Марриет Фредерик - Крушение "Великого Океана"

не.

   - Я не боюсь льва, - ответил Томми.

   - Да потому что здесь его нет, но если бы перед тобой очутился лев, ты заговорил бы иначе.

   - Я бросал в него камни, - сказал Томми.

   - Да, без того лев не испугал бы тебя; Билли тоже не вздумал бы на тебя бросится, не бей ты его, - проговорила миссис Сигрев.

   - А вот и Риди с мешком на плече, - сказал Томми. - Это хорошо; мне хочется пообедать.

   Риди скоро подошел к миссис Сигрев и положил перед ней мешок.

   - Я принес вам молодых кокосовых орехов и несколько старых, сняв их с пальм, которые срубил.

   - О, кокосовые орехи! Мне так хотелось орехов! - закричал Томми.

   - Но вам очень жарко, Риди? - заметила Селина.

   - Да, миссис Сигрев, - ответил старик, отирая пот; - работать жарко, и в лесу совсем нет ветра. Не нужно ли вам доставить что-нибудь с той стороны острова? Я отправлюсь туда тотчас же после обеда.

   - Зачем?

   - За колесами для перевозки строевого леса. Я должен постепенно убирать бревна, пока не сделаю дорожки. Мастер Уиль отправится со мной.

   - И, думаю, с удовольствием, - ответила миссис Сигрев, - вероятно, он устал перетаскивать тяжелые камни. Не помню, Риди, чтобы мне было особенно нужно что-нибудь, - прибавила она. - Но вон Уилли идет сюда вместе с Юноной; да и м-р Сигрев, я вижу, положил свой заступ. Итак, Каролиночка, присмотри за Альбертом, а я пойду и подам обед.

   Риди помог Селине расставить посуду на земле, потому что они еще не привезли ни стола, ни стульев с прежнего берега.

   Во время обеда Уильям сказал, что на следующий день они с Юноной окончат черепаший пруд, а м-р Сигрев объявил, что он расчистил достаточное полечко, на котором можно посадить полмешка картофеля.

   После обеда Риди и Уильям отплыли, а к вечеру вернулись с колесами и осью и еще со многими вещами; между прочим, они привели на буксире несколько бревен и отделанных досок, остатков брига "Великий Океан". Они, по словам Риди, были необходимы для домовых дверей.

  

   - Теперь, мастер Уильям, - сказал Риди, - если вам не очень хочется спать, вы, может быть, отправитесь со мной перевернуть несколько черепах. Время идет быстро, и они скоро уйдут с острова.

   - Конечно, пойду.

   - Дождемся темноты; сегодня не будет особенно яркого лунного света; тем лучше.

   Тотчас же после заката солнца Уильям и Риди прошли на отмель и неподвижно уселись на камень.

   Вскоре Риди заметил черепаху, которая ползла по песку, и сделал несколько шагов. Уильям пошел за ним. Риди тихо двинулся к самому краю отмели, с целью стать между черепахой и морем.

   Едва черепаха заметила людей, как быстро пошла к воде, но они отрезали ей путь, и Риди, схватив ее за одну переднюю бесформенную лапу, перевернул на спину.

   - Видите, как надо это делать? Только смотрите, чтобы она не укусила вас; не то вырвет кусок мяса! Теперь она не может стать на лапы и завтра утром мы ее найдем в этом же положении. Пойдемте, попытаемся найти еще черепах.

   До полуночи они изловили шестнадцать черепах.

   - Теперь, думаю, довольно, мастер Уильям, - сказал Риди. - Мы хорошо поработали; у нас пищи хватит на несколько дней. Дня через три опять повторим попытку увеличить наш запас, а завтра посадим в пруд пойманных животных.

   - Как мы перенесем таких больших черепах?

   - Мы будем подкладывать под них старый парус и перетаскивать по мягкому песку; это нетрудно.

   - Почему бы нам не наловить рыбы, Риди? Мы могли бы тоже пустить ее в черепаший пруд.

   - Недолго останется там рыба, мастер Уильям, да трудно будет и достать ее из пруда. Позже можно устроить особый рыбный садок, но теперь об этом еще не стоит думать. Я часто говорил себе, что следовало бы сделать удочки, да все времени не хватало. После дневной работы мне всегда слишком хочется спать. Вот когда построим дом, я приготовлю удочки, и вы сделаетесь нашим главным рыбаком.

   - А рыба клюет ночью?

   - Да, лучше чем днем.

   - Хорошо же; если вы, Риди, дадите мне удочку и научите удить, я, по окончании работ, буду с час ловить рыбу. Томми все просит жареной рыбки, маме, я знаю, уже надоело соленое мясо, а Каролине, мне кажется, оно даже вредно. Я видел, как она обрадовалась, когда вы принесли кокосовые орехи.

   - Хорошо; тогда я достану огарок и приготовлю две удочки. Только я пойду с вами, мастер Уильям. Надо расходовать наши свечи осторожно.

   - Нет, нет, Риди, пойдем спать. А скажите, что же будем мы делать, когда у нас не останется свечей?

   - Станем жечь кокосовое масло, а его всегда будет достаточно. Ну, до свидания, мастер Уильям.

