Коллинз Уилки - Закон и жена

азала я,- но к чему спешить! Мы можем отправиться завтра в три часа. Я напишу ему о нашем намерении посетить его. Куда же вы?

   - Я хочу немного развлечь свои мысли,- ответил он угрюмо,- и иду в библиотеку.

   - Что вы будете читать?

   - Кота в сапогах или что-нибудь подобное, что не идет об руку с веком.

   С этой насмешкой над новыми идеями мой старый друг вышел из комнаты.

   Отправив мою записку и предавшись размышлениям, я почувствовала беспокойство по поводу состояния здоровья Декстера. Как-то он провел время моего отсутствия в Англии? Не может ли кто-нибудь сообщить мне сведения о нем? Спрашивать Бенджамина значило бы вызвать новую вспышку. Пока я таким образом размышляла, в комнату вошла экономка, и я спросила ее, не слыхала ли она чего-нибудь о странном человеке, так сильно ее напугавшем.

   Она покачала головой с таким видом, точно находила неприличным говорить об этом человеке.

   - Неделю спустя после вашего отъезда, сударыня,- сказала она чрезвычайно серьезно и тщательно подбирая выражения,- этот господин имел наглость прислать вам письмо. По приказанию своего господина я объявила посыльному, что вы уехали за границу и чтобы он убирался вместе со своим письмом. Вскоре после того мне случилось пить чай у экономки мистрис Маколан и слышать об этом господине. Он сам приезжал в кабриолете к мистрис Маколан, чтобы справиться о вас. Как мог он без ног сидеть в экипаже и сохранять равновесие, это для меня совершенно непонятно, но дело не в том. Экономка, увидев его, говорит, как и я, что никогда его не забудет. Она сказала ему, оправившись несколько от страха, что вы и мистрис Маколан поехали ухаживать за больным. Он уехал назад, как говорила экономка, со слезами на глазах и проклятием на устах. Страшно было смотреть на него. Вот все, что я слышала о нем, сударыня, и надеюсь, что вы извините меня, если я осмелюсь сказать вам, что этот предмет (по уважительным причинам) очень для меня неприятен.

   И, церемонно присев передо мной, она вышла из комнаты.

   Оставшись одна, я еще сильнее забеспокоилась, думая о предстоящей мне завтра встрече. Как бы ни были преувеличены описания экономки, все же можно было сделать вывод, что Декстер не очень-то терпеливо переносил мое продолжительное отсутствие и не давал успокоиться своей нервной системе.

   На следующее утро я получила ответ мистера Плеймора на мое письмо из Парижа.

   Он писал кратко, не одобрял и не порицал моей решимости, но настаивал на том, чтобы я выбрала себе компетентного свидетеля, отправляясь на свидание с Декстером. Самой интересной частью письма был его конец.

  

   "Вы должны приготовиться к тому, что мистер Декстер изменился к худшему,- писал мистер Плеймор.- Один из моих друзей посетил его на днях по делу и был поражен происшедшей в нем переменой. Ваше присутствие так или иначе произведет на него свое действие. Советов в этом отношении я не могу никаких дать вам, все будет зависеть от обстоятельств, и вы должны будете ими воспользоваться. Ваш собственный такт покажет вам, что будет благоразумнее - перевести разговор на первую жену Юстаса или нет. Все шансы на то, что он выдаст себя, сосредоточиваются на этой теме разговора, а потому старайтесь поддерживать ее, насколько возможно".

  

   Внизу был постскриптум:

  

   "Спросите у мистера Бенджамина, не слыхал ли он через двери библиотеки, как мистер Декстер рассказывал вам о своем посещении мистрис Маколан в ночь ее смерти".

  

   Я обратилась с этим вопросом к Бенджамину во время завтрака перед нашей поездкой к Декстеру. Мой старый друг все так же горячо возражал против этого свидания и отвечал необычайно серьезно и сухо:

   - Я не имею обыкновения подслушивать у дверей, но у некоторых людей голос бывает звонок и слышен издали. У Декстера такой голос.

   - Означает ли это, что вы слышали его слова? - спросила я.

   - Ни стена, ни дверь не могли заглушить его голоса, - продолжал Бенджамин, - и я слышал его гнусные слова. Да!

   - Теперь я попрошу вас не только слушать, но и записывать все, что мистер Декстер будет говорить мне. Вы, кажется, привыкли писать под диктовку моего отца. Нет ли у вас маленькой записной книжечки?

   Бенджамин поднял на меня глаза с величайшим удивлением.

   - Одно дело писать письма под диктовку известного коммерсанта, от слова которого зависит перемещение больших капиталов из одних рук в другие, и совсем другое записывать нелепости чудовища, которого следовало бы посадить в клетку. Ваш добрый отец, Валерия, никогда не потребовал бы от меня этого.

   - Простите меня, Бенджамин, но я вынуждена была просить вас об этом. Это идея мистера Плеймора, не моя, заметьте это. Сделайте это, друг мой, ради меня.

   Бенджамин обратил глаза свои на тарелку с покорным видом, который убедил, что я одержала победу.

   - Всю жизнь плясал я под ее дудку,- пробормотал он,- теперь уж поздно, не освободиться от нее.- И он снова взглянул на меня. - Я думал, что удалился от дел, - сказал он,- а теперь оказывается, что я должен снова обратиться в писца. Итак, что вы от меня требуете?

