Марриет Фредерик - Крушение "Великого Океана"

за обедом сказали о том, какой он послушный? Я знаю: масса Томми не пошел к колодцу; он принес в своем ведерке воды из бочки и потом ни разу не ходил к колодцу, а брал воду из бочки, да так и выпустил ее всю.

   - Боюсь, что ты права, Юнона, - сказала миссис Сигрев. - Что делать?

   - Я поговорю с массой Томми, - сказала Юнона и побежала в дом.

   - Это бедовое дело, миссис Сигрев, - серьезно и печально заметил Риди.

   Сигрев покачал головой.

   Все они понимали опасность положения: если дикари не оставят острова, осажденные погибнут от жажды или будут вынуждены сдаться и тогда, конечно, их убьют.

   Юнона вернулась; ее подозрения были справедливы. Томми понравилось, что его хвалят за скорую доставку воды; он вынул затычку и часть воды перенес к матери и Юноне, остальную же выпустил. Теперь он плакал и обещал не выливать больше воды.

   - Поздно, - сказал Сигрев.

   - Что же делать, по воле неба наши предосторожности уничтожены неосмысленным ребенком, и нам остается только подчиниться судьбе! - сказал Риди, и помолчав, прибавил:

   - Да, сэр, - теперь мы можем только надеяться, что дикари утомятся и бросят и нас, и остров.

   - Если бы только нашлась вода для детей, мне было бы все равно, - заметила миссис Сигрев и спросила: - Юнона, неужели нигде не осталось воды?

   - Нигде, мисси, ни капли, вся ушла! - ответила негритянка, печально качая головой.

   Селина пошла сама посмотреть, нет ли где воды; Юнона печально побрела за ней.

   - Плохо дело, Риди, - заметил Сигрев. - Чего бы мы теперь не дали за ливень, ведь. тогда мы могли бы собрать дождевые капли.

   - Нет никаких признаков дождя, сэр, - ответил Риди.

   - Хорошо, если бы дикари вернулись; потому что чем скорее они придут, тем скорее решится вопрос.

   - Вряд ли они вернутся сегодня, сэр, - сказал старик. - Вот разве ночью. Но ночного нападения я боюсь больше, чем дневного. Приготовимся к нему.

   - А что же мы можем сделать, Риди? - спросил мальчик.

   - Прибить к пальмам доски над гребнем палисада таким образом, он станет выше, и через него будет перебраться труднее, чем теперь. Потом нам нужно зажечь большой костер, чтобы нам не пришлось сражаться в полной темноте. Правда, это им даст возможность, глядя в щели палисада, видеть, где скрываемся мы, но им будет все же трудно попасть в нас копьями; значит их наблюдения не особенно важны. Костер мы зажжем в середине огороженного пространства и нальем в него побольше дегтя, чтобы он горел как можно ярче, но, конечно, не следует зажигать его, пока враги не сделают нападения.

   - Хорошая мысль, Риди, - сказал Сигрев, - если бы только не было этого ужасного несчастия - недостатка воды, я верил бы, что мы прогоним их.

   - Может быть, нам придется жестоко страдать, но никто не знает, сэр, что принесет нам завтрашний день, - заметил Риди.

   - Правда, Риди. А вы видите теперь дикарей?

   - Нет, сэр, они ушли с того места, где совещались, я даже не слышу их голосов. Вероятно, они хоронят убитых и ухаживают за ранеными.

   Как и предполагал Риди, в этот день дикари больше не нападали, и Уильям с отцом стали готовиться к ночной атаке; с трех сторон сделали палисад выше, по крайней мере на пять футов, сложили громадный костер и поставили в него дегтярную бочку, набили листьями кокосовых пальм, смешанных с деревянными обломками и дегтем.

   Не было ни обеда, ни ужина, так как можно было есть только ветчину, солонину или соленую свинину, а по совету Риди никто не дотронулся до соленой пищи, которая усилила бы жажду.

   Бедные дети жестоко страдали; маленький Альберт стонал, жаловался и печальным голоском кричал.

   - Водички, водички!

   Благоразумная Каролина знала, что воды нет и сидела молча и спокойно, хотя ужасно томилась от жестокой жажды; что же касается Томми, виновника беды, он был нетерпеливее всех и так сильно кричал и плакал, что рассердил Уильяма; рассерженный мальчик подошел к младшему брату и с досады сильно дернул его за ухо; после этого капризный Томми перестал кричать, а только тихо хныкал, боясь нового наказания.

   Риди остался подле палисада и караулил; в доме царило такое уныние, такое страдание и тоска, что каждому хотелось уйти во двор. Никто не мог облегчить страданий жаждущих, и бедной Селине Сигрев выпала на долю тяжелая задача заставлять детей покорно выносить невыразимое лишение. А погода, как нарочно, была ясная и знойная.

  

   Когда наступили сумерки, вопли ярости дикарей заглушали жалобные детские стоны. Предположения старого Риди оправдались: враги решили сделать ночную атаку.

