Груссе Паскаль - Тайна мага

знаете о решении вашей участи. А до того времени я запрещаю тебе, дочь моя, пользоваться тайнами, которые ты открыла в священной книге, и даже стараться припоминать что-нибудь из нее.

  

   Прошли условленные двадцать четыре часа. Все это время Гуша-Нишин просидел в своей любимой позе - опершись локтями о ступени алтаря и сжав правой рукой свою длинную бороду. В этой позе старик представлял собой превосходную модель для скульптора, который пожелал бы изобразить статую "Скорби" на какой-нибудь могиле. Он был в одно и то же время и печален, и суров.

   Наконец маг поднял голову и уставил свой пылающий взгляд на Морица. Лицо гебра выражало непреклонность, соединенную с такой смертельной печалью, что сердце Катрин застыло от ужаса. Невольно она схватила Леилу за руку, как бы ища у своей подруги помощи. Та, в свою очередь, отвечала ей нервным пожатием.

   Гуша-Нишин встал, простер руку к Морицу и начал говорить медленно, глухим голосом:

   - Слушай, молодой фаранги! Ты вошел сюда вопреки моей воле. Ты, нечестивый иностранец, осмелился проникнуть в святилище, остававшееся неприкосновенным столько веков. Ты прошел со своим оскверняющим любопытством по всем святым местам. За это я решил наказать тебя. Вместе с тем я хотел наказать и самого себя и решил вместе с тобой умереть в глубине этой могилы. Но Митра судил иначе. Его всемогущею волей единственная надежда моего рода, последний цветок, распустившийся на засохшем стволе нашего дома, эта молодая девушка, - маг указал на Леилу, - проникла сюда. Ради нее я соглашаюсь совершить ужасное преступление! Я соглашаюсь позволить неверным выйти из этих святых мест, куда они дерзновенно проникли.

   Мориц сделал невольное движение радости, но маг повелительным жестом остановил его.

   - Подожди! Не радуйся еще, чужеземец! - сурово сказал он. - Да, я позволю тебе выйти отсюда вместе с сестрой и служителем. Да, эти глаза, которые осмелились созерцать страшные тайны, еще увидят свет. Да, молодой человек, ты поднимешься на поверхность земли, но с одним условием: я подвергну вас церемонии, которая лишит вас памяти. Лишь при таком условии ты избегнешь медленной, ужасной смерти и спасешь свою сестру, а я выведу на дневной свет молодую наследницу величия моего рода. Решай же! Но помни, что раз принятое решение твое должно быть неизменно!

   Сказав это, маг умолк и распростерся ниц пред алтарем, а Мориц со своей сестрой и Гаргариди отошел на несколько шагов, чтобы вместе обдумать решение.

   - Ну, как тебе нравится подобное предложение, Катрин? - спросил он молодую девушку. - И что ты думаешь об этой церемонии, которая лишит нас памяти?

   - Я полагаю, - сказала мадемуазель Кардик после минутного размышления, - что приход сюда Леилы внушил ему это. Несмотря на всю свою суровость, старик, очевидно, не в силах видеть гибель единственной своей наследницы. Ради нее он решается спасти и нас. А чтобы мы, выйдя из подземелья, не вздумали разглашать тайн храма, Гуша-Нишин, вероятно, хочет взять с нас торжественное обещание молчать о всем виденном: это на своем цветистом языке он и разумеет под лишением памяти. А может быть, впрочем, он и действительно намерен отнять у нас память... Кто знает? - науки их обширны.

   - Итак, по-твоему мнению, нужно подчиниться этой церемонии?

   - Ты ведь не видишь другого средства выйти из этого ужасного подземелья?

   - Увы, я, по крайней мере, не могу вывести вас отсюда.

   - В таком случае, не о чем и раздумывать долго.

   - Разумеется, - глубокомысленно заметил Гаргариди, - ведь если мы останемся здесь, то потеряем кое-что поценнее памяти - саму жизнь!

   - Ну, хорошо! - решительно проговорил Мориц.

   С этими словами он подошел к магу, по-прежнему лежавшему ниц, и легким прикосновением заставил его подняться.

   - Гуша-Нишин, - сказал он твердым голосом, - мы принимаем предложенные тобою условия. Но позволь мне спросить, каким образом мы потеряем память?

   Лицо мага изображало страшное страдание. Казалось, в душе его кипела борьба двух противоположных чувств. Наконец он сделал усилие над собой и с каким-то странным выражением проговорил:

   - Не беспокойся, фаранги, у тебя останется еще довольно памяти. Ты забудешь лишь то, что произошло с тобою здесь, под этими сводами, забудешь даже место храма и вход в него.

   - Отец, - раздался в этот момент серебристый голос Леилы, - ты и меня также подвергнешь этой церемонии! Я этого хочу. Пусть я также потеряю память! Только разделяя судьбу моих друзей, я могу позволить подвергнуть их этой церемонии.