   В эту минуту пришли доложить, что кеб ожидает нас у подъезда. Я встала и, взяв его за руку, поцеловала его в старую румяную щеку.

   - Во-первых, вам нужно будет сесть за креслом Декстера так, чтобы он не мог вас видеть, а меня бы вы видели.

   - Чем меньше буду я видеть Декстера, тем лучше,- проворчал Бенджамин. - Что же должен я делать, разместившись таким образом?

   - Вы должны будете ждать, пока я сделаю вам знак, и потом тотчас начать записывать в книжку слова Декстера и писать до тех пор, пока я не сделаю знак перестать.

   - Хорошо, - сказал Бенджамин. - По какому же знаку я должен буду начинать, и по какому - кончать?

   Я к этому вопросу не была подготовлена и просила его помочь мне в этом. Но нет! Он не хотел принимать никакого деятельного участия в этом деле и соглашался быть только пассивным орудием; этим все его уступки должны были ограничиться.

   Предоставленная самой себе, я с трудом придумала телеграфную систему, которая приводила Бенджамина в действие, не возбуждая подозрений Декстера. Я посмотрелась в зеркало, и серьги мои навели меня на счастливую мысль.

   - Я буду сидеть в кресле. Когда вы увидите, что я, облокотившись на ручку кресла, буду играть сережкой, вы должны записывать, когда же двину кресло, значит нужно перестать. Вы меня поняли?

   - Понял.

   Мы подъезжали к дому Декстера.

  

   ¹ Немезида - 1) в древнегреческой мифологии богиня возмездия, карающая за преступления; 2) возмездие.

  

   Садовник отворил нам калитку; он, как видно, получил приказания относительно моего приезда.

   - Мистрис Валерия? - спросил он.

   - Да.

   - И ваш друг?

   - Да.

   - Пожалуйте наверх. Вы знаете расположение дома.

   Проходя через прихожую, я остановилась и, заметив в руках Бенджамина его любимую трость, сказала:

   - Зачем вам брать с собой палку, не лучше ли оставить ее здесь?

   - Палка моя может быть мне полезна наверху, - резко возразил Бенджамин. - Я не забыл случая в библиотеке.

   Не время было спорить с ним. Я стала подниматься по лестнице.

   Достигнув верхней площадки, я вздрогнула, услышав какой-то странный вопль, раздававшийся в соседней комнате. В этом вопле выражалось страдание, и он повторился два раза, прежде чем мы вошли в круглую комнату. Я первая подошла к внутренней комнате и увидела разностороннего Мизеримуса Декстера еще с новой стороны.

   Несчастная Ариель стояла перед столом, на котором было блюдо с маленькими пирожками. Кисти ее рук были крепко обвязаны веревками, свободные концы которых, длиною в несколько ярдов, держал Декстер. "Попробуй еще раз, красавица,- говорил он в то время, как я стояла в дверях,- возьми пирожок". При этом приказании Ариель покорно протягивала руки к блюду. Едва они успевали коснуться пирожка, как он с силой дергал веревку. Эта дьявольская жестокость до того возмутила меня, что я готова была вырвать у Бенджамина палку и сломать ее об Декстера. Ариель молча, по-спартански, переносила пытку. Она первая увидела меня, стиснула зубы, покраснела от боли, но сдержалась и даже не застонала.

   - Бросьте веревку! - закричала я в негодовании. - Отпустите ее, мистер Декстер, или я сейчас же оставлю этот дом.

   При звуке моего голоса он вскрикнул от радости, глаза его устремились на меня с бешеным восторгом.

   - Пожалуйте! Пожалуйте! - воскликнул он. - Полюбуйтесь, чем я занимаюсь в безумные минуты ожидания, как убиваю время в разлуке с вами. Пожалуйте! Я в самом скверном, самом злом расположении духа сегодня, а виной тому нетерпеливое ожидание увидеть вас, мистрис Валерия. Когда я бываю в таком настроении, мне непременно нужно мучить кого-нибудь. И вот я мучил Ариель! Посмотрите на нее. Она еще ничего не ела сегодня и настолько неловка, что никак не может схватить пирожок. Ее нечего жалеть, у нее нет нервов, и я не делал ей больно.

   - У Ариели нет нервов,- сказало несчастное создание, сердясь на меня за вмешательство в ее и господина дело, - и ей вовсе не больно.

   Я слышала, как Бенджамин размахивал своей тросточкой позади меня.

   - Бросьте веревку,- повторила я в сердцах,- или я сию же минуту уйду от вас.

   Нежные нервы Декстера затрепетали от моего гнева.

   - Какой дивный голос! - воскликнул он и бросил веревку. - Возьми пирожок, - прибавил он повелительным тоном, обращаясь к Ариели.

   Она прошла мимо меня с веревками на руках и блюдом пирожков в руках. Недоверчиво кивнув мне головой, она с гордостью повторила:

   - У Ариели нет нервов, ей не больно.

   - Вы видите,- сказал Мизеримус Декстер,- я не причинил ей никакого вреда и бросил веревку, как только вы приказали. Так не будьте же суровы со мной после вашего долгого отсутствия, мистрис Валерия.

