Хаггард Генри Райдер - Люди тумана

   Генри Райдер Хаггард

  

  

   ---------------------------------------------

   Перевод с английского А.Сергеева

   2-ое издание. 1-ое в 1903 году

   Хаггард Г.Р. Собрание сочинений. Т.6. Люди тумана. Она: Романы

   "АЛНА Литера", Вильнюс, 1991

   OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 22 декабря 2003 года

   ---------------------------------------------

  

  

  

   I. ГРЕХИ ОТЦОВ ПАДАЮТ НА ДЕТЕЙ

   II. КЛЯТВА

   III. СЕМЬ ЛЕТ СПУСТЯ

   IV. ПОХОРОНЫ

   V. ОТТЕР ДАЕТ СОВЕТ

   VI. РАССКАЗ СОА

   VII. ЛЕОНАРД КЛЯНЕТСЯ КРОВЬЮ АКИ

   VIII. ОТПРАВЛЕНИЕ

   IX. ГНЕЗДО ЖЕЛТОГО ДЬЯВОЛА

   X. ЛЕОНАРД СОСТАВЛЯЕТ ПЛАН ДЕЙСТВИЙ

   XI. ХРАБРОСТЬ ОТТЕРА

   XII. АУКЦИОН

   XIII. ПОЛНОЧНОЕ БРАКОСОЧЕТАНИЕ

   XIV. МЕСТЬ

   XV. РАЗОЧАРОВАНИЕ

   XVI. НЕДОРАЗУМЕНИЯ

   XVII. СМЕРТЬ МЭВУМА

   XVIII. СОА ПОКАЗЫВАЕТ ЗУБЫ

   XIX. КОНЕЦ ПУТЕШЕСТВИЯ

   XX. ВОЗВРАЩЕНИЕ АКИ

   XXI. БЕЗУМИЕ ОТТЕРА

   XXII. ХРАМ ДЖАЛЯ

   XXIII. КАК ХУАННА ПОКОРИЛА НАМА

   XXIV. РАССКАЗ ОЛФАНА О РУБИНАХ

   XXV. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ ПО НОВОМУ ОБРЯДУ

   XXVI. ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ПОСЕЛЕНЦЕВ

   XXVII. ОТЕЦ И ДОЧЬ

   XXVIII. ХУАННА КРИВИТ ДУШОЙ

   XXIX. ИСПЫТАНИЕ БОГОВ

   XXX. ИСКУПИТЕЛЬНАЯ ЖЕРТВА ФРАНСИСКО

   XXXI. БЕЛАЯ ЗАРЯ

   XXXII. КАК ОТТЕР СРАЖАЛСЯ СО ЗМЕЕМ

   XXXIII. В ЗАПАДНЕ

   XXXIV. ПОСЛЕДНИЙ АРГУМЕНТ НАМА

   XXXV. БУДЬ БЛАГОРОДНЫМ ИЛИ НИЗКИМ!

   XXXVI. КАК ОТТЕР ВЕРНУЛСЯ ИЗ ПЕЩЕРЫ ЗМЕЯ

   XXXVII. "Я ВОЗНАГРАЖДЕН, КОРОЛЕВА!"

   XXXVIII. ТОРЖЕСТВО НАМА

   XXXIX. ПЕРЕПРАВА ПО ЛЕДЯНОМУ МОСТУ

   XL. ПРОЩАНИЕ ОТТЕРА

  

  

   Наступила ночь. В холодном январском воздухе стояла такая тишина, что ни одна веточка обнаженных буковых деревьев не шевелилась; луговая трава была покрыта тонким белым слоем снега, на котором резко выделялись темные ели, окаймлявшие дорогу.

   В тот вечер, с которого начинается наш рассказ, на этой дороге стоял молодой человек, посматривавший нерешительно вправо и влево. Вблизи виднелись величественные железные ворота фантастического вида, поддерживаемые каменными столбами, на вершине которых стояли грифы из черного мрамора, державшие в лапах щиты с гербом, украшенным девизом - "Per ardua ad astra". За воротами шла широкая дорога для экипажей, по краям которой темнели вековые дубы. В конце дубовой аллеи, почти в полумиле от проезжей дороги, возвышалось большое старинное здание, заметное издали, благодаря возвышению, на котором оно стояло.

   Молодой человек долго и серьезно смотрел на здание, глядевшее на него с холма, и лицо его подернулось дымкой печали. Он был довольно красив, хотя, казалось, с него уже слетело все очарование юности. Сумрачный, суровый вид, стройная фигура, атлетическое телосложение, средний рост - таким был на вид Леонард Утрам - так звали молодого человека.

   Пока Леонард медлил на дороге, не решаясь, по-видимому, при всем своем желании, пройти в желанные ворота, послышался шум колес экипажей, отъезжавших от подъезда большого здания.

   - Должно быть, аукцион кончился, - скорее бы разделаться со всеми! - подумал он и хотел удалиться, но один из экипажей был уже у ворот, и Леонард поспешил спрятаться в тень от каменного столба ворот, чтобы не быть замеченным на открытой дороге. У самых ворот экипаж остановился, и кучер, соскочив с козел, стал поправлять что-то в упряжи, так что Леонард мог разглядеть седоков: жену и дочь соседнего сквайра, и слышать их разговор. Он хорошо знал этих дам: с младшей ему часто приходилось встречаться на местных балах.

