Груссе Паскаль - Тайна мага

дочных людей. Их страсть к хищничеству умеряется щедростью, жестокость не исключает случаев рыцарского великодушия; они выказывают благородное гостеприимство, а их трезвость можно сравнить лишь с их любовью к независимости.

   - Браво, браво! - воскликнул доктор. - Вот настоящий панегирик! Но если я ожидал когда-нибудь и от кого-нибудь услыхать его, то уж никак не от вас, лейтенант.

   - Виной этому мадемуазель, - сконфуженно сказал офицер, - она начала.

   В эту минуту один из старшин землекопов приблизился к компании и заявил, что он желает поговорить с хаким-баши. Нужно заметить, что весть о прибытии доктора Арди быстро распространилась среди туземцев, и каждый рабочий начал придумывать, о чем бы с ним посоветоваться.

   - Держу пари, - сказал доктор, - что речь идет о четвероногом больном. Ко мне здесь приводят безразлично и животных, и людей. Кто у тебя захромал, мирза Абдул-Каим? Твой сын, жена, бык или осел?..

   - Извините, хаким, мои часы перестали идти, - ответил мирза, с гордостью вынимая нечто вроде горелки, самый чудовищный образчик швейцарского часового производства, найденный, вероятно, где-нибудь на базаре в Бассоре и стоивший не более пяти франков, но обладание которым тем не менее составляло предмет всеобщей зависти туземцев.

   - Посмотрим больного, - сказал доктор, нисколько не удивляясь этой новой практике. - Что с твоими часами? Идут они вперед? Отстают?..

   - О, это ничего бы не значило! Но они совсем молчат уже несколько дней. С неделю тому назад, когда я заводил их, они сделали вдруг "крак!". Напрасно я повертывал их, - ничего не помогало. Они не хотят показывать час...

   - Верю, - сказал доктор, рассматривая механизм, - большая пружина сломана.

   - Она умерла? - произнес со вздохом пораженный мирза.

   - Мы ее воскресим. Мадемуазель Катрин возьмется за эту операцию, не правда ли? Но ты за это должен выказать свою благодарность усердной работой.

   - Я обещаю вам, хаким, хорошо работать! - вскричал ободренный мирза, между тем как его товарищи бормотали с ужасом, смешанным с удивлением:

   - Фаранги великие волшебники!..

   - Как! - сказал лейтенант Гюйон, пораженный не менее наивных туземцев, - вы, мадемуазель, сверх всех ваших познаний обладаете еще искусством часовых дел мастера?

   - Надо знать всего понемногу, живя в лагере среди дикарей, - ответила девушка. - Впрочем, мои познания в часовом мастерстве ограничиваются умением вставить пружину и подвинуть вперед или назад регулятор. Но и этого довольно, как видите, чтобы нас считали волшебниками. Когда приезжает доктор Арди, он признается выше меня, как старший хаким, но в его отсутствие все приходят советоваться со мной, и я обязана исцелять будущие и настоящие болезни каждого из этой толпы.

   - И она обходится со всеми этими больными, ей-Богу, так же ловко, как студент второго практического курса, - сказал доктор. - Прибавьте к этому неисчерпаемое великодушие начальника экспедиции, который снабжает их медикаментами, и вы поймете, почему фаранги пользуются таким влиянием.

   - Влиянием довольно шатким, - сказал с несколько озабоченным видом Мориц. - Разве приятно знать, что достаточно самой незначительной причины, чтобы между этими суеверными глупцами вспыхнул бунт?

   - Нельзя ли в таком случае действовать через шаха?.. - спросил лейтенант. - Десяток солдат...

   - О, этот народ не стоит, чтобы из-за них кого-либо беспокоить, - ответил молодой археолог. - Меня беспокоит единственно мысль о возможности прекращения работ. Каждую минуту они могут отказаться продолжать раскопки... Тогда мы были бы доведены до того, что у нас оставалось бы только две пары рук - руки знаменитого Гаргариди и мои, а считая и руки сестры - три пары.

   - Присоедините, пожалуйста, и эти две руки, - сказал с живостью лейтенант, протягивая свои руки. - Я с удовольствием отдамся в ваше распоряжение на все то время, которое буду здесь находиться.

   - Для того, чтобы я принял ваше заманчивое предложение, - сказал Мориц, - вы должны обещать мне оставаться у нас побольше. В таком случае, уверяю вас, ваши услуги будут действительно неоценимы. Ах, если бы у меня было только пятнадцать волонтеров из Европы! С каким удовольствием я прогнал бы всю эту толпу тупых лентяев!

   - Я буду очень счастлив провести весь мой отпуск с вами, - ответил лейтенант, - и эти две недели, уверен, покажутся мне слишком короткими в столь прекрасном обществе...

   - Нам же это доставит и удовольствие, и пользу, - вскричал Мориц. - Я вижу, что доктор Арди не ошибся, предсказывая нам, что мы сойдемся как нельзя лучше... Вот уже таким образом нас и пятеро, потому что доктор наш по праву...