   На следующее утро до завтрака занялись перемещением черепах в пруд, который накануне уже настолько продвинулся, что теперь животные не могли уйти из него. После завтрака Уильям и Юнона докончили стенки пруда, сделав их достаточно высокими. За обедом они объявили, что пруд вполне готов. Сигрев тоже сказал, что вскопано достаточное пространство земли. Миссис Сигрев попросила Юнону помочь ей стирать белье, а потому было решено, что Уиль, Риди и Сигрев отправятся сажать картофель. Так и сделали.

   Риди работал лопатой; Сигрев и Уильям резали картофелины на куски так, чтобы на каждом из них было по одному глазку. Во время этого занятия, Уильям между прочим сказал отцу:

   - Папа, когда мы отошли от мыса Доброй Надежды, ты обещался мне объяснить, почему его назвали так, а также, что такое колония. Не скажешь ли ты мне это теперь?

   - Охотно, мальчик. Слушай же. Ты слыхал, что нас, англичан, называют властителями моря? Но не всегда было так. Самыми ранними мореплавателями новых времен были испанцы и португальцы. Испанцы открыли Южную Америку, а португальцы Вест-Индию. В те времена, то есть более трехсот лет тому назад, Англия не была такой могущественной нацией, как теперь, и имела относительно мало судов. Не решалась она также и на такие предприятия, как Испания или Португалия. Португальцы, предприняв плавание к Ост-Индии, дошли до мыса Доброй Надежды, но в те времена суда были малы и дул такой страшный ветер, что они не могли обогнуть мыса и назвали его "Cabo Tormentoso", что значит "Бурный Мыс". Наконец, они прошли и тогда назвали его "Cabo de Buona Speranza", то есть "Мыс Доброй Надежды". Они счастливо достигли Индии, овладели многими портами и завязали выгодную торговлю. Ты понял меня?

   - Да, папа.

   - Теперь, дорогой, - продолжал Сигрев, - ты знаешь, что человек родится, достигает возмужалости и расцвета сил, потом старится, дряхлеет и умирает. То же бывает и с нациями. В ту эпоху португальцы достигли расцвета; между тем другие нации крепли, между прочим, голландцы, которые и стали оспаривать у Португалии индийскую торговлю. Со временем голландцы отняли от Португалии ее колонии и вырвали из ее рук торговлю с Индией. Потом Англия пробилась туда, овладела колониями португальцев и голландцев и с тех пор держит всю ост-индскую коммерцию в своих руках. Когда-то могучая Португалия теперь ничто. Голландия тоже постепенно потеряла свое значение. Английские же владения громадны и обширны.

   - Ответь мне теперь на один вопрос, папа, - попросил Уильям. - Ты ведь сказал, что нации возрастают и падают, и в пример привел Португалию. Скажи, Англия тоже когда-нибудь падет?

   - На этот вопрос ответить может только история, а история говорит, что таков удел всех государств. Да, дорогой, конечно, и Англии суждено подчиниться участи всех остальных стран, хотя, пока еще незаметно никаких признаков ее падения.

   - Надеюсь, что это случится еще нескоро, - проговорил Уиль.

   - Каждый англичанин, любящий свою страну, скажет то же самое, - заметил Сигрев. - Вспомни, когда Римская империя процветала, Англию населяли чистые варвары; теперь Римской империи не существует, Англия же занимает важное место среди наций. В наше время большая часть Африки занята дикарями; кто знает, чем они сделаются в будущем?

   - Как, негры сделаются великой нацией?

   - Вот именно так могли бы в былые дни говорить римляне. Как, британские варвары сделаются великой нацией?

   - Но, папа... негры чернокожие.

   - Так что же. Большинство мавров темны, почти как негры, но в свое время они были великой нацией, больше, самой просвещенной и образованной нацией своего времени, полной чувства чести, великодушия, вежливости, рыцарства. Они держали в своих руках покоренную ими большую часть Испании в течение многих сотен лет; ввели искусства и науки, которые до тех пор были неизвестны, отличались храбростью и героизмом, добродетелью, благородством. Ты никогда не читал истории мавров в Испании?

   - Нет, папа.

   - Может быть, книги об этом лежат в одном из спасенных из моря ящиков. Со временем посмотрим. А теперь мы изрезали все картофелины; пойдем, поможем Риди посадить их и посеять семена, принесенные нами.

  

   В этот вечер Риди часа два работал при свете свечи, приготовляя удочки. Уильям был с ним. Наконец, старик окончил свою задачу.

   - Что насадить на крючок? - спросил Уильям.

   - Одну из улиток, сбросив ее раковину. Но хорошая приманка - солонина. И лучше всего удить с мыса. Но завтра у нас много работы с порубкой, а потому ляжемте-ка теперь спать.

   Однако Уильям держался другого мнения. Он ждал, когда ему показалось, что Риди крепко спит, мальчик взял удочки и пошел на отмель. Тут он поднял несколько раковин, разбил их, вынул из них моллюсков и насадил их на крючки. Потом пошел к пруду. Стояла чудная лунная ночь; вода не шевелилась и при свете можно было видеть дно на большой глубине. Уиль забросил удочку; едва свинцовое грузило коснулось песка, как что-то сильно дернуло его удочку, да так неожиданно, что мальчик чуть не упустил ее.

