Модзалевский Борис Львович - Работы П. В. Анненкова о Пушкине

часовню, в которой часто уединялся. Он жил богато. Из знакомых Пушкина - Давыдовы важную роль играли. Один, женатый на Орловой (теперь Давыдов-Орлов), другой - сосланный в Сибирь и умный в семействе, третий - обжора, женатый на герцогине Грамон, вышедшей после его смерти замуж за известного маршала Себастьяни. Дочь ее от Давыдова - Адель, к которой написаны стихи, кажется, жива: она сделалась католичкой и живет монахиней в Sacre-Coeur в Париже. Сын ее от Давыдова - служил в кавалергардах. У Раевских было большое родство. Катер. Раевская вышла за Михаила Орлова, она называлась в Кишиневе за либерализм свой Марфой Посадницей; другая - за Волконского, с которым последовала в Сибирь. Сестра Раевского была за Бороздиным и тоже не отличалась добродетелью. Одна из трех дочерей ее показала себя Пушкину в наготе, кажется, при купании. Любопытно, что одна из молодых Бороздиных вышла замуж за Поджио, другая за Лихарева, сосланных в Сибирь, но они не последовали за мужьями, а, напротив, вышли замуж в Одессе, не помню за кого, от живых мужей, потерявших свои права. В Москве в 29 году Пушкин волочился за Зубковой, прикинувшись, что влюблен в сестру ее Пушкину, которая сделалась потом Паниной. К ней стихи: Не агат в ее глазах. Эти урожденные Пушкины были сироты и воспитывались у Апраксиной, сестры Д. В. Голицына и сестры Кочубей и Строгановой, тоже Голицыных. В Кишиневе, в биллиарде кофейной Фукса, Алекс. Серг. смеялся над Ф.Орловым, тот выкинул его из окошка; Пушкин вбежал опять в биллиард, схватил шар и пустил в Орлова, которому попал в плечо. Орлов бросился на него с кием, но Пушкин выставил два пистолета и сказал: убью. Орлов струсил.

   Пушкин два раза уезжал в деревню из Москвы в 1826 и 1827 году, и все осенью. По прибытии в Москву хотел драться с Американцем, потом уехал в деревню, по первопутке прибыл в Москву и остановился у Соболевского. Его кофей с пастилой, майор Носов, знавший бездну прибауток, по ночам просиживали у Марьи Ивановны Корсаковой, когда она спала, стих, тогда к Паниной, Не агат в ее глазах, история с Зуровой. Основание Москов. Вестника, обещание Пушкину 10 т. р., читает Годунова - ничего не пишется [?]. Часто у Зинаиды Волк [опекой] бывает. Переехал в Петерб. и остановился у Демута в Трактире.

   Ревизор - случай с Пушк. в Нижнем и у Перовского.

   Мертвые души - г. Павлов.

   Енгельгард - Егор Антонович.

   Гауеншильд.

   Малиновский умер 1812 и 3 года Лицей был без директора.

   Юрий Алекс. Нелединский-Мелецкий.

   Теппер.

   В Лицее журналы: Лицейский Мудрец, Для удовольствия и пользы, Неопытное перо, Пловцы.

   Общие рассказы посетителей, где были рас. Метель и Выстрел.

   За второе издание Руслана и Кавказ, плен. Смирдин заплатил 7 т. р. ас. и продал.

   За Бахчисарайск. фонтан 3 т. р. первое издание.

   За Братьев-разбойников 1 500 р.

   За полного Онегина 12т.

   Потом платил Смирдин по 11 р. за стих и 1 000 заплатил за Гусара. - Смирдин предлагал 2000 в год Пушкину, лишь бы писал что хотел.

   Все издание мелких стих, куплено за 12 т. р.

   Лизка Шот Шедель - блядь, которой выздоровление (Т. е. стих. 1818 г. "Выздоровление"). Наташа - Актриса Толстого, которой Наташе (Т. е. стих. 1816 г. "К Наташе"). Надинька Форст - образованная блядь. Ольга Массой. К Самойлову.

   В Домике в Коломне о Г-же Зуровой, по первому мужу Стайновская.

   Татьяна городская - со Строгоновой, урожд. Кочубей. Жаркая история с женой Австр. Посланника.

   Каменка, Алекс. Львовича Давыдова, который тоже и философ, сослан в Сибирь, как Декабрист.

   Андрей Петр. Есаулов.

   Нет не Черкешенка - Паниной, урожденной Пушкиной, в которую он был влюблен, а по другим в сестру ее Зубкову, с которой через нее хотел......[неразб.].

   О сцене свидания у Фонтана в Годунове, что написана после возвращения верхом из Тригорского и которая будто была лучше той, которую написал недели три спустя (И тайные мечты обдумывать люблю).

   В Лицее свободно курили, а в библиотеке книги с отметками императора, - гувернер Чириков р......[неразб.] рассказы.

   Был суеверен Пушкин, и Нащокин заказал кольцо с бирюзой от насильственной смерти, которое его не спасло.

   Гекерен был педераст, ревновал Дантеса и потому хотел поссорить его с семейством Пушкина. Отсюда письма анонимные и его сводничество.

   Мусина-Пушкина, урожд. Урусова, потом Горчакова (посланника), жившая долго в Италии, красавица собою, которая возвратившись сюда капризничала и раз спросила себе клюквы в большом собрании. Пушкин хотел написать стихи на эту прихоть и начал описанием Италии

   Кто знает край

   Но клюква, как противуположность, была или забыта, или брошена.

   Княж. Елена Волконская, потом Хилкова, была в Екатер. Институте. Кюхельбекер видел ее там часто благодаря связям и службе матери своей, влюбился в нее и говорил, что ему достаточно и одной любви к ней. Отсюда стих. Мечтателю.