   - Если знаешь людей со дня их рождения, то поневоле привязываешься к ним, - улыбаясь сказал добрый доктор. - И со времени вашего прибытия в эту прекрасную страну, дети мои, "Царь царей, Убежище вселенной" должен сознаться, что его хаким фаранги как бы изменяет ему. Честное слово, меня только и видно, что на дороге из Тегерана в Хамадан, и лагерь настолько же сделался местом моего жительства, как и мой дом в столице...

   - Если бы вы знали, доктор, как здесь скучно без вас! - с чувством проговорила мадемуазель Кардик. - Когда вы здесь, то нам кажется, будто мы все еще находимся в нашем старом родительском доме.

   - Дело в том, что и там меня видели так же часто, - вздыхая и вместе улыбаясь, сказал доктор. - Ах, если бы ваши дорогие родители были еще в живых! Как гордились бы они вами, мои миленькие археологи...

   Доктор еще не кончил своей речи, как внимание всех привлек приближавшийся к лагерю большой караван. Очевидно, проезжал какой-то путешественник, считавший своим долгом отдать визит французским археологам.

   - Визит? - сказал Мориц. - Это явление для нас очень редкое. Ему можно только порадоваться. Мы далеко не можем жаловаться на то, чтобы нам надоели посетители.

   - Может быть, у вас было бы их более, если бы было известно ваше любезное гостеприимство, дорогой хозяин... Теперь, когда я узнал дорогу в лагерь, я рассчитываю появляться здесь довольно часто, - сказал лейтенант.

   - И вы будете всегда желанным гостем, - ответил Мориц. - Ну, Аристомен, что там такое?

   Благородный Гаргариди приблизился с видом особенной гордости, держа между большим и указательным пальцем визитную карточку необыкновенных размеров, которую и подал своему господину.

   Мориц взял ее и громко прочел.

  

   Профессор Гассельфратц.

   Окулист Его Величества,

   Светлейшего князя Люценбауценского,

   Тайный Советник, лейб-медик и инспектор,

   Член Германского Общества врачей и т. д., и т. д.

  

   - Ух! - сказал Мориц, окончив чтение длинного титула, напечатанного на бристольской бумаге, - вот господин, у которого слишком много титулов!.. Там он, Аристомен?

   - Да, ваша светлость. Он там, при входе в лагерь, дожидается чести засвидетельствовать вам свое почтение. По правде говоря, этот господин мне не совсем нравится, - внезапно прибавил Гаргариди, выказывая большое желание начать вновь наивно фамильярничать.

   - Нечего делать. Я не могу отказаться принять его. Сходите за ним, Аристомен. Или нет, я думаю, будет приличнее, если я сам пойду ему навстречу... Вы позволите, господа?..

   Мориц удалился, сопровождаемый своим слугой, и через несколько минут возвратился вместе с коренастым господином лет пятидесяти, одетым в черную суконную пару, мало подходящую к климату и условиям путешествия. Посетитель держал шляпу в руках и таким образом показывал всем присутствовавшим свою совершенно лысую голову, мокрую от обильного пота. Как бы для того, чтобы возместить недостаток волос на голове, природа одарила его огромной бородой, которая, золотясь, спускалась до половины груди. Глаза иностранца были закрыты синими очками. Ясный немецкий акцент и преувеличенная мелочная вежливость были отличительными чертами профессора Гассельфратца. Он казался измученным усталостью и зноем и поминутно вытирал свой лоб тремя или четырьмя платками, которые он последовательно вынимал из карманов и шляпы.

   Представив посетителя сестре, лейтенанту и доктору Арди, Мориц предложил профессору чем-нибудь освежиться, причем Гаргариди служил немцу далеко не ласково. Жадно принявшись за предложенный ему прохладительный напиток, профессор сообщил о цели своего путешествия. Услышав, что персидский шах, так же, как и многие из его подданных, страдает глазами, он принял смелое решение предложить его величеству свои услуги, потому что дома ему случалось совершать почти чудесные исцеления. К несчастью, усталость помешала ему продолжать путешествие и принудила остановиться на несколько дней. Он высказывал особенное удовольствие, что обстоятельства заставили его остановиться именно близ Хамадана, так что ему представляется случай лично познакомиться и близко, как он надеется, сойтись с молодым ученым, великое предприятие которого каждый день описывается прессой. Что касается мадемуазель Кардик, добавил он, кланяясь как фарфоровая кукла, то всюду только и слышно об ее мужестве и красоте, и он считает для себя счастьем познакомиться с "такой прекрасный персон", которая сумела привлечь внимание всего света.

   Профессор Гассельфратц долго говорил бы еще в таком же тоне, если бы Мориц не прервал его довольно резко.

   - Я видел на вашей карточке, милостивый государь, что вы состоите членом Археологического Общества в X... Без сомнения, цель, которую мы преследуем, интересует вас именно как члена этого общества?..

   - Вы не ошибаетесь, и мне доставила бы большое удовольствие возможность увидеть ваши труды, хотя, говоря по правде, с точки зрения научной я убежден, уверен, что вы ничего не добьетесь!..

   И профессор Гассельфратц, поворачиваясь и блестя своими очками, показал каждому из присутствовавших свое широкое лицо, озаренное самодовольной улыбкой, как будто он высказывал мысль, чрезвычайно приятную для его хозяев.

   - На чем же вы основываете это мнение, милостивый государь? - спросил Мориц. - Если только мы находимся на месте, где была древняя Экбатана...