   Вскоре, однако, приняв предосторожности, о которых Риди говорил Уильяму, юный рыболов вытащил рыбу с серебристой чешуей и весившую около девяти-десяти фунтов. Оттащив свою добычу подальше от края воды, чтобы она снова не прыгнула в море, Уильям снял ее с крючка и снова забросил удочку. Вторую рыбу он поймал почти тотчас же. Она оказалась еще крупнее первой. Уильям продел шнурок под жабры пойманных рыб, довольный вернулся домой и привесил их к шесту, боясь, чтобы собаки не унесли его добычи.

   На следующее утро Уиль встал с постели раньше всех и показал Риди, какие рыбы попались ему. Но старик остался недоволен мальчиком и упрекнул за неосторожность.

   - Что было бы с вашей мамой, если бы вы, мастер Уилли, погибли? - прибавил старик.

   - Да, я был неправ, - сказал Уильям, - теперь я вижу это; но мне так хотелось угодить маме.

   - За это можно простить вас, дорогой мальчик, - с чувством ответил ему Риди, - только больше не делайте этого. Вы могли свалиться и погибнуть. Помните, дорогой, я всегда всюду готов идти с вами. Но довольно. Я никому не скажу, что вы были в опасности; ведь беды-то не случилось, слава Господу. А вы не сердитесь, что старик побранил вас?

   - Конечно, нет, Риди. Я не подумал об опасности.

   - А вот и миссис Сигрев вышла из палатки. - Здравствуйте, миссис Сигрев. Смотрите-ка, Уильям поймал вам на обед двух прекрасных рыб.

   - О, я очень рада, - ответила она. - Поди-ка сюда, Томми, посмотри; скоро ты покушаешь жареной рыбки.

   Томми так и запрыгал с криком:

   - Жареная рыба на обед! Жареная рыба!

   А Юнона сказала:

   - Вот, мисси Каролина, вам отличный обед.

   После завтрака все пошли к тому месту, где Риди начал рубить деревья; взяли с собой и колеса с осью, а также крепких веревок. Сигрев и Риди рубили пальмы и бросали их на ось. Юнона и Уиль привязывали стволы к "экипажу", потом впрягались в него и отвозили бревна на место, выбранное для постройки дома.

   После тяжелой работы все с удовольствием принялись за вкусный обед.

   Вечером Риди и Уильям, несмотря на утомление, отправились на отмель и перевернули еще восемь черепах.

   Всю неделю продолжалась рубка леса. В воскресенье отдыхали. В понедельник поймали еще девять крупных черепах и трех больших рыб. Наконец, во вторник приступили к постройке дома.

   Каждый понимал, до чего важно иметь кров и защиту от непогоды, а потому работники с величайшим усердием принялись за дело.

  

   Из того леса, который Риди привел на буксире с берега прежней бухты, он приготовил дверные столбы и рамы для окон. Старик стал делать сруб из пальмовых стволов, закладывая щели между бревнами конопаткой из пальмовых, накрепко свитых листьев. Последнюю работу он скоро, впрочем, поручил Юноне и Уильяму. Мало-помалу дом вырастал. Сделать камин и плиту еще не могли; предстояло отыскать глину и выжечь известку из раковин, потом сложить камни и соединять их смазкой из глины и извести.

   Три недели продолжалась усиленная работа. Как только были окончены стены, строители принялись за основу крыши. Потом Риди покрыл ее, точно черепицами, настилкой из нарезанных листьев пальм, а чтобы удерживать их на месте, наложил на них тяжелых бревен, привязанных к стропилам толстыми и крепкими веревками. Через три недели дом мог защитить всех от непогоды. К этому времени на небе стали часто показываться темные тучи; начиналось время дождей. Однажды прошел страшный ливень, но на следующий день снова наступила ясная погода.

   - Нельзя терять времени, - сказал Риди Сигреву, - нам нужно еще усиленно поработать; устроим внутренность дома, чтобы ваша семья могла поселиться в нем как можно скорее.

   Пол в доме состоял из хорошо утоптанной земли. Внутри по всем стенам шла скамейка, поднимавшаяся на два фута от пола. Разделяться на комнаты дом должен был полотняными перегородками, которые могли опускаться на ночь. Уиль и Риди привезли, наконец, стулья и столы; это было как раз перед первой бурей дождливого времени года. Теперь постели, вся посуда и утварь были перенесены в дом. Сделали небольшую пристройку, которая должна была заменять кухню, пока в самом доме еще не устроили плиты и камина.

   Вечером, в субботу, вся семья поместилась в новом жилище, а в воскресенье утром разразилась первая гроза с сильным ветром, страшными молниями и ливнем. Окружившие дом пальмы скрипели и гнулись. Собаки залезли под скамьи, и в полдень было темно, как ночью. Никто даже не мог читать.

   - Это начинаются дожди, Риди? - спросила миссис Сигрев. - Все время будет так?

   - Нет, - ответил старик. - Иногда проглянет солнце, но ненадолго. Иногда дождь не прекращается много дней. Что же? Тогда станем работать в доме; ведь у нас много дела.

