Тургенев Александр Иванович - М. П. Алексеев. (А. И. Тургенев и В. Скотт)

вал, чтобы я остался и, на мой отказ, чтобы опять заехал к нему из Эдинбурга; я обещал, но вряд ли сдержу слово; хотя мне кажется, что посещение мое ему не в тягость, и вчера ввечеру, прощаясь со мною, он сказал мне даже не только что-то лестное, но даже почти нежное, в ответ на мое извинение, что я, не рекомендованный никем, решился приехать к нему.

   Приятель его много рассказывал мне о нем особенностей и хвалил его благородный характер, о коем другие иначе отзывались. Он любит посещения чужестранцев, хотя лондонские денди и надоедают ему своими незнакомыми визитами, всегда и весь день почти в обществе, и никто не знает, когда он имеет время писать и что пишет. Часто в присутствии этого приятеля случалось ему сочинять несколько страниц романа, которые в ту же минуту он прочел ему и послал в печать. Любит балагурить с гостями, хотя и балагурство его все с какою-то любезною важностью, и лицо чрезвычайно умное и выразительное. Бюст его мраморный, на который он мне сам указал, выражает верно и глаза его и рот, на котором что-то характеристическое. Весь дом его в книгах и в древностях и достопримечательностях всякого рода: я нашел и русские православные складни, и шитые торжковые сапоги, целые одежды рыцарей с панцырями и шлемами и копьями на стенах. Много хороших картин и комнаты убраны со вкусом"¹⁸⁵.

   Трудно переоценить значение этого замечательного рассказа. Все, что А. И. Тургенев счел нужным сообщить об этом визите, поражает разнообразием и обширностью сделанных им наблюдений. Они записаны тут же, на месте действия, "пером В. Скотта и в его замке", и достоверность рассказа во всех его мелочах не подлежит никакому сомнению. Страстный любитель тотчас же закреплять на бумаге полученные им впечатления, А. И. Тургенев, как известно, не только писал письма своим многочисленным друзьям, но и находил время почти изо дня в день вести обширный дневник. Записи дневника временами почти буквально совпадали с письмами, но последние представляли собой все же результат первой, хотя и торопливой, литературной обработки дневниковых записей. Торопясь, Тургенев, однако, либо не поспевал занести в свои письма все краткие, иногда условно лаконические, понятные ему одному записи дневника, либо сознательно опускал их, считая достойными лишь своей памяти и не собираясь их оглашать. Поэтому дневники Тургенева, в пяти переплетенных томах, представляют собою драгоценный источник для истории его жизни, и остается лишний раз пожалеть, что из них опубликованы лишь скудные и случайные отрывки¹⁸⁶.

   Дневник за 1828 г. для нас в данном случае особенно интересен. Обширная запись посвящена в нем пребыванию А. И. Тургенева в Абботсфорде. Он спешил, делая свои заметки на месте: не дописывал слова, ограничивался намеками, иногда не до конца раскрывал свою мысль и не вполне дорисовывал картины, которые хотелось закрепить в памяти и которые потом ему было легко восстановить из лаконичных фраз, сокращенных предложений и условных знаков. То, что не было занесено в тетрадь своевременно и что всплывало в памяти потом, в другой связи, вписывалось тут же, вперемежку с новым рядом впечатлений.

   Таковы и записи об Абботсфорде по поводу встречи с В. Скоттом. Пользуясь ими, можно значительно пополнить рассказ Тургенева в приведенном письме его от 6 августа. Сличение двух источников раскрывает нам новые и чрезвычайно любопытные подробности. Записи о В. Скотте идут в основной массе на листах 119 об.- 121 об. дневника, но попадаются и позже - на листах 122, 123, 124. Мы приводим эти записи ниже по подлинной рукописи, не пренебрегая никакой мелочью, в ожидании полной публикации всего дневника, дающего столь обильный и драгоценный материал для истории европейской культуры. Впечатления от городка Мельроза в дневнике изложены полнее, чем в письме.

   "Наглядевшись на развалины, я зашел на почту, но ответа от В. Скотта не было. Я решился идти к нему и без вторичного приглашения. Абботсфорд от Мельроза в трех милях; я зашел в новую церковь Мельрозскую; она была наполнена слушателями проповедника пресвитерианского, хотя это было и в понедельник. Я шел с пригорка на пригорок и почти у самого сада увидел готический, но цветущий замок В. Скотта - of the Great Unknown, Великого Неизвестного. Вошел в отворенную калитку - и очутился в саду его. Женщина указала мне тропинку к замку. Я увидел прекрасную железную решетку, отделяющую сад от замка, совершенно в древнем гот<ическом> вкусе построенного. По углам башенки; одна отделена от главного строения, с флагом. Над главным входом герб В. Скотта с древним девизом бордеров (шотландцев из местностей, пограничных с Англией).