   Он замолчал, Бенджамин, молча стоявший в дверях, привлек его внимание.

   - Кто это? - поинтересовался он, направляя свое кресло к дверям. - Ах, знаю! - воскликнул он прежде, чем я успела ответить. - Это благодетельный человек, прибежище страждущих. Вы изменились к худшему с тех пор, как я видел вас, сударь. Вы приняли совершенно другой облик, вы олицетворяете карающее правосудие. Это ваш новый покровитель, мистрис Валерия, понимаю! - И, низко кланяясь Бенджамину, он иронически сказал: - Ваш покорнейший слуга, господин карающее правосудие! Я заслужил это и покоряюсь. Я постараюсь сделать вашу должность синекурою {Синекура - хорошо оплачиваемая должность, не требующая особого труда.}. Эта леди - свет моей жизни. Уличите меня в неуважении к ней, если это вам удастся. - Он отодвинулся от Бенджамина, который слушал его с презрительным молчанием, и направился в мою сторону.- Вашу ручку, свет моей жизни,- сказал он своим мягким тоном,- вашу ручку в доказательство того, что вы меня простили. Позвольте поцеловать один раз, только один раз, - прибавил он умоляющим голосом.

   Я подала ему руку, он почтительно поцеловал ее один раз и опустил с тяжелым вздохом.

   - Ах, бедный Декстер, - прибавил он, с чистосердечным эгоизмом жалея себя,- горячее твое сердце изнывает в одиночестве, издевается над твоим уродством. Грустно, грустно! Бедный Декстер! - Потом, взглянув на Бенджамина, он продолжал ироническим тоном: - Какая прекрасная погода, сударь! Особенно после таких продолжительных дождей. Не угодно ли вам чего-нибудь? Присядьте, пожалуйста. Карающему правосудию, если оно не больше вас, приличнее всего сидеть на стуле.

   - А обезьяне приличнее всего сидеть в клетке,- отрезал Бенджамин, взбешенный насмешливым замечанием насчет его небольшого роста.

   Тирада эта не произвела никакого воздействия на Декстера, он как будто не слыхал ее. В нем снова произошла перемена, он стал задумчив, тих, глаза его остановились на мне с грустным выражением. Я села в первое попавшееся кресло и сделала Бенджамину знак, который он тотчас же понял. Он разместился позади Декстера так, что мог постоянно видеть меня. Ариель молча пожирала пирожки, сидя на скамейке у ног своего господина, и глядела на него, как верная собака. Наступило минутное молчание, и я только теперь могла хорошенько рассмотреть Декстера.

   Меня не столько удивила, сколько испугала перемена, происшедшая в нем со времени нашего последнего свидания. Письмо мистера Плеймора не подготовило меня к такой резкой перемене.

   Лицо его как бы сузилось, осунулось и сделалось как будто меньше, нежная мягкость взгляда исчезла, в глазах появились красные кровяные жилки, взгляд стал жалобный и бессмысленный. Его сильные руки казались истощенными и дрожали, лежа на одеяле. Бледность его лица, может быть, еще более подчеркнутая черной бархатной курткой, имела зеленоватый болезненный оттенок. Морщины у глаз сделались глубже. Голова утопала в плечах, когда он откидывался на спинку кресла. Казалось, не месяцы, а годы пронеслись над ним за время моего отсутствия в Англии. Вспомнив медицинское свидетельство, которое показывал мне мистер Плеймор, и твердое убеждение доктора, что сохранение рассудка Декстера зависит от состояния его здоровья и нервов, я почувствовала, что разумно поступила (если только можно рассчитывать на успех), поспешив из Испании. Зная то, что я знала, и опасаясь того, чего я опасалась, я ясно видела, что близок конец. Я почувствовала, случайно встретившись с ним глазами, что передо мною погибший человек.

   Мне стало жаль его. И это сожаление не имело ничего общего с целью, приведшей меня в его дом. Оно нисколько не соответствовало подозрению, которое мистер Плеймор посеял в уме моем в связи со смертью первой жены Юстаса. Я знала, что Декстер жесток, коварен, но мне теперь было жаль его! Ведь во всех людях есть дурные свойства. Развитие или отмирание их зависит порой от случая. И мне в эту минуту было жаль Мизеримуса Декстера, и он это заметил.

   - Благодарю вас, - сказал он вдруг. - Вы видите, что я болен, и вам жаль меня, дорогая и добрая Валерия!

   - Эту леди, сударь, зовут мистрис Юстас Маколан, - прервал Бенджамин строгим тоном. - Обращаясь к ней, не забывайте, что так должны называть ее.

   Это замечание Бенджамина оказалось также незамеченным, как и первое. По-видимому, Декстер совершенно забыл о присутствии в комнате третьего лица.

   - Вы оживили меня своим посещением,- продолжал он. - Доставьте мне наслаждение послушать ваш прелестный голос. Поговорите со мною о себе, расскажите, что вы делали по отъезде из Англии.

   Так как необходимо было начать с ним разговор, то я рассказала ему о том, что делала за границей.

   - Так вы все еще любите Юстаса? - спросил он с горечью.

   - Люблю еще более прежнего.

   Он закрыл лицо руками и, помолчав с минуту, продолжал глухим голосом:

   - Вы оставили Юстаса в Испании и вернулись в Англию. Для чего это?