   К Всеволжскому, у которого давались пиры под именем Зеленой Лампы.

   П. ругал Нессельроде, что она увезла во дворец жену его, говоря: Нечего делать, где меня не принимают, там нельзя и жене быть. Это дошло до Двора, и его сделали Камер-Юнке-ром. Жуковский и В. отливали его водой при этом известии. Он хотел просто идти и наговорить царю грубостей. Он говорил также, что три года тому назад Цосударь?] предлагал ему камергерство, но П. не принял. Он успокоился впоследствии и писал к жене, что Царь не хотел его оскорбить и потому он ему прощает эту шутку над собой.

   Импровизация Мицкевича о равенстве народов в Демутове трактире.

   С. Л. Пушкин, разъезжающий в карете и выглядывающий из нее, чтоб показать, что у него карета; жена, подличающая перед Архаровой и дарящая А. И. Васильчиковой письмо Пушкина страстное [?], извещающее о помолвке его, мая 1831.

   6 января 1829 г. Пушк. выехал на Кавказ.

   Загоскину пишет ответ с Соболевским на 4 страницах.

   В [неразобрано], ему приснились стихи:

   Пускай .........

   Равно всем общая, как чаша круговая

   было [неразобрано]

   Адели - дочери Давыдова.

   1) Мерзляков - был небольшой ростом, с одутловатым лицом, редковолосый и небрежен в туалете. Беспечность в характере: кухарка раз отдала колбаснику тетрадку его стихотворений.

   2) На Шаликова, бывшего в хороших связях с Борисом Карловичем Бланком, кн. Вяземский при отъезде его из столицы написал эпиграмму, где были стихи:

   Прощай, прощай о Бланк дурной, Единственный читатель мой...

   3) Князь Шаховской, толстый, высокий мужчина с орлиным носом и в мешковатом фраке, даже в 1829 году говорил, что История Карамзина очень плоха. Он, между прочим, за Буянова, где упоминается о его Стерне:

   Две бляди дюжие сидели, рассуждали И Стерна нового, как диво, величали. Прямой талант везде защитников найдет, - отомстил В.Л. Пушкину, сказав в одном обществе: "Буянов действительно хорош, а остальное все плохо у него. Прибавлю еще жалобу: Надо же мое несчастье, что раз удалось бздуну перднуть - и то на мой счет". Причину вражды к Кар[амзину] со стороны [Шаховского] В. Л. Пушкин объяснял непомещением стихов в журнале за ошибки в версификации.

   4) В. Львович в 1829 году был старик чуть двигавшийся от подагры, небольшой ростом, с открытою физиономией, с седыми немногими [?] волосами, веселый, балагур, гастроном, беспутный, как все семейство; он имел огромную библиотеку, в которой стояли книги в три ряда, так что отыскать нужную не было возможности. Между прочим, он умер совсем не так, как рассказывает Бартенев. В 1830 году он уже не мог ходить, лежал на диване и перелистывал Беранжера, которого весьма любил, - и вдруг вздохнул тяжко и умер.

   5) Хмельницкий, очень приятной наружности, имел весьма сильные неприятности по службе и был переведен в 1837 году с смоленского губернаторства губернатором в Архангельск. Последние его произведения: Мундир и Мой мячик [?], которых не знаю, - исполнены желчи. Он был застенчив в обществе и любезен в небольшом кругу.

   6) С. Н. Глинка, ходивший в синем или сером фраке и в круглой шляпе, довольно странной формы. Он оставил свое родительское наследство сестре, сам [?] пошел в учителя; участие его в событиях 1812 года. Вот анекдот.

   В 1818 году в Москве он ехал на извозчике и в Иверских воротах встретился с отрядом солдат. Молодой гвар. офицер с обнаженной шпагой сперва яростно кричал на извозчика, потом ударил его шпагою и окровавил. Глинка соскочил с дрожек, узнал фамилию офицера в задней шеренге и прямо отправился к дивизионному командиру, объявляя, что если извозчик не будет удовлетворен, он войдет с просьбой к Государю. Призвав молодого офицера к генералу, Глинка объяснил ему, что он офицер, но извозчик тоже полезен и они друг другом заменены быть не могут. Смущенный офицер попросил извинения у извозчика в своей горячности и дал ему 25 р. Глинка тотчас же стал обнимать его. Замечательно, что офицер сознался, что уже давно серый фрак Глинки возбуждал в нем желание придраться к нему и напакостить.

   В Смоленске Глинку все знали и уважали. Раз извозчик утащил у него верхний сюртук. Он в полицию. В полиции говорят: извольте подать прошение на 50-коп. листе. Как? - возражает, - меня же обокрали, да я же и заплачу? Идет на биржу, созывает извозчиков, рассказывает происшествие, называет себя и свой адрес. "Знаем, батюшка, вас, Сергей Николаевич", - отвечают извозчики, и на другой день сюртук и вора приводят. Последнему С.Н. делает наставление, но тотчас отправляется в отысканном сюртуке в полицию, чтобы сказать канцеляристу: полтины я не платил, сюртук на мне, а я не полицмейстер.

   Генерал-губернатор Эстляндии в 1826 г., маркиз Паулуччи, обратился к графу Карлу Васильевичу Нессельроде с следующим письмом:

   М. Г. мой,

   Выключенный из службы Коллежский Секретарь Александр Пушкин, присланный по распоряжению г. Новороссийского Генерал-Губернатора из Одессы в Псковскую Губернию и о подвержении коего надзору Псковского Губернского Начальства Ваше Сиятельство сообщить мне изволили в отношении от 12 июля прошлого 1824 году Высочайшую волю блаженные памяти Государя Императора Александра Павловича, поданным ныне к Псковскому Гражданскому Губернатору на Высочайшее имя прошением, при коем представил свидетельство Псковской Врачебной Управы о болезненном его состоянии и подписку о непринадлежности его к тайным обществам, просит дозволения ехать или в Москву, или С.-Петербург, или же в чужие края для излечения болезни.