   - Как дешево шли вещи, Ида, - произнесла старшая из дам, - подумать только, что старинный дубовый буфет пошел всего за десять фунтов. Это старинная вещь, и я уверена, что цена ему, по меньшей мере, пятьдесят фунтов. Я продам наш и поставлю его в столовой. Давно уже я мечтала о таком буфете!

   Дочь вздохнула и отвечала немного резко:

   - Мне так жаль Утрамов, что нет никакого дела до этого буфета, даже если бы вы приобрели его за два пенса. Какое страшное разорение! Подумать, что это старинное поместье куплено евреем! Том и Леонард совершенно разорены; говорят, им не останется ни одного пенса. Я чуть не заплакала, увидав, как продавали ружья Леонарда!

   - Очень печально, в самом деле, - рассеянно отвечала мать, - но если он и еврей, то что же из этого? У него есть титул и, говорят, он страшно богат. Думаю, что он скоро совсем поселится в Утраме. Кстати, милая Ида, я хотела бы, чтобы ты излечилась от привычки называть молодых людей просто по имени. Я говорю это не о тех двоих, которых мы, без сомнения, не увидим больше никогда!

   - А я, наоборот, надеюсь, что увидим, - смело отвечала Ида, - и по-прежнему буду звать их просто по имени. Вы не запрещали подобного до их разорения, и я люблю их обоих. Зачем вы взяли меня на этот ужасный аукцион? Вы знали, что я не хотела ехать. Теперь я буду расстроена целую неделю... - и экипаж отъехал, так что Леонард не мог ничего более слышать. Выйдя из тени, он, перекрестив удалявшийся экипаж, проговорил громко: "Благослови вас Бог за ваше доброе сердце, Ида! Дай Бог вам счастья! - А теперь надо закончить с другим делом!" - прибавил он, зашагав вдоль дороги.

   Ярдах в ста далее по дороге видны были еще одни ворота, гораздо менее величественные, чем те, которые вели к Утрам-Холлу. Леонард прошел через них и очутился перед дверьми четырехугольного каменного здания, построенного с большим вкусом. Это был дом приходского священника, занимаемый преподобным и достоуважаемым Джемсом Бичем, которому здание это было подарил отец Леонарда, старый школьный товарищ священника.

   Леонард позвонил у входа и, заслышав отдаленный звук звонка, невольно спросил себя, какой прием он встретит теперь в этом доме?

   До сих пор его принимали очень сердечно, но сейчас обстоятельства изменились. Он уже не занимал в обществе положения второго сына сэра Томаса Утрама, владельца Утрам-Холла. Он был теперь нищим, бездомным бедняком, сыном злостного банкрота и самоубийцы. Беззастенчивые слова старой дамы из экипажа пролили свет на многое, чего он ранее не замечал. Он вспомнил известную поговорку - дружба следует за счастьем, - значение которой стало ясно ему только теперь. Пришли ему на память и часто слышанные им в церкви слова Священного Писания: "имущему дается, а от неимущего отнимается и то, что он имеет".

   Впрочем, хотя он и бедняк, но все-таки обладает еще сокровищем, которое Провидение может дать человеку в юности - любовь перелестной женщины, которой он отвечал взаимностью.

   У преподобного Джемса Бича была дочь по имени Джен, пользовавшаяся репутацией красивейшей и очаровательнейшей девушки во всей округе. Леонард и эта девушка, знавшие друг друга со школьных лет, полюбили, и, когда молодой человек сделал Джен предложение, оно было принято с восторгом.

   Целью этого посещения Леонардом дома священника было увидеть Джен и обговорить все с ее отцом относительно брака. Надо сказать, что его обручение с молодой девушкой не было официально объявлено.

   Конечно, со стороны ее родителей не встречалось никакого препятствия браку: хотя Леонард и был младший сын, но все хорошо знали, что он должен наследовать после своей матери состояние в 50 тысяч фунтов, или более. Кроме того, Провидение дало крайне слабое здоровье его старшему и единственному брату Томасу. Но сэр Томас Утрам пользовался репутацией гордого человека и едва ли взглянул бы благосклонно на брак Леонарда с дочерью мистера Бича. Ввиду этого родители Джен, узнав о сделанном ей Леонардом предложении, решили воздержаться от всяких внешних проявлений радости из-за того, что дочь их пленила такого блестящего молодого человека, по крайней мере, до тех пор, пока Леонард не добьется самостоятельного положения в обществе.

   Очень часто впоследствии они хвалили себя за предосторожность; тем ие менее, они признавали Леонарда обрученным женихом своей дочери. В общем, дело это не было секретом ни для кого, исключая, может быть, самого сэра Томаса. Со своей стороны, Леонард не давал себе труда скрывать что-либо от него, но отец и сын так редко встречались друг с другом, и отчуждение между ними было настолько велико, что сын не считал нужным говорить отцу о предмете, столь близком его сердцу, не видя пока необходимости в этом.