   - Для того же, для чего я явилась к вам и просила вашей помощи.

   Он отнял руки от лица и посмотрел на меня. Я увидела в глазах его не только удивление, но и тревогу.

   - Возможно ли? - воскликнул он. - Вы все еще не отказались от своего намерения? Все еще хотите раскрыть гленинчскую тайну?

   - Я твердо решилась на это, мистер Декстер, и все еще надеюсь, что вы мне поможете.

   Прежнее недоверие омрачило лицо его при этих словах.

   - Чем могу я вам помочь? - спросил он. - Разве я могу изменить факты?

   Он замолчал, и вдруг лицо его словно озарилось новой мыслью.

   - Я старался помочь вам,- начал он.- Я говорил вам, что поездка мистрис Бьюли в Эдинбург была только уловкой, что яд могла всыпать горничная. Размышление, может быть, убедило вас в справедливости моих слов? Не так ли?

   Это упоминание о мистрис Бьюли дало мне возможность направить разговор на желаемую тему.

   - Нет, ваша версия мне кажется необоснованной,- отвечала я.- Я не вижу здесь побудительных причин. Разве могла горничная быть врагом мистрис Юстас?

   - Ни у кого не могло быть причин быть врагом мистрис Юстас! - ответил он громко и с жаром. - Она была олицетворением доброты и никогда никому не сделала зла ни словом, ни делом. Она была святая. Чтите ее память и оставьте мученицу мирно покоиться в могиле!

   Он снова закрыл лицо руками и задрожал от волнения.

   Вдруг Ариель поднялась со своего места и приблизилась ко мне.

   - У меня десять ногтей, - прошептала она, показывая свои руки. - Если вы еще раз рассердите моего господина, я вцеплюсь вам в горло.

   Бенджамин вскочил, он видел движение Ариели, но не расслышал ее слов. Я сделала ему знак остаться на месте. Ариель вернулась к своей скамейке и уставилась на своего господина.

   - Не плачьте, - сказала она ему, - вот веревки, помучайте меня. Заставьте меня кричать от боли.

   Декстер не отвечал и не шевелился.

   Ариель употребила все усилия, чтобы привлечь к себе его внимание. Вдруг она радостно захлопала руками, у нее промелькнула какая-то идея.

   - Господин! - обратилась она к Декстеру. - Вы так давно не рассказывали историй. Поставьте в тупик мою голову, заставьте дрожать от страха. Расскажите хорошую длинную историю, полную крови и преступлений.

   Случайная ее просьба не заставит ли разыграться его свирепые фантазии? Я знала, что он очень высокого мнения о своем искусстве рассказывать драматические истории. Я знала, что одним из его любимых занятий было приводить втупик Ариель, рассказывая ей истории, которых она не понимала. Ударится ли он теперь в область дикого романа или вспомнит, что моя настойчивость грозит ему исследованием гленинчской трагедии? Не применит ли он новой хитрости, чтобы сбить меня с толку? Я ожидала последнего, но, к величайшему моему удивлению и беспокойству, ожидания мои не оправдались. Ариели удалось отвлечь его мысли от предмета, на котором они были сосредоточены. Он открыл лицо, на котором появилась самодовольная улыбка. Ариель затронула его самолюбие. Мною овладел страх при мысли, не слишком ли поздно я приехала, мороз пробежал по моему телу.

   Декстер заговорил, но обращаясь к Ариели, а не ко мне.

   - Бедное создание! - сказал он, весело потреяав ее по голове. - Ты ведь ни слова не понимаешь из моих историй. Однако я умею заставить дрожать твое большое, неуклюжее тело и заинтересовать твой неподвижный, тупой ум. Бедное создание!

   Он весело откинулся в кресле и взглянул на меня. Неужели мое лицо не напомнит ему того, что минуту назад произошло между нами? Нет! Он смотрел на меня с той же самодовольной улыбкой, с какой смотрел перед этим на Ариель.

   - Я очень искусен в драматических рассказах, мистрис Валерия,- сказал он.- И это несчастное создание тому убедительное доказательство. Она может служить предметом психологических исследований, когда я рассказываю ей свои истории. Забавно видеть, как это бессмысленное существо делает отчаянные усилия, чтобы понять меня. Мы поставим сейчас опыт. Я совсем сходил с ума во время вашего отсутствия и уже несколько недель не рассказывал ей историй. Я сейчас расскажу одну из них. Не подумайте, что это составит для меня труд, мое воображение неисчерпаемо. Хотя вы по природе очень серьезны, я уверен, что это вас позабавит. У меня характер тоже серьезный, но я всегда смеюсь, глядя на нее.

   Ариель захлопала своими громадными руками.

   - Он всегда смеется, глядя на меня,- сказала она с гордостью, взглянув на меня.

   Я решительно не знала, как мне поступить. Вспышка, вызванная упоминанием о мистрис Юстас, заставляла меня быть осторожной и выжидать случая для возобновления этого разговора. С чего надо было начать разговор, чтобы мало-помалу заставить его проговориться и открыть тайну, тщательно им скрываемую? При таком неопределенном положении что оставалось делать? Дать ему рассказать сказку значило попусту терять драгоценное время. Несмотря на десять ногтей Ариели, я решила помешать Декстеру рассказывать и воспользоваться первым удобным случаем для своих целей.

