Белинский Виссарион Григорьевич - Гамлет, драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета

  

  

   В. Г. Белинский

  

   Гамлет, драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета --------------------------------------

  В. Г. Белинский. Собрание сочинений в трех томах. Т. I

  Статьи и рецензии. 1834-1841

  ОГИЗ, ГИХЛ, М., 1948

  Под общей редакцией Ф. М. Головешченко

  Редакция С. П. Бычкова

  OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

  

  

  

  

   I

  Несмотря на множество фактов, доказывающих, что эстетическое образование нашего общества есть не более, как мода, привычка или обычай, и то не свой, а заимствованный духом подражательности из чуждого источника; несмотря на то, у нас иногда промелькивают явления, заставляющие приудержаться решительным приговором на этот предмет и самым положительным образом убеждающие в той истине, что темная атмосфера нашей эстетической жизни освещалась, хотя и изредка, самыми яркими проблесками дарований и что в нашем обществе есть все элементы, а следовательно, и живая потребность изящного. Стоит только заглянуть в историю нашей письменности: посмотрите, как слабо привился к свежему и мощному русскому духу гнилой и бессильный, французский классицизм: едва Пушкин, предшествуемый Жуковским, растолковал нам тайну поэзии, едва наши журналы открыли нам литературную Германию и Англию и - где наш классицизм, где наши дюжинные поэмы, где протяжный вой, мишурная мантия и деревянный кинжал Мельпомены? Посмотрите, напротив, в какое короткое время и как тесно сроднились с русским духом живые вдохновения Германии и Англии; посмотрите, какую всеобщность, какую народность {223} приобрели роскошные и полные юной и девственной жизни создания Пушкина еще при самом появлении его на поэтическое поприще, еще во время полного владычества бездушного французского классицизма и нелепой французской теории искусства? Этого мало: ежели на свежую русскую жизнь не имел почти никакого влияния гнилой французский классицизм, то еще менее имел на нее влияния лихорадочный, пьяный французский романтизм. Посмотрите только, увлекся ли кто-нибудь из наших талантливых, уважаемых публикою писателей этими неестественными, но произведенными хмелем и безумством конвульсиями так называемой, бог знает почему, юной, но в самом-то деле той же дряхлой, но только на новый лад, французской литературы? Кто ей подражал? Литературные подрядчики, чернь литературная - больше никто! Не показывает ли все это верного эстетического чувства в нашем юном обществе? Может быть, нам укажут, в опровержение, на незаслуженное равнодушие со стороны нашего общества к созданиям Державина, Озерова, Батюшкова: несмотря на все наше желание защититься против этого довода, мы не будем входить ни в какие подробности, потому что они могли бы слишком далеко завести нас, а скажем только то, что если гений или талант и точно были достоянием этих поэтов, то общество все-таки имело _свое право_ на равнодушие к ним, потому что, в союзе со временем, оно есть самый непогрешительный критик, и если оно часто принимает мишуру за чистое золото, то не больше как на минуту.

  Все, что мы сказали, клонится к оправданию нашей публики в несправедливом обвинении в ее будто бы холодности к изящному вообще и к отечественной литературе в особенности. Со дня на день новые факты заставляют отнести эти обвинения к числу тех запоздалых предубеждений, которые повторяются по привычке как общие места и, подобно всем общим местам, не имеют никакого смысла. К числу этих утешительных фактов, которыми особенно богато настоящее время, принадлежит _представление на московской сцене Шекспирова "Гамлета"_.

  Уже более года, как играется эта пьеса на московской сцене и как самый перевод ее напечатан {224}, следовательно, все впечатления теперь - уже только воспоминания, все суждения и толки - уже одно общее мнение, разумеется, решенное большинством голосов, и потому теперь нам должно быть не органом одной минуты восторга, но спокойным историком литературного события, важного по самому себе и по своим следствиям, и поэтому сосредоточенного на одной идее и представляющего как бы нечто целое и характерическое. Мы поговорим и о самой пьесе, и об игре Мочалова, и о переводе; но публика будет главнейшим вопросом нашего рассуждения.

