Ключевский Василий Осипович - Подушная подать и отмена холопства в России

ый труд-рано получила у нас тесное значение сельской полевой работы.

   Везде, а в России особенно, перевод холопа из дворовой службы на пашню был для него шагом к некоторой самостоятельности. Свойство новых занятий и выгоды самого господина побуждали последнего давать пахотному холопу больше простора для действий сравнительно с холопом дворовым. Земледельческая работа не занимала холопа круглый год изо дня в день, как дворовая служба; отсюда возникало у господина желание заставить, холопа в свободное от господской страды время работать на себя и тем добывать самому себе содержание, не требуя его от хозяина. Обилие пустопорожних земель, одна из самых характерных особенностей древнерусских вотчин, указывало удобное и выгодное для вотчинника средство занять досуг, остававшийся у холопа от работы на барской пашне или гумне: это средство - отвести страднику земельный участок в пользование и дать ему обзавестись своим хозяйством. Так, переводом холопа из городского двора в сельскую усадьбу подготовлялось новое его переселение из общей усадебной казармы, где помещалась обрабатывавшая господское поле челядь, в отдельный двор с особым земельным участком и земледельческим инвентарем. Но этот перелом в земледельческом хозяйстве совершился нескоро: для него нужны были продолжительный опыт, выработанные хозяйственные отношения и испытанные приемы. Случилось так, что почин во всем этом принадлежал церковному землевладению, находившемуся в особенных условиях. Церковь едва ли не с первых пор своего существования на Руси стала приобретать земельные имущества, значит, церковное землевладение у нас возникло почти в одно время со светским. Первоначально церковные землевладельцы черпали рабочие силы для ведения сельского хозяйства из одного источника со светским землевладением. Главный запас этих сил доставляло холопство. В первую пору частного землевладения на Руси, когда русское рабовладельческое право еще не было тронуто церковно-византийским влиянием, это был даже, по-видимому, единственный запас: в состав сельской страдной челяди вступали и немногочисленные рабочие, переходившие в частные вотчины из обществ смердов, государственных крестьян, из которых состояло все свободное сельское население Руси в начале XI в.; едва ли уже в то время существовали вольные хлебопашцы, съемщики владельческой земли. Из того же запаса снабжалось рабочими и раннее церковное землевладение, но здесь установились иные юридические отношения между обеими сторонами, непохожие на те, какие господствовали в светских вотчинах, а сообразно с тем завелся и особый хозяйственный порядок. Положение, занятое церковью в новопросвещенном русском обществе, и перемены, внесенные ею в русское рабовладельческое право, поставили ее особенно близко к несвободному населению Руси и ввели в ее ведомство много дел о холопстве. Она наблюдала за освобождением холопов по духовным завещаниям, как и за наделом детей рабы урочною частью из имущества прижившего их господина; под ее опеку и юрисдикцию поступали все холопы, выкупавшиеся или иными способами выходившие на волю, наконец, ей самой отказывали холопов по душе. Все эти лица входили в состав общества "церковных людей"; холопы первых двух разрядов, вступая в это общество вследствие освобождения, не возвращались в холопство; последние переставали быть холопами вследствие того, что становились церковными людьми. Духовные лица могли быть рабовладельцами, но у церкви не было холопов: холоп был крепок лицу, а церковные люди зависели от церковных учреждений. Холоп, вступая в общество церковных людей, становился изгоем, зависимым от церкви вольноотпущенным. Зависимость церковных людей состояла в том, что их судила церковная власть по всем делам, заменяя для них власть государственную, которая лишь выговаривала себе, и то не всегда, суд по некоторым важнейшим уголовным преступлениям или даже только участие в церковном суде по таким преступлениям. Это была благотворительная, "богадельная" зависимость по поручению государства, которое подчиняло опеке и суду церкви всех бесприютных людей, лишившихся или не находивших себе места в государственном порядке, каковы были все изгои. Но, принимая от государства таких людей под свою опеку, церковь закрепляла государственное поручение частным гражданским соглашением с опекаемыми: одних она назначала на домовую службу при церковных властях или учреждениях, других сажала на оброк, селя их на церковных землях или приобретая их вместе с землей. Те и другие существенно отличались от холопов: они служили церкви по уговору и удерживали за собою право прекратить свою службу; они сохраняли также право собственности на свое имущество и жили своими хозяйствами; оброчники, селившиеся на городской или сельской церковной земле, имели свои дворы, а сельские, сверх того, получали в пользование земельные участки. Словом, переходя в ведомство церкви, бывшие холопы по гражданским сделкам становились к церковным учреждениям в отношение временнообязанных закладней, в ту условную зависимость, которая и была введена в русское право при содействии церкви. Смоленский князь Ростислав, учреждая епископскую кафедру в своем стольном городе, в числе источников ее содержания пожертвовал ей и два села "со изгои": очевидно, это были села княжеских холопов, получавших новое звание с переходом в церковное владение. Вероятно, из таких же холопов, пожертвованных церкви или выкупленных ею, состояли и две слободы епископских изгоев в Новгороде, упоминаемые в одной поздней статье Русской Правды. Но некоторые признаки напоминали холопское происхождение этих церковных слуг: подобно холопам, они не подлежали государственным повинностям; всего более сближала их с холопами наследственность их службы не по закону или обязательству отцов, а по доброй воле детей. Поэтому, неточно пользуясь юридическою терминологией, и" иногда называли холопами; даже Русская Правда в одной статье говорит о холопах "чернеческих", т. е. монастырских, если только не разумеет здесь холопов отдельных монахов, которых последние не освободили при своем пострижении. Инок Печерокого монастыря Поликарп в послании, писанном в первой половине XIII в., рассказывает об иноке того же монастыря Григории, жившем во второй половине XI в. Из этих рассказов можно видеть, как делались монастырскими слугами и на каких условиях служили монастырю люди, отрывавшиеся от общества или угрожаемые изгнанием из него. Поликарп рассказывает о ворах, безуспешно пытавшихся обокрасть Григория. Одни, пойманные и отпущенные старцем, были привлечены к ответственности за покушение городским судьей; выкупленные у него Григорием, они раскаялись, пришли в монастырь и добровольно "вдашася на работу братии". Другие воры, успевшие бежать с места преступления, потом сами пришли к старцу с раскаянием, и Григорий "осуди их в работу Печерокому монастырю, и скончаша живот свой и с чады своими, работающе в Печерском монастыре". Особенно любопытен третий случай. Воры, пойманные братией, молили Григория отпустить их. Старец соглашался на это с условием, чтобы они променяли свое преступное занятие на честный труд. Те с клятвой обещали это. Тогда Григорий сказал им: работайте на святую братию и уделяйте от трудов своих на ее нужды. Воры исполнили свое обещание и до конца жизни оставались при Печерском монастыре, снимая у него огород, "их же, мню, исчадия до ныне суть",- прибавляет Поликарп, желая сказать, что потомки тех воров и до его времени в течение более чем ста лет продолжали служить монастырю, подобно своим предкам⁴⁷. Уловить юридический характер этого словесного договора старца с ворами на самом месте преступления тем труднее, что Григорий не был облечен ни судебного, ни хозяйственно-административною властью, а из первого случая видно, что уже и в тогдашней судебной практике отказ потерпевшей стороны от иска не снимал с преступника ответственности за преступление. В рассказанных Поликарпом случаях юридическое обязательство поглощено нравственным обетом, который, однако, ведет к установлению очень прочных отношений не только хозяйственных, но и юридических, ко вступлению раскаявшихся преступников в новое общественное положение, пожизненное и даже наследственное, и к пожизненному, если не наследственному, пользованию монастырскою землей с уплатой владельцу известной доли дохода, т. е. на условии оброка.