   Старик бросил на свою внучку пристальный взгляд, потом медленно проговорил:

   - Пусть будет по-твоему! Ты подвергнешься той же участи. Потеряй память, Леила! Забудь, что ты привела чужеземцев в святая святых! Ошибка твоя изгладится из твоей памяти, как след человека, бегущего по зыбкому песку морского берега. Забудь, дитя! Только сохрани в своей памяти великое назначение твоего рода и всемогущество Бога, которому ты служишь! Теперь молчите все! - обратился старик к присутствующим и начал готовиться к церемонии.

   Прежде всего он достал из одной ниши в святилище циркуль гигантских размеров, начертил им на полу перед алтарем полукруг и велел всем встать на колени по черте дуги последнего. Затем, поставив перед алтарем золотую курильницу, он насыпал в нее смолы, зажег последнюю от лампы, которую принесла с собой Леила, и бросил в пламя щепотку какого-то порошка. Мгновенно пламя вспыхнуло розоватым светом, струйки дыма поднялись от курильницы, и странный, опьяняющий запах наполнил святилище.

   Все эти операции маг проделывал, бормоча про себя какие-то заклинания. Его лицо при этом совершенно преобразилось: неизъяснимое величие проглядывало во всех его чертах, а ввалившиеся глаза светились, как глаза орла.

   Медленным шагом, торжественно взошел он потом на ступени трона, стоявшего за алтарем. В его руках было уже знакомое Морицу изображение солнца, укрепленное на длинном, гибком золотом стержне, и какой-то аппарат странной формы: молодой археолог различил в нем серебряный и золотой рефлекторы, какие-то тонкие блестящие стержни, спиральные нити. Что сделал старик с этим аппаратом, Мориц не успел рассмотреть, но вдруг ослепительный свет заставил всех присутствующих закрыть глаза.

   Когда они через несколько мгновений снова получили возможность открыть глаза, то взорам их представилось фантастическое зрелище. Весь храм был залит блеском, который испускало из себя лучезарное солнце. Центральный бриллиант его рассыпал мириады лучей, которые горели и отражались в окружающих более мелких камнях. Алмазы слепили глаза своими радужными переливами; сапфиры бросали голубое пламя, гранаты и рубины - кроваво-красное, смарагды - зеленое, топазы, аметисты, аквамарины, бериллы светились всеми цветами радуги.

   Маг стоял на нижней ступеньке трона, лицом к присутствующим, и медленно вращал над своей головою громадный опал, испускавший зловещий желтоватый свет. Монотонное, заунывное пение вылетало при этом из уст гебра.

   Эта картина произвела на присутствующих неизъяснимое впечатление. Бесчисленные образы, странные, почти бесформенные, наполнили их душу. Им казалось, что они присутствуют при создании миров, что первобытная жизнь в ее колоссальных формах зарождается перед ними. Неведомые страшилища, страшные ящерицы, гигантские змеи, казалось, извивались и ползали у их ног... Потом вдруг им показалось, что как бы на гигантских крыльях они переносятся через пространство, видят мириады звезд, ослепительных солнц и комет. В то же время шум, подобный то плеску волн, разбивающихся о плоский песчаный берег, то реву разъяренного урагана все более и более поражал их слух.

   Глаза расширялись, лица бледнели, прикованные взоры не могли оторваться от пылающего солнца. Тем временем жесты мага делались все порывистее, пение громче. Его фигура, казалось, выросла, и он головой доставал вершины свода. Его глаза метали молнии, все тело, казалось, испускало свет...

   - О, довольно, отец! Довольно! - простонала Леила, простирая свои руки к старику.

   Но тотчас, опустившись на землю, молодая девушка застыла как труп. В ту же минуту Катрин упала возле подруги. Мориц и Гаргариди еще продолжали стоять на коленях. Но напрасно хотели они подняться, бороться с чарами, возвратить себе свободу, - могучая сила сковала их, и несчастные скоро погрузились в могильный сон.

   Как только маг увидел, что все жертвы его застыли в гипнотическом обмороке, он прекратил пение и жесты, положил на алтарь бриллиантовое солнце и, сойдя со ступеней трона, приблизился к лежавшим. Брошенный на них взгляд убедил старика, что чары сделали свое дело. Тогда, не теряя времени, он запер шкатулку, оставив магическое солнце блестеть и гореть под собранными золотым отражателем лучами огня, и взял на руки безжизненную Леилу. С этой ношей старик вышел из святилища, даже не оглянувшись на приговоренных им к смерти.

   Следуя легким и уверенным шагом, он скоро достиг выхода, открытого Морицом, повернул вращающийся камень и через несколько минут выходил уже из устья колодца. Здесь он положил свою ношу на траву, закрыл тяжелую плиту и, вытащив из кармана какой-то стальной инструмент с заостренным концом, начертил на камне несколько странных знаков. Затем старый гебр снова взял Леилу на руки, поклонился луне, показавшейся в этот момент на небосклоне, и направился по дороге к Башне молчания.

  

   Теперь, читатель, вернитесь назад к тому времени, когда Мориц вместе со своим слугой и старым магом спустился в подземные недра. Как помнит читатель, это произошло вечером, а на следующее утро, едва солнце показалось на горизонте, его первые лучи осветили картину оживленной деятельности, кипевшей на месте первоначальных раскопок Морица. В заброшенных траншеях толпилась масса рабочих в своих синих балахонах, с кирками и заступами в руках. Стук и звон этих инструментов раздавался так же, как в лучшие времена миссии Кардика. Но вместо стройных силуэтов Морица и его сестры на этот раз виднелась слонообразная фигура профессора Гассельфратца, самодовольно толкавшегося среди рабочих и время от времени обращавшегося к последним с речами на немецко-персидском языке собственного изобретения.