   Одна из дверей старинных подарена хозяину Эдинбургским городовым начальством и принадлежала к древностям описанного им Эдинб<ургского> замка. Замок окружен садом; при входе в замок большая передняя комната вся увешана старинными рыцарскими доспехами, над коими латы и гербы, принадлежавшие разным фамилиям бордеров здешнего края: между ними и В. Скотта. Все напоминает рыцарство, Шотландию и средние века, здесь недавно только прекратившиеся, во всем видно жилище В. Скотта; в другой комнате портреты поэтов - я узнал Байрона - и рыцарей знаменитых шотландских, в третьей комнате редкости всякого рода и всех веков и народов: я нашел и красивые сапоги из Торжка, и православные медные складни, и индейские древности; но всего боле старины шотландской и английской. В. Скотт был на погребении и только лишь возвратился. Долго никто не приходил в комнаты, отпертые, и я имел время получить понятие о вкусе хозяина и строителя дома, хотя бы и не читал его романов и песен. Наконец увидел меня лакей, доложил обо мне и немедленно ввел меня в кабинет поэта-историка. С ним была и дочь его. Я узнал, что он не получал письма моего и <я> должен был написать ему свое имя, ибо едва запомнил он его с вечера Александры" (лл. 119 об.- 120).

   "Давыдов - мое путешествие - Россия - скоро оживили разговор. Он знает и Дениса Давыдова, который присылает ему какие-то редкости для Шотландца. Я не хотел оставаться ни обедать, ни на вечер, но хозяйка уже велела приготовить комнату и извинялась только, что она не просторная, а В. Скотт предложил мне приготовиться к обеду и отдохнуть в комнате - я остался. Меня провели в мою комнату, где уже было все приготовлено для усталого путешественника.- Освежившись в 6 час. меня пришли звать к обеду, и я нашел многочисленное общество, нарядное и fashionable. Гамильтон с женою, к брату коего имею письмо от Дав<ыдова, В. П.), милая, прелестная ирландка, которой красоте и ingenuite и дамы не переставали по отъезде ее восхищаться, Mr Morry, англ<ичанин> с женою и дочерью, бело-русою, почти красавицею, какая-то старушка, которая приняла мою застенчивость под свое покровительство и познакомила с первыми (зачеркнуто: шагами) приемами в гостиной Абботсфорда, и несколько других приезжих.

   Обед с шампанским был достоин вкуса хозяина ко всему изящному и любезности его дочери. Он выпил за здоровье короля, вероятно, только для того, чтобы выпить за здоровье рус<ского> имп<ератора>, и я отблагодарил в качестве русского и - пока - чиновника. После обеда долго сидели мужчины одни, и литература, политика нас сблизила с хозяином. Он пересел ко мне и пленил меня веселостью, но и какой-то важною веселостью - воспламенялся, говоря об истории и поэзии, беспрестанно приводил стихи и с жаром цитировал их, особливо старинные английские; объяснял картины и портреты залы: король Шведский Карл XII, коего потомка знает лично, сына экс-короля.

   Возвратившись из столовой в гостиную, нашли музыку: девицы и старушка пели шотландские, и английские, и вальские <уэльские> народные песни. В. Скотт часто подходил и с каким-то восхищением повторял любимые слова песен, и объяснял мне народный смысл оных, и щелкал, и, казалось, хотел всеми знаками возбудить и в других чувство шотландского патриотизма, коим сам был проникнут" (л. 120-120 об.).

   "Я смотрел на него почти с таким же восхищением и радовался его сильным ощущениям. Он убедил меня остаться и тут же послал за моим багажем в Мельроз, и я нашел его рано поутру уже в своей комнате. В 7 часов утра я вышел в сад, обошел весь парк, сидел в беседке над шумною и кипящею Твидою и в 10-м часу возвратился к завтраку. Он пригласил меня в час гулять с собою - и повел меня туда, где я еще не был, показывая все места, кои он прочистил и из пустыря создал рощи, дорожки и фермы с обработанными полями и пажитями для стад своих. Казалось, он гордился сим творчеством более, нежели "Ивангое". Мы взобрались, разговаривая о фемгерихтах, о шотландской старине, о сельском земледелии шотландском и о различии оного с английским, до верхней части горы; он указал мне границы своего владения и прелестные развалины аббатства, видные отсюда вместе с другими местечками, в низких, уютных домиках лежащими. Он тешился и моим восхищением, рассказывал о мельрозской старине, показал пастуха своего, у коего брат поэт и часто навещает его.

   В 6-м часу возвратились домой, и следовательно) гуляли часа три, и разговор ни на минуту не прерывался. После обеда он предложил мне ехать не из Мельроза, а в его карете до другой станции и оттуда в Эдинбург, но с тем, чтобы сегодня ночевать у него. Я с благодарностью принял предложение, и он, проводя дам и другого гостя в гостиную, остался со мною до 10 часа наедине. Мы много говорили о кланах, о влиянии начальников оных в Шотландии, особливо в Highland, о Гете, приславшем ему медаль его и письмо, о Mad<ame> Stahl, об обществах шотландских древностей.- Это заставило его пойти в библиотеку, где дамы давно с кофе ожидали нас; началась опять музыка, но В. Скотт отворил мне свои шкапы, показывая свои редкие книги, и, прощаясь, сказал мне необыкновенно любезное и лестное приветствие, уговаривая еще на день остаться; взял мою карточку, а Морри дал и свой адрес и мой взял себе. Дочь пожала мне дружески руку на прощанье, другие красавицы улыбнулись, и - я ушел в свою комнату, жалея, что всего, что слышал, видел и чувствовал в сии два дня, не могу немедленно передать брату и Жуковскому, и Козлову, о коем рассказывал В. Скотту и дамам" (л. 120 об.- 121).