   Усматривая из представляемых ко мне ведомостей о состоящих под надзором полиции проживающих во вверенных главному управлению моему губерниях, что помянутый Пушкин ведет себя хорошо, я побуждаюсь, в уважение приносимого им раскаяния и обязательства никогда не противуречить своим мнением общепринятому порядку, препроводить при сем означенное прошение с приложениями к

   Вашему Сиятельству, покорнейше Вас, Милостивый Государь мой, прося повергнуть оное на Всемилостивейшее Его Императорского Величества воззрение, полагая мнением не позволять Пушкину выезда заграницу, и о последующем почтить меня уведомлением Вашим.

   С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Милостивый Государь мой

   Вашего Сиятельства покорнейший слуга Маркиз Паулуччи. Рига.

   Июля 30-го дня.

   1826 года.

   No 9222.

   Подлинная просьба Пушкина, вся писанная его собственной рукой (на простой бумаге).

   Всемилостивейший Государь

   [и т. д., - дословно, но без соблюдения некоторых особенностей орфографии Пушкина, как, напр.: "нещастие", "разкаянием", - напечатано в книге Анненкова "Пушкин в Александровскую эпоху", стр. 315 - 316].

   Подписка, приложенная к просьбе, тоже собственной руки поэта [напечатана там же, стр. 316].

   Свидетельство, приложенное к просьбе на гербовой бумаге (цена три рубля).

   По предложению Его Превосходительства, Господина Псковского Гражданского Губернатора и Кавалера за No 5497 свидетельствован был во Псковской Врачебной Управе г. Коллежский Секретарь Александр Сергеев сын Пушкин. При сем оказалось, что он действительно имеет на нижних оконечностях, а в особенности на правой голени, повсеместное расширение кровевозвратных жил (Varicositas totius cruris dextri); от чего г. Коллежский Секретарь Пушкин затруднен в движении вообще. Во удостоверение сего и дано сие свидетельство из Псковской Врачебной Управы за надлежащим подписом и с приложением Ее печати. Июля 19-го дня 1826 года.

   Инспектор Врачебной Управы В.Всеводовс.

   No426. Печать черная.

   Ченстон - поэт 18 столетия, автор идиллий приторных, пользовавшихся успехом, из которых одна школьная учительница имела некоторое достоинство.

   Высочайшая резолюция на просьбы [sic] его существует в следующем виде, переписанная неизвестно чьей рукой:

   Высочайше повелено Пушкина призвать сюда.

   Для сопровождения его командировать фельдъегеря.

   Пушкину позволяется ехать в своем экипаже, свободно, под надзором фельдъегеря, не в виде арестанта.

   Пушкину прибыть прямо ко мне.

   Писать о сем Псковскому Гражданскому Губернатору.

   27 августа. Затем Псковскому Губернатору писано:

   Дежурство

   Главного Штаба

   Его Императорского

   Величества.

   Господину Псковскому Гражданскому Губернатору.

   По Канцелярии Дежурного Генерала.

   No 1432.

   31 Августа 1826. В Москве.

   По Высочайшему Государя Императора повелению, последовавшему по всеподданнейшей просьбе, прошу покорнейше Ваше Превосходительство находящемуся во вверенной вам губернии 10-го класса Александру Пушкину позволить ему отправиться сюда при посылаемом вместе с сим нарочном фельдъегере.

   Г. Пушкин может ехать в своем экипаже свободно, не в виде арестанта, но в сопровождении только фельдъегеря; по прибытии же в Москву имеет явиться прямо к Дежурному Генералу Главного Штаба Его Величества.

   Подписал: Начальник Главного Штаба Дибичь.

   Скрепил копию: Верно. Правитель Канцелярии Вердеревский.

   4-го [сентября] 1826 года Псковский Гражданский Губернатор Барон фон Адеркас отвечал за No 188 Барону Дибичу, что Пушкин отправляется того же числа вечером.

   Пушкина, по назначению Барона Дибича, привезли к Дежурному Генералу, которым тогда был Генерал Потапов. Он сей час написал Дибичу официальную записку:

   "Имею честь донести Вашему Высокопревосходительству, что сей час привезен с фельдъегерем Вельшем, из Пскова, отставной 10-го класса Пушкин, который оставлен мною при Дежурстве впредь до приказания.

   Дежурный Генерал Потапов.

   Москва. 8-го сентября 1826".

   На этой записке Дибичь сделал резолюцию:

   "Нужное. 8 сентября Высочайше повелено, чтобы Вы привезли его в Чудов дворец в мои комнаты к 4 часам пополудни".

   Наконец 21 ноября 1826 г. состоялась записка:

   "По распоряжению г. Начальника Главного Штаба Е. И. В. вытребованный из Пскова чиновник 10-го класса Александр Пушкин оставлен в Москве.

   Правитель Канцелярии Николаев (?)".

   [Я видел].

   Следует сказать, что в начале 1826 года посылался от Правительства агент для разысканий о Пушкине, что по близким связям последнего с Декабристами весьма понятно. Агент был Коллежский Советник Бошняк, который в проезд через губер. С. Петербургскую, Псковскую, Витебскую и Смоленскую собрал несколько сведений о местных, частных злоупотреблениях и представил их в особенной записке. "Предписано было мне не только разыскать касающееся до Пушкина, но и не упускать из вида и прочих случаев, которые могли бы казаться мне не недостойными внимания, почему и излагаю здесь подробный отчет о всем слышанном и замеченном мной в продолжении пути". - Что доносил Бошняк о Пушкине, не мог ни от кого узнать.