   Таким образом, церковное землевладельческое хозяйство строилось на двух основаниях, одинаково непривычных для светских землевладельцев: на условной зависимости рабочих от землевладельца по уговору, соединенной с обязательною работой зависимого лица на владельца, но не переходившей в холопство, и на замене наемной платы и дворового содержания работника усадебным и полевым наделом. Благодаря такому хозяйственному порядку из бывших холопов и других рабочих, переходивших в ведомство церкви, образовался новый класс в составе сельского земледельческого населения - класс временно- или бессрочнообязанных оброчников на частной владельческой земле с земельными наделами. Возникновение этого класса в вотчинах церковный землевладельцев было вызвано не только хозяйственными выгодами последних, но и юридическою необходимостью. Ни право, ни нравственное учение церкви не позволяли ее учреждениям становиться к своим чернорабочим слугам в отношения господ к холопам. Но, чтобы с наибольшею выгодой эксплуатировать приобретаемые ею земли и производительнее занять накоплявшийся в ее ведомстве рабочий люд, она помотала его хозяйственному обзаведению и отдавала ему в пользование свои земли, обязывая его за то платить ей либо работой на церковной пашне, либо долей дохода с уступленных участков. В том и другом случае хлебопашец-хозяин, собственным расчетом побуждаемый лучше обрабатывать свой участок, оказывался дл<я землевладельца доходнее и удобнее бездомного и живущего на господских харчах сельского батрака-холопа, лично не заинтересованного в своей работе. Для светских землевладельцев не существовало юридической необходимости, которою были связаны церковные, но они разделяли хозяйственные расчеты, которые побуждали церковных землевладельцев заводить новый порядок эксплуатации своих вотчин. Впрочем, переход к новому хозяйственному порядку в вотчинах светских владельцев, по-видимому, начался не прямо переводом сельского дворового холопа на особый участок, а раздачей участков свободным поселенцам-крестьянам на условиях зависимости, близкой к холопству. По крайней мере Русская Правда, хорошо знавшая таких крестьян, еще ничего не говорит о холопах, наделенных земельными участками. Сомнительный намек на таких холопов можно найти в грамоте Ростислава об учреждении смоленской епископии. На содержание новой кафедры князь назначил, между прочим, прощеников "с медом, и с кунами, и с вирою, и с продажами", т. е. с оброком медовым и денежным и со всеми судебными пенями. Прощеники - это люди, доставшиеся князю в холопство за преступления или за долги, может быть, приобретенные и какими-либо другими способами и им прощенные, отпущенные на волю без выкупа. Медовый и денежный оброк они платили, вероятно, за пользование бортными лесами и полевыми участками на княжеской земле, на которой они были поселены еще до освобождения и на которой остались, получив свободу, подобно тому, как в Византии сельские рабы иногда получали личную свободу с обязательством оставаться на пашне в положении прикрепленных к земле крестьян. Не видно только, когда смоленские прощеники были наделены земельными участками - до освобождения -или после. Как бы то ни было, Русская Правда, не зная или игнорируя пахотных холопов, обращает заботливое внимание на владельческих крестьян. Они известны ей под двояким названием - наймитов и ролейных закупов. Довольно трудно решить, имело ли первое название какую-либо историческую связь с однозначащим византийским термином μισϑωτός, означавшим в середине века вольного крестьянина на владельческой земле. Нет ничего невероятного в том, что "наймит" Русской Правды есть буквальный перевод этого греческого термина: в Правде немало слов подобного происхождения. По крайней мере русское слово неточно выражает юридическое положение русского крестьянина на владельческой земле, как его изображает сама Правда. Это был не простой наемный рабочий, что значил наймит во времена Поликарпа, как и обоих Судебников: за свою работу он получал земельный участок и земледельческие орудия для его обработки, кроме того, при поселении он брал у владельца ссуду, чтобы обзавестись своим хозяйством. Поэтому второе название, заимствованное прямо из народного языка, шло к нему гораздо более: ролейный закуп - пахотный закладень, съемщик земли со ссудой, уплату которой он обеспечивал личным закладом, обязательною работой на владельца-кредитора. Позднее слово закуп означало самый заклад: отдать в закуп значило заложить. Рабовладельческое право оставило на закупе резкие следы попытки превратить его в холопа: он не допускался полноправным свидетелем на суде; владелец сам наказывал его за некоторые проступки; за воровство и побег от владельца он превращался в его полного холопа. Но Русская Правда заметно становится на сторону закупа и старается защитить его свободу от рабовладельческих посягательств: согласно с византийским законодательством и, может быть, под его влиянием она запрещала продавать и закладывать закупа и признавала за ним право собственности на свою отарицу, как и право судебной защиты от обид со стороны владельца, притом закуп всегда мог прекратить свою зависимость и уйти от хозяина, расплатившись с ним. В удельное время и именно в верхневолжской Руси закуп сделал новое юридическое приобретение: даже за уход с владельческой земли без уплаты ссуды крестьянин не обращался в холопство. Очевидно, состояние закупа стало возможно только после перемен, введенных духовенством в русское рабовладельческое право и выделивших из полного холопства закладничество как особый вид условной зависимости.