   Сильный дождь не протекал сквозь крышу и покрышку из листьев. Риди и Уиль отнесли шлюпку в безопасное место. Все пообедали холодным мясом, но чувствовали себя счастливыми и спали в сухих постелях.

  

   Всю ночь бушевала буря; но когда поселенцы поднялись, они увидели чистое небо, солнечный день. Риди и Юнона первые вышли из дома. Риди взял с собой подзорную трубу, как всегда, когда он, по его словам, делал обход.

   - Юнона, - сказал старик, - сегодня славное утро.

   - Да, масса Риди, - ответила она. - Но как зажечь костер и сварить чай? Хворост и опилки совсем мокрые.

   - Вчера вечером я закрыл золой горячие угли, положил сверху камней, а на них набросал листьев. Я думаю, они еще горячи. Я пойду и помогу тебе.

   Юнона нашла еще раскаленные угли, принялась раздувать их и разводить костер. Когда негритянке на помощь явился Уиль, Риди позвал собак и отправился продолжать свой обход.

   Прежде всего он осмотрел колодец; как и предвидел старик, нельзя было заметить, где устроен он; по ущелью несся мутный поток, совершенно скрывший бочку. Старик перешел через ручей вброд и направился к черепашьему пруду. Тут все оказалось в порядке. Он снова переправился через ручей, разлившийся широко по отмели, и прошел на "Садовый Мыс", желая посмотреть на шлюпку, к которой вместо якоря был привязан камень. Риди взглянул на горизонт через свою подзорную трубу. Он, правда, не надеялся на появление какого-нибудь судна, но на всякий случай смотрел вдаль. Ведь к острову все же мог прийти какой-нибудь корабль.

   Риди взглянул на шлюпку. Ветер отогнал ее от берега, и достать ее он не мог.

   - Вот тебе загадка, - подумал Риди. - Как глупо поступил я, что не привязал ее на веревке к берегу. Я не поплыву за ней, боюсь госпожи акулы.

   Подумав, Риди взял несколько веревок, переправленных с погибшего "Великого Океана", и связал их вместе; так у него получилась веревка достаточной длины. Потом он поднял кусок дерева, фута в два длиной, и к середине этой деревяшки привязал свою веревку. Сделав две-три неудачные попытки забросить в лодку обломок пальмы, он, наконец, добился своего. Деревяшка noпала под одну из скамеек, и это дало Риди возможность подтащить шлюпку к берегу.

   Старый моряк выкачал из нее попавшую туда воду; потом снова вышел на берег и осмотрел посев.

   - Теперь нужно найти овец и коз, - подумал Риди, - и тогда мой утренний обход окончен. Ну, Ромул, Рем, бегите, собачки, найдите их, - сказал он.

   И собаки, точно поняв, чего он ищет, убежали и скоро отыскали овец и двух коз, третьей же не было с ними.

   - Куда это запропастилась черная Нанни? - пробормотал Риди и остановился среди кустов. - Ну, так я и думал, - вслух произнес он.

   В чаще лежала черная Нанни, а рядом с нею новорожденные козлята.

   - О, маленькие, мы отыщем для вас пристанище, - проговорил Риди и взял одного козленка под одну, а другого под другую руку. - Иди, Нанни, - продолжал он. - Тише, Ромул, не прыгай. Как ты смеешь! А?

   Так, разговаривая с животными, Риди нес к дому козлят, а Нанни бежала за ним. М-р и миссис Сигрев уже оделись. При виде козляток Томми и Каролина громко закричали от восторга, и даже крошка Альберт захлопал в ладоши. Когда Риди спустил козлят на землю, Томми и Каролина обняли их за шейки.

   - Наша семья немного увеличилась, - сказал старик, - и я попрошу вас, миссис Сигрев, позволить новорожденным остаться в доме, пока я не устрою для них какого-нибудь сарайчика.

   Козу привязали, задали ей корму, и после завтрака Сигрев сказал:

   - Я думаю, Риди, нам следует посоветоваться и распределить занятия на время дождей. Ведь дела у нас еще очень много.

   - Да, сэр, - ответил Риди, - и для того, чтобы мы могли успешно окончить всю работу, нам нужны порядок и дисциплина. На военном фрегате работа идет вдвое скорее, чем на купеческом судне. А почему? Потому что все на месте, и у всего есть свое место. Ничего не приходится искать. Кроме того, каждый знает свою обязанность.

   - Я согласна с вами, Риди, - ответила миссис Сигрев, - метод и порядок - все. И я отвечаю, что как только у нас будут полки, все очутится на своем месте.

   - Прошу прощения, миссис Сигрев, что я говорю так много, но вот в чем дело. Я служил на купеческих судах и, когда попал на военный корабль, был изумлен. Все делалось молча; каждый был на своем месте; каждый или подтягивал, или распускал канат. Стоило боцману свистнуть, чтобы через несколько минут любой парус был распущен или его подобрали. Сначала все это мне казалось волшебством. И заметьте, мистер Сигрев, при дисциплине и порядке каждый человек приобретает значение. Если кто-либо пренебрежет своей обязанностью, страдает решительно все.

   - Вы правы, Риди, приучите нас к такому порядку, - попросил его Сигрев.

