Хаггард Генри Райдер - Люди тумана

ся вместе с Леонардом в тронную комнату.

   Там они застали посланного от Нама, пришедшего просить аудиенции.

   - Пусть он войдет. - сказала, вздохнув, Хуанна, садясь на один из тронов, тогда как Оттер влез на другой.

   Войдя в комнату и склонившись смиренно перед Хуанной и карликом, Нам заговорил:

   - О, боги, я пришел от имени народа просить у вас совета. Неизвестно почему, но несчастья готовы обрушиться на страну: солнца не видно, и народ боится, что будет голод. Мы просим вас утешить нас от избытка вашей мудрости.

   - А если мы этого не сделаем, Нам?

   - Тогда народ просил вас соизволить прибыть в храм завтра через час после восхода луны, чтобы он мог говорить с вами моими устами.

   - А если нам надоел ваш храм и мы не пойдем туда, Нам? - спросила Хуанна.

   - Тогда, по приказанию народа, Ака, мы приведем вас туда. Такое приказание не может быть не исполнено! - ответил медленно верховный жрец.

   - Берегись, Нам, - сказала Хуанна. - Здесь произошли странные вещи, которые вопиют о мщении. Наши слуги исчезли подобно теням, а на их месте мы находим оружие, которое носите вы, - и она указала на ножи жрецов. - Завтра ночью мы придем в храм, но я снова повторяю тебе, - берегись, так как нашему долготерпению может прийти конец.

   - Вы лучше нас знаете, куда делись ваши слуги, о Ака, - сказал жрец, молитвенно простирая вперед руки, тоном, дерзость которого не была прикрыта смирением, - так как такие истинные боги, как вы, сами можете охранять своих слуг! Мы благодарим вас, о боги, за ваши слога и молим пощадить нас, так как угрозы истинных богов ужасны. А теперь мне надо вам сказать еще об одной вещи. Я прошу у вас правосудия, о боги. Моя внучка, Сага, невеста Змея, была жестоко избита каким-то злодеем здесь, - во дворце, очевидно: я встретил ее избитую и плачущую. Прошу вас наказать этого злодея смертью или плетьми. Прощайте, о высокие боги!

   Леонард посмотрел на смиренно склонившегося перед тронами жреца, и его охватило желание последовать совету Оттера и бить его, так как он знал, что жрец пришел звать их на суд, а затем, может быть, приговорить к гибели. У него оставался еще револьвер, а широкая грудь жреца была слишком заметная цель, чтобы в нее можно было бы промахнуться; но тотчас же его взяло сомнение: к чему это кровопролитие? Место Нама займут другие, которые, конечно, отплатят насилием за насилие. Нет, пусть он уйдет спокойно, и свершится то, что предрешено судьбой.

  

  

   День клонился к вечеру. Как и в предыдущие дни, погода была пасмурная и туманная; даже выпал град. После полудня туман, как всегда, был рассеян сильным ветром, дувшим с гор, но никакой перемены погоды к лучшему нельзя было ожидать.

   После захода солнца Леонард подошел к воротам дворца и взглянул на храм, около которого уже собралась толпа народа, ожидавшего какого-то важного события. Некоторые из толпы, заметив его, приблизились к воротам и, сжав кулаки, посылали проклятия.

   - Вот предзнаменование того, что ожидает нас сегодня ночью, - сказал Леонард Франсиско, который последовал за ним. - Дела наши очень плохи, дружище! Я не особенно беспокоюсь за себя, но у меня разрывается сердце при мысли о Хуанне. Чем все это кончится?

   Возвратившись в тронную комнату, они увидели, что Оттер, бывший в течение последних двадцати четырех часов совершенно трезвым, сидел, скорчившись, на полу в позе кающегося грешника, а Хуанна, погруженная в размышления, ходила взад и вперед по комнате.

   - Что нового, Леонард? - спросила она, когда они вошли.

   - Ничего, только там идут большие приготовления, - он кивнул по направлению к храму, - и чернь воет у ворот.

   Последовало продолжительное молчание, прерванное приходом Олфана, на лице которого были видны следы сильного беспокойства.

   - Что случилось, Олфан? - спросила Хуанна.

   - Королева, - печально ответил тот, - в городе большое волнение, народ жаждет вашей крови. Нам сказал вам, что вас просят придти в храм для переговоров с народом. Увы! Я должен вам сообщить иное: сегодня ночью состоится суд над вами перед Советом старейшин.

   - Мы догадывались об этом, Олфан. Ну, а если приговор будет против нас, тогда что?

   - Увы! Тогда, королева, все вы будете брошены в бассейн на съедение Змею.

   - Не можешь ли ты защитить нас, Олфан?

   - Не могу, королева! Солдаты, действительно, находятся под моей командой, но здесь они не послушаются меня, так как жрецы нашептали в их уши, что если солнце не покажется, то следующей зимою они все умрут с голоду. Извини меня, королева, но раз вы боги, то зачем вам нужна моя помощь? Ведь я простой человек. Разве боги не могут сами защитить себя и отомстить своим врагам?

   Хуанна безнадежно посмотрела на Леонарда.