   Они напали сразу на все стороны палисада и на этот раз силились перебраться через ограду. Пролетело несколько копий, впрочем немного; очевидно, враги хотели силой своей многочисленности проникнуть во двор. Еще хорошо, что по совету Риди, защитники дома прикрепили гвоздями лишние доски; в противном случае дикари, без сомнения, добились бы своего.

   Благодаря свету от костра, который Юнона подожгла по приказанию Риди, три-четыре дикаря влезли на верх ограды, но их застрелили Уильям и Сигрев.

   Огонь сильно разгорался, и это давало защитникам возможность лучше целиться; теперь нападающие то и дело падали с палисада.

   Приступ продолжался более часа; наконец, дикари поняли, что им не удастся перебраться через ограду, и потому снова отступили, унося раненых и убитых товарищей.

   - Надеюсь, они теперь сядут в свои челны и отплывут, - сказал Сигрев, обращаясь к Риди.

   - Хотелось бы, чтобы было так, сэр, - ответил старик, - и, может быть, они уплывут, но трудно сказать, как поступят наши противники. Я думаю, наблюдая за ними, мы можем понять их намерения. Видите ли вы, сэр, вот эту кокосовую пальму? - прибавил Риди, указывая на одно из деревьев, служивших столбами для стен палисада. - Она выше всех остальных; теперь, если мы вобьем в нее большие гвозди-костыли на расстоянии фута один от другого, нам будет легко подняться на нее; с нее откроется великолепный вид на весь залив; и это даст нам возможность судить о намерениях и предположениях врага.

   - Да, это правда, но разве тот из нас, кто поднимется на дерево, не будет подвергаться большой опасности? - спросил Сигрев.

   - Нет, сэр, вы видите, что пальмы перед палисадом вырублены, а потому с наших сторожевых постов мы без труда увидим каждого подходящего дикаря; таким образом, поднявшийся на пальму успеет спуститься раньше, чем неприятель пустит в него копье.

   - Вы правы, Риди; но, во всяком случае, я не решился бы сделать этой попытки до рассвета; кто знает, не прячется ли кто-нибудь из дикарей в лесу? - заметил Сигрев.

   - Может быть, - ответил Риди, - а потому до свету мы ничего не будем предпринимать. К счастью, у нас еще много гвоздей-костылей.

   Сигрев ушел в дом. Риди уговаривал своего любимца Уильяма лечь и заснуть часа на два - на три, сказав, что он, Риди, будет сторожить, но ляжет утром, когда м-р Сигрев выйдет из дому.

   - Я не могу спать, Риди, - ответил мальчик, - жажда доводит меня до безумия, - ответил Уильям.

   - Да, сэр; это тяжело, я сам страдаю без воды; но что должны испытывать бедные дети? Я особенно жалею их.

   - А мне особенно жаль маму, Риди, - ответил мальчик, - какая для нее мука смотреть на страдания маленьких детей, не имея силы ничем помочь им.

   - Да, правда, это должно быть невероятно ужасно, но может быть, дикари завтра отступят; тогда мы забудем о наших лишениях.

   - Надеюсь, что Бог удалит их, Риди, но они, кажется, настойчивы.

   - Да, сэр, железо для них все равно, что для нас золото, - ответил Риди, - а чего не делают цивилизованные люди из-за золота? Ну, мастер Уильям, если даже вы не в состоянии заснуть, все же прилягте.

   Войдя в дом, Сигрев увидел, что дети по-прежнему страдали, умоляя дать им воды, несмотря на ласки и нежные слова миссис Сигрев, которая плакала, глядя на маленького Альберта.

   Юнона вышла из дому и стала копать глубокие ямки со слабой надеждой добыть воды, но все было напрасно. Она вернулась в полном отчаянии. Оставалось только терпеть, а трудно ожидать терпения от таких маленьких детей. Маленькая Каролина молча понурилась.

   Часа три м-р Сигрев провел с женой, помогая ей утешать и успокаивать детей, стараясь поддержать и ее самое. Потом он опять вышел из дому и увидел, что старый Риди стоит на приступе подле ограды и караулит.

   - Знаете, Риди, мне во сто раз легче отражать нападение дикарей и биться с ними, чем на пять минут зайти в дом и видеть муки моей жены и бедных детей.

   - Я не сомневаюсь в этом, - согласился Риди, - но ободритесь, будем надеяться на счастливый исход дела. Может быть, после второго поражения дикари отплывут прочь.

   - Как бы мне хотелось думать это, Риди, - ответил Сигрев.

   - Но я пришел, чтобы стать на караул, Риди, - прибавил Сигрев, - я хочу сменить вас. Не поспите ли вы немножко?

   - Да, сэр, если позже вы сами ляжете и заснете ненадолго. Через два часа позовите меня; тогда уже станет светло, и мне можно будет приняться за работу, а вы поспите.

   - Я слишком взволнован и, значит, не засну, так, по крайней мере, мне кажется, - проговорил Сигрев.

   - Мастер Уильям, говорил, что он не заснет от жажды, а между тем бедный мальчик скоро заснул.

   - Надеюсь, что этот мальчик не погибнет, Риди.

   - Я тоже надеюсь; у него благородная душа. Но мы все в руках Всевышнего. До свидания, сэр.

