Ключевский Василий Осипович - Подушная подать и отмена холопства в России

ою службой здесь прикрывалось состояние, отличное от простого дворового холопства. Такими же особенностями отличается и другая запись на дворовую службу 1687 г. Вольноотпущенный Романов взял у дьяка Богданова 10 руб. ссуды на лошадь, корову и на хоромное строение, обязавшись за те деньги жить у дьяка в доме и всякую работу работать. Но особенно характерна ссудная жилая запись 1689 г., составленная совершенно по образцу ссудных крестьянских записей того времени. Вольный человек Карпов взял у помещика в ссуду лошадь, корову, 5 овец, 4 свиньи, 3 козы, гнездо гусей, платья верхнего и исподнего на 3 1/2 руб. (около 60 руб. на наши деньги) и 15 четвертей разного хлеба, обязавшись с семьей жить у господина, его жены и детей "во дворе вечно" и всякую дворовую работу работать. По такой же записи, по-видимому, служила в половине XVII в. одна холопья семья у помещика Айдарова, сколько можно судить об условиях ее службы по предсмертной отпускной, данной ей господином в 1652 г. Айдаров отпускал "из двора на волю" дворовую свою работницу, двух ее женатых сыновей и третьего холостого "со всеми их животы, с хоромы, и с хлебом клетным, и с гуменным, и с полевым, и с лошадьми, и с коровы, и со всякою мелкою животиной". Очевидно, дворовая работница с семьей жила в особом дворе, имела гумно, скот и полевой участок, полное земледельческое хозяйство⁵⁹. В изложенных записях на дворовую службу встречаем главные отличительные черты задворного холопства, составлявшие содержание и крестьянской ссудной записи: особый двор и земледельческий инвентарь, сельскохозяйственную ссуду, барщину с тяглыми платежами и бессрочность договора, которая переходила в обоюдостороннюю наследственность или вечность крепости, привязывавшей как самого крепостного, так и его потомков не только к первому владельцу, укрепившему за собою их предка, но и к его наследникам. В договорах умалчивалось только о коренном условии, служившем основанием для всех остальных, - о пользовании земельным участком, но это условие, как разумевшееся само собою, не всегда обозначалось и в крестьянских ссудных записях. Применение условий крестьянской крепости к пахотным кабальным людям вызвало ряд новых явлений в крепостном праве. Прежде всего оно положило начало слиянию юридических условий холопства с хозяйственными состояниями холопов. Прежде первые строго отличались от последних: полный холоп оставался полным, служил ли он у своего господина приказчиком, или деловым человеком; хозяйственное положение крепостного при господском дворе не влияло на условия крепости, как и не зависело от этих условий. Но сама крепость обыкновенно была условием всякого хозяйственного положения слуги при древнерусском господском дворе, который не любил слуг вольных; так, нужно было сделаться холопом полным или докладным, чтобы стать деловым человеком. Первоначально и задворное холопство было только хозяйственным состоянием: задворные люди укреплялись обыкновенными служилыми кабалами, по каким были крепки своим господам и другие кабальные холопы, служившие в господских дворах, а не за дворами. Но во второй половине XVII в. условия задворной крепости неразрывно слились с известным хозяйственным положением задворного человека: если холоп по полной или докладной грамоте мог быть и не быть деловым, то холоп по ссудной записи мог быть только задворным, потому что он и холопом становился лишь вследствие того, что делался по договору задворным. Этим объясняется юридический смысл приведенной выше ссудной записи Водопьянова: вступая в положение задворного человека, он дал на себя новую крепость, хотя и без того уже был старинным холопом господина, которому дал эту крепость; прежние крепости были недостаточны, потому что укрепляли дворовое, а не задворное холопство Водопьянова. Эта же ссудная запись помогает понять, чем отличалась задворная запись от древнего холопства по тиунству и по ключу сельскому. Это холопство также возникало из юридического сочетания неволи с известным хозяйственным положением холопа. Но разница заключалась в том, что служба в должности тиуна или сельского ключника была только источником холопства, но не была его условием, постоянным хозяйственным состоянием холопа: принимая должность ключника, человек становился холопом; но, став холопом, он мог и не быть ключником, оставаясь холопом. По связи юридических условий с хозяйственными задворная крепость более напоминает докладную грамоту XVI в., по которой вольный человек давался "на ключ, а по ключу и в холопы". Но из актов видно, что это было фиктивное условие и холопы докладные, как и полные, уже в первой половине XVI в. могли и не быть ключниками. Легко понять, что связь крепостной зависимости с известным хозяйственным положением крепостного была заимствована задворным холопством из крестьянского крепостного договора, который весь состоял из обязательств, обусловленных известными хозяйственными выгодами, каковы были барщина и ссуда, земельный участок и тягло. В свою очередь задворное холопство подействовало на жилое; этому действию можно приписывать заметную в жилых записях второй половины XVII в. наклонность точно определять свойство работ, обязательных для холопа.