   Преподобный Джемс Бич был здоровый мужчина внушительного вида. Никогда он не выглядел более здоровым и внушительным, как в тот вечер, когда Леонард пришел к нему. Он стоял перед камином в гостиной, держа в обеих руках огромную старинную серебряную чашу в таком положении, что со стороны можно было бы подумать, что он только что осушил ее содержимое. В действительности он искал клеймо на дне сосуда, все время расхваливая жене и детям - у Джен был брат - ценность и красоту старинной вещи.

   Блеск серебра бросился в глаза Леонарду, когда он вошел в комнату; в серебряном сосуде, которым восхищался м-р Бич, он узнал одну из вещей, принадлежавших семье Утрамов.

   Неожиданное появление молодого человека произвело различное впечатление на всех находившихся в комнате. М-р Бич, опустив чашу, в молчаливом изумлении стал смотреть на него. Жена его, маленькая живая женщина, круто повернувшись в своем кресле, как на пружинах, воскликнула: "Боже, кто бы мог подумать!", тогда как сын, крепкий молодой человек, одних лет с Леонардом и его школьный товарищ, произнес: "А, дружище, вот не ожидал тебя увидеть сегодня". Только Джен, прелестная девушка высокого роста, с густыми каштановыми волосами, сидевшая у огня на низеньком стуле и уделявшая мало внимания лекции отца о старинной вещи, выразила живое удовольствие при появлении Леонарда. Радостно вскочив со своего места и покраснев, она бросилась к нему со словами: "О, Леонард, дорогой Леонард!".

   М-р Бич обратил свои очи на дочь и произнес внушительно одно только слово: Джен! - таким тоном, в котором счастливо сочетались отеческий упрек и дружеское предостережение. Джен внезапно остановилась, словно вспомнив недавний урок. Тогда м-р Бич, поставив чашу на стол, приблизился к Леонарду с широкой улыбкой сострадания и протянутой рукой.

   - Как вы поживаете, мой милый? - произнес он. - Мы не ожидали...

   - Видеть меня при настоящих обстоятельствах? - перебил его Леонард. - Я узнал, - продолжал он, - что аукцион, отсроченный на три дня, не закончен и сегодня!

   - Да, Леонард, совершенно верно. Сначала была назначена трехдневная распродажа, но аукционист нашел, что за это время он не может покончить со всем делом. Движимость такого древнего дома, как Утрам-Холл, конечно, должна быть огромна! - и м-р Бич сделал рукою широкий жест.

   - Да! - сказал Леонард.

   - Гм... - продолжал м-р Бич после паузы, которая начинала становиться неловкой. - Все-таки, вас можно поздравить с тем, что, в общем, вещи продавались хорошо. Не всегда случается, что такие коллекции редкостей дорого оцениваются на публичных аукционах, хотя для самих владельцев они и представляли большую ценность. Да, они продавались очень хорошо, главным образом, благодаря многочисленным покупкам нового владельца поместья. Вот, например, эта чаша, купленная мною... гм... как маленькая память о вашей семье, стоила мне всего десять шиллингов за унцию!

   - В самом деле? - холодно отвечал Леонард. - Я всегда думал, что она стоит пятьдесят!

   Наступила новая пауза, во время которой все присутствующие, за исключением м-ра Бича и Леонарда, один за другим поднялись со своих мест и оставили комнату. Джен ушла последней со слезами на глазах, как заметил Леонард, когда она проходила мимо него.

   - Джен! - произнес значительно ее отец, когда молодая девушка была уже у двери. - Позаботься вовремя одеться завтра к обеду. Вспомни, что у нас будет молодой м-р Коген!

   Вместо ответа на это замечание Джен ушла, хлопнув дверью. Очевидно, предстоявшее прибытие гостя не было особенно приятно для нее.

   - Да, Леонард, - продолжал м-р Бич, когда они остались одни, тоном, выражающим участие, но который все же страшно резал ухо его слушателя, - печальное событие, печальное. Но что же вы не сели?

   - Потому что меня никто не приглашал! - отвечал Леонард, беря стул. - Гм... - продолжал м-р Бич, - кажется, м-р Коген ваш друг, не правда ли?

   - Знакомый, а не друг! - сказал Леонард.

   - В самом деле? Если не ошибаюсь, вы учились с ним в одном колледже?

   - Да, но я не любил его!

   - Предубеждение, мой дорогой, предубеждение, - небольшой грех, конечно, но все же вам следует бороться с ним. Правда, вполне естественно, что вы не можете тепло относиться к человеку, который будет на днях собственником Утрам-Холла. Ах, как я уже сказал, все это очень печально, но для вас большое утешение в том, что по продаже всего можно будет покрыть полностью долги вашего несчастного отца. А теперь скажите, не могу ли я сделать чего-нибудь для вас или вашего брата?

   Леонард подумал, что каковы бы ни были проступки его отца, все же едва ли намек на них был уместен в устах м-ра Бича, обязанного всем на свете его доброте. Но он не стал ничего говорить в защиту своего отца, - это было бесполезно, а перешел прямо к собственным делам.