   - У нас столько еще дела, - сказал Риди, - что я не знаю, с чего начать; но, сэр, пока мы не приведем всего хоть немножко в порядок, мы должны работать как и когда можно. Во всяком случае, прежде всего нам нужно вытащить шлюпку на сушу и обезопасить ее; я думаю, ее лучше всего уложить в песок и зарыть. Теперь небезопасно отправляться на прежний берег. Потом, сэр, мы должны снять палатки, просушить их и спрятать; позже они еще очень понадобятся нам. Дальше необходимо выстроить большой амбар или сарай для наших складов и провизии. Крышу его покроем листьями; деревянный пол поднимем фута на четыре над землей; тогда внизу овцы и козы будут укрываться от непогоды. Еще нужно устроить рыбный садок и высечь в скалах чан для выпаривания соли. И у нас есть два больших дела: пройти через лес и посмотреть на оставленные нами запасы на месте высадки, а второе - немного исследовать самый остров и узнать, что он производит. Мы ведь этого еще совсем не знаем, а между тем, можем отыскать многое полезное для нас, деревья и плоды, а, главное, надеюсь - траву для нашего домашнего скота.

   - Я согласен с вами, Риди, - сказал Сигрев и спросил: - а как мы разделим наши силы?

   - Мы пока не разделим их, сэр. У Юноны много дела в доме, где она работает с миссис Сигрев. Мастер Уильям, вы и я вытащим лодку, потом соберем палатки и, наконец, примемся за постройку амбара. Если у Юноны останется время, пусть она наберет листьев с кокосовых пальм и сложит их для топлива. Мастер Томми может пойти помогать ей и показать, как их нужно тащить.

   - Да, покажу, - сказал Томми и вскочил.

   - Не теперь еще, погодите немножко, - сказал Риди, - а мы, сэр, если угодно, двинемся к палатке, - прибавил старик.

  

   На месте порубки лежало много кокосовых листьев, и Сигрев с Уилем скоро набрали достаточно большое количество их. Придя на берег, они увидели, что Риди уже вытащил шлюпку на отмель и привязывал к ней веревки, а под киль подставлял кругляки.

   Скоро шлюпка очутилась на расстоянии десяти ярдов от низкой отмели. Риди сказал, что этого вполне достаточно, потом они выкопали из-под нее песок, и она погрузилась в него почти до половины. Засыпав шлюпку песком, работники заботливо покрыли ее ветвями, на которые насыпали еще песку, чтобы удержать их.

   - Не понимаю, зачем мы так укутываем ее, Риди? - спросил Уильям. - Ведь дождь не повредит ей.

   - Не дождь повредит, а солнце. Оно печет очень сильно, и от его лучей шлюпка вся рассыпалась бы на щепы.

   - Об этом я забыл, - сказал Уиль и прибавил: - а что мы теперь будем делать, Риди?

   - До обеда еще осталось два часа, мастер Уильям. Что, если вы принесете удочки? Не попытаться ли половить рыбу?

   - Но втроем мы не можем удить двумя удочками, - заметил Сигрев.

   - Нет, сэр, мастер Уиль знает, как ловить рыбу. Вы останетесь с ним, а я пойду приготовлю Юноне дров и лучинок. Будьте осторожны, м-р Сигрев, и не держите лесу слишком крепко, - не то вы от толчка можете упасть в воду.

   Сигреву с сыном посчастливилось; менее чем в два часа они поймали восемь больших рыб. Увидев их добычу, Томми громко закричал от радости, и обед немножко отложили, чтобы успеть сготовить рыбу.

   Едва уселись за стол, как пошел дождь; через четверть часа забушевала буря и с такими же страшными молниями и громом, как и недавно. Работы на воздухе были отложены. Миссис Сигрев, Юнона и Каролина взялись за шитье. Уильям и Сигрев развивали большой канат, из которого Риди хотел наделать веревок потоньше. Риди взялся за свою морскую иглу, чтобы сделать хорошие выметанные отверстия в полотняных перегородках, которые были повешены наскоро, кое-как. Томми поручили привести в порядок спутавшийся моток толстых нитей. Окончив свою работу, Риди сказал:

   - Теперь я украшу то место, где спит миссис Сигрев: оно должно быть покрасивее остальных.

   И из-под скамейки он вынул какой-то сверток. В нем оказался желтый флаг с названием погибшего судна "Великий Океан", вышитым крупными, черными буквами, и красный вымпел. Оба флага Риди прикрепил кругом отделения миссис Сигрев.

   Она горячо поблагодарила старика. Зажгли свечи.

   - Риди, - сказал Уиль, - вы как-то обещали мне рассказать вашу историю. Не расскажете ли ее нам теперь? Вечер прошел бы скорее.

   - Хорошо, мастер Уильям, - ответил Риди, - я сдержу данное слово, и, когда вы услышите мой рассказ, то, конечно, найдете, что в свое время я был очень безумен. И это правда; но, если это послужит вам предупреждением, мой рассказ принесет вам пользу.

   - Нам будет очень приятно послушать, - сказала миссис Сигрев.

   - Хорошо, - ответил старик.

   И Риди заговорил.

