Груссе Паскаль - Тайна мага

   Вскоре отряд археологов направился к намеченному участку. Впереди шли пестрой толпой смуглые рабочие; Мориц Кардик, его сестра, доктор Арди, лейтенант Гюйон и профессор Гассельфратц образовали арьергард.

   Гаргариди смотрел вслед удалявшимся, уперев руки в бедра и с глубокомысленным видом покачивая головой. Во все время завтрака проницательный наблюдатель мог бы заметить, что грек бросал яростные взгляды на окулиста. Если бы молодая хозяйка была менее внимательной к гостям, несчастный ученый рисковал бы просидеть весь завтрак ничего не поев, так как Гаргариди систематически обходил его и ничего ему не предлагал. Напрасно молодая девушка пыталась незаметно для ученого остановить грека, - непослушный слуга притворялся, что не видит знаков, которые ему делала хозяйка, и казался пораженным внезапной глухотой всякий раз, как господин профессор просил хлеба, вина или какой-либо приправы. В настоящую минуту знаменитый Аристомен преследовал своего врага пронизывающим взглядом и, простирая руку по направлению к широкой спине профессора, декламировал угрожающим голосом:

   Этот откормленный чурбан ничего не скажет хорошего...

   Потом Гаргариди принялся уничтожать свой собственный завтрак, заняв место, только что оставленное его господами. Еда для блестящего лиценциата была самым важным занятием. Хорошо еще, что он часто объявлял себя, опираясь на авторитет своего "бедного папа", "настоящей пташкой", - иначе его чудовищный аппетит совершенно опроверг бы это мнение. Замечательно, впрочем, что, уписывая за четверых, Гаргариди оставался постоянно худощавым.

   Между тем археологи достигли участка N 4. Тщательно обозначенные линии указывали границы будущей траншеи. По сигналу брата мадемуазель Кардик сделала первый удар киркой; все последовали ее примеру. Через несколько минут оживленной работы в черно ватой почве оказалось несколько костей и вместе с тем цвет земли принял коричневый оттенок. Затем отрыли вазу из обожженной глины высотой в шестьдесят пять сантиметров и каменный шар. Осмотрели этот шар - он оказался человеческим черепом... Глаза молодого археолога заблестели. Не могло быть сомнения, что это останки важного лица, а таких не хоронят без обозначения имени и времени погребения!..

   Но в ту минуту, когда Мориц стал поспешно разрывать землю, чтобы отрыть там искомый секрет, громкий крик раздался в стороне рабочих.

   - Скорпионы!.. Скорпионы!..

   Молодой человек оставил работу и бегом направился к расстроенной группе рабочих, откуда раздавались крики. Зрелище было отталкивающее. Целая армия отвратительных гадин высыпала из расщелины почвы. Зеленые, желтые, белые, черные, маленькие, большие, вытянувшиеся или съежившиеся, но все одинаково грозные, эти ужасные гадины, предмет основательного страха туземцев, кишели целой массой...

   - Ага, великолепные экземпляры! - вскричал доктор Арди. С этими словами он вооружился щипцами, выбрал с полдюжины наиболее крупных и опустил их в свой ящик из белой жести, где между скорпионами немедленно началось настоящее сражение.

   - Смотрите бешенство этого большого зеленого черта! - говорил доктор. - В своей слепой ярости он готов броситься на каждого, попавшегося ему под лапы, даже на самых лучших своих друзей... Смотрите, господин Гассельфратц!.. К какому семейству вы его причислите?.. Но куда же скрылся профессор?..

   Пронзительный вопль прервал доктора:

   - Помогите!.. Помогите, хаким-баши!.. Я ранен... укушен... пропал!..

   Доктор быстро закрыл свой ящик и вместе с другими поспешил к месту несчастного происшествия. Молодой араб, согнувшись до земли, отчаянно тряс свою голую ногу, к которой, казалось, приросла ужасная гадина. Товарищи сумрачной группой окружили раненого.

   - Дорогу! - повелительно проговорил доктор. - Посмотрим твою ногу... Только не кричи так, мой милый, крик никогда ни к чему не ведет... Я сейчас избавлю тебя от твоего врага... Но мне нужен ланцет, - добавил он, вынимая свой хирургический набор. - Однако он держится довольно сильно, этот подлец скорпион!.. Мадемуазель Катрин, не дадите ли вы мне немножко карболки?

   Операция была совершена в несколько минут, нога перевязана, и раненый отправлен в палатку. Мориц отдал приказание возобновить прерванные работы. К его крайнему неудовольствию люди продолжали оставаться неподвижными. Собравшись в группы, они переговаривались между собой сдержанным голосом, но с заметным волнением: лбы у всех были наморщены, глаза блестели... Ясное дело, готовился бунт.

   - Что такое с вами? - спросил громким и смелым голосом Мориц. - Как вы смеете не повиноваться?

   Рабочие, продолжая быть сумрачными и недовольными, не отвечали ничего.

   В эту минуту из одной группы выскользнул герр Гассельфратц, а вслед за ним из той же группы выдвинулся с самоуверенным видом рабочий, видимо, заранее приготовившийся к своей роли, и начал речь к своим товарищам.