   - Покойного сна, Риди.

   Сигрев стал на доску, прибитую к палисаду, и задумался; легко представить себе, что невеселые и неприятные мысли занимали его. Тем не менее, несчастья изменили его к лучшему, он не роптал, как бывало прежде, и покорно склонялся перед волей небес. Долго и горячо молился бедный человек, прося Господа освободить их всех от мучений и спасти от опасности, грозившей им. Молитва его успокоила; он мысленно приготовился ко всему и поручил себя и своих близких Тому, Кто все делает к лучшему.

   На рассвете Риди проснулся и сменил Сигрева, который не пошел в дом, а лег на те кокосовые листья, на которых спал Уильям.

   Риди принес большие гвозди и молоток и позвал Уильяма на помощь. Они работали вместе; один вбивал гвозди, другой смотрел, не подходят ли дикари. Не прошло и часу, как они поднялись к самой вершине дерева и могли отлично увидеть и залив, и большое пространство острова. Уильям, который вгонял последнюю дюжину гвоздей, осмотрелся и, спустясь на землю к Риди, сказал:

   - Я все видел, Риди. Они совершенно разрушили наш старый дом; теперь большая их часть лежит на земле; они кутаются в боевые плащи. Кажется, спят; женщины ходят взад и вперед от челнов к дому и обратно. А челны по-прежнему на отмели, там, где их оставили после высадки.

   - Они, конечно, разрушили дом, чтобы вытянуть из него гвозди, - ответил Риди. - А вы видели убитых?

   - Нет, я мало смотрел по сторонам, но опять поднимусь на дерево и посмотрю. Я спустился, потому что от вбивания гвоздей мои руки покрылись ссадинами, да и молоток так тяжело держать. Минуты через две я так и взлечу на дерево. Ах, Риди, губы у меня горят, пухнут, кожа лупится. Я и не думал, чтобы жажда была так мучительна. Конечно, теперь бедный Томми больше чем наказан.

   - Ребенок не думает о последствиях, мастер Уильям; мы не могли предполагать, что, посылая его за водой, вызовем такие мучения. Он сделал это не думая, и каковы бы ни были последствия его шалости, ее следует считать только шалостью и больше ничего.

   - Я все надеялся найти несколько кокосовых орехов, - сказал Уильям, - но не отыскал ни одного.

   - Даже если бы вы и нашли орехи, то в них уже не оказалось бы молока, Уильям, в это время года его нет, - сказал Риди, - однако если дикари сегодня не уйдут, придется что-нибудь предпринять. Поднимитесь опять на дерево и посмотрите, не двигаются ли они?

   Уильям снова поднялся к вершине пальмы и несколько минут оставался на этом сторожевом посту, наконец мальчик спустился и сказал:

   - Они суетятся, как пчелы; все поднялись. Я насчитал около двухсот шестидесяти мужчин в боевых плащах и перьях; женщины носят воду из колодца; подле челнов только девять или десять женщин, которые что-то делают, но что, я не понял. Точно колотят себя по голове.

   - Я знаю, что с ними, мастер Уильям, они режут себя своими острыми инструментами. Это обычай их племени. В челноках - убитые, и женщины причитают над ними; но раз мертвецы в челноках, может быть, дикари собираются отплыть. Впрочем, ничего нельзя сказать наверно.

  

   Весь второй день защитники палисада наблюдали за врагами и ждали нового приступа. С вершины кокосовой пальмы они увидели, что дикари собрались, держа военный совет, и сели кружком. Один остановился в центре этого кольца и говорил, потрясая то своей палицей, то копьем.

   После полудня совещание окончилось; дикари засновали во все стороны; они рубили кокосовые пальмы и собирали ветви кустов.

   Долго смотрел на них Риди с дерева, а перед закатом солнца спустился вниз и сказал:

   - М-р Сигрев, мне кажется, сегодня ночью нам нечего ждать нападения, но завтра, вероятно, нам придется вынести нечто очень серьезное; дикари рубят деревья и связывают большие охапки из мелких прутьев. Их работа идет нескоро, благодаря тому, что они работают каменными топориками, но их много, и они настойчивы, а это важное обстоятельство; мне кажется, они проработают всю ночь, пока не свяжут столько пуков хвороста, сколько им хочется заготовить.

   - Но с какой же целью они рубят пальмы и приготовляют фашины?

   - Или они хотят сложить связки подле палисада так, чтобы им было легче перебраться через нашу ограду, или же думают обложить ими наше укрепление и поджечь его.

   - И вы думаете, что это им удастся?

   - Во всяком случае, не без больших потерь; может быть, даже нам удастся отбить их приступ, но придется усиленно сражаться, усиленнее, чем до сих пор. Женщины должны заряжать наши ружья, так как будет необходимо как можно скорее выпускать один выстрел за другим. Я не очень боялся бы их попыток сжечь нас, если бы не дым. Кокосовые пальмы, особенно когда с них не снята кора (как на нашем палисаде), тлеют очень долго, но нелегко загораются, а зажженные связки прутьев, конечно, загорятся яростно, но скоро и потухнут.