   - Именно!.. Вот в этом-то и весь вопрос! - перебил его посетитель. - Чем докажете вы, что находитесь на месте ее развалин?

   - У меня нет, понятно, никаких положительных доказательств. Но все-таки имеются некоторые косвенные указания.

   - Какие же? - проговорил немец, принимая вопрошающий вид.

   - Мы находимся, - сказал Мориц, жестом показывая на окрестности, - на равнине, усеянной, как вы видите, курганами. Происхождение этих курганов я не умею объяснить себе естественным образом: нет причин, почему бы им здесь находиться. По своему геологическому характеру равнина эта должна бы быть гладкой, как стекло, а вместо того она покрыта по крайней мере сотней холмов. Рассматривая последние, я нашел, что они состоят из песка и чернозема, смешанного с остатками камня и кирпича. Для археолога эти курганы ясно говорят следующее: мы покрываем развалины древних зданий, дворцов, стен... Разройте нас, исследуйте, - и вы их найдете!..

   - Ого, - сказал немец, с удовольствием потирая руки и как бы радуясь предстоящему долгому спору, - вот так любезные курганы! Они охотно говорят все, что от них желают услышать!.. Но если бы все холмы на самом деле скрывали под собой развалины, это было бы очень выгодно!.. И кто мог бы помешать мне, в таком случае, начать раскопки всех холмов, хоть, например, Германии, под предлогом, что я там найду храмы и дворцы?..

   - Позвольте, милостивый государь, у меня есть еще кое-что.

   - А что такое? - спросил с живостью профессор.

   - Предание.

   - Предание!.. И вы верите в него, вы, ученый?

   - Да, милостивый государь, я верю, и верю твердо. Я думаю, что в археологии предания есть один из вернейших путеводителей, указаниям которого можно следовать. Если бы древние предания свидетельствовали, что все чудеса Экбатаны исчезли без следа, - тогда другое дело, - но они этого не говорят, а указывают только, что древний город занимал часть этой равнины впереди Хамадана... Поэтому-то я и явился сюда и смело взялся за дело, вполне уверенный в результатах своих трудов...

   Немец с видом сомнения покачал своей лысой головой.

   - Однако, сударь, вы допускаете ведь тот, указываемый историками, факт, что в Экбатане существовали дворцы, храмы и семь стен? - спросил Мориц.

   - Допускаю.

   - Где же находились, по вашему мнению, эти памятники?.. На каком месте?

   - Ну, положим, здесь, если вам угодно... Я нахожу, в конце концов, это все-таки возможным.

   - В таком случае, если мы согласны, в настоящую минуту мы стоим на развалинах Экбатаны (ученый окулист произносил - Экпадана)! Но вспомните, сколько неприятельских нашествий перенес этот город, сколько веков прошло с тех пор, как он лежит в развалинах! Мне кажется, было бы необыкновенно или, лучше сказать, вполне невозможно, чтобы от Экбатаны осталось хоть что-нибудь для открытий.

   - Извините, милостивый государь, все вообще раскопки дают очевидные результаты. Возьмите хоть раскопки Суз, Микен, Помпеи... О раскопках Трои я не нахожу нужным даже упоминать соотечественнику Шлимана... Если так, то почему же раскопки здесь, - если только место для них избрано правильно, - будут совершенно бесплодны? Ведь не могут же такие сооружения, как древние дворцы и храмы, исчезнуть без малейшего следа, как бы по волшебству!?.. Во всяком случае, милостивый государь, могу я спросить у вас, имеете ли вы какое-нибудь фактическое основание для своего мнения, или же это только ваше собственное предположение?

   Господин Гассельфратц с глубокомысленным видом покачал головой и поспешил заявить, что он высказал свое мнение, именно лишь как мнение личное.

   - Мне не надо прибавлять, что я желаю вам всевозможного успеха, - заключил он. - Я слишком интересуюсь археологией, чтобы не желать вам от всего сердца полной удачи, добрейший господин Кардик. Я говорю лишь как друг...

   - Как друг? - повторил Мориц с некоторым удивлением.

   - Да, господин Кардик, потому что я уже питаю к вам живейшую дружбу, равно как и к вашей прелестнейшей сестре. Оттого-то мне очень печально видеть вас занятыми подобным предприятием, которое, как я боюсь, принесет вам только неприятности... Я берусь даже ходатайствовать за вас перед Его Величеством шахом... так как ведь, чтобы добиться здесь успеха, нужны деньги, очень много денег!.. Ах, Боже мой, сколько нужно денег!.. - закончил немец, с набожным видом обращая глаза к небу.

   - Однако экспедиция Дьеляфуа в Сузиану получила лишь очень небольшую денежную помощь от правительства и тем не менее добилась огромных результатов, - несколько сухо сказал Мориц.

   - Верно, верно... Но сколько трудов, сколько опасностей, сколько страданий претерпела она!.. Ах, господин Кардик, уверяю вас, что сердце мое разрывается на части при виде, что столь молодая и прекрасная особа, как ваша сестра, подвергается таким опасностям в этой пустыне!..