   - Довольно нам, - сказал он, - позволять эксплуатировать себя фарангам. Мы отдали им наше время, наш труд за ничтожное вознаграждение. Они хотят унести наши сокровища, разрушить гробницы наших предков, забывая, что пророк запрещает касаться кладбищ правоверных. Его ослушались, и вот он послал скорпионов, как некогда Моисей послал дождь из саранчи на нечестивого Фараона. Мы не желаем бороться с небом. Мы не желаем более служить вам, люди Фарангистана!..

   И сотня нестройных голосов присоединилась к его голосу.

   - Мы не хотим больше служить людям Фарангистана! - ревела толпа.

   - Что нужно вам здесь?.. - продолжал другой оратор в тон первому. - Аллах против вас!.. Река несет мутные воды, сам сатана этого не вынесет... Все предвещает засуху, скоро настанет голод... И кому приписать эти бедствия, как не гению зла, живущему в той несчастной машине, на которую фаранги смотрят, когда желают произвести перемену погоды?!

   - Все этот несчастный барометр! - пробормотал себе в бороду доктор Арди.

   - Зачем заставил ты в эту ночь скрыться луну, саиб, - вопил оратор, - если ты не хотел нам зла?.. Все фаранги - колдуны!.. Иншаллах, с этого дня мы не будем им более служить!..

   - Если бы они не были колдунами, как могли бы они открыть под землей предметы, о существовании которых мы, обитатели этой страны, даже не подозревали?! - кричал другой в исступлении.

   Этот неопровержимый аргумент довел возбуждение до его наибольшей степени. Лица всех выражали волнение: на одних была видна ярость, на других - страх...

   То, чего Мориц так боялся, случилось. Несмотря на леность, неспособность и все плохие качества этих рабочих, он дорожил ими ввиду тех неудобств, с которыми сопряжена была вербовка новых. Да и где было найти лучших? Нужно было уступить, так как борьбу с этими фанатиками молодой археолог считал совершенно бесполезной. И вот он решил испробовать все убеждения, чтобы удержать колеблющихся. В речи ясной и убедительной он объяснил туземцам причину явлений природы, которые так смущали их темные умы, показал им свое бессилие над стихиями, дал понять все безумие отказываться от заработка вследствие неосновательных страхов, напомнил наконец о своем добром обхождении с ними, о всегдашней аккуратности в расплате за труд, об уходе за больными и ранеными... Этот последний аргумент, казалось, подействовал на некоторых рабочих, но зачинщики не дали времени восторжествовать доброму чувству, и таким образом Мориц напрасно истощал все свое красноречие, пытаясь убедить глупцов. На их низких, тупых лбах можно было ясно прочесть непобедимое упрямство.

   - Нечего делать, - сказал обескураженный археолог, - я их знаю: мысли нечасто попадают в их мозги, но когда они забьют себе что-нибудь в голову, выбить это оттуда очень трудно.

   - Так ладно же! - вскричал доктор, весь красный от гнева. - Если они отказываются работать, то пусть очистят место!.. Гоните этих черномазых чертей!..

   - Если нужна сильная рука, - проговорил лейтенант Гюйон, - то, само собою разумеется, я готов вам помочь.

   Но прежде чем фаранги приступили к выполнению угрозы доктора, рабочие с поникшими головами поспешили ретироваться. Через несколько минут они все скрылись в свои шатры.

   - Пусть будет так! - проговорил со вздохом Мориц. - Нечего делать, придется ограничиться пятью парами рук, как я говорил вчера утром.

   - Что вы думаете делать? - спросил доктор.

   - Искать, искать без конца! - решительным тоном отвечал молодой ученый. - Я не откажусь от предприятия, хотя бы мне пришлось работать одному.

   - И я также! - вскричала Катерина.

   - Браво! - сказал лейтенант. - Подобные люди никогда не отступают. Я прошу вас считать и меня своим рабочим на все время моего отпуска.

   - Все это прекрасно, - сказал доктор, - но, к сожалению, далеко не практично. Ведь вы, Гюйон, можете пробыть здесь только несколько дней. Что касается меня, то уже по роду моих занятий мне нельзя постоянно жить в лагере; меня вскоре пригласят в Тегеран. Наконец, мадемуазель Катрин при всей своей энергии и выносливости все же не может быть землекопом!.. Нет, этого нельзя допустить! Оставьте это, Кардик!..

   - О, доктор, не будьте таким пессимистом, прошу вас! - вскричала молодая девушка.

   - Честное слово, мадемуазель, - прибавил лейтенант, - ваш брат вовсе не имеет вид человека, настолько увлекшегося, чтобы наш дорогой доктор был вправе выливать ему на голову ведро холодной воды!

   - Работы будут продолжаться, - твердо сказал Мориц, пробуждаясь из задумчивости. - Их нужно закончить, во что бы то ни стало. Я еще не говорил о всех имеющихся у меня средствах выйти из этого скверного положения: здесь есть еще курды, племя Лоти, персидские цыгане...

   - Ну, а если и они будут такие же, как и только что ушедшие идиоты?.. если, будучи собраны с величайшим трудом, они также оставят вас при первом удобном случае?

   - Подождем и посмотрим, прежде чем отчаиваться.

   - А если вы и совсем их не найдете?

   - Я буду тогда работать сам.

   - Мориц! - вскричала молодая девушка, - мне пришла в голову одна идея!

   - Ну? - проговорил археолог, оживляясь.

   - Почему бы нам не обратиться к Гуша-Нишину, влияние и могущество которого так превозносил маленький Гассан?