   Положив начало слиянию юридических условий холопства с хозяйственными, задворное холопство, с другой стороны, повело к смешению выработавшихся раньше юридических видов крепостной зависимости. Оно само было плодом такого смешения. В задворном человеке исчезал всякий определенный юридический образ: в нем совмещались особенности холопства полного и жилого и сглаживались существенные черты кабального человека. Из крепостного, обязанного личною дворового службой до смерти господина, он превращался в вечнообязанного хлебопашца, прикрепленного с потомством к своему двору и к владельческой семье. Из потомков таких холопов к концу XVII в. образовалось в составе несвободного сельского населения особое звание старинных задворных людей. Превращая пожизненное холопство в потомственное, задворная крепость стала новым средством привлечения полного дворового холопства к земледельческому труду. Как скоро поземельные отношения кабальных задворных людей начали устанавливаться на условиях вечной крестьянской крепости, ничто не мешало рабовладельцам переводить своих полных дворовых холопов в задворные люди: они не теряли наследственных слуг и приобретали крепостных хлебопашцев. Этим объясняется появление полных холопов в положении задворных людей во второй половине XVII в. Наконец, став между холопством и крестьянством, задворная крепость указала путь к переходу как полных, так и кабальных холопов прямо в крестьяне. Один такой случай относится ко времени самого "возникновения задворного холопства, когда последнее еще не успело так приблизиться юридически к крестьянству, как оно приблизилось потом: можно думать, что потом, во второй половине XVII в., такие случаи были нередки. Помещик Жеребятичев еще в 1597 г. выпросил себе у правительства в поместье пустошь, которая потом оказалась вотчиной Троицкого Сергиева монастыря. Много лет спустя сын Жеребятичева Петр продолжал владеть захваченною землей, но в 1628 г., избегая тяжбы с монастырем, вошел с ним в сделку, по которой получил позволение владеть пустошью еще два года. В сделочную запись он вставил такое любопытное условие: "А которых крестьян я, Петр, в тое Троицкую вотчину из своего поместья из дер. Андрейкова перевез и своих дворовых кабальных и старинных людей, из старины призвав, во крестьяне посадил и ссуду им давал, и тех моих поместных крестьян и людей, которых во крестьяне сажал, властей из тое Троецкие вотчины велети мне вывезть со всеми их животы крестьянскими, где яз, Петр, похочу"⁶⁰. Этим объясняется юридическое безразличие, с каким землевладельцы во второй половине XVII в. меняли дворовых холопов, полных и кабальных, на крестьян, а крестьян - на задворных людей. Правительство, утверждая эти сделки, само подчинялось такому безразличному отношению к разным видам крепостной зависимости. Поддерживая строгое различие между холопством и крепостным крестьянством в интересе наследственности общественных состояний, оно рядом указов подтверждало, чтобы при вступлении вольноотпущенных в новую крепость на крестьян брали ссудные записи, а на людей, т. е. холопов, - служилые кабалы. Еще в 1685 г. было строго запрещено брать ссудные записи на кабальных людей и их детей, а на крестьян и крестьянских детей - служилые кабалы. Но боярским приговором 30 марта 1688 г. было предписано в Холопьем приказе "записывать по кабалам людей и по ссудным крестьян и людей"⁶¹. Ссудными записями на людей, как мы видели, были крепости на пахотных задворных холопов; приговор не различает здесь людей полных, кабальных и жилых. По этому указу, как и по частным землевладельческим актам того времени, можно заметить, что смешение юридических видов крепостной зависимости происходило преимущественно, если не исключительно, среди сельского земледельческого холопства. На дворовой службе служилая кабала И зкадая запись до первой ревизии строго отличались не только друг от друга, но и от крепости полной и крестьянской. Еще указ 7 сентября 1690 г. предписал давать волю по смерти господ взятым ими во двор крестьянским детям наравне с кабальными людьми: когда вошел в обычай запрещенный Уложением перевод крестьян во двор, закон стал смотреть на таких дворовых, как на уволенных владельцами от крестьянской крепостной зависимости и добровольно без записи вступивших к ним же в дворовую службу и именно в службу кабальную, потому что вступление в дворовое полное холопство лицам православного исповедания было запрещено⁶², Напротив, в кругу поземельных отношений все виды холопства уже к концу XVII в. стали сливаться в одно общее понятие крепостного человека с теми юридическими и хозяйственными особенностями, какими отличалось холопство задворное. Последнее, таким образом, сделалось типическою формой, какую принимали отношения всякого холопа при его переходе с господского двора на пашню.

   Совмещение особенностей различных старых видов крепостной зависимости и слияние юридических условий неволи с хозяйственными превратили задворное холопство во второй половине XVII в. из хозяйственного состояния некоторых кабальных людей в особый юридический вид крепостной зависимости, мало похожий на кабальное холопство. В законодательстве того времени не находим точных определений об этом новом виде, но с таким значением является задворное холопство в частных актах, т. е. в юридической действительности. Прежде всего это холопство укреплялось не служилою кабалой или полною грамотой, а особою задворною ссудного записью, Обозначая свойство крепости задворного человека, акты очень редко прилагают к нему название какого-либо прежнего вида холопства, показывая тем, что задворная крепость сама по себе служила достаточным средством укрепления. За гороховским помещиком Дураковым, по писцовым книгам 1646 г., числился задворный человек Якушка с сыновьями, которые по смерти отца много лет жили со своими детьми в его дворе, а потом бежали. Наследники Дуракова до 1699 г. искали беглецов как своих наследственных крепостных людей только на том основании, что они были дети задворного человека - их предка. В 1682 г. вдова Хитрова отпустила на волю своего старинного приданого человека, т. е. полного холопа, Ларьку и его дочерей. Отпущенные вскоре отдали свою отпускную Ржевскому: это значило по закону, что они вступили в кабальное холопство и на них следовало взять служилые кабалы. Но они бежали и от Ржевского на старину, где родились, к сыну Хитровой, за которым Ларька прожил до своей смерти задворным человеком. Незамужние дочери не могли наследовать задворных поземельных обязательств своего отца и по смерти его, казалось бы, должны были стать простыми кабальными холопками, которые по смерти отцова господина выходили на волю по закону, если не давали на себя служилых кабал его наследникам. Несмотря на это, сын Хитрова, принявшего Ларьку в задворные люди, выдавая по смерти своего отца Ларькину дочь замуж за чужого дворового, взял за нее вывод, не как за холопку, вступившую к нему в кабалу, а как за "старинную свою задворную и крепостную девку", и в выпускной отписи на замужество укрепил ее за жениховым господином, его женой и детьми⁶³.