   - Итак, мистрис Валерия, - начал он громко и с гордым видом,- слушайте. Теперь, Ариель, шевели своими мозгами. Я буду импровизировать поэму и роман. Начнем, как обыкновенно начинаются сказки. Жили да были...

   Я ждала только случая, чтобы прервать его, как он вдруг сам остановился, как-то растерянно осмотрелся, провел рукой по лбу и слегка засмеялся.

   - Мне, кажется, нужно подкрепиться, - сказал он.

   Неужели он сошел с ума? Но незаметно было никаких признаков, не слишком ли уж я возбудила в нем воспоминания о смерти мистрис Маколан? Слабость, о которой я уже упоминала, и растерянность, которую я только что отметила, не были ли предзнаменованием и предостережением как для него так и для нас? Скоро ли он придет в себя, если мы будем терпеливы и дадим ему время? Бенджамин заинтересовался происходившим и поглядывал на Декстера из-за кресла. Ариель была удивлена и до того встревожена, что забыла о моем присутствии.

   Мы все напряженно ожидали, что он скажет и сделает.

   - Мою арфу! - приказал он. - Музыка восстанавливает мои силы.

   Ариель принесла ему арфу.

   - Господин! - сказала она с тревогой. - Что с вами?

   Он повелительно махнул рукой, чтобы она замолчала.

   - Ода к сочинителю,- возвестил он торжественно, обращаясь ко мне.- Стихи и музыка импровизированы Декстером. Тишина и внимание!

   Пальцы его медленно перебирали струны арфы, но мы не слышали ни мелодии, ни слов. Через минуту его рука ослабела, голова опустилась на арфу. Я вскочила и подошла к нему. Заснул он или в обмороке?

   Я дотронулась до его руки и назвала по имени.

   Ариель тотчас же встала между нами и устремила на меня грозный взор. В ту же минуту Мизеримус Декстер поднял голову. Он услышал мой голос и устремил на меня такой странный, задумчиво спокойный взгляд, какого я никогда еще не видала у него.

   - Унеси арфу,- сказал он Ариели томным голосом, как человек слабый, утомленный.

   Злое, полоумное создание по глупости или по злобе на меня снова раздражило его.

   - Зачем?- спросила она, остановившись перед ним и держа арфу в руке. - Что с вами? Почему не рассказываете вы историю?

   - Нам не нужно никакой истории! - прервала я ее. - Мне нужно поговорить о деле с мистером Декстером.

   Ариель подняла свою тяжелую руку и, подойдя ко мне, повторила:

   - Вам нужно говорить с ним?

   В ту же минуту голос господина остановил ее.

   - Неси прочь арфу, дура! - закричал он сердито. - И жди истории, когда мне вздумается ее рассказывать.

   Она покорно взяла арфу и отнесла на другой конец комнаты. Декстер придвинулся со своим креслом поближе ко мне.

   - Я знаю, что может подкрепить меня,- сказал он конфиденциально, - это моцион, а я давно уже без движения. Подождите минуту, и вы увидите.

   Он нажал пружину своего кресла и понесся по комнате. Но и в этом снова обнаружилась происшедшая в нем перемена. Кресло уже не носилось по-прежнему по комнате, а медленно двигалось на своих колесах. Он с трудом приводил его в действие, но вскоре остановился, совсем задыхаясь.

   Мы следовали за ним: Ариель впереди, Бенджамин рядом со мной. Вдруг Декстер с нетерпением приказал им остановиться и сделал мне знак приблизиться к нему.

   - Я отвык от движения,- тихо произнес он.- Мне сердце не позволяло весело носиться по комнате, пока вы были в отсутствии.

   Кто не пожалел бы его? Кто вспомнил бы в эту минуту о его дурных делах? Даже Ариель почувствовала это. Я услышала, что Ариель начала плакать и стонать. Чародей, который мог пробуждать ее дремавшие чувства, подействовал на нее своим пренебрежением. Она снова жалобным тоном, со слезами стала приставать к нему:

   - Что с вами, господин? Вы забыли меня. А где же ваша история?

   - Не слушайте ее,- сказала я ему шепотом.- Вам нужен свежий воздух. Пошлите за садовником, и поедемте кататься в кабриолете.

   Но все мои усилия были напрасны. Она продолжала повторять свои жалобные вопли:

   - Расскажите же историю, расскажите!

   Упавший дух в нем снова оживился.

   - Дьявол! - вскричал он, поворачиваясь к ней лицом. - Будет тебе сказка. Я могу рассказать ее тебе, хорошо, я расскажу. Вина! Чего вопишь, идиотка? Подай вина! Как это я прежде не подумал о том? Царственного бургундского! Вот что было нужно мне, мистрис Валерия, чтобы подкрепить мои силы и разгорячить воображение! Дай всем бокалы! Честь и слава царю всех вин, царю "Кло-де-Вужо"!

   Ариель отворила шкаф в алькове и достала вино и бокалы. Декстер налил бургундского полные бокалы и потребовал, чтобы мы выпили с ним. Мы сделали вид, что пьем, а Ариель вместе со своим господином залпом опустошила свой бокал. Крепкое вино тотчас же ударило ей в голову. Она хриплым голосом затянула песню собственного сочинения, в подражание Декстеру. Но это было только механическое повторение одного и того же: "Расскажи сказку, господин, расскажи сказку!"