   На этом кончается основная запись о визите к В. Скотту, несомненно сделанная в дневнике еще в Абботсфорде, вечером 5 августа или 6-го утром, в день отъезда Тургенева в Эдинбург, когда написано было и его письмо к брату. В шотландскую столицу он приехал 6-го, "во втором часу пополуночи"; а с утра следующего дня уже отправился делать визиты и "разносить письма", завертевшись в водовороте новых впечатлений. Записи дневника становятся торопливыми и неразборчивыми, мелькает множество имен и адресов: "The Eajl of Rosebery, Thomas Thompson, Esq., Professor Pillans, Муррай, Charlotte Square - Thomas Thompson (42) от Ландсдовна и Минто¹⁸⁷. Застал, записал адресы и пошел с ним к Александру Юнгу с письмом от герцога Гамильтона. А. Юнг, Queen Street, 47, завтра пить чай в 9 1/2. Встретил профессора Напира North Castle Street, 39. Звал обедать в субботу в 6 часов. С Томсоном же к Пилленсу, Abercromby place, 22, с письмом Минто, звал завтра на вечер и будет к Юнгу пить чай со мною" и т. д. В воскресенье 10 августа, очевидно, выдалась свободная минута, и А. И. Тургенев заносит в дневник: "Я не успел записать еще беглых впечатлений в пути от Абботс-форда к Эдинбургу. Простился с В. Скоттом в его кабинете, записав ему на столе книгу об истории тайных судилищ в средние века в Германии Vehmgericht. В кабинете его бюсты двух поэтов, его приятелей: Макензи и Worthsworth <Wordsworth>, последнего назвал он the poet of the lacks <следует: lakes - "поэт озер").

   В. Скотт, нежно распрощавшись со мною и пригласив меня к себе на возвратном пути, спросил, не желаю ли я иметь письмо к старому Макензи в Эд<инбург>? Я отвечал, что от него всякая строка для меня драгоценна, и он сел и написал записку, которую сохраняю между письменными своими сокровищами. Макензи, прочитав, позволил мне ее оставить. В. Скотт проводил меня до двора, усадил в свою коляску, и я отправился к заставе Мельрозской, за милю от В. Скотта и от Мельроза. В 9 часов ровно подъехала мель<пост>, и я взобрался на карету и через несколько минут увидел по речке Твиде жилище В. Скотта с другой стороны его: замок укрывался в роще, но иногда весь и виден над рекою, и башенки его и вся наружность здания переносит в те века, кои описаны кистию поэта-историка" (л. 123-124).

   Некоторые подробности этой дневниковой записи нуждаются в пояснениях, и прежде всего надо сказать, кто такой Генри Макензи, которому А. И. Тургенев вручил записку В. Скотта.

   Генри Макензи (Henry Mackenzie; 1745-1831), шотландский писатель, автор прославленного некогда сентиментального романа "Чувствительный человек" ("The Man of Feeling", 1771), был другом В. Скотта до самой своей смерти. "My excellent old friend (мой замечательный старый друг)",- отзывался о нем В. Скотт в письме к леди Аберкорн в 1816 г.¹⁸⁸ В 1828 г., глубокий старик, Макензи жил неподалеку от Эдинбурга и представлял собою одну из местных достопримечательностей. На предшествующих страницах своего дневника А. И. Тургенев сделал ряд записей о нем; очевидно, перспектива свидания с ним по рекомендации В. Скотта его сильно заинтересовала. "Старый Макензи живет за 4 мили, но сын - судья, и потому лорд Макензи здесь",- записывает Тургенев в первый же день приезда в Эдинбург (л. 121 об.). Через несколько строк - новая запись: "К Макензи, сочинителю "The Man of Feeling" и двух периодических сочинений, приятелю Жонсона (Sam. Johnson), отдал карточку, без письма В. Скотта, живет Harried Road" (л. 121 об.)¹⁸⁹. На следующей странице: "Ко мне заезжал старик Макензи - the man of feeling - с сыном лордом-судьей, но не в силах был выйти из кареты и пригласил меня в карету. Показал, но не отдал письма В. Скотта обо мне" (л. 122). Упомянутая выше в дневнике Тургенева записка В. Скотта к Г. Макензи сохранилась среди бумаг А. И. Тургенева. Приводим ее в подлиннике, расставив лишь знаки препинания, полностью отсутствующие в оригинале:

  

   My dear and much respected Sir!

   Monsieur Tourgueneff, a learned Russian, is desirous of paying his respects to you for a few minutes and if you can without inconvenience receive him, you will find him an highly well informed and agreable person.

   Always with great respects your Walter Scott.

  

   <На обороте:>

   <Перевод:>

   Дорогой и многоуважаемый сэр!

   Г-н Тургенев, образованный русский джентльмен, желает посетить вас на несколько минут и высказать вам свое уважение. Если для вас не будет затруднительным принять его, вы найдете в нем весьма осведомленного и приятного человека.

  

   В Эдинбурге Тургенев встречался со следами настоящего культа В. Скотта. "Везде видел бюсты, почти в каждом доме, В. Скотта". Макензи рассказал ему, "что когда спросил Mrs Edgeworth, сочинительницу о воспитании, которая находит смешные стороны в людях, что она нашла в В. Скотте, то она ответила, что простота и натуральность его обхождения таковы, что никакой смешной стороны схватить невозможно. Бюстов его так много делают, что итальянец-художник, встретив В. Скотта, остановил его, сказав: "Я множество делал таких голов", и после подарил ему бюст своей отделки" (л. 121).