   - Однако, Риди, страдая от недостатка воды, мы скоро ослабеем среди удушливого дыма и пламени. Мы упадем просто от одного истощения.

   - Будем надеяться на лучшее и делать все, что можно, м-р Сигрев, - возразил Риди. - И помните: если во время боя со мной что-нибудь случится, воспользуйтесь дымом, бегите в лес и отыщите путь к палаткам. Конечно, в том случае, если вы заметите, что они побеждают вас... Я уверен, что вы доберетесь до палаток. Я думаю, нападение сделают с подветренной стороны, значит, если они зажгут огонь, пытайтесь бежать со стороны противоположной. Я показал Уильяму, как; в случае нужды можно разбить палисад. Если дикари овладеют нашей твердыней, в первую минуту они и не подумают отыскивать вас, а, может быть, даже взяв все, что им захочется захватить из дому, они и потом не подумают о преследовании.

   - Почему, Риди, если они навалят дерева, то что-нибудь случится с вами? - спросил Уильям.

   - Потому, мастер Уильям, что если они положат бревна и связки веток так, что получат доступ на гребень палисада, я могу быть убит или ранен, как вы... как всякий!

   - Конечно, - ответил мальчик, - но они еще не пришли, и им придется выдержать очень сильный огонь.

   Риди сказал Сигреву, что он останется караулить и с двенадцать часов позовет его. В течение этих двух дней они ели очень мало; убили одну черепаху, сжарили ее ломти, но пища только увеличила их жажду, и даже дети отказались от мяса.

   Страдания теперь дошли до ужасной степени, и бедная миссис Сигрев почти теряла рассудок.

   Когда Сигрев ушел в дом, Риди позвал Уильяма и сказал ему:

   - Мастер Уильям, мы должны достать воды; я не могу выносить мучений несчастных малюток, не могу видеть состояние вашей матушки; больше: без воды нам никогда не удастся выдержать удушливый дым. Мы буквально задохнемся в его клубах и умрем, если завтра дикари попытаются сжечь нас. Вот что, Уильям: я решил взять один из семи новых бочонков и пройти к колодцу за водой; может быть, мне удастся добыть ее, может быть, нет. Но я должен сделать эту попытку, иного средства нет.

   - А почему бы не пойти мне? - спросил Уиль.

   - По многим причинам, Уильям, - ответил Риди, - главное, я думаю, что мне скорее, чем вам, удастся достигнуть успеха. Я завернусь в боевой плащ и надену головные перья дикаря, который убитый упал через палисад, но из оружия возьму только его копье; а то оно будет мешать мне нести тяжелую ношу. Теперь заметьте: выпустите меня из двери, а когда я уйду - на всякий случай, задвиньте ее одной поперечной жердиной. В случае нападения, это не даст двери отвориться, пока вы не загородите ее остальными. Ждите меня и будьте наготове меня впустить. Вы поняли?

   - Вполне, Риди; но, сознаюсь, мне страшно; если что-нибудь случится с вами - это будет такое ужасное несчастье, - сказал Уиль.

   - Что делать, Уильям? - ответил Риди. - Нам необходимо попробовать достать воды и сделать эту попытку теперь, а не позже, когда они больше будут настороже. В настоящую минуту они бросили работу и усердно едят. Мне может встретиться только женщина.

   Риди ушел за бочонком. Он надел военный головной убор и наряд убитого дикаря, поставил бочонок к себе на плечо и взял в руку копье. Уильям отодвинул жердь" которая загораживала дверь, и убедившись, что никто не скрывался под палисадом, Риди крепко сжал руку мальчика и пошел через расчищенную поляну. Скоро он был уже в лесу из кокосовых пальм. Уильям, повинуясь его указаниям, закрыл дверь и заставил ее жердью, продев ее в одно из отверстий, сделанных для этой цели во внутренних придверных столбах, потом стал ждать. Он. был в ужасном состоянии, прислушивался к малейшему звуку, к легкому шелесту ветра в кокосовых листьях, и каждый шорох пугал его. Так он стоял несколько минут, держа ружье наготове.

   - Ему уже пора вернуться, - подумал Уильям, - до колодца всего сто ярдов, никак не больше, а между тем, я не слышу никакого шума.

   Наконец, ему показалось, что до него донесся звук шагов. Да, да, Риди возвращался. И ничего с ним не случилось!

   Уильям протянул руку, чтобы отодвинуть жердь в сторону и отворить дверь, но в эту секунду до него донесся шум борьбы, и чье-то тело упало перед дверью. Мальчик быстро открыл ее в то самое мгновение, когда Риди позвал его по имени.

   Мальчик схватил свое ружье и выскочил за ограду. Риди боролся с дикарем, который подмял старика под себя. Уильям приставил ружье к его груди. В одно мгновение ока, мальчик выстрелил, и дикарь упал мертвым рядом со старым Риди.

   - Скорее, берите воду, Уильям, - слабым голосом сказал Риди. - Я постараюсь вползти в дверь.

   Уильям взял бочонок и внес его за ограду, потом побежал к Риди. Старик стоял на коленях.