   Выпив бокал, Декстер стал молча наливать второй, Бенджамин шепотом уговаривал меня уехать.

   - Послушайтесь меня хоть раз, Валерия, уедемте.

   - Еще одна, последняя попытка,- отвечала я также шепотом. - Подождите.

   Ариель продолжала сонным голосом тянуть все те же слова.

   Декстер поднял голову. Благодетельный напиток произвел свое действие. Лицо его оживилось румянцем, в глазах засверкала мысль. Бургундское воодушевило его. Доброе вино оказало мне последнюю услугу.

   - Теперь я расскажу сказку, - вскричал он.

   - Не надо сказку,- сказала я.- Я хочу говорить с вами, мистер Декстер. Я совсем не расположена слушать сказки.

   - Не расположена,- повторил он, и ироническая улыбка снова появилась на его лице. - Это предлог, я понимаю, в чем дело. Вы полагаете, что мое воображение истощилось, и вы так откровенны, что выказываете это. Я докажу, что это несправедливо, что я все тот же Декстер. Замолчи, Ариель, или я тебя выгоню. Вот и сказка готова, мистрис Валерия, все сцены и характеры, все здесь. - И он, указав на голову, взглянул на меня с хитрой улыбкой на устах.- Она заинтересует вас, мой прекрасный друг. Это сказка о госпоже и ее горничной. Садитесь ближе к огню и слушайте.

   Сказка о госпоже и служанке! Не намеревается ли он таким образом рассказать мне историю мистрис Бьюли и ее служанки?

   Название сказки и взгляд, брошенный на меня, воскресили во мне почти исчезнувшую надежду. Наконец он пришел в себя, и к нему возвратилась свойственная ему осторожность и хитрость. Под предлогом рассказать Ариели сказку он, очевидно, хотел вторично сбить меня с толку. Выражаясь его собственными словами, Декстер был все тем же Декстером, что и прежде.

   Я взяла Бенджамина за руку, и мы последовали за ним к камину.

   - Есть еще надежда на успех, - шепнула я ему, - не забудьте условленный знак.

   Мы снова заняли наши прежние места. Ариель опять бросила на меня грозный взор. Несмотря на действие вина, у нее еще оставалось довольно разума, чтобы держаться настороже против моей попытки прервать сказку. Но теперь я сама всячески заботилась о том, чтобы этого не случилось. Я не менее Ариели горела желанием услышать его сказку. Сюжет ее мог служить ловушкой для самого рассказчика. В возбужденном состоянии Декстер мог ежеминутно забыться, рассказать вместо придуманной ситуации действительную, мог в любую минуту выдать себя. Он осмотрелся и начал:

   - Расселась ли публика по местам? Готова ли она слушать меня? Повернитесь ко мне лицом,- прибавил он своим мягким нежным тоном, обращаясь ко мне. - Я прошу не слишком многого? Вы смотрите на самое ничтожное творение, ползающее по земле, посмотрите и на меня. Дайте мне почерпнуть вдохновение в ваших глазах, дайте мне насытиться лицезрением вас, одарите улыбкой сожаления человека, счастье которого вы нарушили. Благодарю вас, свет моей жизни, благодарю.

   Он послал мне воздушный поцелуй и откинулся на спинку кресла.

   - Теперь примемся за сказку,- продолжал он.- В какой форме рассказать ее? Разве в драматической? Это самая древняя, самая лучшая и кратчайшая форма. Во-первых, нужно дать название самое короткое: "Госпожа и служанка". Действие происходит в романтической стране - Италии; время - романтическле XV столетие. Э, посмотрите на Ариель! Она о пятнадцатом столетии знает столько же, сколько кошка на кухне, а между тем она уже заинтересована. Счастливая Ариель!

   Ариель посмотрела на меня в двойном упоении, от вина и торжества.

   - Я знаю не больше кошки на кухне, - повторила она с гордостью. - Я счастливая Ариель, а вы?

   Мизеримус расхохотался:

   - Не говорил ли я вам, что она забавна? Действующие лицы драмы, - продолжал он, - это: Анжелика - благородная леди, благородная по рождению и по духу; Кунигунда - прелестный дьявол в женском облике; Деморида - ее несчастная служанка. Сцена первая: мрачная комната со сводами в замке, вечер, совы кричат в лесу, лягушки квакают в болоте. Посмотрите на Ариель. Она дрожит. Чудная Ариель!

   Моя соперница бросила на меня вызывающий взор и сонным голосом повторила:

   - Чудная Ариель!