   - Превосходно! - иронически вскричал доктор. - Мое дорогое дитя, неужели вы верите россказням невежественного ребенка, который все видит через призму своего детского воображения? К тому же, очень может быть, что он просто-напросто все лгал...

   - Ну, нет, ни глаза его, ни голос не указывали, что он лжет, - возразил лейтенант.

   - Во всяком случае, - сказал Мориц, - мы ничего особенного не потеряем, если попытаем счастья. Идем к гебру! Идем сегодня после полудня! Кто со мной?

   - Я! - вскричала девушка.

   - Великолепно, - сказал доктор. - Что касается меня, так вот мой проект: в то время, как вы отправитесь вдвоем разыскивать Гуша-Нишина, Гюйон и я совершим поездку в Хамадан. Между тем как мой друг будет осматривать город, я посмотрю, не удастся ли мне добыть нескольких рабочих. У меня там есть старый знакомый, еврей Седекия, имеющий магазин всевозможных товаров и гордящийся тем, что на вопрос покупателя он никогда не ответит: "У меня в магазине этого нет". Может быть, в каком-нибудь углу его лавки найдутся и землекопы... Что думаете вы, Гюйон, о моем проекте?

   - Я готов на всевозможные поиски.

   В эту минуту вдали показался профессор Гассельфратц, о котором все забыли и думать во время суматохи. Немец имел крайне довольный, сияющий вид.

   - Шш! - с живостью сказала молодая девушка, побуждаемая каким-то инстинктом, - не будем говорить ему о своих планах!

   - Эге! - закричал немец, приближаясь, - вот вы и в затруднении, господин Кардик! Знаете, что я вам скажу? Грустное дело эти раскопки! Рабочие плохи, климат убийственный, затруднения повсюду... и ни одной путной находки!..

   - Милостивый государь, - сухим тоном обратился к нему Мориц, - к сожалению, я и моя сестра должны вскоре отлучиться на время. Извините нас великодушно, что мы изменяем долгу гостеприимства.

   - А мой друг Гюйон предполагает вместе со мной предпринять поездку в Хамадан, - прибавил доктор.

   - Чудесно! - вскричал, сияя, Гассельфратц. - Я также сейчас отправлюсь в Хамадан. Мы поедем вместе!

   - Превосходно! - состроив гримасу, сказал доктор Арди.

   - Теперь мне ничего не остается более, - торжественным голосом возгласил Гассельфратц, - как поблагодарить моих хозяев за их радушное гостеприимство. Никогда, клянусь честью, я не встречал большего радушия. Никогда симпатия между людьми не зарождалась так быстро, так невольно... Да, вот как устроен свет!.. - продолжал философствовать профессор. - Вчера еще люди были совершенно незнакомы, а сегодня уже друзья... друзья самые задушевные, смею вас уверить!..

   - Неужели он никогда не встречал в своей жизни большей симпатии, чем какую нашел здесь!.. - пробормотал про себя доктор Арди.

   - Позвольте мне надеяться, мадемуазель, - обратился между тем к девушке Гассельфратц, - позвольте надеяться на счастье когда-нибудь вновь с вами увидеться... Кто хоть раз увидел вас, тот никогда вас не забудет!..

   Час спустя верблюды и мулы профессора уже направлялись по дороге в Хамадан; их хозяин на лошади замыкал шествие, сопровождаемый доктором Арди и лейтенантом Гюйоном. Ученый окулист был, впрочем, немало обеспокоен, благодаря каверзе, которую ему подстроил Гаргариди: мстительный грек засунул под седло его лошади колючий прут, вследствие чего конь немца произвел ряд самых неожиданных скачков.

   - Честное слово, - ворчал Аристомен, провожая взглядом удалявшегося немца, - не будь я Гаргариди, если это не он устроил возмущение наших бродяг... Поверите ли, мадемуазель, - обратился он к девушке, садившейся на лошадь, - этот человек даже не подумал предложить мне хотя бы самое скромное вознаграждение, как слуге дома... О, этот человек на все способен!..

   - Но, - проговорила мадемуазель Кардик, едва удерживаясь от смеха, - чтобы он вам ни предложил, вряд ли это могло бы быть для вас достаточно. Человек столь образованный, столь высокого происхождения, как вы, наверное, отказался бы от его награды.

   - Гм... - угрюмо проворчал грек, - все-таки он мог бы предложить хоть что-нибудь... Бедный папа, его бы это убило, он скорее продал бы последнюю сорочку, чем так скряжнически оставить гостеприимный дом... И верьте Гаргариди... это возмущение, о котором я говорил... Будьте осторожны... У меня есть доказательства...

   - О чем это вы? - в свою очередь, садясь на лошадь, спросил Мориц. - Право, у нас столько действительных затруднений, что было бы слишком искать воображаемых...

   - Что касается меня, - заметила Катрин, когда они пустили лошадей галопом, - то я вполне разделяю взгляд Аристомена...

  

   Солнце уже довольно высоко стояло над горизонтом, когда Кардики на своих добрых персидских лошадках приблизились к тому месту, которое известно под именем гробницы Эсфири и Мардохея. Предание говорит, что здесь погребена прекрасная еврейка, бывшая супругой повелителя Персии, а у ног ее покоится ее дядя. Так же, как и могила Даниила, гробница эта в большой чести у еврейских пилигримов: они приходят со всех концов Персии, даже с Ливана, сюда толпами, чтобы поклониться праху своей покровительницы.