  _"Гамлет"_!.. понимаете ли вы значение этого слова? - оно велико и глубоко: это жизнь человеческая, это человек, это вы, это я, это каждый из нас, более или менее, в высоком или смешном, но всегда в жалком и грустном смысле... Потом "Гамлет" - это блистательнейший алмаз в лучезарной короне царя драматических поэтов, увенчанного целым человечеством и ни прежде ни после себя не имеющего себе соперника - _"Гамлет" Шекспира на московской сцене_!.. Что это такое? спекуляция на мировое имя, жалкая самонадеянность, слепое обольщение самолюбия, долженствовавшее в наказание лишиться восковых крыл своих от палящего сияния солнца, к которому оно так легкомысленно осмелилось приблизиться?.. _Гамлет-Мочалов_, Мочалов, этот актер, с его, конечно, прекрасным лицом, благородною и живою физиономиею, гибким и гармоническим голосом, но вместе с тем и небольшим ростом, неграциозными манерами и часто певучею дикциею; актер, конечно, с большим талантом, с минутами высокого вдохновения, но вместе с тем никогда и ни одной роли не выполнивший вполне и не выдержавший в целом ни одного характера; сверх того, актер с талантом односторонним, назначенным исключительно для ролей только пламенных и исступленных, но не глубоких и многозначительных, - и этот Мочалов хочет вытти на сцену в роли Гамлета, в роли глубокой, сосредоточенной, меланхолически-желчной и бесконечной в своем значении... Что это такое? добродушная и невинная бенефициантская проделка?.. Так или почти так думала публика и чуть ли не так думали и мы, пишущие теперь эти строки под влиянием тех могущественных впечатлений, которые, поразивши однажды душу человека, никогда не изглаживаются в ней и которые привести на память, значит снова возобновить их в душе со всею роскошью и со всею свежестью их сладостных потрясений... Мы надеялись насладиться двумя-тремя проблесками истинного чувства, двумя-тремя проблесками высокого вдохновения, но в целой роли думали увидеть пародию на Гамлета и - обманулись в своем предположении: в игре Мочалова мы увидели если не полного и совершенного Гамлета, то потому только, что в превосходной вообще игре у него осталось несколько невыдержанных мест; но он бросил в глазах наших новый свет на это создание Шекспира и дал нам надежду увидеть настоящего Гамлета, выдержанного от первого до последнего слова роли.

  Нельзя говорить об игре актера, не сказавши ничего о пьесе, в которой он играл, тем более если эта пьеса, есть великое произведение творческого гения, а между тем иным известна только понаслышке, а иным и вовсе неизвестна. Итак, мы сперва поговорим о самом "Гамлете" и изложим его содержание, потом отдадим отчет в игре Мочалова, а в заключение скажем наше мнение о переводе Полевого.

  Кому не известно, хотя понаслышке, имя Шекспира, одно из тех мировых имен, которые принадлежат целому человечеству? Слишком было бы смело и странно отдать Шекспиру решительное преимущество пред всеми поэтами человечества, как собственно поэту, но как драматург он и теперь остается без соперника, имя которого можно б было поставить подле его имени. Обладая даром творчества в высшей степени и одаренный мирообъемлющим умом, он в то же время обладает и этою объективностию гения, которая сделала его драматургом по преимуществу и которая состоит в этой способности понимать предметы так, как они есть, отдельно от своей личности, переселяться в них и жить их жизнию. Для Шекспира нет ни добра ни зла: для него существует только жизнь, которую он спокойно созерцает и сознает в своих созданиях, ничем не увлекаясь, ничему не отдавая преимущества. И если у него злодей представляется палачом самого себя, то это не для назидательности и не по ненависти ко злу, а потому, что это так бывает в действительности, по вечному закону разума, вследствие которого кто добровольно отвергся от любви и света, тот живет в удушливой и мучительной атмосфере тьмы и ненависти. И если у него добрый в самом страдании находит какую-то точку опоры, что-то такое, что выше и счастия и бедствия, то опять не для назидательности и не по пристрастию к добру, а потому, что это так бывает в действительности, по вечному закону разума, вследствие которого любовь и свет есть естественная атмосфера человека, в которой ему легко и свободно дышать даже и под тяжким гнетом судьбы. Впрочем, эта объективность совсем не есть бесстрастие: бесстрастие разрушает поэзию, а Шекспир великий поэт. Он только не жертвует действительностию своим любимым идеям, но его грустный, иногда болезненный взгляд на жизнь доказывает, что он дорогою ценою искупил истину своих изображений.