   - Я думаю, нам лучше открыться ему! - сказал он по-английски. - Наше положение безвыходно. По всей вероятности через несколько часов он узнает, что мы обманщики. Пусть лучше он узнает правду из наших уст. Он - человек честный. Кроме того, нам он обязан жизнью, хотя его жизнь подверглась опасности также из-за нас. Мы должны довериться ему и попытать счастья. Если нас постигнет неудача, то все равно у нас было их уже много.

   Хуанна некоторое время раздумывала; затем, подняв голову, спросила:

   - Олфан, мы одни? То, что я хочу сказать, не должно быть подслушано никем.

   - Мы одни, королева, - отвечал он, оглядевшись кругом, - но эти стены имеют уши.

   - Олфан, подойди ближе!

   Когда он исполнил это, то Хуанна, нагнувшись вперед, заговорила с королем почти шепотом:

   - Ты не должен меня звать более королевой! Я не богиня, а только смертная женщина; этот же человек, - указала она на Оттера, - не бог, а просто черный карлик.

   Она остановилась, ожидая эффекта, который должны были произвести ее слова. Выражение удивления пробежало по лицу короля, но оно было вызвано скорее ее смелостью. Затем он улыбнулся.

   - Быть может, я раньше догадывался об этом! - ответил он. - Однако, я все еще должен звать тебя этим именем: ведь ты королева всех женщин. Разве есть другая столь прелестная, великая и смелая? По крайней мере здесь таких нет! - и король склонился перед нею с такой изысканной любезностью, которая была бы впору европейцу.

   - Я очень рад узнать из твоих собственных уст, королева, - продолжал Олфан, - что ты не богиня, а смертная женщина, так как богини от нас далеки и мы должны почитать их издали, а смертных женщин мы можем любить! - и он снова наклонился.

   - Честное слово! - сказал Леонард сам себе, - король выступает в качестве моего соперника. Но, конечно, это абсурд. Бедная Хуанна!

   Что касается самой Хуанны, то она вскочила и лицо ее покрылось румянцем. Появилось новое осложнение, но как бы неприятно оно ни было, нельзя было обнаруживать свое неудовольствие.

   - Слушай, Олфан, - сказала она, - теперь некогда заниматься пустыми разговорами, так как еще до рассвета я могу умереть и очутиться вдали от всякой любви и почитания. Вот наша история: мы пришли в вашу страну за теми красными камнями, которые вы называете кровью Аки и которые у белых людей имеют большую цену и служат для украшения их женщин. Вот почему я, как женщина, побудила Избавителя предпринять это путешествие, и вот теперь из-за моего безумия жизнь наша в опасности.

   - Извини меня, королева, - сказал смущенно Олфан, - но прежде чем ты окончишь свой рассказ, я хотел бы спросить, кто для тебя этот белый человек?

   - Он мой супруг! - смело сказала та.

   Олфан печально поник головой, но искра сомнения закралась в его душу, так как образ жизни Хуанны, до мелочей известный ему, противоречил ее ответу. Видя, что он не верит ей, Хуанна прибавила:

   - Он мой супруг, и этот человек, - указала она на Франсиско, - исполняющий у нас обязанности жреца, повенчал нас согласно нашим обычаям шесть месяцев тому назад, а Оттер был свидетелем брака.

   - Ты говоришь, что Избавитель - твой супруг, королева, и эти люди подтверждают это, исключая самого твоего господина. Скажи мне: ты любишь его и стала бы сожалеть, если бы он умер?

   Хуанна сделалась красной как рубин, который был привязан над ее лбом, однако отвечала:

   - Да, я люблю его, и если бы он умер, то и я бы умерла также!

   Леонард с трудом подавил восклицание, готовое сорваться с его губ, так как теперь Хуанна явилась ему совершенно в ином свете, чем ранее.

   - Я слышал твой ответ, королева, - сказал Олфан тоном глубокого разочарования, - не угодно ли тебе окончить свой рассказ?

   - Дальше остается недолго рассказывать, - сказала Хуанна, подавив вздох облегчения, когда затруднительный допрос был окончен. - Женщина Соа, моя служанка, принадлежит к вашему народу. Она дочь жреца Нама и убежала отсюда сорок лет тому назад после того, как была избрана в невесты Змею.

   - Где же она теперь? - спросил, оглядевшись вокруг, Олфан.

   - Мы не знаем; прошлою ночью она исчезла подобно прочим нашим слугам.

   - Быть может, Нам знает, где она, и тогда вы скоро увидите ее. Продолжай, королева!

   - После того как Избавитель и я были обвенчаны, Соа, бывшая моей нянькой много лет, рассказала нам о великом народе, своих братьях, среди которых она желала бы умереть.

   - Пусть ее желание исполнится! - вставил Оттер.

   - Она и научила нас, чтобы нам легче было добраться до красных камней, разыграть роль богов.

   Король закрыл глаза, как бы не желая созерцать красоту, принадлежавшую, как теперь он узнал, этому белому чужестранцу, который сидел рядом с Хуанной.

   - Разве я не говорил, что власть моя мала, королева? - отвечал он довольно мрачно. - Кроме того, как могу я помогать тем, кто пришел в эту страну, чтобы обманывать нас, и навлекли гнев богов на их детей?