   Сигрев услышал выстрел, выбежал из дому, увидел открытую дверь палисада, прошел вслед за Уилем и, заметив, что он поддерживает старика, подхватил Риди под другую руку и ввел внутрь. Дверь немедленно закрыли.

   - Вы ранены, Риди? - спросил Уильям.

   - Да, дорогой мальчик; да, мне кажется - смертельно... Он проколол меня своим копьем... Дайте мне воды, воды, поскорей...

   - Ах, если бы у нас был хоть глоток воды! - сказал Сигрев.

   - Она есть у нас, папа, - ответил Уильям, - но это обошлось нам ужасно дорого.

   Уильям сбегал за стаканом, налил из бочонка воды и напоил Риди. Старик выпил с жадностью.

   - Теперь, положите меня, Уильям, на эти кокосовые листья, - сказал раненый, - подите, напоите всех, напейтесь сами, потом вернитесь ко мне. Не говорите миссис Сигрев, что я ранен. Пожалуйста, исполните все, о чем я прошу вас.

   - Папа, возьми воду, пожалуйста, - попросил Уильям, - я не могу оставить Риди.

   - Хорошо, мой мальчик, - ответил Сигрев, - но прежде напейся сам.

   Сильно ослабевший Уиль выпил воды, и это мгновенно оживило его.

   Сигрев ушел с водой для детей и женщин, а Уильям старался помочь старому Риди, который дышал тяжело и не говорил ни слова.

  

   Сигрев еще раза два возвращался за водой, чтобы утолить жажду детей, Селины и Юноны, потом помог Уилю снять платье Риди, чтобы осмотреть его рану и постараться понять, опасна ли она.

   - Нам лучше перенести его на другие листья кокосовых пальм, там ему будет удобнее, - заметил Уильям.

   В эту минуту Риди прошептал: "Еще воды". Уильям снова напоил его, потом с помощью отца перенес своего старого друга в более удобное место. Когда они уложили Риди, он вдруг повернулся на бок, и из его раны хлынула кровь; она долго лилась.

   - Теперь мне легче, - слабо произнес раненый, - перевяжите мне рану, Уильям; такому старому человеку, как я, нельзя терять слишком много крови.

   Сигрев и Уильям подняли его рубашку и осмотрели рану: копье проникло глубоко в легкое. Уильям скинул свою собственную рубашку, изорвал ее на бинты и перевязал рану, чтобы остановить кровь.

   Риди, который, казалось, сначала очень ослабел от перемещения, мало-помалу оправился и уже мог говорить, хотя и еле слышным голосом, когда из дома вышла Селина Сигрев.

   - Где же этот чудный, храбрый, добрый человек? - спросила она. - Я хочу его благословить и поблагодарить.

   Сигрев подошел к ней, схватил ее за руку и сказал:

   - Он ранен, дорогая, и боюсь, что ранен сильно. Но раньше я не хотел тебе говорить об этом.

   В коротких словах он рассказал ей обо всем, что случилось, а потом провел к ложу из листьев, на котором лежал старик.

   Миссис Сигрев опустилась перед ним на колени, взяла его за руку и разразилась рыданиями.

   - Не плачьте обо мне, - сказал он, - мои дни уже были сочтены; мне только грустно, что я не могу больше принести вам пользы.

   - Дорогой, добрый, - сказала Селина, помолчав. - Что бы не послала нам судьба, каковы бы ни были решения Всевышнего, Всемогущего Бога, я, пока жива, никогда не забуду того, что вы сделали для меня и моих близких.

   Миссис Сигрев наклонилась над ним, поцеловала его в лоб, поднялась с колен и, рыдая, ушла в дом.

   - Уильям, - сказал Риди, - я теперь не могу говорить. Приподнимите мне голову и уйдите; мне будет легче одному. Вы давно не смотрели, что делается у дикарей. Подите, посмотрите... Через полчаса вернитесь. Уйдите и вы, м-р Сигрев, мне станет лучше, если я немножко подремлю.

   Отец и сын исполнили желание Риди. Они поднялись на прибитые доски, внимательно и осторожно осмотрели все внешние стороны палисада" наконец, остановились.

   - Плохо дело, Уильям, - сказал Сигрев.

   Уильям покачал головой.

   - Он не отпустил меня, - сказал мальчик. - Лучше было бы, если бы отпустил... Я боюсь, что он очень сильно ранен. Как ты думаешь, папа?

   - Я думаю, что он не поправится, Уильям. Если завтра на нас сделают нападение, нам без него будет худо. Я очень боюсь исхода дела...

   - Не знаю, что и сказать, папа, но чувствую, что после утоления жажды я в состоянии драться с двойной силой.

   - Я тоже, мой дорогой мальчик, но их столько, что вдвоем мы сделаем немного.

   - Если мама и Юнона будут заряжать для нас ружья, - ответил Уильям, - мы, во всяком случае, вдвоем теперь сделаем то же, что делали втроем, когда так изнемогали от жажды и утомления.

   - Может быть, ты прав, мой дорогой Уильям. Во всяком случае, употребим все силы, чтобы защитить близких и себя.