   Зная ту славу, которой окружена эта могила, Мориц и его сестра предполагали увидеть какой-нибудь грандиозный монумент. Великолепие и роскошь, которыми отличался Артаксеркс, давали им право надеяться, что он воздвиг своей любимице достойный ее мавзолей. Они не знали, что первоначальный монумент давным-давно разрушен, и поэтому были крайне удивлены, увидев перед собой очень простую, даже бедную могилу. Две гробницы помещались здесь, одна возле другой, под небольшим деревянным куполом, украшенным голубой глазированной черепицей и возвышавшимся над землей не более чем на сорок футов. Внутренность мавзолея была наполнена кусками пергамента с еврейскими надписями: в этих записках, приносимых сюда пилигримами, последние или о чем-нибудь просили, или благодарили за полученные милости. Во всем сооружении не было ничего, что могло бы возбудить жадность персиян; поэтому, несмотря на постоянные преследования, которым подвергаются дети Израиля в Иране, их скромная часовня осталась неприкосновенной.

   Когда брат и сестра приблизились к гробнице Эсфири, еврейские пилигримы, стоявшие около нее на коленях, встретили их испуганными взглядами. Эти приниженные взгляды как нельзя лучше характеризовали те тяжелые условия, при которых существуют евреи в Персии. В самом деле, тогда как последователи всех других религий: армяне, несторианцы, даже гебры, - находятся под покровительством различных европейский наций, евреи ни у кого не встречают защиты и должны беспрекословно подчиняться произволу мусульман. Губернаторы провинций смотрят на них, как на законную свою добычу, и теснят их с не меньшим рвением, чем это делали средневековые европейские феодалы. До настоящего времени условия существования детей Израиля в Персии представляют собой точную копию того, что они испытывали в Европе в наихудшие времена варварства и невежества. Последний уличный мальчишка имеет право плюнуть на еврея, избить его и всячески оскорбить. Кроме того, здесь существует, например, такой обычай, практикуемый каждый праздник даже во дворце шаха: в дни публичных увеселений ловят евреев и бросают головой вниз в бассейны для омовений, существующие во всех дворах и на всех площадях. Усилия несчастных вскарабкаться на липкие, скользкие края бассейна служат развлечением невежественной толпе. Если же кто из брошенных евреев, вымокший и покрытый вонючею грязью, успевает бежать, то его преследуют криками и насмешками, которые нередко сопровождаются градом камней. Спасшиеся считают себя счастливыми, если при этом не потеряют глаза или зуба. Церемонию этого погружения проделывает каждый губернатор провинции для забавы народа. Не надо прибавлять, что суеверная персидская чернь считает евреев причиной всякого общественного бедствия, будет ли то эпидемия, голод, пожар, неурожай и тому подобное. Затеряется ребенок, говорят: "Евреи его похитили, чтобы принести в жертву своему Богу!". Недостает барана, быка, осла и даже собаки, - "Евреи украли! Гнать их!".

   Они живут в каждом городе в отдельном квартале, в глубине которого влачат жалкое существование. Даже из ремесел они имеют право заниматься лишь очень немногими. Взамен того на них всецело возложены самые грязные занятия, вроде очистки помойных ям и тому подобное.

   Несмотря на столь незавидное положение, некоторые из евреев, благодаря врожденной способности к аферам, успевают на горе себе собрать значительные средства. Несчастные! Из них тогда выжмут всю душу... Может быть, кто-нибудь спросит, почему же евреи не бегут от таких притеснений? По очень простой причине: существует формальный закон, в силу которого ни один еврей не имеет права оставить тот округ, где проживает, без особого разрешения губернатора. Единственное благо, выпавшее на долю персидских евреев, - то, что их не заставляют нести военной службы.

   Мадемуазель Кардик не могла скрыть тяжелого чувства, охватившего ее при виде несчастных пилигримов, гнусливым голосом певших свои молитвы. Мориц разделял чувства сестры. Остановив своих лошадей, они справились о дороге к Башне молчания и, заплатив за указание несколько мелких монет, поехали дальше.

   Тотчас за гробницей Эсфири и Мардохея местность приняла безлюдный и дикий характер. Потянулся лабиринт однообразных пустынных скал, среди которых не видно было никакой тропы. Всадникам приходилось смотреть за каждым шагом своих лошадей. По временам вдали перед ними показывался белевший столб, - это и была Башня молчания. Зная из рассказа маленького Гассана, что недалеко от башни и живет Гуша-Нишин, путники старались не терять из виду этого маяка. Но, должно быть, они делали слишком большие повороты, так как башня казалась им все на том же расстоянии, на каком они заметили ее в первый раз.

   Наконец молодая девушка не выдержала и вскричала с удивлением:

   - Мы точно заколдованы с тобой, Мориц! Уж не колдун ли в самом деле старый Гуша-Нишин?! Благодаря маленькому Гассану, мы поставлены в очень неловкое положение, - смеясь прибавила она, - хотя, конечно, мы имеем право сказать, как он выразился, что "наши намерения правдивы"...

   - И сердце твое чисто, юная фаранги! - внезапно услышали Кардики позади себя подобный эху тихий голос. - Будьте же дорогими гостями, молодые люди...