   Из этих актов видно, что задворная неволя превратилась в полное холопство, только поземельное, а не дворовое, с безусловною стариной, по которой зависимость наследовалась потомками задворного холопа даже в том случае, когда они не наследовали его задворных поземельных обязанностей, и не прекращалась со смертью первого господина. Задворные ссудные записи показывают, что в это холопство вступали по договору как вольные люди, так и холопы, последние, разумеется, к своим же господам. В том и другом случае задворный человек получал земледельческую крестьянскую ссуду для обработки своего участка. Эта ссуда считалась, по-видимому, необходимым юридическим условием вступления в задворное холопство; по крайней мере в приведенной выше ссудной 1652 г. вольный человек выразился с ударением, что ом порядился жить за двором, потому что взял ссуду. Все это сближало задворную крепость с крестьянской, от которой она отличалась только тем, что была свободна от государственного тягла. Таким образом, эта крепость стала переходным состоянием между полным дворовым холопством и крепостным крестьянством: сходясь с первым в юридических последствиях, она отличалась от него хозяйственным положением крепостного; сходясь со вторым в хозяйственных условиях, она отличалась от него юридическим отношением крепостного к государству.

   Получив значение особого юридического вида крепостной зависимости, задворное холопство изменило юридический состав сельской пахотной челяди. Барская усадьба в XVII в. сохраняла ту же хозяйственную физиономию, с какою является она в актах XVI в. Чернорабочая челядь носила прежнее общее название деловых людей, из которых одни жили на барском дворе и содержании, обрабатывая барскую пашню, другие помещались за барским двором в особых избах, имели свои хозяйства и земельные наделы, отбывали барщину и платили оброк. Но эта другая половина деловой челяди, называвшаяся прежде страдными людьми, теперь распалась на два разряда, которые получили новые названия: один разряд составляли задворные люди, другой назывался деловыми людьми, устроенными на пашне. Законодательные памятники второй половины XVII в. обыкновенно ставят оба эти класса рядом, как состояния, похожие друг на друга. Но при видимом хозяйственном сходстве между ними было существенное юридическое различие. Закон 1624 г., признавая задворных людей в имущественном отношении лицами, более правоспособными сравнительно с дворовыми холопами, не распространяет этого преимущества на деловых пахотных людей. Такое предпочтение основывалось на двух важных особенностях задворного состояния. Во-первых, задворный человек получал сельскохозяйственную ссуду по особому письменному договору с господином; деловой человек, садясь на участок со ссудной или без нее, продолжал служить по простой холопьей крепости, которая укрепляла его независимо от полученных им участка и ссуды. Другою особенностью задворных людей был платеж тягла землевладельцам. Деловые отбывали только барщину: об этом можно заключить по указам 3 и 6 июня 1712 г., которые, определяя обычный размер делового участка, говорят, что помещики дают на семью деловым людям "за месячную" по десятине пашни в каждом поле⁶⁴. Если в прибавку к трехдесятинному пахотному наделу помещик давал деловым людям еще месячину, он не мог брать с них денежного или хлебного оброка. Задворные люди получали полные наделы, равные тяглым крестьянским жеребьям, и с них платили владельцам тягло денежное или хлебное, отбывая, сверх того, барщину, как это делали и крестьяне. Этим объясняется еще одна черта, отличавшая задворных людей от других видов холопства и сближавшая их с крестьянами. За прием беглых крестьян владелец их взыскивал с приемщика по закону зажилые деньги, служившие ему вознаграждением за потерянный доход с беглецов и за уплаченные в казну подати с покинутых ими участков. За прием беглых холопов, которые не платили ни казенных податей, ни оброка владельцам, а только работали на последних, закон не назначал зажилых денег, но задворные люди в этом отношении уравнивались с крестьянами⁶⁵. Из этих особенностей задворного состояния видно, что оно соответствовало тем страдникам XVI в., которые имели наиболее полные земледельческие хозяйства и несли одинаковые с крестьянами поземельные повинности, не только отбывали барщину, но и платили оброк. Но это состояние тем отличалось от страдного, что в него вступали свободные и несвободные лица по договору с землевладельцами, а страдными людьми становились холопы по хозяйственному распоряжению господ. Значит, класс задворных людей выделялся при содействии кабального холопства из безразличной прежде в юридическом отношении деловой челяди: вслед за кабальными холопами в этот класс вступали и прежние страдные люди, холопы полные и докладные, которые по своему хозяйственному положению могли нести задворные повинности. Это выделение было новым юридическим успехом земледельческого холопства. Мы видели, что уже в XVI в. имущество страдного холопа юридически отделялось от господской собственности и по этому имуществу страдник мог вступать в обязательства от своего лица даже с собственным господином, например брать у него ссуду под заемную кабалу. В XVII в. имущество задворного человека прямо было признано ого собственностью, а заемная кабала страдника, нисколько не смягчавшая строгости полного холопства, превратилась в ссудный договор задворного человека с господином, ставший источником нового вида холопства, который лишь тонкою политическою чертой отделялся от крепостного крестьянства.