   - Да, м-р Бич, - сказал он серьезно, - вы можете оказать мне большую услугу. Вы знаете жестокое положение, в которое попали я и мой брат, без всякой вины с нашей стороны: наш старый дом продан, наши средства исчезли, и наше честное имя запятнано. В настоящее время у меня осталось всего 200 фунтов, сохраненных мною. У меня нет профессии, и я не могу даже закончить своего образования, не имея средств заплатить за пребывание в колледже!

   - Плохо, должен сказать, очень плохо, - пробормотал м-р Бич, потирая подбородок. - Но при настоящем положении дел чем же я могу помочь вам? Вы должны уповать на Провидение; оно никогда не покидает достойных!

   - Вы можете помочь мне, - отвечал взволнованно Леонард, - оказав мне доверие объявлением о моей помолвке с Джен!

   М-р Бич сделал движение рукою, как бы отмахиваясь от надоедавшего ему сумасшедшего.

   - Подождите, - продолжал Леонард, - я знаю, что прошу многого, но слушайте. Хотя все и обстоит мрачно, но у меня осталась вера в себя. С той поддержкой, которую даст мне любовь вашей дочери, и зная, что для получения ее руки я должен буду сначала достичь того положения, какого достойна Джен, я совершенно убежден, что буду способен собственными силами преодолеть все трудности!

   - Ну, я не могу больше слушать такой вздор! - вскричал гневно м-р Бич. - Леонард, это наглость! Конечно, все отношения, существовавшие до сих пор между вами и Джен, должны прекратиться. Помолвка! Я не слыхал ни о какой помолвке. Мне известно, что между вами и Джен были действительно какие-то детские глупости, но я не придавал им никакого значения!

   - Вы, кажется, забыли, сэр, - сказал Леонард, с трудом сдерживая раздражение, - что не далее, как шесть месяцев тому назад, между вами и мною был разговор по этому поводу, во время которого было решено, что я не буду говорить ничего моему отцу до получения степени!

   - Повторяю вам, что это наглость, - отвечал энергично м-р Бич, уклоняясь от прямого ответа. - Как! Вы, не имеющий ничего на свете, кроме имени, которое ваш отец... ну, запятнал, - употребляю ваше же выражение, - вы просите у меня руки моей дорогой дочери? Вы настолько эгоистичны, что не только хотите разрушить ее счастье, но и увлечь ее в бездны вашей бедности. Леонард! Я никогда не ожидал этого от вас!

   Наконец Леонарда взорвало.

   - Вы говорите неправду. Я просил у вас не руки вашей дочери, а только обещания ее, когда я стану достойным этой чести. Но теперь все кончено. Я уйду, как вы того требуете, но прежде скажу вам всю правду. Вы желаете воспользоваться красотой Джен, чтобы залучить этого еврея. О ее счастье вы не думаете, рассчитывая просто на его деньги. Она мягкого характера, и очень возможно, что вам удастся ваш замысел, но это не принесет вам счастья. Вы, обязанный всем нашей семье, теперь, когда несчастье обрушилось на нас, лишаете меня единственного сокровища, которое еще оставалось у меня. Разрывая связь, о которой все знали, вы толкаете нас еще глубже в грязь. Пусть будет так, но я уверен, что такое поведение найдет должное возмездие, и придет время, когда вы будете горько раскаиваться в том, что так поступили с вашей дочерью и отвернулись от меня в несчастье. Прощайте!

   С этими словами Леонард, повернувшись, оставил комнату и жилище м-ра Бича.

  

  

   Артур Бич, брат Джен, стоял в передней, ожидая выхода Леонарда, но последний прошел мимо него, не сказав ни слога, и захлопнул за собой дверь. На дворе шел снег, но не такой густой, чтобы затмить свет луны, пробивавшийся сквозь чащу елей.

   Леонард пошел по аллее к воротам и внезапно услыхал глухой шум за собой. Он обернулся с неудовольствием, думая, что за ним следует Артур Бич. В эту минуту он был совсем не намерен продолжать разговор с кем-либо из мужчин этой семьи. Но неудовольствие его превратилось в радость, когда он очутился лицом к лицу не с Артуром Бич, а с самой Джен, лицо которой никогда не казалось ему таким прекрасным, как сейчас, при падавшем снеге и лунном свете. Впоследствии, когда бы ни думал Леонард о ней, - а это случалось часто, - в его воображении вставал образ прелестной высокой девушки, с каштановыми волосами, слегка припорошенными снегом, с тяжело поднимавшейся от волнения грудью и большими серыми глазами, с состраданием глядевшими на него.

   - О, Леонард! - взволнованно проговорила она. - Почему вы ушли, не попрощавшись со мной?

   Он смотрел на нее молча, прежде чем отвечать, и что-то в его сердце сказало ему, что он в последний раз смотрит на любимую девушку.

   Наконец он заговорил, и слова его были весьма прозаичны:

   - Вам не следовало идти по снегу в этих тонких ботинках, Джен. Вы можете простудиться!