   NB Когда в этом году ему отказано было, за молодостью Н.Н., в руке ее, Пушкин уехал на Кавказ, а на возвратном пути только проехал по Никитской, где был дом Гончаровых в Москве, и тотчас же отправился в Маленники к Вульфам, где и были написаны стих. Зима и проч. Вольфовы с родственниками жили в трех деревнях Тверской губернии, в недальнем расстоянии, именно в Павловском, Бернове и Маленники. Семейство состояло из Анны Н. Вольф, которая осталась в девках, из Евпраксии Н., которая за Вревским, из Александрины Ивановны Осиновой, которая [зачеркнуто: имела дурную часть: она была замужем за каким-то ремесленником] тоже замужем за кем-то, из [неразб.] (кажется, Трувеллер). У них же жила Вельяшева, к которой написаны стихи (Подъезжая под Ижоры).

   Первая поездка Пушкина в 1830 году из Москвы, где сосватался, в Петербург к отцу за устройством дел.

   Пушкин посылает письмо к Н.Н. Гончаровой от 20 июля с братом своим Львом, при чем и рекомендует его. Встречает за Новгородом Всеволожского, с которым беседует о картинах (живых) Кн. Голицына, где [принимала] такое участие Н. Н. Гончарова. Собирается ехать знакомиться к родным будущей жены - Нат. Кир. Загряжской и Катерине Ивановне Загряжской (тетке невесты, игравшей полезную роль опекунши в его семействе), которая живет в Парголове, у полусумасшедшей Гр. Полье.

   Во втором письме вслед за этим рассказ о визите у Натальи Кирилловны Загряжской, которая приняла, как une tres jolie femme du siecle passe за туалетом и называла мать Гончаровой, старуху Наталью Ивановну, - Наташей. Пушкин упоминает о какой-то: Egyptienne - j'ai ete voir ces jours-ci mon Egyptienne, - которая велела ему нарисовать профиль невесты и которую он рекомендует Гончаровой (не [мать ли?] Вульф ли, Прасковья Ал.?). Осведомляется также о статуе Екатерины II, которую называет la grand'maman de Zavod. От продажи ее зависело приданое невесты. [Загряжская] приказала ездить к себе, так как мы уже породнились. Загряжская напоминает большую барыню в Пиковой Даме. В третьем письме, от 30 июля, пишет Пушкин, что он проводит целые дни перед Мадонной, которую хотел бы приобрести, да она стоит 40 т. p. ("une blonde Madonne qui vous ressemble comme deux gouttes d'eau et que j'aurais achete - si elle ne coutait pas 40,000 roubles"). Последнее письмо из Петербурга 30 июля. Н. Н. прибавляла, что свадьба их беспрестанно была на волоске от ссор жениха с тещей, у которой от сумасшествия мужа и неприятностей семейных характер испортился. Пушкин ей не уступал, и, когда она говорила ему, что он должен помнить, что вступает в ее семейство, отвечал: Это дело вашей дочери, - я на ней хочу жениться, а не на вас. Наталья Ивановна [зачеркнуто: заставляла дочь] диктовала даже дочери колкости жениху, но та всегда писала в виде P.S., после нежных писем, и П. уже понимал, откуда идут строки. Кстати письма на французском языке и в последнем еще идет дело об аудиенции chez mon cousin Kankrine для испрошения пособия одному из братьев [sic! Б.М.] Гончаровых, Аф. Ник., под залог земли его в Заводе. Просит невесту ходатайствовать у матери о дозволении ему, чтоб самому сделать приданое ей.

   Вторая поездка Пушкина-жениха из Москвы в Болдино в 1830 г. Пушкин находится не в ладах с тещей своей, которая даже разбранила его; сомневается в чувствах невесты и впадает в отчаяние, когда болтливый отец его Сергей Львович написал ему, что свадьба его разрушилась. Я готов повеситься в дверях своего дома, прибавляет он, как некогда один из дедов моих повесил Abbe Nicole, в том же поместье. Первое письмо его от 9-го сентября 1830, затем от 30-го и от 18-го ноября. Он тоскует в деревне, где голод, чума и пожары. Вот все, что мы видим. Решается ехать в Москву - до которой, говорили, 14 карантинов, но оказалось только три. На станции ему не дают лошадей без свидетельства, что он выехал из здорового места, посылают за свидетельством в Лукоянов, а в Лукоянове на это не решаются. Он возвращается в деревню обратно и намеревается приехать в Москву, об участи которой и невесты своей страшно беспокоится, через Вятку и Архангельск, - хоть через Кяхту, прибавляет он. Решается ехать во второй раз в Лукоянов, но там объявляют, что он назначен одним из начальников тогда учреждаемых холерных дистриктов. Он снова возвращается в деревню, пишет в Нижний и получает оттуда через какого-то Дмитрия Языкова при письме от 22 ноября свидетельство для проезда. Последняя остановка была, кажется, уже в Московской губернии.

   Он ехал на перекладной, а в телегах пропускать было не велено. Ему карету прислали из Москвы.

   Три письма от 20, ? и 30 июля 1830, из Петербурга. 1830. Из Болдино 10 писем.

   1) Еще в самой Москве при отъезде в Нижний, с жалобой на Наталью Ивановну (мать), которая делает ему сцены и бранится (фр.).

   2) 9 сентября, Болдино, примирительное с матерью (фр.).

   3) 30 сентября. В ужасе от слуха, что чума в Москве и что семейство Гончаровых еще там. Слух, что уже 5 карантинов устроено до Москвы. Он проклинает день, когда выехал из Москвы pour arriver dans ce beau pays de boue, de peste et d'in-cendie, car nous ne voyons que §a. Оказывается, что бабушка, на которую возлагали большие надежды (статуя Екатерины), не будет стоить в переплаве более 7.000 р., - стоило подымать столько хлопот (фр.).

