герцена, относящихся к пережитой им в эти годы семейной драме.

   Из художественных произведений Герцена в том входит повесть "Поврежденный".

   В отличие от собрания сочинений под ред. М. К. Лемке в настоящий том не включена статья "Петрашевский": ее автором является В. А. Энгельсон, что доказывается письмами последнего, копии которых хранятся в рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский дом) (см. В. Р. Лейкина-Свирская. "Революционная практика петрашевцев", "Исторические записки", No 47, стр. 187).

   Из произведений 1851 г. остается неизвестной та "неудавшаяся и неоконченная статейка", о которой Герцен упомянул в письме к московским друзьям от 19 июня 1851 г. (ср. в настоящем томе комментарий к "Dêdicace" ("Посвящению").

   В комментариях к тому приняты условные сокращения:

   ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства. Москва.

   Л (в сопровождении римской цифры, обозначающей номер тома) - А. И. Герцен. Полное собрание сочинений и писем под редакцией М. К. Лемке. П., 1919-1925, тт. I-XXII.

   ЛН - сборники "Литературное наследство".

  

  

   ¹ В составлении данного комментария участвовали: текстологическое введение - С. А. Андреев-Кривич; общая характеристика - В. Е. Иллерицкий; идейные связи и источники (о Белинском, Н. Тургеневе, Бакунине, Кениге и Мельгунове) - Ю. Г. Оксман; о Герцене и Мишле - Л. Я. Гинзбург; о Герцене и Линтоне - Ю. В. Ковалев; реальный комментарий - С. А. Андреев-Кривич и Э. С. Виленская.

  

   Печатается по изданию: "Du dêveloppement des idêes rêvolutionnaires en Russie par Alexandre Herzen". Troisième êdition. Londres, 1858.

   Написано в 1850 г. Имея в виду именно эту работу, Герцен в письме к Джузеппе Маццини от 13 сентября 1850 г. из Ниццы писал: "...у меня есть большая статья о России, но я ее уже обещал для журнала Колачека..."

   Впервые опубликовано в 1851 г. по-немецки под названием "Von der Entwicklung der revolutionären Ideen in Russland. Aus dem russischen Manuscripte" в журнале "Deutsche Monatsschrift für Politik, Wissenschaft, Kunst und Lehen. Herausgegeben von Adolph Kolatschek", Bremen, 1851, Januar (erste Hälfte), S. 16-28, Januar (zweite Hälfte), S. 81-92, Februar (erste Hälfte), S. 183-193, Februar (zweite Hälfte), S. 271-284, März (erste Hälfte), S. 358-380, März (zweite Hälfte), S. 430-447, Mai (erste Hälfte), S. 221-225. В каждом выпуске, за исключением второго мартовского, в конце герценовского текста подпись: "Iscander". Первая публикация сопровождена следующим примечанием: "Dieser und die folgenden Artikel desselben Gegenstandes sollten zu der fünfundzwanzigjährigen Jubelfeier Zar Nicolaus I erscheinen; zufällige Hindernisse haben dasselbe verzögert" {Эта и следующие статьи на ту же тему должны были появиться к двадцатипятилетнему юбилею царствования Николая I; случайные обстоятельства задержали их появление (нем.).- Ред.}.

  

   О переводном характере немецкой публикации говорит подзаголовок: "Aus dem russischen Manuscripte"; о том, что этот перевод не был авторизованным, свидетельствует письмо Герцена к друзьям от 19 июня 1851 г. из Парижа: "Я напечатал в Ницце небольшую брошюрку о России. Эта исправленное издание статей, бывших в журнале Колачека о России, испорченных редакцией и переводчиком". Упомянутая Герценом публикация явилась вторым французским, изданием работы Герцена: "Du dêveloppement des idêes rêvolutionnaires en Russie par A. Iscander. Paris, 1851". Напечатано в Ницце, на что есть указание на обороте титульного листа (Nice, Imprimerie Canis Frères).