   Записи о В. Скотте кончаются сделанной утром 10 августа: "В. Скотт проводил меня до двора, усадил в свою коляску, и я отправился к заставе Мельрозской, за милю от В. Скотта и от Мельроза". Отъехав, Тургенев "взобрался на карету и через несколько минут увидел по речке Твиде жилище В. Скотта с другой стороны его: замок укрывается в роще, но иногда весь виден над рекою, и башенки его и вся наружность здания переносит в те века, кои описаны кистию поэта-историка" (л. 124).

   Сопоставление всех извлеченных нами из дневника Тургенева записей о посещении В. Скотта с известным в печати письмом его к брату небесполезно; по скромности он утаил от брата несколько особо лестных для себя деталей, другие же попросту не успел пересказать, готовясь к отъезду. Но много данных в этих двух рассказах совпадает и дополняет друг друга. Характеристика "умного англичанина с двумя племянницами", в котором Тургенев нашел "начитанного и долго на континенте путешествовавшего старинного приятеля В. Скотта", в письме оказалась подробнее, чем в дневнике, но в письме отсутствует его имя, дважды занесенное в дневник по-английски и по-русски: Morry, Морри.

   В нем нетрудно узнать Джона Моррита (John Bacon Sawrey Morritt; 1772-1843), называвшегося в Абботсфорде Morritt of Rokeby, действительно давнего и неизменного друга В. Скотта и страстного путешественника. Именно о нем говорит А. И. Тургенев в письме, рассказывая, что "англичанин пригласил" его "к себе в деревню, недалеко от Карляйля, в местечке, описанном В. Скоттом", т. е. Rokeby. В августе 1828 г. он как раз гостил в Абботсфорде вместе со своими двумя племянницами, из которых одна была недурной певицей¹⁹¹. В письме и дневнике упомянуто, что Тургенев с В. Скоттом "заходили на ферму, коей крестьянин - брат поэта, часто посещающего В. Скотта"; речь, конечно, идет о Джемсе Хогге (1770-1835), более известном под именем "Пастуха из Эттрика" (Ettrick Shepherd), самоучке-поэте, помогавшем В. Скотту в собирании "пограничных" баллад и с его помощью и помощью герцога Buccleuch напечатавшем несколько поэм, а в конце жизни издавшем свои воспоминания о жизни в Абботсфорде; брат поэта в 1828 г. действительно служил пастухом у В. Скотта¹⁹².

   В письме есть, однако, отсутствующее в дневнике упоминание "того убившегося шотландца", у коего обедал Н. И. Тургенев как у "своего приятеля и ревностного учителя обыкновений шотландских". Это упоминание лица, которое Н. И. Тургенев хорошо знал, было естественно в письме к брату. Здесь, несомненно, имеется в виду полковник Гленгерри (Ronaldson Macdonald of Glengarry) - человек, "известный по своей непомерной гордости", как его характеризует в цитируемых выше воспоминаниях В. П. Давыдов. В. Скотт его хорошо знал, и Гленгерри представлялся ему шотландским Дон-Кихотом, который должен был бы родиться по крайней мере на дса столетия раньше; это был один из последних "шотландских вождей", который в неприкосновенности сохранил все стародавние традиции, обряды, костюмы, обыкновения своего клана. Предполагают, что именно с него списан В. Скоттом портрет Фергюса Мак-Айвора в "Веверлее"¹⁹³. 14 января 1828 г. он трагически погиб при попытке спастись с тонущего корабля у самых берегов Шотландии; В. Скотта очень опечалила его смерть, и о Гленгерри постоянно говорили в Абботсфорде в течение этого года¹⁹⁴.

   В письме А. И. Тургенев не упоминает о портретах Байрона, которые он видел в Абботсфорде. Кратко говорится о них в дневнике, а десятилетие спустя в одной из статей в пушкинском "Современнике" Тургенев случайно вспомнил этот эпизод с большими и забавными подробностями: "Однажды добродушный и гостеприимный хозяин Абботсфорда показывал мне мраморный бюст, подаренный ему Байроном, стоявший в его библиотеке на деревянном пьедестале, внутри коего хранилась прежде его переписка со знаменитыми современниками.

   Дочь В. Скотта подошла ко мне и просила не спрашивать у отца ее о бумагах, в пьедестале хранящихся. "Воспоминание о них,- сказала она,- огорчит батюшку, ибо один из посетителей, коему также показывал он свои сокровища, украл из пьедестала письма Байрона"¹⁹⁵.

   В неизданном письме А. И. Тургенева к Карамзиным (Лондон, 15 февраля 1829 г.) имеются строки: "Если удастся еще раз гостить в Абботсфорде, то напишу оттуда прямо и перескажу помещику В. Скотту слова ваши: он уже слыхал от меня о ц<арско>сельских вечерах ваших, которые проводили вы в чтении его романов в глубокую осень. Скоро начнет он печатать новое издание всех своих сочинений; в предисловии ко всему изданию и в каждой повести особенно будут исторические и биографические пояснения, им самим написанные; к тем романам, кои основаны на историч<еских> преданиях или легендах, присовокупит легенды, фамильные акты и историческую быль, на коей основаны его повести, с изъяснением старинных слов, обычаев и предрассудков народных. Предисловие будет вместе и с аутобиографиею автора. Особенно примечания к Waverley и к Антикварию будут любопытны. И новый роман выйдет в свет. Издание будет красивое и с картинками лучших граверов и у вас прежде всех в России. Недавно познакомился я здесь с его дочерью M-me Lockhart, умною, любезною и поющею. Муж также знаменитый автор романов и журналист, но - тори"¹⁸⁶.