   4)11 октября. Умоляет бежать из Москвы, дороги к которой перерезаны. Изучает географ, карту, чтоб соединиться с семейством Г. хоть через Кяхту или Архангельск. Между тем тогда сказал [?] Je ne sais que fait le pauvre monde et comment va mon ami, Polignac. Это единственное слово о перевороте 1830 г., которое у него находим (фр.).

   5) Пишет по-русски, потому что, говорит, браниться по-французски не умею. А бранится за то, что письмо шло 25 дней и что 1-го октября Гончаровы были в Москве. Объявляет, что если "Вы в Калуге, я приеду к Вам через Пензу, если Вы в Москве, т. е. в Московской деревне, то приеду к Вам через Вятку, Архангельск и Петербург. Ей Богу не шучу" (без числа).

   6) 4 ноября. Отец Пушкина, наслышавшись брани от Н. И., распускает слух и пишет к поэту, что свадьба его рушилась. Огорчение Пушкина, цитирует стихи из Кавказского Пленника: "Не долго женскую любовь" и проч., но в изумлении, что они все еще в Москве (фр.).

   7) 18 ноября. Рассказывает, что сделал 400 верст для того, чтоб опять возвратиться в Болдино, ибо в Севастлейке (Влад. губ.), где первый карантин, его просто не пропускают без свидетельства о выезде из благополучного места, вследствие чего он возвращается назад в Лукоянов за свидетельством, но Предводитель уже не дает его, ибо места, им проеханные, неблагополучны. Пишет просьбу к Губернатору, просит свидетельства и возвращается в Болдино ждать его. Спрашивает, уж не вышла ли Н. Н. замуж (полурусское, полуфр.).

   8) 26 ноября. Рассказывает, что, возвратясь от княгини Голицыной, жившей на самой дороге, он 1 -го октября получает известие, что Москва зачумлена, Государь там, а жители разбежались, и хоть это его успокаивает, но другой слух о том, что в Москву никого не пускают и из Москвы никого не выпускают, - окончательно удержали его на месте, несмотря на решимость бросить все и скакать вперед, как он потом и сделал. К подробностям об остановке в Лукоянове следует прибавить, что еще до Севастлейки он был в Лукоянове за паспортом, в котором ему отказали, так как он был выбран (Закревским?) инспектором Карантина в своем округе. Письмо очень суровое, ибо Н. Н. не верит в невозможность его выезда и подозревает тут шашни.

   9 и 10) Два письма из Платовы. Он наконец попался в Карантин тут. Дело в том, что в начале октября он получает назначение: Аи moment ou j'allais partir, аи commencement d'Octobre - on me nomme inspecteur de district - charge que j'aurais acceptee absolument si en meme terns je n'eu appris que le cholera etait a Moscou./'ш' eu toutes lespeines du monde en me debarasser. После происшествия в Лукоянове он получает в Болдине свидетельство, нужное для выезда от 22 ноября и от какого-то Дмитрия Языкова. Не Д.Михайловича ли, Симбирского? С ним едет, но в дороге ломается коляска, он садится на перекладную, а едущие в перекладной неизбежно попадают в карантин в Платаве на 14 дней. Он этому рад даже, потому что 75 верст только до Москвы, но просит, чтоб сказать Дмитрию Голицыну о скорейшем его выпуске и прислать коляску. "Вот до чего мы дожили - что рады, когда нас на две недели посадят под арест в грязной избе, на хлеб, да на воду". - Тут же оказывается, что во время происшествия у Севастлейки - уже карантины были сняты по всему Владимирскому тракту, но Губернатор не давал знать об этом. "Si vous pouviez imaginer seulement le quart des desordres que ces quarantaines ont entraine - vous ne concevriez pas comment on peut s'en debarasser". - Коляска ему была выслана в Платаву, и он приехал в Москву.

   Пушкин выехал в декабре в Москву (NB первое письмо от 8 декабря) после пребывания в Царском, для заплаты долгов. 6 декабря он был в Москве; он сел в дилижанс сперва летний по случаю оттепели, а в Валдае переменили его на зимний, взяв лишних 30 рублей. Ехал он в сообществе рижского купца, страдавшего страшной мокротой, особенно по утрам. На станциях он целые часы откашливался и отплевывался. Мемельский жид занимал лимфатического купца, рассказывая ему тоненьким голоском все содержание "Выжигина" и прибавляя поминутно: ganz charmant! Пушкин между прочим весьма сердился на прислугу, оставленную им в Петербурге, и приказывает им объявить, что он ими недоволен, а одному, Алешке, прибавить, что он разделается с ним по-своему. Досада происходила из докуки и тревоги, какую они по глупости наносят жене, приходя с своими требованиями, объяснениями и проч., когда он им это запретил строго. Особенно сердится, что допустили к ней литератора Фомина, бедного, бесталанного надоедателя. NB. H. Н. рассказывает, что для этого Фомина сам Пушкин составил брошюру, направленную против Булгарина. Между прочим, с Пушкиным ехали его кредиторы по картам: Жемчужников, которого называет приятелем, Д..., которым, кажется, он должен был до 14 т. За удовлетворением их он и ехал и, кажется, удовлетворил, продав бриллианты жены в Кабинет, а бриллианты эти он получил от матери ее Наталии Ивановны вместо денег, которые он ей дал в ссуду для снабжения дочери приданым. В Москве он, разумеется, скучал. Он часто был у Нащокина, который тогда составлял свой знаменитый миниатюрный домик, стоивший ему, как говорят, до 20 [30?] т. р. Известно, что в этом домике малейшие мебели от занавески до сервиза и серебряных ложек были сделаны в крошечных размерах с величайшей отчетливостью. Пушкин пишет, что там есть фортепиано, на котором может играть паук, и стулья, на которых может садиться шпанская муха. Он удивляется образу жизни Н. - умного человека. День целый дом набит у него битком цыганами, актерами, продавцами, шпионами - и все это ревет и дерет горло, так что невыносимо. В Москве между тем еще осталось воспоминание о пребывании царском, все об этом говорили, а модистка Цихлер нажила 80 т. р. К Пушкину явился также студент с романом "Теодор и Розалия", где изложена была история замужества. Он жалуется на боль в руке, которую постоянно чувствовал от ревматизма, и прибавляет: Вероятно письма мои пахнут мазью. В декабре он возвратился в Петербург.