   Уильям тихо подошел к Риди; старик дремал, а может быть, даже спал; поэтому мальчик, не беспокоя его, вернулся к отцу. Они вместе перенесли бочонок в дом и отдали его на сохранение миссис Сигрев, чтобы вода не была растрачена даром. Теперь, утолив жажду, все ощутили голод. Юнона с Уилем нарезали черепашьего мяса и сжарили его. Семья охотно ела, и может быть, никогда в жизни не наслаждалась до такой степени своим обедом.

   Почти на рассвете Уильям, который много раз подкрадывался к Риди, чтобы посмотреть, спит он или нет, увидел, что старик лежит с открытыми глазами.

   - Как вы себя чувствуете? - спросил его Уильям.

   - Я спокоен; на душе у меня ясно, Уильям, и я не очень страдаю. Но мне кажется, я скоро умру. Помните, если вам придется бежать из палисада, Уильям, не думайте обо мне; оставьте меня здесь, на этом месте. Выжить я не могу, а если вы тронете меня с места, я только еще скорее умру.

   - Я лучше умру вместе с вами, чем брошу вас, Риди.

   - Нет, сэр, это неумно и неправильно; вы должны спасти вашу мать, братьев и сестру; обещайтесь послушаться меня.

   Уильям молчал.

   - Я указываю вам ваш долг, Уильям. Я отлично понимаю, что делается у вас в душе, но вы не должны поддаваться вашему чувству. Обещайтесь послушаться меня или вы сделаете меня ужасно несчастным.

   Уильям сжал руку старика; его сердце было до того переполнено, что он не мог выговорить ни слова.

   - Они придут утром, - продолжал старик, - так, но крайней мере, мне кажется. У вас еще много времени, поднимитесь на пальму и сторожите там до полного света, потом спуститесь и скажите мне, что вы видели.

   Речь утомила Риди. Теперь его голос звучал еле слышно. Он знаком отослал прочь Уильяма, и мальчик поднялся на пальму. Там он караулил, пока не стало совсем светло.

   На заре он заметил, что дикаря работали; они собрали все пуки из веток на том месте, где прежде стоял старый дом, и усиленно готовились к нападению.

   Вот мальчик заметил, что каждый из воинов вскинул на плечо одну вязанку веток, и все двинулись к палисаду. Уильям тотчас же спустился с дерева и позвал отца, который разговаривал с миссис Сигрев. Все ружья были заряжены, и Селина с Юноной стали позади прибитых досок, чтобы заряжать их немедленно после каждого выстрела.

   - Мы откроем огонь, когда они подойдут на столько, чтобы мы не могли давать промахов, Уильям, - сказал сыну Сигрев. - Чем дольше мы не позволим им подходить, тем лучше.

   Когда первые дикари были на расстоянии пятидесяти ярдов от палисада, защитники укрепления выстрелили; двое нападающих упали. Сигрев и Уиль продолжали стрелять в надвигавшихся дикарей, и в течение десяти минут дело шло успешно. Потом дикари двинулись большим отрядом, закрываясь связками прутьев. Это их защищало.

   Таким образом, они в безопасности дошли до палисада и принялись складывать фашины. Сигрев и Уиль все еще осыпали их непрерывными выстрелами, но с меньшим успехом.

   Многие из них упали, но все же вязанки постепенно нагромождались; они уже почти дошли до отверстий в палисаде, через которые защитники дома выставляли дула своих ружей. Судя по тому, что дикари делали из вязанок покатость, было очевидно, что они намеревались подняться к гребню ограды и перескочить через нее.

   Наконец, казалось, все связки были положены, и дикари отошли к кокосовым пальмам.

   - Они ушли, отец, - сказал Уильям, - но, конечно, вернутся, и боюсь, скоро придет наш конец.

   - Я боюсь того же, мой благородный мальчик, - ответил Сигрев. - Они отошли только, чтобы приготовиться к общему приступу; теперь они могут перебраться через палисад. Я почти жалею, что они не подожгли прутьев: тогда мы могли бы бежать, как говорил Риди; но теперь это невозможно.

   - Ничего не говори маме, - сказал Уильям, - будем защищаться до последней крайности, а если нас победят, - значит, так угодно Господу.

   - Мне хотелось бы на прощанье поцеловать твою маму, - сказал Сигрев. - Но нет, это заставит меня ослабеть. Лучше нет. Вот они, Уильям, они бегут! Ну, да благословит тебя Бог, мой мальчик. Я думаю, мы все встретимся на небе.

   Все полчище дикарей двигалось теперь от кокосовой рощи плотной массой. Они кричали, так что ужаснули Селину и Юнону, однако ни одна из них не дрогнула. Дикари снова были в пятидесяти ярдах от палисада, и снова по ним открылся огонь.

   Громкие вопли отвечали на выстрелы. Вот дикари уже дошли до покатой груды сложенных вязанок. Но их дикие крики и ружейные выстрелы заглушил громкий, грохочущий звук, от которого содрогнулись пальмовые деревья. И нападающие, и защитники на мгновение замерли от изумления. Новый и еще новый громовой звук. Что-то бороздило землю. Множество дикарей упало.