   - Но ведь мы спасли твою жизнь, Олфан, и ты поклялся нам в верности.

   - Если бы вас не было, королева, то моя жизнь и не подверглась бы опасности, а в верности я поклялся богам, а не смертным, которым отомстят истинные боги. Как же я буду помогать вам?

   - Но мы были друзьями, Олфан. Ты поможешь нам ради меня!

   - Ради тебя, королева, - горько сказал он, - ради той, которая говорит, что этот человек ее муж и что она до смерти любит его. Нет, это значит просить слишком многого. Если бы ты не была замужем и захотела благосклонно взглянуть на меня, короля этой земли, тогда, конечно, я умер бы за тебя. Но теперь! Нет ли у тебя других причин тому, чтобы я рисковал своей жизнью для тебя и твоих людей?

   - Во имя дружбы, которую ты должен считать священной; кроме того, помогая нам, ты победишь Нама, иначе последний, погубив нас, погубит и тебя!

   Олфан, подумав немного, ответил: - Поистине твой ум велик, королева, и смотрит далеко во мраке вещей! Ты могла бы быть королевой! Я человек иной расы, чем ты, дикий вождь дикого племени, имеющий весьма мало мудрости. Однако я научился следующим вещам: никогда не нарушать обещания, никогда не покидать друга и никогда не забывать оказанной услуги. Итак, королева, хотя ты не можешь для меня быть кем-либо, пока этот человек жив, я все-таки готов отдать за тебя свою жизнь. Что касается других, то скажу только, что не трону и не предам их. А теперь я пойду поговорить с некоторыми из вождей, моих друзей, которые ненавидят жрецов, чтобы, если дело дойдет до суда, иметь их голоса в вашу пользу, так как без хитрости ничего нельзя сделать. В скором времени я вернусь, чтобы проводить вас в храм. Пока прощайте - и, поклонившись, король вышел.

   После ухода короля несчастные искатели приключений решили на всякий случай поделить между собою яд, который носила в волосах Хуанна. Все взяли, только карлик отказался.

   - Сбереги это для себя, баас, - сказал он. - Как бы ни умирать, но только не так. Я не люблю этих средств, от которых люди корчатся и делаются зелеными. Нет, нет. Лучше встретиться с челюстями Змея.

   Тогда Леонард взял и этот кусочек себе.

  

  

   Едва Хуанна успела спрятать остатки своего смертоносного средства, как в комнату вошел Нам. После обычных приветствий, которые на этот раз были еще многочисленнее, чем обычно, он вкрадчиво заметил, что луна взошла на ясном небе.

   - Это значит, что нам пора отправляться! - угрюмо сказал Леонард.

   Хуанна надела свое подобие монашеского платья, а Оттер красную бахрому и шапку из козьего меха, и они вышли из дворца, у ворот которого встретили Олфана и воинов, а также множество жрецов, которые должны были идти впереди и сзади них. Заняв свои места, все двинулись с большой торжественностью к храму, куда вошли уже через другие двери. На этот раз Хуанна и Оттер должны были занять места на удаленной от идола части платформы вблизи бассейна. На этой же платформе было поставлено полукругом еще около тридцати сидений, предназначенных, очевидно, для старейшин.

   Когда Хуанна и Оттер сели, а Леонард и Франсиско поместились сзади них, Нам выступил вперед и обратился со следующей речью к Совету старейшин и народу:

   - Старейшины народа тумана! Я передал ваши желания священным богам, удостоившим недавно облечься в человеческую плоть и посетить свой народ; милостивые боги согласились явиться сюда, чтобы поговорить с ними о беде, угрожающей стране. Вот они лицом к лицу с вами и со всем большим собранием своих детей. Будьте любезны поэтому сообщить богам, что вы хотите от них, чтобы они могли ответить нам своими собственными устами или через меня, их слугу.

   Нам замолчал и после паузы, во время которой народ сердито роптал, поднялся один из старейшин, произнесший следующее:

   - Мы хотели узнать у вас, о, Ака и о, Джаль, почему лето покинуло эту страну. Теперь нам предстоит очень печальное будущее, так как вместе с зимним снегом к нам придет голод. Ты, о, Ака и ты, о, Джаль, изменили нашу религию, запретив жертвы, предназначенные для весеннего праздника, и с тех пор весна не наступила. Мы спрашиваем у вас об этом потому, что народ, посоветовавшись, просил сообщить вам нашими устами, что он не хочет иметь богов, убивающих весну. Скажите, о боги, и ты, Нам, говори также, чтобы мы могли узнать причину этих бед; а у тебя, Нам, мы хотим узнать, как ты провозгласил таких богов, чье дыхание убивает солнечный свет?

   - Вы спрашиваете меня, о народ тумана, - отвечала Хуанна, - почему зима мешает пробуждению весны, и я отвечу вам на это в немногих словах. Это случилось из-за вашего непослушания и жестокости ваших сердец, о мятежные дети. Разве вы не принесли в жертву кровь людей вопреки нашему запрещению? Разве наши слуги не были тайно похищены и преданы смерти для удовлетворения вашей страсти к убийству?