   Пушкин опять ездил в Москву.

   В четверг (письмо послано 25 сентября) пишет жене, что приехал измученный, пошел в баню, отобедал с Нащокиным, был еще в театре и вернулся домой совершенно убитый усталостью, от чего и не писал. Баню он любил, и когда жена упрекнула его, что предпочел баню, чем бы ей написать, то Пушкин замечает: "Да как же от бани удержаться? Что ты не русская, что ли?" В Москве он встретил Вяземского, Уварова и от 27 сентября извещает, что едет в Университет, по приглашению последнего, а потом прибавляет, что 30 сентября был в Университете, где, говорит, нежно объяснялся с Каче-новским, с которым прежде порядочно ругались, а теперь, кажется, привели в умиление студентов и начальство. Между тем у Нащокина в маленьком его домике подавали мышонка под хреном, как поросенка, - отлично приготовленного и совершенно похожего на свой оригинал. Пушкин уже упоминает о газете своей и, не доверяя своей журнальной деятельности, прибавляет: "Как-то меня Атрешков выручит". Говорит между прочим: пришли мне список твоих волокит, по азбучному порядку. Забыл прибавить, что дорога была дурная, езда медленная, и что всего более удивило П., - лошадей ковали на езде, "чего я отроду не видывал", говорит он. Он ехал с немецкими актрисами.

   В воскресенье 24-го августа в Торжке пишет первое письмо жене. Пушкин выехал с Черной Речки в бурю. Нева почернела, мост Троицкий поднялся дыбом, полиция протянула веревку и не дозволяла проезжать через него. Он сделал объезд на Исакиевский мост. В канавах вода поднялась и начала выступать из берегов, а по Царскосельскому проспекту валялось штук 50 сломанных деревьев... Пушкин ехал с Соболевским, с которым сделал условие: во-первых, пополам платить прогоны и не обсчитывать его, а во-вторых, не пердеть дорогой, ни явно, ни тайно, разве только во сне. Погода однако же скоро утихла. Пушкин много шел пешком и занимался тем, что бил на дороге змей, выползших из взволнованных бурею болот и пригретых солнцем. Из Торжка он свернул во владения своих старых знакомых Вульфов и их родственников, в деревни Тверской губернии, близко расположенные друг от друга: Павловское, Берново, Маленники. Он находился теперь в Павловском так же точно, как был там в 1829 году. Многих обитательниц этих мест он не нашел и с чувством посмотрел на белую старую кобылу, на которой делал он некогда верхом небольшое расстояние между Павловским и

   Далее делаем пропуск пересказа части писем.

   Маленниками, которое и теперь предпринял. Кажется, впрочем, что главные лица фамилии были тут и между ними Вельяшева, которую я некогда воспел, прибавляет он. Оттуда проехал в деревню Яропольцы к теще для устройства дел и 26-го пишет из Москвы о пребывании там, рассказывая забавные анекдоты о сватовстве брата своего по жене Гончарова, большого чудака. Он остановился в Москве у Нащокина и 29-го ночью он уже выехал в Казань. В Москве были оргии и пиршества. Встретил Судиенка, товарища холостой жизни, с тою только разницей, что тогда было у него 125 тыс. дохода, а у Пушкина ничего. Оригинально встречается с Н. Раевским в книжной лавке. Тот приветствовал его: "Sacre chien! Comment? Vous etes ici et je n'en sais rien! - Animal! отвечает Пушкин: qu'avez-vous fait de mon manuscrit petit-russien?". После того они садятся в коляску, и Раевский придерживает Пушкина, чтоб он не выскочил. Затем оргия с пуншем у Всеволожского. Вечер такой же у Нащокина, чуть ли не с цыганами, и Пушкин выезжает из этого чада. На ближайшей станции какая-то хорошенькая городничиха, едущая с теткой, принимает его за станционного смотрителя и говорит: "Любезный, я узнала, что есть у вас свободная тройка", и просит ее для себя. "Покорнейше благодарю, - отвечает Пушкин, - я этим воспользуюсь для себя". Однако же вскоре он умилостивился, отдал тройку городничихе, нанял для себя вольных и даже принял путешественниц под свое покровительство на дороге. Он был в Нижнем 2 сентября, а 3-го уже отправился в Казань, куда и прибыл 5-го. Погода стояла превосходнейшая, дни были жаркие, и позднее Пушкин замечает, что Бог только на одного меня угодил, а хлеба и травы погибли от засухи. Он осматривает в Казани город и в татарском предместье находит девочку-татарку, которая еще ползает на карачках, хотя уже завелась двумя зубами. Скажи это моей Машке, прибавляет он. 8 сентября он еще был в Казани, а 10-го уже в Симбирске, где обедал у Загряжского, и 12-го пишет из села Языкова, в 65 верстах от города, где живет у поэта. Тут он прибавляет, что он спит и видит, как бы начать писать, что и потом подтверждает еще на возвратном пути из Оренбурга, говоря: "я сочиняю в коляске, что будет как дома очучусь?" Вообще следует сказать, что поездку в Оренбург Пушкин делает неохотно, по нужде, для денег (это видно даже по скорости его путешествия). Часто он положительно проклинает участь, которая заставляет его носиться по дорогам, и всегда говорит об этом вояже с неудовольствием и малым расположением. Видно, осенняя творческая деятельность его возмущалась необходимостью скачки для труда, предпринятого единственно из расчета. Из Языкова пишет, между прочим, о г-же Фукс, встреченной в Казани, что это гадкий синий чулок, с навощенными зубами, грязными ногтями и претензиями. Она показывала ему альбом, где Баратынский безбожно лгал, упоминая о ее красоте. Пушкин от альбома, кажется, отделался. Замечательно, что Пушкин, так быстро скакавший, 14 сентября все еще был в Симбирске. Случилось обстоятельство: он встретил зайца и уже предчувствовал беду, которая и случилась. Едва добившись лошадей на первой станции, что уже было первым исполнением дурного предвещания, он поехал далее - встретилась горка, тощие кони бились, бились всю ночь, а к утру оказалось, что отъехали только 5 верст. Далее нельзя было испытывать судьбу. Пушкин вернулся в Симбирск и взял другой тракт на Оренбург. 18 прибыл в Оренбург и затем 3 дня с 19 пробыл у Яицких казаков (об этом подробности у Даля). Казаки приняли его удивительно и два раза Атаман и потом общество давали ему обеды, угощая его рыбой и икрой. Пушкин хотел возвратиться в Болдино через Саратов и Пензу, но 23 сентября пошел дождь в Яике и лишил его прекрасной дороги, которую он так восхвалял. Сделалась распутица, экипаж вяз и едва тащился. Из Саратова и Пензы известий не находим, но он был опять в Языкове и 1 октября только прибыл в Болдино. Дорога его истомила, он был не в духе, и грустные предвещания теснились в голове его. Подъезжая к деревне своей, он еще встретил попов и обрадовался, когда не нашел писем из Петербурга, - все несколько дней выиграно у печали. Таким приехал он: разбитый, усталый и недовольный всеми помехами, которые даже заставили его сомневаться, может ли он даже написать еще что-нибудь в деревне, но в этом он ошибся. Нежно пишет он к жене, что подле нее он бы больше сделал, и милое его письмо начинается любовно: "Дура ты, мой Ангел". Во всей этой поездке он только и утешает себя надеждой, что посредством Пугачева наживет деньги, расплатится с долгами - и "тогда заживем", прибавляет он, "а может и ничего не сделаем и промотаем их, не так ли ?" В Дерпте, между прочим, Пушкин не был.