   Приведенные рассказы А. И. Тургенева дополняет еще один источник - дневник пребывания в Абботсфорде старой приятельницы В. Скотта, м-с Мэри Энн Хьюз (Hughes of Uffington, 1828)¹⁹⁷. М-с Хьюз гостила здесь между 26 июля и 5 августа. Накануне отъезда (4 августа) она записала в своем дневнике, что к обеду явились капитан Гамильтон с женой, мисс Отли с братом и что "примерно за час до обеда" в Абботсфорд прибыл "знатный русский" (a Russian of rank), имя которого ей "не удалось уловить"; "он приехал раньше, чем были получены рекомендательные письма, но сэр Вальтер, видя в нем настоящего джентльмена, хорошо известного некоторым его друзьям, пригласил его остаться; он оказался замечательно приятным человеком и хорошо говорящим по-английски; он сообщил нам, что все сочинения сэра В. Скотта переведены на русский язык и что существуют соперничающие издания, напечатанные в Москве и Петербурге"¹⁹⁸. Несомненно, речь здесь идет о А. И. Тургеневе, приехавшем в Абботсфорд именно 4 августа 1828 г., и что именно о м-с Хьюз, не зная ее имени, упоминает он сам в дневнике, говоря, что "какая-то старушка приняла его застенчивость под свое покровительство и познакомила с первыми приемами в гостиной Абботсфорда". В этом не может быть никаких сомнений и потому, что в дальнейших строках своего дневника м-с Хьюз, продолжая рассказывать об этом русском путешественнике, приводит ряд фактов из биографии А. И. Тургенева. Она пишет, между прочим, что "он был помощником государственного секретаря в течение многих лет при жизни имп. Александра и имеет поместья около "Заимки" ("Saimka") на Волге".

   А. И. Тургенев недаром произвел такое хорошее впечатление на м-с Хьюз; опытный и тонкий собеседник, прошедший школу в парижских салонах эпохи реставрации, он прекрасно знал, как и с кем нужно вести беседу. С В. Скоттом, по его собственным словам, его быстро сблизили литература и политика: он умел поддержать интересную беседу с хозяином и о Vehmgerieht'e в средневековой Германии, и о различиях аграрного строя в Шотландии и в Англии, и о современной английской поэзии. С м-с Хьюз беседа пошла о другом: о том, что некогда крайне занимало и В. Скотта,- об императоре Александре I, о наполеоновских походах и т. д.

   Свое путешествие по Шотландии Тургенев продолжал с путеводителем или с книгами В. Скотта в руках, все еще полный впечатлений от их автора; он отметил в своих письмах к брату и виденную им капеллу св. Антония, славную по "Эдинбургской тюрьме", "лемерские горы", прославленные другим романом - "Ламмермурской невестой", Black fort hill, досягающий до моря и описанный в "Мармионе", "откуда В. Скотт, смотря на Эдинбург, называл его my own romantic town (мой собственный романтический город)", Butler walk - место, прославленное романом В. Скотта, внизу деревенька, им же увековеченная¹⁹⁹.

   В деревеньке Даддингстон (Duddingston) он навестил "только вчера от В. Скотта возвратившегося пастора Томсона" (John Thomson; 1778-1840), заслужившего известность как художник своими шотландскими пейзажами и большого приятеля В. Скотта²⁰⁰.

   "Пастор Томсон,- пишет А. И. Тургенев брату,- принял нас в саду своем, близ озера, и указал спелый крыжовник, но мы желали видеть его картины, ибо он славный живописец и списал все поэтические сцены шотландской природы, особенно же прославленные романами друга его В. Скотта. ...Некоторые картины особенно замечательны верностью и искусством. Я желал видеть рисунок его, снятый с Абботсфорда, и обрадовался, как старому знакомому. Он списал его очень верно и живописно. В. Скотт сам любовался им, хотя при сем случае я узнал, что он никакого вкуса к картинам и вообще к живописи не имеет, смотрит на них равнодушно, и сам в этом признавался Томсону. Тут же узнал я, что банкротством здешнего книгопродавца Констабля, в коем и В. Скотт участвовал, он задолжал за два года пред сим 50 тысяч ф.с.- 20 тысяч уже уплатил и теперь остается уплатить еще 30 тысяч ф.с. Он надеется все заплатить продажею новых сочинений: это объясняет и тайну Истории Наполеона. От своей официальной должности получает он 1200 ф.с. ежегодно"²⁰¹.

   Британию А. И. Тургенев покинул в конце 1828 г., увозя с собою огромное количество впечатлений, воспоминания о встречах и беседах со многими выдающимися или чем-нибудь примечательными людьми. Впечатления о В. Скотте были среди них не на последнем месте.

   Весною 1829 г. А. И. Тургенев был, между прочим, в Веймаре и навестил Гете. В "Дневнике" Гете под 4 мая 1829 г. сделана следующая запись: "Русокий статский советник Тургенев, возвращающийся из Англии и Шотландии с рассказами о многих, с кем он познакомился"²⁰². Из других свидетельств, и прежде всего самого Тургенева, мы знаем, что из всех его рассказов в Веймаре наибольший интерес представили для Гете его повествования о посещении В. Скотта в Абботсфорде, и понятно почему.