   Брат и сестра в сильном изумлении оглянулись назад. За ними, у входа в пещеру, наполовину закрытого занавесью из ползучих растений, стоял высокого роста старик, глаза которого светились из-под нависших седых бровей, как раскаленные угли. Он был одет в длинную одежду из материи необыкновенной белизны. Седая борода его белоснежными волнами ниспадала до пояса. Черты лица старика поражали своим величественным видом. Молодые люди невольно почувствовали себя подавленными в присутствии этого старца, и обоим им одновременно пришла в голову одна и та же мысль - что священное пламя, служителем которого был этот человек, казалось, вселилось в него и возвысило его над прочими людьми.

   - Будьте дорогими гостями! - повторил Гуша-Нишин. - Я вас ожидал.

   Пораженные, посетители молча сошли с лошадей. Старик приподнял зеленую занавесь, которая скрывала вход в грот, и знаком пригласил гостей войти.

   - Оставьте ваших лошадей и не бойтесь, что они куда-нибудь уйдут: я воспрещу им удаляться от этого места.

   С этими словами Гуша-Нишин простер свои руки над животными, которые, словно повинуясь какой-то неведомой силе, согнули свои колени и покорно улеглись на землю. Мадемуазель Кардик, знавшая беспокойный нрав своей кобылы Гурет уль-Аин, была немало удивлена. Но Мориц, улыбаясь, тихо сказал ей:

   - Не думаешь ли ты, что и здесь кроется какое-нибудь колдовство? Они устали, вот и все!

   Надо полагать, Гуша-Нишин догадался, о чем говорил Мориц, хотя и не слышал его слов.

   - Они не устали, молодой человек, - возразил он тихим голосом, - но я запретил им удаляться. Они только слушают мое приказание и, если я захочу, будут здесь лежать, не подымаясь, вплоть до последнего дня перед страшным судом...

   - В таком случае, вы это внушили им, - сказал с улыбкой Мориц. - Лошади, как доказано, - существа достаточно нервные для того, чтобы подчиняться гипнотическому внушению. Этим иногда пользуются для их укрощения.

   Не отвечая ни слова, старый гебр знаком пригласил гостей войти в его жилище. Повинуясь его приглашению, брат и сестра переступили порог и очутились в полуосвещенном гроте огромной величины с высокими сводами. Большая медная жаровня горела посередине грота и распространяла в атмосфере приятную теплоту. Несколько ковров были разостланы на полу; кучи подушек на них, казалось, ожидали гостей. Прекрасной работы вазы из какого-то металла, античные лампы, некоторое количество странного вида мебели и наконец полный астрономический арсенал: рога, астролябия, магические призмы, череп, чучело летучей мыши, - все это свидетельствовало, что хозяин пещеры занимался астрологией. Лежавшая на ковре необыкновенных размеров книга из папируса, переплетенная на манер древних манускриптов, еще больше подтверждала эту догадку. Но что более всего поразило мадемуазель Кардик при входе в жилище гебра, так это два зеленоватых, движущихся огонька, светившихся в темном углу грота. Пока девушка ломала себе голову, стараясь понять, что это за огоньки, - последние вдруг исчезли, и в то же время великолепная пестрая пантера одним прыжком очутилась у ног Гуша-Нишина. Сестра Морица невольно отскочила назад, но старый гебр, обернувшись к ней, сказал:

   - Не бойся ничего, молодая девушка! Животные всегда узнают тех, у кого чистое сердце, и моя пантера не сделает тебе никакого зла. Поцелуй ее в лоб, дитя мое, - это будет между вами условленным знаком.

   Мадемуазель Кардик протянула свою руку к прекрасному животному, которое подошло и лениво разлеглось у ее ног. Потом, внезапно приподнявшись на лапах, пантера с легкостью страусова пера подпрыгнула вверх и положила свою голову на плечо молодой девушки. Движения животного были так ловки и ласковы, что Катерина не испытала ни малейшего страха и от всего сердца поцеловала в лоб грациозное создание. Удовлетворенная этим, пантера без шума опустилась на землю и с довольным мурлыканьем улеглась возле жаровни.

   Мориц, который все время держал руку на своем револьвере, будучи готов раздробить череп зверя при малейшем угрожающем его движении, был не особенно доволен этой картиной.

   - Этот старик хитрый шарлатан! - думал он про себя. - Видана ли где такая фантазия: заставить Катрин обнять ужасное животное!.. Желал бы я встретить этого зверя в поле!.. И как это глупо с моей стороны - забраться сюда, да еще в сопровождении сестры!.. Скорее бы поговорить о деле и - домой!..

   Старый парс, казалось, угадал мысли своего гостя.

   - Ты нетерпелив, юный фаранги, - сказал он ему строго, но вежливо. - Дело, которое привело тебя сюда, мы обсудим, когда вы освежитесь и отдохнете. Пока же позволь бедному гебру воспользоваться самым благородным правом, унаследованным им от отцов, - позволь исполнить долг гостеприимства по отношению к путешественникам.

   Мориц поклонился, и старик, пригласив гостей сесть на подушки, ударил в ладоши. В ту же минуту портьера, маскировавшая вход в соседнюю комнату грота, приподнялась, и оттуда появился уже знакомый нам Гассан. За ним следовала молодая женщина такой ослепительной красоты, какой Кардики не видали во всю свою жизнь.

   Это была стройная девушка, гибкая как лиана, одетая в тонкий белый тюник с тысячью складок. Обнаженные руки ее были у запястья и выше локтя украшены медными браслетами превосходной работы. Шелковистые волосы девушки двумя тяжелыми косами ниспадали до талии. Вопреки персидскому обычаю, ее лицо было открыто, и Кардики могли без помехи любоваться прекрасными чертами лица и великолепными голубыми глазами, свидетельствовавшими, что девушка и ее дед принадлежали к наиболее чистой расе Фарсистана.