   "Конечно, вы хотите узнать, кто были мои отец и мать? Об этом я скажу в двух словах. Мой отец служил капитаном на купеческом судне, которое ходило от Южного Шильдса до Гамбурга; моя мать, да благословит Господь ее душу, была дочерью капитана милиции, который умер месяца через два после ее замужества. Состояние, завещанное им матушке, увеличило средства отца; а в те времена он уже владел одной третью шкуны. Две трети принадлежали очень богатому кораблестроителю, по имени Мастермэн. Третья часть прибыли, которую давала шкуна, и капитанское жалованье позволяли отцу жить безбедно.

   Мастермэн очень уважал отца и получал большие барыши, благодаря трудам и искусству моего отца. Он пожелал быть на его свадьбе, а позже предложил сделаться моим крестным отцом. Все думали, что это будет для меня отлично; все поздравляем моих родителей, потому что почти шестидесятилетний м-р Мастермэн остался холостым, и близких родственников у него не было. Правда, он очень любил деньги, но, по словам друзей отца, это было к лучшему; ведь, умирая, он не мог унести с собой своего богатства. Однако все ожидания скоро окончились, потому что, когда мне минул год, отец утонул в море. И его судно, и весь экипаж погибли в Тексельских мелях. Моя мать осталась с крошечным ребенком на руках, а самой-то ей было всего двадцать два года.

   Предполагалось, что у нее останутся недурные средства к жизни, потому что шкуна была застрахована в сумме, составлявшей две трети ее стоимости. Однако, ко всеобщему изумлению, Мастермэн объявил, что были застрахованы только две трети судна, составлявшие его собственность".

   - А что значит "застрахован"? - спросил Уильям.

   - Страховая премия - сумма, выдаваемая обществом в случае несчастья людям, которые называются "страхователями", - ответил сыну Сигрев, - таким образом, когда портится или гибнет товар, или самое судно, владелец получает деньги. Он ежегодно платит обществу известные суммы, и чем больше опасность, тем плата взимается больше: например, в военное время платишь десять процентов, то есть по десяти фунтов с каждой сотни фунтов страховой премии. Предположим, что ты застраховал свой товар или судно в тысячу фунтов; с тебя брали десять процентов, судно пришло благополучно; акционеры общества получили с тебя сто фунтов; если же твое судно погибло, ты получил с акционеров тысячу фунтов. Ты понял, Уильям?

   - Понял, - ответил Уильям.

   И Риди продолжил свой рассказ.

   "Трудно было узнать, правду или нет говорил м-р Мастермэн. Только я знаю, что в то время все кричали: "какой стыд", все повторяли, что раз он лишает денег несчастную вдову, ему придется ответить перед Богом.

   По недобросовестности этого человека, моя бедная мать осталась почти ни с чем; но друзья помогли ей; она занялась вышиваньем, которое продавала, и так мы дожили до того времени, когда мне минуло девять лет".

   - А ваш крестный отец, этот м-р Мастермэн, не помог вашей бедной матери? - спросил Сигрев.

   - Нет, сэр; это странно, но он не сделал ничего подобного. И опять все говорили об этом. Я думаю, он обиделся, слыша толки, и, подумав, что моя мать распускает о нем недобрые слухи, отвернулся от нас. А может быть, его заставила отдалиться от нас собственная совесть; ведь мы всегда не любим людей, которым сделали какое-нибудь зло, и досадуем на них, вместо того, чтобы досадовать на себя.

   - К несчастью, вы правы, Риди, - заметил Сигрев. - А все-таки странно, что он ничего не сделал для вас.

   - Да, по крайней мере, казалось странно тогда. Но буду продолжать.

   "Я был очень сильный, смелый, энергичный мальчик и всегда, если мне удавалось убежать от матушки или из школы, отправлялся или на берег или на палубу одного из судов. Меня тянуло ко всему, имевшему отношение к морю.

   Летом я половину времени проводил в воде и плавал превосходно. Матушка видела мое пристрастие к морскому делу и употребляла все усилия, чтобы отвлечь меня от профессии моряка. Она часто говорила мне о трудностях и опасностях, которые встречаются в жизни на море, и всегда кончала воспоминанием о гибели отца и потоками горьких слез.

   Вероятно, у людей грешная природа, так как они всегда стремятся именно к тому, чего их просят не делать. Право, мне мажется, что если бы моя мать не уговаривала меня не идти в море, я, может быть, и не сделался бы моряком. Когда я был ребенком, во мне замечалось много гордости и упорства. Думаю, что я унаследовал эти черты от отца, так как моя бедная матушка была скромна и смиренна. Я не выносил, чтобы другой мальчик мог делать то, чего сделать я не мог, и часто делал то, на что не осмеливались мои товарищи. Многие удивлялись, что я еще не погиб. А моя бедная мать вечно узнавала, что я подвергался то одной, то другой опасности; она сначала бранила меня, потом начинала упрашивать не делать безумий, наконец уходила в свою комнату, плакала и молилась там. Ведь я был ее единственной надеждой, единственным утешением в жизни! По молодости я еще не понимал, какие страдания ей причиняю, с какой тревогой она думает обо мне; дети редко понимают это, потому что в юности наши сердца бывают жестки".

   - Я согласен с вами, Риди, - заметил Сигрев.