   Молодая девушка заметила, что брат ее начинает с неудовольствием смотреть на знаменитого профессора, но тот, казалось, не замечал этого и продолжал вести свои бесконечные речи. Он высказался, между прочим, что никогда не встречал ни молодого человека, ни молодой девицы, ни доктора, ни военного симпатичнее его новых знакомых. Несмотря на эту грубую лесть, фамильярность, притязательность немца, его хвастовство, вместе с его малопривлекательной наружностью, - все это не могло завоевать ему расположения окружающего общества. А вторжение в чисто личные дела Кардика и настойчивое желание давать непрошеные советы окончательно лишало его общего расположения.

   Осушив множество чашек кофе, подаваемых ему Аристоменом, имевшим недовольный вид и, казалось, сердившимся на то, что встретилось существо более болтливое, чем сам он, - немец попросил позволения отправиться на место работ. Мориц исполнил его желание.

   Гость тотчас же принялся с большим вниманием все рассматривать; он комментировал, одобрял или осуждал с непоколебимой самоуверенностью все, что ни попадалось ему на глаза, обнаруживая при этом археологические познания, равные его бестолковости и неблаговоспитанности.

   На основании своих соображений Мориц распределил своих рабочих для копания земли в стольких пунктах, сколько ему позволяло их ограниченное число. Длинные черноватые траншеи, прорезывая почву, тянулись радиусами, сходясь к одному кургану, который был выбран молодым ученым центром изысканий.

   Знаменитый профессор не замедлил вновь вступить в спор относительно трудностей работ. Он часто присоединял к своим разглагольствованиям неуместные, чисто немецкие шутки, сопровождая их грубыми и малозаразительными взрывами смеха. Через час он успел сделаться окончательно невыносимым. Но так как в этой стране достаточно быть иностранцем и в особенности европейцем, чтобы иметь полное право на гостеприимство, то Морицу нельзя было отказать надоедливому гостю в убежище и месте за столом - вплоть до того времени, пока ему заблагорассудится пуститься в дальнейший путь.

   Во всяком случае, каждый из присутствующих вздохнул бы свободнее, если бы ученый окулист отправился в Хамадан. Но об этом последний думал менее всего на свете. Он объявил, что имеет привычку, делая что-нибудь, делать основательно: он хотел видеть все до мельчайших подробностей и выяснить себе даже малейшие детали работ.

   Эта перспектива ужасала молодую девушку, говорившую себе: "Если это продолжится, брат не выдержит". Но делать нечего: волей-неволей приходилось мириться с этим обстоятельством.

  

   Брат и сестра вместе с посетителями продолжали осматривать работы, как вдруг в одной из соседних траншей, где работали арабы, поднялся страшный шум: послышались проклятия, звуки борьбы, раздался пронзительный детский крик, затем все стихло. Молодая девушка первая бросилась посмотреть, что там такое. Прочие, в том числе и профессор Гассельфратц, последовали за ней.

   Достигнув траншеи, из которой послышался шум, мадемуазель Кардик увидела сначала лишь одну беспорядочную толпу. Но скоро девушка рассмотрела и причину суматохи: арабы в крайнем возбуждении обступили мальчика лет двенадцати. Они толкали его и осыпали побоями и бранью, но мальчик оставался неподвижен; бледный, со стиснутыми зубами, он прижимал к груди какой-то предмет, который нападающие старались вырвать.

   Возмущенная девушка бросилась в толпу и, отстранив бывшим у нее хлыстом руку одного из рабочих, намеревавшегося схватить мальчика за ухо, строго спросила:

   - Что это значит?.. Зачем вы трогаете этого мальчика?

   - Эх! - проговорил араб. - Ханум напрасно беспокоится... Презренное отродье... Собачий сын... Сын отца, горящего в аду...

   И рабочий плюнул с видом отвращения.

   - Говори яснее! - повелительно сказала мадемуазель Кардик. - Не стыдно ли вам целой толпой набрасываться на ребенка? Это возмутительно!.. Что он сделал?.. Украл что-нибудь?..

   - О, наверное!.. Собачий сын!.. Воровское племя!.. - воскликнули арабы.

   - Ну, если это так, - сказала девушка, - если он действительно вор, то в вашей стране это не составляет исключения. Все вы, я думаю, не уступите ему в воровстве... Но пока отойдите прочь!.. Возьмитесь за свою работу!.. Я беру этого ребенка под свое покровительство. А ты, мальчик, расскажешь мне, в чем дело.

   Не смея ослушаться приказания ханум, арабы с ропотом сошли в свою траншею, а молодая девушка на свободе занялась детальным рассмотрением спасенного ребенка. Белая полотняная одежда мальчика была разорвана во время борьбы. На лбу его, повыше левой брови, виднелась ранка, из которой каплями сочилась кровь...

   - Бедняжка! - с состраданием проговорила мадемуазель Кардик, - он ранен!.. Подойди сюда, мальчик, я перевяжу тебе эту рану.

   Ребенок молча приблизился к ней. Девушка обмыла ему лоб, соединила края раны полоской липкого пластыря и, положив руку на голову своего пациента, сказала:

   - Ну, через несколько дней от твоей раны не останется и следа. Теперь не расскажешь ли ты нам о причинах того, что сейчас произошло? Чего хотели от тебя наши люди?