   Но и эта политическая черта, свобода от государственных повинностей, скоро огладилась: к частному господскому тяглу, которое падало на задворного человека, постепенно присоединилось и тягло государственное. Это было требованием юридической логики: если в частных гражданских обязательствах задворный человек так близко подходил к крепостному крестьянству, то со временем он должен был уравняться с последним и в государственных обязанностях. Благодаря особенностям хозяйственного устройства Московского государства в XVII в. трудно решить, когда произошло это уравнение, но те же особенности помогают разъяснить, как оно произошло. Неизвестен прямой закон, который ввел задворных людей в государственное тягло. Но из указа 17 июля 1711 г. знаем, что это произошло еще до первой ревизии: указ говорит о задворных людях, что они платят всякие подати ⁶⁶. Впрочем, едва ли когда-нибудь и был издай такой прямой закон: задвор-ные люди постепенно были введены в государственное тягло самими землевладельцами вследствие перемен, каким подверглась поземельная подать в XVII в.

   В XVI в. эта подать падала "а все пространство пахотной земли, так что землевладельцы платили ее и с той земли, которую пахали на себя своими дворовыми рабочими, если не имели льготных грамот, которые "обеляли и выкладывали из сошнаго письма" барскую пашню. В XVII в. подать падала только на пашню крестьянскую и бобыльскую и не касалась той, которую землевладелец обрабатывал на себя, не отдавая ее тяглым людям. Это выделение из тягла господской запашки было следствием введения новой окладной поземельной единицы. В XVI в. такою единицей служила выть, известный участок пашни; в XVII в. ее заменила живущая четь, состоявшая из известного числа тяглых крестьянских и бобыльских дворов. Но эта четь служила только счетною единицей для финансового управления; сумма подати, на нее падавшая, развёрстывалась между тяглыми дворами соразмерно с отведенными им земельными участками, размер которых определялся рабочими средствами каждого двора. С установлением крестьянской крепости этою разверсткой на владельческих землях руководили сами владельцы, которые собирали с своих крестьян и платили в казну поземельную подать. Больным местом тогдашнего землевладения были "пустовыя доли", участки тяглой пашни, остававшиеся без работников чаще всего вследствие крестьянских побегов и хозяйственного изнеможения, когда у иного крестьянина "могуты не ставало" пахать свой жеребий. Чтобы не платить "с пуста", землевладельцы наваливали такие доли на остальных крестьян или подыскивали новых работников. В этом последнем случае их и выручали задворные люди, которым они раздавали пустовые тяглые участки, обязывая их тянуть наравне с крестьянами барское и казенное тягло, тогда как деловые люди получали наделы из нетягловой барской башни. Это не значило, что землевладельцы превращали своих задворных холопов в государственных тяглецов; это было их домашнею хозяйственною сделкой, к которой они прибегали, чтобы не платить за опустевшие участки или чтобы облегчить тягло своим крестьянам. С тех пор как на землевладельцев положена была ответственность за казенные платежи их крестьян, эти платежи стали для первых вычетом из их валового дохода с крестьян, а для последних частью общего поземельного тягла, которое они несли на себе, не разбирая, что из него шло в казну и что оставалось в барской конторе: то было делом самого владельца, которому предоставлено было изыскивать и средства к тому, чтобы его населенная крепостными работниками, живущая земля, как говорили в XVII в., была исправна перед казной. В юридическом и хозяйственном отношении поселение задворных людей на тяглой пашне было мерой, подобной той, к какой прибегали землевладельцы еще в начале XVII в. и, вероятно, раньше. В 1605 г. подьячий Семенов взял у Троицкого Сергиева монастыря в аренду на 5 лет пустую деревню, обязавшись давать за нее монастырю оброк, "а государевы всякие подати платити с двух вытей" наравне с монастырскими крестьянами того села, к которому принадлежала деревня, и пахать землю в той деревне не наездом, а поселить в ней своих пахотных холопов, которые будут обрабатывать обе выти, не участвуя только в барщинных работах крестьян на монастырь⁶⁷. Разумеется, ни подьячий, ни его холопы вследствие этого контракта не делались тяглыми крестьянами. Таким образом, задворные люди, оставаясь по закону свободными от прямого государственного тягла, участвовали в нем косвенно через своих владельцев по тяглым участкам, которыми пользовались, и их привыкали считать тяглыми людьми наравне с крестьянами; этот взгляд и был выражен в упомянутом указе 17 июля 1711 г. Это участие было повсеместным явлением и установилось задолго до первой ревизии, раньше даже преобразовательной деятельности Петра. Так можно думать по одному акту 1683 г.⁶⁸ Пензенский дворянин Свиязев променял Чиркову свое поместье, в котором, по переписным книгам 1678 г., значилось всего три двора: один помещичий, другой задворного человека, третий бобыльский. Следовало бы ожидать, что Свиязеву приходилось платить подати только с одного тяглого бобыльского двора. Однако в меновой его записи читаем, что из того поместья с находившимися в нем дворами бобыля и задворного человека он перешел в другое и "всякие великих государей подати с тех дворов будет платить по переписным книгам". Следовательно, Свиязев платил подать и с двора своего задворного человека. В окладных книгах поземельная подать рассчитывалась по податным четям, т. е. по количеству крестьянских и бобыльских дворов, пользовавшихся тяглыми участками, а при сборе подати назначенный на податную четверть оклад развёрстывался владельцами по размерам тяглых участков между всеми дворами, которые "ми пользовались; все это заставляет придавать словам меновой записи лишь то значение, что задворные люди платили подать по разверстке наравне с крестьянами и бобылями, потому что обыкновенно пользовались такими участками, и что при самой переписи их дворы ставились в счет податных четвертей, если переписчики заставали их на таких участках.