   В 1853 г. книга Герцена в дополненном и отредактированном виде "была вновь издана по-французски: "Du dêveloppement des idêes rêvolutionnaires en Russie par Alexandre Herzen. Londres, 1853". На обороте титульного листа - пометка: "Seconde êdition revue par l'auteur, publiêe par la Centralisation de la Sociêtê Dêmocratique Polonaise" {Второе издание, пересмотренное автором, опубликованное Польской демократической централизацией (франц.).- Ред.}.

   В 1854 г. издано в переводе на немецкий с некоторыми изменениями в тексте, сделанными по цензурным соображениям, и под измененным заглавием: "Rußlands sociale Zustände von Alexander Herzen. Verfasser des "Vorn andern Ufer" und der "Briefe aus Italien und Frankreich". Aus dem Russischen. Hamburg, 1854".

   Для французского издания, помеченного 1858 г., были использованы экземпляры издания 1853 г.; обложка, титульный лист и страница с кратким предисловием были заменены новой обложкой и новым титульным листом, предисловие - снято.

   В русском переводе впервые издано в 1861 г., без участия Герцена, в Москве, нелегально, литографским способом, под названием: "Историческое развитие революционных) идей в России А. Герцена. Издание первое в переводе. Посвящается студентам Московского универси<те>та", М., 1861. Это издание было выпущено московским студенческим кружком П. Г. Заичневского и П. Э. Аргиропуло.

   В текст издания 1858 г., по которому работа воспроизводится в настоящем томе, и в перевод внесены следующие исправления:

   Стр. 23, строка 26-27: l'Europe chaque jour davantage <Европа с каждым днем все больше) - вставлено по тексту цитируемого произведения ("La Russie") и по французскому изданию 1851 г.

   Стр. 24, строка 23: du XVIe siècle вместо: du XVIle siècle - по контексту.

  

  

   Книге "О развитии революционных идей в России" принадлежит особое место в литературном наследстве Герцена. В ней с наибольшей полнотой раскрывается его историческая концепция в том виде, в каком она сложилась к началу 50-х годов. Это сочинение Герцена, целостно и разносторонне освещая как историю России от древнейших времен до середины XIX века, так и историю развития русского освободительного движения и передовой мысли, занимает исключительно важное место среди произведений русских революционеров-демократов, касающихся тех же вопросов. Подробный анализ развития русской литературы, данный в книге Герцена, ставит ее рядом с "Очерками гоголевского периода русской литературы" Н. Г. Чернышевского.

   Понимание Герценом ряда важных проблем русского исторического процесса, при всех отличиях, находится в глубоком внутреннем сродстве с исторической концепцией Белинского, а также с высказанными позднее взглядами Чернышевского и Добролюбова. Используя свое положение революционного эмигранта, Герцен имел возможность открыто выступить с такими суждениями о русской действительности в ее прошлом и настоящем, которые не могли быть выражены в России ни Белинским, ни даже впоследствии Чернышевским, Добролюбовым, их соратниками и единомышленниками. Всем этим и определяется большое значение книги Герцена как для изучения его исторической концепции, так и для раскрытия системы исторических взглядов идеологов русской революционной демократии.

   Герцен не сводил историю России к истории самодержавно-крепостнического государства, он выдвигал на первый план историю народа, судьбы которого всегда находились в центре его внимания. Говоря о трудностях, преодоленных русским народом в процессе его исторического развития, Герцен показал, что в борьбе с ними закалялись и крепли его силы, складывались такие черты русского национального характера, как свободолюбие, патриотизм, энергия в труде и высокая духовная одаренность.

   Освещая основные этапы исторического развития русского народа, Герцен в разрешении некоторых вопросов сумел выдвинуть новые и оригинальные положения, имевшие несомненное научное значение. Так, он указывал на выдающееся историческое значение древнерусского государства - Киевской Руси; он справедливо гордился ее высокой культурой и проницательно отметил, что русский народ в своем государственном п культурном развитии до монголо-татарского нашествия не уступал западноевропейским народам. Оценивая героическую борьбу русского народа с иноземными завоевателями, Герцен указал на прогрессивное значение преодоления удельной раздробленности и складывания в процессе этой борьбы единого русского государства. В отличие от Карамзина, а также позднейших буржуазных историков (Кавелина, Соловьева), идеализировавших развитие государственности в России и замалчивавших социальные противоречия, Герцен пытался раскрыть сложный и противоречивый характер социально-политического развития России после образования централизованного государства. Он показал различие интересов угнетенных народных масс и закрепощавших их бояр и помещиков, которым активно содействовала великокняжеская власть, с течением времени превращавшаяся в самодержавную и все более враждебную народным массам. Герцен отметил крестьянские движения XVII-XVIII веков, выражавшие народный протест против закрепощения.