   Декстер поднес к губам свой бокал с бургундским, который стоял у него на маленьком складном столике, приделанном к креслу. Я внимательно наблюдала за ним, он только немного отхлебнул вина. Румянец выступил у него на щеках, глаза засветились неестественным блеском. Поставив бокал, он с наслаждением зачмокал губами и продолжал:

   - Действующие лица в комнате со сводами: Кунигунда и Деморида. Кунигунда говорит: - Деморида! - Что угодно, сударыня? - Кто лежит больная в соседней комнате? - Благородная леди, Анжелика.- Молчание, потом снова говорит Кунигунда: - Деморида! - Сударыня! - Как обходится с тобой Анжелика? - Благородная леди добра и ласкова ко всем окружающим и так же добра ко мне. - Ухаживала ты за нею, Деморида? - Иногда, сударыня, когда сиделка бывала очень утомлена. - Принимала она лекарство у тебя из рук? - Случалось раз или два. - Деморида, возьми этот ключ и отопри шкатулку на том столе. (Деморида исполняет приказание.) - Видишь там зеленый флакончик? - Вижу, сударыня. - Вынь его. (Деморида повинуется.) - Ты видишь жидкость, которая в нем находится? Знаешь, что это такое? - Нет, сударыня. - Хочешь знать? (Деморида почтительно кланяется.) - В этом флакончике яд. (Деморида вздрагивает и хочет положить его назад. Госпожа делает ей знак, чтобы она оставила его у себя.) - Деморида, я открыла тебе одну из своих тайн,- говорит она,- сказать ли тебе другую? (Деморида в страхе ожидает, что будет далее.) Ее госпожа говорит: - Я ненавижу леди Анжелику. Она стоит между мной и радостью моей жизни. Ты держишь ее жизнь в своих руках. (Деморида упала на колени, она женщина благородная).- Перекрестившись, она сказала:- Сударыня, вы пугаете меня, я в ужасе, верить ли мне тому, что я слышу? - Кунигунда подходит к ней и, устремляя на нее устрашающий взор, шепотом говорит: - Деморида! Леди Анжелика должна умереть так, чтобы никто не мог подозревать меня. Она должна умереть от твоей руки".

   Рассказчик остановился, взялся за бокал, но на этот раз выпил большой глоток.

   Неужели силы снова изменяли ему? Я внимательно смотрела на него, когда он снова опустился в кресло. Румянец по-прежнему горел у него на лице, но глаза его были тусклы. Я заметила, что он стал говорить все медленнее и медленнее. Неужели воображение не действовало и вино не возбуждало его более?

   Мы ждали. Ариель сидела с разинутым ртом, не спуская с него бессмысленного взора, Бенджамин невозмутимо ожидал сигнала, держа на коленях раскрытую записную книжку и прикрывая ее рукой.

   Декстер продолжал:

   - Деморида, услышав эти страшные слова, с умоляющим видом сложила руки.- О сударыня! Как могу я убить такую милую, благородную леди? Зачем ей причинять зло? Кунигунда отвечала: - Ты должна повиноваться мне. Деморида падает на пол, к ногам своей госпожи: - Сударыня, я не могу этого сделать! Кунигунда возражает: - Ты ничем тут не рискуешь, я знаю, как устроить, чтобы отвлечь все подозрения от тебя и от себя. Я сообщу тебе свой план. Деморида повторяет: - Нет, я не могу, я не смею! - Глаза Кунигунды сверкают гневом, она вынимает...

   Декстер остановился на половине фразы и схватился рукою за голову. Он походил теперь не на страждущего человека, а на человека, потерявшего нить своих мыслей.

   Не помочь ли мне ему найти эту нить? Или будет благоразумнее хранить молчание?

   Я угадывала его намерение. Под видом итальянской сказки он хотел опровергнуть свою уверенность в невиновности мистрис Бьюли и доказать, почему могла служанка совершить это преступление. Если б он сумел доказать эти мотивы, цель его была бы достигнута. Мое расследование, которое при случае могло бы обратиться прямо на него, было бы таким образом направлено на другую личность. Невинная горничная сосредоточила бы на себе мои подозрения, а Декстер благополучно остался бы в стороне.

   Я решилась предоставить его самому себе и не сказала ни слова.

   Минуты шли за минутами. Я ждала в мучительной тревоге. Это был критический момент. Если бы ему удалось подобрать подходящий повод к преступлению горничной, он одним этим доказал бы, что вполне владеет своими умственными способностями. Но вопрос был в том, удастся ли ему.

   Ему удалось! Правда, что придуманный повод был не новый и не особенно убедительный и стоил ему больших усилий. Но как бы то ни было, он нашел мотив для совершения убийства.

   - Кунигунда, - продолжал он, - вынула из шкатулки сложенную бумажку и развернула ее.- Посмотри на это,- сказала она. Деморида взглянула и снова упала к ногам своей госпожи в ужасе и отчаянии. Кунигунда открыла позорную тайну из прошлого своей горничной. Она может сказать ей: - Выбирай одно из двух: или я открою твою тайну, которая обесчестит и тебя, и твоих родителей, или повинуйся мне.- Деморида покорилась бы бесчестью, если б оно касалось только ее одной, а не падало также на ее честных родителей. Ей остается только одно, она не может надеяться на пощаду со стороны Кунигунды и потому старается, по крайней мере, доказать ей, что к этому существуют серьезные преграды. - Сударыня! - вскричала она. - Как могу я сделать это, когда там постоянно находится сиделка.- Кунигунда отвечала: - Сиделка временами спит, иногда выходит из комнаты.- Деморида продолжала настаивать: - Но дверь в спальню заперта, и ключ у сиделки.