   В руках девушки была изящная хрустальная ваза цвета радуги, наполненная замороженным шербетом, а маленький Гассан нес кувшин с чистой водой, которую и предложил путешественникам для омовения рук. Гости с удовольствием исполнили этот обычай, после чего принялись освежаться приятной смесью из сока гранатов, лимонов и апельсинов, охлажденной самым чистым снегом Эльваны...

   Когда молодые люди подкрепились, Леила села возле Катрин и с наивным любопытством стала смотреть на молодую француженку. Скоро между ними завязался дружеский разговор, в котором принял участие и маленький Гассан. Между тем старый гебр и подвинувшийся к нему Мориц заговорили о предметах, интересовавших молодого археолога.

   - Я знаю, что привело тебя сюда, - сказал Гуша-Нишин в тот момент, когда Мориц приготовился объяснить ему причину своего визита. - Твои рабочие отказались работать. Вам приписывают засуху, затмение луны... говорят, что с того времени, как вы начали свои раскопки, проклятия неба грозят Ирану.

   - Совершенно верно, - ответил Мориц. - И я не удивляюсь, что ты знаешь об этом, так как теперь все про это твердят.

   Старик загадочно улыбнулся.

   - Да, - проговорил он медленным голосом, - все про это твердят... Но откуда же, молодой человек, известно мне, что ты составил план прибегнуть к помощи гебра, чтобы найти рабочих, и кто меня об этом уведомил? Может быть, ты слишком откровенен и доверяешь свои планы каждому?

   - Нет, без сомнения...

   - Не старайся в таком случае объяснить то, чего ты не понимаешь... Но довольно об этом. Скажи мне лучше, почему ты начал свои раскопки с этой стороны Экбатаны?

   - Странный вопрос! Да потому, что я предполагаю здесь открыть то, чего ищу.

   - Ты не прав: рвы, которые ты начал копать, не приведут тебя ни к семи стенам семи цветов, ни к цитадели, ни к храму Митры. Ты на ложной дороге, юный фаранги. Там, где ты копаешь, ты найдешь лишь развалины башен Селевка, новейшей постройки...

   - Кто тебе это сказал? - в волнении вскричал Мориц. - Никто не вел здесь еще раскопок. Ты не можешь знать, что скрывается в земле в этом месте или в каком-либо другом...

   - Я тебе повторяю, что я знаю, молодой человек... Более того, покажи мне место твоих раскопок, и я тебе объясню, в чем именно ты ошибаешься.

   Не желая попасть впросак, Мориц колебался; наконец, обдумав все, он решил не скрывать ничего от старого гебра и, вынув свою записную книжку, в нескольких штрихах начертил карандашом план начатых раскопок.

   Когда рисунок был окончен, гебр положил его перед собой и принялся внимательно рассматривать, в раздумье поглаживая рукой свою длинную бороду. Мориц в молчании ожидал его решения. Так прошла порядочная пауза. Наконец старик поднял голову и положил свой указательный палец на карту раскопок.

   - Я вижу, - уверенным тоном сказал он, - что ты направил свои поиски с севера на юг. Но это ложный путь... Знаешь ли ты льва у ворот Хамадана?

   - Да... Ты, конечно, говоришь о каменной статуе льва, которого считают покровителем города?

   - Совершенно верно. Так вот, если ты желаешь иметь успех, стань впереди и в том направлении, в каком смотрит животное, проведи мысленно или, если угодно, в действительности прямую линию. Затем в пятистах метрах пересеки эту линию другой под углом в двадцать пять градусов и продолжи последнюю. Когда сделаешь это, встань в точке пересечения линий и смотри по направлению второй из них: глаз твой скоро заметит точку исчезновения ее. В этой точке смело начинай раскопки, и клянусь тебе моей бородой, - твоя кирка вскоре застучит по камням семи стен!..

   Старый гебр говорил так авторитетно, что Мориц не мог ему не поверить. Вынув снова книжку, он быстро набросал план местности, руководствуясь его указаниями.

   - А цитадель? - спросил он потом, улыбаясь. - Ты так хорошо знаешь погребенный в земле город, что, может быть, укажешь мне, где находится и она?

   - Молодой человек, - ответил гебр, - не старайся за один раз узнать слишком много. Если твои глаза увидят семь украшенных позолотой стен Геродота, - а это случится непременно, - то, я полагаю, этого будет достаточно для начала. Потом, когда старый гебр докажет тебе, что ему можно верить, приходи вновь посоветоваться, и я раскрою перед тобой результаты своего собственного изучения.

   - Хорошо, - отвечал Мориц, - я верю тебе и в доказательство начну мои работы в том направлении, которое ты мне указал. Но... мне недостает для этого...

   - Чего? - прервал своего собеседника гебр.

   - Рабочих!

   - Возвратись домой, не опоздай, бойся мрака и разбойника, фаранги! - торжественно проговорил вместо ответа старик. - Завтра с первыми лучами солнца твои рабочие будут на своих местах.

   - И ты это сделаешь?..

   - Я.

   - В таком случае я не знаю, как благодарить тебя. Но... позволишь ли ты мне спросить, по какой причине ты делаешь такое одолжение иностранцу?