   По уцелевшим в памятниках указаниям нельзя решить, когда светские землевладельцы сделали второй шаг к новому хозяйственному порядку в своих вотчинах, начали наделять дворовую челядь земельными участками под условием барщины или оброка. Можно только сказать, что в XV в., с которого в сохранившейся юридической письменности идут достаточно ясные и точные указания на поземельные отношения в России, пахотные холопы-страдники уже являются в составе сельского населения старинным и значительным классом, хозяйственный и юридический быт которого успел прочно установиться. К этому времени холопство распалось на несколько хозяйственных разрядов, точный перечень которых затрудняется спутанностью терминологии. Страдные люди, пахотные холопы, составляли низший разряд деловых людей, как называлась чернорабочая челядь, городская и сельская; высший разряд состоял из собственно дворовой прислуги, к которой причислялись конюхи, разные ремесленники и мастерицы. Все деловые люди под именем меньших холопов, или черных людей, отличались от привилегированной челяди, холопов больших, или слуг, которые в свою очередь распадались на два класса - на людей служивых и приказных: первые были боевые спутники господина в походах, вторые служили по хозяйственному управлению или составляли ближайшую к господам комнатную прислугу, каковы были приказчики, повара, дьяки, няни, постельницы и т. п. Собственно дворовые холопы, высшие и низшие, в отличие от деловых пахотных, или деревенских людей назывались еще людьми дворными или просто людьми. В конце XV и в начале XVI в. даже у землевладельцев далеко не крупных и очень скромного ранга встречаем многочисленные дворни: Игн. Талызин, владелец одного села, двух деревень и трех селищ, в своей духовной 1506 г. перечисляет 85 голов холопов и холопок полных, из коих 19 отпускает на волю. Очень часто во владельческом селе не было ни одного крестьянского двора: все оно состояло из барской усадьбы, т. е. из главного, или большого, двора, где жил владелец с частью своей дворни, из дворцов, где помещались привилегированные слуги, и из деловых дворов, которыми обставлялся оправа и слева большой двор. Деловые страдные люди и большая часть сельских дворовых холопов жили своими хозяйствами; в XV и XVI вв. это вызывалось хозяйственными удобствами землевладельцев, которым служба не позволяла жить постоянно в своих вотчинах, заставляя их переносить домовый завод на городские подворья. Сельские дворовые, не имеющие своих хозяйств, помещались на барском дворе; в некоторых имениях им отводился особый двор, который называется в поземельных описях того времени челядинным. Для Хозяйственного обзаведения холопов господа снабжали их скотом: купчие, вкладные и духовные XV и XVI вв., перечисляя хозяйственный состав вотчины, часто упоминают о боярском жалованье служивым и страдным людям, о лошадях, коровах и всякой животине, которая при отпуске холопов по духовной обыкновенно отдавалась им в собственность как "благословение" завещателя.