   Мальчик молчал, по-прежнему продолжая прижимать к груди какую-то вещь.

   - Гм!.. Я боюсь, не взял ли он у них что-нибудь, - сказал доктор Арди, покачивая головой. - Посмотрим, мальчуган, что ты там прячешь... Держу пари, что скрываемое не принадлежит ему...

   - Ах, нет! - вскричала Катрин. - Я убеждена, что этот мальчик не вор. У меня есть способность по одному выражению лица определять виновность пойманного на месте преступления, а здесь я не вижу ничего подобного. Взгляните, господа, - прибавила она вполголоса, - этот мальчик держится с большим достоинством и, кажется, с сожалением выслушивает наши обвинения.

   - Совершенно верно, - согласился Мориц, - забавник смотрит на нас с высоты своего величия... Ну, - сказал он по-персидски, - покажи же нам, что ты там держишь, и потом можешь убежать.

   Мальчик отрицательно покачал головой. Тогда профессор Гассельфратц, выйдя вперед, положил свою большую толстую руку на его плечо и, встряхнув его, грубо крикнул:

   - Ты слышишь, мошенник, что тебе говорят?!..

   - Ах, оставьте его, сударь, прошу вас, - вступилась девушка. - Я со своей стороны решительно не допускаю, чтобы этот ребенок был вор... Иди, дитя мое, ты свободен, - прибавила она.

   Лишь только мадемуазель Кардик произнесла эти слова, как упорное выражение лица мальчика смягчилось; его сомкнутые губы улыбнулись и, разжав свои руки, он показал присутствовавшим голубя с бархаткой на шее, с розовыми лапками и клювом, в испуге прижимавшегося к его груди.

   - Вот видите! - воскликнула обрадованная девушка. - Я хорошо знала, что он ничего не украл! За что же напали на тебя наши люди, дитя мое?

   - Я шел своей дорогой, возвращаясь домой, и держал птицу, чтобы она не вырвалась. Вдруг твои люди заметили меня и закричали, что я украл что-нибудь в твоем лагере. Они попытались отнять у меня голубя, но я не хотел, чтобы они даже видели то, что я нес... И они ничего не видели!.. - прибавил он торжествующим тоном.

   - И за это тебя хватили по лбу, глупец, - сказал профессор Гассельфратц, - а если бы ты им уступил, они оставили бы тебя в покое.

   - Но я не уступил, и они не увидели того, что я хотел скрыть, - повторил мальчик.

   - А как тебя зовут? - спросила девушка.

   - Гассан.

   - Твои родные живут здесь по соседству?

   - У меня нет родных.

   - Но ты сказал, что возвращался домой... Значит, ты живешь не один? - спросил Мориц.

   - О, нет... Я живу с Гуша-Нишином и Леилой.

   - Гуша-Нишин!.. - покатываясь от смеха, повторил господин Гассельфратц.

   - Если я не ошибаюсь, - заметила мадемуазель Кардик, - это имя буквально означает: тот, кто держится в своем углу?

   - Да, мадемуазель... Красивое имечко, не правда ли?!

   - Зато носящий его, надо думать, не любит надоедать другим, - ответила молодая девушка, стараясь скрыть свою улыбку.

   - Чего нельзя сказать про всех, - добавил лейтенант Гюйон, бросая многозначительный взгляд на немецкого ученого.

   Но герр Гассельфратц пропустил мимо ушей эти слова; надев очки, он принялся внимательно рассматривать маленького Гассана.

   - Судя по покрою одежды, - произнес он наконец, - этот мальчишка принадлежит к секте гебров.

   - Гебров! - с удивлением повторила мадемуазель Кардик. - Я думала, что их уже не существует более.

   - Напротив, сударыня, они существуют до сих пор, и хотя эта презираемая секта вполне заслужила свою некрасивую славу...

   - Почему, сударь? За что заслуживает презрения эта секта? - с живостью спросила мадемуазель Кардик.

   - Мне тоже кажется, что поклонение огню, как животворящему началу мира, не заключает в себе ничего унизительного, - прибавил лейтенант, который рад был случаю поддержать мнение мадемуазель Кардик и в то же время высказать противоречие ученому профессору, к которому он с первой же встречи почувствовал непреодолимую антипатию.

   - Ну, хорошо, хорошо... - проговорил немец со смехом. - Так как мадемуазель находит эту секту восхитительной, то и я также буду ею восхищаться. Как бы то ни было, персы не разделяют нашего мнения, и нет таких обидных прозвищ, которые они не давали бы гебрам.

   - Не за это ли и напали наши люди на этого мальчика? - спросила девушка.

   - Весьма вероятно, - сказал ученый, покачивая своей лысой головой.

   - Бедняжка!.. Правда ли, Гассан, что ты гебр? - продолжала мадемуазель Кардик.

   - Да, ханум, - решительно ответил Гассан и выпрямился с гордым, но слегка печальным видом, как будто ожидая встретить внезапную перемену к худшему в обращении своей покровительницы.

   - В таком случае можно верить всему, что он говорит, - заметил Мориц. - Как ни презирают мусульмане идолопоклонников-гебров, тем не менее последние везде пользуются славой людей, не умеющих лгать.