  Есть два рода людей: одни прозябают, другие живут. Для первых жизнь есть сон, и если этот сон видится им на мягкой и теплой постеле, они удовлетворены вполне. Для других же, людей собственно, жизнь есть подвиг, выполнение которого, без противоречия с благоприятностию внешних обстоятельств, есть блаженство; а при условии добровольных лишений и страданий, должно быть блаженством и точно есть блаженство, но только тогда, когда человек, уничтожив свое я во внутреннем созерцании или сознании абсолютной жизни, снова обретает его в ней. Но для этого внутреннего просветления нужно много борьбы, много страдания, и для него много званых, но мало избранных. Для всякого человека есть эпоха младенчества, или этой бессознательной гармонии его духа с природою, вследствие которой для него жизнь есть блаженство, хотя он и не сознает этого блаженства. За младенчеством следует юношество, как переход в возмужалость: этот переход всегда бывает эпохою распадения, дисгармонии, следовательно, греха. Человек уже не удовлетворяется естественным сознанием и простым чувством: он хочет знать; а так как до удовлетворительного знания ему должно перейти через тысячи заблуждений, нужно бороться с самим собою, то он и падает. Это непреложный закон как для человека, так и для человечества. Для человека эта эпоха настает двояким образом: для одного она начинается сама собою, вследствие избытка и глубины внутренней жизни, требующей знания во что бы то ни стало - вот Фауст; для другого она ускоряется какими-нибудь внешними обстоятельствами, хотя ее причина и заключается не во внешних обстоятельствах, а в духе самого этого человека - вот Гамлет. Для жизни законы одни, но проявления их бесконечно различны: распадение Гамлета выразилось слабостию воли при сознании долга. Итак, "слабость воли при сознании долга" - вот идея этого гигантского создания Шекспира, - идея, впервые высказанная Гёте в его "Вильгельме Мейстере" и теперь сделавшаяся каким-то общим местом, которое всякий повторяет по-своему {225}. Но Гамлет выходит из своей борьбы, то есть побеждает слабость своей воли, следовательно, эта слабость воли есть не основная идея, но только проявление другой, более общей и более глубокой идеи - идеи распадения, вследствие сомнения, которое, в свою очередь, есть следствие выхода из естественного сознания. Все это мы объясним подробнее, для чего и спешим перейти к изложению содержания и хода всей пьесы.