   Людским и страдным дворам отводились огороды и пашни с сенокосами. Пашня людская и служняя, хлеб людской в вотчинных описях XVI в. всегда отличались от боярской пашни и боярского хлеба. Это холопье землевладение многими чертами походило на крестьянское, и притом позднейшего времени, когда крепостное холопье право распространено было и на крестьян. Во-первых, земли отводились холопам не отдельными подворными участками, а общими полосами, как отводились они позднее обществам крепостных крестьян: это предполагает разверстку жеребьев между отдельными холопьими дворами самими холопами. Вкладная грамота Зубаревой 1571 г., описывая пожертвованную Троицкому Сергиеву монастырю вотчину, половину сельца Талызина, отмечает в той половине рядом с дворами боярским и челяденным три двора людских и три деловых, а "пашня с-одного", прибавляет вкладная; с барских Лугов в той вотчине ставилось сена 300 копен "опричь служних и крестьянских покосов". Во-вторых, холопы страдные, недворовые, несли с своих участков одинаковые с крестьянами вотчинные платежи и повинности, барщину и оброк, точно так же вместе с крестьянами платили пошлины с судных дел, подлежавших вотчинной юрисдикции, и с разных сделок, совершаемых в пределах вотчины. Великий князь рязанский Иван в договоре с братом Федором 1496 г. упоминает о находившемся в уделе последнего селе Переславичах, в котором жили принадлежавшие Ивану холопы Шипиловы; великий князь в грамоте оговаривает свое право собственности на это село "с данью и судом и со всеми пошлинами". Из духовной верейского князя Михаила, писанной около 1487 г., и из летописи XV в. также узнаем, что у князей и частных владельцев были целые села и деревни, населенные одними деловыми людьми и называвшиеся деловыми или велярными. В тех из них, где была барская запашка, сельские деловые холопы, как и крестьяне, за пользование своими участками иногда отбывали только барщину; гораздо обычнее было для тех и других соединение барщинной работы с денежным или хлебным оброком; наконец, в селах и деревнях, где не было господской пашни, страдные люди платили владельцу только дань или оброк. Об "оброчниках купленных", т. е. холопах, посаженных на оброк, упоминает уже духовная князя Ивана Калиты, писанная около 1328 г. На оброк отдавались страдным холопам не только земельные участки, но и скот, и эта оброчная животина отличалась от благоприобретенной и ссудной, которую холопы получали от господ на хозяйственное обзаведение. В духовной Тушина, составленной в 1563 г., встречаем такое распоряжение завещателя: "Что у моих деловых людей животины, того у них не брать, а что у людей деловых оброчной животины, продать". В-третьих, отрадные люди по своим участкам как бы прикреплялись к владельческим селениям, в которых жили, составляли их постоянную хозяйственную принадлежность и не отрывались от этих селений при их переходе к новым владельцам, как отрывались дворовые люди. Довольно выразительный случай такого отношения страдников к земле представляют сохранившиеся в сборнике грамот Троицкого Сергиева монастыря акты об отчуждении вотчины братьев Зворыкиных села Бужанинина. В 1543 г. братья разделили село между собою пополам; старшему досталась половина большого барского двора с 8 дворами деловых людей, младшему - другая половина с 10 деловыми дворами. В следующем году старший продал свою половину Троицкому Сергиеву монастырю, а младший - боярину И. С. Воронцову. Троицкий монастырь обязал старшего брата очистить проданную им половину села к Ильину дню и вывести своих людей с большого барского двора, но деловые люди со своими дворами перешли к новому владельцу. В XVII в., когда и крестьяне стали в крепостные отношения к землевладельцам, вотчины отчуждались обыкновенно с крестьянами и деловыми людьми, где были таковые⁴⁸.

   Все перечисленные разряды холопов имели только хозяйственное значение, однако оно было источником некоторых актов чисто юридического характера. Оброк страдного человека, как и все его поземельные отношения к господину, устанавливался не обоюдно свободным их уговором, а односторонним господским распоряжением. Но свое хозяйство, дозволенное холопу, и возможность, отбыв раз назначенные поземельные повинности, располагать остальным трудам по своему усмотрению сообщали положению страдника некоторую определенность отношений и самостоятельность действий и освобождали его от ежеминутных колебаний господского произвола. На все, что приобретал такой холоп-хозяин трудом на себя, а не на господина, обе стороны привыкали смотреть как на холопье добро, отличное от господского. Этот взгляд сообщал холопу значение лица в юридическом смысле слова: с ним, как с хозяином и собственником, считалось возможным вступать в сделки не только сторонним лицам, но и его господину. В актах XVI в. довольно часто -встречаются следы формальных письменных обязательств холопов-хозяев со своими господами. Протоиерей московского Благовещенского собора и государев духовник Василий был довольно крупный землевладелец и держал на своем городском дворе и по селам много холопов дворовых и страдных. В духовной 1532 г. он упоминает об одном своем человеке, за которого он заплатил значительный долг - в 30 руб. (около 2 тыс. руб. на наши деньги) и взял с него в том запись; завещатель предписывает наследникам не взыскивать денег с того человека и возвратить ему запись. Всего чаще, разумеется, вызывались такие сделки поземельными отношениями господ к деловым страдным холопам, которые, подобно большинству крестьян, снимавших владельческие земли, вели свои хозяйства с помощью господской ссуды хлебом, скотом и деньгами. Зажиточные и расчетливые землевладельцы держали в своих вотчинах значительные оборотные капиталы, находившиеся на руках и на ответственности ключников, которые по мере надобности выдавали из них ссуды страдным людям и крестьянам. Богач и большой боярин князь И. Ю. Патрикеев в духовной 1498 г. насчитывает 165'/2 руб. (не менее 16 тыс. руб. на наши деньги) такого ссудного серебра, розданного в шести ключничествах только сельским его холопам, не считая денег, розданных крестьянам его многочисленных сел и деревень. Ссуды хлебные и денежные обыкновенно выдавались сельским холопам под заемные кабалы и, по-видимому, на одинаковых условиях с крестьянами: по крайней мере в землевладельческих актах половины XVI в., когда еще незаметно следов крепостных отношений крестьян к землевладельцам, заемные кабалы крестьянские и холопьи обыкновенно упоминаются рядом, как однородные обязательства, без малейших указаний на их юридическое различие. Так, князь А. И. Старо-дубский в духовной, составленной в 1557 г., пишет: "Да взяти мне в Льялове и в Стародубе на своих крестьянех и на своих людех прямых своих денег и хлеба по кабалам, и по тем кабалам деньги и хлеб имати княгине моей"⁴⁹.