   - Завидное качество! - заметил лейтенант. - Вот что нужно было бы внушить всем этим неграм, арабам, тунисцам, персам и tutti quanti.

   - Эти гебры до сих пор еще придерживаются религии Зороастры? - спросила мадемуазель Кардик.

   - О, да, но несколько измененной, - сказал ее брат. - Впрочем, если я не ошибаюсь, между ними существует группа сектантов, желающих восстановить первобытную религию во всей ее чистоте. Кажется, их называют "древними гебрами"?

   - Совершенно верно, - отозвался доктор Арди. Глаза маленького Гассана при этом имени заблестели.

   - Твои друзья принадлежат к "древним гебрам"? - спросила наблюдавшая за ним девушка.

   - Да, ханум.

   - А где они живут?

   - Там, - сказал мальчик, протягивая руку к северу, - близ могил Эсфири и Мардохея.

   - Там есть селение, деревня? Гассан покачал головой и отвечал:

   - Гуша-Нишин не живет среди людей. Он держится в своем углу. Он стережет "Башню молчания".

   - Что ты разумеешь под этим названием?

   - Это, - ответил за Гассана доктор Арди, - здание, которое вам едва ли понравилось бы, дорогое дитя. Дело в том, что гебры не соглашаются погребать своих покойников. Они не хотят прибегать для этого ни к огню, ни к земле, ни к воде, а взамен того кладут мертвецов на высокие башни и предоставляют птицам небесным совершать их погребение.

   - Ужасно! - сказала, вздрагивая, девушка. - Неужели, Гассан, твой Гуша-Нишин живет в подобной башне?

   - Никто не живет в дакмэ[Башня молчания.], кроме тех, которые умолкли навсегда, - важно ответил мальчик.

   - В таком случае, что же ты сказал?

   - Гуша-Нишин живет среди скал; он только стережет башню молчания, то есть удаляет от нее непосвященных. Никто не может приблизиться к ней: ни животное, ни птица небесная, если Гуша-Нишин не даст им разрешения.

   - Ого?.. - недоверчиво протянул герр Гассельфратц.

   - Ты сам не в состоянии приблизиться к ней, толстый саиб[Господин.], если Гуша-Нишин не захочет, - смело сказал Гассан.

   - Ну, это еще посмотрим, болван! - грубо сказал немец, оскорбленный непочтительным эпитетом.

   - Гуша-Нишин, вероятно, твой родственник? - поспешила обратиться к Гассану мадемуазель Кардик.

   - Нет, Гуша-Нишин мне чужой. Совсем маленького поднял он меня на дороге; никто не знал, откуда я и из какой семьи... Гуша-Нишин взял меня и заботился обо мне с самого детства, а я сделался его преданным рабом... Он объяснил мне свою веру, не принуждая меня к ней. Если бы я захотел, я мог бы сделаться мусульманином, как твои рабочие, но я хочу оставаться парсом, так же, как мой господин и Леила.

   - Кто эта Леила? Жена твоего хозяина?

   - Нет, Гуша-Нишин в преклонных летах, у него нет жены. Он так же стар, как стар мир, и имеет почтенную бороду. Леила его внучка.

   - Так же стар, как вселенная!.. - сказал лейтенант. - Это означает, без сомнения, что он далек от первой молодости... С гиперболами этих жителей востока никогда нельзя понять, что они хотят сказать.

   - Гуша-Нишин так же стар, как мир, - повторил Гассан. - Он видел рождение и смерть человеческих родов. Он все знает. Его могущество не имеет границ, равно как и его знание. Люди и животные ему повинуются. Пельгви[Язык древних гебров.] не имеет слов, для него непонятных. Он не ограничивается тем, чтобы без понимания повторять святые слова, как это делают обыкновенно мобедзы[Священники гебров.], - нет, думают, что он принял учение из уст самого пророка Зороастры.

   - Этот мальчишка просто глуп! - заметил немец.

   - Этот Гуша-Нишин, должно быть, удивительная личность, - проговорила мадемуазель Кардик. - По крайней мере, я лично с удовольствием взглянула бы на него. Скажи, Гассан, как ты думаешь, разрешит он мне навестить его?

   - Он позволит тебе прийти к нему, если сердце твое чисто и намерения правы, - не смущаясь ответил Гассан.

   - Бедняга! - вскричал лейтенант. - Твой Гуша-Нишин забыл научить тебя даже самым элементарным правилам приличия! Слишком много для него чести, если мадемуазель удостоит визитом его берлогу.

   - Ах, оставьте в покое этого бедного мальчика, лейтенант, - сказала девушка. - Я нахожу, что манеры Гассана не оставляют желать ничего лучшего, и если его воспитывал Гуша-Нишин, я считаю этого старца прекрасным воспитателем.

   При этих словах Гассан с благодарным видом улыбнулся.

   - Отдохни немного, прежде чем отправиться в путь, - продолжала между тем молодая девушка. - Тебе надо немного успокоиться после нападения наших дикарей-рабочих. Пойдем в лагерь, я дам тебе прохладительного питья... Хочешь?

   - Благодарю тебя, ханум, но я должен до захода солнца быть дома. Я спешу доставить этого голубя Леиле.

   - Для нее-то ты и поймал его?