   - Я хочу, чтобы это случилось, - с отчаянием отвечала она, - я хочу простудиться насмерть; по крайней мере, тогда моя тревога исчезнет. Пойдем в беседку; никто не подумает искать нас там!

   - Как вы пойдете туда? - спросил Леонард. - Отсюда до беседки сто ярдов, и снег везде покрыл дорожки!

   - О, ничего, что снег! - отвечала она. Но Леонард думал иначе, однако, тотчас нашел выход из затруднительного положения. Убедившись сначала, что на аллее никого не было, он наклонился и без всяких объяснений и извинений, подняв Джен на руки, как ребенка, пошел с нею по дорожке к беседке. Она была тяжела, но он желал, чтобы этот переход продолжался как можно дольше.

   Вот они оба в беседке. Леонард поцеловал Джен в губы и уселся у ее ног. Затем, сняв свое пальто, он набросил его на плечи девушке.

   За все это время Джен не произнесла ни слова. Бедная девушка почувствовала себя настолько счастливой на руках у любимого человека, что ей больше ничего не было нужно.

   Леонард первый прервал молчание.

   - Вы спросили меня, почему я ушел, не простившись с вами, Джен? Это потому, что ваш отец отказал мне от дома и запретил иметь что-либо общее с вами!

   - Почему же? - спросила девушка, заломив в отчаянии руки.

   - Разве вы не догадываетесь? - отвечал он с горьким смехом.

   - Да, Леонард! - простонала она, сочувственно пожав ему руку.

   - Быть может, лучше прямо сейчас выяснить все, - произнес снова Леонард, это может устранить различные недоразумения. Ваш отец отказал мне от дома потому, что мой отец растратил состояние. Грехи отцов падают на детей, как видите. Сделал он это с большей, чем обычно, решительностью и быстротой потому, что желает выдать вас замуж за молодого м-ра Когена, ростовщика и будущего владельца Утрама!

   Джен вздохнула.

   - Знаю! Знаю! - сказала она. - О, Леонард, я ненавижу его!

   - В таком случае, лучше не выходить за него! - отвечал он.

   - Я скорее умру! - решительно произнесла она.

   - К несчастью, не всегда можно умереть, когда хочешь!

   - О, Леонард, не будьте таким ужасным, - вскричала она. - Что будет с вами, и что мне теперь делать?

   - Меня ждет, вероятно, очень печальная судьба, - отвечал он, - но, в конце концов, все зависит от вас. Смотрите, Джен! Я люблю вас, охотно пошел бы на смерть за вас, и если вы будете верны мне, то я всегда останусь верен вам. Счастье пока отвернулось от меня, но я могу снова вернуть его, это вопрос времени, однако быть может, не одного года!

   - О, Леонард, конечно, я сделаю все, что могу. Я уверена, что вы любите меня не больше, чем я вас, но только вы не можете понять, как они все настраивают меня против вас, особенно папа!

   - Хорошо, Джен, - сказал Леонард, - дело вот в чем: или вы должны положить конец их настояниям, или отказаться от меня. Послушайте: через шесть месяцев вам будет двадцать один год, и тогда никакие силы на свете не могут принудить женщину выйти замуж против ее желания, или помешать ее замужеству с избранным ею человеком. Затем, вы знаете мой клуб в городе. Письма, адресованные туда, всегда дойдут до меня, а ваш отец вряд ли сможет помешать вам написать письмо и опустить его в почтовый ящик. Если вы будете нуждаться в моей помощи или захотите, так или иначе, быть со мной, то вам достаточно написать мне, и я вас увезу и женюсь на вас тотчас же, как только вы достигнете совершеннолетия. Если, с другой стороны, я не получу от вас никаких известий, то буду знать, что вы не нашли нужным мне писать, или могли бы написать только то, что мне было бы тяжело читать. Вы меня поняли, Джен?

   - О, да, Леонард! Но как безотрадно вы смотрите на все!

   - Мои обстоятельства так же безотрадны, моя милая: притом, я должен быть откровенным - ведь это у меня последняя возможность говорить с вами!

   В этот момент резкий голос раздался в ночной тишине; то был голос м-ра Бича, звавшего издали дочь: Джен! Где ты?

   - О, Боже! - сказала она. - Это мой отец зовет меня. Я вышла через заднюю дверь, но, должно быть, мама зашла в мою комнату и увидела, что я вышла. Целый день она не спускает с меня глаз; что мне делать?

   - Вернуться домой и сказать им, что вы прощались со мной. Это не преступление; не убьют же вас за это!

   - Они сделают хуже! - отвечала Джен, - и, внезапно обвив руками шею Леонарда, она спрятала свое прекрасное лицо у него на груди, горько рыдая и приговаривая: О, милый, милый, что я буду делать без вас?

   При виде этой скорби, Леонард забыл горькие мысли и, смешивая свои слезы со слезами Джен, принялся целовать и утешать ее. Наконец, Джен оторвалась от Леонарда, так как м-р Бич продолжал звать ее все настойчивее.