   Из тех же поземельных отношений холопов к господам образовались два своеобразных землевладельческих класса или, лучше оказать, состояния, значительных не столько по своей численности, сколько по своему юридическому характеру. Одно из них можно назвать состоянием холопов-землевладельцев на праве собственности, другое - состоянием вольноотпущенных землевладельцев на праве пожизненного пользования. Привилегированные служилые холопы, походные спутники господ, выходя на волю по завещанию, очень нередко получали в награду за свою службу части господских вотчин в полную собственность. Вступая в холопство к новым господам, они или их дети становились холопами-вотчинниками. Иногда такое состояние создавалось еще проще: господин в завещании жаловал верного слугу вотчиной, не выпуская его на волю. Характерный случай такого пожалования встречаем в известной данной И. Г. Нагого 1598 г., в которой он за прямую службу и терпение дарит своему человеку Сидорову старинную свою вотчину, сельцо с б деревнями и 4 починками, предоставляя ему право это имение продать, заложить или в монастырь по душе дать. При этом Нагой не отпустил Сидорова на волю, а обязал его по смерти господина, жены и детей его не покинуть и их устроить по духовной грамоте, сыновей его грамоте научить, беречь и покоить, "пока бог подымет их на свои ноги и станут сами собой владеть". Судя по значительному количеству жалованных холопов-собственников, встречающихся в актах XVI в., можно думать, что правительство тогда еще допускало такие вотчинные пожалования; но уже и в то время начинали сомневаться если не в юридической их правильности, то в политическом удобстве. Княгиня Авд. Пронская, умирая бездетной, завещала в 1565 г. свою довольно крупную вотчину частью авоим родственникам, частью церквам и монастырям, но несколько деревень и починкой она отказала в собственность трем своим слугам, которых вместе с другими холопами она при этом отпустила на волю. Завещание в пользу родни и небогатых монастырей и церквей не возбуждало недоумений в завещательнице, но земельное пожалование слугам, как и распоряжение в пользу богатых монастырей, которым правительство уже начинало запрещать прием земельных вкладов по душе, княгиня сочла нужным оговорить условием, если "государь царь пожалует, не велит взяти той вотчинки, а нас не сотворит безпамятных, а возьмет - его царская воля"⁵⁰.

   Холопы-собственники выходили из привилегированного служилого слоя холопства, который и по военному ремеслу и частью по самому происхождению стоял близко к тогдашнему провинциальному дворянству: до Уложения многие мелкие дворяне вступали в служилые холопы к знатным и богатым землевладельцам, а служилые холопы последних, выходя на волю, зачислялись в ряды уездного дворянства и получали от государства поместья. Вольноотпущенные землевладельцы на праве пожизненного пользования выходили не только из этого привилегированного слоя, но и из низшего разряда холопов, из деловых страдных людей, которые по своим занятиям и происхождению близко подходили к крестьянству. Это состояние - мало заметное и еще меньше замеченное явление в истории нашего права. Упомянутый боярин князь Патрикеев, распределяя в завещании свою вотчину и многочисленную челядь между наследниками, женой и двумя сыновьями, поименовывает 23 человека холопов, одиноких или семейных, которых он отпускает на волю; из них трое освобождаются с женами, детьми и с землею. Духовная не дает понять, какого рода были эти холопы, какую землю и на каком праве получали они по завещанию вместе со свободой и в какие отношения становились по смерти завещателя к его наследникам. 3 духовных XVI в. такими вольноотпущенными с землею являются обыкновенно деловые люди и их будущее поземельное положение определяется обращенным к наследникам распоряжением завещателя их с тех земель "не двигнуть". Значит, это были пахотные холопы-страдники, жившие особыми дворами с земельными наделами, которые не отнимались у них при освобождении и с которых наследники освободителя не должны были их удалять. Чебуков по духовной, составленной около половины XVI в., отказал все свое недвижимое имение частью в монастыри Троицкий Сергиев и Калязин, частью своей матери с братом, "а людям деловым, - прибавляет завещатель, - после моего живота земля на 4 части, а дела до них нет никому, а животов и хлебца их не вредить". Выше было замечено, что деловым людям, жившим в одном селении, земля отводилась общею полосой, которую они сами разверстывали между собою на подворные участки, вероятно, переделяясь сообразно с переменами в наличном составе рабочих сил каждого двора. Когда писалась духовная Чебукова, у него было 4 двора деловых людей; отпуская их на волю, он приказал наследникам не трогать их хлеба и прочего движимого имущества, а землю, которою они пользовались, разделить на 4 постоянных участка и отдать им во владение. Невероятно, чтобы эти участки отдавались деловым людям в полную собственность: трудно допустить, чтобы завещатели создавали 6 бок со своими усадьбами поселения вольных хлебопашцев-собственников, вырывая из своих вотчин клочки земли и отчуждая их в вечное владение этим хлебопашцам. В актах встречаем скудные указания на юридический характер этих пожалований. В 1560 г. князь Аф. Ногаев-Ромодановский отказал свои вотчины жене и сыну с условием, что по смерти сына, по-видимому не обещавшего жить долго, завещанные ему села и деревни должны перейти одни к его матери, жене завещателя, другие - в Троицко-Сергиев монастырь. Из вотчины, назначенной по смерти сына Троицкому монастырю, две деревни князь отказал двум своим холопам, из коих один получал свободу тотчас по смерти завещателя, а другой - по смерти его сына; владение каждого начиналось с минуты выхода на волю и продолжалось до конца его жизни; по смерти обоих деревни их отходили к монастырю. Завещатель запрещает сыну и монастырю высылать пожалованных людей из этих деревень; монастырю, впрочем, предоставлено было право очистить обе деревни от пожизненных владельцев раньше их смерти, заплатив им назначенный завещателем выкуп. Самое свойство обоих пожалований, состоявших в целых деревнях, а не в простых участках, какими наделялись деловые люди, указывает на принадлежность пожалованных к привилегированному служилому холопству. Тем вероятнее, что на таком же праве получали свои участки во владение по завещанию и рабочие деловые холопы. Впрочем, это предположение поддерживается и более прямым указанием. Писцовая книга Московского уезда, составленная в 1584-1586 гг., описывая земли Стромынского монастыря в Объезжем стану, о монастырской пустоши Козиной замечает, что в ней два двора, И. и С. Собакиных, "и живут в них деловые люди, а дано им до их живота"; в пустоши было пашни 15 десятин в трех полях⁵¹. Упомянутые в писцовой книге Собакины умерли за несколько лет до ее составления, потому замечание писцовой книги всего скорее можно понять так, что Козина с двумя дворами пахотных деловых людей принадлежала Собакиным, которые по духовным отказали ее в Стромынский монастырь с условием, чтобы деловые люди, отпущенные ими на волю, оставались в тех дворах до своей смерти, пожизненно владея пашней, которой были наделены при жизни завещателей. Ни в одном акте нет ни малейшего намека на какие-либо обязательства пожалованных, вообще на их отношения к наследникам своих бывших господ. Ясно только, что пожизненное владение вольноотпущенных по распоряжению завещателей имело совершенно личный характер и ни в каком случае не могло быть отчуждаемо владельцами помимо наследников. В духовных нет прямых указаний на границы юридической и нравственной обязательности таких распоряжений для наследников, и ни на каких текстах нельзя основать решительного ответа на вопрос, в какой степени снабжено было это владение юридическою крепостью и правом судебной защиты от лица владельцев, или оно держалось исключительно на милости завещателя и на нравственном внимании наследников к его воле. Но против последнего предположения говорят некоторые косвенные указания: таковы назначение выкупа в духовной князя Ромодановского и неразрывность таких пожалований с распоряжениями об отпуске жалуемых на волю, а такие распоряжения завещателей имели вполне обязательную силу для наследников. Эта неразрывность была, по-видимому, юридическою особенностью, отличавшей холопье пожизненное владение от владения на праве собственности, для которого отпуск владельца на волю не был необходимым условием. Трудно догадаться, изменялись ли поземельные отношения вольноотпущенных пожизненных владельцев, когда они вступали в холопство к наследникам своего бывшего господина, собственникам участков, которыми они владели по завещанию, но очень вероятно, что это владение прекращалось вступлением их в холопство к посторонним лицам. В истории поземельных отношений вне России нелегко найти форму землевладения, сходную с описанною русскою. Всего более напоминает она прекарий; но в ней совмещались некоторые особенности и римского и средневекового прекария с прибавкой одного условия римского пожалования в случае смерти или средневековой немецкой посмертной передачи (mortis causa donatio, cessio post obitum). Римский прекарий, как определяет его Рот, состоял в передаче вещи в бессрочное и даровое владение, не соединенное ни с каким обязательством ни для собственника, ни для владельца и не создававшее последнему никакого вещного права на предмет владения. Средневековой прекарий, или прекария, как называет его Рот в отличие от римского, пользуясь словоупотреблением IX в., состоял в передаче узуфрукта, обыкновенно на время жизни получателя, под условием оброчного платежа с уступленной во владение земли или без этого условия. С римским прека-рием русское пожизненное владение вольноотпущенных по завещанию сходилось в безвозмездности владения пожалованною землей и в его личном характере без примеси вещного, а с прекарией средневековой - в обязательственном значении этого владения для собственников, наследников завещателя, и в пожизненной продолжительности его для владельцев; наконец, с римским пожалованием в случае смерти и с немецкою посмертною передачей оно имело общего только одно то условие, что пожалованный или переданный предмет поступал в действительное владение получавшего лишь с минуты смерти его собственника, потому что обоими указанными актами, римским и немецким, передавалось право собственности, а не одного пользования⁵².