   Профессор был человек ловкий: он сумел втереться в доверие к губернатору Хамадана, принцу Абдул-Азису, и прежде всего добился у него запрещения Морицу продолжать работы. А затем, после неудачного визита молодого археолога, он получил от губернатора фирман, дававший ему право самому производить раскопки всех курганов Хамаданской долины, с условием, чтобы все найденные драгоценности представлялись во дворец.

   Получив этот фирман, немец решил, не теряя времени, воспользоваться предоставленным ему правом. Но продолжать раскопки на том месте, где они были с таким успехом начаты Морицом по указанию мага, профессор не посмел, опасаясь встретиться лицом к лицу с молодым французом. Поэтому он счел за лучшее вести работу на месте, первоначально избранном Кардиками. Рабочие у него были те же, что и у Морица; только на этот раз они работали гораздо усерднее, подбодряемые палочными ударами, на которые не скупились отданные в распоряжение Гассельфратца солдаты Абдул-Азиса.

   Тем временем загадочное исчезновение Кардиков не осталось незамеченным. Жители Хамадана начали толковать, будто сам шайтан унес фаранги. Другие, менее суеверные, утверждали, будто они отправились в Тегеран, чтобы обратиться с жалобой непосредственно к шаху. Этот последний слух побуждал профессора с удвоенной энергией вести раскопки. Однако сначала последние оставались без всякого результата; наконец в один прекрасный день кирки рабочих застучали по какой-то каменной постройке куполообразной формы, сложенной из прочно зацементированных огромных камней!

   Профессор от радости не чуял под собой ног. Он бросался во все стороны, кричал, говорил речи, ругался; его лысый череп ежеминутно покрывался обильным потом. Он уже мечтал о том, как будет докладывать о своем великом открытии Лютцен-Бауценской Академии Наук, как обогатит музей своего родного города. Его повелитель, светлейший князь Оттон XXIV, наверное, пожалует его тогда титулом хранителя музея, он поселится в казенной квартире, проживет очень долго и умрет, скопив много золота и славы. Не ограничиваясь этим, мечты профессора шли еще дальше: он представлял, как Оттон XXIV пожалует ему, сыну простого колбасника, дворянское звание и вожделенную частицу "фон", - как он, герр фон Гассельфратц женится на молодой красавице-баронессе, как многочисленное племя маленьких фон Гассельфратцев наследует в равной степени красоту матери и знания отца.

   Соблазняемый подобными мечтами, немец энергично кричал на солдат, сопровождая свои приказания внушительными жестами. Те в свою очередь усиленно награждали рабочих палочными ударами. Однако, несмотря на старания, отрыть весь купол в этот день им не удалось. На следующее утро профессор поднялся чуть свет и принялся снова торопить рабочих. Наконец купол был весь вырыт. На горе Гассельфратца, в нем, однако, не оказалось никаких отверстий, через которые можно было бы проникнуть внутрь. Напрасно рабочие изрыли всю землю кругом - повсюду их кирки тупились и разбивались о гранит необыкновенной прочности. Эта была ни более ни менее, как отделанная сверху скала, выходившая из почвы; понятно, что никакие инструменты не могли с нею ничего поделать.

   Раздумывая о том, что теперь делать, профессор вдруг услышал топот нескольких галопирующих по долине лошадей. Он поднялся на край траншеи и, приложив руку к глазам в виде зонтика, начал вглядываться. Вдали, среди тучи пыли, ясно виднелись цвета французской военной формы, - то был лейтенант Гюйон с доктором Арди и свитой. Они галопом подъехали к лагерю Кардиков, сошли здесь с лошадей и постучались в двери центрального шалаша, над которым развевалось трехцветное знамя. Ответа, однако, не было, и посетители отошли в сторону, видимо, совещаясь, куда могли деваться их друзья. Видя это, окулист решил, что настала минута для его появления. Он медленно вскарабкался на насыпь траншеи и тяжелым шагом направился к французскому лагерю, где неуклюже раскланялся с новоприбывшими. Потом он спросил, не знают ли лейтенант и доктор, что сталось с Кардиками, куда так загадочно пропали Мориц вместе со своей сестрой и Гаргариди.

   - Что вы хотите сказать, профессор? - с живостью перебил немца Луи Гюйон. - Разве наших друзей здесь нет?

   - Увы, дорогой лейтенант, вы сами видите, что это правда. Но куда отправились они, никто не знает. Наши рабочие воображают, что их унес черт. Как вам нравится, - черт! Что поделаешь с подобной фантазией?! Профессор с сожалением пожал плечами.

   - Отправились! - повторяли, не слушая его, доктор и лейтенант. - Когда? Как? Для чего?

   - Ничего не известно. Но вот уже несколько дней, как их никто не видел. Лагерь пуст, слуга-грек тоже неведомо где скрывается.