   В личные сношения с В. Скоттом Гете вступил незадолго перед тем, в 1827 г., при содействии посетившего Веймар приятеля Скотта, Джона Хопса (John Hops)²⁰³. Гете написал ему тогда письмо, получением которого В. Скотт очень гордился, отметив его в своем дневнике и записав здесь же свою восторженную характеристику немецкого поэта. Ответ Гете В. Скоттом был послан в июле 1827 г.; он благодарил Гете за внимание к своим сочинениям, сожалел об ошибках своих немецких переводов, рассказывал о себе; вместе с письмом В. Скотт послал Гете экземпляр только что вышедшего своего труда "The Life of Napoleon Bonaparte". На это Гете ответил через Томаса Карлейля, который по его поручению доставил В. Скотту портрет Гете и несколько медалей. Мы видели уже, что об этой переписке с Гете и о присланных медалях шла речь у В. Скотта с А. И. Тургеневым. Естественно, что последний мог заинтересовать Гете новыми подробностями об Абботсфорде и его хозяине и что его рассказы о беседах с В. Скоттом пользовались большим вниманием в Веймаре. Тургенев тщательно отметил все эти веймарские расспросы о В. Скотте в своем дневнике. "Смешно читать,- замечает по этому поводу С. Н. Дурылин, впервые опубликовавший все эти записи,- как ex professio {По обязанности (лат.).} каждая принцесса и придворный пристают к Тургеневу с расспросами о В. Скотте; так "принято", так "в традиции" говорить о литературе, что даже, наконец, и тупой Карл Фридрих, встретясь 7 мая с Тургеневым на прогулке, "спросил о Вальтер Скотте"²⁰⁴.

   В России также по достоинству оценили рассказы Тургенева. Еще в том же 1829 г. Вяземский писал ему: "С какою тоскою завидовал я тебе в гостях у В. Скотта. Сделай милость, пришли мне образцы рукописания его <...>. Ради бога, пришли нам несколько страниц из путевых твоих записок шотландских, пребывание у В. Скотта..."²⁰⁵. Речь здесь идет о задуманном тогда Пушкиным с друзьями новом петербургском журнале. Это намерение не осуществилось, но в пушкинском "Современнике" напечатан был рассказ Тургенева о посещении им Гете в Веймаре, в который вплелись и его воспоминания о В. Скотте²⁰⁶. Об этом хлопотали и сам Пушкин, и Вяземский²⁰⁷.

   В дневнике А. И. Тургенева под 24 декабря 1836 г. значатся длительные разговоры с Пушкиным и другими и сделана характерная пометка по этому поводу: "заговорил их о В. Скотте", а под "9 генваря" 1837 г. находим запись: "Дал Пушкину... выписки из моего журнала о Шотландии и Веймаре"²⁰⁸. Речь, таким образом, идет здесь, в частности, о тех записях дневника, которые приведены нами выше.

   Немало радовался этим рассказам Тургенева также И. И. Козлов. Среди его стихотворений есть большое послание "К Валтеру Скотту", в котором слепой поэт благодарит "шотландского барда" за наслаждение, испытанное от чтения его произведений, и, наконец, воображает себя в Абботсфорде за чайным столом, посреди детей и внуков хозяина:

  

   Шотландский бард, певец любимый

   Прекрасной дикой стороны,

   Чей нам звучит напев родимый

   Святее милой старины!

  

   Прости, что дерзостной рукою

   Я, очарованный тобою,

   Несу в венок блестящий твой

   Фиалки, ландыш полевой!

  

   Мечта поэта несется в Абботсфорд, вероятно знакомый ему по описаниям бывших там лиц, и прежде всего, конечно, А. И. Тургенева:

  

   Как часто я в мечтах веселых

   От мыслей мрачных и тяжелых

   В тенистый Абботсфорд лечу,-

   С тобой, мой бард, пожить хочу.

   . . . . . . . . . . . . . . . . .

   И что ж? В мечтании моем

   Уж я давно в саду твоем

   С тобой хожу и отдыхаю,

   Твоим рассказам я внимаю.

   Со всех сторон передо мной

   Места, воспетые тобой:

   Вон там Мельрозская обитель,

   Где часто бродит по ночам

   Убитый рыцарь Кольдингам;

   Вот мост Бодвеля - он хранитель

   Преданий страшных; все кругом,-

   И крест холма, и дуб косматый,

   И пруд под башнею зубчатой -

   Оживлено твоим пером.

  

   Еще охотнее поэт представляет себя в кругу семьи В. Скотта, в числе иностранных гостей знаменитого хозяина:

  

   Иль вдруг, вечернею порою,

   В приветном замке мы с тобою;

   Там дети, внуки, вся семья -

   Отрада милая твоя -

   Бегут, шумят, тебя встречая,

   И места нет почти друзьям;

   А дочь - хозяйка молодая -

   Янтарный чай готовит нам;

   Все негой, радостью светлеет.

   Кто здесь с весельем не знаком?

   И ты, певец, пред камельком,

   Где уголь дымный жарко тлеет,

   В красе серебряных кудрей

   Сидишь с детьми твоих детей;

   То учишь их, то забавляешь,

   Им сказки, были поминаешь.

   То речь ведешь о мертвецах,

   О ведьмах, о ворожеях,

   Иль в знак бесценной им награды

   Поешь родимые баллады,

   Иль вдруг, уже не тратя слов,

   Резвиться с ними ты готов.