   Тогда старейшина, говоривший раньше, снова поднялся со своего места и проговорил:

   - Мы слышали твои слова, о Ака, и они очень неутешительны, так как жертвоприношения в обычаях страны, и до сих пор от этого не происходило с нами ничего дурного. Если же здесь было оскорбление вам, то в нем виноваты жрецы, а не народ. В их руках находится вся власть. Что касается ваших слуг, то мы не знаем ничего о них и постигшей их судьбе. Теперь, Нам, отвечай на обвинение богов и вопросы народа, так как ты глава жрецов и провозгласил этих богов за истинных, поставив их управлять нами.

   Нам выступил вперед, чувствуя себя довольно тревожно, так как хорошо знал, что его обвинители не будут церемонится с ним и что его жизнь или, по крайней мере, власть висит на волоске.

   - Дети тумана, - начал он, - ваши слова остры, но я не жалуюсь на это, так как вы узнаете, что моя ошибка была весьма важна. Совершенно верно, что я начальник слуг богов, равно как слуга народа; по-видимому, оказывается, что я обманул как богов, так и народ, хотя и против моей воли. Слушайте; вы знаете, как явились к нам воплощенные боги, как мы приняли их теперь. После долгих наблюдений, к крайнему моему стыду, - увы! - я убедился, что они не истинные боги, а негодные обманщики, вздумавшие занять место богов.

   Он остановился, и рев ярости и удивления пронесся над амфитеатром.

   - Вот наконец развязка! - шепнул Леонард на ухо Хуанне.

   - Да, развязка, - отвечала она, - но я ожидала ее, а потому смело встретим приговор судьбы.

   Когда шум утих, оратор из старейшин снова заговорил, обращаясь к Наму: - Это очень важные слова, Нам, и если только ты докажешь правдивость их, мы можем поверить, что бывают настолько преступные люди, что осмелились назвать себя богами. Но, быть может, Нам, тебе хотелось бы устранить тех богов, которые угрожали тебе смертью.

   - Я был бы слишком смел, если бы решил бросить страшное обвинение этим чужестранцам, не имея на то достаточного основания! Слушайте, вот правда о тех, кого мы почитали как богов. Имя прекрасной женщины - Небесная Пастушка, как она сама нам говорила; она жена белого человека по имени Избавитель, а карлик - "живущий в водах" - их слуга, вместе с другим белым человеком и прочими. Живя в дальней стране, эти люди и женщина случайно узнали историю нашего народа, - как, я вам скажу сейчас, - узнали, что мы находим на земле известные красные и голубые камни, которыми пользуемся для наших религиозных церемоний. Среди белых людей эти камни имеют чрезвычайно высокую цену. Будучи искателями приключений, жаждущими богатства, они решились украсть их. С этой целью Пастушка изучила наш язык и способ разыграть роль Аки, а собака-карлик осмелился принять священное имя Джаля. Я буду краток: они совершили свое путешествие, а остальное вы знаете. Но ни одного из камней, которых желали, они не получили, так как тот камень, который носит на лбу Пастушка, был принесен ею самою.

   - Затем, о дети тумана, когда у меня возникли сомнения относительно этих богов, я послал шпионов наблюдать за ними во дворце. Такими шпионами была женщина, данная в жены карлику, и ее служанки. Кроме того, я приказал схватить их черных слуг и бросить Змею, полагая, что если они имеют власть, то могут защитить своих слуг. Но, как известно, эти люди не нашли защиты. Тем временем женщины, которым я поручил следить за богами, донесли мне, что карлик вел себя как подлая собака и, когда напивался пьяным, что случалось очень часто, распевал о своих подвигах, совершенных вместе с Избавителем в других странах, хотя всего, что он говорил, они не могли мне сообщить, так как он плохо еще говорит на нашем языке.

   - Когда эти рассказы дошли до моих ушей, о народ тумана, то у меня исчезли последние сомнения, но все-таки я не имел бесспорных доказательств обмана этих людей. Тогда я попросил богов просветить меня, и они исполнили мою молитву. Среди спутников этих людей была женщина, которая вчера пришла ко мне и призналась во всем. Сорок лет тому назад она убежала из нашей страны, я не знаю, по какой причине, унеся с собою наши тайны. Она рассказала этим людям легенду о наших богах и научила их, каким способом можно обмануть нас и достать те красные камни, которых они хотели. Но теперь сердце ее раскаивается в совершенном ею зле, и я представлю ее вам, чтобы вы могли судить обо всем сами. Вывести вперед эту женщину!

   После слов Нама наступило молчание, и вся масса народа стала нетерпеливо ждать появления свидетельницы. Два жреца вывели ее перед судьями.

   - Говори, женщина! - сказал Нам.

   - Я происхожу из народа тумана, - заговорила Соа, - о чем вы можете судить по моему виду и выговору. Я дочь жреца, и сорок лет тому назад, когда была молода и прекрасна, убежала из этой страны по причинам, касающимся только меня. Направившись к югу отсюда, я путешествовала в течение трех месяцев, пока не пришла в одну деревню, стоявшую на берегу могучей реки, где и прожила двадцать лет, зарабатывая себе пропитание как знахарка. В это время в деревню прибыл белый человек, жена которого, родив дочь, умерла. Я сделалась воспитательницей этой девочки. Моя воспитанница сидит теперь перед вами, и ее зовут Пастушка.