   Так задворные люди, оставаясь по закону нетяглымй холопами, на деле стали тяглыми крестьянами. Такое двусмысленное их положение было причиной нерешительного отношения к ним законодательства во второй половине XVII в. Их вносили в податные поземельные описи наравне с крестьянами и бобылями, но не включали прямо в состав тяглого населения. Чрезвычайные налоги на военные нужды то разверстывали и по дворам задворных людей наравне с крестьянскими и бобыльскими, то раскладывали только на крестьян и бобылей, не распространяя обора на задворных людей⁶⁹. Эта нерешительность служила знаком того, что государственное положение холопства стало уже для правительства вопросом, которому оно не нашло еще решения, и что вопрос этот был возбужден преимущественно положением задворных людей. Еще до начала преобразовательной деятельности Петра в рабовладельческом обществе было распространено опасение, что государство скоро наложит руку на холопью свободу от государственных повинностей, т. е. на господское право свободного распоряжения холопьим трудом. Это опасение обнаружилось по поводу другой части холопства, которая стояла в одинаковом с задворными людьми отношении к государству. В 1681 г. служилым людям высших чинов велено было подать сказки, сколько у кого из них "людей с боем", т. е. боевых служивых холопов; при этом правительство старалось успокоить рабовладельцев, боявшихся, что таких холопов у них "возьмут в службу особо"⁷⁰. Оставалось сделать немногое, чтобы оправдать это опасение. К концу XVII в. холопство уже перестало служить исключительно орудием частного интереса и предметом гражданского права. Через своих господ оно принимало двоякое косвенное участие в государственном тягле: одни холопы помогали своим господам как служилым людям нести военную повинность, другие помогали им как землевладельцам платить государственную поземельную подать. Оставалось заменить это косвенное служение государству прямым, чтобы уничтожить холопство как юридическое состояние, отличное от других классов русского общества, между которыми были распределены государственные повинности. Эта замена прямо вытекала как необходимое последствие из заявленного законодательством XVII в. требования, чтобы каждое лицо, способное служить государству, стояло к нему в непосредственном отношении, приняв на себя ту или другую прямую государственную повинность, и чтобы в государстве не оставалось избылых, т. е. лиц, свободных от таких повинностей. Это требование проводилось в двух правилах, которые уже в том веке настойчиво прилагались законодательством к другим классам общества: 1) государственные повинности, раз принятые лицом, становятся для него вечно обязательными и обязательно переходят на его потомство; 2) государственное служение лиц, свободных от наследственных повинностей, определяется родом их занятий.

   Петру оставалось распространить действие этих правил и на холопство. Его законодательство в этом деле отличалось обычными свойствами всей его преобразовательной деятельности, решительностью в стремлении к цели, поставленной предшественниками, и колебаниями в выборе путей для достижения цели, как скоро реформа касалась области права. В вопросе о холопстве причиной этих колебаний были преимущественно сто хозяйственные виды; преобразователь, по-видимому, долго не мог уяснить себе их значения. Сначала, игнорируя эти виды, он задумал подчинить государственному тяглу все холопство, постепенно зачисляя холопов в военную службу. По указам 1 февраля и 31 марта 1700 г, все вольноотпущенные, годные в службу, записывались в солдаты, а холопы могли вступать в военную службу без отпуска и позволения своих господ. Потом, приняв во внимание хозяйственные разряды холопов, Петр отделил для военной службы дворовую челядь, к которой принадлежали походные спутники господ, а на пахотных холопов решил положить крестьянское тягло. Начав войну с Турцией в 1711 г., он указом 1 марта потребовал у господ третьего из их дворовых людей в солдаты, разъяснив указом 17 июля, что набору не подлежат пахотные холопы, "которые деловые люди в переписных книгах (1678 г.) написаны особыми дворами, а не в вотчинниковых дворах, и задворные, которые платят всякие подати, и тех в число не ставить", как и крестьян; если такие люди или крестьяне уже взяты в службу, по просьбам помещиков их велено "отдавать, по-прежнему, на тягло"⁷¹. Таким образом, пахотные холопы, платившие тягло по частному договору или по хозяйственному распоряжению господ, были признаны тяглыми по закону, Согласно с этим стали взыскивать зажилые деньги за прием не только задварных, но и деловых беглых людей. Так как способную к службе дворовую челядь предположено было зачислять в солдаты поголовно, то рекрутские наборы, распространенные на все тяглое население, производились до ревизии по числу дворов крестьян, бобылей, задворных и деловых людей⁷². Этих людей, деловых и задворных, как уже признанных тяглыми по закону, с самого начала ревизии зачисляли в подушный сбор наравне с крестьянами и бобылями. Но из хода переписи мы видели, что некоторое время Петром владело раздумье, как поступить с дворовыми людьми. Сначала их как вспомогательный запас для комплектования армии не клали в подушный обор. Но так как владельцы стали показывать в сказках деловых и задворных людей дворовыми, то в начале 1720 г. велено было распространить подушный оклад и на дворовых, "которые живут в деревнях". Впрочем, злоупотребление едва ли было единственною причиной этой меры: она согласовалась с самою сущностью подушной подати. Эта подать, сменив подворный оклад XVII в., не вносила нового начала в систему государственных повинностей, а только служила более точным и энергическим выражением мысли, заявленной законодательством того века, что каждое лицо должно непосредственно служить государству, неся известные прямые повинности. Потому ревизия должна была сосчитать не земледельческие хозяйства, которые только и принимались в счет при прежних подворных переписях сельского населения, а все рабочие силы, способные нести государственные повинности. Дворовый, работавший в селе, приносил прямой доход владельцу, хотя бы и не имел своей пашни, и потому подлежал подушному сбору. Эта мысль довольно ясно выражена в указе 1 июня 1722 г., предписавшем всякого звания слуг, которые питаются денежною или хлебного дачей от своих владельцев, в подушное расположение не класть, а класть только таких, которые хотя своей пашни не имеют, но пашут на владельцев или даже не пашут и на них, а живут в деревнях⁷³. Казна не имела нужды различать пахотных и непахотных, дворовых и задворных сельских слуг: эти различия между ними устанавливались самими владельцами, которые соображали, кого из сельских холопов выгоднее поселить особым двором и кого держать на барском дворе для дворовой пашни и других сельских работ. Казна заботилась только о распределении повинностей между способными нести их крепостными людьми по роду занятий или хозяйственному положению последних. Положив подушную подать на сельскую челядь, Петр оставил городских дворовых для военной службы. Согласно с этим изменен был закон 31 марта 1700 г. о приеме в солдаты вольноопределяющихся холопов: указом 17 марта 1722 г., когда в подушный оклад зачислялись уже все сельские дворовые, велено было написанных в ревизские сказки дворовых в солдаты не принимать⁷⁴. Но и это различие оказалось неустойчивым: закон не запрещал владельцам переводить городских дворовых в свои сельские усадьбы, а сельских холопов - в городские дворы. Поэтому решено было уравнять всех холопов в обеих повинностях, воинской и податной. Указом 4 апреля того же года дозволялось принимать в солдаты всех дворовых слуг, желавших вступить в военную службу, даже записанных в подушную перепись, только зачитывая последних владельцам за рекрутов следующего набора и отказывая в приеме пахотным деловым людям, а через 8 месяцев после этого указа резолюцией 19 января 1723 г. подушный сбор был распространен и "а городских дворовых⁷⁵. Значит, Петр кончил устройство государственного положения холопства марою, обратного той, какою начал: он начал постепенным поголовным зачислением холопов в военную службу, не думая вводить их в податное крестьянское тягло, а кончил поголовным введением их в это тягло наравне с крестьянами.