   - Я читаю в сердце человека! - торжественно сказал гебр. - Не спрашивай меня более! Возвратись домой! Завтра с зарей рабочие будут на своих местах.

   Старик встал, показывая гостю, что их беседа окончена. Мориц и его сестра простились с хозяевами и вышли из грота.

   Они застали своих лошадей по-прежнему неподвижно лежащими. Гебр отдал приказание маленькому Гассану принести им ведро воды и ячменя. Но животные, неизвестно по какой причине, продолжали лежать неподвижно, как будто не замечая питья и пищи. Гуша-Нишин с загадочной улыбкой на губах подошел к ним и, ласково погладив обоих животных по шее, произнес несколько слов на непонятном языке. Тотчас же лошади радостно заржали, быстро поднялись и начали медленно, большими глотками пить чистую воду; вслед затем они съели также и принесенный ячмень.

   - Вот видите, даже неразумные животные узнают своих истинных друзей, - смеясь, сказал гебр. - Огонь небесный ваш покровитель! Митра да будет с вами!..

   Старик вернулся в грот, а брат и сестра, взобравшись на седла, быстрым аллюром направились домой.

  

   Глубокая тишина царствовала в лагере, когда, уже к ночи, вернулись туда Мориц и его сестра. Оставленный рабочими, он был угрюм и печален. Мрачно глядели пустые траншеи, среди которых там и сям виднелись в беспорядке брошенные инструменты. Эта картина произвела тягостное впечатление на молодого археолога.

   Через несколько часов вернулись из своей экспедиции и доктор Арди с лейтенантом Гюйоном. Увы, экспедиция их оказалась совершенно бесплодной! Еврей Седекия с сожалением признался, что не может исполнить желание своего друга хаким-фаранги, так как считает невозможным ни за какую плату найти рабочих для господина Кардика: настолько сильно было предубеждение против молодого археолога в Хамадане и его окрестностях.

   - А вы? - спросил доктор. - Имели вы успех?

   В нескольких словах Мориц рассказал новоприбывшим об обещаниях гебра и его советах относительно места раскопок.

   - Гм!.. - покачивая головой, произнес доктор Арди. - И вы, Кардик, верите этому?

   - Я буду верить этому до завтрашнего утра, - отвечал молодой археолог. - Теперь уже слишком поздно, чтобы что-либо предпринять, и приходится довольствоваться обещаниями гебра. Но если завтра с зарею обещанные рабочие будут отсутствовать, я вновь отправлюсь на поиски, а там посмотрю: силой ли убеждения или как-нибудь иначе, но я попробую заставить этих скотов взяться за работу.

   - "Или иначе?" - повторил лейтенант.

   - Конечно. Три решительных европейца, - четыре, если считать Катрин, которая тверда не менее мужчины, - должны, я полагаю, быть в состоянии убедить эту толпу дикарей!

   - Гм!.. - произнес доктор Арди, - трудное предприятие, мой друг! Все мы, взятые вместе, не имеем никакого авторитета в глазах этих людей; и если они откажутся работать за деньги, я решительно не понимаю, каким образом мы заставим их работать.

   - Посмотрим! - сквозь зубы произнес Мориц.

   - Что касается меня, - стараясь казаться веселой, чтобы рассеять печальные мысли брата, сказала мадемуазель Кардик, - то я глубоко верю в обещание Гуша-Нишина и готова держать пари, что завтра с зарей старый гебр пришлет нам партию рабочих, которые будут во сто раз лучше прежних.

   - Иншаллах! - с улыбкой отозвался Мориц. - А теперь, моя маленькая сестренка, приказываю тебе в качестве начальника экспедиции немедленно идти поужинать и затем спать. Сегодняшняя наша экскурсия должна была тебя утомить.

   - Да, скорее идите, дитя мое! - направляясь к столовой, сказал доктор Арди. - Судя по запаху, Гаргариди сегодня превзошел сам себя и приготовил вам настоящий пир.

   - Старался, сколько мог, господин доктор, - скромно ответил лиценциат, занимая свое место позади стульев. - Я знаю, что мадемуазель не особенно любит мясо или рагу; поэтому я бегал в долину и весь день прошнырял там, как отравленная крыса, чтобы найти фруктов, которые, надеюсь, ей понравятся.

   В самом деле, несколько тарелок, наполненных сочными фруктами: грушами, персиками, сливами, вишнями, абрикосами и гранатами, - занимали середину стола.

   Мадемуазель Кардик с милой улыбкой благодарила своего верного слугу. Затем все сели за стол.

   Нужно сказать, что в душе Катрин была еще более довольна фруктами и грудами пилава, приготовленного Аристоменом, чем это высказывала. Теперь она и ее гости могли поужинать, не думая ни о пальцах, ни о ногтях несчастного повара, которые - увы! - были сомнительной чистоты. Правда, чернота их не была чернотою негра, и Гаргариди всегда мог бы без особенных усилий придать им более приятный вид, но...

   После ужина все отправились отдыхать, и скоро лагерь погрузился во мрак и молчание.

   Утром на другой день, еще до восхода солнца, все наши герои уже были на ногах и вышли из палаток. Небо было еще задернуто бледной утренней пеленой, вскоре окрасившейся в яркий розовый цвет. И как раз в ту минуту, когда солнце появилось из-за соседней горы, вдали показалась многочисленная толпа людей, которые прибыли с лопатами и кирками на плечах.