   - Прошло еще двадцать лет, и я захотела вернуться на родину, чтобы умереть среди своего народа, для чего рассказала о моей стране и ее богатствах Пастушке и ее мужу Избавителю, так как боялась путешествовать одна. Затем я преступно объяснила им, как они могут выдать себя за богов народа тумана, вернувшихся согласно легенде в свою страну. Будучи жадными, они согласились на это, надеясь достать красные камни.

   Соа кончила рассказ и Леонард, наблюдавший за толпою, шепнул Хуанне:

   - Говорите скорее, если думаете что-либо сказать. Теперь они поражены и молчат, но в следующую минуту зашумят, и тогда...

   - Народ тумана, - закричала Хуанна, воспользовавшись минутой наступившего за словами Соа молчания, - вы слышали слова Нама и той, кто была моей служанкой! Они осмелились говорить, что мы не боги. Мы не снизойдем до оправданий пред вами. Но смотрите, небо накажет вас голодом, мором и междоусобной войной, которые будут свирепствовать среди вас до тех пор, пока не исчезнет весь народ. Вы умертвили наших слуг, оказали нам неповиновение, вот почему, как я уже говорила, солнце не светит и лето не приходит. Довершите ваши преступления до конца, если хотите, и заставьте богов пойти по той же дороге, по которой прошли их слуги!

   - Что касается слов этой низкой рабыни, то она не сказала главного, именно, что она дочь Нама и убежала отсюда потому, что сорок лет тому назад была избрана в невесты Змею и потому достойна смерти. Еще одно слово Наму, ее отцу. Если его рассказ верен, то он сам себя осудил, так как несомненно он знал все с самого начала из уст своей дочери Соа!

   - Да, зная правду, он осмелился поставить над страной богов, которых считал ложными, надеясь этим увеличить свою славу и власть, а когда это не удалось ему, то не постыдился громко заявить о своем бесстыдстве. Я сказала все, народ тумана. Теперь судите нас, и пусть судьба завершит ваш приговор, так как мы отказываемся от вас.

   Хуанна кончила свою речь и отвернула лицо, пылавшее негодованием. Сила ее красноречия и красоты была настолько велика, что гробовое молчание водворилось среди ее необузданной аудитории, между тем как Соа отступила назад, а Нам, видимо, струсил.

   - Это ложь, народ, - вскричал он голосом, дрожавшим от ярости и страха: - моя дочь призналась мне только сегодня утром!

   Его слова вывели толпу из оцепенения; тотчас же поднялся невообразимый шум.

   - Его дочь! Он говорит, что это - его дочь! Нам сознается в своих преступлениях! - кричали одни.

   - Долой ложных богов! - ревели другие.

   - Не трогать их: это истинные боги, которые могут наслать на нас несчастья! - говорила третья партия, среди которой Леонард заметил Олфана.

   Наконец когда шум стал мало-помалу затихать, оратор старейшин снова обратился к народу:

   - Народ тумана! Успокойтесь и слушайте меня! Вы избрали нас в судьи этого дела и потому должны слушаться того приговора, который мы постановим. Мы не скажем ни слова о том, боги или нет эти чужестранцы, назвавшие себя Акой и Джалем. Но если они ложные боги, то, конечно, Нам виновен вместе с ними.

   Слушатели громко выразили свое одобрение, и Леонард заметил, что верховный жрец задрожал от страха.

   - Однако, - продолжал оратор, - они сказали нам устами той, которая сидит перед нами, что, по их приказанию, солнце перестало светить из-за нанесенного им оскорбления. Значит, по их же приказанию, оно может и снова показаться. Поэтому пусть они нам дадут знамение или умрут, если только они смертные, потому что бессмертных мы не можем убить. Знамение это состоит в следующем: если завтра на заре туман рассеется и солнце покажется из-за той горы, тогда мы будем почитать их. Если же утро завтра будет снова холодное и туманное, то истинные они боги или ложные, но мы свергаем их с вершины статуи в бассейн, чтобы Змей рассчитался с ними или они рассчитались со Змеем. Вот наш приговор, народ тумана, и Нам приведет его в исполнение, после чего его самого будут судить.

   Большинство народа громко изъявило свое одобрение приговору, а меньшинство, несогласное с первыми, молчали, не смея высказать своего мнения громко.

   Тогда Хуанна снова поднялась со своего места и проговорила:

   - Мы слышали ваши слова и обсудим их. Завтра на заре вы увидите нас здесь! Но помните, мы жестоко отплатим за вашу нечестность! Олфан, уведи нас отсюда!

   Олфан выступил вперед со своими воинами, и процессия вернулась обратно во дворец при полном молчании народа. Во дворце они были ровно в 10 часов, как заметил Леонард по своим часам.

   - Теперь давайте есть и пить, - сказал Леонард, когда они очутились одни в тронной комнате, - нам надо собрать все наши силы на завтра!

   - Да, - ответила Хуанна с печальной улыбкой, - давайте есть и пить, так как завтра мы умрем.

  

  

   - Чувствуете ли вы какую-нибудь надежду на благоприятный исход? - спросила Хуанна у своих спутников, когда они закончили ужин.