   - Я забыла, - пробормотала она, - вот мой прощальный подарок для вас, Леонард; сохраните его на память обо мне! - и, вынув из своего лифа маленький пакет, она отдала его Леонарду.

   Еще раз они склонились друг к другу; последний поцелуй, - и в следующий миг она исчезла в темноте, скрывшись из глаз Леонарда на всю жизнь, хотя в его памяти она осталась навсегда.

   "Прощальный подарок... сохраните его на память обо мне!" - эти слова звучали в его ушах печальным пророчеством.

   Тяжело вздохнув, он открыл пакет и рассмотрел его содержимое при слабом свете луны: то был переплетенный в кожу молитвенник, ее собственный, с ее именем на заглавном листе и короткой надписью внизу; в боковом кармашке переплета лежал локон каштановых волос, перевязанный шелковинкой.

   - Несчастливый подарок! - сказал сам себе Леонард, и, надев свое пальто, еще теплое от плечей Джен, пошел к воротам и вскоре исчез в темноте, направив свои стопы к сельской гостинице. Он скоро подошел к ней и, войдя в общий зал, прошел в маленькую комнату, примыкавшую к нему. Когда Леонард вошел, в комнате не горела лампа, но было довольно светло от яркого огня в камине, перед которым в высоком кресле сидел его брат, задумчиво смотревший на огонь.

   Томас Утрам был старше Леонарда двумя годами, более слабого телосложения, чем его младший брат, с мечтательным выражением лица, большими задумчивыми глазами и нежным, как у ребенка, ртом. Он был хорошо образован, начитан, с утонченным вкусом.

   - Это ты, Леонард? - сказал он, рассеянно взглянув на брата. - Где ты был?

   - В пасторате! - отвечал его брат.

   - Что же ты там делал?

   - Ты хочешь знать?

   - Конечно. Видел Джен?

   Леонард рассказал ему все, что произошло в доме у м-ра Бича.

   - Что же, ты думаешь, она будет делать? - спросил Том, когда его брат окончил свой рассказ.

   - По моему мнению, она сделает то, чего можно ожидать от любой женщины на ее месте, т.е. бросит меня!

   - Ты, кажется, дружище, невысокого мнения о женщинах. Я мало знаю их, да, вероятно, и не узнаю более; но мне всегда казалось, что в том-то и состоит достоинство их пола, что они умеют быть твердыми в подобных исключительных обстоятельствах!

   - Ну, это мы увидим. Я полагаю, что женщины думают более всего о своих собственных удобствах, чем о счастье кого бы то ни было. Но, слава Богу, вот нам несут ужин!

   Так говорил Леонард несколько цинично, и, быть может, не совсем искренно.

   Несмотря на свое кажущееся удовольствие при виде ужина, он едва притронулся к нему. В самом деле, молодой человек был достоин сострадания. Он стал жертвой страшного разорения; поступок отца, запятнавшего честь всей семьи, бросил тень и на него. Наконец, новое несчастье поразило его: ему позорно было отказано от того дома, где он до сих пор был самым желанным гостем; и в довершение всего он расстался с женщиной, которую горячо любил, расстался при таких обстоятельствах, которые делали эту разлуку почти наверняка окончательной.

   Леонард обладал даром понимания человеческого характера и таким благоразумием, которого трудно было ожидать от влюбленного молодого человека. Он хорошо знал, что основной чертой характера Джен было стремление покоряться обстоятельствам и неспособность преодолевать препятствия. Благоразумие же подсказывало ему, что покорность отцу со стороны Джен будет самым лучшим для нее выходом. В самом деле, что он, Леонард, может теперь предложить ей, и не сон ли все его мечты о будущем благополучии? Как ни грубо м-р Бич высказал свои мысли, все же он, пожалуй, прав в том отношении, что он, Леонард, эгоист и наглец; в самом деле, разве не эгоизм и не наглость предлагать женщине связать с ним свою судьбу при настоящем положении его дел?

   Когда со стола было убрано и они очутились снова одни в комнате, Том спросил у брата, печально курившего трубку:

   - Что мы будем делать сейчас, Леонард?

   - Ляжем спать, я полагаю! - отвечал тот.

   - Слушай, Леонард, - произнес его брат. - Не бросить ли нам последний взгляд на наше старое жилище?

   - Если ты хочешь, Том, но это будет тяжело!

   - Одной неприятностью больше, одной меньше - безразлично, дружище! - произнес Том, положив свою тонкую руку на плечо брата.

   Оба вышли из дома и через четверть часа ходьбы очутились у замка. Снег перестал идти, и ночь была светлая. Тем не менее, она скрывала от глаз посторонних тот беспорядок, который царил в Утрам-Холле после аукциона, придавая ему днем самый безотрадный вид.

   Никогда старый дом не выглядел более величественным, никогда более красноречиво не говорил о прошедшем двум братьям, лишившимся своего наследственного владения. Они в молчании обошли вокруг дома, с любовью вглядываясь в каждое хорошо знакомое дерево, в каждое окно и, наконец, подошли к главному входу. Скорее машинально, нежели сознательно, Леонард повернул ручку двери. К его удивлению она открылась. Очевидно, в суматохе аукциона никто не позаботился запереть ее.