   - Это корабельная пушка, отец, - сказал Уиль. - Мы спасены. Спасены!

   - Это, наверное, пушка, мы спасены чудом, - ответил м-р Сигрев в полном изумлении.

   Дикари остановились. Они были ошеломлены. Снова и снова звучали выстрелы больших орудий, сотрясая воздух, и ядра с визгом проносились в лесу.

   Дикари повернулись и бросились к своим челнокам. Не осталось ни одного.

   - Мы спасены! - вскрикнул Сигрев.

   Быстро соскочив с доски, прибитой к палисаду, он горячо обнял жену. А Селина опустилась на колени и, подняв к небу сжатые руки, стала благодарить Бога.

   Уильям быстро поднялся на высокую пальму, осмотрелся и закричал бывшим внизу.

   - Большая шкуна, папа. Слышишь? Это она стреляет в дикарей. Они разбегаются повсюду; многие падают; некоторые в воде... Идет большая шлюпка, в ней люди... Она уже подле садового мыса. Три челна, полные дикарей, отчалили. Вот опять пушечный выстрел. Два челна утонули, отец... Шлюпка пристала к берегу. Сюда идут, сюда!

   Уильям быстро спустился с дерева. Ступив на землю, он тотчас же побежал отодвинуть жерди, закрывавшие дверь палисада, и распахнуть ее. Он отодвинул последнюю жердь, когда услышал шаги избавителей, открыл дверь и через одно мгновение очутился в объятиях капитана Осборна.

  

   Раньше, чем будем продолжать наш рассказ, мы объясним молодым читателям, как и почему капитан Осборн явился в такую минуту.

   Следует вспомнить, что за несколько месяцев до этого дня появился бриг и принес такое глубокое разочарование жителям островка, не подойдя к их берегу.

   Дело в том что бывшие на палубе этого брига не только видели выкинутые флаги, но и прочитали крупную надпись с названием "Великий Океан". Тем не менее налетевшая буря так далеко унесла их к югу, что капитан брига нашел несовместимым со своими обязанностями относительно судовладельца терять много времени на рейс до острова. Товар, который несло судно, потерял бы всякую цену, если бы он попал на торговый рынок не первым. Поэтому капитан решил прямо отправиться в Сидней-Порт, который составлял местоназначение его плавания.

   Когда Мекинтош и матросы "Великого Океана" опустили капитана Осборна в большую шлюпку, он был без сознания.

   Прошла бурная, тяжелая ночь. С большим трудом они спасли шлюпку от гибели; мало-помалу Осборн пришел в себя и настолько оправился, что Мекинтош мог рассказать, почему он очутился на море, в простой шлюпке.

   На следующее утро ветер ослабел, и им посчастливилось; они встретили судно, которое отправлялось к Вандименовой земле и приняло их на свою палубу.

   Из рассказа Мекинтоша капитан Осборн узнал о судьбе семьи Сигрев; он не сомневался, что "Великий Океан" пошел ко дну, а с ним погибли Сигревы и Риди, не пожелавший бросить несчастных.

   Он сообщил об этом владельцам корабля.

   Попав на Вандименову землю, капитан Осборн был до такой степени поражен прелестью, красотой и плодородием острова, что решил купить себе земельный участок и основаться в этой стране. (Может быть, также после недавно пережитой страшной опасности, ему не хотелось снова идти в море). Он исполнил свое намерение, завел ферму, скот и на шкуне отправился в Сидней, чтобы получить многие сельскохозяйственные предметы, которые выписал для себя из Англии.

   В это время в Сидней пришел бриг и рапортовал о том, что на одном из маленьких островов белые, и что они подняли флаг с вышитой на нем надписью "Великий Океан".

   Когда Осборн узнал об этом, он немедленно отправился к капитану брига, засыпал его вопросами; определил, под какими градусами широты и долготы находился островок с белыми и флагом, и понял, что это было невдалеке от места крушения "Великого Океана". Так Осборн получил твердое убеждение, что покинутый корабль уцелел, и семья Сигрев спаслась чудом.

   Он отправился к губернатору провинции Новый Южный Уэльс, рассказал ему с полученных сведениях, и тот немедленно решил послать на помощь несчастным правительственную шкуну; вдобавок он предложил Осборну плыть на ней, если он желает сам отправиться отыскивать своих бывших путевых товарищей.

   Капитану было очень неудобно бросить ферму и сельское хозяйство, однако он согласился на предложение, и через несколько дней шкуна отплыла.

   Она подошла к берегу острова как раз в то самое утро, когда флотилия челнов дикарей пристала к отмели, а Уильям по дороге к палисаду сказал Риди, что на линии "садового мыса" виднеется парус. Если бы в то время Риди успел посмотреть в свою подзорную трубу, он понял бы, что это шкуна, а не вражеский челнок, по его предположению, отставший от остальной флотилии в течение бурной ночи.

   Шкуна остановилась подле рифов, потом снова отошла с целью отправить ялбот для зондирования дна и приискания места стоянки.

   Ялбот только что начал свои исследования, как заметил челны дикарей; матросы услышали выстрелы; в это время происходило первое нападение. Вернувшись к шкуне, экипаж ялбота донес о том, что он видел; матросы прибавили также, что, по их мнению, дикари напали на белых.