   - Но, может быть, они в Хамадане? У мага? Черт знает что такое! Три человека пропали как по волшебству! - с жаром вскричал доктор Арди.

   - Ах, господин доктор, - глубокомысленно покачивая своей тяжелой головой, ответил ученый, - по-моему мнению, здесь кроется какая-то тайна.

   - Ну, а что же с раскопками? - спросил Гюйон. - Не знаете, снял губернатор свое запрещение?

   Профессор скромно, как девушка, опустил глаза.

   - Губернатор Хамадана, его светлость принц Абдул-Азис, - со смирением сказал он, - принимая во внимание мои лета, репутацию, о которой свидетельствуют мои титулы, и заслуги, которые я имел счастье лично ему оказать, удостоил меня разрешением производить раскопки, результаты которых всецело будут доставлены его светлости...

   - Ах, вот оно что! - грубо перебил его лейтенант. - Это вы, значит, добились запрещения работ Кардика, чтобы занять его место! Конечно, сделано ловко. Но что касается меня, то я не могу сказать, чтобы это было честно.

   - Господин лейтенант, - проговорил немец, бледнея, - вы оскорбляете меня.

   - Со своей стороны и я должен заявить, - сухо проговорил доктор Арди, - что вполне разделяю мнение лейтенанта. Вообще роль, которую вы играете, мне кажется крайне подозрительной и недостойной порядочного человека.

   - Даже более того, - вмешался Гюйон, - видя вас на месте наших друзей, мы имеем полное основание подозревать, не есть ли и само исчезновение их делом ваших рук.

   - Клевета! Клевета! - вскричал профессор, подымая обе руки к небу. - Но я сумею разрушить составленный против меня гнусный заговор.

   С этими словами он хотел уйти. Но лейтенант подал знак, и два солдата из его конвоя стали по обеим сторонам профессора.

   - Остановитесь, господин Гассельфратц, - сказал твердо, но вежливо Гюйон. - Я имею фирман за собственноручной подписью шаха, предоставляющий Морицу Кардику исключительное право производить все раскопки около Хамадана. Этот же фирман дает мне полное право принимать всевозможные меры для сохранения безопасности французской археологической экспедиции. В силу этого права, находя поведение ваше подозрительным, я вас арестую и буду держать до тех пор, пока господин Кардик и его сестра не будут найдены. Итак, если вы знаете, где они теперь находятся, то советую вам сказать это немедленно для вашей же пользы.

   - Эге, господин француз, уж не думаете ли вы, что ваши земляки сидят у меня в кармане? - злобно усмехнулся профессор. - Я протестую! Я протестую против вашего насилия! Я сейчас иду и обращусь к губернатору. Эй вы, сюда! - крикнул затем немец, обращаясь к персидским солдатам Абдул-Азиса.

   - Вот фирман его величества! - сказал лейтенант, показывая пергамент, обернутый в зеленую шелковую обложку и помеченный государственной печатью.

   При виде приказа своего повелителя персидские солдаты и рабочие раболепно упали на землю.

   - Ну, хорошо! - с яростью вскричал Гассельфратц. - Вы теперь взяли верх надо мной. Желаю вам успеха! Но посмотрим, чья еще возьмет!

   Отдав приказ стеречь профессора, лейтенант громко прочел рабочим приказ шаха; затем он и доктор принялись расспрашивать о судьбе своих друзей. Но напрасно интересовались они у рабочих, разносчиков, мелких торговцев, прежде часто посещавших лагерь, - никто не мог дать им ни малейшего указания. Видя полную неудачу своих розысков, доктор Арди решил поехать в Хамадан, чтобы там навести соответствующие справки, а лейтенант в то же время отправился повидаться с магом.

   Подъехав к гроту, служившему жилищем гебра, молодой офицер несколько раз громко окликнул хозяина. Ответа не было. Лейтенант решился войти в грот, но увидел, что он пуст. Недоумевая, что бы такое это значило, он уже взялся за холку своей лошади, чтобы сесть в седло и ехать обратно, как вдруг услышал позади себя шелест. Он обернулся и увидел маленького Гассана. Лицо бедного мальчика было бледно и истощено до неузнаваемости; его большие темные глаза выражали глубокую печаль.

   - Наконец-то! - обрадовался лейтенант. - Я думал, что вы все тут умерли. Ну, где же другие, мальчуган? Где Гуша-Нишин и Леила? Где фаранги?

   Гассан печально покачал головой.

   - Увы, саиб! - уныло произнес он. - Вот уже несколько ночей, как я напрасно жду их. О, я уверен, что мой господин погребен под землей вместе с саибом Морицом и его слугой. Тогда Леила и ханум Катерина ждали, долго ждали. С каждым часом ожидания ханум делалась все бледнее и печальнее. Напрасно Леила старалась ее успокоить. Наконец они обе ушли, оставив Гассана одного, с отчаянием в сердце. И вот никто более не приходит. Погасло священное пламя, и я не смею зажечь его, так как трогать его имеет право только один главный мобед...

   - Что ты говоришь, мальчуган? - вскричал лейтенант, бледнея. - Почему ты думаешь, что они под землей?