  В Дании жил когда-то доблестный король Гамлет с женою своею Гертрудою, которую он любил страстно и которою сам был любим страстно. Кроме жены, у него был сын, принц Гамлет, и брат Клавдий. Вдруг этот король умирает скоропостижно, а брат его, Клавдий, делается королем и, еще не давши пройти и двум месяцам после братниной смерти, женится на его вдове, своей невестке. Сын покойного короля, юный принц Гамлет, долго учился в Виртемберге, "в этих германских университетах, где уже метафизика доискивалась до начала вещей, где уже жили в мире идеальном, где уже мечтательность доводила человека до внутренней жизни. Настроенный таким образом, он возвращается ко двору, грубому и развратному в своих удовольствиях, и делается свидетелем смерти своего отца и скорого забвения, которое бывает уделом умерших" {Гизо, в предисловии к "Гамлету" {226}.}. Он обожал покойного короля как отца, как человека, как героя - и глубоко был оскорблен соблазнительным поведением своей матери. Вера в человеческое достоинство в нем поколеблена, лучшие мечты его о благе разрушены. Если мы к этому прибавим еще то, что он любит Офелию, дочь министра Полония, то читатель наш будет совершенно на той точке, от которой отправляется действие драмы. Друзья Гамлета, Бернардо, Франциско, Марцелий и Горацио, стоя на страже у галлереи королевского замка, видят тень покойного короля и условившись рассказать об этом Гамлету, расходятся. Вот " чем состоит первая сцена первого акта. Во второй сцене являются король, королева, Гамлет, Полоний, Лаерт и другие придворные. Король, в хитросплетенной речи благодарит придворных за то, что они одобрили его брак; потом посылает двух придворных послами к норвежскому королю для переговоров. Наконец соглашается на просьбу Лаерта, сына Полония, возвратиться во Францию, откуда он приехал на коронацию. Решивши все это, король, вместе с королевою, просит Гамлета перестать печалиться о потере отца и не ехать в Виртемберг, а остаться в Дании. Гамлет отвечает им коротко и отрывочно, с грустною ирониею; обещает исполнить их просьбу. Все уходят, он остается один:

  

  

  

  

  

  

  Для чего

  

  

  Ты не растаешь, ты не распадешься прахом -

  

  

  О, для чего ты крепко, тело человека!

  

  

  И если бы всевышний нам не запретил

  

  

  Самоубийства... Боже мой, великий боже!

  

  

  Как гнусны, бесполезны, как ничтожны

  

  

  Деянья человека на земле!

  

  

  Жизнь! что ты? Сад, заглохший

  

  

  Под дикими, бесплодными травами!..

  

  

  Едва лишь шесть недель прошло, как нет его,

  

  

  Его, властителя, героя - полубога

  

  

  Пред этим повелителем ничтожным,

  

  

  Пред этим мужем матери моей -

  

  

  Его, любившего ее любовью

  

  

  Столь пламенною - небо и земля!

  

  

  Могу ль забыть?.. Она, столь страстная супруга...

  

  

  Один лишь месяц - я не смею мыслить...

  

  

  О женщины! ничтожество вам имя!

  

  

  Как? месяц... Башмаков она еще не износила,

  

  

  В которых шла за гробом мужа,

  

  

  Как бедная вдова, в слезах... и вот - она,

  

  

  Она... О боже! зверь без разума и чувства

  

  

  Грустил бы более - она супруга дяди,

  

  

  Который так походит на отца,

  

  

  Великого Гамлета, короля, как я на Геркулеса -

  

  

  И месяц только! Слез ее коварных

  

  

  Следы не высохли - она жена другого!

  

  

  Проклятая поспешность! Провиденье

  

  

  Такого брака не могло благословить -

  

  

  Быть худу, быть бедам... Но сокрушайся, сердце,

  

  

  Когда язык мой говорить не смеет!..

  Приходят Горацио и Марцеллий; Гамлет спрашивает о причине их приезда из Виртемберга.

  

  

  

  

  Горацио.

  

  

  Принц! я хотел отдать последний долг: приехал

  

  

  На погребенье вашего отца.

  

  

  

  

  Гамлет.

  

  

  

  

  

   Не смейся

  

  

  Надо мной, товарищ - говори: "спешил приехать

  

  

  На свадьбу вашей матери".

  

  

  

  

  Горацио.

  

  

  

  

  

   Да, правда, принц:

  

  

  Одно после другого не замедлило.

  

  

  

  

  Гамлет.

  

  

  

  

  

  

   Так что ж?

  

  

  Хозяйственное здесь распоряженье было:

  

  

  От похорон осталось много блюд.

  

  

  Так их на свадьбе поспешили съесть...