   К несчастью, ялбот вернулся к шкуне только вечером, а потому вопроса о том, что происходило, нельзя было выяснить. Тогда произошло новое нападение, и они услыхали опять ружейные выстрелы.

   Это очень встревожило Осборна, и капитан решил как можно скорее высадиться на остров; но дикарей было громадное количество, а экипаж шкуны состоял всего из двадцати пяти человек, поэтому было найдено неблагоразумным пытаться сделать это. Командир, поставив шкуну так, чтобы защитить своих людей, наконец согласился высадить их на берег.

   Ялбот определил фарватер залива; все подготовили к тому, чтобы отойти к берегу на рассвете следующего утра; но к несчастью, большую часть дня стояло полное безветрие, и только на утро через день, в то время, когда дикари в последний раз атаковали палисад, шкуна пододвинулась к берегу и открыла пушечный огонь.

   Остальное известно. От пушечных выстрелов дикари разбежались. Наконец, шлюпку наполнили экипажем, и капитан Осборн вовремя явился на выручку осажденных.

   Пусть читатель сам представит себе радость м-ра и миссис Сигрев при виде своего друга капитана Осборна. Всякая опасность теперь миновала; отряд, который вместе с Осборном высадился, сделал разведки, чтобы убедиться, не осталось ли на острове еще дикарей, но нашел только мертвых и умирающих.

   Капитан Осборн в коротких словах передал Сигревам свою историю. Потом они рассказали ему о самопожертвовании старого Риди и о том положении, в котором они находятся.

   В это время Уильяма уже не было с остальными, он пришел к своему другу, как только капитан Осборн заговорил с отцом и матерью. Капитан тоже поспешно направился к старику. Риди тотчас же его узнал, хотя перед его глазами все потускнело, расплылось, и он ничего не мог видеть.

   - Я знаю, это капитан Осборн, - слабым голосом произнес раненый. - Вы вовремя явились, сэр, я чувствовал, что вы отыщете нас, я постоянно говорил это. Примите же благодарность умирающего.

   - Надеюсь, дело еще не так плохо, Риди, - ответил Осборн, - у нас на палубе хирург, и я тотчас же пошлю за ним.

   - Нет, сэр, ни один хирург в мире не поможет мне, - ответил Риди, - не пройдет и часа, как я перейду в вечность. Я благодарю Господа за то, что Он сохранил эту семью, но мое время, капитан Осборн, наступило.

   Старик сложил руки на груди, и несколько мгновений молчал: он тихо молился.

   - Нам лучше уйти, - сказал капитан. - Он не хочет, чтобы ему мешали. Я пошлю за врачом на всякий случай, хотя чувствую, что это будет бесполезно. Смерть уже наложила на него свою руку.

   М-р Сигрев, Селина и капитан Осборн ушли, глубоко опечаленные этой сценой. Но Уильям остался подле Риди, чтобы дать ему напиться, когда он попросит воды.

   Через несколько минут старик открыл глаза.

   - Вы еще здесь, Уильям. Я не вижу вас. Выслушайте меня, мой дорогой мальчик. Вот что: похороните мое тело на холмике над колодцем. Мне хочется лежать там. Бедный мой маленький Томми! Смотрите, никогда не говорите ему, что он был причиной моей смерти. Позовите сюда его, а также Юнону и Каролину; я хочу проститься с ними, Уильям.

   Слезы так и катились по щекам Уильяма; он быстро прошел в дом и передал отцу и матери о желании старика. Они все отправились к нему, чтобы в последний раз проститься с ним.

   Риди каждого поочередно называл по имени. Они опускались перед ним на колени и нежно целовали старика. Он прощался со всеми своими друзьями голосом, ослабевшим до степени шепота. Все молчали и молча плакали, окружая его. Уильям стоял подле него на коленях и держал его руку.

   Вдруг голова старика откинулась. Он перестал дышать.

   - Все кончено, - уныло произнес Сигрев, - его душа, я уверен, пошла за наградой, уготованной праведным и добрым людям.

   Сигрев увел жену и детей. Юнона и Уильям остались подле умершего. Бедная негритянка плакала безутешно; казалось, ее сердце надрывалось от горя. Как только ушли ее господа, она перестала сдерживаться, Уильям старался утешить ее.

   - О, масса Уильям. Я часто думаю, что небо его послало, чтобы спасти всех нас. Он пережил столько, чтобы сделать все, что мог, и снова ушел на небо.

   - Я верю, что он на небе, милая Юнона, и надеюсь жить так же хорошо, как он, и умереть, как умер он.

   Уильям закрыл глаза умершего, а Юнона принесла корабельный вымпел и положила его на тело усопшего. Потом мальчик и негритянка вернулись в дом, к остальным.

   Пока Уильям сидел со старым Риди, командир шкуны и новая партия матросов высадились на берег. Матросов он отправил поискать на острове дикарей, но они не встретили ни одного из них.

   Осборн познакомил с командиром шкуны м-ра и миссис Сигрев.

   После этого начали готовиться