   Резолюцией 19 января завершилось законодательное уничтожение холопства как особого юридического состояния. Но крепостная зависимость холопов не была отменена, напротив, стала вспомогательным финансовым средством подобно крестьянской. По мере того как нетяглые крепостные люди вводились в тягло, на их господ падала тягловая ответственность за них, какая еще в XVII в. положена была на землевладельцев за крепостных крестьян. С другой стороны, по указам о первой ревизии и вольные нетяглые люди, попадавшие в тягло, укреплялись за теми, кто брал на себя такую ответственность за них или на кого она возлагалась законом. Так незаметно изменился характер холопьей крепости: из обязательств по частной сделке она превратилась в зависимость по государственному поручению. Это сообщило ей значение особой государственной повинности, обеспечивавшей казне исправное исполнение всех прочих повинностей и ложившейся на тех тяглых людей, тяглая исправность которых не могла быть обеспечена иным способом. Таким значением объясняется юридический смысл тех ревизских указов, которые обязывали вольных людей записываться в подушный оклад за теми, на чьих землях их заставала ревизия или кто соглашался принять их на свою ответственность: записанные становились крепостными без всякой крепостной сделки с своими новыми господами, в силу одной ревизской записки, которая заменяла крепость⁷⁶. Согласно с указанным выше законодательным правилом XVII в. эта новая государственная повинность, подобно прежним, получила строго сословный наследственный характер: она ложилась на холопов пожизненных или кабальных и на срочных или жилых наравне с полными или старинными. Как общее государственное требование, она игнорировала разнообразные условия частных крепостных сделок и делала их излишними. Вот почему со времени первой ревизии исчезают служилые кабалы и жилые записи. В этом отношении ревизия завершила смешение юридических видов древнерусского холопства, начавшееся задолго до нее перенесением в крепость кабальных задзорных людей условий крестьянской ссудной записи.

   Таким образом, законодательная отмена холопства была не освобождением холопов, а их укреплением на других основаниях, одинаковых с условиями крестьянской крепости. Холопство в XVII в. отличалось от крепостного крестьянства двумя особенностями: холоп не нес на себе прямого государственного тягла, падавшего на крестьян, и укреплялся частным договором или происхождением от лица, укрепившегося таким способом, тогда как зависимость крепостного крестьянина, первоначально возникавшая также из частной сделки, уже в XVII в. была положена законом на всех крестьян, живших на владельческих землях, как специальная государственная повинность и укреплялась не столько ссудными записями, сколько правительственными писцовыми и переписными книгами. Согласно с этими особенностями и отмена холопства как особого юридического вида крепостной зависимости состояла из двух законодательных актов: из распространения на всех холопов крестьянского тягла и из отмены договорной и разнообразной по условиям холопьей неволи однообразною потомственною зависимостью по закону. Оба эти акта юридически уравняли холопов с крепостными крестьянами, оставив только необязательное для владельца хозяйственное различие между ними как крепостными дворовыми и крепостными хлебопашцами⁷⁷. С тех пор холопство в древнерусском смысле этого слова осталось в воспоминаниях, нравах и понятиях, в литературном и канцелярском языке, но исчезло в праве; считать дворовых и крепостных крестьян со времени ревизии холопами - большая историческая и юридическая ошибка. Оба означенные акта принадлежат законодательству Петра и выразились в длинном ряде узаконений, завершившемся резолюцией 19 января 1723 г., но они издавна подготовлялись разнообразными условиями, под действие которых становилось холопство. Начала эту подготовку церковь, продолжило землевладельческое хозяйство, а закончила крестьянская крепость, которая, возникнув при содействии кабального холопства, заплатила ему за услугу тем, что помогла уничтожению холопства, превратив нетяглого кабального холопа в тяглого задворного хлебопашца, который увлек за собою о государственное тягло и другие разряды холопов.