  Теперь уже вы видите состояние души Гамлета: она глубоко уязвлена ядовитою стрелою; слова его отзываются желчью, негодование высказывается в сарказмах. Что ж почувствовал Гамлет, когда Горацио объявил ему о чудном явлении тени отца его? Он решается провести с ними ночь на страже и, прося их о молчании, отпускает.

  Третие явление первого действия происходит в доме Полония. Лаерт, отправляясь во Францию, прощается с Офелиею и советует остерегаться Гамлета и смотреть на его любовь, как на пустое увлечение. Входит Полоний и дает Лаерту свои последние советы, в которых виден вельможа и пошлый человек, который ни о чем не имеет понятия, а между тем думает о себе, что он очень умен и глубоко проник в жизнь, потому только, что много прожил на белом свете, то есть больше других успел наделать глупостей. Выслушавши с должным уважением родительские наставления, Лаерт уходит, сказавши сестре:

  

  

  Прощай, Офелия, и помни мой совет.

  

  

  

  

  ---

  

  

  Я заперла его на сердце - ключ

  

  

  Возьми с собой, Лаерт, - отвечает ему Офелия. Полоний привязывается к ее словам и требует у нее отчета в ее отношениях к Гамлету. Дает ей благоразумные советы; уверяет ее, что Гамлет дурачится, "_что ему, как принцу, извинительно_", но к ней вовсе не идет. Наконец запрещает ей принимать от него письма и подарки и велит доносить себе о всяком его поступке с нею; любящая девушка делается покорною дочерью и обещает в точности исполнять приказания своего батюшки.

  Четвертая сцена первого действия происходит на террасе перед замком. Гамлет является с Горацио и Марцеллием. Раздается отдаленный звук труб. - Что это такое? - спрашивает Горацио, Гамлет отвечает:

  

  

  

  

   Что? веселый пир

  

  

  Великого властителя, и каждый раз,

  

  

  Как он стакан вина подносит ко рту,

  

  

  Звук трубный возвещает свету подвиг

  

  

  Героя-короля.

  Наконец является тень. Гамлет обращается к ней с монологом, слишком длинным для его положения и немного риторическим; но это не вина ни Шекспира, ни Гамлета: это болезнь XVI века, характер которого, как говорит Гизо, составляла гордость от множества познаний, недавно приобретенных, расточительность в рассуждениях и неумеренность в умствованиях. Он же справедливо замечает, что Лаерт самую искреннюю горесть о потере отца и сестры выражает самою надутою риторикою, а мужик, копающий могилу, играет роль философа своей деревеньки.

  Тень манит за собою Гамлета, который, в своем исступлении, следует за нею, ответив угрозами на представления друзей, пытавшихся удержать его. Горацио и Марцеллий, подумав несколько, решаются следовать за ним. Тень и Гамлет снова являются на сцене, и, остановившись, тень рассказывает Гамлету о своей смерти, и ее рассказ проникнут лирическою цветистостию языка и истинно шекспировскою поэзиею. Гамлет узнает, что его отец был отравлен своим братом, а его дядею, теперешним королем, мужем его матери, который, в то время как король спокойно спал в саду, влил ему в ухо яд, от которого он и умер в страшных муках; а так как эта внезапная смерть застигла его в грехах, не приготовившегося покаянием, то он и осужден днем гореть в адском огне, а ночью блуждать по земле, доколе его убийца не будет наказан. Тень исчезает; Гамлет остается один.

  

  

  О небо! и земля! и что еще!

  

  

  Или и самый ад призвать я должен!

  

  

  Не бейся, сердце! не старей, тело!

  

  

  И укрепитесь в новых силах!

  

  

  Помнить о тебе... Отец несчастный!

  

  

  Я буду помнить, пока память будет!

  

  

  Помнить о тебе... Да, я изглажу

  

  

  Из памяти моей все, что я помнил,

  

  

  Все мысли, чувства, все мечты, всю жизнь,

  

  

  И запишу на ней твои слова,

  

  

  Твои веленья - и ничто вовеки

  

  

  Не съединится с ними! Небо и земля!