   - Я знаю, что хозяин с фаранги спустились под землю через Гуль-Гек. Леила и ханум Катерина это знали, и нет сомнения, они отправились туда же, чтобы отыскать их.

   - Гуль-Гек?

   - Да, скрытый колодец, ведущий под землю.

   - Этот колодец ты можешь указать?

   - Да, саиб, но Гуша-Нишин никогда не разрешал мне туда спускаться.

   - Что нужды до запрещения, когда дело идет о спасении жизни твоего хозяина, Леилы и моих друзей. Наконец, я все беру на себя. Идем! Быть может, в эту самую минуту несчастные напрасно взывают о помощи. Садись сзади на мою лошадь, мальчик! Спасем их!

   Гассан вскарабкался на спину лошади, уселся сзади офицера, и оба быстро поскакали к колодцу Гуль-Гек. Здесь Гассан показал лейтенанту место, где маг обыкновенно прятал свой лом. Вооружившись последним, Гюйон легко открыл отверстие колодца. Веревочная лестница висела над пропастью и, казалось, ожидала их. Поддерживая друг друга, они быстро спустились вниз, легко нашли проход, выкопанный рабочими, потом вошли в галерею, которая вела к вертящемуся камню. Но дальнейший путь был прегражден стенами. Что делать? Лейтенант задумался, но вдруг вспомнил о куполе, который открыл Гассельфратц, и в его мыслях мелькнула догадка: не служит ли купол вершиною подземного здания, в котором исчезли его друзья?

   Поглощенный этой мыслью, Луи Гюйон вместе с Гассаном оставили подземелье и поскакали на место раскопок. Там лейтенант застал доктора Арди, вернувшегося из Хамадана, и передал ему результаты своих поисков. Доктор вполне согласился с мыслью молодого офицера, и последний, несмотря на наступившую ночь, отдал приказание немедленно начать работы. Рабочие, дрожавшие перед фирманом шаха, беспрекословно повиновались. Вскоре под их усилиями один из камней купола начал поддаваться. Наконец, будучи совершенно выдвинут, он покачнулся и с глухим шумом скатился к подножию купола. На его месте открылось зияющее отверстие бездонной пропасти, в глубине которой блистал странный свет. Горя нетерпением поскорее спуститься в открытое подземелье, лейтенант торопил рабочих устраивать спуск по образцу тех, какие применяются в каменноугольных копях, то есть спуск состоявший из системы блоков и корзины, привязанной к длинному канату. Однако, как ни поспешно трудились рабочие, дело это заняло весь остаток ночи. Лишь когда лучи солнца блеснули из-за горы и розовым светом озарили вершину купола, все было готово.

   Возбуждение профессора Гассельфратца при виде отверстия было так велико, что лейтенант сжалился над ним и с добродушием военного предложил ему принять участие в спуске.

   - Ах, господин лейтенант, да благословит вас Бог! - радостно вскричал ученый. - Я приму с большим удовольствием ваше любезное предложение и от души прощаю вам все свои обиды!

   - Ну, ну, садитесь живее! - прикрикнул на него лейтенант.

   Профессор Гассельфратц поспешил влезть в корзину, куда потом вошли доктор Арди, лейтенант Гюйон и маленький Гассан с провизией и фонарем. Затем офицер скомандовал рабочим спускать корзину.

   Наконец корзина коснулась почвы. Лейтенант подал сигнал, чтобы спуск был прекращен, и четыре исследователя очутились в святилище. Глубокое изумление было первым чувством, которое охватило их здесь. Перед ними, на алтаре, сияло солнце из драгоценных камней, испуская белый магический свет. Полуослепленные его лучами, они отвернулись, но здесь их ожидала еще более изумительная картина: на гранитном полу подземелья были распростерты три неподвижных человеческих тела, - это были Мориц, Катрин и Гаргариди.

   - Умерли! Мы опоздали! - вскричал доктор Арди, опускаясь на колени и осматривая тела несчастных. Но тотчас же он опять встал, сияя радостью.

   - Они не умерли, даже не в обмороке: они только заснули, - успокоил добряк опечаленного Гюйона.

  

   - Спят! - с недоверием повторил лейтенант. - Вы, конечно, шутите, доктор! Что это за сон?

   - Я и не говорю, что это натуральный сон, - спокойно возразил доктор. - Мы присутствуем при искусственном сне - магнетическом, гипнотическом, назовите его как угодно. Их загипнотизировали, вероятно, заставив смотреть на это солнце, которое, честное слово, и меня ослепило! Кстати, господа, я и вам советую не слишком смотреть на него, чтобы не подвергнуться участи наших друзей. Ну, однако, приступим к пассам!

   Доктор устремил свой взгляд на лица спящих и принялся проделывать непонятные для его спутников жесты. Боясь помешать его опытам, Луи Гюйон вместе с Гассаном стали немного поодаль, попеременно смотря то на доктора, то на спавших. Что касается Гассельфратца, то с того самого момента, как корзина коснулась пола, он застыл в одной позе, устремив жадные взоры на алмазное солнце. Можно было думать, что эта драгоценность загипнотизировала его.