  

  

   В седьмой том Сочинений В. О. Ключевского включены его отдельные монографические исследования, отзывы и рецензии, созданные в период творческого расцвета ученого - с конца 1860-х до начала 1890-х годов. Если "Курс русской истории" дает возможность проследить общие теоретические взгляды В. О. Ключевского на ход русского исторического процесса, то работы, публикуемые в седьмом и восьмом томах его Сочинений, дают представление о В. О. Ключевском как исследователе.

   Исследования В. О. Ключевского, помещенные в седьмом томе Сочинений, в основном связаны с двумя проблемами - с положением крестьян в России и происхождением крепостного права {"Крепостной вопрос накануне законодательного его возбуждения", "Право и факт в истории крестьянского вопроса", "Происхождение крепостного права в России", "Подушная подать и отмена холопства в России", "Отзыв на исследование В. И. Семевского "Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX в.""}. С вопросом экономического развития России {"Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломорском крае", "Русский рубль XVI-XVIII вв. в его отношении к нынешнему".}. Преимущественное внимание вопросам социально-экономического характера и постановка их В. О. Ключевским было новым явлением в русской буржуазной историографии второй половины XIX в.

   В своих набросках к выступлению на диспуте, посвященном защите В. И. Семевским диссертации на степень доктора наук, В. О. Ключевский писал: "Разве крестьянский вопрос есть только вопрос об ограничении и уничтожении крепостного права?.. Вопрос о крепостном праве до Александра II есть вопрос о его приспособлении к интересам государства и условиям общежития" {См. стр. 483.}. В. О. Ключевский и в своем отзыве на труд Семевского отмечал сложность и многогранность крестьянского вопроса в России и упрекал автора в том, что "слабость исторической критики в исследовании происходит от недостатка исторического взгляда на исследуемый предмет" {См. стр. 427.}.

   Откликаясь на злободневные вопросы пореформенного времени, так или иначе связанные с крестьянским вопросом и реформой 1861 г., отменившей крепостное право, В. О. Ключевский прослеживал этапы в развитии крепостничества в России, причины, как его породившие, так и повлекшие его отмену, характерные явления в боярском, помещичьем, монастырском хозяйстве. В своей трактовке этой проблемы В. О. Ключевский пошел значительно дальше славянофилов и представителей "государственной школы",- прежде всего наиболее крупного ее представителя Б. Н. Чичерина, по мысли которого вся история общественного развития в России заключалась в "закрепощении и раскрепощении сословий", осуществляемом государством в зависимости от его потребностей. В. О. Ключевский, наоборот, считал, что крепостная зависимость в России определялась частноправовым моментом, развивающимся на основе экономической задолженности крестьян землевладельцам; государство же только законодательно санкционировало складывавшиеся отношения. Схема, предложенная В. О. Ключевским, заключалась в следующем. Первичной формой крепостного состояния на Руси {См. стр. 241.} было холопство в различных его видах, развивавшееся в силу ряда причин, в том числе как результат личной службы ранее свободного человека на определенных условиях экономического порядка. В дальнейшем, с развитием крупного частного землевладения, крестьянство, по мысли В. О. Ключевского, в качестве "вольного и перехожего съемщика чужой земли" постепенно теряло право перехода или в силу невозможности вернуть полученную на обзаведение ссуду, или в результате предварительного добровольного отказа от ухода с арендуемой земли за полученную ссуду. Таким образом, крепость крестьянина обусловливалась не прикреплением его к земле как средству производства, а его лично-обязанными отношениями к землевладельцу. Отсюда следовал вывод, что крепостное право - это "совокупность крепостных отношений, основанных на крепости, известном частном акте владения или приобретения" {См. стр. 245.}. Государство в целях обеспечения своих потребностей лишь "допустило распространение на крестьян прежде существовавшего крепостного холопского нрава вопреки поземельному прикреплению крестьян, если только последнее было когда-либо им установлено" {См. стр. 246.}.

   Прослеживая параллельно пути развития холопства на Руси, его самобытные формы и процесс развития крепостного права, Ключевский стремился показать, как юридические нормы холопства постепенно распространялись на крестьянство в целом и в ходе закрепощения крестьян холопство в свою очередь теряло свои специфические черты и сливалось с закрепощаемым крестьянством.

   Развитие крепостного права В. О. Ключевский относил к XVI в. До того времени, по его мысли, крестьянство, не являвшееся собственником земли, было свободным съемщиком частновладельческой земли. Со второй половины XV в. на Руси в силу хозяйственного перелома, причины которого для Ключевского оставались не ясны, землевладельцы, крайне заинтересованные в рабочих руках, развивают земледельческие хозяйства своих кабальных холопов и усиленно привлекают на свою землю свободных людей; последние "не могли поддержать своего хозяйства без помощи чужого капитала", и их количество "чрезвычайно увеличилось" {См. стр. 252, 257, 280.}. В результате усиливавшаяся задолженность крестьян повела к тому, что землевладельцы по своей воле стали распространять на задолжавших крестьян нормы холопского права, и крепостное право на крестьян явилось новым сочетанием юридических элементов, входивших в состав различных видов холопства, но "приноровленных к экономическому и государственному положению сельского населения" {См. стр. 271, 272, 338, 339.}. "Еще не встречая в законодательстве ни малейших следов крепостного состояния крестьян, можно почувствовать, что судьба крестьянской вольности уже решена помимо государственного законодательного учреждения, которому оставалось в надлежащее время оформить и регистрировать это решение, повелительно продиктованное историческим законом", - писал В. О. Ключевский, усматривая в потере многими крестьянами права перехода "колыбель крепостного права" {См. стр. 280, 278, 383, 384.}. "В кругу поземельных отношений все виды холопства уже к концу XVII в. стали сливаться в одно общее понятие крепостного человека". "Этим объясняется юридическое безразличие, с каким землевладельцы во второй половине XVII в. меняли дворовых холопов, полных и кабальных, на крестьян, а крестьян - на задворных людей" {См. стр. 389-390, 389.}. Этот процесс слияния был завершен с введением подушной подати при Петре I, и воля землевладельцев превратилась в государственное право.