   - Войдем! - сказал Леонард.

   Братья вошли и стали переходить из одной комнаты в другую, пока не добрались до большой залы, - обширной, отделанной под дуб комнаты, с большим окном. Цветные стекла этого окна были покрыты изображениями гербов мужских и женских представителей разных поколений рода Утрамов. Два стекла оказались свободны от рисунков: на них должны были находиться гербы Томаса Утрама и его жены.

   - Они не будут заняты теперь, Леонард! - сказал Том, указывая на свободные стекла. - Интересно, не правда ли, чтобы не сказать - печально?

   - Не знаю, - отвечал его брат, - я думаю, что эти Когены тоже будут кичиться каким-либо гербом, если они купят его!

   Оба брата замолкли и при лунном свете, падавшем через цветные стекла, глядели на памятники былого величия - гербы и портреты многих умерших представителей рода Утрамов, смотревшие на них со стен.

   - Per ardua ad astra, - сказал Том, рассеянно читая семейный девиз, замененный некоторыми членами рода другим - за честь, дом и любовь.

   - Per ardua ad astra - через тернии к звездам и за честь, дом и любовь, - повторил Том. - Если в девизах можно искать утешение, то скорее всего в этих двух: ваша любовь разбита, наш дом отнят и наша честь запятнана. Но нам остается еще - "борьба и звезды"!

   В то время как Том говорил это, на лице его отразился энтузиазм:

   - Леонард, - воскликнул он, - почему бы нам не восстановить прошедшее? Будем руководствоваться этим девизом, более древним - Per ardua ad astra!

   - Я верю, что он обещает одному из нас счастье. Отчего не попробовать, - отвечал Леонард. - Если мы падем в борьбе, то все-таки звезды останутся у нас, как и у всего человечества!

   - Леонард, - проговорил его брат почти шепотом, - хочешь ли ты произнести вместе со мною клятву? Это, может быть, детская мысль, но при некоторых обстоятельствах в таких-то мыслях и скрывается мудрость!

   - Какую клятву? - спросил Леонард.

   - Вот какую: поклянемся, что покинем Англию и будем искать богатства на чужбине, чтобы иметь возможность выкупить наш родовой замок, что мы до тех пор не вернемся сюда, пока не достигнем своей цели, и что одна смерть может положить конец нашим стремлениям!

   Леонард, помедлив одно мгновение, отвечал:

   - Если Джен потеряна для меня, то ничто не может помешать мне произнести эту клятву!

   Затем Том, в сопровождении своего брата, направился в середину зала, где на большом пюпитре лежала старинная библия. Положив руки на священную книгу, он начал произносить слова клятвы громким голосом, не оставлявшим никакого сомнения в серьезности его намерений и полным веры в себя.

   - Клянемся этой священной книгой и Богом, создавшим нас, что оставим этот дом, принадлежавший нам, и никогда больше не взглянем на него до тех пор, пока он опять не станет нашим. Клянемся, что будем стараться достичь этой цели нашей жизни, пока смерть не уничтожит нас, и пусть позор и нищета поразят нас, если мы, будучи в здравом уме и полные сил, откажемся от этой клятвы. В этом помоги нам, Боже!

   - В этом помоги нам, Боже! - повторил Леонард.

   Так в доме своих предков, перед лицом Творца и перед портретами умерших представителей рода, Томас и Леонард Утрамы посвятили себя великой цели.

   Быть может, как сказал один из них, их замысел казался просто детской мыслью, но при всем том он был трогателен.

   На следующий день они отправились в Лондон, где прожили несколько дней, но ни одной строки не пришло от Джен Бич; плохо ли, хорошо ли, но цепь клятвы, произнесенной Леонардом, обвилась вокруг его шеи.

   Три месяца спустя оба брата приближались к берегам Африки, к земле "Людей тумана".

  

  

   - Сколько времени, Леонард?

   - Семь часов, Том.

   - Уже семь? На заре я умру, Леонард!

   - Ради Бога, не говори так, Том. Если ты все время будешь думать о смерти, то действительно умрешь!

   Больной глухо засмеялся.

   - Не в словах дело, Леонард. Я чувствую, что моя жизнь угасает, как догорающий огонь. Мой ум еще совершенно ясен, но тем не менее я умру на заре. Лихорадка совсем изнурила меня. Я бредил, Леонард?

   - Немного, дружище! - отвечал Леонард.

   - О чем я говорил?

   - Больше всего о доме, Том!

   - О доме! У нас его нет, Леонард. Он продан. Сколько времени мы находимся на чужбине?

   - Семь лет!

   - Семь лет! Да! Ты помнишь, как мы прощались с нашим старым домом в ту зимнюю ночь после аукциона? Помнишь, что мы тогда решили?

   - Да!

   - Повтори это!

   - Мы поклялись, что будем стараться разбогатеть, чтобы выкупить Утрам, и что одна только смерть может освободить нас от этой клятвы. Мы поклялись, не достигнув нашей цели, не возвращаться в Англию. Затем мы отправились в Африку. В течение семи лет мы старались обрести богатство, но у нас едва хватает средств, чтобы поддерживать свое существование!