   Между тем доктор Арди усердно продолжал свои пассы. Наконец Катрин слегка вздрогнула, приподнялась и, проведя рукою по лбу, слабым голосом проговорила:

   - Мориц! Леила!

   Потом она окончательно поднялась. В то же мгновение очнулся и Мориц. Брат и сестра не успели еще хорошенько прийти в себя, как вдруг Гассан, заливаясь слезами, бросился к ногам девушки и вскричал:

   - Ханум!.. ханум!.. а где Леила?. , где хозяин?.. Как случилось, что ты здесь одна, без Леилы, когда вы отправились вместе? И каким образом саиб Мориц, спустившись с Гуша-Нишином, остался один?

   Катрин вновь провела рукой по лбу, видимо стараясь прийти в себя и собраться с мыслями.

   - В самом деле, - медленно проговорила она, - Леила была возле меня, я держала ее за руку... Куда же она девалась?.. А маг! Ты что-нибудь припоминаешь, Мориц? Не был разве он здесь, не стоял перед нами?.. О, как он был мрачен и страшен!.. Его руки медленно и тяжело поднимались и опускались... И Леила также испугалась! Да, да, я помню! Она кричала: "Отец мой, довольно! довольно!.. ". Потом я потеряла сознание и дальше ничего не могу припомнить...

   Доктор и лейтенант с живейшим вниманием слушали речь молодой девушки.

   - Ага, значит, маг-то и усыпил вас! - заметил Арди.

   - Усыпил? - повторили брат и сестра.

   - Конечно... Вон ваш слуга еще и до сих пор не проснулся, - сказал доктор, указывая на Гаргариди.

   Эти слова окончательно возвратили сознание Морицу. Он поспешно подошел к своему слуге, потряс его за руку, окликнул по имени, - но все было напрасно. Лишь когда доктор Арди снова начал свои пассы, грек вскочил на ноги. Первой его фразой было:

   - Ох, как же я голоден!

   Доктор вытащил из кармана предусмотрительно захваченную бутылку с коньяком и поднес добрую порцию его Аристомену. Потом он заставил выпить понемногу и Морица с Катрин, после чего они совершенно оправились и отчетливо поняли наконец что произошло с ними.

   При мысли об измене старика молодая девушка не могла удержаться от слез.

   - О, моя бедная Леила! - проговорила она, вытирая слезы. - Как будет она страдать, узнав о поступке деда! Как будет беспокоиться о нашей участи. Выйдем отсюда, господа, из этого ужасного подземелья. Я хочу как можно скорее вновь увидеть дневной свет и успокоить мою несчастную подругу.

   - Разумеется, нам надо скорее убираться отсюда, - сказал доктор. - Но, мне кажется, сначала надо решить, что нам делать с этим сокровищем, не правда ли, Гюйон?

   - По шахскому фирману, - отозвался лейтенант, - наш друг владеет отныне исключительным правом производить раскопки около Хамадана, но с одним условием: ничего не увозить с собой без разрешения шаха, ни одного кирпича, а тем более такого камушка, как этот, - указал офицер на алмаз, сверкавший в центре солнца.

   - Ну, если так, - сказал Мориц, - то нам необходимо отправить сокровище в Тегеран.

   - Что такое?! - громовым голосом прервал археолога молчавший доселе немец. - Отправить драгоценности в Тегеран?! Отдать их шаху?! Го-го! Никогда, господа, никогда!

   - А кто нам может помешать? - спросил Мориц.

   - Я, господин Кардик, - возразил Гассельфратц, ударяя себя в грудь. - Я, открывший этот храм, я, которого весь ученый мир уважает за глубокие познания. Я объявляю эти драгоценности своею собственностью! Они принадлежат мне по праву!

   - Вы ошибаетесь, профессор, - произнес Мориц, - приписывая себе честь открытия храма. Не вы, а я со своим слугой открыл его...

   Но Гассельфратц не хотел ничего и слышать.

   - Убирайтесь, вы! - грубо кричал он. - Неужели вы думаете, легкомысленный юноша, что я, Ганс Гассельфратц, я, член двадцати ученых обществ, я, удостоенный титулов и званий, я позволю обойти себя мальчишке!.. Ну, нет, мы посмотрим еще, господин Кардик, мы посмотрим...

   И профессор направился к алтарю. Но в эту минуту храбрый Аристомен, возбужденный коньяком, ринулся на ученого и схватил его сзади. Профессор закачался и едва не упал, однако успел удержаться, ловко повернулся и нанес Гаргариди страшный удар в грудь. Несчастный грек кубарем полетел от алтаря, а немец, обезумев от алчности, жадно схватил ларец с драгоценностями, затем протянул руку к блистающему солнцу...

   В тот же момент страшный гул, подобно грому, пронесся под сводами подземелья, и прежде чем кто-нибудь из зрителей успел сделать малейшее движение, - под алтарем разверзлась бездонная пропасть, в один миг поглотившая профессора вместе со всеми драгоценностями: старый Гуша-Нишин, очевидно, предусмотрел возможность святотатственного покушения и принял свои меры...

   Мориц и его спутники едва успели вскочить в корзину и подать сигнал к подъему... И счастье их, что они поспешили: через несколько мгновений стены и колонны храма стали с грохотом рушиться, а из поглотившей Гассельфратца расщелины с клокотанием ринулся поток подземных вод, быстро затопивший развалины святилища.