   Ключ! Я тотчас же вспомнила о пропавшем ключе. Он, как видно, сам вспомнил это и сожалел, что слова эти вырвались у него из уст. Я решила сделать Бенджамину знак, чтобы он писал. Я сидела, облокотившись на кресло, и стала играть своей сережкой. Бенджамин тотчас же взялся за карандаш и положил записную книжку так, чтобы Ариель не могла ее увидеть, если бы случайно взглянула в его сторону.

   Мы ждали, когда заблагорассудится Декстеру продолжать. Молчание длилось довольно долго. Он опять провел рукою по лбу. Глаза его становились все более и более тусклыми. Вместо того чтобы продолжать рассказ, он вдруг обратился к нам с вопросом:

   - На чем же я остановился?

   Мои надежды так же быстро исчезли, как и возродились. Но я отвечала ему, не обнаружив этой перемены.

   - Вы остановились, - сказала я, - как Деморида говорила Кунигунде...

   - Да, да! - прервал он меня, - но что она говорила?

   - Она говорила, что дверь в спальню заперта и ключ у сиделки.

   - Нет, - вскричал он порывисто, - это неправда. Я ничего не говорил о ключе.

   - Мне показалось, что вы это сказали, мистер Декстер.

   - Никогда я этого не говорил, я сказал что-то другое, а вы забыли.

   Спорить с ним я не решилась, боясь последствий. Мы ждали молча. Бенджамин, повинуясь моему капризу, записал слова, которыми мы обменялись с Декстером. Он машинально держал в руке карандаш, готовый продолжать свое дело. Ариель, поддавшаяся усыпительному действию вина, пока голос Декстера раздавался у нее в ушах, тотчас же заметила наступившее молчание. Она беспокойно осмотрелась кругом и уставила глаза на своего господина.

   Он сидел молча, держась за голову рукой и как бы стараясь собрать рассеявшиеся мысли и проникнуть через окружающий его мрак.

   - Господин! - жалобно воскликнула она. - Что же стало со сказкой?

   Он вздрогнул, точно она пробудила его ото сна, нетерпеливо тряхнул головой, как бы желая сбросить с себя давившую его тяжесть.

   - Терпение! Терпение! Еще дослушаете сказку.

   Он схватился за первую подвернувшуюся мысль, не думая, относится ли она к прерванному рассказу.

   - Деморида упала на колени и залилась слезами. Она сказала...

   Он остановился и бессмысленно посмотрел вокруг.

   - Какое имя дал я другой женщине? - спросил он после минутного молчания, не обращаясь ни ко мне, ни к кому-либо другому.

   - Вы назвали другую женщину Кунигундой,- подсказала я.

   При звуке моего голоса глаза его медленно обратились ко мне, но смотрел он не на меня, а как бы в пространство. Глаза были мутны, пусты, бессмысленны и неподвижны. Даже голос его изменился, когда он заговорил. Он произносил слова тихо, бессознательно, монотонно. Я слышала что-то похожее на это, сидя у постели Юстаса во время его бреда, когда он говорил, не отдавая себе в том отчета. Уж не настал ли конец?

   - Я назвал ее Кунигундой,- повторил он,- а другую...

   Он опять замолчал.

   - Другую назвали вы Деморидой,- прибавила я.

   Ариель взглянула на Декстера в недоумении. Она с нетерпением потянула его за рукав куртки, чтобы привлечь к себе его внимание.

   - Разве это сказка, господин? - спросила она.

   Он отвечал, не глядя на нее и по-прежнему устремив неподвижный взор в пространство.

   - Это сказка,- произнес он бессознательно.- Но зачем Кунигунда? Зачем Деморида? Зачем не просто госпожа и служанка? Так гораздо удобнее помнить...

   Он постарался приподняться в кресле и задрожал.

   - Что же сказала служанка госпоже? - пробормотал он. - Что? Что? Что?

   И опять остановился. Потом вдруг как бы пришел в себя. Не новая ли мысль озарила его или он нашел потерянную нить старой мысли? Трудно решить, только он вдруг быстро проговорил странные слова:

   - Письмо. Служанка сказала "письмо". О, сердце мое, каждое слово было ударом кинжала в мое сердце. О, письмо! Ужасное, ужасное письмо!

   Что хотел он сказать? Что значили эти слова? Не восстали ли перед ним события, случившиеся в Гленинче, и он говорит о них, воображая, что продолжает свою сказку? Может быть, несмотря на исчезновение других способностей, сохранилась еще память? Не истина ли, не страшная ли истина мерцает передо мною во мраке, не ее ли говорит он перед окончательным исчезновением рассудка? Я едва переводила дыхание, невыразимый ужас всю охватил меня.

   Бенджамин с карандашом в руке бросил на меня выразительный взгляд. Ариель была спокойна и довольна.

   - Продолжайте, господин, - просила она. - Мне это нравится. Продолжайте сказку.

   Он продолжал, как человек спящий с открытыми глазами и говорящий во сне:

   - Служанка сказала госпоже; нет, госпожа сказала служанке: - Покажи ему это письмо. Это должно, должно сделать.- Служанка ответила: - Нет, не должно, не покажу. Это нелепо. Пусть он страдает. Мы поможем ему вывернуться. - Покажи. Нет, пусть будет, что будет, покажи.- Госпожа сказала...

   Он остановился и несколько раз провел рукою перед глазами, как бы отстраняя какое-то видение.

   - Кто говорил последний, госпожа или с