  

  

  О мать моя! чудовище порока...

  

  

  Где мои заметки? Я запишу на них:

  

  

  "Улыбка и злодейство вместе могут быть".

  

  

  И что еще? Я запишу его слова:

  

  

  "Прощай, прощай, прощай и помни обо мне!"

  

  

  Клянусь: я помню!

  За сценою раздаются голоса Горацио и Марцеллия, которые в беспокойстве ищут Гамлета.

  

  

  

  

  Гамлет.

  

  

  Здесь, малютки! Сюда! сюда! я здесь!

  

  

  

  

  Марцелло.

  

  

  Что с вами, принц?

  

  

  

  

  Горацио.

  

  

  

  

   Что нового?

  

  

  

  

  Гамлет.

  

  

  О чудеса!

  

  

  

  

  Горацио.

  

  

  

   Скажите, принц, скажите!

  

  

  

  

  Гамлет.

  

  

  Нет! Ты всем расскажешь!

  

  

  

  

  Горацио.

  

  

  

  

  

   Нет! Клянемся!

  

  

  

  

  Гамлет.

  

  

  Что говоришь ты: я поверю людям?

  

  

  Ты все откроешь!

  

  

  

  Горацио и Марцелло.

  

  

  

  

   Нет! клянемся небом!

  

  

  

  

  Гамлет.

  

  

  Так знайте ж: в Дании бездельник каждый

  

  

  Есть в то же время плут негодный. Да!

  Теперь поймите положение Гамлета. Это душа, рожденная для добра и еще в первый раз увидевшая зло во всей его гнусности, и какое зло? и над кем совершившееся.? - над героем, великим человеком, представителем добра, отцом его, этого Гамлета!.. И от кого узнал он об этом? - От самой тени своего отца, столь глубоко им любимого, столь ужасно погибшего. Не обращайте внимания на сверхъестественное посредство умершего человека: не в этом дело, дело в том, что Гамлет узнал о смерти своего отца, а каким образом - вам нет нужды. Но вместо этого разверните драму и подивитесь, как поэт умел воспользоваться даже этим "чудесным", чтобы развернуть во всем блеске свой драматический гений: его тень жива; в ее словах отзывается боль страждущего тела и страждущего духа... О, какая высокая драма: какая истина в положении! В разговоре с тенью каждое слово Гамлета проникнуто любовию к отцу, бесконечно глубокою, бесконечно страждущею. В разговоре с Горацио и Марцеллием, по уходе тени, каждое слово Гамлета есть острая стрела, облитая ядом, в каждом выражении его отзывается и мучительное бешенство против злодейства и мучительная горесть оттого, что оно совершилось. Жребий брошен: само провидение избирает его мстителем - и он клянется мстить, страшно мстить; но это только порыв... Погоди, Гамлет: ты любишь добро, ненавидишь зло, ты сын, но ты и человек.

  В голове его мгновенно промелькнул план. Он заклинает своих друзей хранить молчание, что бы он ни делал, глубокое молчание даже и тогда, если б ему вздумалось _прикинуться сумасшедшим_. Три раза заставляет он их клясться в молчании на своем мече, и три раза раздается из-под земли гробовой голос тени: "Клянитесь!"; наконец клятва взята, и Гамлет уходит с своими друзьями; последние слова его:

  

  

  

  

  

   Преступленье

  

  

  Проклятое! Зачем рожден я наказать тебя! - в переводе г. Вронченко, кажется, ближе выражают смысл подлинника:

  

  

  Наш век расстроен: о, несчастный жребий!

  

  

  Зачем же я рожден его исправить! {227}

  Слышите ли: "Зачем же я рожден его исправить?" Видите ли: он понял, что мщение его святой долг, которого он, без презрения к себе, не мог бы не выполнить; он даже решился на мщение и, повидимому, решился твердо, даже с какою-то дикою радостию; но в то же время он падает под тяжестию собственного решения. В этих словах: "Зачем же я рожден его исправить?" заключена основная мысль целой драмы. Всеобъемлющий ум Гёте первый заметил это: гений понял гения.