   - Если солнце не покажется завтра, мы умрем! - отвечал Леонард, покачав головой.

   - На это мало надежды, баас, - простонал Оттер. - Сегодняшняя ночь такая же, как и предыдущие. Неудивительно, что этот народ, живя в таком климате, жесток и кровожаден.

   Хуанна закрыла лицо руками и затем сказала:

   - Они не говорили, что тронут вас, Франсиско, и вас Леонард, так что, быть может, вы уцелеете.

   - Сомневаюсь в этом, - ответил Леонард, - да и, откровенно говоря, я предпочту умереть, если вы погибнете.

   - Благодарю вас, Леонард, - ласкою произнесла она. - Но ведь это не поможет никому из нас. Что они сделают с нами? Столкнут с вершины статуи? - и она вздрогнула.

   - Кажется, таково их любезное намерение, но по крайней мере нам незачем подвергаться этому, оставаясь в живых. Сколько времени действует ваш яд, Хуанна?

   - Самое большое полминуты, я думаю, даже и меньше. Ты решительно отказываешься от него, Оттер? Подумай: другой конец ужаснее.

   - Нет, Пастушка, - отвечал карлик, став теперь в ожидании неизбежной опасности снова храбрым, решительным и спокойным, каким он был и раньше до того времени, как принялся искать утешения в пьянстве, - нет, когда наступит время, я спрыгну в воду добровольно и попробую еще сразиться с тем великаном, который живет в воде. А теперь пойду приготовить то оружие, которым буду сражаться! - С этими словами он встал и отправился готовить свое оружие.

   Франсиско последовал его примеру, желая найти место, где бы он мог спокойно помолиться, и таким образом Леонард и Хуанна очутились одни.

   В течение нескольких минут он молча смотрел на нее с печальным, серьезным выражением на лице, освещенном светом факела, и глубокий стыд и раскаяние овладели им. Кровь этой девушки была на его руках, и он ничем не мог помочь ей. Благодаря своему эгоизму, он увлек ее за собою - и вот теперь наступает неизбежный конец. Он ее убийца, убийца женщины, которая для него все на свете, девушки, вверенной его попечению ее умиравшим отцом.

   - Простите меня, - сказал он наконец голосом, похожим на рыдание, положив свою руку на ее пальцы.

   - В чем мне вас прощать, Леонард? - ласково отвечала она. - Теперь, когда все кончено, я, оглядываясь назад, вижу, что мне надо просить у вас прощения, так как я часто обижала вас.

   - Глупости, Хуанна; благодаря моему преступному безумию вам угрожает смерть в начале вашей молодости и в расцвете красоты. Я ваш убийца. Хуанна, - и он замялся немного, но затем продолжал. - Теперь мне надо высказаться, время идет; хотя я часто клялся не говорить вам об этом. Я люблю вас! - и Леонард признался, как с первого взгляда у него в сердце вспыхнула любовь к Хуанне и иссякла любовь к Джен Бич.

   Едва он кончил, Хуанна медленно повернулась к нему, протянула руки и положила голову на его грудь.

   В первый момент Леонард был поражен. Он едва мог верить своим чувствам. Затем, придя в себя, он нежно поцеловал ее.

   Тогда Хуанна, выскользнув из его объятий, сказала:

   - Слушайте, Леонард: скажите, все ли мужчины слепы или вы один составляете исключение в этом отношении? Неужели то, что мне доставляло столько мучений в последние пять или шесть месяцев, оставалось незамеченным вами? Леонард, вы не один почувствовали любовь в лагере работорговцев. Но вы быстро охладили мое безумие, рассказав мне историю Джен Бич, и, конечно, после этого я стала скрывать мои чувства даже с большим, по-видимому, успехом, чем ожидала сама. Конечно, я и теперь не уверена в том, что поступаю правильно, открывая вам их сейчас, так как, хотя вы и говорите, что Джен Бич умерла и похоронена в вашем сердце, но в один прекрасный момент она может воскреснуть. Я не верю, что люди забывают свою первую любовь, хотя и стараются по временам убедить себя в обратном.

   - Нельзя ли оставить Джен, моя дорогая? - отвечал он с некоторым нетерпением, так как слова Хуанны восстановили в его памяти другую любовную сцену, разыгравшуюся среди английских снегов более семи лет тому назад.

   - Я, конечно, готова оставить ее теперь и навсегда!

   И она зарыдала на груди Леонарда, как испуганное дитя, затем впала в глубокий сон - или обморок. Поцеловав ее в лоб и положив в постель, он вышел в соседнюю комнату, где находились Франсиско и Оттер.

   - Посмотри, баас! - сказал карлик, вынимая из-под платья какой-то предмет. Это был страшный и удивительный инструмент, составленный из двух жреческих ножей, тех самых, которые жрецы оставили, похитив двух последних поселенцев. Ручки этих ножей Оттер закрепил неподвижно при помощи ремней, причем получилось страшное оружие около двух футов длины, отточенные части которого были направлены в противоположные стороны.

   - Что это такое, Оттер? - рассеянно спросил Леонард, думавший сейчас о других вещах.