   Во всяком случае землевладение вольноотпущенных на праве пожизненного пользования было самобытным явлением русского гражданского права, завершившим собою ряд успехов, каких к половине XVI в. достигло древнерусское полное холопство в своем движении по пути к свободе. Эти успехи были экономические и юридические. Для народного хозяйства было важно образование класса сельских холопов-хозяев, наделенных земельными участками, которые без того оставались бы непроизводительными пустырями. Об экономическом значении класса можно судить по некоторым скудным данным, встречаемым в уцелевших остатках писцовых книг XVI в. В Каширском уезде на землях светских землевладельцев, по писцовой книге 1579 г., считалось 972 людских двора на 2828 дворов крестьянских и бобыльских, а в Тульском, по книге 1589 г., - 990 людских дворов на 2229 крестьянских и бобыльских⁵³,. Следовательно, если определять сравнительную численность разных сельских классов тогдашнею хозяйственною единицей, двором, на землях светских владельцев сельские холопы-хозяева, в большинстве наделенные участками, составляли в первом из названных уездов 25% сельского земледельческого населения, а во втором - даже 30%. Еще важнее были успехи юридические: имущество сельского холопа-хозяина юридически отделялось от господской собственности; по этому имуществу холоп мог вступать в обязательства от своего лица даже с собственным господином; наконец, за холопом, по крайней мере высшего привилегированного разряда, признавалось право земельной собственности. Все эти успехи обнаружились в области поземельных отношений; так землевладение стало почвой, на которой продолжался процесс эмансипации холопства, начавшийся в области нравственных понятий. Заслуживают внимания обнаружившиеся в этом процессе взаимная связь и последовательность действия условий нравственных, юридических, экономических и, наконец, политических.; Нравственные понятия, принесенные христианством, внесли в русское рабовладение новые юридические нормы, которые, коснувшись основной экономической силы страны - землевладения, сделали возможным новое хозяйственное устройство значительной части холопства-такое устройство, которое, закрепив достигнутые холопством успехи, постепенно выводило его из области частного права и ставило в непосредственные отношения к государству, делая его способным нести государственные повинности. Этот последний политический момент обнаружился в судьбе задворных людей.