   "Так вот, сэр, - продолжал Риди. - Мне было немногим больше девяти лет, когда однажды, в очень ветреный день и при сильном волнении канат, на котором стояло одно судно, разорвался от толчка. Его конец, отскочивший назад, задел прохожего и сбил несчастного с пристани в воду.

   Я услышал крик. Люди, стоявшие на пристани, и моряки на судах кидали в воду веревки, но утопающий никак не мог их поймать; при таком волнении он не был в состоянии хорошо плыть. Я схватил веревку, которую снова бросили, и соскочил в воду.

   Несмотря на свою юность, я плавал, как утка, и успел вложить в руки несчастного веревку в ту минуту, когда он уже терял силы. Он ухватился за нее с силой утопающего, и вскоре шлюпка, спущенная с одного из кораблей, подобрала нас обоих. Нас доставили в гостиницу, уложили в постели и послали за сухим платьем. И вот тогда-то я узнал, что спас из воды моего крестного отца, м-ра Мастермэна. Все меня хвалили, и, действительно, я поступил смело. Говорю это не для того, чтобы хвалиться.

   Моряки с торжеством отвели меня домой, а бедная матушка, услыхав, что я сделал, без числа обнимала и целовала меня, а потом горько заплакала при мысли о страшной опасности, которой я подвергался, и о том, что смелость снова заставит меня решиться на какое-нибудь безумие".

   - Но она не упрекала вас за то, что вы сделали? - спросил Уиль.

   - О, нет, мастер Уильям, она чувствовала, что я исполнил свой долг и отплатил добром за зло, хотя и не говорила этого.

   "На следующей день к нам пришел м-р Мастермэн. С глупым видом попросил он позвать своего крестника, о котором так долго совершенно не думал. Матушка понимала, что Мастермэн может оказаться для меня очень полезным человеком, и ласково приняла его. Но мне так часто говорили, как небрежно относился он к нам и как нечестно поступил с отцом, что я сразу невзлюбил его. На его ласковые замечания я отвечал очень холодно, но радовался, что спас его. В то время я плохо разбирался в своих внутренних ощущениях, однако теперь понимаю и со стыдом признаюсь в атом, что к моему удовольствию, при мысли о спасении погибавшего примешивалось и нехорошее чувство: бессознательная радость, что мне обязан человек, который плохо поступил со мной. Это было мстительное чувство, порожденное гордостью, которую матушке не удалось победить. Вы видите, мастер Уильям, что в моем поступке было мало заслуги, так как после него я отдался нехорошим движениям души".

   - Я думаю, - отозвался Уильям, - я испытывал бы то же самое.

   - Это не по-христиански, - продолжал Риди, - человек должен платить добром за зло, без желания унизить того, кому он оказал добро. Но сердце человеческое обманчиво и дурно...

   "Однако вернусь к моему рассказу. Мистер Мастермэн остался у нас очень недолго и на прощанье сказал матушке, что теперь он будет заботиться обо мне и научит меня судостроению, когда я вырасту и окончу учение в школе; что до тех пор он будет платить за мое содержание.

   Бедная матушка благодарила его и плакала слезами радости.

   Когда Мастермэн ушел, она меня обняла и сказала, что чувствует себя счастливой, так как знает, что я получу занятия не на корабле. Надо отдать справедливость м-ру Мастермэну, - он сдержал данное обещание и прислал моей матери денег. Она повеселела и успокоилась; все поздравляли ее; она же ласкала меня, говоря, что я избавил ее от нужды и печали".

   - Как, вероятно, счастливы были вы, Риди! - прервал старика Уильям.

   - Да, сэр, - ответил моряк, - и я очень гордился. Но, странная вещь: нерасположения к Мастермэну я не мог победить; я слишком долго не любил его. Мне было невыносимо тяжело сознавать, что матушка ему обязана, что он платит за мое воспитание. Это оскорбляло мою гордость. Поэтому, хотя моя мать была счастлива, я счастья не ощущал.

   "Кроме того, меня поместили в гораздо лучшую, более строгую, школу, а потому мне приходилось оставаться с другими мальчиками, и я не мог уже бегать на пристани или пробираться на палубы судов, как бывало прежде. Таким образом, я лишился прежних наслаждений.

   Тогда я думал иначе, чем теперь, и не видел, что все это делалось ради моего блага. Нет, во мне зародилось неудовольствие; я чувствовал себя несчастным только потому, что мне приходилось учиться как следует.

   Учитель на меня пожаловался. К нам пришел Мастермэн и порядочно разбранил меня. Я стал еще непослушнее. Наконец, меня наказали по просьбе м-ра Мастермэна. Это еще больше раздражило меня против него, и я решил бежать и уйти в море.

   Видите, мастер Уильям, я был совершенно неправ. Не следовало мне думать, что я умнее тех, кто обо мне заботился; и только теперь я понимаю, что я потерял из-за собственного безумного поведения. Я говорю вам об этом, мастер Уильям, чтобы показать, как один шаг может изменить весь дальнейший ход жизни".

   - Это хороший урок, Риди, - заметил Сигрев.

   - Да, сэр. Но я не жалуюсь на судьбу, хотя и жалею о своих заблуждениях... Я не чувствую недовольства своим положением, так как это было бы грешно.