   - Это кушанье для крокодила; я прежде видал, что его братья ловились на эту удочку в болотах Замбези, - отвечал карлик. - Конечно, он захочет съесть меня, но я приготовил для него другое блюдо. Да! Я в одном уверен: если он пойдет на меня, то будет хороший бой, кто бы ни остался победителем.

   Затем он принялся прикреплять длинный ремень к рукояткам ножей и после этого намотал его вокруг своего тела, спрятав концы ремня длиной около тридцати футов и ножи под своим платьем.

   - Теперь я снова мужчина, баас, - сказал он решительно, - я покончил с пьянством и прочими глупостями, которыми занимался в часы моего безделья, а теперь пришло время сражаться. Ну, я останусь победителем, баас. Вода - мой дом и я не боюсь крокодилов, как бы велики они ни были, так как раньше убивал их. Вот ты увидишь, баас, увидишь.

   - Я боюсь, что не смогу сделать это, Оттер - отвечал печально Леонард, - но желаю тебе, мой друг, удачи. Если ты выйдешь невредим из бассейна, то они будут думать, что ты действительно бог и, если ты только решишь отказаться от пьянства, можешь управлять ими до глубокой старости.

   - Мне не доставит это удовольствия, если ты умрешь, баас, - отвечал карлик с тяжелым вздохом. - Клянусь тебе, баас, если я останусь жив, отомщу за тебя. Не бойся, баас. Если я буду снова богом, то убью их всех одного за другим, и когда они будут все мертвы, то убью себя и приду к тебе.

   - Это очень любезно с твоей стороны, Оттер! - сказал Леонард с легким смехом; в этот момент занавес двери раздвинулся и появилась Соа в сопровождении четырех вооруженных жрецов.

   - Чего тебе надо, женщина? - вскричал Леонард, инстинктивно бросаясь к ней.

   - Назад, Избавитель, - сказала она, подняв руку и обращаясь к нему на диалекте сизуту, которого ее спутники не понимали. - Меня охраняют, и за моей смертью быстро последует твоя. Кроме того, тебе ни к чему убивать меня, так как я приношу надежду на жизнь той, которую ты любишь, и на твою собственную. Слушай: солнце завтра утром не покажется; уже теперь туман сгущается и будет держаться до тех пор, пока Пастушку и карлика не свергнут с вершины статуи; ты же и Плешивый будете оставлены в живых до осеннего жертвоприношения, когда вас принесут в жертву вместе с другими.

   - Зачем ты рассказываешь нам это, женщина? - сказал Леонард. - Мы сами все знаем. Если у тебя нет ничего лучшего сказать, то уходи вон, предательница, чтобы мы не видели более твоего ненавистного лица.

   - Мне надо еще кое-что сказать тебе, Избавитель. Я еще люблю Пастушку, как ты, а также тот Плешивый любит ее. Послушай меня: двое должны умереть на заре, но среди этих двух Пастушки не будет. Утро будет туманное, статуя высока, и только немногие жрецы увидят жертву, закутанную в черное платье... Что если найти ей заместителя, похожего на нее фигурой, ростом и чертами лица? Со стороны никто не заметит обмана.

   Леонард остолбенел.

   - Кого же найти? - спросил он.

   Соа медленно протянула руку и указала на Франсиско.

   - Вот человек! - сказала она. - Если его одеть в платье Аки, то кто отличит его от пастушки? Река и Змей не вернут обратно тех, кого они проглотили.

   Леонард, пораженный ужасным предложением, взглянул на Франсиско, который стоял, не понимая ни слова из разговора Соа с Леонардом, происходившего на неизвестном ему языке.

   - Скажи ему! - проговорила Соа.

   - Подожди немного, - печально ответил он. - Предположим, что все уладится; что же станет с Пастушкой?

   - Она будет спрятана в темнице храма в его платье и под его именем, - указала она снова на Франсиско, - пока ей не удастся убежать или вернуться снова править народом. Мой отец посвящен в этот план и не будет препятствовать его исполнению из любви ко мне, а также, если говорить откровенно, потому, что он сам находится в опасности и надеется с помощью Пастушки спасти свою жизнь, так как, пережив жертвоприношение, она будет считаться бессмертной богиней.

   - И ты думаешь, что я доверю ее тебе одной, злодейка и клятвопреступница, а также нежным чувствам твоего отца? Нет, лучше ей умереть, покончив раз и навсегда со всеми страхами и мучениями!

   - Я этого не говорила, Избавитель! - отвечала спокойно Соа. - Ты будешь взят вместе с ней, и если она будет жить, то ты также не умрешь. Разве этого не достаточно? Эти люди пришли взять тебя и Плешивого в темницу; они возьмут тебя и Пастушку, вот и все. Теперь поговори с ним. Быть может, он не согласится.

   - Франсиско, подите сюда, - сказал серьезным тоном Леонард по-португальски и рассказал священнику все, в то время, как Соа следила за ним своими бегающими глазами. Во время разговора патер сделался мертвенно-бледен и сильно дрожал, но не успел Леонард закончить, как он оправился, и Леонарду показалось, что лицо патера озарилось сиянием.

   - Я согласен, - сказал он твердо. - Таким образом мне дано будет спасти жизнь сеньоры и искупить мой грех!