  

   Когда же "младенцы начали дремать",

  

   Тогда беседуешь с друзьями,

   С приезжими; твой ум живой

   Дивит небрежной остротой,

   Пленяет сладкими речами.

   О, как благословен твой век,

   Великий... добрый человек!

  

   Критика считала, что в этом стихотворении русского поэта "целый вечер из жизни автора "Айвенго" описан так, как разве мог бы описать его старинный друг его семейства", и даже поясняла, что в качестве "хозяйки молодой" изображена здесь "замужняя дочь В. Скотта - София Локгарт"²⁰⁹.

   Хотя к началу 30-х годов, когда написано было это послание, в русском обществе уже довольно хорошо знали интимную обстановку жизни в Абботсфорде, однако многие подробности стихотворения заставляют предположить, что некоторые детали Козлов мог заимствовать из устных рассказов русских путешественников, бывавших в гостях у В. Скотта, скорее всего именно от А. И. Тургенева, всегда навещавшего Козлова во время приездов своих в Россию. Козлов заканчивает свое послание пожеланием, чтобы оно достигло В. Скотта (что можно было осуществить через тех его друзей, которые сделали его имя известным и Шатобриану, и Алессандро Манцони)²¹⁰:

  

   Привет, быть может дерзновенный,

   Прости мне, старец вдохновенный!

   В живом восторге я хотел,

   Чтобы к тебе он долетел...

  

   Едва ли это желание Козлова исполнилось. Послание было закончено и читалось Козловым друзьям в январе 1832 г., в год смерти В. Скотта. Однако у нас есть неясное указание на то, что В. Скотт будто бы проявил интерес к стихотворениям Козлова. В "Дневнике" Козлова под 29 января 1832 г. находим следующую запись: "Я прочел мое послание к Вальтер Скотту Вьельгорскому. Графиня Лебцельтерн по какому-то необыкновенному совпадению сообщила мне, что Вальтер Скотт желает иметь мою поэзию"²¹¹.

   Не тот же ли А. И. Тургенев был этому причиною? Ведь, как мы видели из его дневника, гостя в Абботсфорде, он рассказывал там о Козлове и самому хозяину, и "дамам"; всех должен был тогда заинтересовать русский поэт-слепец, с восторгом относившийся к "шотландскому барду", стихотворения которого он переводил и которому написал приведенное выше послание.

  

  

   В последний год жизни, находясь в Италии, где он надеялся поправить свое здоровье, В. Скотт также встретился с рядом русских и с некоторыми жившими там русскими художниками, в том числе и с Карлом Брюлловым, братом Александра. По рассказу современника, "известное свидание Брюллова <Карла Павловича> с Вальтер Скоттом состоялось так. Больной Вальтер Скотт приехал в Рим, когда мастерская Брюллова была уже закрыта для публики. Поэтому к Брюллову явилась депутация, состоящая из английских художников, просить, чтобы он на другой день позволил Вальтер Скотту взглянуть на Помпею. Вальтер Скотт пробыл в мастерской Брюллова более часа"²⁷⁰. Картина Брюллова произвела на него сильное впечатление. "Последний день Помпеи" "есть такое произведение ... о коем великий Вальтер Скотт, в бытность свою в Риме, заметил, что это истинная поэма",- писали в "Северной пчеле"; "Некогда старец Вальтер Скотт, рассматривая "Последний день Помпеи", сказал с восторгом: "Это не картина, это целая поэма",- утверждала позднее "Художественная газета"²⁷¹.

   В разделе "Воспоминаний" своей известной книги "Материалы по истории художеств в России", в статье о К. П. Брюллове, скульптор Н. А. Рамазанов, лично знавший этого художника, также замечает: "Известно, что Вальтер Скотт, увидев эту картину <"Последний день Помпеи">, назвал ее эпопеей; по этому поводу сам Брюллов говаривал не раз: "Вот у меня так был посетитель - это Вальтер Скотт; просидел целое утро перед картиной; весь смысл, всю подноготную проник"²⁷².

   Смерть В. Скотта наполнила печалью его русских знакомцев и почитателей. В "Сыне Отечества" напечатан был пространный некролог писателя, впрочем заимствованный из французского журнала ²⁷³; в "Телескопе" появилась большая критическая статья о нем, озаглавленная: "Влияние Вальтера Скотта на богатство, нравственность и счастие современного общества"²⁷⁴, на этот раз переведенная с английского; вскоре отдельным изданием в переводе с английского же вышла панегирическая биография Б. Скотта А. Каннингема²⁷⁵, за которой последовало и оригинальное русское исследование "харьковского Грановского", проф. М. Лунина: "О влиянии В. Скотта на новейшие изыскания по части средней истории"²⁷⁶.

   К первой годовщине смерти шотландского писателя близкий друг Гоголя Н. Я. Прокопович приурочил публикацию в "Литературных прибавлениях" к "Русскому инвалиду" большого стихотворения о В. Скотте, в котором (написанном еще при жизни поэта) пытался дать его обобщенную характеристику²⁷⁷; это весьма заурядное по своим поэтическим качествам стихотворение тем не менее может служить для нас свидетельством читательской любви и широкой популярности, которой В. Скотт пользовался у нас еще в начале 30-х годов:

  

   К портрету Вальтер Скотта

  

   Твой мир естествен и прекрасен,

   Как радуга, и пестр, и жив,

   Как майский день, беззнойно ясен

   И сердцу он красноречив.