   В 1834 году

   Н. Н. уезжала в Калужскую губер. на Полотняные Заводы. Пушкин остался в Петербурге. Нат. Ник. выехала в апреле. Пушкин пишет ей в Торжок, Новгород, по всей дороге самые любезные, поучительные и важные письма. В первом же письме извещает, что он сказывается больным и на праздник совершеннолетия Цесаревича не поедет. Я пережил, говорит, трех царей - первый сорвал у меня картуз с головы и пожурил няньку, второй меня не любил, третий хоть и ссорится со мною, но я его на нового променять не хочу. Пускай мой Сашка с последним ладит. Не знаю, как Сашка будет ладить со своим тезкой, а мой тезка не совсем со мной в мире жил. Это письмо было прочтено на почте и представлено царю. Вышла история, которая возмутила Пушкина. Он уже начинает писать в письмах колкости на почту, чтоб она могла прочесть их, и прямо прибавляет: это для почты, а вот это для тебя. Между тем он дает добродушнейшие советы жене не шляться по приходам на Святой, не объедаться скоромным, не ездить на гулянья, не сплетничать с сестрами, кокетствовать сколько хочет и проч. А сам защищается против нее от подозрений в склонности к Смирновой и графине Соллогуб, которая вышла потом за Свистунова. Он был у Софьи Карамзиной, представлялся Великой Княг. Елене Павловне - и в обоих случаях защищается от подозрений жены - Смирновой с ее брюхом не взойти было на лестницу Карамзиных (Смирнова родила вскоре двойней от красноглазого кролика своего, как говорит Пушкин), а при Великой Княг. в карауле была не Соллогуб, а моя кузинка Чичерина, - говорит: которую я не очень жалую. Вместе с тем он отдает отчет о всем, что делается в Петербурге. Он еще упорнее никуда не показывается, раздраженный историей. Не едет к Литте, который сзывает их, чтобы дать известный выговор: il у a des regies fixes etc., говорит, что нас вероятно теперь заставят ходить попарно, меня с Безобразовым и Р*** (забыл фамилию). J'aime mieux recevoir publiquement le fouet, прибавлял он, как говорит Журдан, и бранит жену, что была на вечере у гордой М-me Голицыной, жены кн. Д.В.Голицына, - не должно искать: ты могла бы сделать ей визит, потому что она Статс-Дама, а ты - Камер-Пажиха: это по службе, а не ездить к ней. Извещает о богатых свадьбах: "теперь кого-то выберут Ново-мленский и Сорохтин" (студенты, некогда волочившиеся за Н. Н.) - Он часто бывает у Катер. Ивановны, тетки Н. Н., и в дружеских сношениях с ней, а с тещей все не в ладах (особенно за сватовство belles-soeurs), и даже пишет ей грубое письмо, которое впрочем жена успела удержать. Никуда не показывается, но предвещают, что на бале Дворянского Собрания будет 1 800 карет и для разъезда потребуется 10 часов, но кареты будут подавать по две и по три, однако ж описывает бал, где было много мороженого, а из поэтических предметов один: поэт Кукольник подъехал к подъезду в старом рыдване с оборванным мальчиком на запятках. 16 мая бал также в зале у Нарышкина, которая удивительна, но он всё зол, желчен. Соболевский уговорил его ехать к Дюме, где ему обрадовались, сделали пунш, оргию, встречая как холостого, предлагали ехать к девкам, все это ему опротивело, и он стал обедать у себя, заказывая у себя ботвинью и бифстекс, потом обедал у Дюме в 2 часа, потом однако ж опять в обыкновенное время ездит в клуб, где от желчи и злости по случаю истории стал играть в карты, а желчь все-таки не унялась, да вдобавок и деньги, назначенные Н. Н., проиграл, прибавляя добродушно: Что же делать? Когда-нибудь разбогатеем. Когда явился на бал 11 июля к Фикельмон, то сконфузился от отвычки к свету, едва мог сказать несколько слов хозяйке и оправился, увидав, что у них не раут, а простой вечер со многими Берлинками, которые, по замечанию Пушкина, хуже наших и костюмированы дурно. На одном из своих домашних обедов, пригласив Льва Пушкина, дал ему ботвинью и бифстекс, но в бутылках была вода, тот объявил, что он на диете, вина не пьет, а Соболевский разливал воду Льву и в бокал, и в рюмки. Лев сделал из себя насмешливую, саркастическую улыбку, а Соболевский прибавляет, что он рассердился. Этого Соболевского Н. Н. не очень жаловала, да и Пушкин не совсем долюбливал и говорит, что он у него взял 50 р. и скрылся. Прибывший в Петербург вентрилок насмешил Пушкина (Александра), но он в это время мало