   - Франсиско, - пробормотал Леонард, который от волнения не мог говорить громко, - вы святой и герой. С радостью я очутился бы на вашем месте, но это невозможно.

   - Кажется, здесь два героя и святых, - кротко сказал Франсиско, - но к чему говорить это? Обязанность каждого из нас умереть за нее, и я думаю, что будет гораздо лучше, если я один умру, оставя вас живым, чтобы любить и утешать ее.

   Леонард задумался на одно мгновение.

   - Кажется, иначе ничего не сделать, - сказал он наконец, - но Боже мой! Как я могу довериться этой женщине - Соа? Если же ей не довериться, то Хуанна умрет.

   - Вы не должны беспокоиться об этом, - отвечал Франсиско, - в конце концов она любит свою госпожу; она предала нас ведь только из ревности к ней.

   - Затем другой вопрос, - сказал Леонард, - как мы поступим с Хуанной? Если она угадает наш замысел, то у нас ничего не получится. Соа, пойди сюда.

   Леонард сказал ей о согласии Франсиско и о своих опасениях, что Хуанна ни за что не согласится содействовать их плану.

   - Я взяла с собою то, что устранит все затруднения, Избавитель, - отвечала Соа - так как предвидела их. Вот здесь, - показала она маленькую бутылочку, которую вынула из своего кармана, - та самая вода, которую Сага дала пить твоей черной собаке в ту ночь, как я убежала от тебя. Смешай немного этой воды с вином и попроси Пастушку выпить. После этого питья она впадет в глубокий сон, который будет продолжаться не меньше шести часов.

   - Это не отрава? - подозрительно спросил Леонард.

   - Нет, это не отрава. Какая нужда отравлять того, кто будет мертв на заре?

   Тогда Леонард сделал все, что она говорила. Приготовив сонное питье, он вошел в комнату Хуанны и застал молодую девушку крепко спящей на своей большой постели. Подойдя к ней, он нежно коснулся рукою ее плеча, проговорив:

   - Проснись, моя дорогая!

   Она приподнялась на своей постели и открыла глаза.

   - Это вы, Леонард? - спросила она. - Мне снилось, что я снова девочка и учусь в Дурбанской школе, и что пора вставать, чтобы идти в церковь. О! Я вспоминаю теперь: разве уже заря?

   - Нет, дорогая, но скоро будет, - отвечал он, - выпейте, это вам придаст мужества.

   Она взяла питье и осторожно выпила его.

   - Какой неприятный вкус у этого питья! - сказала она и медленно откинулась на подушки, а в следующую минуту снова крепко заснула.

   Леонард подошел к занавесу и позвал Соа и других. Они все вошли в комнату Хуанны, включая жрецов, которые остались близ двери, тихо разговаривая между собой и, по-видимому, не обращая внимания на то, что происходило.

   - Снимите это платье, Плешивый, - сказала Соа, - я дам вам другое.

   Он повиновался, и пока Соа одевала крепко спавшую Хуанну в платье священника, вынул из кармана своего платья дневник, на чистой странице которого поспешно написал несколько слов. Затем, закрыв книжку, он подал ее Леонардо вместе со своими четками.

   - Пусть сеньора прочтет то, что я написал здесь, - сказал он, - но не ранее, как я умру. Дайте ей также эти четки на память обо мне. Много времени я с ними молился за нее. Быть может, после моей смерти она будет носить их, хотя она и протестантка, и иногда молиться за меня.

   Леонард, взяв четки и книжку, положил их в свой карман, затем, быстро повернувшись к Оттеру, наскоро объяснил ему значение всего происходившего.

   Тем временем Соа надела на Франсиско черное платье Аки. Белое платье Хуанны, он не надел: оно осталось на молодой девушке, скрытое от взоров священническим платьем.

   - Кто узнает со стороны, что это не она? - торжествующе спросила Соа и затем, подавая Леонарду большой рубин, снятый со лба Хуанны прибавила:

   - Это, Избавитель, принадлежит тебе. Не потеряй камень: ты много перенес, чтобы заслужить его.

   Леонард, взяв камень, хотел сначала швырнуть его в усмехавшееся лицо старухи, но затем, сообразив о бесполезности такой выходки, спрятал его в карман вместе с четками.

   - Пойдем! - продолжала Соа. - Ты должен нести Пастушку, Избавитель. Я скажу, что это Плешивый, которому стало дурно от страха. Прощай, Плешивый. В конце концов ты храбрый человек, и я уважаю тебя за этот поступок. Закрой капюшоном свое лицо, и если ты хочешь, чтобы Пастушка была жива, то не отвечай ни слова, что бы тебя не спрашивали; старайся также не кричать, как бы ни был велик твой страх.

   Франсиско подошел к постели, на которой лежала Хуанна, и поднял над нею свою руку, как бы благословляя ее. Прошептав несколько слов молитвы или прощания, он, обернувшись, сжал Леонарда в своих объятиях, поцеловал и благословил его также.

   - Прощайте, Франсиско, - сказал Леонард дрожащим голосом, - конечно, царство небесное создано для таких, как вы.

   - Не плачьте, мой друг, - отвечал священник, - в этом царстве я надеюсь