   Когда ведешь рассказ ты длинный

   Про стародавние года,

   Про быт далеких дней старинный,

   Невольно мы летим туда,

   Где гений твой, глубокий, важный

   Тебя так дивно воспитал

   И песнею своей протяжной

   Очарованье навевал;

   Где Твидь (!) серебряная льется,

   Где над горой орел несется,

   И вслед пернатого, царя

   Стрела шотландская взовьется,

   Послушным луком прозвеня,

   И ты, в раздумье погруженный,

   Картину новую чертишь,

   И в мир, тобою удивленный,

   Самодовольнее глядишь.

  

   1831

  

   Оплакан был В. Скотт и на итальянской вилле Зинаиды Волконской в Риме. Мы знаем об этом из современного свидетельства А. И. Тургенева. На той стороне знаменитой виллы, где расположен парк, З. А. Волконская, как известно, отвела большую аллею воспоминаниям о тех, чьи имена она хотела сохранить от забвения; эта часть парка стала известной под названием "Аллеи воспоминаний".

   "На выходе из господского дома узкая дорожка с крутым поворотом налево ведет в нижнюю часть парка,- рассказывает видевший ее впоследствии путешественник.- В конце ее, против входа в большую аллею, находится грот, стены которого выложены фрагментами античной скульптуры, найденной при раскопках в самой усадьбе. Здесь любил сидеть и читать Гоголь. По обеим сторонам длинной аллеи, сворачивающей в самом конце под прямым углом направо, стоят римские мраморные плиты, колонны и урны. Каждый из этих предметов носит посвятительную надпись"²⁷⁸.

   В письме к П. А. Вяземскому от 24(12) декабря 1832 г. А. И. Тургенев, повидавший эту виллу "русской Коринны" (как он любил называть Волконскую по ассоциации с прославленной героиней романа де Сталь), писал: "Зенеида оживила пустынность своей виллы воспоминаниями о живых и мертвых: я обещал ей описать тебе ее дачу и все памятники по родным и по милым ближним, коими населила она Римские развалины <...> Я просил М. А. Власову <сестру Волконской> списать для тебя все надписи и описать древности их виллы и сбирался сделать из этого статью для журнала Пушкина"²⁷⁹. Намерение это, к сожалению, не осуществилось, но впечатление от "Аллеи воспоминаний" осталось у Тургенева надолго. Любопытно, что в письме из Рима от 2 января (н. с.) 1832 г. Тургенев сообщил о новом памятнике, поставленном на этой аллее Волконской: "Коринна Александровна Волконская прибавила к воспоминаниям своей виллы древнюю урну в честь В. Скотта, с надписью "la douce lampe de nos veillees s'est eteinte" {Тихий светильник наших вечеров угас (франц.).}²⁸⁰. Ф. И. Буслаев, описавший в своей статье "Римская вилла кн. З. А. Волконской" "Аллею воспоминаний", также называет памятник с надписью "A Walter Scott" и с сентенцией о потухшем светильнике и замечает по этому поводу: "Тонкий эстетический вкус кн. Волконской оценил здесь высокое значение исторического романа, созданного и художественно разработанного этим английским писателем"²⁸¹. Заметим, со своей стороны, что в сочинениях З. А. Волконской, вместе с ее опытами исторического романа из жизни древних славян ("Tableau slave"), написанного еще до знакомства ее с произведениями В. Скотта, напечатано было также "Извлечение из письма о Вальтере Скотте" - восторженный панегирик писателю, написанный после его смерти²⁸².

   Что касается А. И. Тургенева, то ему в 30-е годы неоднократно случалось встречаться с разнообразными людьми, беседы с которыми оживляли в нем воспоминания о знакомстве с В. Скоттом. Так, например, в 1833 г. в Женеве Тургенев свел знакомство с английским путешественником Базилем Холлом (Basile Hall; 1788-1844), "Базилем Галем", как его имя пишет Александр Иванович, "умным писателем и упрямым тори"²⁸³. Тургенев обедал у него, бывал на вечерних приемах и находил множество предметов для оживленных бесед.

   У Холла было кое-что общее с А. И. Тургеневым, русским странствователем, "энциклопедическим паровиком", и прежде всего страсть к перемене мест, сделавшая Холла поистине неутомимым путешественником по всему миру. Базиль Холл, конечно, уступал Тургеневу в образовании и широте умственных интересов, по он все же видел многое и обо многом мог рассказать. По собственным словам Холла, сказанным в присутствии П. А. Вяземского, он "побывал чуть ли не во всех частях света", все высмотрел, все узнал. К моменту встречи с Тургеневым он только что закончил публикацию своих путевых впечатлений в девяти томах ("Fragments of voyages and travels". London, 1831-1833). Любимой темой их бесед стал В. Скотт, незадолго перед тем умерший, которого они оба знали лично. Холл встретил В. Скотта осенью 1831 г., видел сборы больного писателя в путешествие и переезд до Портсмута, откуда военный корабль, предоставленный английским правительством, должен был перевезти его на остров Мальту. В. Скотт с неохотой покидал родину, словно предчувствуя свою близкую кончину...

   Все это подробно описано в третьем томе "Fragments" Базиля Холла, в последней главе (она озаглавлена "Sir Walter Scott's embarkation at Ports