  

   Луна все более и более бледнела пред светом нарождающегося дня, а Леила не открывала еще глаз. Уже несколько часов Гуша-Нишин, в страшном волнении склонившись над ней, применял все свои врачебные познания, чтобы пробудить девушку от гипноза, - и все напрасно. Казалось, юная жизнь Леилы была отозвана в ту таинственную страну, откуда нет возврата. Удрученный усталостью и скорбью, маг бессильно опустился у ложа, на котором неподвижно покоилось тело молодой девушки.

   - Горе мне! - глухо стонал он. - Неужели, о Митра, душа ее отлетела навеки, и я, несчастный, причина этого?.. Леила, Леила!.. Последний нежный отпрыск священного рода! Неужели ты погибла из-за меня?!

   Энергия, поддерживавшая старого мобеда в течение последних дней, как бы чудом не дававшая ему чувствовать ни голода, ни жажды, ни усталости, - эта нечеловеческая энергия вдруг оставила его, и старик упал духом. Отчаяние охватило его сердце, он как будто сразу постарел на несколько лет. Тяжелые мысли, одна другой печальнее, проносились в его голове.

   Измученный, разбитый волнением, он не замечал, что глаза Леилы уже с минуту как открылись. Сначала еще без сознания молодая девушка осматривалась тусклым взглядом, потом постепенно она пришла в себя, приподнялась на локте и чуть слышно прошептала:

   - Отец мой!..

   Старик быстро обернулся.

   - Леила, дочь моя, ты возвращена мне! О, стократ да будет благословен Митра! - радостно воскликнул он и, может быть, впервые в своей жизни дал волю счастливым слезам, с нежностью отца обнимая молодую девушку.

   Еще не вполне оправившаяся от гипноза, Леила снова закрыла глаза. Но вдруг она широко открыла их, и на лице ее отразился ужас.

   - Как я здесь очутилась? - спросила она. - Где Катрин и ее брат?

   Гуша-Нишин не отвечал.

   - Где они? - повторила Леила.

   - В подземелье, - твердо сказал маг.

   - О, Боже! - с ужасом вскричала Леила. - Не ослышалась ли я?!

   И, схватившись обеими руками за голову, бедная девушка силилась собрать ускользавшие от нее мысли.

   - Я спала, не правда ли, отец мой?.. Спала долго... - говорила она, смотря на старика помутившимся взором. - И другие также... Да, да, я теперь припоминаю!.. Мы упали один за другим... Ах, отец мой! - отчаянно зарыдала она. - И ты мог обречь их на страшную смерть, их, доверившихся нам!

   - Дочь моя, - сказал старый жрец, - так было нужно. Не думаешь ли ты, что мне самому это ничего не стоило? Разве ты видала когда-нибудь прежде, чтобы дед твой обманул оказанное ему доверие?.. Но здесь высшие соображения заглушают во мне голос справедливости и человеколюбия... Я должен совершить жертву, которой требует Митра.

   Леила продолжала рыдать, в отчаянии ломая руки.

   - Пусть будет проклят тот, кто требует таких жертв! Пустой истукан, дух зла!.. - говорила она вся в слезах.

   - Леила, не богохульствуй!

   - Где же твои наставления, Гуша-Нишин? - продолжала девушка, не слушая. - К чему учил ты меня распознавать дерево по его плодам?.. Но не думай, - прибавила она, вскакивая, - не думай, что я допущу совершиться такому злодеянию! Раз уже сумела я найти дорогу в святилище, найду ее и теперь, лишь бы мне не опоздать.

   - Леила, - сказал маг дрогнувшим голосом, - сердце мое разрывается при виде твоего горя! Но не от меня все это зависит, брось же нечестивые слова и безумные планы!.. До сих пор ты была послушна. Я запрещаю тебе возвращаться в святилище!

   - Отец мой, - печально, но твердо сказала Леила. - Ты поступился справедливостью ради интересов религии, а я пожертвую послушанием ради справедливости.

   - На что же ты надеешься? - спросил жрец тем же расстроенным голосом.

   - Найти их, вернуть к жизни и вывести на свет!

   - Без врачебной помощи они не могут прийти в себя, а помощи этой ты им не можешь оказать.

   - Тогда я умру вместе с ними! Прощай, отец мой! - добавила она, укутываясь в плащ.

   - Итак, я остаюсь один, - слабо простонал старик, - один с моими горькими думами, один на краю могилы!..

   - О, нет, нет! - быстро подбегая и горячо обнимая его, воскликнула девушка. - Пусти меня туда, куда я должна идти, а потом я вернусь к тебе и обещаю быть по-прежнему послушной дочерью!

   - Один! - не слушая ее, горько продолжал Гуша-Нишин, - один должен поддерживать священный огонь!..

   Но вдруг голос его прервался, ужас и отчаяние исказили его лицо.

   - Силы небесные! - воскликнул он раздирающим Душу голосом, - очаг погас!

   Да, это была правда. Оставшись с уходом Леилы без присмотра, священное пламя, с такой заботой поддерживаемое в течение веков, погасло навсегда.