   Это были новые рабочие, явившиеся предложить свои услуги. Посланные Гуша-Нишина, все они принадлежали к секте гебров, что немало обрадовало Морица: вместо лжи, обманов и коварства, столь обычных среди мусульман, он встретил в новоприбывших правдивость и доверие. Они без всяких возражений приняли предложенные им Кардиком условия, - правда, очень выгодные, - и беспрекословно согласились на определенное им количество рабочих часов.

   - Но ведь работать мы теперь будем не здесь, Мориц, не правда ли? - с живостью спросила мадемуазель Кардик в ту минуту, когда ее брат, сияя радостью, направился к траншеям.

   - Ах, да... ведь это верно! - проговорил Мориц, приостановившись. - Так ты думаешь, что нам нужно последовать указаниям гебра?

   - Конечно!.. Он же сдержал свое слово относительно рабочих!.. Мне кажется, с нашей стороны даже неблагородно не последовать его советам.

   - Однако какая же предстоит нам проволочка! - тоном сожаления сказал Мориц.

   - Ничто не помешает нам возобновить работы здесь, если в другом месте они не принесут желаемых результатов.

   - Как это ты живо все решаешь! А время? А деньги?

   - Я тебя прошу, Мориц, испытаем указания Гуша-Нишина!.. Я предчувствую, что мы найдем там то, что ищем...

   - Ого, - смеясь сказал доктор Арди, - ну, уж если пошли в дело предчувствия, ничего не остается более, Кардик, как капитулировать...

   - Голосуем! - смеясь, вскричал лейтенант. - Я со своей стороны всецело поддерживаю мнение мадемуазель Кардик.

   - Что касается меня, то я становлюсь не на сторону нашей милой хозяйки, а на сторону мнения Гуша-Нишина! - переходя на серьезный тон, сказал доктор Арди. - Мнения, мой дорогой лейтенант, должны быть основаны на более или менее солидных данных, а не на одном предчувствии... Другое дело Гуша-Нишин: я уверен, что он наверняка знает некоторые древние предания о местоположении стен Экбатаны...

   - Но почему же эти предания неизвестны мне?.. - все еще колеблясь, возразил Мориц. - Он не пожелал мне сообщить никаких сведений...

   - Для чего же, в таком случае, он прислал рабочих? - спросила молодая девушка.

   - Да ну, ладно! Быть по-твоему! - помолчав, сказал Мориц. - Отправимся к чудесному льву и начнем наши жонглерства... Отыщем мистическую точку исчезновения...

   - Ах, как я тебе благодарна, Мориц! - вскричала обрадованная девушка. - В дорогу! В дорогу!.. Я спешу поскорее увидеть льва и начать розыски чудес, которые он согласится нам указать.

   Рабочие до поры до времени были оставлены в траншеях под наблюдением Гаргариди, а четверо французов верхом отправились в экспедицию. Предусмотрительный Мориц не забыл взять с собой все необходимые для межевания инструменты.

   Вскоре путники приблизились к воротам Хадамана и увидели перед собой изваяние льва. Это был полуобезображенный каменный колосс, лежавший на земле. Невежественные туземцы приписывали ему магические свойства: будучи покровителем города, лев, по их мнению, обладал свойством отвращать грозящий голод и холод; даже тень его считалась чудодейственной: она будто бы исцеляла больных лихорадкой и делала нечувствительной жажду уставшего путешественника. Когда наши всадники подъехали к статуе, то она, подобно известному колоссу Мемнона, издала слабый звенящий звук. Этот звук, тихий, торжественный и загадочный, показался мадемуазель Кардик предзнаменованием успеха.

   - Видишь, Мориц, лев радуется, что ты к нему пришел!.. - вскричала она, спрыгнув с лошади и подбегая к статуе. - И какой, господа, прекрасный вид имеет этот памятник древнего ваяния!.. Ах, древние - наши лучшие учителя во всем...

   - Особенно в искусстве ваяния, - сказал Мориц. - Нужно признаться, что старые скульпторы Азии неподражаемы... Однако за работу! Не будем терять времени!.. Вот правый глаз этого господина... Хорошо, теперь проведем прямую линию и отсчитаем пятьсот метров... Так ли, лейтенант?..

   - Совершенно верно!

   - Ну, вот и готово!.. Не угодно ли вам проверить, доктор?!

   Проверка была повторена с соблюдением самых тщательных предосторожностей. Потом Мориц провел через найденную точку вторую линию, под углом в двадцать пять градусов к первой.

   - Теперь марш вперед, Катрин! - проговорил молодой археолог сестре. - Иди, не торопясь, по этой линии до тех пор, пока мы не дадим тебе знак остановиться.

   Молодая девушка медленно пошла в указанном направлении, на каждом шагу оглядываясь, чтобы не потерять из виду своих компаньонов. Наконец Мориц дал ей знак. Мадемуазель Кардик остановилась и в этой точке всадила в землю заостренный кол: это место, согласно совету старого гебра, должно было служить исходной точкой для новых работ.

   Когда спутники девушки подошли к ней, она, горя лихорадочным нетерпением, поспешила сделать первый удар киркой. Внутренний голос говорил девушке, что они наконец вышли на истинную дорогу, - и эта мысль наполняла ее радостным волнением.

   - Да что с тобой, Катрин? Уж не околдовал ли тебя, в самом деле, этот проклятый лев? - ласково проговорил Мориц, заметив волнение сестры. - Доктор, посмотрите-ка у нее пульс;