   - Леонард! Теперь ты единственный наследник нашей клятвы и нашего древнего имени, по крайней мере, через несколько часов будешь им. Я старался исполнить мой обет до самой смерти. Ты освободишься от клятвы, когда достигнешь цели, или умрешь. Борьба досталась мне в удел, быть может, ты достигнешь звезды. Будешь ли ты стремиться к нашей цели, Леонард?

   - Да, Том!

   - Дай мне руку в знак этого, дружище!

   Леонард Утрам наклонился к умирающему брату, и оба они пожали друг другу руки.

   - Теперь я засну; я утомлен. Но ты не бойся, я проснусь перед... концом.

   Едва последние слова слетели с его уст, как глаза закрылись, и он впал в оцепенение или сон.

   Леонард сел на пустой бочонок от джина, заменявший стул. Шум бури доносился в кафрскую хижину, построенную из травы и веток, где братья нашли себе приют. Ветер проникал в нее через сотню отверстий, колебля пламя лампы и поднимая со лба больного волосы. Время от времени дождь принимался ливмя лить, и вода через травяную крышу хижины стекала на земляной пол. Леонард подошел к двери хижины или, скорее, к низкому полукруглому отверстию, служившему дверью, и отодвинул доску, прикрывавшую его. Хижина их стояла на склоне большой горы, у подошвы которой было море кустарников, а кругом виднелись фантастические очертания гор. Черные облака закрывали лунный диск, но по временам небо прояснялось; тогда окружающая местность открывалась во всей ее необъятности и ужасающей пустынности.

   Леонард закрыл дверное отверстие и, вернувшись к своему брату, пристально посмотрел на него. Несколько лет тяжелых трудов и лишений не стерли с лица Томаса Утрама его удивительной красоты, но отпечаток смерти был сейчас на нем.

   Леонард вздохнул, и, пораженный какой-то мыслью, отыскал кусок зеркала. Поднеся его близко к свету лампы, он стал всматриваться в свои собственные черты. В зеркале отражался красивый человек, с бородой, загорелый, со смелым взглядом, присущим тому, кто привык к постоянным опасностям, кудрявыми волосами и широкими плечами; не особенно высокий, но с мощным телосложением. Хотя он был еще молод, но мало юношеского осталось в его облике; конечно, труд и борьба наложили на него отпечаток, закалив его. Лицо имело доброе выражение, но большинство людей предпочли бы видеть дружбу в этих проницательных черных глазах, нежели искру вражды. Леонард был опасный враг, и его долгая борьба со светом заставляла его иногда видеть врагов там, где они не существовали.

   Несколько часов просидел Леонард в задумчивости у постели брата, всматриваясь в его лицо, которое то оставалось спокойным и бледным, то вспыхивало и казалось тревожным.

   Наконец, Томас Утрам открыл глаза и посмотрел на Леонарда, но последний знал, что брат его видит не таким, каким он был на самом деле. Глаза умирающего пытливо глядели на него, и Леонард чувствовал, что тот видит в его лице что-то такое, что не могло быть видно никому другому. Этот испытующий взгляд был так странен, что Леонард не мог его выдержать и окликнул брата, но не получил ответа, а большие глаза умирающего продолжали читать в той книге, которая скрыта для живых, но совершенно понятна для умирающих.

   Зрелище смерти всегда страшно; страшны последние вспышки жизни, эта борьба с телом духовного и вечного начала, назовем ли его душою, или как-нибудь иначе.

   Леонард видел смерть в самых ужасных ее проявлениях, однако никогда не чувствовал такого ужаса, как теперь. Что прочел брат или дух брата на его лице?

   Леонард постарался подавить в себе страх.

   - Мои нервы расшатаны, - подумал он. - Он умирает. Как я вынесу зрелище его смерти?

   Порыв ветра потряс хижину, вырвав часть веток, из которых состояла крыша. Тонкая струя дождя порвалась через образовавшееся отверстие и упала на лоб больного; капли дождя, подобно слезам, скатились по его бледным щекам. Тогда странный взгляд больного принял более естественное выражение, губы приоткрылись.

   - Воды! - пробормотал умирающий.

   Леонард дал ему пить, одною рукою поднеся кружку к его рту, а другой поддерживая голову умирающего. Том сделал два глотка и затем внезапным движением своей ослабевшей руки выбил кружку, которая упала на пол.

   - Леонард, - сказал он, - ты добьешься успеха!

   - Успеха в чем, Том?

   - Ты станешь богат, выкупишь Утрам и продолжишь наш род, но этого достигнешь ты не один. Женщина поможет тебе!

   Затем его мысли несколько смешались, и он пробормотал:

   - Как поживает Джен? Слышал ли ты о ней?

   При этом имени лицо Леонарда смягчилось, но тотчас же сделалось суровым и озабоченным.

   - Я не слыхал ничего о Джен, дружище, все эти годы, - отвечал он. - Вероятно, она или умерла, или вышла замуж!

   - Слушай, - отвечал Том, оправляясь от с