  Первое явление второго действия открывается Полонием, который отпускает во Францию служителя для надзора за Лаертом и дает ему подробную инструкцию, по которой он должен действовать, чтобы разведать о поведении его сына. В этой инструкции высказывается весь характер Полония, составленный из хитрости и благоразумия; обнаруживается его взгляд на нравственность как на понятие чисто условное.

  

  

  И можешь многое сказать - лишь не дурное,

  

  

  Боже сохрани - нет, нет, а знаешь,

  

  

  Всякий вздор, что молодежи не грешно

  

  

  И извинительно... Вот, вот...

  

  

  

  

  Рейнольдо.

  

  

  

  

  

   Ну карты, например?

  

  

  

  

  Полоний.

  

  

  Пожалуй - карты, вино, драчливость, ссоры,

  

  

  Волокитство...

  

  

  

  

  Рейнольдо.

  

  

  

  

   Да, не пороки ль это?

  

  

  

  

  Полоний.

  

  

  Пороки! Все зависит от того,

  

  

  Как станешь говорить. Не называя прямо,

  

  

  Что он игрок, буян, представь его

  

  

  На воле юношей, с горячей кровью

  

  

  И с вольной головой... Тут надо так, искусно...

  Вдруг входит Офелия, вся встревоженная, и на вопрос Полония о причине ее волнения отвечает:

  

  

  Я в комнате своей сидела за шитьем,

  

  

  Принц Гамлет вдруг вошел ко мне

  

  

  Без шляпы, весь растрепан, бледен,

  

  

  Дрожит, и вид его был так ужасен,

  

  

  Как будто адскую узнал он тайну...

  

  

  

  

  Полоний.

  

  

  Рехнулся от любви к тебе!

  

  

  

  

  Офелия.

  

  

  

  

  

   Не знаю,

  

  

  Но кажется, он помешался.

  

  

  

  

  Полоний.

  

  

  

  

  

   Что такое

  

  

  Он говорил?

  

  

  

  

  Офелия.

  

  

  

   Он за руку схватил меня,

  

  

  И крепко руку мне пожал; другой рукою

  

  

  Закрыл глаза, вот так - и долго

  

  

  Смотрел в лицо мне, и потом вздохнул,

  

  

  Так тяжко, будто с этим вздохом

  

  

  Душа его хотела улететь. Потом

  

  

  Он покачал три раза головой,

  

  

  И вон пошел, не спуская глаз с меня,

  

  

  Не думая куда идет...

  

  

  

  

  Полоний.

  

  

  

  

  

   Довольно!

  

  

  Скорее к королю! Безумство это,

  

  

  Любовное безумство - понимаю!

  

  

  Любовь всего скорей с ума нас сводит.

  

  

  Жаль, очень жаль мне принца! Верно,

  

  

  Ты грубо отвечала на его любовь?

  

  

  

  

  Офелия.

  

  

  Нет, только следуя приказу,

  

  

  Я писем от него не принимала больше,

  

  

  И запретила видеться со мною.

  

  

  

  

  Полоний.

  

  

  Вот он и одурел от этого! Как жаль,

  

  

  Что поступил я слишком скоро, строго;

  

  

  Да ведь я думал, что он шутит! Мог ли

  

  

  Предвидеть следствия - поторопился - глупо!

  

  

  Все недоверчивость проклятая причиной -

  

  

  Мы, старики, упрямы.

  Погоди, Полоний, это еще не последний твой промах: придет время и еще не так промахнешься, со всем твоим благоразумием, со всем твоим знанием жизни, которыми ты так тщеславишься. Ты много жил на свете, и твоя опытность так же велика, как длинна твоя седая борода; но ты еще многого не знаешь, старый ребенок! Ты ловко умеешь править своею утлою ладьею на грязном бол