   Указанная схема В. О. Ключевского, развитая в дальнейшем М. А. Дьяконовым, для своего времени имела безусловно положительное значение. Несмотря на то, что в своих монографических работах, посвященных истории крепостного права в России, Ключевский, по его же собственным словам, ограничивался исследованием юридических моментов в развитии крепостного права, основное место в схеме Ключевского занимал экономический фактор, независимый от воли правительства. Ключевский уловил связь между холопством (кабальным) и крепостным правом, дал интересную характеристику различных категорий холопства, существовавших в России до XVIII в., и попытался отразить порядок складывавшихся отношений между крестьянами и землевладельцами. Но, отводя основное внимание в разборе причин закабаления крестьянства частноправовым отношениям и рассматривая ссудные записи в качестве единственных документов, определявших потерю независимости крестьян, Ключевский не только недооценивал роль феодального государства как органа классового господства феодалов, но и не признавал, что установление крепостного права являлось следствием развития системы феодальных социально-экономических отношений.

   В советской исторической литературе вопрос о закрепощении крестьян явился предметом капитального исследования академика Б. Д. Грекова {См. В. Д. Греков, Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII в., кн. I-II, М. 1952-1954.} и ряда трудов других советских историков {См. Л. В. Черепнин, Актовый материал как источник по истории русского крестьянства XV в., "Проблемы источниковедения". Сб. IV, М. 1955, стр. 307-349; его же, "Из истории формирования класса феодально-зависимого крестьянства на Руси", "Исторические записки", кн. 56, стр. 235-264; В. И. Корецкий, Из истории закрепощения крестьян в России в конце XVI - начале XVII в., "История СССР" No 1, 1957, стр. 161-191.}.

   Для истории подготовки реформы 1861 г. представляют интерес две статьи В. О. Ключевского, посвященные разбору сочинений Ю. Ф. Самарина: "Крепостной вопрос накануне законодательного его возбуждения" и "Право и факт в истории крестьянского вопроса". В этих статьях он не без иронии показывает, что даже "искренние и добросовестные" дворянские общественные деятели, когда началась работа по подготовке Положения 1861 г., оставались на позициях "идей и событий" первой половины XIX в. и предполагали предоставление крестьянам земли поставить в рамки "добровольного" соглашения помещиков с крестьянами.

   Для характеристики научных интересов В. О. Ключевского необходимо отметить, что свою первую большую монографическую работу "Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломорском крае", изданную в 1866 г., он посвятил истории колонизации и хозяйства монастырей, что было в дальнейшем им развито и обобщено во второй части "Курса русской истории". В этой работе безусловного внимания заслуживает история возникновения монастырского хозяйства, "любопытный процесс сосредоточения в руках соловецкого братства обширных и многочисленных земельных участков в Беломорье" {См. стр. 14.}, которые переходили к монастырю в результате чисто экономических сделок - заклада, продажи и т. п.

   Последнее по времени обстоятельное исследование землевладения и хозяйства вотчины Соловецкого монастыря принадлежит перу А. А. Савича, который всесторонне рассмотрел стяжательную деятельность этого крупнейшего севернорусского феодала XV-XVII вв. {См. А. А. Савич, Соловецкая вотчина XV-XVII вв., Пермь 1927.}

   С многолетней работой Ключевского над древнерусскими житиями святых связана статья "Псковские споры" (1877 г.), посвященная некоторым вопросам идеологической жизни на Руси XV-XVI вв. Эта статья Ключевского возникла в условиях усилившейся во второй половине XIX в. полемики между господствующей православной церковью и старообрядцами. Статья содержит материал о бесплодности средневековых споров по церковным вопросам и о правах церковного управления на Руси.

   До настоящего времени в полной мере сохранила свое научное значение другая работа В. О. Ключевского "Русский рубль XVI-XVIII вв. в его отношении к нынешнему" {Проверка наблюдений Ключевского о стоимости рубля в первой половине XVIII в., предпринятая недавно Б. Б. Кафенгаузом, показала правильность его основных выводов (См. В. В. Кафенгауз, Очерки внутреннего рынка России первой половины XVIII в., М. 1958, стр. 187, 189, 258, 259).}. Основанная на тонком анализе источников, эта работа свидетельствует об источниковедческом мастерстве В. О. Ключевского; выводы этой работы о сравнительном соотношении денежных единиц в России с начала XVI в. до середины XVIII в. в их отношении к денежным единицам второй половины XIX в. необходимы для выяснения многих экономических явлений в истории России.

   Две работы В. О. Ключевского, публикуемые в седьмом томе, связаны с именем великого русского поэта А. С. Пушкина: "Речь, произнесенная в торжественном собрании Московского университета 6 июня 1880 г., в день открытия памятника Пушкину" и "Евгений Онегин". В. О. Ключевскому принадлежит блестящая по форме фраза: "О Пушкине всегда хочется сказать слишком много, всегда наговоришь много лишнего и никогда не скажешь всего, что следует" {См. стр. 421.}. В своих статьях о Пушкине В. О. Ключевский подчеркнул глубокий интерес Пушкина к истории, давшего "связную летопись нашего общества в лицах за 100 лет с лишком" {См. стр. 152.}. Ключевский стремился придать обобщающий характер образам людей XVIII