   - Да, Леила любит всех животных, и животные отвечают ей тем же. Я видел пчел отдыхающими на ее волосах и губах, и они ее никогда не жалили; птицы кружатся над ее головой, и робкие антилопы не боятся есть хлеб из ее рук.

   - Ну, хорошо, я тебя не удерживаю, мой маленький Гассан. Ты передашь своим друзьям мое горячее желание познакомиться с ними, не правда ли? Кроме того, я попрошу тебя передать от меня эту розу Леиле...

   С этими словами молодая девушка сорвала благоухающую, распустившуюся розу с ближайшего куста и вручила ее маленькому гебру, который с радостью взял цветок и поднес его сначала ко лбу, а затем к губам.

   - Леила получит твой цветок сегодня вечером, ханум, - сказал он. - И если ты когда-нибудь придешь в наши скалы, то я уверен, ты будешь дорогой гостьей.

   - Но как я найду вас? - спросила Катрин. - "Между скал" - не адрес!

   - Я уже говорил тебе, что мы живем у габрэ (гробницы) Эсфири и Мардохея; иди туда и, если Гуша-Нишин пожелает тебя принять и будет извещен о твоем приближении, он выйдет тебе навстречу. Благодарю тебя за заботы обо мне, а еще более - за цветок для Леилы. Да защитит тебя Митра!

   Мальчик поклонился до земли с истинно восточной вежливостью, потом поднялся и быстро удалился.

   Тем временем закат солнца напомнил нашим героям, что пора отправиться на покой. Все общество поспешило выбраться из траншей и направилось к лагерю, где и расположилось пить чай на ковре перед центральным шалашом.

   - Объясни мне, Мориц, что представляют собой современные гебры? - проговорила, разлив чай гостям, мадемуазель Кардик. - Я, право, краснею за свое невежество. Я совершенно серьезно думала, что поклонники Митры исчезли в одно время с Зороастрой.

   - А ты разве никогда не слыхала, сестра, что гебры - это те же парсы Индии?

   - Гм... я знаю, что в Индии живут, между прочим, и парсы... Но эти парсы неужели то же самое, что и гебры?

   - Да, совершенно то же самое... И они поддерживают примером и средствами своих единоверцев Ирана. В Индии они гораздо многочисленнее, чем в Персии, где их насчитывают всего несколько тысяч.

   - Около восьми тысяч, если я не ошибаюсь, - сказал доктор Арди.

   - Только-то? И эти гебры, или парсы, обожают солнце?

   - Они думают, что от самого солнца их предки зажгли священный огонь, тщательно поддерживаемый ими до сих пор в течение тысячелетий, - заметил доктор. - Любопытно, что персы презирают и ненавидят гебров как идолопоклонников, но в то же время у них самих есть масса следов древнего культа Митры. В Хорасане, например, когда в деревню являются иностранцы, и жители хотят принять их с честью, то высылают навстречу гостям депутацию, которая преподносит им сосуд, наполненный горящими углями. Вне всякого сомнения, это - древнегебрский обычай.

   - Добавлю со своей стороны, что наиболее чтимый в Персии праздник - это праздник весеннего равноденствия (Навруз) в марте месяце, - заметил Мориц.

   - Откуда же взялось презрение, внушаемое гебрами? - спросила девушка.

   - Трудно сказать... Во-первых, это культ, не признанный официально. Они не погребают своих покойников, держатся замкнуто и, наконец, не признают учения Магомета. А на Востоке это - непростительное преступление. Оттого жизнь их среди мусульман крайне тяжела. Богатейший из гебров, сегодня владеющий огромными средствами, завтра может не иметь даже осла, чтобы выехать... Да, мадемуазель Кардик, я вас уверяю, что эти добрые персы никому не уступят в нетерпимости. Зато и гебры сторицей возвращают им ту ненависть, которую обнаруживают к ним мусульмане. Ни за что на свете они не желают, чтобы их принимали за поклонников ислама. Вы, вероятно, заметили, мадемуазель, роскошную шевелюру Гассана?

   - В самом деле, - ответила девушка, - я заметила, что он не носит "каркуля" [Мусульмане Персии обыкновенно гладко выбривают себе голову, оставляя лишь на самой маковке "каркуль" или "Магоме", - клок волос; делается это для того, чтобы после смерти пророк мог за каркуль втащить правоверного в рай.], как прочие обитатели Ирана.

   - Гебры стараются во всем отличаться от своих притеснителей, и к чести их нужно сказать, что прежде всего они отличаются от правоверных своей честностью, вошедшей здесь даже в пословицу.

   - В общем, оказывается, это крайне интересный народ, - задумчиво сказала мадемуазель Кардик.

   - Конечно, - подтвердил Мориц. - И если мы будем иметь время, Катрин, я свожу тебя на днях же к этому старцу Гуша-Нишину. Это, должно быть, замечательная личность.

   - Ах, полноте, вероятно, какой-нибудь обманщик! - проворчал профессор Гассельфратц, накладывая сахару в свою чашку и с шумом втягивая чай. - Все эти люди - лгуны, ни одному слову которых нельзя верить...