смеялся, он зол, собирается в отставку, собирает материалы для Петра и прибавляет: "Петр идет помаленьку, но я вдруг вылью медный памятник, который нельзя будет переставливать с одного места на другое, с площади на площадь, из переулка в переулок". После 2-го июня, после представления В. К. Елене (анекдот с Красовским) он, продолжая колоть почту, замечает: "Семейная жизнь не может быть без тайн. Можно жить без политической свободы, но без уважения к семейным сношениям - нельзя" (письмо от 3 июня). - Пушкин не был даже на Петергофском гулянье и находит весьма строгие слова для своего положения: "Шутом я ни у кого быть не намерен". В другом месте прибавляет жене: "Ты баба умная, и я знаю, что ты исполняешь свой долг как добрая, честная жена и как мать, но что будет с вами после меня?" Вообще он хочет выйти в отставку во что бы то ни стало, уехать в Болдино, чтобы зажить там барином и работать до упаду сил, чтоб оставить детям кусок хлеба. "А я буду богат, - прибавляет он, - и тогда-то мы с тобой заживем". Вместе с тем он берет на свое попечение отца, брата, сестру, которой отдает с Болдина все, а между тем уже терзают его и тянут из него сок, как пиявки, его дома (Оливье у Певческого моста), "а во всем виновато мое вечное добродушие". Так плохо начинал он богатеть. Он старается заложить Болдино, печатает Пугачева с содействием М. Л. Яковлева, которого за малую фигуру прозывал "с хвостиком". Отца с семейством отправляет в деревню и воюет с дворником и хозяином дома за то, что рано запирают двери дома, боясь, вероятно, - говорит, - чтоб воры лестницу не украли. Первого он просто побил, второй сделал митинг на другой день с дворниками, говоря, чтоб не слушались задорного жильца; но я упрям, пишет Пушкин, и буду сражаться не только с ними, но и с пиявками их. Наконец Пушкин не выдержал волнения желчи и раздражения по случаю историй. Намеки и колкости почте мало помогали (он писал к жене, например, чтоб не давала списывать его писем, а пусть на почте уж сами это делают, - прибавляя, что "я уже так стар, что ни в ком не удивляюсь свинству" и проч.). Он не знаю где встретил Государя, рассердил его, поссорился с Царем, как говорит он, "да и струсил, потому что не хотел бы, чтобы он сердился на меня". Пушкин был строгий отец, фаворитом его был сын, а с дочерью Машей, большой крикуньей, часто и прилежно употреблял розгу и постоянно пишет к жене и сестрам ее, чтоб не баловали ее, - "а то мне с ней житья не будет". Тоже просит не пускать их к сумасшедшему деду - тестю своему Гончарову: за него нельзя ручаться - напугать может.

   Пушкин уехал из Петербурга за женою, привез ее в Москву, отправил в Петербург, а сам поехал в Болдино, уже отданное ему сполна отцом и семейством, которые, однако же, еще прежде чем Пушкин получил копейку, уже терзают его. Здесь хотел он сделать важное дело. Вторая половина Болдина, принадлежавшая В. Л. Пушкину, продана им была, при содействии Вяземского, посторонним лицам, чтоб отдать деньги незаконным детям его, не им еще и прижитым, а именно Вяземским. Пушкин собирается купить эту вторую половину и пишет жене от 15 сентября с гордостью: ты увидишь - я приеду к тебе огромным помещиком, но как следовало ожидать, - приехал ни с чем. Письма его добродушны и наивны до крайности. К нему приехал, узнав о его намерении, владелец другой половины, какой-то Безобразов, брат той Хлюстиной, которая вышла еще за француза Сиркура. Безобразов был плут и приехал в то время, как Пушкин принялся в деревне за сочинения, "но я сделался с некоторого времени большим политиком", - замечает поэт. "Я ведь читаю недаром Histoire de la conquete d'Angleterre и вижу, что если Б. меня перехитрит на словах, то я его перехитрю наделе". Однако же вышло наоборот. "С приказчиками своей части деревни я тоже употребляю политику, хотя и проще", но это не было успешнее. 26-го сентября он все еще находился в Болдине, но уже надежды его сделались менее блестящи, - он говорит, что пишет мало, ждет Языкова и часто думает: вот подъедет карета к крыльцу и выпрыгнет из нее Нат. Ник. Тогда писалось бы лучше, но нечего ждать, а между тем единственным развлечением его становится Вальтер Скотт и Библия, которых он читает без устали.

   В этом году Пушкин отправился в Михайловское, с намерением