   Значительное внимание уделил Герцен характеристике преобразований в России, связанных с деятельностью Петра I. Оценивая эти преобразования, Герцен по сути дела выступал как против огульного отрицания их значения славянофилами, так и против идеализации западниками-космополитами. Герцен пытался раскрыть исторические предпосылки преобразований Петра I, он указывал на их необходимость и прогрессивное значение, но вместе с тем подчеркивал дальнейшее ухудшение положения народных масс в результате укрепления самодержавно-крепостнического строя на протяжении XVIII века. Герцен подверг резкой критике политику правящих кругов после Петра I, показал противоположность между Россией самодержавно-помещичьей и Россией народной, крестьянской.

   Герцен отмечал, что одновременно с нарастанием стихийного возмущения крестьянских масс крепостническим гнетом в России начали зарождаться освободительные идеи в среде дворянской интеллигенции, передовые представители которой постепенно переходили от критики пороков дворянского общества к отрицанию самодержавно-крепостнического строя.

   Исходным историческим рубежом в развитии освободительного движения в нашей стране Герцен считал Отечественную войну 1812 г. и порожденный ею подъем национального самосознания.

   В оценке истории революционного движения и передовой общественной мысли в России с особой силой выявились новаторство и самостоятельность исторических взглядов Герцена, заложившего основы научного изучения этих важнейших проблем русской истории. В своей книге Герцен дал развернутую характеристику декабристскому движению, он раскрыл его исторические корни, оценил деятельность и программные требования тайных декабристских организаций, показал историческое значение героического выступления 14 декабря 1825 г., а также отметил главную причину поражения декабристов, заключавшуюся в отсутствия у них связи с народом. Вместе с тем Герцен, оставаясь на позициях дворянской революционности, попрежнему считал, что основной движущей силой революционного движения является передовая дворянская интеллигенция. Важнейшую задачу развивающегося освободительного движения в России Герцен видел в установлении прочных связей с народными массами. Соединение стихийных стремлений народа к освобождению от крепостнического гнета с революционными идеями, выработанными деятелями освободительного движения, Герцен считал решающим условием уничтожения самодержавно-крепостнического строя в России. Развитие общественной мысли в России после выступления декабристов Герцен рассматривал с точки зрения борьбы за решение этой важнейшей задачи.

   Герцен раскрыл сложный процесс роста общественной мысли в России, освоение лучшими ее представителями исторического и идейного опыта человечества в интересах разрешения коренных национальных задач. Он показал, как прогрессивная политическая и философская мысль в России и в особенности передовая русская литература все более полно отражали назревающий протест народных масс против крепостничества и самодержавия.

   Герценовская характеристика истории русской литературы находится в органической связи с историко-литературной концепцией Белинского.

   Герцен был одним из внимательнейших читателей статей и рецензий Белинского. Многие из них, известные Герцену еще в рукописях, являлись на свет в результате живого обмена мнений обоих друзей по поводу тех или иных литературно-политических, исторических и философских проблем, отражали воздействие таких работ Герцена, как "Москва и Петербург", "Дилетантизм в науке", "Письма об изучении природы". В свою очередь взгляды Белинского, в частности на процесс развития русской литературы и на ее роль в подъеме политической активности демократической интеллигенции, оказали прямое воздействие и на литературно-эстетические и историко-литературные воззрения Герцена. Нельзя забывать и того, что в 1847 г. Герцен слышал из уст великого критика его литературно-политическое завещание - "Письмо к Гоголю".

   Некоторые высказывания Герцен