  

  

   Перечисленные в предшествующей статье звания холопов - служилых, приказных, деловых, страдных - были экономические, а не юридические состояния; они различались только хозяйственным назначением, какое давал господин своим холопам. Юридически все эти люди до второй четверти XVI в. были холопы полные; с того времени к ним присоединяются еще холопы докладные. Довольно неожиданно появление этих последних в низшем разряде сельского холопства: так, уже духовная В. Ф. Сурмина, составленная в 1542 г., говорит о людях деловых "по полным и по докладным". Одним из основных условий докладной неволи была служба сельским ключником, потому люди, служившие по докладным грамотам, должны были бы вводить в состав только высшего приказного холопства. Но до конца XVI в. в актах незаметно кабальных холопов на пашне, хотя есть следы, указывающие на то, что они служили не только в городских дворах, но и по селам своих господ. Духовная М. И. Пушкина 1597 г., упоминая о сельских кабальных холопах, прямо отличает их от деловых людей. "Людей моих кабальных, - пишет завещатель, - во дворе и в деревнях всех отпустити на свободу опричь тех, которых я приказывал жене моей по ея живот, а что у которого человека моего жалованья, лошадей и платья, и то перед ними; да деловых моих людей также отпустити на свободу"⁵⁴. Из того, что завещатель дарит кабальным людям лошадей и платье, никак нельзя заключать, что это были хлебопашцы; скорее можно думать, что речь идет о служилых дворовых людях, которых завещатель отпускал на волю с походными лошадьми и с платьем, какое тогда носили походные слуги светских служилых землевладельцев. Но в XVII в. кабальный холоп на пашне становится обычным явлением. Вместе с тем в поземельных актах этого века исчезают столь часто упоминаемые в памятниках прежнего времени страдные люди; зато в составе несвободного" сельского населения является новый класс задворных людей.

   Происхождение этого класса надобно поставить в тесную историческую связь как с состоянием страдных людей, так и с кабальным холопством. Название его произошло от того, что люди этого класса селились особыми избами за двором землевладельца, подобно страдникам; подобно им же, задворные люди всегда наделялись земельными участками, так что по своему хозяйственному устройству они ничем не отличались от страдных людей. Но это было особое юридическое состояние, какого не существовало в прежнем составе сельской челяди. Ни в законодательстве, ни в поземельных актах и книгах XVII в. нет прямых указаний на юридическую связь задворного холопства с кабальным: закон, определяя юридическое положение кабальных холопов, оставался равнодушен к хозяйственному употреблению, какое делали из них господа; напротив, поземельные акты и книги, точно обозначая хозяйственное положение холопов, редко имели нужду отмечать их юридический характер. Однако с некоторою уверенностью можно предполагать, что задворными людьми первоначально становились кабальные холопы и что этот новый экономический класс образовался из недавно сложившегося юридического вида холопства путем перехода кабальных холопов в хозяйственное положение страдных людей. В актах второй половины XVII в., где только надобно было обозначить юридический характер задворного человека, он в большей части случаев называется кабальным холопом. Притом как в законодательных, так и в поземельных актах этот класс появляется с конца первой четверти XVII в., вскоре после того как завершилось законодательное определение юридических условий служилой кабалы. Наконец, по писцовым книгам XVII в., даже при неполном знакомстве с ними, можно заметить, что класс задворных людей возник в начале этого века и постепенно рос к концу его. В книгах первой половины столетия задворные люди встречаются очень редко и их усадьбы перечисляются в ряд с "людскими дворами", т. е. с дворами прежних деловых полных и докладных холопов: поземельные писцы еще не привыкли выделять их в особое состояние. В книгах 1678 г. задворные люди являются уже значительным по численности классом и их дворы перечисляются особою статьей. Таким образом, этот класс по своему хозяйственному происхождению был преемником старинных страдных людей, а по происхождению юридическому примыкал к кабальному холопству.