   - Ваши несчастия благо для нас, Риди, - сказала миссис Сигрев, - потому что, если бы вы не сделались моряком и не были на палубе "Великого Океана", когда его экипаж бросил нас, что сталось бы со всеми нами?

   - О, миссис Сигрев, для меня такое утешение думать, что старый моряк принес вам некоторую пользу. Но, кажется, пора уже лечь спать, а потому я прерву свой рассказ и завтра вечером снова примусь за него.

   - Хорошо, Риди, - сказал Сигрев.

   По окончании вечерней молитвы перегородки опустили, и все скоро заснули крепким сном.

  

   На следующее утро блеяние козлят разбудило всех раньше обыкновенного.

   Погода разгулялась; солнце светило ясно, а потому Риди выгнал из дому черную Нанни и ее козлят.

   Позавтракали жареной рыбой, потом Сигрев, Риди и Уиль пошли работать. Сигрев и Риди сняли палатки, и их полотно разостлали по земле, чтобы высушить его под лучами солнца. Уильям отправился отыскивать домашних птиц, которых никто уже не видал дня два. Через полчаса он услышал петушиное пение в лесу и вскоре после этого увидел кур. Он набросал размельченного гороха, который захватил с собой, так как было решено припрятать ячмень и пшеницу и посеять эти зерна, как только будет расчищен еще кусок земли. В - случае нужды муку можно было достать с прежнего берега, где спрятали несколько бочек с мукою с разбившегося корабля.

   Куры, очень голодные, побежали за мальчиком; он их оставил подле дома, а сам прошел к отцу и Риди.

   - Теперь, когда мы разложили полотно палаток сушиться, - сказал Риди, - я думаю, мастер Уильям, мы начнем строить курятник; постройка займет не больше одного дня. У нас есть четыре очень толстые пальмы подле дома; мы построим приют для кур под ними.

   Сигрев согласился, и работа тотчас закипела. После постройки дома осталось очень много тонких бревен, то есть, отпиленных верхушек кокосовых деревьев; их прибили гвоздями к стволам четырех толстых пальм; внутри образовалось квадратное пространство. Потом прикрепили стропила с целью устроить крышу с двумя скатами.

   - Ну, это сделано вчерне; поместим внутрь несколько кольев, чтобы устроить насесты, потом сделаем настилку на крышу. Но вот Юнона зовет обедать. Значит, докончим нашу работу попозже.

   После обеда снова принялись за курятник, и к вечеру помещение для птиц было готово.

   Уильям загнал кур в птичник, покормил их и вернулся в дом.

   - Скоро куры привыкнут к своему дому. Я думаю, мисс Каролину можно сделать начальницей птичьего двора; пусть она смотрит за курами и цыплятами, когда они появятся у нас.

   - Да, пусть это будет ее обязанность, - сказал Уильям. - Она придет в восторг, узнав, что ее сделали хозяйкой курятника. Отлично провели мы сегодня день. Хорошо, если и завтрашний будет таким же счастливым. Сложим же теперь полотно, снятое с наших палаток. Как вы скажете, Риди?

   - Отлично, сэр. Мы их внесем в дом и спрячем под скамьи. Там достаточно места.

   Так и сделали; к тому времени, когда полотно было свернуто, а Нанни и козлята загнаны на место, солнце село. Работавшие вошли в дом. Все попросили Риди продолжать рассказ, и он начал:

   "Вчера вечером я сказал, что решил бежать из школы и поступить на судно, но не объяснил, как сделал это. Я не мог незаметно выскользнуть из дому до тех пор, пока воспитанники не лягут спать. Я спал в верхнем этаже; все двери замыкались, но я знал о существовании трапа, который вел на чердак и крышу и запирался только засовом изнутри. К нему шла маленькая лесенка. Я решил бежать этим путем. Когда остальные ученики заснули, я поднялся с постели, тихо оделся и вышел из моей спальни.

   Месяц светил ярко - это было удобно для меня, и я без шума и благополучно дошел до трапа. Не без труда поднял я его, так как он был тяжел для мальчика моих лет, но все же, наконец, добился своего и очутился на крыше дома. Стоя в водосточном желобе, я огляделся кругом: в гавани виднелись корабли; вдали поблескивало море, и я уже чувствовал себя свободным, совсем забыв, что мне еще предстояло спуститься на землю. Наконец, вспомнив об этом, осматриваясь и соображая, я понял, как это можно сделать, а именно, соскользнуть по широкой водосточной трубе, которая опускалась к земле. Она неплотно прилегала к кирпичной стене, так что я мог обхватить ее своими детскими руками; в то время я был легок как перышко и ловок как кошка! Перебравшись через балюстраду крыши, я - крепко накрепко обхватил трубу руками, сжал ее коленями, скользнул вниз и счастливо достигнул земли".

   - Удивительно, что вы не сломали себе шеи, - прервала рассказчика миссис Сигрев.

   - Конечно, - ответил он, - но в ту минуту я думая только об исполнении моего желания. Едва я опустился на цветочную грядку, которая приходилась под трубой, как пошел к чугунной входной калитке, перебрался через нее и очутился на дороге. Я б