   Это несчастье окончательно сломило силы мага.

   - О, Митра, померкла наша слава! - простонал он и как подкошенный упал на землю.

   Со стоном отчаяния Леила припала к нему, став на колени.

   - Отец мой, отец мой, очнись! - молила она.

   Но старый маг продолжал лежать без движения. как мертвый. Тщетно пыталась Леила поднять его, тщетно старалась согреть и оживить его безгласное тело...

   В эту минуту у входа в грот послышался энергичный стук. Милосердное небо! какая-то добрая душа послана ей! О, если бы этот пришелец был одним из гебров! В руках его великий маг был бы в безопасности, а она могла бы наконец бежать освободить пленников!.. Окрыленная надеждой, Леила быстро побежала к входу, дрожащими руками подняла занавес и застыла от радостного изумления: Мориц и его сестра стояли перед ней, целые и невредимые. С радостным криком бросилась она в объятия Катрин, и обе подруги залились слезами счастья.

   - Прекрасно, чудесно! - вдруг раздался за ними добродушный голос доктора Арди. - А нам ни слова приветствия! Кажется, мы стоим приветствия ханум Леилы, освободив ее друзей.

   - Хаким! - воскликнула молодая девушка, вспоминая о старом маге, - само небо посылает вас! Мой? бедный дед крайне нуждается в вашей помощи.

   - Что с ним? - озабоченно проговорил Арди.

   - Мы нашли священный огонь погасшим, он упал тогда, и я не могла ни поднять его, ни привести в чувство...

   И Леила снова залилась слезами.

   - Поднять его! - проговорил доктор, входя в грот и направляясь к лежащему без признаков жизни старику. - Бедное дитя, это будет впору разве нам троим! Гм!.. Скверная вещь! - процедил он сквозь зубы, исследовав неподвижное тело. - Зажгите-ка поскорее огонь и согрейте воду: мы испробуем теплые компрессы!

   Леила и Катрин поспешно стали исполнять приказание врача, который, обратившись к Морицу и Гюйону, тихо прибавил:

   - Ну, мне тут больше нечего делать... Я занял бедняжек, чтобы немного подготовить их к печальному известию... Мориц, возьмите-ка его под руки, а вы сюда, Гюйон!.. Положим его на софу... Вот так!..

   - Умер? - вздрогнув, спросил молодой археолог.

   - Нет никакого сомнения: апоплексический удар... Да это и к лучшему, - что оставалось ему в жизни, когда все надежды его были разбиты?

   - Бедный Гуша-Нишин! - грустно заметил Мориц.

   - Скажите лучше, бедная Леила! - возразил доктор. - Ее одиночество гораздо более достойно сожаления.

   - Она не останется одна, - с живостью возразил Мориц, - Катрин считает ее своей сестрой.

   - Ага!.. Ну, в таком случае, очень рад за нее!.. Но что же вы думаете теперь делать? Решили вы что-нибудь?

   - Пока ничего еще...

   - Тогда я предлагаю вам вот что: останемся здесь, пока Леила исполнит последний долг по отношению к своему деду, а затем отвезем ее в Тегеран. Моя жена будет в восторге от этой милой девушки, о вас же с Катрин нечего и говорить, - вы всегда будете желанными гостями в моем доме. Что касается раскопок, то, я полагаю, вы достаточно уже сделали открытий...

   - Признаюсь, я сам думаю с ними немного приостановиться и ввиду этого с благодарностью принимаю ваше гостеприимное приглашение.

   - А я со своей стороны предложил бы маленькое изменение в плане доктора, - вмешался Гюйон, - а именно, пусть Мориц едет ко мне.

   - Охотно уступаю его вам, - отозвался, улыбаясь, доктор. - С моей стороны было бы слишком эгоистично завладеть ими всеми...

   Две недели спустя тело мага было с торжеством похоронено в Башне молчания, а Леила со своими друзьями отправилась в Тегеран. Вскоре доктор представил своей жене обеих молодых девушек, которым госпожа Арди оказала самый сердечный прием, а Луи

   Гюйон поместил у себя Морица, Гассана и верного Гаргариди.

   Каждый день молодежь проводит у доктора долгие часы, к величайшему удовольствию гостеприимной хозяйки. Госпожа Арди уверяет, что ни за что не отпустит от себя Леилу и Катрин, но лукавый доктор пророчит, что скоро у нее отнимут их обеих: он полагает, и не без основания, что скоро придется праздновать двойную свадьбу, и сестра Морица превратится в мадам Гюйон, а Леила будет носить девичью фамилию своей подруги.

  

  

   OCR: Ustas PocketLib

   SpellCheck: Roland

   Форматирование: Ustas PocketLib

   Исходный электронный текст:

   http://www.pocketlib.ru/

   Частное собрание приключений

  

   Основано на издании:

   Санкт-Петербург

   Издательство

   "LOGOS"

   1994

   ББК 84. 4

   Наследник Робинзона: Сборник романов. Пер. с фр. СПб. : Издательство "Logos". -1994-. - 512 с: ил. (Б-ка П. П. Сойкина).

   ISBN 5-87288-074-Х