   Легко понять, что юридический характер задворных людей плохо мирился с их хозяйственным положением. Кабальный человек по условиям служилой кабалы обязывался служить во дворе господина "по вся дни", а задворный человек жил особым двором и обрабатывал свой земельный участок, уделяя господину только часть своего труда или заменяя работу на него оброком. Притом кабальная служба продолжалась до смерти господина, а поземельный договор по самому характеру поземельных отношений требовал более определенного и менее случайного срока. Надобно предположить особые побуждения, благодаря которым с начала XVII в. кабальные холопы становились в хозяйственные отношения, столь мало соответствовавшие условиям кабальной службы. Некоторый свет на эти побуждения проливают писцовые книги начала XVII в. Изучая их, замечаем важную перемену, происшедшую в составе сельского населения. Выше мы видели,, какую значительную часть этого населения на землях светских владельцев составляли в некоторых местах холопы, жившие особыми дворами. После Смутного времени количественное отношение их к другим сельским классам низко падает. В Тульском уезде, по книгам 1629 г., считалось на землях светских вотчинников и помещиков 205 людских дворов на 1204 двора крестьянских и бобыльсиих, т. е. немного менее 15% сельского землевладельческого населения, тогда как в конце XVI в. их было вдвое более. Еще ниже количественное отношение таких холопов к земледельческому населению по писцовой книге Белевского уезда, составленной в 1630-1632 гг.: в ней показано 149 людских дворов на 1543 двора крестьянских и бобыльских, т. е. людских дворов было немного менее 9% всего количества дворов, принадлежавших рабочему сельскому населению на землях светских владельцев ⁵⁵. Разными причинами можно объяснять эту убыль. В Смутное время множество холопов разбежалось, покинув своих господ. Притом вследствие общего разорения у землевладельцев стало меньше средств селить оставшихся у них земледельческих холопов в особых дворах, помогая ссудами их хозяйственному обзаведению. К этому надобно прибавить еще одно условие, начавшее действовать после Смутного времени и содействовавшее общему уменьшению количества челяди в Московском государстве: при новой династии, еще до издания Уложения, закрыт был один из главных источников неволи - продажа в полное и докладное холопство свободных лиц из "крещеных людей", как выразилось Уложение. Между тем отпуск холопов массами на волю по духовным продолжался, когда полное и докладное холопство уже не пополнялось притоком новых невольников путем продажи в крепость "с воли". В этом холопстве оставались только холопы старинные, т. е. потомки прежних полных и докладных холопов. Все это должно было усилить среди землевладельцев нужду в рабочих крепостных руках для обработки пустопорожних земель, количество которых в Смутное время чрезвычайно увеличилось. Эта нужда, вероятно, и заставила землевладельцев искать новых рук для сельской работы в кабальном холопстве. С другой стороны, и свободных бедняков, которых обстоятельства вынуждали отдаваться в кабалу, положение задворных людей могло привлекать выгодами, каких лишена была дворовая кабальная служба: это были особый двор с земельным участком, свое хозяйство, определенное количество труда на господина. Притом все юридические успехи, достигнутые полными и докладными страдниками, должны были перейти по историческому наследству и к кабальным задворным людям и даже увеличиться новыми приобретениями, обеспечивавшими еще большую личную и имущественную их правоспособность. С признаками такой правоспособности задворные люди являются уже в самом раннем известном законе, который говорит о них. Издавна гражданская ответственность за преступления холопов падала на их господ, которые обязаны были вознаграждать потерпевшую сторону за убытки, причиненные преступником. Закон 14 октября 1624 г. сделал исключение из этого правила для холопов, живших "за двором": задворные люди сами несли на себе и гражданскую ответственность за свои преступления наравне с уголовной, вознаграждая истцов из своего имущества; в случае смерти преступника до судебного решения его дела имущество его продавалось для уплаты убытков истца⁵⁶. Значит, имущество задворного человека признавалось его, а не господскою собственностью. Этот закон наглядно обозначает юридическое расстояние, на какое задворный холоп обогнал своих юридических и экономических предков, холопов и закупов времен Русской Правды; даже закуп, который не считался холопом, в случае преступления превращался из ответчика в страдательную вещь: хозяин мог по желанию или сам заплатить за преступника, который зато становился его полным холопом, или продать его и из вырученной суммы вознаградить истца, а остаток взять себе.

   Выход из затруднений, какие создавались противоречиями между условиями служилой кабалы и за двойного холопства, указан был развитием крестьянской крепостной зависимости. Задворное холопство складывалось в то самое время, когда в поземельные договоры крестьян с землевладельцами ?ходило условие, делавшее первых крепостными людьми последних, - условие, по которому крестьянин навсегда отказывался от права прекратить свои договорные обязательства⁵⁷. Может быть, одновременность обоих явлений тем и объясняется, что оба они были вызваны одинаковыми причинами: нужда землевладельцев в крепостных рабочих руках и нужда рабочих людей в ссуде, встретившись, заставили вольных крестьян подчиниться некоторым условиям кабального холопства, а кабальных холопов стать в хозяйственные отношения, в каких стояли крестьяне. Когда служилая кабала, определявшая условия дворовой службы холопа,стала изменяться применительно к положению задворных холопов, связанных с господами поземельными отношениями, крестьянская ссудная запись послужила для нее готовым образцом: ее условиями постепенно вытеснялись обязательства служилой кабалы. У нас под руками очень скудный запас задворных крепостей, которые вообще довольно редки, но и по этому запасу можно видеть, как задворное холопство постепенно усвояло условия крестьянской крепостной зависимости. Договор, которым укреплялся задворный человек, назывался, подобно крестьянской крепости, ссудною записью, иногда ссудною жилою записью. Задворные люди заключали с господами договоры двоякого рода: одни прямо рядились жить за двором, другие прикрывались обязательством жить и работать во дворе господина. Образчиком крепости первого рода может служить ссудная одного вольноотпущенного, писанная в 1652 г.⁵⁸ Вступавший в новую кабалу взял у госпожи в ссуду 20 четвертей хлеба, лошадь, корову, овец и 15 руб. денег "на дворовое строенье" с обязательством "жить у государыни своей за двором себе избою, потому что, - прибавляет рядившийся, - взял я у государыни своей ссуду, денег и хлеба и животину, и за ту ссуду мне у государыни своей с женою и с детьми служить и всякую работу работать". Здесь вступление в задворное холопство поставлено в прямую юридическую связь с получением крестьянской ссуды, какая выдавалась на сельскохозяйственное обзаведение. Записи второго рода явились, кажется, позднее. Одна из них дает любопытное и очень редкое указание на то, что даже холопы, становясь пахотными людьми на условиях задворной крепости, писали на себя особые крепости, подобные ссудным записям вольных людей, рядившихся в крестьянство. В ноябре 1686 г. Мостинин отдал своему сыну старинного своего человека Водопьянова с семьей, а через месяц этот старинный холоп дал новому господину ссудную запись на себя в том, что он взял у Мостинина-сына "а всякий домовый завод 5 руб. и лошадь, обязуясь за себя и за свою семью жить у нового господина и у детей его с тою ссудой "во дворе в деловых людях, где они укажут, и живучи всякую работу на него и на детей его работать по вся дни и тягло им всякое платить"; в случае побега господин мог взять беглеца с семьей по-прежнему в деловые люди и взыскать с него свою ссуду. Легко заметить несообразность этого договора: человек, уже принадлежавший к дворовой челяди как холоп старинный, рядился жить во дворе своего господина и в то же время брал ссуду на всякий домовый завод, или вступая в дворовую службу, обязывался платить тягло, которого никогда не платили дворовые люди. Очевидно, дворов