  

   Лейтенант Гюйон без малейшего колебания решил провести несколько дней в лагере Кардиков. Мало того, что любезный прием и прямодушие хозяев обворожили его с первой же встречи, - он чувствовал еще, что мало-помалу заражается их энтузиазмом. Да, он, который ни разу в жизни не думал о древних царях Персии, для которого малейший кантик военной формы представлял более интереса, чем весь хлам, оставшийся от Ахеменидов, Сассанидов и других династий, - он был увлечен археологической лихорадкой Морица и его сестры. Ему также захотелось вырвать из земли тайны исчезнувших рас, и он дал себе слово завтра же приняться за кирку...

   Между тем стемнело. В этот вечер должно было произойти затмение луны, почему Мориц приказал Гаргариди достать из багажа астрономическую трубу и поставить ее на ближайшей лужайке. Герр Гассельфратц также немедленно водрузил на попавшемся ему обрубке дерева чуть ли не настоящий телескоп. Завязался разговор об астрономии, причем немец выказал довольно солидные знания, но не упустил при этом случая чрезвычайно надоесть всем.

   Ровно в девять часов луна начала входить в конус тени. Наши наблюдатели стали по очереди подходить к трубе, чтобы видеть интересное явление, как вдруг со стороны шалашей рабочих послышался шум. Вскоре оттуда прибежал встревоженный Аристомен.

   - Что случилось? - спросил его Мориц. - Опять какая-нибудь ссора?

   - Нет, нет, сударь, это не ссора, - проговорил, задыхаясь, слуга.

   - Чего же они хотят?

   - Они хотят... луну!.. Да, ни более ни менее, как луну. Возможно ли где встретить подобное невежество? - продолжал с важным видом лиценциат. - Я старался объяснить им явление затмения, надеясь в будущем изложить пред ними теорию со всей научной строгостью... Но вот поди ж ты!.. Глупцы с остервенением требуют, чтобы им возвратили их луну.

   - Эге, молодцы не думают ли, что ее у них украли? - вскричал лейтенант.

   - Ваша мысль очень близка к истине... Более чем вероятно, что они именно так думают, - ответил Мориц. - Они способны вообразить, что я захватил луну с помощью моего телескопа. Разве не явились они ко мне на прошлой неделе с просьбой сделать им дождь? А когда я в ответ выгнал просителей, то услыхал следующее: "Да, да, известно, что фаранги посадили духа дождя в большой ящик и каждое утро и вечер навещают его"...

   - О каком это духе говорили они?

   - Ни о чем другом, как о моем барометре-анероиде.

   - Ослы!.. - лаконически заметил доктор.

   - Бедные люди! - отозвался Гассельфратц с видом умиления. - Свет науки еще не просветил их!.. Вы позволите мне, господин Кардик, сходить к этим беднякам и сказать им небольшую речь? Я владею, - смело могу этим похвалиться, - даром влиять на массы и уверен, что они сдадутся на мои убеждения.

   - Но, господин профессор, я не могу согласиться, чтобы вы приняли на себя столь неблагодарный труд...

   - Вы забываете, что я сам уже испытал свое красноречие, - вмешался Гаргариди, становясь на равную ногу с профессором. - Честное слово, там, где я не справился!..

   Повернувшись спиной к греку, доктор Гассельфратц ответил Морицу:

   - Поверьте мне, дорогой хозяин, мои слова не пропадут даром. Знаете, милостивая государыня и милостивые государи, что мое призвание - призвание евангелиста! Увлеченный прелестями науки, я оставил призвание пастора, но тем не менее навсегда остался отчасти проповедником... Ведь все эти люди суть наши братья! Эти отвратительные Дисфули, негодяи и лжецы, суть мои братья, и сердце Гассельфратца достаточно обширно, чтобы одинаково любить всех их!

   Говоря это, профессор ударил кулаком в свою широкую грудь и поднял к небу свои блестящие очки.

   - Так позвольте мне поговорить с ними, господин Кардик, - повторил он. - Я ручаюсь, что успокою их.

   Радуясь возможности хотя на несколько минут избавиться от своего несносного гостя, Мориц с удовольствием согласился на его просьбу, и немец исчез в лабиринте шатров. Оставшееся общество вскоре перестало думать о суеверных туземцах и возвратилось к вопросу, который у каждого был на душе, - вопросу об исходе предприятия Морица.

   Около четверти двенадцатого луна вышла из тени еще более блестящей и прекрасной, чем прежде. В то же время появился и профессор Гассельфратц с известием, что его красноречие уничтожило страх, царствовавший между туземцами. Поговорив еще немного, хозяева и гости простились, чтобы идти спать.

   На следующий день назначено было начать работы в четвертом участке, где молодая девушка нашла столь много обещавший кусок кирпича; поэтому она сама должна была и открыть новую траншею первым ударом кирки. В семь часов утра все наши знакомцы уже были на ногах и плотно позавтракали.

   - Ну, господа, в поход! - сказал Мориц, окинув взглядом собравшуюся компанию и убедившись, что все готовы. - Погода прекрасная: не слишком жарко и не холодно. Наши лентяи не будут иметь повода оправдывать свою лень.

   Все присутствующие немедленно вооружились заступами и револьверами. Доктор Арди, сверх того, взял с собой ящик для собирания насекомых и набор хирургических инструментов, а мадемуазель Кардик - небольшую переносную аптечку, на всякий случай.